– Не знаю. Но «Роте Армее Факцьон» активно привлекает подростков. Еще одно новое лицо. Они работают на аль-Мансура?

– На этот раз нет. Он послал бы своих людей, не германских радикалов. Прошу прощения, Том, я готов рвать на себе волосы. На Кипре аль-Мансур не приставил к вам своих людей, а я был по горло занят тем, чтобы вы прошли любую проверку ливийцев, поэтому на какое-то время упустил из виду этого параноика Маони. Если те двое в баре – из «Роте Армее», то они работают на ирландца. Я был уверен, что нам ничто не грозит. Боюсь, я ошибался.

– Что же нам делать? – спросил Раус.

– Они уже видели нас вместе. Если они успеют сообщить, то операции конец. Вам – тоже.

– Разве вы не можете быть моим агентом или издателем?

Маккриди покачал головой.

– Этот номер не пройдет, – сказал он. – Если я уйду черным ходом, то большего доказательства им и не надо. Если же я, как все, выйду через главный вход, то меня почти наверняка сфотографируют. Где-нибудь в Восточной Европе меня опознают по фотографии. Продолжайте спокойно говорить, но слушайте меня. Вам нужно будет сделать вот что.

Когда подали кофе, Раус вызвал официанта и спросил, где находится мужской туалет. Маккриди знал, что в туалете постоянно дежурит служащий ресторана. Предложенные служащему чаевые были не просто щедрыми, а несуразно большими.

– За один звонок? Считайте, что уже позвонил, хозяин.

Служащий позвонил в специальный отдел полиции большого Лондона, лично старому другу Маккриди. В этот момент Маккриди подписывал квитанцию об оплате по своей кредитной карточке. Девушка вышла из ресторана, как только он попросил счет.

К тому времени, когда Раус и Маккриди появились у ярко освещенного подъезда ресторана, девушка уже спряталась в переулке рядом с мясным магазином. Как только в видоискателе ее фотоаппарата появилось лицо Маккриди, она дважды щелкнула затвором. Вспышка ей не потребовалась, освещения у подъезда было вполне достаточно. Маккриди уловил движение, но не подал виду.

Маккриди и Раус медленно шли к «ягуару» Сэма. Из ресторана показался Рюттер, пересек улицу и направился к своему мотоциклу. Он надел шлем, опустил защитный козырек. Девушка вышла из переулка и вскарабкалась на заднее сиденье мотоцикла.

– Они получили все, что хотели, – заметил Маккриди, – и теперь могут смыться в любую минуту. Будем надеяться, что любопытство возьмет верх и какое-то время они поездят за нами.

Зазвонил телефон Маккриди. Он взял трубку. Это был его друг из полиции Большого Лондона. Маккриди ввел его в курс дел:

– Террористы, возможно, вооруженные. Баттерси-парк, возле пагоды. – Он положил трубку и бросил взгляд в зеркало. – Двести ярдов. Пока не отстают.

Если не принимать в расчет нервного напряжения, то поездка до Баттерси-парка, в темное время суток обычно закрытого, прошла спокойно. Недалеко от пагоды Маккриди посмотрел вперед, потом назад. Никого. Ничего удивительного: парк снова открыли только после звонка Рауса.

– Занятия по защите дипломатов помните?

– Да, – ответил Раус и потянулся к ручному тормозу.

– Давайте.

Раус резко затормозил, а Маккриди одновременно развернул «Ягуар». Протестующе завизжали шины, хвост «Ягуара» занесло.

Через две секунды автомобиль уже мчался в противоположном направлении. Маккриди вел «Ягуар» прямо на единственную фару мотоцикла. Ожили фары и двигатели двух других стоявших неподалеку автомобилей без опознавательных знаков.

Рюттеру все же удалось увернуться от «Ягуара». Мощная «Хонда» свернула с дороги, перепрыгнула через бордюрный камень, ее понесло по лужайке. Рюттер почти проскочил и садовую скамейку – но не совсем. Сидевший в «Ягуаре» Раус видел, как мотоцикл взлетел, перевернулся в воздухе, а его пассажиры упали на траву. Подтянулись другие машины, из них вышли трое полицейских в гражданском.

Рюттер был потрясен, но отделался легкими ушибами. Он сел и сунул руку под куртку.

– Вооруженная полиция. Не двигаться, – произнес кто-то за его спиной.

Рюттер повернул голову – на него смотрел ствол служебного «уэбли» калибра 0,38 дюйма. Полицейский улыбался. Рюттер тоже смотрел фильм «Мерзавец Гарри» и решил, что не стоит доставлять полицейским слишком большого удовольствия. Он вытащил руку. Сержант сделал шаг назад, в обеих руках он сжимал «уэбли», нацеливая его в голову немцу. Второй полицейский вытащил из-под мотоциклетной куртки Рюттера «вальтер Р.38».

Девушка была без сознания. Из машины вышел крупный мужчина в светло-сером плаще и направился к Маккриди. Коммандер Бенсон, специальный отдел.

– Что случилось, Сэм?

– «Роте Армее Факцьон». Вооружены, опасны.

– Девушка безоружна, – на хорошем английском сказал Рюттер. – Это произвол.

Бенсон вытащил из кармана небольшой пистолет, подошел к девушке, приложил рукоятку оружия к ее правой руке, потом бросил пистолет в пластиковый пакет.

– Теперь вооружена, – спокойно сказал он.

– Я протестую! – выкрикнул Рюттер. – Это грубое нарушение наших гражданских прав.

– Совершенно справедливо, – досадливо отмахнулся Бенсон. – Так что тебе нужно, Сэм?

– У них моя фотография, возможно, они знают мое имя. И они видели меня с ним. – Маккриди мотнул головой в сторону Рауса. – Если это станет известно тем, кто их послал, то на улицах Лондона будет пролито море крови. Нужно их где-то подержать, без связи с внешним миром. Чтобы они на время бесследно исчезли. В такой аварии они, должно быть, здорово расшиблись. Может быть, под охраной в надежном госпитале?

– В изоляторе, конечно. Бедняги потеряли сознание, документов у них не оказалось. Мне потребуется не одна неделя только на то, чтобы установить их личности.

– Меня зовут Вольфганг Рюттер, – сказал немец. – Я – адвокат из Франкфурта и требую встречи с послом ФРГ.

– Любопытно, как в среднем возрасте иногда портится слух, – пожаловался Бенсон. – Ребята, сажайте их в машину. Разумеется, как только мы выясним их личности, мне придется передать их в суд. Но это будет не скоро. Не забывай, Сэм.

Как правило, даже вооруженный и опознанный член террористической банды, будучи арестован в Великобритании, не может содержаться под арестом более семи дней. Согласно «Закону о борьбе с терроризмом» на седьмой день полиция должна передать дело в суд. Но любое правило имеет исключения, даже в демократическом обществе.

Два полицейских автомобиля без опознавательных знаков уехали, Маккриди и Раус сели в «ягуар». Им тоже нужно было уезжать, потому что парк должны были снова закрыть на ночь.

– Когда все кончится, – спросил Раус, – они придут за мной или за Никки?

– Пока таких случаев не было, – ответил Маккриди. – Хаким аль-Мансур – профессионал. Как и я, он понимает, что в нашей игре победы чередуются с поражениями. Он пожмет плечами и возьмется за следующую операцию. Маони более коварен, но вот уже двадцать лет мишенью ИРА были только свои информаторы и высокопоставленные чиновники. Я убежден, что он вернется в Ирландию и попытается примириться с советом ИРА. Там его предупредят, чтобы он забыл о личной мести. Потерпите еще несколько дней.

* * *

На следующее утро Раус уехал в Глостершир – к своей привычной жизни и к ожиданию вестей от Хакима аль-Мансура. Насколько он себе представлял, события будут развиваться примерно так. Он получит сведения о том, где и когда причалит судно с грузом оружия, и передаст их Маккриди. Воспользовавшись этими сведениями, Интеллидженс Сервис отыщет судно еще в Средиземном море, а потом где-нибудь в Восточной Атлантике или в Ла-Манше перехватит его вместе с Маони и его дружками. Все казалось очень просто.



Связной прибыл через семь дней. Во двор дома Рауса въехал черный «порше», из него вышел молодой человек. Он осмотрелся, оглядел зеленые лужайки и цветочные клумбы, освещенные майским солнцем. Он был темноволос и неразговорчив. На его родине климат более суров, а трава растет далеко не везде.

– Том, – позвала Никки, – к тебе кто-то приехал.

Из сада за домом вышел Том. На его лице было невозможно прочесть ничего, кроме вежливого вопроса, но он сразу узнал гостя. Две недели назад этот «хвост» следовал за ним от Триполи до Валлетты, а потом провожал до самолета на Кипр.

– Слушаю вас, – сказал Раус.

– Мистер Раус?

– Да.

– У меня сообщение от мистера Азиза.

Каждое слово гостя было понятно, только выговаривал он их слишком тщательно. Он повторил заученное наизусть сообщение.

– Ваш груз прибудет в Бремерхафен. Три ящика, на всех маркировка офисного оборудования. Для получения груза вашей обычной подписи будет достаточно. Причал ноль-девять. Склад «Нойберг», Россманнштрассе. Вы должны получить груз в течение двадцати четырех часов после его прибытия. В противном случае он исчезнет. Все понятно?

Запоминая, Раус повторил адрес. Молодой человек сел в машину.

– Еще одно. Когда? В какой день?

– Ах да. Двадцать четвертого. Груз прибудет в полдень двадцать четвертого.

Гость уехал, и Раус проводил его недоуменным взглядом. Через минуту он, еще раз убедившись, что за ним нет «хвоста», уже мчался в поселок, к телефону-автомату. Специалисты подтвердили, что его телефон еще прослушивается, но решили пока оставить все как есть.

– Что, черт возьми, это значит? – в десятый раз орал Маккриди. – Двадцать четвертого? Это через три дня. Всего через три дня, будь они прокляты.

– Маони все еще на Кипре? – спросил Раус.

По настоянию Маккриди он приехал в Лондон и встретился с ним на одной из конспиративных квартир Интеллидженс Сервис в Челси. Приглашать Рауса в Сенчери-хаус было бы неосторожно – он все еще считался persona non grata.

– Да, все так же подпирает стойку бара в «Аполлонии», все с теми же своими дружками, все еще ждет заветного слова от аль-Мансура, за ним смотрят мои люди.

Маккриди уже понял, что возможны только два объяснения. Или ливийцы соврали относительно двадцать четвертого мая, устроили еще одну проверку Раусу и теперь будут ждать, не устроит ли полиция налет на склад «Нойберг». Если так и случится, то у аль-Мансура будет время изменить маршрут судна. Или его, Маккриди, оставили в дураках: Маони и его дружки были лишь приманкой, и, возможно, сами об этом не подозревали.

В одном Маккриди был уверен: ни один корабль не сможет за три дня добраться от Кипра до Бремерхафена с заходом в Триполи или залив Сидра. Раус поехал в Лондон, а Маккриди позвонил своему другу из Диббен-плэйса, Колчестер, где располагается Бюро расследований компании «Ллойд». Друг Маккриди твердо стоял на своем: доплыть от, скажем, Пафоса до Триполи или залива Сидра можно за день. Добавим день или, скорее, ночь на погрузку, два дня до Гибралтара и еще четыре-пять дней до севера Германии. Итого минимум семь дней, но скорее все восемь.

Значит, или Раусу устроена проверка, или судно с оружием уже находится в пути. Тот человек из «Ллойда» сказал, что сейчас судно должно находиться где-то к северу от мыса Финистерре – только тогда оно сможет пришвартоваться в Бремерхафене двадцать четвертого мая.

Тем временем у «Ллойда» проверяли названия судов, которые должны были прибыть в Бремерхафен двадцать четвертого мая из Средиземноморья. Зазвонил телефон. Это был эксперт из «Ллойда».

– Таких вообще нет, – сообщил он. – Двадцать четвертого мая в Бремерхафене не ожидают ни одного судна из Средиземного моря. Должно быть, вас дезинформировали.

Еще как дезинформировали, подумал Маккриди. В лице Хакима аль-Мансура он нашел достойного противника.

Он повернулся к Раусу:

– Кроме Маони и его дружков, не было ли в том отеле еще кого-то, от кого хотя бы попахивало ИРА?

Раус покачал головой.

– Боюсь, придется вернуться к фотографиям, – сделал вывод Маккриди. – Просмотрите все альбомы еще и еще раз. Если найдете хоть одно лицо, которое вы видели хотя бы мельком в Триполи, на Мальте или на Кипре, немедленно дайте мне знать. Я вас оставляю с фотографиями, а сам займусь другими делами.

Маккриди обратился к американцам, даже не согласовав свою просьбу с руководством Сенчери-хауса. У него не было времени, чтобы ходить по инстанциям. Он отправился на Гроувнор-сквер к шефу лондонского бюро ЦРУ, которым тогда был все тот же Билл Карвер.

– Не знаю, что и сказать, Сэм. Изменить орбиту спутника не так просто. А вы не можете обойтись «нимродами»?

«Нимроды», – самолеты воздушной разведки королевских ВВС, – делают очень четкие снимки кораблей, находящихся в открытом море, но они летают невысоко, поэтому, во-первых, их могут увидеть с кораблей и, во-вторых, одна фотография охватывает очень небольшой участок поверхности моря, и для разведки большой акватории им нужно сделать множество заходов.

Маккриди надолго задумался. Если бы он знал, что груз уже прошел все кордоны и попал в цепкие лапы ИРА, то он не стал бы тратить время, объясняя сотруднику ЦРУ, что, по сообщению ливийского врача, в шатре Каддафи обсуждался план покушения на посла США в Лондоне.

Несколько недель Маккриди был озабочен только тем, чтобы не допустить проникновения оружия на Британские острова. Теперь, когда ему понадобилась помощь ЦРУ, он выложил козырную карту.

Билл Карвер вскочил, как ужаленный. Понятно, что убийство американского посла на британской земле в любом случае было бы катастрофой. Но и Маккриди, и Карвер знали, что Чарлз и Кэрол Прайс были самыми популярными послами за многие десятилетия. Миссис Тэтчер едва ли простила бы ту организацию, по вине которой что-то случилось бы с ее другом Чарли Прайсом.

– Будет вам ваш проклятый спутник, – проворчал Карвер, – но в следующий раз, черт вас побери, сообщите мне чуть пораньше.

Время близилось к полуночи, когда уставший Раус снова взялся за альбом номер один – самый старый. Рядом с Раусом сидел эксперт по фотографии из Сенчери-хауса. В просмотровой комнате были установлены проектор и экран, так что в фотографии можно было вносить любые изменения.

Прошел еще час, и вдруг Раус задержался на одном из снимков.

– Вот эта фотография, – сказал он. – Нельзя ли спроецировать ее на экран?

Лицо ирландца заполнило почти всю стену.

– Не глупите, – сказал Маккриди. – Он отошел от дел годы назад. Давно сошел со сцены.

С экрана сквозь очки в тяжелой оправе на них смотрели усталые глаза. Седые волосы, нахмуренные брови.

– Снимите очки, – сказал Раус. – Дайте ему карие контактные линзы.

Оператор выполнил указания. Очки исчезли. Голубые глаза стали карими.

– Когда был сделан этот снимок?

– Лет десять назад, – ответил оператор.

– Состарьте его на десять лет. Пореже волосы, побольше морщин, добавьте второй подбородок.

Оператор ввел все изменения. Теперь мужчина на экране выглядел лет на семьдесят.

– Покрасьте волосы в черный цвет. Сделайте из него жгучего брюнета.

На экране редкие седые волосы почернели. Раус присвистнул.

– Всегда сидел один в углу террасы, – сказал он. – В «Аполлонии». Ни с кем не разговаривал, никому не навязывался.

– Стивен Джонсон был начальником штаба ИРА, старой ИРА, двадцать лет назад, – пояснил Маккриди. – Через десять лет после грандиозного скандала с новым поколением вышел из организации по политическим соображениям. Сейчас ему шестьдесят пять лет. Продает сельскохозяйственные машины в графстве Клэр, черт бы его побрал.

Раус усмехнулся.

– Когда-то был асом, поругался с начальством, ушел со скандалом, всем известно, что теперь оставлен за бортом, для тех, кто у власти – неприкасаемый. Вам это никого не напоминает?

– Иногда, господин Раус, вы можете даже проявлять сообразительность, – признал Маккриди.

Он позвонил своему другу, который работал в ирландской полиции. Принято считать, что в борьбе с терроризмом контакты между ирландской Гарда и Интеллидженс Сервис ограничиваются обменом официальными сообщениями. На самом же деле отношения между профессионалами часто бывают более теплыми, чем хотелось бы некоторым твердолобым политикам, да и сотрудничают они теснее, чем считается.

На этот раз сотрудника ирландского специального отдела разбудили дома, в Рейнлаге. Ирландский друг не подвел Маккриди и отозвался уже во время завтрака.

– Он отдыхает, – сказал Маккриди. – Из местной Гарды сообщили, что он увлекается гольфом и изредка уезжает поиграть. Обычно в Испанию.

– В южную Испанию?

– Возможно. Почему вы спрашиваете?

– Помните гибралтарское дело?

Такие операции остаются в памяти надолго. Отряд полка специального назначения ликвидировал – быть может, слишком поспешно, но навечно – трех террористов ИРА, которые собирались взорвать в Гибралтаре мощную бомбу. Террористы прибыли в Гибралтар из Коста-дель-Соль под видом туристов. Тогда испанская полиция и контрразведка очень помогли британцам.

– В то время ходили слухи, что террористов было четверо, только четвертый остался в Испании, – вспоминал Раус. – А возле Марбельи сколько угодно площадок для гольфа.

– Мерзавец, – выдохнул Маккриди. – Закоренелый мерзавец. Опять взялся за старое.

Еще до полудня позвонил Билл Карвер. Маккриди и Раус поехали в американское посольство. Карвер встретил их в вестибюле и провел в свой офис в подвале здания, где находилась хорошо оборудованная просмотровая комната.

Спутник сделал все, что от него требовалось. Он неторопливо проплыл в космосе над восточной Атлантикой, и его камеры с мощными телеобъективами за один оборот запечатлели полосу шириной больше ста миль к западу от берегов Португалии, Испании и Франции.

По совету своего друга из компании «Ллойд» Маккриди попросил просмотреть район океана от Лиссабона до Бискайского залива. Из непрерывного потока фотографий, поступавших на станцию приема Национального управления рекогносцировки, которое находится в пригороде Вашингтона, были отобраны фотографии всех судов, оказавшихся в этом районе.

– Спутник фотографирует все, что хоть немного больше жестянки из-под кока-колы, – похвастался Карвер. – Начнем?

В указанном Маккриди районе оказалось больше ста двадцати судов. Почти половина из них были рыболовными. Их Маккриди сразу отбросил, хотя понимал, что, возможно, позже придется к ним вернуться. В Бремерхафене был причал и для рыболовных судов, однако там разгружались только немецкие рыболовы, и иностранное судно, прибывшее не с рыбой, а с другим грузом, выглядело бы по меньшей мере странно. Маккриди оставил без внимания также четыре пассажирских лайнера и отобрал для более детального анализа грузовые суда и несколько больших роскошных частных яхт. Итого оказалось пятьдесят три заслуживающих внимания объекта.

Раз за разом Маккриди просил увеличить изображение, пока крохотная блестящая точка в безбрежном океане не разрасталась до размеров большого экрана. Все трое всматривались в мельчайшие детали фотографий. Некоторые корабли шли обратным курсом, но тридцать одно судно направлялось на север, к Ла-Маншу.

В половине третьего Маккриди попросил задержать очередное изображение на экране.

– Меня интересует тот человек, – сказал он, обращаясь к оператору Карвера, – что стоит рядом с мостиком. Можно его приблизить?

– Пожалуйста, – ответил американский оператор.

Грузовое судно было сфотографировано накануне вечером, незадолго до заката, возле мыса Финистерре. Один из матросов был занят своими обычными делами на палубе бака, а мужчина, стоявший возле мостика, смотрел на него. На экране изображение судна увеличивалось на глазах, а четкость не ухудшалась. Наконец корма и нос исчезли, не уместившись на экране, зато заметно выросла фигура мужчины рядом с мостиком.

– С какой высоты это снято? – заинтересовался Раус.

– Сто десять миль, – ответил оператор.

– Здорово. Вот это техника, – восхитился Раус.

– Обратите внимание на лицензионную пластинку, – гордо заметил американец. – Вполне можно прочесть.

Это грузовое судно было сфотографировано больше двадцати раз. Когда изображение мужчины возле мостика заняло большую часть экрана, Раус попросил показать на экране один за другим все снимки при том же увеличении. Человек на экране, казалось, ожил и задвигался рывками, как в кинематографе викторианской эпохи.

Он отвернулся от матроса и перевел взгляд на море, потом снял фуражку и ладонью провел по редким волосам. Может быть, в этот момент над судном пролетала морская птица или внимание мужчины привлекло что-то другое, но он поднял голову.

– Стоп, – скомандовал Раус. – Ближе.

Оператор увеличивал изображение, пока черты лица мужчины не стали расплываться.

– Нашли, – шепнул Маккриди Раусу. – Это он. Джонсон.

Из-под редких, черных как смоль волос на них смотрели с экрана усталые, много повидавшие глаза. Старик, предпочитавший угловой столик на обеденной террасе в «Аполлонии». «Бывший».

– Название, – сказал Маккриди. – Нам нужно название судна.

Название удалось прочесть на носу корабля. Спутник, уходя на север и опускаясь за линию горизонта, продолжал фотографировать. На единственном снимке, снятом под очень малым углом, рядом с якорем можно было прочесть: «Регина IV». Маккриди потянулся к телефону и снова связался со своим другом из компании «Ллойд».

Через тридцать минут раздался ответный звонок.

– Этого не может быть. «Регина IV» имеет водоизмещение больше десяти тысяч тонн, и она только что отошла от венесуэльских берегов. Должно быть, вы ошиблись.

– Никакой ошибки, – возразил Маккриди. – Водоизмещение «Регины IV» – две тысячи тонн, и она направляется на север, сейчас должна быть возле Бордо.

– Подождите минутку, – сказал бодрый голос из Колчестера. – Эта посудина в чем-нибудь замешана?

– Почти наверняка, – ответил Маккриди.

– Я вам перезвоню, – сказал его друг из «Ллойда».

Он позвонил почти через час. Большую часть этого времени Маккриди разговаривал по телефону с Пулом в графстве Дорсетшир.

– «Регина», – сообщили из «Ллойда», – это очень распространенное название. Вроде «Стеллы Марии». Поэтому к названию добавляют буквы или римские цифры. Чтобы отличить одно судно от другого. Оказалось, что существует еще «Регина VI», она приписана к порту Лимасола, а сейчас, как полагают, стоит на якоре у Пафоса. Около двух тысяч тонн. Немецкий капитан, команда набрана из греков-киприотов. Новый владелец судна – компания без активов, зарегистрированная в Люксембурге.

Ливийское правительство, понял Маккриди. Элементарная операция: «Регина VI» выходит из Средиземного моря в Атлантический океан, на ее борту закрашивают последнюю цифру, а потом перед V подрисовывают I. Подделать корабельные документы для умелых рук не проблема. В Бремерхафене отметят, что к ним из Канады прибыло обычное грузовое судно «Регина IV» с офисным оборудованием и прочими безобидными вещами. Кому придет в голову, что настоящая «Регина IV» только что отошла от берегов Венесуэлы?

* * *

Шел третий день плавания. На рассвете капитан Хольст стоял на мостике и смотрел, как постепенно светлеет море. Нет, он не ошибся: прямо по курсу в небо взметнулась ракета, несколько секунд повисела в воздухе, потом упала в воду. Темно-бордовая. Цвета несчастья. Всматриваясь в полумрак, капитан разглядел в одной-двух милях желтые языки пламени. Капитан приказал машинистам сбавить ход и по системе внутренней связи вызвал одного из пассажиров. Тот пришел из своей каюты меньше чем через минуту.

Капитан Хольст молча показал на переднее стекло мостика. Впереди, на спокойной воде, беспомощно качалась сорокафутовая рыболовная посудина. Очевидно, у рыбаков взорвался двигатель: из-под палубы вырывались клубы черного дыма, в котором изредка мелькали оранжевые языки пламени. Борта посудины почернели от копоти.

– Где мы находимся? – спросил Стивен Джонсон.

– В Северном море, между Йоркширом и голландским берегом, – ответил Хольст.

Джонсон взял у капитана бинокль и направил его на рыболовное суденышко. «Фэр Мэйд. Уитби», – прочел он на его борту.

– Мы должны остановиться, оказать им помощь, – по-английски сказал Хольст. – Это закон моря.

Капитан не знал и не хотел знать, что именно он везет. Хозяева дали ему четкие распоряжения и чрезвычайно щедро заплатили. Его команду тоже не обидели. В Пафосе на борт погрузили ящики с кипрскими маслинами – вполне законным грузом. Во время двухдневной стоянки в одном из ливийских портов в заливе Сидра часть груза сняли, потом вернули. Внешне ящики остались такими же, какими и были. Капитан понимал, что где-то на его судне спрятан нелегальный груз, но где именно – он не знал и не имел ни малейшего желания искать. Ему было ясно, что груз очень опасен; ведь не зря он вез шестерых пассажиров – двух с Кипра и еще четырех из Ливии. Да и изменение цифры в названии судна сразу после Геркулесовых столбов что-то значило. Через двенадцать часов капитан надеялся отделаться и от пассажиров, и от груза. Потом он выйдет в Северное море, там снова станет «Региной VI» и не торопясь вернется в свой лимасольский порт – вернется намного более богатым человеком.

А потом он уйдет на пенсию. Все останется позади: годы плаваний в Западную Африку с подозрительными людьми и странными грузами на борту, нелепые распоряжения, поступающие теперь от его новых люксембургских хозяев. Он уйдет на покой в пятьдесят лет, накопленных сбережений хватит на то, чтобы открыть свой ресторанчик на греческих островах и в мире и спокойствии доживать там свои дни вместе с женой – гречанкой Марией.

Джонсон засомневался.

– Нам нельзя останавливаться, – сказал он.

– Мы обязаны.

Светлело. Они видели, как из рулевой рубки рыболовного судна на носовую палубу, шатаясь, вышел почерневший от ожогов человек, попытался, преодолевая боль, махнуть рукой, потом упал ничком.

К Хольсту со спины подошел другой ирландец. Капитан почувствовал, как ему в ребра уперлось дуло пистолета.

– Не останавливаться, – не допускающим возражений тоном сказал ирландец.

Хольст под дулом пистолета бросил взгляд на Джонсона.

– Если мы не остановимся, и их спасет другой корабль, а рано или поздно так оно и будет, то они сообщат о нас. Нас остановят и спросят, почему мы так поступили.

Джонсон кивнул.

– Тогда тарань их, – сказал второй ирландец. – Мы не будем останавливаться.

– Можно оказать первую помощь и вызвать голландскую береговую охрану, – предложил Хольст. – Никто не поднимется к нам на борт. Как только появится голландский катер, мы продолжим путь. Нам скажут спасибо, и тут же о нас забудут. Мы потеряем тридцать минут.

Капитан убедил Джонсона, и тот еще раз кивнул.

– Убери свой пистолет, – сказал он второму ирландцу.

Хольст перевел стрелку на «полный назад», и «Регина» быстро замедлила ход. Капитан по-гречески отдал распоряжения своему рулевому, спустился с мостика на палубу. Следя за приближавшимся рыболовным суденышком, он жестами подавал команды рулевому. Двигатель «Регины» умолк, и судно, двигаясь по инерции, стало медленно сближаться с рыболовами.

– Эй, на «Фэр Мэйд»! – крикнул Хольст.

Он всматривался в проплывавшее мимо носа «Регины» суденышко. Все видели, как на передней палубе обгоревший моряк зашевелился, попытался приподняться и снова потерял сознание. «Фэр Мэйд» терлась о борт громады «Регины», пока не оказалась у шкафута, где леера были ниже. Хольст пошел к пострадавшему суденышку, по пути по-гречески приказав матросу бросить конец на «Фэр Мэйд». В этом уже не было нужды.

Как только «Фэр Мэйд» оказалась у шкафута «Регины», обожженный рыбак с поразительной для тяжело пострадавшего ловкостью вскочил, схватил лежавшую рядом кошку, перебросил ее через леера «Регины» и закрутил канат на крепительной утке на носу «Фэр Мэйд». Из кабины рыболовного суденышка выбежал второй мужчина и проделал ту же операцию на корме. «Фэр Мэйд» перестала дрейфовать. Из кабины появились еще четыре человека, ловко вскочили на крышу кабины, а оттуда прыгнули на палубу «Регины». Все произошло настолько быстро и неожиданно, что капитан Хольст успел только крикнуть по-немецки:

– Что за чертовщина?

Все «рыбаки» были одеты одинаково: в черные комбинезоны, резиновые сапоги и черные шерстяные шапочки. Их лица тоже были зачернены, но не сажей. Кто-то умело и сильно ударил капитана Хольста в солнечное сплетение, и тот упал на колени. Позднее он скажет, что прежде никогда не видел в действии коммандос эскадры специального назначения британских ВМС – двойника полка специального назначения ВВС – и не хотел бы встретиться с ними еще раз.

Теперь на главной палубе были четыре матроса-киприота. Один из коммандос крикнул им что-то по-гречески. Матросы повиновались: они упали на палубу ничком и замерли. Не так повели себя четверо ирландцев из ИРА: с пистолетами в руках они высыпали из боковой двери судовой надстройки.

У двоих хватило ума сразу оценить беспомощность их пистолетов против полуавтоматических карабинов «Хеклер унд Кох». Они бросили оружие на палубу и подняли руки вверх. Двое других попытались пустить пистолеты в ход. Одному повезло: пули попали ему в ноги, и он остался жив, хотя остаток жизни проведет в инвалидной коляске. Другой оказался менее удачлив, и все четыре пули попали ему в грудь.

По палубе «Регины» рассыпались шесть коммандос в черных комбинезонах. Третьим на борт судна спрыгнул Том Раус. Он помчался к трапу, ведущему на мостик. С мостика выглянул Стивен Джонсон. Увидев Рауса, он поднял руки.

– Не стреляй, спецназовец, я сдаюсь, – крикнул он.

Раус отступил на шаг в сторону и стволом карабина показал на трап.

– Вниз, – приказал он.

Старый республиканец медленно спускался на палубу. В этот момент Раус за своей спиной почувствовал какое-то движение в рулевой рубке. Он почти успел повернуться, когда услышал хлопок пистолетного выстрела. Пуля вырвала клочок ткани из плеча его комбинезона. Медлить или кричать было бессмысленно, и Раус выстрелил так, как его учили стрелять: две пули, короткая пауза, потом еще две пули. Две пары пуль калибра 9 миллиметров меньше чем за полсекунды.

Краем глаза Раус видел, что все четыре пули попали в грудь человеку, появившемуся в дверном проеме. Человека отбросило на дверной косяк, потом швырнуло вперед, мелькнула копна пшенично-золотистых волос. Через секунду убитая лежала на стальной палубе, и из уголка рта, который Раус когда-то целовал, сочилась тонкая струйка крови.

– Так-так, – прозвучал знакомый голос у плеча Рауса. – Моника Браун.

Раус повернулся.

– Сукин вы сын, – медленно проговорил он. – Вы все знали, ведь знали?

– Не знал, но подозрения у меня были, – ответил Маккриди.

Он был в своей обычной одежде. Когда стрельба закончилась, Маккриди неторопливо перешел с рыболовного судна на «Регину».

– Видите ли, Том, раз уж она познакомилась с вами, мы были обязаны ее проверить. Она действительно Моника Браун – теперь уже была Моникой Браун, – только не из Англии, а из Ирландии. Она родилась и выросла в Дублине. В двадцать лет вышла замуж в первый раз и уехала в Кентукки. Через восемь лет она развелась с американцем и вышла замуж за майора Эрика Брауна. Тот был намного старше ее, но богат. Майор был хроническим алкоголиком и, без сомнения, даже не подозревал о фанатической преданности своей молодой жены делу ИРА. Кстати, у нее в самом деле был конный завод в Эшфорде, но не в том Эшфорде, что в английском графстве Кент, а в том, что в графстве Уиклоу, в Ирландии.

Два часа коммандос «приводили судно в порядок». Капитан Хольст охотно им помогал. Он признал, что однажды остановился в открытом море, рядом с мысом Финистерре, где часть ящиков погрузили на рыболовное судно. Капитан сообщил название судна, и Маккриди передал эти сведения в Лондон. Потом они поступят к испанским властям, и если те поторопятся, то успеют еще в море перехватить оружие, предназначенное для террористов из ЭТА. Так Интеллидженс Сервис отблагодарит испанцев за помощь в гибралтарском деле.

Капитан Хольст также согласился признать, что захват «Регины» произошел в то время, когда судно вошло в территориальные воды Великобритании. Таким образом, все находившиеся на борту «Регины» попадали под британскую юрисдикцию, пусть теперь ими занимается суд. Маккриди совсем не хотелось, чтобы эти ирландцы оказались в Бельгии, где их, как отца Райана, быстро освободят.

Тела двух убитых ирландцев перенесли на главную палубу и, накрыв взятыми в каютах простынями, положили бок о бок. С помощью кипрских матросов «Регины» открыли трюмы и осмотрели груз. Осмотром занимались коммандос. Через два часа лейтенант, их командир, доложил Маккриди:

– Ничего нет, сэр.

– Как ничего?

– Много ящиков с маслинами, сэр.

– И ничего, кроме маслин?

– На некоторых ящиках написано, что там оборудование для офисов.

– А на самом деле?

– Оборудование для офисов, сэр. И три жеребца. Они ведут себя неспокойно, сэр.

– Черт с ними, с жеребцами, я тоже неспокоен, – мрачно сказал Маккриди. – Покажите.

Вслед за лейтенантом Маккриди и Раус спустились в трюмы. Лейтенант показал им все четыре трюма. В одном в разбитых ящиках были японские копировальные машины и пишущие машинки. Два других трюма были усеяны жестянками с кипрскими маслинами, высыпавшимися из разбитых ящиков. Ни один упаковочный ящик не остался невскрытым. В четвертом трюме стояли три большие клети для перевозки лошадей. В клетях тревожно ржали жеребцы. Увидев людей, они в страхе шарахнулись.

Маккриди испытывал то ужасное чувство, которое приходит, когда ты начинаешь понимать, что тебя провели, что ты делал совсем не то, что нужно было делать, и что за ошибку придется очень дорого заплатить. Если он вернется в Лондон с грузом маслин и пишущих машинок, то в Интеллидженс Сервис с него сдерут шкуру и прибьют ее к амбарной двери.

В трюме для лошадей рядом с Маккриди и Раусом оказался молодой коммандос, который, очевидно, умел обращаться с животными. Успокаивая жеребцов, он что-то им негромко говорил.

– Простите, сэр, – сказал он.

– Да?

– А почему их везут так далеко?

– Это арабские скакуны. Чистокровные, для конного завода, – объяснил Раус.

– Нет, это не арабские скакуны, – возразил молодой коммандос. – Это обычные полукровки для обучения верховой езде. Жеребцы, но полукровки.

Ломами они оторвали доски, которыми была обшита одна из клетей. Как только доски упали на пол, обыск закончился. Между внешней и внутренней обшивкой специально построенных клетей оставался добрый фут пространства, занятого плотно уложенными коробками с семтексом, ящиками с базуками РПГ-7 и ракетами типа «земля-воздух», которые запускают с плеча. В других клетях нашли пулеметы, гранаты, мины и минометы.

– Полагаю, – сказал Маккриди, – теперь можно приглашать военных моряков.

Из трюма все поднялись на главную палубу, уже согретую утренним солнцем. Позже моряки приведут «Регину» в Харвич. Здесь судно будет официально конфисковано, а его команда и пассажиры – арестованы.

Чтобы выправить крен «Фэр Мэйд», из его трюма откачали воду. Дымовые шашки, которые производили эффект пожара на судне, давно выбросили в море.

У ирландца с простреленными ногами коммандос остановили кровотечение, грубовато, но умело наложив жгут; теперь он с мертвенно-бледным лицом сидел, прислонившись к перегородке, и ждал военного хирурга, который должен был прибыть на сторожевом корабле, находившемся теперь всего лишь в полумиле от «Регины». Двух других ирландцев наручниками приковали к пиллерсу. Ключи от наручников были у Маккриди.

Капитан Хольст и его матросы без возражений спустились в трюм – не в тот, в котором перевозилось оружие. Теперь они, сидя среди жестянок с маслинами, ждали, когда военные моряки подадут им трап.

Стивена Джонсона заперли в каюте под палубой.

Когда все было готово, пятеро коммандос спрыгнули на крышу каюты «Фэр Мэйд» и скрылись там. Заработал двигатель. Двое коммандос снова появились на палубе и отдали концы. Лейтенант в последний раз помахал Маккриди, и «Фэр Мэйд», запыхтев, отвалила от «Регины». Коммандос не любили рекламы. Они сделали свое дело, и теперь им не было нужды слоняться здесь.

Том Раус, опустив плечи, сидел на комингсе одного из трюмов «Регины» рядом с телом Моники Браун. К другому борту «Регины» подошел сторожевой корабль. С него бросили кошки, и первая группа военных моряков спрыгнула на палубу грузового судна. Моряки посовещались с Маккриди.

Порывом ветра отбросило угол простыни, который закрывал голову убитой. Раус перевел взгляд на спокойное, прекрасное даже в смерти лицо. Ветерок растрепал пряди пшенично-золотистых волос. Одна из прядей упала на лоб, и Раус нагнулся, чтобы поправить волосы Моники. Кто-то сел рядом и обнял Рауса за плечи.

– Все кончено, Том. Вы не могли знать. Вам не в чем себя винить. Она знала, на что шла.

– Если бы я мог предполагать, что она тоже здесь, я бы не убил ее, – мрачно заметил Раус.

– Тогда она убила бы вас. Уж таким она была человеком.

Два моряка сняли наручники с ирландцев и повели их на сторожевой корабль. Двое санитаров под наблюдением хирурга положили раненого на носилки и унесли.

– Что теперь будет? – спросил Раус.

Маккриди посмотрел на море, на небо и вздохнул.

– Теперь, Том, возьмутся за дело адвокаты и судьи. Последнее слово всегда остается за ними. Они переведут на сухой язык своей профессии все, что касается жизни и смерти, страсти, алчности, смелости, зависти и славы.

– А вы?

– О, я вернусь в Сенчери-хаус и возьмусь за другое дело. Каждый вечер я буду возвращаться в свою квартиру, буду слушать музыку и ужинать тушеными бобами. А вы, мой друг, вернетесь к Никки, крепко ее обнимете, будете писать книги и забудете об этой истории. Забудете все – Гамбург, Вену, Мальту, Триполи, Кипр. Все кончено.

Мимо Маккриди и Рауса провели Стивена Джонсона. Он остановился и бросил взгляд на англичан. Его акцент был густ, как поросшие вереском болота западного побережья.

– Придет наш день, – сказал ирландец.

Это был лозунг Ирландской республиканской армии.

Маккриди поднял глаза и покачал головой.

– Нет, мистер Джонсон, ваш день давно миновал.

Два санитара несли на носилках тело мертвого ирландца.

– Почему она это сделала, Сэм? Почему, черт побери, она это сделала? – спрашивал Раус.

Маккриди нагнулся и простыней прикрыл лицо Моники. Санитары вернулись за ее телом.

– Потому что она верила, Том. Разумеется, ее вера была ложной. Но она верила.

Маккриди встал и потянул Рауса за руку.

– Вставайте, молодой человек, нам пора домой. Не переживайте, Том. Не переживайте. Она ушла так, как и хотела уйти, Том, никто ее не неволил. Теперь она стала просто еще одной жертвой войны. Как и вы, Том, как и все мы.

Интерлюдия

Четвертый день слушания пришелся на четверг. Тимоти Эдуардз решительно настроился в этот день завершить работу комиссии. Прежде чем предоставить слово Денису Гонту, Эдуардз решил, изменив тактику, перейти от обороны к наступлению.

Эдуардзу стало известно, что сидящие с ним за одним столом коллеги – инспекторы внутренних операций и Западного полушария – стали занимать менее жесткую позицию и будто бы даже склонялись к тому, что для Маккриди нужно сделать исключение и под тем или иным предлогом оставить его в Сенчери-хаусе.

По окончании предыдущего заседания эти два инспектора завели Эдуардза в тихий уголок бара Сенчери-хауса и откровенно высказали свое мнение, предложив как-нибудь сохранить Маккриди для Интеллидженс Сервис.

Такой поворот событий никак не устраивал Эдуардза. В отличие от других членов комиссии он знал, что инициатором «показательного процесса», по решению которого Обманщик должен быть досрочно уволен на пенсию, был постоянный заместитель министра иностранных дел и по делам Содружества, который в один прекрасный день вместе с четырьмя другими «мудрецами» будет решать, кому стать следующим директором Интеллидженс Сервис. Восстанавливать против себя такого человека было бы непростительной глупостью.

– Денис, все мы с огромным интересом выслушали ваши воспоминания о многочисленных заслугах Сэма, и ваша речь на всех нас произвела очень сильное впечатление. Дело, однако, в том, что сейчас мы вынуждены сталкиваться с проблемами девяностых годов, того десятилетия, в котором не будет места некоторым… как бы это поточнее выразиться… активным операциям, в ходе которых грубо попираются установленные нормы. Думается, нет нужды напоминать вам о том скандале, к которому прошлой зимой привели самовольные действия Сэма в районе Карибского моря.

– Разумеется, Тимоти, в этом нет ни малейшей необходимости, – отозвался Гонт, – тем более что я сам собирался обратиться к этому эпизоду как к последнему примеру, на котором можно наглядно продемонстрировать, какую ценность и сейчас представляет Сэм для Интеллидженс Сервис.

– В таком случае прошу вас, – разрешил Эдуардз.

Он почувствовал огромное облегчение, узнав, что сегодня ему придется выслушать последнюю историю, после чего можно будет перейти к принятию неизбежного решения. Кроме того, рассуждал Эдуардз, двое его коллег, безусловно, склонятся к тому, что в этой операции Маккриди действовал, скорее, как лихой ковбой, а не как представитель правительства ее королевского величества. Разумеется, молодежи было легко встречать Сэма овацией, когда он, возвратившись в Лондон накануне Нового года, входил в бар «Хоул-ин-зе-Уолл». Но ведь это ему, Эдуардзу, забыв о празднике, пришлось успокаивать встревоженный Скотланд-Ярд, взбудораженное Министерство внутренних дел и возмущенное до предела Министерство иностранных дел. О том времени Эдуардз до сих пор не мог вспомнить без содрогания.

Денис Гонт неторопливо подошел к столу клерка и взял протянутую ему папку. Вопреки тому, что он сам сейчас сказал, Гонт предпочел бы забыть о карибской операции. Как ни глубоко было его уважение к руководителю отдела, Гонт понимал, что в той операции Маккриди всерьез закусил удила.

Гонт очень хорошо помнил, какой поток памятных записок и меморандумов обрушился тогда на Сенчери-хаус сразу после Нового года. Помнил он и состоявшийся в середине января необычно продолжительный разговор один на один Маккриди и директора Интеллидженс Сервис.

Новый директор был назначен всего за две недели до Нового года, и детальный отчет о приключениях Сэма Маккриди в бассейне Карибского моря был для него своеобразным новогодним подарком. К счастью, сэр Марк и Обманщик давно знали друг друга, и после официального выговора директор извлек упаковку с шестью бутылками любимого эля Маккриди, чтобы отметить Новый год, а заодно добиться от Сэма обещания – впредь никогда не нарушать правила. Шесть месяцев спустя по причинам, о которых Маккриди мог только догадываться, директор стал уклоняться от встреч с ним.

Гонт решил, что директор до самого лета просто ждал подходящего момента, чтобы под благовидным предлогом спровадить Маккриди. В этом Гонт ошибался, он понятия не имел, насколько высок тот уровень, откуда поступил приказ.

Маккриди догадывался. Ему не нужно было говорить, ему не нужны были доказательства, потому что он знал директора. Как хороший полевой командир, сэр Марк сказал бы в лицо подчиненному, если бы тот вышел за рамки дозволенного, устроил бы ему разнос, если бы тот заслуживал, даже выгнал бы его, если бы тот зашел слишком далеко. Но он все сделал бы сам. Во всех других случаях он стал бы яростно защищать своих подчиненных от нападок со стороны. Значит, этот приказ поступил свыше, и у директора не стали спрашивать его мнения.

Денис Гонт вернулся на свое место. Тимоти Эдуардз перехватил взгляд Маккриди и улыбнулся.

«Сэм, ты настоящая мина замедленного действия, – думал он. – Ты потрясающе талантлив, но ты просто больше нам не подходишь. Жаль, в самом деле, очень жаль. Если бы ты немного поумнел и стал бы подчиняться правилам, тебе нашлось бы место. Но теперь поздно. Слишком поздно после того, как ты настроил против себя такого человека, как Роберт Инглис. В девяностые годы мир станет другим, тот мир будет создан для меня и подобных мне. Через три, в крайнем случае, через четыре года я займу кабинет директора, и здесь все равно не будет места для таких, как ты. Так что, возможно, тебе лучше уйти сейчас, Сэм. К тому времени у нас будет целый отряд новых сотрудников, молодых толковых специалистов, которые станут выполнять то, что им приказывают, будут подчиняться правилам, а не раздражать людей».

Сэм Маккриди улыбнулся в ответ.

«Тимоти, ты действительно неисправимый дурак, – думал он. – Ты в самом деле уверен, что любую информацию можно получить, созывая заседания комитетов, рассматривая компьютерные распечатки и целуя задницу Лэнгли за очередную кроху той разведывательной информации, которую получила их служба связи. Спору нет, американская служба связи и электронная разведка хороши. Не просто хороши, а лучшие в мире – для этого у них есть спутники, подслушивающие устройства и всякие прочие электронные штучки. Но приборы можно обмануть, Тимоти.

Есть такая вещь, о которой ты едва ли слышал: она называется маскировкой. Это русское слово, Тимоти, и под ним понимается искусство создавать бутафорские аэродромы, ангары, мосты, целые танковые дивизии из жести и дерева. И эта бутафория способна обмануть лучшие американские спутники. Так что иногда приходится спускаться на грешную землю, внедрять агента в цитадель противника, вербовать недовольных в его лагере, пользоваться услугами перебежчиков. Из тебя с твоими клубными галстуками и с твоей женой-аристократкой никогда не получился бы оперативник. Кагэбешники раскусили бы тебя самое большее через пару недель».

Гонт приступил к своей последней речи в защиту Маккриди, пытаясь оправдать его действия во время Карибской операции и не потерять доверия двух инспекторов, которые накануне вечером, очевидно, склонны были изменить свое мнение и рекомендовать отсрочить на неопределенный срок вынесение решения. Маккриди смотрел в окно.

Правильно, все в мире меняется, но меняется совсем не так, как представляет себе Тимоти Эдуардз. После холодной войны мир тихо сходит с ума – шум будет слышен позже.

В России нехватка сельскохозяйственных машин не позволяет вовремя убрать невиданный урожай, а к концу осени даже то, что собрано, из-за отсутствия подвижного состава будет гнить в тупиках. В декабре, может быть, в январе, наступит голод, и Горбачев снова бросится в объятия КГБ и армии, а те установят свою плату за еретические речи, которые он произносил летом 1990 года. Следующий год, 1991-й, будет невеселым.

Средний Восток как был, так и остался пороховой бочкой, а американцы – и Тимоти Эдуардз вслед за ними – демонстративно третируют израильский Моссад, самую информированную разведслужбу в этом регионе. Маккриди вздохнул. Может быть, ответом на все вопросы было рыболовное судно в Девоне. К черту их всех!

– Все началось, – говорил Гонт, раскрывая лежащую перед ним папку, – в начале декабря на крохотном острове на севере Карибского моря.

Маккриди снова переключился на реальности Сенчери-хауса. «Ах да, – вспомнил он. – Карибское море, чертово Карибское море».

Немного солнца

Глава 1

За час до заката «Галф Леди» скользила по сверкающей глади моря, направляясь домой. Толстяк Хулио Гомес удобно устроился на крыше рубки, опустив ноги в мокасинах на переднюю палубу и довольно попыхивая пуэрториканской сигарой. Ветерок относил зловонный сигарный дым к безропотным волнам.

В тот момент Гомес был по-настоящему счастлив. В десяти милях за килем «Галф Леди», там, где Большой Багамский риф опускается во впадину пролива Сантарен, осталось царство рыб, в котором мерланги гоняются за акантоцибиумами, тунец охотится за пеламидой, а та – за полурылом, а всех их время от времени преследуют рыбы-парусники и большие марлины.

На рыболовной палубе, ближе к корме, в изрядно побитом старом ящике лежали две прекрасные большие корифены, одна для Гомеса, вторая для шкипера, который сейчас держал румпель, направляя свое спортивное рыболовное суденышко домой, в Порт-Плэзанс.

Две рыбины были далеко не единственной добычей за день. Гомесу попалась прекрасная рыба-парусник; ее пометили и снова бросили в океан. Множество мелких корифеи использовали для наживки. На эту наживку клюнул огромный желтоперый тунец, по прикидкам Гомеса рыба весила не меньше семидесяти фунтов. Потом тунец нырнул так глубоко и потянул так сильно, что Гомесу пришлось перерезать леску, иначе рыбина раскрутила бы всю катушку. По полчаса он боролся с двумя желтохвостами, их тоже выбросили в океан. Гомес оставил себе только большую корифену, или дорадо, потому что в тропиках более вкусной рыбы не найти.

Хулио Гомес не любил убивать. Каждый год он приезжал сюда не затем, чтобы поймать как можно больше рыбы, а чтобы ощутить радостное возбуждение от разматывающейся с чуть слышным свистом лески и от напряженно изогнувшегося удилища, вкусить азарт борьбы человека с невероятно сильной рыбой.

Далеко-далеко по левому борту, даже дальше островов Драй-Тортутас, которые скрывались за линией горизонта на западе, в море медленно опускался огромный красный диск солнца, уже отдавший свой обжигающий жар и уступивший наконец прохладе вечернего бриза и приближающейся ночи.

В трех милях по курсу уже был виден остров. Через двадцать минут они причалят. Гомес швырнул сигарный окурок в бездонную пепельницу океана и потер плечи. Несмотря на смуглую кожу, по возвращении в пансион ему придется намазаться толстым слоем крема от солнечных ожогов. У стоявшего за румпелем Джимми Доббза таких проблем не возникало. Он родился и вырос на острове, владел спортивной рыболовной лодкой и катал на ней туристов, приезжавших сюда специально для того, чтобы порыбачить. На кожу Джимми цвета черного дерева солнечные лучи не действовали.

Хулио Гомес сбросил ноги с носовой палубы и спрыгнул на корму.

– Я поведу, Джимми. Предоставляю вам возможность подраить палубу.

Джимми Доббз растянул губы в широкой, от уха до уха, улыбке, передал румпель Гомесу, взял швабру и ведро и стал смывать в желоба чешую и остатки внутренностей рыб. Откуда ни возьмись, появилось с десяток крачек, они на лету хватали отбросы, едва те успевали коснуться гребешков волн. В океане ничто не пропадает зря, по крайней мере, ничто съедобное.

Конечно, Карибское море теперь бороздит много куда более современных рыболовных спортивных судов с мощными брандспойтами для чистки палубы, с коктейль-барами, телевизорами и даже видеотеками, с уймой электронных приборов для обнаружения рыбы и с таким навигационным оборудованием, что с ним вполне можно было бы отправляться и в кругосветное плавание. На «Галф Леди» ничего такого не было; старую, обшитую в накрой деревянную посудину толкал вечно чадивший слабенький дизельный двигатель, но она повидала в океане столько, сколько не увидят все эти умники вместе взятые с островов Флорида-Кис со всеми их радиолокационными искателями. На «Галф Леди» были лишь небольшая каюта на носу, множество пропахших рыбой и смазочным маслом удилищ и лесок, а самое главное – открытая палуба у кормы с десятью креплениями для удилищ и с единственным креслом для того, кто решил помериться силой с крупной рыбой, самодельным дубовым креслом, обшитым подушками.

У Джимми Доббза не было всяких электронных штучек, которые искали бы рыбу за него; он сам находил рыбу так, как учил его отец: по малейшему изменению цвета воды, по ряби на поверхности там, где ее не должно было бы быть, по тому, как, сложив крылья, пикировал в волны фрегат. Инстинкт подсказывал ему, куда нужно направиться на этой неделе и какая там будет рыба. И он находил рыбу, находил каждый день. Поэтому Хулио Гомес в отпуск ежегодно приезжал к нему рыбачить.

На островах и на «Галф Леди» Хулио Гомеса привлекали простота жизни и отсутствие современных технологий. Большая часть его жизни протекала в типично американском мире машин, вводил ли он запросы в компьютер или с трудом пробивался через автомобильные пробки в центре Майами. В отпуске ему были нужны только море, солнце и ветер, да еще, пожалуй, рыба, потому что у Хулио Гомеса были лишь две страсти: его работа и рыбная ловля. Он провел здесь уже пять дней, оставалось еще два – пятница и суббота. В воскресенье придется лететь домой, во Флориду, а в понедельник утром вместе с Эдди снова браться за работу. Вспомнив о работе, Гомес тяжело вздохнул.

Джимми Доббз тоже был счастлив. Он отлично провел день со своим клиентом и другом, он заработал достаточно долларов, чтобы купить платье своей старушке, он везет отличную рыбу, которой хватит на ужин и им, и всем его домочадцам. Чего еще, рассуждал Доббз, можно требовать от жизни?

В начале шестого они причалили к старой деревянной пристани, которой давно пора было рухнуть, но каким-то чудом она еще держалась. Предыдущий губернатор обещал выпросить у Лондона средства для постройки новой пристани, но потом на его место пришел сэр Марстон Моберли, а рыбная ловля его не интересовала. Если верить разговорам в баре Шантитауна – а им всегда имело смысл верить, – то нового губернатора не интересовали и жители острова.