На пасхальные выходные 1965 года я выяснил, насколько он был в курсе моей работы.

Я сидел в кабинете отца, совершенно не готовый к его предложению.

– Я хочу, чтобы на следующей неделе ты поехал со мной в Гонконг.

– Не могу. У меня встреча с новым клиентом в Варшаве.

Роберт встал, подошел к книжной полке слева от стола, отодвинул несколько предметов и нажал на заднюю панель. Она со щелчком открылась, открыв доступ к небольшому сейфу. Роберт открыл его, достал фотографию и подал ее мне.

– Двадцать лет назад я помог создать это устройство, – сказал он.

Я видел эту картинку много раз, но тут держал в руках оригинал, отпечатанный неизвестным человеком на месте испытаний первой ядерной бомбы. О том, что в них участвовал мой отец, я слышал впервые.

– И каждый день об этом жалею. Знаешь, сколько ядерных боеголовок существует сегодня в мире?

Не отрываясь от фотографии, я ответил:

– Тридцать семь тысяч семьсот сорок одна. Или около того.

– И они намного мощнее сброшенных на Японию. – Отец сделал паузу, ловя мой взгляд. – Главный враг человечества не коммунизм. Мы сами для себя самый страшный враг. Впервые в истории мы получили в руки средство, которым способны себя уничтожить. И я помог создать это смертоносное оружие. С тех пор я потратил годы на то, чтобы оно никогда больше не было пущено в ход.

– Как?

– Я – член организации, создающей новое устройство, способное изменить природу человечества. Действие его не ограничено и затронет любого человека любой национальности, расы или религии. В нем – наше спасение. Возможно, оно – единственный шанс на выживание человеческого рода.

Я даже подумал, не тронулся ли он слегка умом после долгих часов работы в лаборатории.

– Какого рода… устройство?

– Ты все со временем узнаешь. Кого-кого, а тебя не надо учить важности сохранения тайны.

Тут я окончательно понял: Роберту известно, что я шпион.

– «Зеркало» – апогей всей моей жизни. Сейчас ему угрожает опасность. Мы переходим к стадии проекта, когда понадобится привлекать все больше людей. Это таит в себе большой риск. Мне нужен человек, способный защитить проект. По-моему, ты подходишь на эту роль.

Роберт посмотрел мне в глаза.

– Ну как, поедешь со мной в Гонконг?

Я немедленно согласился. В тот день меня переполняла гордость – за то, что Роберт выбрал меня, что я вырос в человека, способного после всего, что он для меня сделал, наконец оказать помощь и ему самому.

* * *

В 1965 году Гонконг переживал бум. Улицы кишели народом, тут и там возникали новые фабрики. Больше половины населения составляли молодые люди моего возраста, двадцати пяти – тридцати лет. Гуляя по запруженным людьми тротуарам, дыша гарью двухэтажных автобусов, выплевывающих пассажиров каждые несколько кварталов, я понял, что Гонконг по сути представлял собой азиатский слепок с Лондона – территорию, управляемую на британский манер, со смесью культур Востока и Запада.

В тот вечер мы с отцом бродили по городу, освещенному не желтыми фонарями, как Лондон моей юности, а купающемуся в красно-синих неоновых огнях рекламы: китайские иероглифы тянулись от подножия до верхушки зданий. Звуки диско-музыки струились по улице, смешиваясь с пряными запахами жареной свинины и говядины из харчевен. Мы пропустили по стаканчику в отеле и еще раз за ужином. Я позабыл названия отеля и ресторана, зато в памяти сохранилось ощущение того вечера, словно я заглянул в будущее, где все города будут похожи на Гонконг – цветущий мегаполис, котел, в котором перемешиваются культуры. Молодежь слеталась сюда и из Китая, и из остального мира.

В гавани стояло судно, из-за которого изменилась моя судьба, а вскоре должна была измениться судьба всего мира. Подводная лодка невоенного образца – самая крупная в своем классе из когда-либо мной виденных. Она имела ядерную энергетическую установку и аварийный дизель-электрический привод. Экскурсия по субмарине заняла целый час. Я был поражен: на борту находилась огромная лаборатория. Мое внимание привлекла табличка:



НИС «Бигль»

Гонконг

1 мая 1965 года

Ordo ab Chao



Я перевел девиз в уме: «Порядок через хаос».

По делам я нередко бывал по ту сторону железного занавеса. Да, там существовал порядок, но платили за него несвободой. Я невольно подумал: что потребуют в обмен на желанный порядок создатели субмарины? И в чем он будет состоять?

После возвращения в отель отец разъяснил мои новые обязанности.

Миссия «Бигля» подразумевала путешествия в опасные районы. Некоторые из них труднодоступны, другие опасны из-за политических беспорядков.

– Советский Союз, Китай?

– В том числе, – ответил отец.

– Я служил в сухопутных войсках, а не на флоте.

– Твоя задача – обеспечить прикрытие операций на берегу. Именно там подстерегает наибольшая опасность. Подлодка будет заходить в порты по всему миру. Надо соображать на ходу, быть готовым к любому развитию событий, договариваться с таможней, вытаскивать наших людей из передряг.

Отец сделал паузу, чтобы дать мне осмыслить сказанное.

– Я знаю, что твоя текущая работа крайне важна. Но эта важна не менее. Если я не ошибаюсь, у человечества еще не было задачи важнее. Мир, возможно, сумеет избежать ядерной катастрофы, – а потом придумают новое устройство, начнут новую войну. Мы сами себе враги. Жизнь человечества висит на волоске. Люди – варвары, им нельзя обладать столь разрушительным оружием. Как и с Манхэттенским проектом, мы бежим наперегонки со временем. Ты готов помочь?

Я дал согласие, не выходя из номера отеля. Меня мучило любопытство – что за устройство это «Зеркало»? Я надеялся узнать ответ в первые же дни на борту «Бигля». Однако то, что я узнал, заинтриговало меня куда больше.

Глава 80

Солнце встало над каменным домиком на Шетландских островах, разогнав туман. Ветер хлестал стены, каждые несколько минут сотрясая старые оконные рамы.

Десмонд встал размять ноги. На пробковой панели он обнаружил газетное сообщение о том, что фонд Invisible Sun пожертвовал на генетический проект Стэнфордского университета десять миллионов долларов.

Пейтон подошла к нему, но Десмонд указал на диван.

– Давай продолжим.

Его внимание вдруг привлек предмет в углу комнаты, где стена упиралась в потолок. Хотя он был хорошо спрятан за безделушками наверху книжной полки, сомневаться не приходилось – это камера видеонаблюдения. На ее основании горела красная точка.

Хорошо, если камера была установлена хозяином только для охраны. Даже бежать уже не имело смысла – это сразу всполошило бы наблюдателей, если за ними действительно следили. Десмонд перевел взгляд на страницы и вновь погрузился в чтение.

* * *

Больше всего меня впечатлили люди на борту. Их собирали по всему миру – американцев, британцев вроде меня, немцев, китайцев, русских, японцев. Все они были учеными, за исключением команды, управлявшей субмариной, меня и трех подчиненных мне охранников. Первые несколько дней мы чувствовали себя среди них немного не в своей тарелке, в кают-компании разговоры шли исключительно об экспериментах. Я-то считал, что эксперимент будет лишь один. Большая ошибка.

«Бигль» представлял собой плавучий университет со множеством факультетов, каждый из которых специализировался на исследованиях в своей области. Мы брали пробы льда в Антарктиде, собирали образцы почв с морского дна, ловили животных по всему миру. Испытания на людях всех национальностей и рас тоже были в порядке вещей, но в такие лаборатории посторонних не допускали. Деятельность ученых ставила меня в тупик. Как все это могло быть связано с одним и тем же проектом?

Ничто не возбуждает любопытство больше, чем загадочность. Подобно членам экипажа, я тоже строил домыслы и пытался разговорить ученых о предмете их исследований. Одноименный корабль – бриг-шлюп «Бигль» – с Чарльзом Дарвином на борту совершил кругосветное путешествие, которое помогло молодому натуралисту доказать теорию естественного отбора. Мне не давала покоя мысль, что ученые на борту субмарины, возможно, испытывали не менее революционную гипотезу.

Я никогда не страдал клаустрофобией, однако ограниченное пространство на подводном судне подвергло мои ощущения серьезной проверке на прочность. Каюты экипажа были маленькими, женщины размещались отдельно от мужчин. Койки стояли в три яруса, на каждом ярусе помещалось по двенадцать человек. На всех – одна душевая, которую моряки прозвали «мокрый шкаф». Койки они называли клетками или шконками. Персонал, управлявший подлодкой, выработал свой собственный язык, в основном состоящий из ругательств. Тех, кто отлынивал от работы, называли гнутожопыми, а тех, кто заботился лишь о собственном благополучии, – бережливыми. Надводные корабли и флотские у них были верхолазами (что неизменно произносилось с презрением), переходные мостки – пермостами, радиация – лучиками. Морскую фауну, замеченную на сонаре, всяких дельфинов и китов, окрестили биомассой. «Не экранируй» означало «смотри по сторонам», «дырявить океан» – перемещаться под водой. На подлодке даже имелся специальный шкафчик с порнографией, который все называли «чушкин шкаф».

В целом я находил больше общего с моряками, чем с учеными, пока не познакомился ближе с соседом по койке, Юрием Пащенко. В свои тридцать три Юрий был старше меня на два года и ниже ростом. Однако за его небольшой фигурой скрывалась огромная сила, прежде всего – ума. Я никогда еще не встречал столь глубокого человека. Это объяснялось историей его жизни.

Ребенком Юрий жил в Сталинграде, к которому в 1942 году подступили войска вермахта. Я, разумеется, читал об этой битве – одной из самых кровопролитных в военной истории, унесшей миллионы жизней. Британских детей спасла от ужасов войны эвакуация; в Советском Союзе бежать было некуда. Юрий воевал за свою страну, отчаянно цепляясь за жизнь.

Теперь он жаждал создать мир, в котором Сталинград никогда не повторится. Мне не приходилось видеть столь одержимого человека. Будучи вирусологом, Юрий не упускал возможности поучиться у мировых светил этой дисциплины, собранных на борту «Бигля».

В августе 1967 года мы встали в док в Момбасе. Юрий с экспедицией поспешили в Уганду расследовать вспышку вирусного заболевания. Они вернулись с образцами. В лаборатории ввели меры сдерживания – и очень вовремя: впоследствии я узнал, что привезенным вирусом был Марбург – вирус геморрагической лихорадки, сродный Эболе (обнаруженной в Заире десятью годами позже).

Меня особенно заинтересовала одна из ученых – Лин Келлер, дочь матери-китаянки и отца-немца. Ее военное детство прошло в Гонконге. Она образно описала захват острова японцами, которые атаковали британскую колонию Гонконг в один день с американской базой в Перл-Харборе. Местные войска вместе с британскими, канадскими и индийскими подразделениями отважно обороняли остров, но не смогли сдержать превосходящие силы японцев. Гарнизон капитулировал в первый день Рождества 1941 года, местные жители окрестили его «черным».

Началась японская оккупация Гонконга. Японцы правили железной рукой из отеля «Пенинсула» в Коулуне. Лин с матерью жили без отца, который находился в Германии и по принуждению нацистов работал над государственными заказами. Ему было позволено переправить семью в Германию, однако он решил, что, несмотря на сложное положение, в Гонконге им будет безопаснее. «Три года и восемь месяцев», как японскую оккупацию прозвали местные, Лин с матерью влачили жалкое существование.

Положение в материковом Китае было гораздо хуже. Японцы вторглись в Китай в июле 1937 года, развязав вторую китайско-японскую войну. Конфликт унес огромное число жизней. На него пришлась львиная доля гражданских и военных потерь во время войны на Тихоокеанском театре – от десяти до двадцати миллионов мирных жителей Китая и более четырех миллионов китайских и японских солдат. Война в Китае – характерный пример времен Второй мировой войны, о котором нередко забывают: в ней погибло намного больше гражданских, чем военных. Больше всего пострадало гражданское население Китая и Советского Союза, но и в других местах голод и насилие были повседневным фактом первой половины сороковых годов.

Лин, Юрий и я выросли в этом мире. Нам не хотелось, чтобы наши дети росли, как мы. Мы решили изменить мир во что бы то ни стало, обрели друг в друге родственные души, связанные общим детством, несмотря на то, что в детские годы нас разделяли тысячи миль и два континента.

Лин одержимо занималась генетикой. Ее отец тоже вел генетические исследования на борту «Бигля», что позволяло ей наверстать упущенное в личных отношениях. Это отличало нас обоих: «Китион» давал нам возможность поддерживать связь с отцами, участвовать в их работе и отчасти компенсировать время, упущенное в детстве.

Генетика переживала бурный рост. В 1953 году Уотсон и Крик установили, что ДНК организована в виде двойной спирали. Затем открытия посыпались одно за другим. Когда Лин заводила речь о будущем генетики, ее лицо озарялось внутренним светом. Я прежде не встречал таких женщин. В физическом плане Лин не укладывалась в привычные рамки, олицетворяя Гонконг: азиатские черты лица сочетались у нее с британскими привычками и манерой поведения. Она была непритязательна, совершенно лишена эгоизма. Пожалуй, это свойство привлекло меня больше всего. Лин горела на работе. Нередко я заставал ее уснувшей прямо за столом в тесном кабинете около лаборатории. В таких случаях я поднимал тонкую фигурку на плечо и нес в каюту. Встречавшиеся по пути моряки никогда не упускали возможности позубоскалить.

– Догнал ее все-таки, а?

– Чем ты ее усыпил, Вилли, дротиком с транквилизатором или стаканчиком текилы?

– Дорогу Прекрасному Принцу!

Я относился к подколкам с полной невозмутимостью. Опустив Лин на постель, я накрывал ее одеялом и включал небольшой генератор шума: эти штуки помогают заснуть, особенно, когда все смены спят в одном помещении и движение людей не прекращается ни днем, ни ночью.

Разбираться в людях входило в мои обязанности. Через несколько недель я понял, чем генетика привлекала Лин – возможностью превращения человечества в цивилизованное общество. Она считала, что где-то в геноме человека спрятан ответ на вопрос, почему люди совершают зло. Она видела свой вклад в «Зеркало» в том, чтобы выявить генетическую основу отрицательных черт характера и устранить их.

Юрий, напротив, не считал ядерную войну главнейшей угрозой миру. Он приводил довод, что пандемии уничтожили больше людей, чем войны. Глобализация и урбанизация неизбежно влекли за собой пандемии, угрожающие выживанию всего человечества.

Только тогда до меня дошла истина – никто, даже ученые, занятые в проекте, не знал, что из себя на самом деле представляет «Зеркало». Много позже мне стало известно: весь проект основывался на зыбкой гипотезе, допущении, что создание устройства, способного обеспечить человечеству вечную защиту, – реальная возможность. Научные эксперименты на борту «Бигля» сводились к сбору данных для подтверждения этой гипотезы, выяснения принципиальной схемы работы устройства. Для ученых «Зеркало» было абстрактной идеей, чем-то вроде концепции рая: все слышали, что это такое, но никому не ведомо, где его искать и как оно выглядит. Для одних рай – белоснежный пляж, для других – избушка в лесу или пентхаус в городе с неисчерпаемым обилием вина и билетов в театр. Рай определялся жизненным опытом и личными желаниями. Точно так же ученые видели величайшую угрозу человечеству сквозь призму своей дисциплины; все воображали, что именно они и их труд сыграют главную, победную роль в создании устройства. Если бы вы собрали в одной каюте семь членов «Китиона» и попросили их назвать явление, которое с наибольшей вероятностью уничтожит человечество в будущем, вы получили бы семь разных ответов – роботы, искусственный разум, пандемии, изменения климата, солнечная активность, астероиды, вторжение инопланетян.

Я сомневался в возможности создания единственного устройства, способного защитить разом от всех напастей. Позже выяснилось, что такая возможность все-таки существует, но цена неимоверна.

* * *

Пейтон поднялась с дивана. Десмонд вскочил и подошел к ней, словно почуяв ее настроение.

– То, что твоя мать была в прошлом членом «Китиона», еще не значит, что она замешана в нынешних событиях.

Пейтон взглянула ему в глаза. «Он всегда хорошо меня понимал», – подумала она.

– А если замешана?

– Тогда будем разбираться.

– Я не могу…

– Будем. Вместе.

Десмонд обнял женщину, оба на некоторое время замолчали.

Прижавшись губами к плечу Десмонда, Пейтон прошептала:

– Что все это значит, Дез? Все эти ниточки? И мой отец, и моя мать состояли в «Китионе», как и Юрий, человек, который нанял тебя на работу. Твой дядя встретил моего отца в сиротском приюте в Лондоне. Мы все… завязаны в один узел.

– Не знаю. Но ты, похоже, права – за этим стоит нечто большее, я только не могу сообразить, что именно.

Десмонд быстро подошел к пробковой панели, словно надеялся найти там ответ. Протянув руку, он снял с булавки клочок бумаги со словами: «Invisible Sun – что это? человек, организация, проект?»

Пейтон приготовилась выслушать его соображения, однако Десмонд лишь сунул бумажку в карман и, повернувшись, сказал:

– Давай еще почитаем, может, тогда разберемся.

Глава 81

Подводная лодка «Бигль» заходила в порты по всему миру. Мое знание иностранных языков пришлось кстати, хотя любоваться достопримечательностями было некогда. Я постоянно пребывал в готовности к неожиданным поворотам событий, поддерживал контакты с нужными людьми.

В 1967 году в Рио-де-Жанейро я был рад, что заранее подготовил план на случай ЧП и заручился поддержкой. В среду вечером я сидел в фойе отеля и читал книгу, как вдруг в гостиницу вбежала женщина-биолог лет тридцати по имени Сильвия. Ее лицо было залито кровью, от которой слиплись волосы, один глаз опух и почти закрылся. Сильвия проскочила мимо людей у приемной стойки, выкрикивая мое имя. Я поднялся, схватил ее за руку и завел в телефонную будку, прикрыв за собой складную дверь. Наконец, она немного успокоилась и вновь обрела способность говорить.

– Их схватили!

– Кого?

– Юрия и Лин.

– Кто схватил?

Сильвия всхлипнула.

– Не знаю. Люди в масках. – Она тряхнула головой, словно не хотела вспоминать. – Сказали, что убьют их, если я не вернусь через два часа на автобусную остановку и не принесу двадцать тысяч долларов.

Я отвел Сильвию в свой номер, подробно опросил ее и вызвал двух разведагентов. Одного я отправил на «Бигль» принести сорок тысяч долларов – на всякий случай. Мы всегда держали в запасе крупные суммы наличными для покупки научных материалов и выплаты выкупов в случае похищений. Второго агента я отправил на встречу с моими бывшими коллегами из МИ-6, чтобы те помогли ему связаться с человеком, которого я знал только заочно, но чья репутация гарантировала успех предприятия.

Оставшись наедине с трясущейся от шока женщиной, я налил ей полный бокал бренди и усадил ее на кровать. Она зажмурилась, когда алкоголь попал на ранку на губе, но быстро опустошила бокал, держа его в дрожащей рукой.

– Послушай, Сильвия…

Она взглянула на меня неповрежденным глазом, из которого текли слезы.

– Все будет хорошо. Я верну их. И обещаю: тот, кто это сделал с тобой, сильно пожалеет.

* * *

Через двадцать минут я сидел в португальском ресторане, ожидая гостя. Тот вошел, сел, не представляясь, и впился в меня ничего не выражающим взглядом. Это был тучный человек с длинными жирными черными волосами, прилипшими к черепу. У входа в отдельный кабинет, сунув руки в карманы, остановились два «боевика». Они, несомненно, держали пальцы на спусковых крючках направленных на меня тупоносых револьверов.

Гость был известен мне по кличке «O Mestre» – Мастер, но я не стал ее использовать и попросту сказал:

– У нас общий враг.

Тот приподнял брови.

– Парень, вообразивший себя гангстером, Эрнесто.

Мастер ответил на ломаном английском с сильным португальским акцентом:

– Никогда о таком не слышал.

– Он похитил двух моих коллег и требует за их освобождение двадцать тысяч долларов.

– Это дело полиции. Я не полиция.

– Вы могли бы помочь мне больше, чем полиция. Я думаю, в ваших силах сделать так, чтобы мои друзья не пострадали.

Длинноволосый отвел взгляд.

– В этой сумке сорок тысяч долларов.

– Я не банк.

– Это плата за безопасное возвращение моих коллег. И за «крышу», если такое повторится в Рио или в Сан-Пауло.

Человек кивнул охранникам. Один открыл сумку и сосчитал деньги. Второй сдернул меня со стула, обыскал, пощупал под рубашкой, чтобы убедиться в отсутствии микрофона. Я был не настолько глуп, чтобы брать на такую встречу оружие.

Обыскавший меня человек кивнул Мастеру, тот поднялся и вышел из кабинета. Я не стал показывать, что говорю по-португальски, надеясь подслушать их разговор, однако эти люди, похоже, общались на особом языке, состоящем из взглядов и небрежных кивков.

Человек с сумкой достал из нее двадцать тысяч.

Его спутник сказал мне на португальском:

– Ставка – двадцать тысяч долларов за год. Очередной взнос принесешь в эту комнату ровно через год.

Я молча кивнул. Они знали обо мне больше, чем я полагал.

* * *

Ровно через два часа после того, как бандиты прямо с улицы похитили Юрия и Лин, я стоял под моросящим дождем в черном плаще и фетровой шляпе. В Рио круглый год стоит жара, но август – самый прохладный и дождливый месяц. Ветер с Атлантики гнал на город холодные воздушные массы из Антарктиды, гудя в кранах на стройках десятков блестящих небоскребов, которые вырастали на месте старого города.

Люди из сельских районов Бразилии толпами устремились в Рио. Нелегальные иммигранты соревновались с ними в поисках работы и лучшей жизни. Гигантские трущобы – фавелы – вырастали словно муравейники буквально на глазах. В свете уличных ламп я видел, как хибары взбираются по зеленым склонам холмов: островки нищеты посреди гигантского города, картонные коробки, сложенные у ног статуи Христа-Спасителя.

Жестокая жизнь фавел резко контрастировала с расположенными всего в нескольких сотнях метров пляжами Копакабаны. Огни шикарных отелей, ночных клубов, баров и ресторанов отражались в водах Атлантического океана. Над приморскими бульварами склонялись пальмы. В ночи звучала бодрая музыка – фальшивый гимн двух миров одного Рио. Я готовился спуститься на «дно», в котором доведенные до отчаяния люди совершали отчаянные поступки, чтобы выжить и, если повезет, вырваться из нищеты. Положение вынуждало меня прибегать к крайним мерам; мне это не нравилось, но не я придумал этот мир. Моим людям, более того – моим друзьям грозила опасность.

Автобус уехал, оставив облако черного дыма, которое даже дождь был не в силах прибить к земле.

Рядом со мной вновь начала дрожать Сильвия – не из-за холода или сырости.

– Все будет хорошо.

Ей отчаянно хотелось заплакать, но она сдерживалась. Один из моих агентов сидел в кафе за нашей спиной, второй стоял в соседнем переулке.

Подъехал дребезжащий «фольксваген», выпустил мужчину в белой грязной майке, низ его лица закрывала бандана. Второй на заднем сиденье направил пистолет на Сильвию. Женщина не выдержала и заплакала. Я заслонил ее рукой и шагнул вперед, встав между бандитом и дрожащей женщиной.

– Деньги! – рявкнул тот.

– Сначала верни наших людей. Тогда мы заплатим.

Парень покачал головой. Он накачался амфетаминами или еще чем-то, – глаза вылезали из орбит, стреляя по сторонам.

– Нет! Плати сейчас. Если я не вернусь через пять минут, мы одного убьем.

Я поднял ладони вверх.

– Хорошо. Ладно. Мы заплатим. Но я хочу их сначала увидеть. Покажи, что они живы, я позвоню – деньги привезут.

Парень в бандане переглянулся с водителем, тот кивнул. Он схватил меня за руку и втолкнул в салон крохотной машины между собой и бандитом с пистолетом, который уткнул ствол мне в бок. Его друг быстро обыскал меня, не обнаружил оружия, сорвал с моей головы шляпу и завязал мне глаза своей банданой. Ткань воняла по́том и табачным дымом, я закашлялся.

Машина тряслась на ухабах десять минут, рев немецкого двигателя чуть не оглушал – похоже, они убрали перегородку между сиденьем водителя и мотором. Наконец автомобиль остановился; меня вытащили из машины и повели вслепую по мощеной мостовой. Всякий раз, когда я спотыкался, меня грубо одергивали. Скрипнула и захлопнулась за нами деревянная дверь. В комнате с голой лампочкой, свисающей с потолка, с меня сняли повязку.

Юрий и Лин сидели на деревянных стульях; их руки были связаны за спиной электрическим проводом, щиколотки примотаны к ножкам стульев. Поза выглядела мучительно неудобной. У Юрия был разбит нос, на его лице и волосах запеклась кровь. Один глаз, как у Сильвии, совсем закрылся.

При виде Лин у меня защемило сердце. Удар пришелся ей в скулу, щека опухла и покраснела, словно на коже вытатуировали медузу. По лицу Лин стекали слезы.

Из-за стола поднялся человек в берете а-ля Че Гевара. Края ноздрей – красные от вдыхания наркотика. Он дергался на ходу и смотрел на меня с нескрываемым презрением.

– Решил поиграть со мной? – Бандит отцепил от пояса нож. – Я тебе покажу, насколько я серьезно настроен.

– Пока ты не успел начать, – ответил я ровным голосом, – я должен передать тебе одно сообщение. От Мастера.

Бандит остановился. В по-прежнему яростном взгляде засквозило сомнение.

– Мастер – мой друг. Он просил, чтобы ты позвонил домой.

Бандит осыпал меня ругательствами, но пока не тронул Юрия и Лин.

– Позвони домой. Проверь, как там твоя семья. Или Мастер заставит тебя пожалеть.

– Я должен бы убить тебя, империалистическая свинья! И твою капиталистическую шлюху!

– Мастер будет очень недоволен. Мне даже трудно представить, что он сделает.

Похититель отвел взгляд и шагнул было к пленникам, однако передумал. Взяв трубку со стоящего на столе телефона, «революционер» набрал номер и стал слушать. То, что он услышал, напугало его до смерти. Он рухнул на стул и закивал, как будто собеседник мог его видеть.

– Разумеется. Промашка вышла…

Бандит замолчал – очевидно, разговор закончился. Он опустил трубку на рычаг и велел своим людям развязать Юрия и Лин с таким видом, словно те совершили крупную ошибку.

Юрий поднялся на нетвердых ногах, опираясь на стул. Когда перерезали путы Лин, женщина попросту начала заваливаться набок. Я подскочил и подхватил ее. Если бы не тепло ее кожи, я бы подумал, что она мертва.

Я забросил Лин на плечо и вынес из хибары, страшась даже дышать до тех пор, пока бандиты не выпустили нас из машины на автобусной остановке. Лин уже могла стоять на ногах.

Юрий обнял меня в неожиданном для мужчины порыве признательности.

– Ты спас нам жизнь, Уильям.

– Таков мой долг, – пробормотал я.

– Ты сделал больше.

– На моем месте ты поступил бы точно так же.

– Да, ты прав.

* * *

Раз в три месяца «Бигль» заходил в порт тихоокеанского острова, всегда в тот же самый. Я не знал его точного расположения – об этом ведали только на капитанском мостике, – но догадывался, что остров находится западнее Гавайев, южнее экватора и что на момент его приобретения «Китионом» он был необитаем. Все здесь было новым – здания, порт, дороги. Другие власти, кроме «Китиона», отсутствовали, не было и преступности. Никто не жил в страхе. Возможно, по этой причине «Бигль» прямиком из Рио взял курс на остров. Потрясена была вся команда, а не только Юрий, Сильвия и Лин.

Юрий и Лин привыкли к опасности, Юрий – в Сталинграде, Лин – в оккупированном японцами Гонконге. Но последний раз они испытывали реальную угрозу жизни лет двадцать назад, еще детьми. Они сильно испугались, хотя Юрий, по обыкновению, не подавал вида. На борту Лин рассказала, как он полез за нее в драку. Юрий вел себя храбро, однако исход был заранее предопределен. И все-таки я его за это еще больше полюбил.

Истинного названия острова я не знал – все называли его остров Китион или попросту Остров. С южной стороны имелись глубоководная гавань и внушительных размеров порт, слишком большой для крохотного клочка суши. Всякий раз при нашем появлении в порту стоял корабль, разгружавший припасы – в основном стройматериалы и всякое тяжелое оборудование. Расходы на строительство были огромны, но в то же время оправданы. Остров не значился ничьей территорией, его было трудно обнаружить. Большинство людей не представляют себе размеров Тихого океана. На его пространстве могли бы уместиться все континенты и острова мира. Он больше Атлантического и Индийского океанов, вместе взятых.

Остров служил прекрасным убежищем для «Китиона». В августе 1967 года мы приехали туда восстанавливать силы. Высадившись в порту, добрались на гольф-карах до жилого корпуса и разошлись по комнатам. Жилье было чистым и предоставляло возможность уединиться. Каждый номер состоял из спальни, небольшой гостиной и индивидуального санузла. После трех месяцев, проведенных на борту «Бигля», маленькая квартирка казалась апартаментами в пентхаусе. Принять душ без посторонних – уже роскошь. Когда над, под тобой и в три ряда с каждой стороны от тебя не ворочаются тела, ты спишь глубоким, освежающим сном.

В армии я усвоил, что прикосновение смерти меняет человека – не всех безвозвратно, но абсолютно всех на какое-то время. Юрий и Лин этого тоже не избежали. Юрий замкнулся в себе. На Острове он с головой ушел в работу, еще больше уверившись в важности своей миссии. Лин изменилась в противоположную сторону: перестала морить себя работой, чаще смеялась в кафетерии, дольше задерживалась за обеденным столом.

На костре в знак окончания трехмесячного плавания я впервые увидел ее с бокалом вина в руках. В своем черном платье она просто сияла, затмив свет луны, огни факелов «тики» и свечей в расставленных на столе стеклянных вазах. Я не мог оторвать от нее глаз и с каждым выпитым бокалом все меньше пытался это скрыть.

За столом оставалось всего шесть человек, когда Лин поднялась, пожелала спокойной ночи остальным и посмотрела мне прямо в глаза.

– Хороший вечер для прогулки.

Я встал и протянул руку.

Глава 82

Летом 1967 года моя жизнь приняла новый оборот. Я начал замечать перемены в Лин: она стала сторониться меня. Мы поддерживали интимные отношения (насколько это было возможно на борту субмарины) уже шесть месяцев. Я призвал ее к ответу, не принимая отговорок, что все хорошо, и в конце концов вытащил из нее признание: Лин беременна.

Я был вне себя от радости. И ужаса. Люди, пережившие трудное детство, нередко боятся заводить детей. Это полностью относилось ко мне и Лин. Не вмешайся биология, кто знает, куда завела бы нас жизнь. Однако она вмешалась, и я об этом не жалею. Мы вернулись в Лондон и поселились в районе Белгравия, в квартире, принадлежащей одному из членов «Китиона», который сдал нам ее практически задаром. Через месяц мы сыграли скромную свадьбу. Моим свидетелем был Юрий, приехали мать с отцом, а также мама и папа Лин.

Мартовской ночью, в снегопад родился Эндрю. Наша жизнь переменилась в один миг. Теперь в ней главным стал наш сын. Эндрю страдал врожденным дефектом – амелией, когда ребенок рождается без руки или ноги. У Эндрю не хватало половины левой руки от локтя. Лин впала в уныние. Что бы я ни говорил, она винила себя, пеняла на свои гены и поведение: ребенок был зачат на ядерной подводной лодке, где на плод могла повлиять радиация.

Я страшился произносить вслух слова «генетический дефект», однако Лин видела причину именно в наследственности. После рождения сына «Зеркало» приобрело для нее новый смысл. Увлеченность превратилась в одержимость. Она без устали говорила о мире, в котором ни один ребенок не будет рождаться с дефектами, страдать от своей ущербности и подвергаться насмешкам здоровых детей.

Разумеется, состояние сына никак не повлияло на нашу любовь к нему. Эндрю рос смышленым (видимо, в мать) и падким на приключения (в меня). Он был храбр, любопытен и никогда не пасовал перед трудностями.

В «Китионе» начались преобразования. Масштабы экспериментов увеличились, потребовалось больше денег. «Китион» стал вербовать новых сторонников – миллиардеров, финансистов, людей за рычагами распределения государственных субсидий на научные исследования. Всех их объединяла общая черта: они считали, что мир стоит на пороге катастрофы.

Приток новых сторонников изменил облик организации, она, не церемонясь, перешла свой Рубикон. Внешне все оставалось по-прежнему. Десятки ячеек «Китиона» продолжали исследования в рамках «Зеркала», их представители собирались на ежеквартальную конференцию, которую мы называли конклавом. Однако внутри себя организация утрачивала единство. Каждый ее член воображал, что именно его побочный проект решит проблемы человечества, и пускался во все тяжкие, чтобы обеспечить финансирование собственных представлений о реальности.

В 1972 году меня назначили начальником новой службы безопасности «Китиона», отвечающей за прикрытие работы ячеек и сохранность секретной информации. Подлинный размах организации был известен только четырем старейшим сотрудникам, включая меня. Мы породили монстра.

Дома жизнь вошла в привычное русло. Я часто отсутствовал, но, приезжая домой, каждую свободную минуту проводил с Лин и Эндрю. Мальчик быстро рос. В 1973 году наша семья пополнилась дочкой. Мы назвали ее Мэдисон – по девичьему имени матери. Я не видел более заботливого старшего брата, чем Эндрю, – он превзошел даже Орвиля Хьюза, с которым я жил в лондонском сиротском приюте после войны.

Лин работала на износ. Я тревожился за ее здоровье, хотя любая попытка завести разговор на эту тему была заранее обречена на провал. Я не спорил с женой: в супружеской жизни, как и на войне, некоторые битвы невозможно выиграть.

Вторая дочь родилась в 1977 году. Мы назвали ее Пейтон – по девичьему имени бабушки Лин со стороны отца. В целом она была серьезнее и дотошнее Мэдисон. Подобно Эндрю, Пейтон с детства отличалась любопытством и любила приключения.

Я провел много часов в поездах и самолетах, размышляя, какими станут наши дети, когда вырастут, и в каком мире будут жить.

И вот на зимнем конклаве «Китиона» 1983 года в Женеве случилось немыслимое: одна из ячеек объявила детальный план создания «Зеркала» – действующего устройства, способного воплотить заветную мечту о сохранении человечества. Масштабы и стоимость проекта были астрономическими. В то время научная база все еще основывалась на чистой теории (которая впоследствии подтвердилась), однако проект наконец стал реализуем. Войны, голод, болезни, изменения климата, падения метеоритов, космические явления, внеземное вмешательство, искусственный интеллект – в тот вечер на роскошной вилле с видом на Женевское озеро «Зеркало» обещало защитить нас от всех этих – и многих других – угроз. Сверх того «Зеркало» сулило разгадку великой тайны, над разрешением которой «Китион» бился с момента своего основания, – о смысле существования человечества, истинной природы Вселенной и бытия. Ученые, предложившие «Зеркало», видели в нем новый этап человеческого существования, закономерный итог развития.

Не все разделяли их энтузиазм.

Группа трезвомыслящих уравновешенных ученых, с которыми я был знаком, выступила с яростной критикой. Дебаты начались с горячих споров, а закончились криками и оскорблениями. До меня наконец дошло, что мы затеяли игру, в которой может быть лишь один победитель. На последнем этапе «Зеркала» будет создано одно устройство, остальные разработки свернут, а фонды отдадут проекту-лидеру. Люди, управляющие «Зеркалом», получат в свои руки невиданную власть. Более того – смогут управлять всем человечеством.

Ночные дебаты зашли в тупик. Участники сыпали угрозами, некоторые обещали выйти из организации и продолжить исследования без нее, как своего рода гонку вооружений. Третьи грозили демаскировать весь проект, если не выберут их вариант решения, чтобы ни у кого ничего не получилось. Ученые, как любые другие люди, бывают очень мстительны.

Если меня в чем-то и можно обвинить, то в нерадивости. Я не почуял, как из-под ног уходит почва, и воспринял крикливые выпады как пустые угрозы. Но не все думали, как я.

Это случилось через месяц. Я летел рейсом Британских авиалиний из Каира в Лондон. По всему миру прокатилась волна убийств ученых «Китиона». В моем подчинении находились двенадцать агентов безопасности – все они были убиты. Прибыв в Хитроу, я этого еще не знал. В такси по дороге в Белгравию мои мысли были заняты подготовкой к дню рождения Мэдисон на следующей неделе.

Дверь квартиры оказалась заперта. Открыв ее, я немедленно увидел, что в доме учинили погром. Я вытащил пистолет, но чуть-чуть опоздал. Боковым зрением я заметил в своем кабинете фигуру в черном, прячущуюся за дверью из матового стекла. Я быстро повернулся, вскинув оружие, но противник успел раньше. Пуля пробила стекло и вонзилась мне в бок, толкнув меня на пристенный столик и висящее над ним античное зеркало. Однако я сумел удержать в ладони свой «зиг-зауэр Р226». Нажав на спуск, я сделал три выстрела и свалил нападавшего.

Развернувшись на месте, я прошел через столовую. Этот маневр спас мне жизнь. Второй киллер поджидал на кухне. Его пули едва в меня не попали. Я выстрелил вслепую сквозь стену и ворвался на кухню через буфетную, зайдя с тыла. Киллер стоял ко мне боком. Я не стал ждать, пока он повернется ко мне, и выстрелил ему в плечо, отчего тот выронил пистолет.

Встав над ним, я направил ему в лицо ствол и прислушался – все было тихо.

– Кто тебя послал?

Изо рта человека текла кровь. Он был европейцем с короткой стрижкой – явно либо военный, либо ветеран.

Киллер заскрипел зубами, что-то буркнул. Я схватил его за челюсть, запустил пальцы за щеки, разжимая стиснутые зубы, но опоздал. Киллер прокусил пломбу на зубе. Яд уже проник ему в горло. Я схватил поварешку и засунул ему в глотку, пытаясь вызвать рвотный рефлекс, однако тело уже обмякло.

Зажимая рукой бок, я бросился в кабинет. Второй убийца тоже был мертв. Папки с документами исчезли.

Я схватил телефон и набрал номер Лин в университете – никто не ответил. Попытался остановить кровотечение из раны в боку. Набрал номер сотрудника «Китиона» в Лондоне – нет ответа; в Берлине – нет ответа; в Гонконге, Токио, Нью-Йорке, Сан-Франциско – все куда-то пропали.

Я бросился в главную спальню: ящики выдвинуты, чемоданы с вещами исчезли – и жены, и детей. Мне это показалось хорошим предзнаменованием.

Из прихожей послышались шаги. Я выглянул в главный коридор, ожидая увидеть полицейского, но вместо него заметил еще двух человек с военной выправкой в черной одежде с пистолетами на изготовку.

Я присел на корточки, достал запасной магазин, выставил «зиг-зауэр» из-за дверного косяка и отстрелял весь боезапас. Мне хотелось захватить бойцов живьем, но жизнь была дороже.

Два тела с глухим стуком свалились на пол. Я вставил свежий магазин, отступил в санузел Мэдисон, нашел ручное зеркальце и с его помощью, не высовываясь, осмотрел коридор. Бойцы лежали на полу, не двигаясь.

Накинув черный плащ, я нырнул в лондонскую ночь. Обращение в больницу таило в себе слишком большой риск. Меня подлатал доктор, услугами которого во время моей официальной службы пользовались сотрудники МИ-6.

Остановившись в дешевой гостинице в Тоттенхэме, я сделал остальные звонки. Мои связные подтвердили наихудшие опасения: произошла полная зачистка «Китиона».

У меня в запасе все еще имелось несколько комплектов подложных документов, по которым я выехал из страны. Я понятия не имел, где могла прятаться Лин. Сначала я подумал, что в Гонконге, но ошибся – там ее не оказалось. Созвонился с ее коллегами – никто ничего не знал. Лин уехала без предупреждения. Я поместил в газеты шифрованные объявления – никто не ответил. Пытался звонить членам «Китиона». Все либо погибли, либо ушли на дно.

Тогда я тоже исчез.

«Бигль» так и не появилась с намеченным визитом в порту Нома на Аляске. Я допускал три варианта: команду и ученых могли захватить живыми вместе с судном – хорошо, если так. А может быть, кто-то на борту успел узнать о чистках на берегу, и они успели скрыться? Я тщетно попытался найти подтверждение первой и второй версий. Оставался последний, самый жуткий сценарий – подлодку потопили. Потеря корабля – большой удар. Я познакомился со многими на борту, а собранные научные данные были буквально бесценны.

Отныне моим делом стали поиски Лин. Она пропала, как иголка в стогу сена, и я начал методично раскапывать стог. Сняв небольшой коттедж в сельской местности в сотне миль от Лондона, я тратил каждую минуту на выяснение того, кто устроил побоище в «Китионе». В 1983 году интернета и сотовой связи еще не существовало. Разыскать людей было намного труднее, и все-таки я шаг за шагом продвигался вперед. Разрозненные осколки начали складываться в общую картину: некоторые ячейки «Китиона» по-прежнему работали. Названия поменялись, но след остался. Компания под названием Invisible Sun Securities вобрала в себя почти целиком систему безопасности «Китиона». Я начал выстраивать цепочки связей, не теряя надежды когда-нибудь найти Лин и детей.

Шли годы, мои надежды начали мало-помалу таять. К 1991 году я наметил операцию, которая должна была открыть истину о зачистке «Китиона». Все было готово. Однако за неделю до начала действий фургон без опознавательных знаков доставил прямо к моему порогу посылку. Расписаться никто не попросил. Мой дом походил на крепость, под полом даже имелось бомбоубежище.

Я вскрыл посылку с помощью манипулятора.

То, что я увидел внутри, разбило мне сердце.

В посылке лежала вырезка из «Сан-Франциско кроникл» о студенте медицины Эндрю Шоу, погибшем в лесном пожаре в Уганде неделю назад. ВОЗ наняла его для участия в информационной кампании по борьбе со СПИДом. Я узнал лицо сына, но отказывался поверить, что его нет в живых. Однако в конце статьи были фотографии его обгоревшего тела. Слезы хлынули по моим щекам.

В ящик также положили записку на клочке оберточной бумаги.



Оставь нас в покое, иначе двое остальных кончат тем же.



В моей душе столкнулись радость и страх. Эндрю погиб. Мэдисон и Пейтон живы. А как же Лин?

В ту ночь я ушел в глубокое подполье, расстался с миром. Я не перестал изучать «Китион», но теперь делал это в пассивном режиме, пополняя досье на все известный ячейки. С каждым годом я собирал все больше информации. В чистке уцелели несколько ячеек, и одна из них была в ответе за побоище. Вот только какая именно, я не знал.

Смерть Эндрю, по крайней мере, позволила узнать его фамилию. Используя эту улику, я установил, что Лин живет в Америке. Несколько недель я спорил сам с собой, не связаться ли с ней, но в конце концов передумал. Я наблюдал за ее карьерой в Стэнфорде, отметил, как праздник, поступление Пейтон на медицинский факультет, вырезал сообщение о свадьбе Мэдисон. Через несколько лет, благодаря YouTube, я впервые увидел своих детей. Иногда я смотрел видео Пейтон целыми часами. Она стала красивой женщиной, очень способным врачом, унаследовав от матери страсть к профессии. Она во многом напоминала мне Эндрю. Оставалось только гадать, насколько смерть брата повлияла на ее карьеру.

Меня подзуживало установить контакт с Мэдисон и Лин, но я понимал: это могло подвергнуть их жизнь опасности. Несколько лет после 1991-го я жил, как в тюрьме, страшась будущего, наблюдая, как постепенно утекает та жизнь, что могла быть моей. Я хотел жить ради детей, быть мужем своей жене. Моя жизнь превратилась в пытку, однако я держался за надежду, что однажды остановлю «Китион». Либо они сами меня найдут и вынудят к действию.

Увы, случилось как раз худшее. Пока я пишу эти строки, наша способность помешать «Китиону» быстро улетучивается.

Остановите их. Не отступайте. Воспользуйтесь всем, что вам известно, ничего не принимайте на веру, никому не доверяйте.

* * *

Пейтон была потрясена, как боксер на ринге, пропустивший удар. Она восприняла эти слова, сжав зубы, и держалась, сколько могла, но в конце концов даже та сильная, волевая женщина, с которой Десмонд встретился в Пало-Альто двадцать лет назад, дрогнула под напором эмоций. Она видела, как убивали команду вверенных ей интернов, поняла, что заражена смертельным вирусом, а теперь узнала, что «Китион» вдобавок сломал ее жизнь, убил ее брата и что ее родители когда-то были членами этой организации. Столько горя не вынесет ни один человек, каким бы стойким он ни был.

По щеке Пейтон скатилась слеза. Потом еще одна. Десмонд заключил бывшую подругу в объятия. Она заплакала, вздрагивая всем телом. Пейтон не плакала так горько с того дня в Калифорнии, когда Десмонд ушел из ее жизни с жилым трейлером на буксире. Он крепко обнял ее, мысленно поклявшись исправить зло, которое ей причинил. Другого пути не было, ведь он в какой-то мере был в ответе за происходящее.

К тому же он по-прежнему ее любил. В прошлом Десмонд не мог выговорить нужные слова, да и сейчас еще не решался, зато впервые в жизни ощутил их искренность. Он любил Пейтон больше всех на свете, и время не повлияло на его любовь.

Десмонд настолько увлекся объятиями, что не услышал шаги на крыльце.

Глава 83

Дверь домика распахнулась прежде, чем Десмонд успел вскочить с места. Вошедший, целясь в него из пистолета, быстро преодолел расстояние до дивана. Незнакомец покосился на затылок Пейтон, положившей голову на плечо Десмонда.

Женщина обернулась и застыла на месте.

– Папа!

Пейтон вскинула руки и заключила отца в объятия, не обращая внимания на оружие в его руках. Она сжала отца с такой силой, что у того чуть не вылезли глаза из орбит. Уильям был высок, короткие седые волосы аккуратно расчесаны, лицо изрезано морщинами, на покрасневших от ветра щеках – многодневная щетина. Он с трудом удерживал слезы счастья.

События последней недели заставили Десмонда усвоить данный в письме совет – никому не доверять. Он незаметно нашарил под одеялом пистолет.

Уильям приподнял свой ствол.

– Не стоит, Десмонд.

Пейтон оторвалась от отца, переводя взгляд между двумя мужчинами.

– Эй, мы не враги.

Уильям внимательно следил за каждым движением Десмонда.

– Это мы скоро узнаем. Возьми у него пистолет, Пейтон. Отдай его мне.

Стоя между отцом и любимым, женщина заколебалась. Она протянула руку, отбросила одеяло и вынула пистолет из наплечной кобуры Десмонда. Заслоняя бывшего любовника своим телом, Пейтон повернулась к отцу и выставила ладонь – всего в нескольких сантиметрах от ствола.

– И ты свой отдай, папа.

Уильям оценивающе взглянул на нее и наткнулся на не допускающий возражений взгляд, так хорошо знакомый Десмонду. Улыбнувшись краешком губ, он отдал пистолет дочери.

– Ты следил за нами, – предположил Десмонд.

Уильям отошел от окон и прислонился к каменной стене.

– Да.

– Почему?

– Из-за тебя.

– Не понял.

– Я собирал информацию о «Китионе» более тридцати лет, с момента чистки. Я – единственный, у кого есть хоть какой-то шанс остановить их. Теперь, когда «Зеркало» готово к запуску, они не могут позволить себе оставить меня в живых. Нетрудно догадаться, что ко мне кого-нибудь подошлют. Причем не случайного человека, а такого, кто способен предъявить единственный в мире весомый довод, который убедил бы меня подпустить к себе этого человека.

Уильям взглянул на Пейтон, давая понять, что она и есть тот самый убедительный довод и что Десмонд им воспользовался, чтобы выйти на него.

– Я не собираюсь тебя убивать, – ответил Десмонд. – Совершенно наоборот. Я больше всего на свете хочу помочь остановить их. Но я не единственный, от кого требуются объяснения. В 1991-м тебе прислали посылку. Значит, точно знали, где тебя искать. Почему тогда не уничтожили?

– Я много размышлял об этом последние двадцать пять лет.

– И?

– Когда мне станет ясно, что тебе можно верить, я расскажу, почему, как я думаю, мне сохранили жизнь.

Пейтон положила пистолеты на кухонный стол.

– Давайте уж верить друг другу прямо сейчас. У нас мало времени.

Она закашлялась, с трудом переводя дыхание.

«Ей становится хуже», – подумал Десмонд.

Уильям, бросив на дочь внимательный взгляд, тоже все понял.

– Да, время, разумеется, играет роль.

Пейтон указала на письмо.

– Начнем с начала, папа. Ведь ты писал это для Десмонда? С какой целью?

– Три недели назад он связался со мной по интернету. Я создал несколько веб-сайтов и подставных лиц, связанных с прежними проектами «Китиона». Они служили тропинкой, ведущей ко мне на случай, если кто-нибудь выйдет из подполья. – Уильям кивнул на Десмонда. – Однако нашел меня почему-то он. Сообщил, что «Зеркало» вступило в заключительную фазу, что его обманывали, обещая совсем не то.

Уильям повернулся к приятелю дочери.

– Ты сказал, что остановишь их, выведешь на чистую воду. Попросил о встрече. Я отказал, предложил сначала сделать публичное сообщение. Мне не хватило доверия. Я расценил это как возможную попытку выманить меня перед тем, как «Зеркало» будет запущено в дело. Поэтому дал тебе координаты в лесу.

– Где мы обнаружили железную коробку.

– Верно. Под ней заложено сорок пять килограммов взрывчатки Си-4. Не появись ты в компании Пейтон, тебя разорвало бы на мелкие кусочки.

Десмонд оглянулся на спутницу.

– И на том спасибо.

– Я подозревал, что ты возьмешь ее с собой в качестве приманки, но сначала должен был убедиться, что так и случилось.