Том Клэнси и Стив Печеник

Военные действия

Глава 1

Понедельник, одиннадцать часов утра

Камышлы, Сирия

Ибрагим-аль-Рашид поднял темные очки, с наслаждением глядя через давно немытое стекло «форда-гэлэкси» на залитый ярким солнечным светом золотой песок пустыни.

Резь в глазах доставляла молодому сирийцу огромное наслаждение, равно как жар на лице, раскаленный воздух в легких и стекающие по спине струйки пота.

Неудобства приносили ему радость. Подобное чувство испытывали пророки, для которых пустыня была наковальней, где они подставляли себя под удары Божьего молота, готовясь к исполнению великого предназначения.

Нравится это кому-то или нет, летом почти вся Сирия похожа на раскаленную печь. Надрывно гудящий вентилятор с жарой не справлялся, зато присутствие в машине еще трех человек делало ее совершенно невыносимой.

Рядом с Ибрагимом на водительском месте сидел его старший брат, Махмуд. Он обливался потом и сохранял несвойственное ему спокойствие, когда новые и более быстрые «пежо» и «фиаты» обгоняли их старенький автомобиль шестьдесят третьего года выпуска. Махмуд не хотел заводиться. Не сейчас. Зато когда наступало время драться, во все мире не было человека отважнее и наглее его. С самого детства он любил задирать целые толпы старших мальчишек.

На заднем сиденье резались в карты Юсеф и Али; ставка – пиастр за кон, каждый проигрыш сопровождался тихими проклятиями. Оба не умели и не любили проигрывать, благодаря чему и оказались в этой машине.

Восьмицилиндровый двигатель – недавно его целиком перебрали – плавно тащил машину по шоссе номер семь. «Гэлэкси» был на десять лет старше Ибрагима и пережил множество ремонтов, большая часть которых осуществлялась самим Ибрагимом. Багажник тем не менее был достаточно вместительным, кузов крепким, а двигатель мощным. Подобно живущим в этих краях народам, «гэлэкси» состоял из разношерстных частей, как новых, так и безнадежно устаревших. Тем не менее машина двигалась.

Ибрагим взглянул на выцветший ландшафт. Он отличался от пустыни на юге – сплошного песка, туч из поднятой ветром пыли, дрожащих миражей и грациозных вихрей, черных шатров бедуинов и ярких оазисов. Здесь пустыня представляла собой безрадостную полосу сухой изломанной грязи и голых холмов, усыпанных руинами древних поселений. Временами тоскливую картину оживляли вкрапления современной цивилизации – брошенные автомашины и заправочные станции, а также навесы, под которыми продавали нагревшиеся под солнцем напитки и несвежую еду.

Сирийская пустыня издавна манила к себе поэтов, авантюристов и археологов, которые потом с удовольствием романтизировали ее опасности. Некогда этот участок суши между Тигром и Евфратом был жив. Теперь – нет. Он умер после того, как турки перекрыли подачу воды.

Ибрагим вспомнил последнее напутствие отца:

– Вода – это жизнь. Кто владеет водой, тот владеет и жизнью.

Ибрагим хорошо знал историю региона и историю воды. Уже после увольнения из военно-воздушных сил, ремонтируя трактора и прочую технику на крупной ферме, он часто слышал рассказы батраков о засухе и большом голоде.

Испокон веков известная как Месопотамия, что по-гречески означает «земля между реками», современная Сирия называлась Эль-Гезира – «остров». Остров, где нет воды.

В древности река Тигр была важнейшей водной артерией мира. Истоки ее находятся в восточной Турции, откуда она течет на юго-восток через весь Ирак, где в районе Басры встречается с Евфратом. Равный ей по могуществу Евфрат образовался в результате слияния рек Кара и Мюрад. Евфрат достигает в длину тысячи семисот миль, В верхнем течении бурная горная речка продирается через скалистые каньоны и узкие ущелья, но, достигнув Сирии и Ирака, Евфрат превращается в широкую равнинную реку. Соединившись, Тигр и Евфрат образуют речной канал Шатт-эль-Араб, впадающий на юго-востоке в Персидский залив. По нему проходит граница между Ираком и Ираном, которые издавна оспаривают право навигации по протянувшемуся на сто двадцать миль водному пути.

Тигр и Евфрат на востоке и великий Нил на западе некогда обрамляли «Плодородный полумесяц» – колыбель многих древних цивилизаций.

Колыбель цивилизации, подумал Ибрагим. Его родина. Теперь третья часть великой нации обречена на вымирание.

В течение столетий все новые и новые военные корабли спускались по Евфрату, вынуждая селившиеся вдоль берегов племена уходить на запад. Водные мельницы и оросительные каналы на востоке приходили в упадок. Череда огромных городов протянулась через Хаму и Хомс от Алеппо на севере до вечного Дамаска.

Евфрат был брошен, а потом и убит. Некогда свежие и прозрачные его воды почернели от промышленных и бытовых отходов, большая часть которых сбрасывалась в Турции, и даже тающие в горах снега и проливные дожди не могли спасти умирающую реку. Начиная с восьмидесятых годов двадцатого столетия Турция приступила к осуществлению грандиозного экологического проекта. В верховьях Евфрата были построены цепочки дамб, в результате чего река несколько очистилась, а выжженные степи Турции превратились в плодородные равнины. Для севера Сирии это означало засуху и разорение.

Между тем Сирия не предприняла никаких ответных мер. На юго-западе шла война с Израилем, на юго-востоке внимание приковывал Ирак. Сирийское правительство всеми силами старалось избежать обострения отношений с Ираком, дабы не поставить под угрозу протянувшиеся более чем на четыреста миль северные границы.

В последнее время, правда, все чаще раздавались и другие голоса. В 1996 году, после многочисленных и жестоких рейдов против курдов, эти голоса зазвучали с новой силой. Тысячи курдов погибли в результате столкновений с турками в провинции Хаккяри у иракской границы. Еще больше было уничтожено в ходе предпринятой Саддамом Хусейном газовой атаки в Халабдже. Кровопролитие усугублялось межплеменными стычками между представителями различных курдских сект. Курды воевали друг с другом из-за земли, традиций и разного отношения к некурдам.

Наконец, благодаря усилиям муллы Мустафы Мирзы, лидера небольшого, но влиятельного иракского клана, удалось установить перемирие. Мустафа стремился к единству. Валид-аль-Насри, лидер Рабочей партии Курдистана, яркая, харизматическая личность, согласился ему в этом помочь.

Последние несколько месяцев Ибрагим все свободное время проводил в Хасеке, тихом городишке на юго-западе, работая с местными руководителями РПК, членом которой состоял и его брат. Ибрагим налаживал работу печатных станков и прочего оборудования и жадно слушал выступления Махмуда, призывающего курдов к образованию единой родины. Помогая переносить под покровом ночи оружие и взрывчатку, Ибрагим становился свидетелем яростных споров об объединении различных курдских фракций. Отдыхая после занятий с боевыми группами, он внимал разговорам о встречах иракских и турецких курдов, о судьбах родины и о выборах руководства.

Ибрагим снова надел очки, и мир погрузился в полумрак.

Последнее время большинство людей пересекают Эль-Гезиру с единственной целью – попасть в Турцию, Это относилось и к Ибрагиму, хотя сам он к большинству не принадлежал. Сюда нередко наведывались туристы с видеокамерами и фотоаппаратами, чтобы запечатлеть базары, мечети и оставшиеся после первой мировой войны траншеи. Другие привозили карты и оборудование для археологических раскопок, не забывая прихватить американские джинсы или японскую аппаратуру для торговли на «черном рынке».

У Ибрагима и его команды была другая цель. Они хотели вернуть в Эль-Гезиру воду.

Глава 2

Понедельник, один час двадцать две минуты дня

Санлиурфа, Турция

Адвокат Лоуэлл Коффи сидел в тени белого шестиколесного трейлера и промокал краем повязанного на шее красного платка струящийся в глаза пот.

Кондиционер усердно гудел, а значит, внутри трейлера царила прохлада. Адвокат тихо выругался. Затем посмотрел на безжизненную череду иссушенных солнцем холмов. В трехстах ярдах начиналась тонущая в полуденном мареве заброшенная асфальтовая дорога. За ней, на расстоянии трех миль и пяти тысяч лет, лежал город Санлиурфа.

Справа от адвоката стоял тридцатитрехлетний биопсихолог доктор Фил Катцен.

Прикрывая глаза рукой, длинноволосый ученый вглядывался в далекие очертания древнего города.

– Известно ли тебе, Лоуэлл, – произнес Катцен, – что десять тысяч лет назад на этом самом месте человек приручил первое тягловое животное? Им оказался зубр или дикий бык. Представь, он бил землю копытами там, где сейчас стоят твои ноги.

– Великолепно, – проворчал Коффи. – Может, ты заодно расскажешь, каков был в то время состав почвы?

– С этим придется подождать, – улыбнулся Катцен. – Дело в том, что люди издавна вели подобные записи, чтобы знать, как долго удастся эксплуатировать землю. Файл с описанием почвы хранится у меня на дискете. Если хочешь, я его загружу.

– Нет, спасибо, – покачал головой Коффи. – Хватит с меня проклятой информации. Старею, наверное.

– Тебе всего тридцать девять.

– Уже нет, – проворчал Коффи. – Я родился ровно сорок лет назад.

– В таком случае – с днем рождения, адвокат! – расплылся в улыбке Катцен.

– Спасибо, – вздохнул Коффи и добавил:

– Какой, к черту, день рождения? Я просто старею, Фил.

– Перестань, – рассмеялся Катцен и показал на Санлиурфу. – Когда этот город был молодым, сорокалетние считались стариками. Большинство людей не доживали и до двадцати. При этом ужасно болели. Они страдали от зубной боли, незалеченных переломов, плохого зрения, грибков на пальцах... Да чем только они не мучились! А сегодня в Турции голосуют с двадцати одного года! Представляешь?

Вожди древних народов, обитавших в Улудере, Ширнаке и Батмане, не смогли бы даже проголосовать за самих себя!

– Есть место под названием Батман? – вопросительно взглянул на собеседника Коффи.

– Прямо на Тигре, – сказал Катцен. – Всегда можно узнать что-то новое.

Сегодня утром я несколько часов изучал Региональный оперативный центр[1]. Надо сказать, Мэт и Мэри Роуз придумали зверскую машину. Познавая, остаешься молодым, Лоуэлл.

– Ради того чтобы познать РОЦ и Батман, не стоит даже жить, – проворчал Коффи. – Выходит, древние турки занимались сельским хозяйством, орошали пастбища, ворочали камни, пахали – ив сорок лет походили на наших восьмидесятилетних? Вот до чего доводит людей работа.

– Именно так.

– Получается, что они с десяти лет приступали к делу, которому посвящали всю оставшуюся жизнь? А мы, значит, постоянно растем профессионально?

– А разве нет? – удивился Катцен.

– Про себя я такого сказать не могу, – тяжело вздохнул Коффи. – Я был уверен, что к этому возрасту стану большой шишкой, буду работать в аппарате президента, вести мирные переговоры и заключать крупные торговые соглашения.

– Примерно этим ты и занимаешься.

– Да уж, – проворчал Коффи. – Торчу в проклятой дыре и надрываюсь в никому не известном...

– Зато нужном... – попытался перебить адвоката Катцен.

– Для меня известность играет большую роль, – возразил Коффи. – А мне приходится сидеть в подвале военно-воздушной базы Эндрюс – проклятие, это даже не Вашингтон! – и прорабатывать нужные, но безнадежно скучные соглашения с негостеприимными турками, чтобы мы смогли шпионить за еще более враждебными к нам сирийцами. Вместо того чтобы рассуждать в Верховном суде о Первой поправке к Конституции, я жарюсь в проклятущей пустыне, в то время как пот стекает мне прямо в носки.

– Что-то ты в самом; деле расклеился, – заметил Катцен.

– Виноват, – вздохнул Коффи. – В день рождения каждый имеет на это право.

Катцен стукнул по австралийской фетровой шляпе, и она съехала на глаза Коффи.

– Встряхнись, дружище! Иногда приходится заниматься и не самыми увлекательными вещами.

– Да не в этом дело, – поморщился Коффи. – Хотя и в этом тоже. – Он снял шляпу и вытер пальцем пот с ободка, после чего снова водрузил ее на давно не мытые светлые волосы. – Просто мне кажется, что когда-то я был великолепным юристом, Фил, Настоящим волшебником. Моцартом юриспруденции, С двенадцати лет я начал читать юридические книги из библиотеки отца. В то время как все мои друзья мечтали стать астронавтами или игроками в бейсбол, я грезил о карьере стряпчего. В четырнадцать лет я уже мог самостоятельно вести любые дела.

– Представляю твоих клиентов, – невозмутимо заметил Катцен.

– Ты понял, что я имею в виду, – нахмурился Коффи, – Ты имеешь в виду, что не достиг своего потенциала. Добро пожаловать в реальный мир. А мне, кстати, очень тебя не хватало, когда я работал в «Гринписе».

– Да, – улыбнулся Коффи. – Я не бросался на палубу, чтобы прикрыть от гарпуна новорожденных тюленей, и не хватал за руку здоровенных громил, устанавливающих капканы на черных медведей.

– Мне приходилось делать и то, и другое, – сказал Катцен. – В первом случае я чуть не задавил тюлененка, а во втором мне самому сломали нос.

Проблема заключалась в помощниках. Доставшиеся мне бездельники не могли отличить морскую свинью от дельфина. Хуже всего, что им было на это наплевать.

Я видел, как ты прорабатывал наш визит к турецкому послу. Ты предусмотрел буквально все и великолепно провел переговоры.

– Я имел дело с государством, внешний долг которого превысил сорок миллиардов долларов. Большую часть этих денег оно задолжало моей стране.

Заставить их пойти на уступки не составляло для меня особого труда.

– Как сказать, – возразил Катцен. – У Турции немало долгов и перед Банком исламского развития, который оказывает на страну огромное профундаменталистское влияние.

– Турки никогда не примут исламских законов, – покачал головой Коффи. – Даже под руководством такого ярого фундаменталиста, который сейчас возглавляет эту страну. Это закреплено в их Конституции.

– Конституцию можно поправить, – сказал Катцен. – Посмотри на Иран.

– В Турции гораздо больше цивилизованных людей. Если фундаменталисты попытаются захватить власть, разразится гражданская война.

– А кто говорит, что ее не будет? – поднял брови Катцен. – Впрочем, речь о другом. Ты преодолел все рогатки, которыми усеяны инструкции и положения о НАТО, изучил турецкие законы и правила американской дипломатии и все-таки добился того, что мы здесь. Никто не сумел бы сделать это так быстро и профессионально.

– Пришлось покрутиться, – кивнул Коффи. – Как бы то ни было, турецкое дело – самый памятный эпизод за последний год. В Вашингтоне снова начнется рутина. Пол, Марта Маколл и я пойдем к сенатору Барбаре Фоке. Пол станет божиться, что все, что мы делали в Турции, было совершенно законным, а я буду усердно кивать и поддакивать. Потом он пообещает, что мы обязательно поделимся с Анкарой результатами исследования почвы, и поклянется, что мы вообще только ради этого сюда и приезжали. После этого я запрусь в своем кабинете и начну искать способы обойти международные законы... – Коффи покачал головой. – Все-таки это не делает нам чести. Я пошел в юристы, чтобы бороться с глобальными проблемами. На деле же мне пришлось подыскивать легальные прикрытия для шпионов, работающих в потных и вонючих дырах «третьего мира».

– Да что на тебя нашло? – поморщился Катцен. – День рождения тебя окончательно доконал. Ты слишком строго к себе относишься.

– Слишком мягко, – проворчал Коффи и подошел к стоящему в тени ящику со льдом. Рядом с ним валялся томик «Лорда Джима» в мягкой обложке. В прохладном вашингтонском магазине эта книга показалась ему подходящей. Сейчас Коффи жалел, что не взял «Доктора Живаго» или «Зов джунглей». – Кажется, я начинаю прозревать, – проворчал он. – Как пророк в пустыне.

– Это не пустыня, – тут же отозвался Катцен. – Мы называем такие земли непригодными для сельского хозяйства равнинами.

– Спасибо, – буркнул Коффи. – Обязательно запомню. Даже запишу рядом с Батманом.

– Тебя точно клинит, – сказал Катцен. – И сорокалетие тут ни при чем.

Наверное, мозги от жары сохнут.

– Наверное, – согласился Коффи. – Может, тут и воюют из-за жары? Ты когда-нибудь слышал, чтобы эскимосы сцепились из-за какой-нибудь льдины или кладки пингвиньих яиц?

– Я бывал на побережье Берингова залива, – сказал Катцен. – Инуиты не знают войн, поскольку смотрят на мир другими глазами. Религия состоит из двух элементов: веры и культуры. Так вот вера инуитов лишена фанатизма и является глубоко личным делом каждого. Зато культура принадлежит всем. Они делятся своей мудростью, традициями и преданиями и никому не доказывают, что идут единственно правильным путем. Такая позиция характерна и для многих народов субтропической Африки и Дальнего Востока. К климату это не имеет никакого отношения.

– Насчет климата ты меня не убедил, – проворчал Коффи и вытащил из тающего льда банку с лимонадом.

Глотая холодную жидкость, он покосился в сторону длинного блестящего фургона. На мгновение ему стало веселее. По виду машины догадаться о ее предназначении было трудно, но выглядела она по-настоящему круто. Можно было гордиться уже тем, что имеешь к ней какое-то отношение.

Юрист оторвался от банки и перевел дыхание.

– Вспомни тюремные бунты. Или города, где люди рвут друг друга на части из-за расхождений в языке или культуре. Подобное никогда не случается в холодный период или во время дождей. Только в жару. Посмотри на библейских персонажей. Они уходили в пустыню обычными людьми, а возвращались пророками и святыми. Жара воспламеняет наши души.

– Ты не допускаешь, что души Моисея и Иисуса воспламенил Бог? – торжественно спросил Катцен.

Коффи молча запрокинул банку.

Катцен повернулся к стоящей справа от него молодой темнокожей женщине. На ней были защитного цвета шорты, пропитанная потом рубашка такого же цвета и белая повязка на голове. Подобное одеяние считалось «стерильным». Не было ни щита с молниями и крыльями, символа элитного десантного подразделения, в котором она служила, ни других признаков военной формы. Со стороны женщина смотрелась как обыкновенный сотрудник археологической экспедиции. Так же выглядел и трейлер. Огромное боковое зеркало ничем не напоминало параболическую антенну; стенки его были специально зазубрены и выкрашены под ржавчину.

– А ты как считаешь, Сондра? – поинтересовался Катцен.

– При всем моем уважении, – ответила темнокожая женщина, – вы оба не правы. Посмотрите на этот старинный город. – Она говорила со спокойным благоговением. – Тридцать столетий назад здесь родился пророк Авраам. Именно здесь. Он жил в этих краях до тех пор, пока Господь не велел ему перебраться вместе с семьей в Ханаан. Этот человек был отмечен Святым Духом. Он основал народ, мораль, нацию. Я уверена, что Аврааму было жарко, как и нам, когда Господь приказал ему вонзить кинжал в грудь родного сына. Я уверена, что на лицо испуганного Исаака падали не только слезы, но и пот Авраама. – Она взглянула на Катцена и Коффи. – Он руководил людьми при помощи любви и веры, и его одинаково почитали как евреи, так и мусульмане.

– Хорошо сказано, рядовая Девонн, – заметил Катцен.

– Очень хорошо, – подтвердил Коффи, – хотя это не противоречит моему утверждению. Не все такие послушные и решительные, как Авраам. Кое-кто от жары просто бесится. – Он сделал большой глоток лимонада. – И еще. Я пробыл здесь двадцать семь часов и пятнадцать минут, но уже успел люто возненавидеть это место. Я люблю кондиционеры и холодную воду. И ванну. Ванна – великая вещь.

Катцен улыбнулся.

– Скоро ты оценишь ее еще больше.

– Честно говоря, я не понимаю, почему нельзя было испытать этот агрегат в Штатах. У нас достаточно внутренних врагов. Я сумел бы пробить согласие на слежку за подозреваемыми в терроризме, военизированными группировками, мафиози... Да за кем угодно!

– Ты лучше меня знаешь, почему это было невозможно, – ответил Катцен.

– Знаю, – проворчал Коффи, допил лимонад и швырнул пустую банку в пластиковый мешок для мусора. – Если мы не поможем Партии верного пути, верх возьмут исламские фундаменталисты и партия Благоденствия. Нельзя забывать также и Социально-демократическую популистскую партию, Левую демократическую партию, Демократическую партию центра, Партию рефах, Партию социалистического единства и Великую анатолийскую партию, каждая из которых стремится получить свой кусок от маленького турецкого пирога. Я уже не говорю о курдах, намеренных получить независимость от турок, иракцев и сирийцев. – Коффи смахнул пот с бровей. – Если к власти в Турции придет партия Благоденствия, над Грецией нависнет серьезная угроза. Обострятся отношения между государствами эгейского бассейна, другими словами, начнется раскол в НАТО. Всколыхнутся Европа и Ближний Восток, причем все обратятся за помощью к США. А мы, естественно, не можем в таких конфликтах принимать чью-либо сторону.

– Прекрасный обзор, адвокат.

– Ситуация уходит корнями в глубокое прошлое, – продолжал Лоуэлл. – На пятьдесят столетий. Этнические группировки всегда воевали друг с другом и всегда будут воевать. Мы не сумеем их остановить, и не стоит транжирить на это драгоценные средства и время.

– Не согласен, – покачал головой Катцен. – Мы способны существенно смягчить ситуацию. Кто знает, может быть, следующие пять тысяч лет пройдут гораздо спокойнее.

– А может, они втянут США в религиозную бойню, из которой нам не выбраться, – упрямо возразил Коффи. – В глубине души я изоляционист, Фил. В этом я похож на сенатора Фоке. Нам досталась самая замечательная в истории человечества страна. А те, кто не желает присоединиться к нашей демократии, могут стрелять, бомбить, травить газом и забрасывать друг друга ядерными снарядами, пока не попадут в рай. Мне на них наплевать.

Катцен нахмурился.

– Наверное, и такая точка зрения имеет право на существование.

– Черт побери, я и не думаю оправдываться! – проворчал Коффи. – Скажи лучше другое.

– Что?

– Какая разница между морской свиньей и дельфином?

Прежде чем Катцен ответил, дверь распахнулась и из трейлера выпрыгнул Майк Роджерс. Коффи успел почувствовать благодатную волну охлажденного воздуха, а потом генерал захлопнул дверь. На Роджерсе были джинсы и тесная футболка. В ярком солнечном свете карие глаза генерала казались почти золотыми.

Майк Роджерс улыбался редко, но сейчас Коффи заметил играющую в уголках его рта ухмылку.

– И?.. – поинтересовался Коффи.

– Работает, – откликнулся Роджерс. – Удалось подключиться ко всем пяти разведывательным спутникам. Теперь мы можем осуществлять видео-, аудио-и термонаблюдение за нужным нам районом. Мэри Роуз связалась с Мэтом Столлом.

Надо убедиться, что вся информация проходит без искажений. – Улыбка Роджерса обозначилась яснее. – Даже не верится, что чертов фургон заработал!

Катцен протянул руку.

– Примите мои поздравления, генерал. Представляю, как радуется Мэт.

– Да, он ужасно доволен. После всех мучений с РОЦом я сам готов прыгать от счастья.

Коффи приветственно помахал банкой с лимонадом.

– Забудьте все, что я говорил, фил. Если Майк Роджерс доволен, значит, мы действительно хорошо сработали.

– Отлично сработали, – кивнул Роджерс. – И это хорошая новость. Теперь плохая. Вертолет, который должен был забрать вас и фила на озеро Ван, задерживается.

– Надолго? – спросил Катцен, – Навсегда, – ответил Роджерс. – Похоже, турки не поверили нашей экологической легенде и усомнились в том, что мы действительно собираемся замерять уровень щелочи в их реках. Партия Родины подняла сильный шум.

– О черт! – простонал Катцен. – Чем же мы здесь тогда занимаемся?

– Держитесь крепче, – сказал Роджерс. – Они решили, что мы ищем Ноев ковчег и собираемся переправить его в Штаты. Настаивают, чтобы совет министров пересмотрел наши полномочия.

Катцен сердито пнул ком сухой земли.

– Я давно мечтал взглянуть на это озеро. Там живет интересный вид рыб, называется дарек. Так вот они приспособились к жизни в насыщенной углекислым газом воде. Интереснейший пример адаптации.

– Сожалею, – произнес Роджерс. – Теперь нам самим придется подумать об адаптации. – Он перевел взгляд на Коффи. – Что вам известно о Партии Родины, Лоуэлл? Хватит ли у них сил, чтобы испортить наши планы?

Коффи вытер платком сильную челюсть и шею.

– Скорее всего нет, хотя вам не помешает проконсультироваться с Мартой.

Они достаточно сильны и находятся значительно правее центра. Любая проблема, которую они поднимут, превратится в трехдневное препирательство между ними и премьер-министром, после чего дело перейдет на рассмотрение Великого национального собрания. Мне ничего не известно об экскурсии Фила, но я думаю, она помогла бы нам отыграть необходимое время.

Роджерс кивнул и повернулся к Сондре.

– Рядовая Девонн, из разговора с заместителем премьер-министра мне стало также известно, что на улицах распространяются слухи, будто мы собираемся выкрасть у Турции ее культурное наследие. На случай неожиданных инцидентов правительство высылает к нам секретного агента, полковника Неджата Седена.

Предупредите рядового Папшоу, что местные жители могут оказаться весьма враждебно настроены. Пусть сохраняет спокойствие.

– Слушаюсь, сэр.

Сондра отдала честь и побежала в сторону здоровяка Папшоу, который стоял на посту с другой стороны палаточного лагеря.

Катцен нахмурился.

– Ну и дела. Оказывается, есть вещи посерьезнее рыбы дарек. В трейлере одной электроники на сотни миллионов долларов. А охраняют его два десантника с винтовками «М-21», которые они все равно не смогут применить, потому что стрелять им запрещено.

– Верно, – кивнул Коффи. – Мы являемся иностранцами и работаем по заказу непопулярного правительства, с нашей помощью стремящегося осуществлять контроль за исламскими фанатиками. У нас нет даже морального права применять оружие против местного населения. Если на нас нападут, мы должны запереться в трейлере и вызывать полицию. Она и решит все вопросы.

– Если, конечно, полиция не симпатизирует Партии Родины, – заметил Катцен.

– Нет, – покачал головой Коффи. – Силы правопорядка здесь весьма цивилизованны. Они могут нас не любить, но они придерживаются законов.

– Как бы то ни было, – сказал Роджерс, – подобные осложнения маловероятны. В худшем случае нас закидают арбузами, яйцами и навозом.

– Замечательно! – воскликнул Коффи. – В Вашингтоне швыряются только грязью.

– Если пойдет дождь, нам достанется и грязи, – заверил Коффи.

Роджерс протянул руку, и Коффи передал ему бутылку с водой. Сделав большой глоток, генерал произнес:

– Веселее, ребята! Не забывайте, что сказал Теннесси Уильяме: «Не ждите того дня, когда прекратятся ваши страдания, ибо это будет день вашей смерти...»

Глава 3

Понедельник, шесть часов сорок восемь минут утра

Чеви-Чейз, Мэриленд

Пол Худ потягивал черный кофе, наслаждаясь уютом своего загородного коттеджа. Он распахнул белоснежные занавески и чуть приоткрыл скользящую стеклянную дверь. Худ немало поездил по белому свету и неплохо знал многие его части. Но больше всего ему нравилось смотреть на отгороженный белым заборчиком кусок мира, принадлежащий лично ему.

Трава отливала зеленью, теплый ветерок доносил аромат роз из крошечного садика жены. Синие восточные пичуги и желтые попугаи радовали слух веселым Щебетом, а белки передвигались по двору, как маленькие шерстистые морские пехотинцы: бросок – замерли, осмотрелись, снова бросок... Деревенское благолепие временами оживлялось звуками, которые обожающий джаз Худ называл утренним дверным джемом: треск входной двери, скрип гаражных ворот, хлопанье автомобильных дверей.

Справа от Худа возвышался темный дубовый шкаф с потрепанными книгами Шарон по садоводству и кулинарии. На полках стояли тома энциклопедий, атласы и словари, которыми дети давно не пользовались, поскольку все материалы имелись на лазерных дисках. Часть шкафа была отведена под любимые романы Худа:

«Бен-Гур», «Отсюда и в вечность», «Война миров», «Ночь нежна». Произведения Айна Рэнда, Рэя Брэдбери и Роберта Луиса Стивенсона. Старинные романы Фрэна Страйка об одиноком рейнджере, которые Худ прочел в раннем детстве, а потом много раз перечитывал.

Слева на полках красовались предметы, напоминающие о его пребывании в должности мэра Лос-Анджелеса: памятные пластины, кубки, ключи от других городов, фотографии местных и заезжих знаменитостей.

Кофе доставлял особое наслаждение на свежем воздухе. Слегка накрахмаленная рубашка приятно сидела на теле, а новые ботинки смотрелись по-настоящему дорого, хотя стоили совсем не много. Худ помнил дни, когда его отец не мог позволить своему сыну новой обуви.

Это было тридцать пять лет назад – Полу исполнилось девять, а на президента Кеннеди только что совершили покушение. Его отец Фрэнк Худ, по прозвищу Фрегат, воевавший моряком во время второй мировой войны, только что бросил работу, чтобы устроиться бухгалтером на другую фирму. Худы продали дом на Лонг-Айленде и собирались перебраться в Лос-Анджелес, когда новая фирма вдруг объявила о прекращении найма на работу. Руководство фирмы очень-очень сожалело, но они не знали, что будет с компанией, экономикой и страной. Отец не мог устроиться в течение тринадцати месяцев. Пришлось перебраться в крошечную квартирку. Ночами Пол слышал, как мать утешает плачущего отца.

И вот он вырос и стал директором Оп-центра. Менее чем за год Худ и его люди превратили агентство, ранее известное как Национальный кризисный центр, в мощную команду, способную разрешить любую ситуацию. До его прихода Центр был обыкновенным связующим звеном между ЦРУ и Белым домом. Среди ближайших сотрудников нередко возникали серьезные разногласия, особенно когда дело касалось заместителя директора Майка Роджерса, офицера разведки Боба Херберта и начальницы политического и экономического отделов Марты Маколл. Худ приветствовал различие взглядов. Он считал, что человеку, который не может справиться с проблемами в собственной фирме, нечего даже пытаться улаживать военные столкновения на расстоянии тысяч миль. Кабинетные стычки поддерживали его в форме.

Худ медленно пил кофе. Каждое утро он удобно устраивался на диване и размышлял о своей жизни. Худ пытался создать вокруг себя островок спокойствия.

Между тем всегда оставалась тревожная лагуна. Неожиданно для него самого она оказалась заполнена страстью. На этот раз к Нэнси, с которой он встретился в Гамбурге спустя двадцать лет после их бурного романа. Страсть превратилась в костер на берегу его маленького острова – ночью он не давал ему спать, а днем отвлекал от дел.

Изменить, однако, Худ ничего не мог. Если, конечно, не разрушить жизнь близких ему людей. Детей, для которых он давно являлся постоянным и надежным источником силы и эмоциональной стабильности. Жены, которая уважала его, верила ему и говорила, что любит. Может, так оно и было.

Худ осушил чашку, сожалея о том, что последний глоток никогда не имеет такого великолепного вкуса, как первый. Ни в кофе, ни в жизни. Он поднялся, поставил чашку в раковину, вытащил из шкафа пиджак и вышел на яркий солнечный свет.

Худ поехал на юго-восток, через Вашингтон, в штаб-квартиру Операционного центра, расположенную на военно-воздушной базе Эндрюс. Он продирался сквозь заторы, начиная мало-помалу раздражаться из-за обилия грузовиков и фургонов, спешащих развезти продукты к утренней распродаже. Худ подумал, что многие водители, как и он, проклинают дорожные пробки, хотя есть и такие, кто с удовольствием крутит руль и слушает хорошую музыку.

Он включил кассету с песнями испанских цыган, любовь к которым перенял от родившегося на Кубе деда. Машина наполнилась романскими лирическими страданиями. Слов Худ не понимал, но страстность исполнения ему импонировала.

Купаясь в пленительных звуках, он в очередной раз попытался заполнить брешь в своем спокойствии.

Глава 4

Понедельник, семь часов восемнадцать минут утра

Вашингтон, округ Колумбия

Мэт Столл отвергал традиционные ярлыки, которыми награждали людей «его типа». Он ненавидел их наравне с хроническими оптимистами, необъяснимо высокими ценами на программное обеспечение и блюда, приправленные кэрри. С самого раннего детства, когда его считали вундеркиндом, – против чего\" он, кстати, не возражал, – Мэт объяснял своим друзьям, что он не компьютерный червь, не очкарик и не яйцеголовый.

Университет он окончил с лучшими показателями, и его тут же заманила к себе компания «Корпоративная Америка». Как бы то ни было, ему быстро надоело разрабатывать легко управляемые бытовые видеомагнитофоны или мониторы сердечной мышцы для домашних тренажеров. Столл мечтал работать с самыми современными компьютерами и спутниками и заниматься исследованиями, на которые у частной компании никогда не хватило бы денег.

И еще он хотел работать со своим лучшим другом и бывшим одноклассником Стивеном Вайензом, возглавлявшим Национальное бюро аэрофотосъемки. Именно Вайенз и организовал для Столла встречу с людьми из Оп-центра. Он также обеспечил Столлу и его сотрудникам бесперебойный доступ к материалам НБА, чем вызвал раздражение и недовольство со стороны своих коллег из ЦРУ, ФБР и министерства обороны. Если бы им удалось доказать, что Оп-центр забирает львиную долю спутникового времени, гнев бюрократов был бы неописуем.

В данный момент Вайенз поддерживал связь со Стол-лом в Оп-центре и Мэри Роуз в Турции и следил за тем, чтобы поступающие из белого трейлера данные проходили без искажений. Фотографии, сделанные с разведывательных спутников, заметно уступали изображениям НБА, поскольку разрешающая способность их мониторов была едва ли не в два раза ниже. Между тем информация поступала быстро и четко, а перехваченные НБА и РОЦем факсы и разговоры по сотовым телефонам практически не отличались по качеству.

Закончив последний тест, Столл поблагодарил Мэри Роуз. Молодая женщина улыбнулась ему, Вайензу и отключилась. Вайенз остался на линии.

Столл откусил пирожное и запил его травяным чаем.

– Боже, как я люблю утро по понедельникам! Снова чувствуешь себя человеком.

– Неплохо получилось, – сказал Вайенз. Прожевывая пропитанный кремом кусок, Столл произнес:

– Сделаем пять или шесть таких штуковин, упрячем их в самолеты и корабли, и на всем земном шаре не останется места, которым мы не могли бы полюбоваться.

– А меня тут же попрут с работы, – проворчал Вайенз.

Столл посмотрел на лицо друга. Работал центральный из трех расположенных перед его столом экранов.

– Охота на ведьм закончилась, – сказал Столл. – Никто никого не собирается выгонять.

– Плохо ты знаешь сенатора Лэндвера, – откликнулся Вайенз. – Это маленькая собака с большой костью. Он объявил личный крестовый поход против прогрессивного финансирования.

Прогрессивное финансирование... Надо признать, это была самая удачная уловка правительства. Если деньги выделяются на конкретные цели, а программа неожиданно меняется, средства положено возвращать. Три года назад Национальное бюро аэрофотосъемки получило два миллиарда долларов для разработки, строительства и запуска серии разведывательных спутников. Впоследствии проект закрыли. А деньги, вместо того чтобы возвратиться в бюджет, оказались расписаны по другим счетам НБА и исчезли. Оп-центр, ЦРУ и прочие правительственные агентства всеми силами пытались скрыть источники финансирования. Создавались небольшие, спрятанные от посторонних глаз «черные бюджеты». Эти деньги шли на оплату секретных разведывательных и военных операций. Они же использовались для проведения избирательных кампаний в конгресс США, благодаря чему конгресс не возражал против их существования. Но НБА зашло слишком далеко.

Как только недавно попавший в сенат бывший бухгалтер Фредерик Лэндвер просмотрел счета Национального бюро аэрофотосъемки, он тут же доложил о своих подозрениях председателю государственного комитета по контролю за деятельностью разведки, Конгресс незамедлительно потребовал выдать ему оставшиеся деньги... с процентами, Под процентами подразумевались головы отвечающих за это дело людей.

– Газетам нужна очередная сенсация, – сказал Столл. – Думаю, когда заголовки станут помельче, страсти быстро утихнут, – Заместитель министра обороны Хоукинс не разделяет твоего оптимизма, – проворчал Вайенз.

– О чем ты говоришь? Я видел Хоукинса вчера в новостях. Все, кто посмел намекнуть на перерасход денег, получили от него по носу.

– А сам он подыскивает работу в частном секторе.

– Что? – опешил Столл.

– Прошло всего две недели после того, как прогрессивное финансирование всплыло на поверхность. Грядут большие неожиданности. – Вайенз обреченно поднял брови. – Мы действительно сели в лужу, Мэт. Я наконец получил своего «Конрада» и ничуть этому не рад.

«Конрадом» назывался кинжал – неофициальная награда, вручаемая ежегодно на частных обедах наиболее отличившимся офицерам американской разведки. Оружие получило название в честь Джозефа Конрада, написавшего в 1907 году лучший шпионский роман «Секретный агент». Вайенз уже много лет добивался этой чести.

– Думаю, тебе стоит переждать неприятности. Настоящего расследования не будет. Иначе им придется обнародовать слишком много секретов.

– Мэт, – произнес Вайенз. – Это не все. Они хотят затребовать в суд наши дискеты.

Последнее сообщение насторожило Столла. Его круглые, мясистые плечи медленно поднялись. Все дискеты были закодированы по времени и месту. Сразу же станет ясно, что Оп-центр получал непропорционально большую долю спутникового времени.

– Информация достоверная?

– Вполне, – пробурчал Вайенз.

У Столла неожиданно заурчало в животе.

– Ты же... ты же не сам это выяснил?

«Не дай Бог он решил проследить за Лэндвером», – в ужасе подумал Столл.

– Пожалуйста, Мэт, – взмолился Вайенз.

– Просто хотел убедиться. Под давлением обстоятельств люди совершают неожиданные поступки.

– Только не я, – огрызнулся Вайенз. – Дело в том, что, когда заварится эта каша, я не смогу тебе помогать. Придется обеспечивать другие отделы.

– Я понимаю, – сказал Столл. – Не переживай. Вайенз улыбнулся.

– У меня в досье написано, что я никогда не переживаю. В самом худшем случае перейду на другую работу.

– Ладно, – сказал Столл и взглянул на часы в углу экрана. – В семь тридцать я должен докладывать боссу, как работают наши филиалы. Может, пообедаем сегодня? За счет Оп-центра?

– Я пообещал своей, что мы куда-нибудь сходим.

– Отлично, – откликнулся Столл. – Тогда я заберу вас обоих. Во сколько?

– Как насчет семи?

– Договорились.

– Учти, жена собиралась ужинать при свечах и при этом держаться за руки.

Если мероприятие не удастся, она меня убьет.

– Чем обрадует Лэндвера. Увидимся в семь. Столл отключился. На душе у него скребли кошки. Да, Вайенз обеспечил им доступ к Национальному бюро аэрофотосъемки, но Оп-центр мог оправдать этот доступ, только сославшись на какой-нибудь кризис.

Столл позвонил помощнику Худа Багзу Бенету и узнал, что шеф только что прибыл. Толстеющий руководитель технического отдела торопливо проглотил пирожное и вышел из кабинета.

Глава 5

Понедельник, два часа тридцать минут дня

Камышлы, Сирия

Ибрагим проспал момент, когда машина плавно остановилась. Проснулся он, как всегда, неожиданно.

– Имши! Имши! – крикнул он, испуганно оглядываясь по сторонам.

Юсеф и Али по-прежнему играли в карты на заднем сиденье. Взгляд Ибрагима остановился на круглом, темном лице брата, по которому струились ручьи пота.

– Доброе утро, – неприветливо проворчал Махмуд. Ибрагим снял темные очки и протер глаза.

– Махмуд... – произнес он с видимым облегчением.

– Ну да, – насмешливо улыбнулся брат. – А ты кого ожидал увидеть?

Ибрагим бросил очки на приборную доску.

– Не знаю. Я не мог разглядеть лицо. Знаешь, как бывает во сне. Мы были на рынке, и меня куда-то послали.

– Наверное, за новой машиной или самолетом, – предположил Махмуд. Ибрагим нахмурился.

– Нигде не написано, что человек не должен радоваться быстрым машинам.

– Нигде, братишка. – Махмуд посмотрел в зеркало заднего вида.

– Я люблю женщин, – продолжал Ибрагим. – Но женщины любят детей, а я – нет. Патовая ситуация. Ты понимаешь?

– Прекрасно понимаю, – откликнулся Махмуд. – Хотя ты тоже ошибаешься. У меня есть жена. Я вижу ее один раз в неделю, и мы проводим огненную ночь. Утром я целую детей и отправляюсь на работу с Валидом. Меня устраивает.

– Так это тебя, – сказал Ибрагим, – Когда придет время, я хочу стать настоящим отцом и мужем! – Ибрагим зевнул и яростно потер глаза ладонями.

– На здоровье, – отозвался Махмуд. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он открыл дверь. – Надеюсь, ты окончательно проснулся. Приехали наши братья.

Ибрагим увидел, как у обочины притормозили две огромные старые машины – «кадиллак» и «додж». Вдали виднелись первые низкие каменные постройки Камышлы.

В раскаленном полуденном мареве они казались расплывчатыми серыми тенями.

Ибрагим, Махмуд и двое их спутников выбрались из машины. Тяжелый «Боинг-707» заходил на посадку в аэропорт города. По пустыне пронесся надрывный рев моторов.

Навстречу Ибрагиму и его компании вышли люди. Трое вылезли из «кадиллака», четверо – из «доджа». За исключением одного человека, все были чисто выбриты и одеты в джинсы и наглухо застегнутые рубашки, Исключением был Валид-аль-Насри. Поскольку пророк носил бороду, так же поступал и Валид. Все семеро прибыли из Ракки, юго-западного городка Эль-Гезиры, расположенного на берегу реки Евфрат. На решение Валида присоединиться к движению во многом повлияло бедственное состояние его некогда процветающего края. Сила и убежденность командира Кайахана Сиринера, который снова возглавил движение, не позволяли Валиду и его людям расслабиться ни на минуту.

Семеро курдов приветствовали подошедших традиционной фразой «Ал салям алейкум», что означало «Да пребудет с вами мир». Соратники обменялись теплыми объятиями и перешли к делу.

Человек в свободной накидке обратился к Махмуду:

– Все готово?

– Да, Валид.

Валид покосился на «форд».

Ибрагим внимательно изучал лидера группы. Густая борода скрывала нижнюю часть почерневшего от солнца продолговатого лица. От левого угла рта к подбородку тянулся длинный шрам. Он напоминал о событиях июня 1982 года, когда Израиль вторгся на территорию Ливана. Одним из восьмидесяти сбитых над долиной Бекаа сирийских самолетов управлял Валид. Ибрагим гордился тем, что оказался под командованием такого человека.

– Похоже, багажник пустой, – сказал Валид.

– Да, – кивнул Махмуд. – Мы переложили большую часть оружия под сиденья.

Не хотели перегружать зад.

– Почему?

– Из-за американских спутников, – объяснил Махмуд. – Наш человек в Дамаске передает, что они просматривают весь Ближний Восток. Видят даже отпечатки протекторов. Мы ездим по песку, и они могут замерить глубину следа, – Они осмеливаются вести себя, как Великий и Могущественный! – воскликнул Валид и поднял к небу испепеленное страданиями и солнцем лицо. – Только глаза Аллаха могут узреть невидимое!.. Но мы должны быть начеку, – добавил он, поворачиваясь к Махмуду. – Вы поступили правильно.

– Спасибо, – ответил Махмуд. – Кроме того, на просевший багажник обязательно обратят внимание полицейские. Я не хотел бы их тревожить.

Валид посмотрел на Махмуда и его спутников.

– Конечно, нет. Мы люди мирные, как велит Коран. Убийство запрещено. – Валид простер руки к небесам. – Но убийство в целях самозащиты – уже не убийство. Если агрессор хватает тебя за горло, следует отрубить ему руки. Если он плохо о нас пишет, надо срезать ему подушки пальцев.

– Такова воля Бога, – сказал Махмуд.

– Такова воля Бога, – повторил Валид, – Аллаху оскорбительно видеть, как обращаются с нами турки! – Голос Валида загремел, обретая неожиданную силу. – Разве не мы избраны стать орудием Господа?

– Воистину, – выдохнули Махмуд и другие.

– Помолимся, – возвестил Валид. Взяв на себя роль муэдзина, он закрыл глаза и провозгласил «Адхан» – предисловие к молитве «Аллах Акбар»:

– Бог велик. Бог бесконечно велик. Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк его. Поднимайтесь на молитву. Поднимайтесь к радости. Бог велик.

Нет Бога, кроме Бога.

Мужчины вытащили из автомобилей молитвенные коврики и уложили их на землю, Важно было правильно выбрать «гиблу» – направление молитвы. Все обратились лицом на юг, к западной части Саудовской Аравии, где расположен святой город Мекка, Упираясь лбами в землю, курды принялись молиться. Это было третье из пяти положенных в течение дня поклонений. Первое совершалось на рассвете, второе в полдень, третье вечером, четвертое на закате и пятое после наступления темноты.

Молящиеся несколько минут пересказывали Коран, после чего погрузились в медитацию. Затем мужчины разошлись по автомобилям. Спустя некоторое время они тронулись на северо-восток, по направлению к маленькому старому городу.

Ибрагим подумал о бесчисленных караванах, прошедших этим путем с момента зарождения цивилизации. Каждый имел свои средства передвижения, своих лидеров и свою цель. Эта мысль заставила Ибрагима почувствовать преемственность, равно как и ничтожность собственной миссии. Ибо ничьи следы не задерживались надолго в вечных и бескрайних песках Эль-Гезиры.

Камышлы проехали почти мгновенно. Ибрагим даже не успел разглядеть древние минареты и шумный городской рынок. Он не обращал внимания на снующих по улицам пограничного города сирийцев и турок, а размышлял о том, как трактует Коран Судный день. Он представлял, как люди, живущие согласно Святому учению, присоединятся к другим верующим, которые уже обрели мир и покой в раю, а все вероотступники отправятся на вечные муки в ад. Вера и только вера определяла поступки и действия Ибрагима.

Машины мчались в сторону турецкой границы. Ибрагим опустил боковое стекло.

Пограничный пункт состоял из расположенных один за другим сирийского и турецкого постов.

Возле каждой будки имелся шлагбаум, расстояние между постами составляло тридцать ярдов. С сирийской стороны дорога поросла дикой колючкой, с турецкой все было чисто.

Впереди шла машина Валида, замыкал караван автомобиль Ибрагима. Валид протянул пограничнику визы и паспорта. Просмотрев документы, часовой махнул напарнику – поднимай, мол, шлагбаум.

Ибрагим почувствовал, как на его плечи опустился груз ответственности. У него была особая цель, которую назначил ему Валид. Но он мечтал исполнить и свою личную миссию.

Он был курдом, представителем одной из традиционно кочевых народностей, населяющих горные районы восточной Турции, северной Сирии, северо-восточного Ирака и северо-западного Ирана. С середины восьмидесятых годов турки обрушили невиданные репрессии на многочисленные вооруженные формирования курдов – опасались образования нового, враждебного Турции Курдистана. Речь шла уже не о религиозных разногласиях. Это был культурный, лингвистический и политический вопрос.

В 1996 году в необъявленной войне погибло около двадцати тысяч человек. До того времени Ибрагим не принимал участия в событиях, и лишь после того как турки перекрыли воду и скот начал вымирать от жажды, он решил взяться за оружие.

Ибрагиму довелось служить в сирийских ВВС в качестве механика, но он не считал себя воинственным человеком. Он свято верил, что Коран учит миру и гармонии. При этом Ибрагим понимал, что Турция душит его народ, и хотел отомстить за геноцид.

За два года, которые Ибрагим провел в отряде из одиннадцати человек, теракты и саботаж на территории Турции перестали казаться актами мести. Как сказал Валид, Аллах сам решит, быть или не быть новому Курдистану. Пока же борьба должна продемонстрировать туркам, что курды намерены жить свободными независимо от того, будет у них родина или нет.

Обычно небольшие группы из двух, трех или четырех человек пересекали границу под покровом ночи, взрывали электростанцию или трубопровод и открывали снайперский огонь по солдатам. Сегодня перед ними стояла другая цель. Два месяца назад турецкие войска, пользуясь весенним таянием снегов и односторонним перемирием с турецкими курдами, предприняли массированное наступление на лагеря повстанцев. За три дня ожесточенных боев было убито более ста борцов за свободу. Атака преследовала цель усмирить западные районы и дать Турции возможность серьезно заняться проблемами на востоке. У мусульманской Анкары назревали серьезные противоречия с христианскими Афинами.

Рабочая партия Курдистана решила нанести ответный удар. Речь уже не шла о незаметном проникновении на территорию Турции небольшой террористической группы. Курды ворвутся открыто, дерзко и продемонстрируют всему миру, что акты предательства и насилия не останутся безнаказанными.

Караван проехал мимо черного деревянного столба, вкопанного у обочины дороги. Вот они и в Турции, Машина остановилась у шлагбаума; пограничник ткнул в окно стволом автомата, его напарник направился к автомобилю Валида.

– Паспорта, пожалуйста, – сказал пограничник.