Фредерик Форсайт

Обманщик

Холодная война продолжалась сорок лет. Обычно говорят, что ее выиграл Запад. Но не без потерь. Эта книга посвящается тем, кто большую часть своей жизни провел в тайных операциях. Такое было время, друзья.
Пролог

Летом 1983 года тогдашний директор британской секретной разведывательной службы (Интеллидженс Сервис), несмотря на некоторое сопротивление своих сотрудников, санкционировал создание нового отдела.

Сопротивление исходило главным образом от руководителей уже существовавших отделов, которые давно разделили мир на сферы своего влияния. Предполагалось, что новый отдел будет выполнять свои задачи на любой территории, в любом уголке земли, а это грозило нарушить сложившуюся систему расстановки сил.

Создать новый отдел побудили две причины. Во-первых, несмотря на царившее в Вестминстере и Уайтхолле и особенно в правительстве консерваторов упоение победой на Фолклендских островах, никто не мог ответить на постоянно задававшийся чрезвычайно неприятный вопрос: почему высадившиеся в Порт-Стэнли войска аргентинского генерала Гальтьери застали нас врасплох?

Больше года разные отделы Интеллидженс Сервис безуспешно пытались найти ответ на этот вопрос. Все споры между ними неизменно сводились к обвинениям и контр-обвинениям типа «нас не предупреждали» и «нет, вас предупреждали». Министр иностранных дел лорд Каррингтон понял, что обязан уйти в отставку. Несколько лет спустя подобный скандал пережила Америка, когда возле Локерби разбился пассажирский самолет компании «Пан Американ». Тогда одно агентство заявило, что оно предупреждало о грозящей катастрофе, а другое – что оно не получало никаких предупреждений.

Второй причиной было недавнее восшествие на престол Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Юрия Андропова, который в течение пятнадцати лет занимал пост председателя КГБ. Сохранив преданность КГБ, Андропов все больше поощрял агрессивные методы шпионажа и «активные операции» против Запада. Известно, что среди таких активных операций он отдавал предпочтение дезинформации в самом широком смысле слова: распространению заведомо ложных сведений, вербовке агентов влияния, физическому устранению известных личностей. Все эти операции должны были посеять взаимное недоверие и неуверенность среди союзников.

Миссис Тэтчер, которой тогда Советы присвоили титул «Железная леди», придерживалась такой точки зрения, что КГБ следует отплатить той же монетой, и заявила, что ее не пугает намерение британских спецслужб сыграть с КГБ ответный матч.

Новому подразделению было дано громоздкое название «Отдел дезинформации и психологической обработки». Разумеется, это название было сразу сокращено до «Отдела дезинформации».

Был назначен руководитель нового отдела. Какие-то остряки сразу окрестили его «Обманщиком» – очевидно, по тем же соображениям, по которым шефа отдела технических средств называли «Квартирмейстером», а начальника юридического отдела – «Юристом».

Директора Интеллидженс Сервис сэра Артура можно было бы критиковать (и позже его действительно критиковали, ведь судить задним числом всегда проще, чем предвидеть) за неудачный выбор. Руководителем отдела дезинформации он назначил не опытного бюрократа, осторожного и изворотливого, как любой истинный правительственный чиновник, а бывшего тайного агента разведки, работавшего в восточногерманском отделе.

Этим человеком был Сэм Маккриди, и он возглавлял отдел дезинформации в течение семи лет. Но все хорошее когда-то кончается. Поздней весной 1990 года в самом сердце Уайтхолла состоялся разговор…

* * *

В приемной из-за стола поднялся молодой секретарь с отработанной улыбкой.

– Доброе утро, сэр Марк. Постоянный заместитель просил немедленно проводить вас к нему.

Он открыл дверь в кабинет постоянного заместителя министра иностранных дел и по делам содружества, пропустил посетителя и прикрыл за ним дверь. Сэр Роберт Инглис, приветливо улыбаясь, встал.

– Марк, дорогой мой, как хорошо, что вы пришли!

Директор разведывательной службы, даже свежеиспеченный, не может не насторожиться, встретив такой теплый прием со стороны почти незнакомого человека, который вдруг начинает разговор с тобой, как с родным братом. Сэр Марк настроился на трудную беседу.

Заместитель министра предложил ему сесть, открыл лежавшую на столе потрепанную вализу и извлек из нее желтовато-коричневую папку с красной диагональной полосой.

– Вы уже совершили поездку по своим центрам и, конечно, поделитесь со мной впечатлениями? – спросил он.

– Разумеется, Роберт, – в свое время.

Вслед за папкой с совершенно секретными документами сэр Роберт Инглис вынул тетрадь в красной бумажной обложке, скрепленную черной пластиковой спиралью. – Я уже ознакомился, – начал он, – с вашим докладом «Интеллидженс Сервис в девяностые годы», а также с последним перечнем требований наших координаторов. Судя по всему, вы чрезвычайно тщательно учли все их требования.

– Благодарю вас, Роберт, – сказал директор. – Значит, я могу рассчитывать на поддержку вашего министерства?

Улыбка дипломата могла бы выиграть приз на американском телешоу.

– Дорогой Марк, с большей частью ваших предложений у нас нет никаких проблем. Но у меня есть совсем немного вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить.

«Ну начинается», – подумал директор Интеллидженс Сервис.

– Например, правильно ли я понял, что финансирование предлагаемых вами новых зарубежных центров уже согласовано с Министерством финансов и необходимые средства распределены по бюджетам разных ведомств?

Собеседники отлично знали, что средства на содержание Интеллидженс Сервис поступают не только и не столько из бюджета Министерства иностранных дел. В отличие от бюджета американского ЦРУ реальный бюджет британской Интеллидженс Сервис известен крайне ограниченному числу лиц и распределяется между всеми министерствами, получающими правительственные дотации и субсидии, включая даже такие далекие от разведки учреждения, как, например, Министерство сельского хозяйства, рыболовства и продовольствия, – возможно, в расчете на тот случай, если когда-нибудь ему потребуются точные сведения о количестве трески, вылавливаемой исландцами в Северной Атлантике.

Поскольку Интеллидженс Сервис получает средства из различных, часто тайных, источников, Министерство иностранных дел не может «надавить» на разведывательную службу, пригрозив урезать финансирование, если не будут удовлетворены их требования. Сэр Марк кивнул.

– Здесь нет проблем. Мы были в Министерстве финансов, объяснили ситуацию, предварительно согласовав все вопросы с кабинетом министров, и финансисты нашли необходимые деньги. Они скрыты в статьях расходов на научно-исследовательские работы самых безобидных министерств.

– Превосходно, – просиял постоянный заместитель министра, будто наконец-то исполнилась его давнишняя мечта. – Тогда давайте обсудим только то, что входит в сферу моей компетенции. Не знаю, каково положение со штатами у вас, но мы испытываем определенные трудности с содержанием большого числа агентов, особенно после окончания холодной войны и освобождения Центральной и Восточной Европы. Вы понимаете, что я имею в виду?

Сэр Марк отлично понял, что имеет в виду заместитель министра. За последние два года крушение коммунистической системы быстро меняло дипломатическую карту мира. Министерство иностранных дел стало искать пути внедрения в страны Центральной Европы и Балканского полуострова; обсуждалась даже возможность открытия мини-посольств в Литве, Латвии и Эстонии, как только те добьются долгожданной независимости от Москвы. По мнению заместителя министра, отсюда следовало, что после окончания холодной войны его коллеги из разведывательной службы, в отличие от дипломатов, должны были сокращать число своих агентов. Сэр Марк не разделял такого мнения.

– У нас тоже нет иного пути, кроме поиска новых сотрудников. Не говоря о трудностях подбора подходящих кандидатур, одна лишь их подготовка занимает шесть месяцев. Только после этого мы можем ввести нового сотрудника в штат Интеллидженс Сервис и высвободить подготовленного агента для работы за рубежом.

Дипломат перестал улыбаться и подался вперед.

– Мой дорогой Марк, именно об этом я и хотел с вами поговорить. О предоставлении мест в наших посольствах, сколько и кому.

Сэр Марк внутренне застонал. Этот ублюдок нащупал самое больное место. «Добраться» до разведывательной службы через ее бюджет Министерство иностранных дел не может, но одна козырная карта у него всегда наготове. В большинстве случаев агенты разведки работают за рубежом под крышей посольств. Значит, посольство становится хозяином агента. Нет штатной единицы для прикрытия, нет и места для агента.

– Каковы же, по вашему мнению, перспективы нашего сотрудничества, Роберт? – спросил он.

– Боюсь, мы будем просто не в состоянии предложить должности некоторым из ваших наиболее… ярких сотрудников. Например агентам, о деятельности которых хорошо осведомлена другая сторона. Тем, кто только прикрывается бронзовой дощечкой на двери кабинета. Во времена холодной войны это было приемлемо, в новой Европе такие агенты будут как бельмо на глазу. Лишний повод для обид. Я уверен, вы это тоже понимаете.

Оба собеседника хорошо знали, что работающие за рубежом агенты делятся на три категории. К первой относятся «нелегальщики», не защищенные дипломатическим паспортом; они не имеют прямой связи с посольством и потому не заботили сэра Роберта Инглиса. Агенты, входящие в штат посольства, делятся на «объявленных» и «необъявленных».

Истинные функции объявленного агента, который сидел в своем кабинете за дверью с бронзовой дощечкой, были общеизвестны. В прошлом иметь такого агента было мечтой любой разведслужбы. В странах коммунистического лагеря и третьего мира диссиденты, просто недовольные и вообще все желающие точно знали, к кому в посольстве им нужно обратиться, чтобы, как на исповеди, выплакать свои беды. Таким путем собирали богатый урожай информации и находили знаменитейших перебежчиков.

Заместитель министра хотел сказать, что впредь он не хочет иметь дело с такими агентами и не будет предоставлять им дипломатические должности. Он был предан прекрасной традиции своего министерства: ублаготворять любого, кто не имел счастья родиться британцем.

– Я понимаю, о чем вы говорите, Роберт, но я не могу начать и не начну свою работу директором Интеллидженс Сервис с увольнения опытных агентов, которые преданно служили много лет.

– Подыщите для них другую работу, – предложил сэр Роберт. – В Центральной или Южной Америке, в Африке…

– Но не могу же я упрятать их в Бурунди до самой пенсии.

– Тогда предложите им какую-нибудь канцелярскую работу. Здесь, дома.

– То есть то, что называется «работой не по специальности», – уточнил директор. – Практически все откажутся от такого предложения.

– Тогда они должны уйти на пенсию раньше срока, – спокойно сказал дипломат и снова подался вперед. – Марк, дорогой мой, это не предмет для торга. Можете быть уверены, со мной согласятся «мудрецы», тем более что я – один из них. Мы не станем возражать против щедрых компенсаций, но…

Пятью «мудрецами» были постоянные заместители секретаря кабинета министров, министров иностранных дел, внутренних дел, обороны и финансов. Эти люди сосредоточили в своих руках огромную власть. Помимо всего прочего они назначали (или – что почти одно и то же – рекомендовали премьер-министру) директора Интеллидженс Сервис и генерального директора Службы безопасности, MI5. Сэр Марк расстроился, но он знал, в чьих руках реальная власть. Очевидно, ему придется уступить.

– Хорошо, но мне потребуется соответствующее официальное распоряжение.

Он имел в виду, что в глазах своих сотрудников ему хотелось бы остаться чистым: каждый должен понять, что он лишь подчиняется приказу сверху. Теперь сэр Роберт Инглис мог позволить себе широкий жест.

– Распоряжение будет подготовлено немедленно, – сказал он. – Я попрошу других «мудрецов» собраться на совещание, чтобы утвердить новые правила, которые соответствовали бы изменившейся ситуации. Вам же в свете этих новых правил, которые не заставят себя ждать, я порекомендовал бы изучить то, что юристы называют «групповым иском», и таким образом установить типичные пункты обвинения.

– Групповой иск? Пункты обвинения? О чем вы говорите? – не понял сэр Марк.

– О прецеденте, дорогой мой Марк. Об одном-единственном прецеденте, который затем можно будет использовать в отношении всей группы.

– Вы предлагаете найти козла отпущения?

– Это слишком грубо сказано. Увольнение с щедрой пенсией едва ли можно назвать жертвоприношением. Возьмите одного из ваших сотрудников, преждевременный уход которого не вызовет кривотолков, устройте слушание и таким образом создайте прецедент.

– Одного из сотрудников? Вы имеете в виду какого-то конкретного человека?

Сэр Роберт побарабанил пальцами по столу и перевел взгляд на потолок.

– Ну, вы можете начать с Сэма Маккриди.

Ну конечно. Обманщик. Сэр Марк знал, что уже три месяца, со времени последней нашумевшей операции в Карибском море, предпринятой по инициативе Сэма Маккриди, в Министерстве иностранных дел к нему относились почти как к сорвавшемуся с цепи Чингисхану. Действительно, странно. Такой… стреляный воробей.

* * *

Возвращаясь в свою штаб-квартиру – Сенчери-хаус, расположенную на другом берегу Темзы, сэр Марк задумался. Он понимал, что заместитель министра иностранных дел неспроста назвал Сэма Маккриди – на самом деле он настаивал на его увольнении. С точки зрения директора Интеллидженс Сервис, менее удобную кандидатуру найти было трудно.

В 1983 году, когда Сэм Маккриди стал руководителем отдела дезинформации, сэр Марк, сверстник Маккриди, был заместителем инспектора, то есть лишь одной ступенькой выше на служебной лестнице. Ему нравился странноватый, немного высокомерный агент, только что назначенный сэром Артуром на новый пост, впрочем, тогда он нравился всем.

Вскоре сэра Марка на три года отправили на Дальний Восток (он свободно говорил по-китайски). Вернувшись в 1986 году, он получил повышение – должность заместителя директора службы. Когда сэр Артур ушел на пенсию, его место занял другой человек, которого сэр Марк сменил лишь в январе.

До отъезда в Китай сэр Марк, как и многие другие, полагал, что Сэм Маккриди недолго продержится в кресле руководителя отдела. Если верить слухам, Обманщик был слишком неуступчив и прямолинеен, чтобы найти общий язык с искушенными в политике старожилами Сенчери-хауса.

Во-первых, ни один из региональных отделов не мог мириться с появлением человека, который намеревался работать на их территориях, тщательно оберегаемых от конкурентов. Могли возникнуть скрытые конфликты, которые под силу уладить лишь опытному дипломату, а Маккриди, несмотря на его многочисленные таланты, дипломатом никто не считал. Во-вторых, всегда немного неряшливый Сэм плохо вписывался в мир безупречно одетых высокопоставленных чиновников, большинство которых были выпускниками привилегированных частных школ.

По возвращении из Китая сэр Марк с удивлением обнаружил, что Сэм Маккриди процветает. Судя по всему, ему удалось добиться завидной преданности от всех сотрудников своего отдела и не вызывать раздражения даже у самых твердолобых руководителей региональных отделов, если приходилось обращаться к ним с просьбами.

Когда его агенты приезжали в отпуск или на инструктаж, он умел разговаривать с ними на их языке. Таким образом, он собрал целую энциклопедию ценнейшей информации, большая часть которой, без сомнения, никогда не разглашалась – в соответствии с принципом сведения числа осведомленных к самому строгому минимуму.

Было известно, что он не гнушается выпить пива с простыми техниками, теми, кто крутит гайки; далеко не каждый руководитель осмеливался на такой демократизм. Между тем, с помощью младшего персонала Маккриди изредка в мгновение ока устанавливал подслушивающее устройство, перехватывал почту или получал поддельный паспорт. В подобных ситуациях руководители других отделов не успели бы оформить необходимые документы.

Все это, равно как и другие раздражающие причуды, вроде пренебрежения к правилам или исчезновения на время по собственной прихоти, едва ли могло вызвать восторг чиновников. Маккриди оставался на своем месте по очень простой причине: он собирал сведения, он передавал информацию, он осуществлял операции, которые заставляли генералов КГБ запасаться таблетками от несварения желудка. Итак, он оставался на посту руководителя отдела… пока оставался.

Сэр Марк вздохнул, выбрался из своего «ягуара» в подземном гараже Сенчери-хауса и на лифте поднялся на верхний этаж, где располагался его кабинет. Сейчас ему ничего не нужно было делать. Сэр Роберт Инглис посовещается со своими коллегами и придумает «новые правила», некие руководящие указания, которые позволили бы расстроенному директору Интеллидженс Сервис честно, хотя и очень неохотно, сказать: «У меня нет выбора».

Руководящие указания (а точнее – приказ) поступили из Министерства иностранных дел лишь в начале июня. Сэр Марк вызвал к себе двух заместителей.

– Немного жестковато, черт бы их побрал, – сказал Безил Грей. – Бороться бесполезно?

– На этот раз – бесполезно, – ответил директор. – Инглис закусил удила, и, как видите, его поддерживают четыре «мудреца».

Документ, который сэр Марк дал своим заместителям, был образцом четкости стиля и безупречной логики. В нем отмечалось, что Восточная Германия, некогда могущественное и наиболее активное государство восточноевропейского коммунистического блока, к третьему октября в полном смысле слова прекратит свое существование. В Восточном Берлине не будет посольства, знаменитая стена уже не разделяет город, грозная секретная полиция, Штази, разбегается, а советские войска постепенно выводятся. Целый регион, в котором когда-то проводились крупнейшие операции, разрабатывавшиеся в Лондоне, превратится в сцену для интермедий или вообще перестанет представлять интерес для разведслужб.

Кроме того, говорилось далее в документе, в Чехословакии приходит к власти симпатичный мистер Вацлав Гавел, а агенты спецслужб этой страны скоро будут учить детишек в воскресных церковных школах. Добавьте к этому крушение коммунистического режима в Польше, Венгрии и Румынии, неминуемый крах его в Болгарии – и вы получите примерное представление о расстановке сил в ближайшем будущем.

– Что ж, – вздохнул Тимоти Эдуардз, – приходится признать, что впредь в Восточной Европе у нас не будет таких операций, какие мы привыкли там проводить, не будет и необходимости в агентах. Они правы.

– Как благородно с вашей стороны, – улыбнулся директор.

Безила Грея он выдвинул сам, это первое, что он сделал, став директором в январе. Тимоти Эдуардз достался ему в наследство от предшественника. Сэр Марк понимал, что Эдуардз мечтает через три года занять его место; понимал он и то, что не имеет ни малейшего желания рекомендовать его на место директора. Не то чтобы Эдуардз был глуп. Напротив, он очень умен, но…

– Здесь совсем не упомянуты другие опасности, – проворчал Грей. – Ни слова о международном терроризме, о росте наркобизнеса, о незаконных военных формированиях – и ни слова о распространении оружия.

В докладе «Интеллидженс Сервис в девяностые годы», который сэр Роберт Инглис прочитал и, очевидно, одобрил, сэр Марк подчеркивал, что угрозы глобального характера будут скорее смещаться, чем ослабевать. Наиболее серьезной опасностью станет распространение огромного количества вооружения – не избытков оружия, произведенного во время войны, а высокотехнологичного современного вооружения, ракет с химическими, бактериологическими и даже ядерными боеголовками. Все это постоянно накапливали диктаторские режимы, в том числе чрезвычайно нестабильные. Лежавший перед ним документ предательски замалчивал эти проблемы.

– Так что теперь будет? – спросил Тимоти Эдуардз.

– Теперь, – спокойно ответил директор, – нам предстоит переселение наших сотрудников. Из Восточной Европы в родные пенаты.

Он имел в виду, что теперь ветераны времен холодной войны, которые, работая в посольствах к востоку от железного занавеса, проводили свои операции, создавали сети местных агентов, вернутся домой – туда, где для них нет работы. Конечно, их место на Востоке займут другие, более молодые агенты, истинная профессия которых никому не будет известна, которые сольются со штатом посольства и не станут оскорблять одним своим присутствием демократии, рождающиеся за «Берлинской стеной». Разумеется, разведывательная служба будет пополнять свои ряды, у директора хватит забот. Но проблема ветеранов оставалась. Куда их девать? Был только один ответ – уволить из Интеллидженс Сервис.

– Нам придется организовать прецедент, – сказал сэр Марк. – Один прецедент, который расчистит путь к досрочному увольнению других.

– Вы кого-то имеете в виду? – спросил Грей.

– Сэр Роберт Инглис имеет. Сэма Маккриди.

Безил Грей в изумлении раскрыл рот.

– Шеф, Сэма нельзя выгонять.

– Никто и не собирается выгонять Сэма, – возразил сэр Марк и повторил слова Роберта Инглиса: – Досрочную щедрую пенсию едва ли можно назвать жертвоприношением.

«Должно быть, – подумал он, – те тридцать сребреников, которые заплатили римляне, были очень тяжелы».

– Печально, конечно, потому что все мы любим Сэма – сказал Эдуардз. – Но решать такие вопросы должен шеф.

– Вот именно. Благодарю вас, – сказал сэр Марк.

Сейчас он впервые понял, почему не стал бы рекомендовать Тимоти Эдуардза на пост директора. Он, сэр Марк, сделает то, что вынужден сделать, но только потому что у него нет другого выхода, и потом будет презирать себя. Эдуардз сделал бы то же самое, но по другой причине; это способствовало бы его карьере.

– Нам придется предложить ему три места, – заметил Грей. – Может, он на что-то согласится.

Грей очень надеялся, что так оно и будет.

– Возможно, – проворчал сэр Марк.

– Что вы имеете в виду, шеф? – спросил Эдуардз.

Сэр Марк раскрыл папку, в которой были результаты его совещаний с начальником отдела кадров.

– Мы можем предложить ему должности начальника тренировочного центра, руководителя административно-финансового отдела или центральной регистратуры.

Эдуардз чуть заметно улыбнулся. «Все будет отлично», – подумал он.

* * *

Две недели спустя виновник всех этих дискуссий беспокойно кружил по своему кабинету, а его заместитель Денис Гонт мрачно изучал лежавшую перед ним бумагу.

– Все не так плохо, Сэм, – говорил он. – Вас не выгоняют. Речь идет просто о другой должности.

– Кто-то хочет от меня избавиться, – убежденно сказал Маккриди.

В то лето лондонцы мучились от жары. Мужчины открыли окно и сняли пиджаки. Гонт был в модной бледно-голубой сорочке, а Маккриди – в неопределенного цвета дешевой рубашке, потерявшей вид от бесчисленных стирок. Кроме того, он так застегнул пуговицы, что рубашка перекосилась. «К ленчу, – подумал Гонт, – какая-нибудь секретарша заметит ошибку и исправит ее с многочисленными ахами и охами». Кажется, все девушки Сенчери-хауса были не против оказать какую-нибудь услугу Сэму Маккриди.

Женщины и Маккриди – эта проблема сбивала с толку Гонта. Впрочем, она сбивала с толку всех. Он, Денис Гонт, при своих шести футах был выше шефа на два дюйма, к тому же он был блондин, не лишен привлекательности и холост. Если дело доходило до женщин, то Гонт никогда не краснел.

Его шеф был среднего роста, обычного телосложения, с редеющими каштановыми волосами, обычно растрепанными. Его одежда всегда выглядела так, словно он в ней спал. Гонт знал, что Маккриди овдовел несколько лет назад, второй раз так и не женился, предпочитая, очевидно, жить в одиночестве в своей маленькой квартире в Кенсингтоне.

Должен же кто-то, размышлял Гонт, убирать его квартиру, стирать белье, мыть посуду? Наверное, у него есть приходящая домработница. Но об этом никто никогда Маккриди не спрашивал, а сам он ничего не рассказывал.

– Вы смело можете соглашаться на любую из этих должностей, – сказал Гонт. – Это сразу выбьет почву у них из-под ног.

– Денис, – тихо возразил Маккриди, – я не школьный учитель. Не бухгалтер и не какой-то чертов библиотекарь. Я намерен заставить этих ублюдков выслушать меня.

– Из этого что-то может получиться, – согласился Гонт. – Совсем не обязательно, что комиссия примет их сторону.

* * *

Как обычно, слушание в Сенчери-хаусе началось в понедельник утром. Комиссия собралась в конференц-зале этажом ниже кабинета директора.

В кресле председателя комиссии сидел, как всегда, безупречно одетый, в темном костюме и университетском галстуке, заместитель директора Тимоти Эдуардз. Место слева от него занял инспектор внутренних операций, а справа – инспектор западного полушария. Несколько в стороне расположились начальник отдела кадров и молодой человек из канцелярии, перед которым лежала груда папок.

Сэм Маккриди вошел последним и сел перед комиссией. В пятьдесят один год он не пополнел и был в хорошей форме. Во всем остальном он казался человеком незаметным. В свое время это качество сослужило ему хорошую службу, чертовски хорошую. Это, и еще то, что он держал в голове.

Правила знали все. Если Маккриди отклонит все три предложенные ему должности, то комиссия может потребовать досрочного увольнения его на пенсию. Но право на слушание, чтобы изменить решение, оставалось за ним.

Маккриди привел с собой Дениса Гонта, который за пять лет стал вторым человеком в отделе. Денис, на десять лет моложе Маккриди, с неотразимой улыбкой и в галстуке выпускника частной школы, сможет, полагал Маккриди, договориться с членами комиссии.

В этой комнате все хорошо знали друг друга и обращались по имени, даже клерк из канцелярии. Это было традицией Сенчери-хауса, возможно, потому, что общество Интеллидженс Сервис было очень замкнутым. Здесь только обращаясь к директору, говорили «сэр» или «господин директор», а за глаза называли его «шефом» или «хозяином». Дверь закрыли, и Эдуардз покашлял, призывая к тишине. Все замолчали.

– Итак, мы собрались здесь, чтобы по возможности беспристрастно обсудить заявление Сэма о его несогласии с решением министерства. Нет возражений?

Возражений не было. Комиссия выяснила, что у Сэма Маккриди нет оснований для жалоб, пока игра будет идти по правилам.

– Денис, насколько я понимаю, вы будете говорить от имени Сэма?

– Да, Тимоти.

В своем сегодняшнем виде британская Интеллидженс Сервис была создана адмиралом сэром Мансфилдом Каммингом, и многие из ее традиций (за исключением, пожалуй, лишь фамильярности в обращении) были заимствованы из британских ВМС. Одной из таких традиций было право прийти на слушание с сослуживцем, выступающим от имени того человека, по инициативе которого начато слушание.

Начальник отдела кадров был краток и конкретен. Руководство решило перевести Сэма Маккриди из отдела дезинформации на другую должность. Он отверг все предложенные места, что позволяет вынести решение о его увольнении. Маккриди просил, если ему нельзя остаться руководителем отдела дезинформации, вернуть его на оперативную работу или в любой отдел, занимающийся подобной работой. Таких должностей нет. Что и требовалось доказать.

Встал Денис Гонт.

– Послушайте, все мы знаем правила. И знаем действительное положение вещей. Это правда, Сэм просил не направлять его в тренировочный центр или на какую-либо бумажную работу. Потому что он и по опыту работы, и по самой своей сути – настоящий оперативник. И один из лучших, если не лучший.

– Никто и не спорит, – пробормотал инспектор западного полушария.

Эдуардз бросил на него предупреждающий взгляд.

– Суть дела в том, – продолжал Гонт, – что, если бы руководство в самом деле хотело найти для Сэма работу, место нашлось бы. Россия, Восточная Европа, Северная Америка, Франция, Германия, Италия. Я думаю, наша служба должна хотя бы попытаться, потому что… – Он подошел к клерку из канцелярии и взял одну из папок. – Потому что через четыре года, в пятьдесят пять лет, он сможет получать полную пенсию…

– Ему предлагалась достаточная компенсация, – вмешался Эдуардз. – Можно даже сказать, чрезвычайно щедрая.

– …потому что, – продолжал Гонт, – за плечами Сэма годы работы, верной службы, часто очень неприятной, а временами крайне опасной. Речь идет не о деньгах, а о том, готова ли наша служба защитить интересы своего сотрудника.

Разумеется, Гонт понятия не имел о разговоре сэра Марка и сэра Роберта Инглиса месяц назад в Министерстве иностранных дел.

– Я хотел бы, чтобы мы вспомнили несколько операций, проведенных Сэмом за последние шесть лет. Начнем с одной из них…

Тот, судьбу которого решала комиссия, бесстрастно смотрел в угол зала. Никто из присутствующих не мог понять, что скрывается за этой бесстрастностью – гнев или отчаяние.

Тимоти Эдуардз бросил взгляд на часы. Он надеялся, что слушание удастся закончить за день. Теперь он в этом уже сомневался.

– Думаю, – говорил Гонт, – все помнят историю с покойным советским генералом Евгением Панкратиным…

Гордость и предубеждения

Глава 1

Май 1983 года

Русский полковник увидел условленный сигнал, но выходил из темного убежища медленно и осторожно. Любая встреча с британским агентом опасна и следовало бы по возможности избегать этих встреч. Но об этой он просил сам. Ему было что сообщить и что потребовать; в письме, которое можно было бы передать через тайник, всего не напишешь. В порыве предрассветного ветра хлопнул и заскрежетал плохо закрепленный лист жести на крыше депо, стоявшего чуть дальше, рядом с железнодорожным полотном. Полковник оглянулся, убедился, что шум не предвещает опасности, и снова всмотрелся в темное пятно возле поворотного круга.

– Сэм! – тихо позвал он.

Сэм Маккриди тоже пока наблюдал. Он уже час прятался в темных углах заброшенной сортировочной станции далекого предместья Восточного Берлина. Он увидел или, скорее, услышал, как пришел русский, и все же выжидал, чтобы убедиться, что по пыли и гравию не шуршат чужие шаги. Казалось, он должен был уже привыкнуть к встречам со своими агентами, и все же каждый раз у него не проходил нервный спазм в желудке.

Убедившись, что они одни и никто за ними не следит, Маккриди в назначенную минуту чиркнул спичкой. Русский заметил сигнал и вышел из-за старого ремонтного барака. Оба предпочли встречаться в темноте, так как один из них был предателем, а другой – шпионом.

Маккриди вышел на освещенное место, помедлил, чтобы русский узнал его, увидел, что он тоже один, и пошел навстречу.

– Евгений, дружище! Сколько лет, сколько зим!

В пяти шагах друг от друга они остановились и окончательно удостоверились, что нет ни подмены, ни ловушки. Встречаться лицом к лицу всегда опасно. Русского могли схватить, сломать на допросах в КГБ и Штази, а потом с его помощью устроить ловушку высокопоставленному британскому разведчику. Могло быть и так, что перехвачено сообщение русского, и теперь он сам шел прямо в капкан, а оттуда – на долгие ночные допросы, после которых его ждала пуля в затылок. Мать-Россия была безжалостна к предателям, особенно если они занимали высокий пост.

Маккриди и Панкратин не обнялись и даже не пожали друг другу руки. Некоторые агенты не могли обойтись без этого, без непосредственного контакта – он их успокаивал. Евгений Панкратин, полковник Советской Армии, прикомандированный к группе войск в Германии, в этом не нуждался: он был спокоен, холоден, необщителен, самоуверен.

Впервые на него обратил внимание в Москве в 1980 году проницательный атташе британского посольства. На дипломатическом приеме на фоне банальных вежливых разговоров его поразило колкое замечание русского о своих соотечественниках. Дипломат не подал виду, не сказал ни слова, но запомнил и сообщил. Вероятный кандидат в агенты. Два месяца спустя была предпринята первая попытка. Полковник Панкратин отвечал уклончиво, но не отказался наотрез. Такая реакция была сочтена положительным знаком. Потом он получил назначение в Потсдам, в группу советских войск в Германии. Эта группа, состоявшая из двадцати двух дивизий общей численностью триста тридцать тысяч человек, держала восточных немцев в рабстве, марионетку Хоннекера – у власти, жителей Западного Берлина – в страхе, а НАТО – в напряжении, в постоянной готовности отразить наступление русских на Среднеевропейской равнине.

Вербовку Панкратина Маккриди взял на себя, это был его конек. Он приступил к делу в 1981 году, и русский полковник был завербован. Все прошло на удивление гладко: Маккриди не пришлось выслушивать никакой болтовни, никаких излияний чувств, не пришлось сочувственно кивать головой… Речь шла только о деньгах.

Люди предают страну своих отцов по разным причинам: чувство обиды, идеологические несогласия, застопорившаяся карьера, ненависть к начальнику, стыд за свои извращенные сексуальные наклонности, страх быть с позором отозванным домой. Русские обычно разочаровывались в своей стране из-за коррупции, лжи и семейственности, с которыми им приходилось сталкиваться на каждом шагу. Но Панкратин был настоящим наемником, ему были нужны только деньги. Он говорил, что когда-нибудь уедет, но прежде намеревался разбогатеть. И на этой встрече он настоял, чтобы потребовать повышения ставок.

Из внутреннего кармана шинели Панкратин достал объемистый коричневый конверт и протянул его Маккриди. Пока Маккриди прятал конверт в кожаной куртке, Панкратин без всяких эмоций рассказывал, какая информация там содержится: имена, места, время, степень готовности войск, их передислокация, приказы и распоряжения, новые назначения, модернизация вооружения. Самыми важными были, конечно, сведения о кошмарных советских мобильных ракетах средней дальности СС-20, оснащенных тремя боеголовками с независимым наведением на цель. А этими целями были британские и европейские города. По словам Панкратина, эти ракеты передислоцировали в леса Саксонии и Тюрингии, откуда они смогут долететь до Осло, Дублина и Палермо. Тем временем на Западе огромные колонны наивных простаков выходили на улицы под социалистическими знаменами, требуя от своих правительств разоружения как жеста доброй воли.

– Эта информация имеет свою цену, разумеется, – сказал русский.

– Разумеется.

– Двести тысяч фунтов стерлингов.

– Согласен.

Сумма не была согласована, но Маккриди знал, что его правительство найдет деньги.

– И еще одно. Я так понял, что меня повысят в звании. До генерал-майора. И переведут. Снова в Москву.

– Поздравляю. И на какую должность?

Панкратин помедлил, чтобы Маккриди лучше осознал всю важность того, что он собирался сказать.

– Заместителем начальника Генерального штаба Министерства обороны.

Маккриди лишился дара речи. Он и не мечтал о том, чтобы иметь своего агента в самых секретных кабинетах здания на улице Фрунзе.

– Когда я выйду из игры, мне понадобится многоквартирный дом. В Калифорнии. Оформленный на мое имя. Может быть, в Санта-Барбаре. Я слышал, это прекрасное место.

– Неплохое, – согласился Маккриди. – А вы не хотели бы обосноваться у нас, в Великобритании? Мы бы позаботились о вас.

– Нет, мне нужно солнце. Калифорнийское. И миллион американских долларов на моем счету.

– Дом можно устроить, – сказал Маккриди. – И миллион долларов тоже. Если информация будет достоверной.

– Не просто дом, Сэм. Многоквартирный. Чтобы жить на ренту.

– Евгений, вы просите от пяти до восьми миллионов американских долларов. Не думаю, чтобы у нас сейчас нашлось столько денег. Даже за вашу информацию.

Русский скупо улыбнулся, сверкнув зубами из-под стриженных по-военному усов.

– Когда я окажусь в Москве, я буду передавать такие сведения, какие вам и не снились. Вы найдете деньги.

– Давайте подождем, пока вы получите новую должность, Евгений. Тогда и поговорим о многоквартирном доме в Калифорнии.

Через пять минут они расстались. Русский вернулся в свой кабинет в Потсдаме, а англичанин пробрался через стену на стадион в Западном Берлине. На контрольном пункте «Чарли» его ждал обыск, поэтому пакет пересечет стену другим, более надежным, но и не таким быстрым путем. Когда пакет окажется на Западе у него в руках, Маккриди вылетит в Лондон.

Октябрь 1983 года

Бруно Моренц постучал и, услышав приветливое «Войдите!», распахнул дверь. Его начальник был в кабинете один. Он сидел за столом внушительного вида в столь же внушительном вращающемся кресле и неторопливо помешивал свой первый за день настоящий кофе в чашке английского фарфора, который принесла внимательная фрейлейн Кеппель, опрятная старая дева, мгновенно выполнявшая любое желание шефа.

Как и Моренц, герр директор принадлежал к тому поколению, которое помнило конец войны и первые послевоенные годы, когда немцы обходились экстрактом цикория, и только американские – а иногда и английские – оккупанты могли себе позволить настоящий кофе. Теперь все не так. Моренцу герр директор ничего не предложил.

Обоим мужчинам было около пятидесяти, но на этом все сходство заканчивалось. Невысокий, пухлый директор кёльнского отделения герр Ауст всегда был идеально причесан и прекрасно одет. Плотный седой Моренц был выше ростом, сутулился и потому казался, особенно в своем неизменном твидовом костюме, неуклюжим, коренастым и неопрятным. Кроме того, он был рядовым государственным служащим и не имел ни малейшего шанса подняться до уровня директора, иметь собственный респектабельный кабинет с фрейлейн Кеппель, которая приносила бы ему до начала рабочего дня колумбийский кофе в чашке английского фарфора.

Наверное, в то утро по всей Германии многие начальники вызывали в свои кабинеты подчиненных, но едва ли где-нибудь еще встречались два человека, которых интересовали бы такие же проблемы. Едва ли где-нибудь еще разговаривали на подобные темы, потому что Дитер Ауст был директором кёльнского отделения западногерманской секретной разведывательной службы.

Штаб-квартира службы размещается в нескольких обнесенных глухой стеной зданиях рядом с небольшим городком Пуллах, что примерно в десяти километрах от Мюнхена, на реке Изар в южной Баварии. Такой выбор может показаться странным, потому что еще в 1949 году столицей Федеративной республики стал Бонн, расположенный на Рейне, в сотнях километров от Пуллаха. Причины этого нужно искать в истории. Западногерманская разведывательная служба была создана американцами сразу после войны в противовес усилиям своего нового врага – СССР. Главой службы они назначили Райнхарда Гелена, который во время войны был шефом немецких шпионов, и на первых порах службу называли просто Организацией Гелена. Американцы хотели, чтобы Гелен работал на территории их оккупационной зоны, которая включала Баварию и юг Германии.

Бургомистр Кёльна, Конрад Аденауэр, был тогда малоизвестным провинциальным политиком. Когда союзники в 1949 году создали Федеративную Республику Германия, Аденауэр стал ее первым канцлером и неожиданно для многих выбрал ее столицей свой родной городок Бонн, находящийся в двадцати пяти километрах от Кёльна вверх по Рейну. Тогда поощрялся переезд в Бонн почти всех федеральных учреждений, однако Гелен устоял, и его служба была лишь переименована, но осталась в Пуллахе. Там она располагается и по сей день. Федеральная разведывательная служба имеет отделения в каждой земле Федеративной Республики. Одно из наиболее важных таких отделений – кёльнское, потому что Кёльн, хоть и не является столицей земли Северный Рейн-Вестфалия (ее столица – Дюссельдорф) – единственный крупный город, соседствующий с Бонном. Кёльн переполнен правительственными учреждениями. К тому же он кишит иностранцами, а немецкая разведывательная служба в отличие от западногерманской контрразведки заинтересована в связях с зарубежными коллегами.

Моренц принял приглашение Ауста сесть и забеспокоился, не сделал ли он что-то не так. Оказалось – ничего.

– Мой дорогой Моренц, не буду ходить вокруг да около. – Ауст изящно вытер губы свежайшим льняным носовым платком. – На следующей неделе наш коллега Дорн уходит на пенсию. Конечно, вы это знаете. Уже известно, кто займет его место. Но преемник очень молод и долго у нас не задержится, помяните мое слово. Есть, однако, одно дело, выполнение которого требует человека более зрелого возраста. Я бы хотел, чтобы вы взяли это дело на себя.

Моренц кивнул, давая понять, что ему все ясно, хотя он даже не догадывался, о чем идет речь. Ауст постучал своими пухлыми пальцами по столу и повернулся к окну, как бы всем своим видом выражая сожаление по поводу некоторых причуд своих коллег. Он тщательно подбирал слова.

– Довольно часто нашу страну посещают высокопоставленные иностранцы, которые, закончив официальные встречи и переговоры, ощущают потребность в отдыхе… в развлечениях. Разумеется, наши министерства охотно организуют посещение первоклассных ресторанов, концертов, оперы, балета. Вы понимаете?

Моренц снова кивнул. Пока ему ни черта не понятно.

– К сожалению, некоторые из наших гостей, особенно из арабских стран или Африки, иногда и европейцы, довольно недвусмысленно дают понять, что они предпочли бы развлечения в женской компании. За деньги, разумеется.

– Девочки по вызову, – сказал Моренц.

– Словом, да. Чтобы эти уважаемые иностранные гости не приставали к портье или таксистам, не искали красных фонарей на Хорнштрассе и не вляпались бы в неприятную историю в баре или ночном клубе, наш чиновник в таких случаях предлагает им позвонить по определенному телефону. Поверьте, дорогой Моренц, так делается в любой столице мира. В этом отношении мы не исключение.

– Мы содержим девочек по вызову? – удивился Моренц.

Ауст был шокирован.

– Содержим? Что вы, конечно, нет. Мы не содержим. И не платим им. Платит сам клиент. Точно так же мы никогда не используем компрометирующие материалы, которые могли бы получить на некоторых из наших высокопоставленных гостей. Наша конституция и законы совершенно определенно запрещают подобные приемы, а мы не можем нарушать законы. Пусть сладкими ловушками занимаются русские и… – он презрительно фыркнул, – французы.

Ауст взял со стола три тощих папки и протянул их Моренцу.

– Здесь данные о трех девочках. Разной внешности. Я прошу вас как зрелого, женатого мужчину взять это на себя. Просто по-отечески держите их под контролем. Убедитесь, что они регулярно проходят медосмотр, поддерживают презентабельный вид. Следите, на месте ли они, здоровы ли, не уехали ли в отпуск. Короче говоря, готовы ли они к работе. Теперь последнее. Время от времени вам может звонить герр Якобсен. Не обращайте внимания, если голос будет другим, это всегда будет герр Якобсен. Он сообщит вам вкусы гостя, вы выберете одну из трех девушек, договоритесь с ней о времени, убедитесь, что она свободна, потом Якобсен позвонит вам еще раз, вы скажете ему о времени и месте, а он передаст информацию гостю. Об остальном наша девушка и клиент договорятся сами. Согласитесь, не слишком обременительное поручение. Оно не должно мешать выполнению ваших основных обязанностей.

Моренц неуклюже поднялся. Потрясающе, размышлял он, выходя из кабинета с папками. Тридцать лет безупречной службы в организации, пять лет до пенсии – и теперь в награду я должен присматривать за проститутками для иностранцев, которым вздумалось порезвиться.

Ноябрь 1983 года

Сэм Маккриди сидел в затемненной комнате в глубоких подвалах лондонского Сенчери-хауса – штаб-квартире британской Интеллидженс Сервис, которую в прессе часто неправильно называют MI6, а свои сотрудники – просто «фирмой». Он смотрел на мерцающий экран: по Красной площади бесконечным потоком тянулась военная мощь СССР или, по крайней мере, малая толика ее. На этой площади ежегодно проводили два парада: в день Первого мая и 7 ноября в честь Великой Октябрьской социалистической революции. Камера скользнула по вереницам грохочущих танков и замедлилась на тех, кто стоял на трибуне мавзолея Ленина.

– Медленнее, – сказал Маккриди.

Стоявший рядом оператор покрутил регулятор, и панорамные кадры почти застыли. Руководители той страны, которую позднее президент Рейган назовет «империей зла», походили скорее на обитателей дома престарелых. Защищаясь от холодного ветра, старческие лица почти утонули в высоких воротниках пальто под серыми фетровыми шляпами или меховыми шапками.

Самого генерального секретаря там не было. Юрий Андропов, председатель КГБ с 1963 по 1978 год, получивший верховную власть в конце 1982 года после смерти Леонида Брежнева, сейчас медленно умирал в клинике для членов Политбюро в Кунцево. Его не видели с августа этого года и уже не увидят никогда.

На трибуне стояли Черненко, который через несколько месяцев станет преемником Андропова, Громыко, Кириленко, Тихонов и главный теоретик партии желчный Суслов. Здесь же находился министр обороны Устинов, на мундире которого было столько орденов и медалей, что они защищали его от подбородка до пояса не хуже бронежилета. Там было несколько человек, еще не страдавших старческим склерозом: руководитель московской партийной организации Гришин и хозяин Ленинграда Романов. В стороне стоял самый молодой из всех, пока еще чужак в компании кремлевских старцев. Это был Горбачев.

Камера замерла на группе генералов, стоявших за маршалом Устиновым.

– Стоп, – скомандовал Маккриди. Изображение на экране застыло. – Вот тот, третий слева. Можно сделать порезче? А приблизить?

Оператор бросил взгляд на приборную панель и осторожно повернул регулятор. Казалось, камера постепенно приближается к группе генералов, один за другим они выпадали из кадра. Тот, на которого показал Маккриди, сместился слишком далеко вправо. Оператор вернул три-четыре кадра назад – генерал снова оказался в центре экрана. Потом оператор приблизил изображение. Командующий ракетными войсками стратегического назначения наполовину заслонял генерала, но его выдавали усы, которые не часто встретишь у советских военных. Судя по погонам на шинели, он был генерал-майором.

– Черт побери, – прошептал Маккриди, – он добился-таки своего. Он там. – Маккриди повернулся к бесстрастному оператору: – Джимми, как нам раздобыть многоквартирный дом в Калифорнии?

* * *

– Что ж, дорогой Сэм, если ответить вам одним словом, – сказал Тимоти Эдуардз два дня спустя, – то никак. Мы не сможем. Знаю, это неприятно, но я разговаривал с директором и нашими денежными мешками, и ответ был такой, что он просит слишком много.

– Но его информация бесценна, – протестовал Маккриди. – Этот человек дороже золота. Это кладезь чистейшей платины.

– Не спорю, – уклончиво ответил Эдуардз.

Он был моложе Маккриди лет на десять. Птица высокого полета с престижными дипломами и немалым состоянием. Чуть больше сорока – и уже заместитель директора. В его возрасте агент был рад, если ему удавалось стать руководителем зарубежного отделения или бюро, счастлив, если добирался до кабинета шефа отдела, и лишь мечтал о должности инспектора. А Эдуардзу оставался один шаг до кабинета на верхнем этаже.

– Видите ли, – продолжал Эдуардз, – директор недавно был в Вашингтоне. Там он упомянул о вашем агенте в связи с его продвижением по службе. Информацией этого агента мы делились с американскими коллегами с самого начала. Они всегда были довольны. Судя по всему, теперь они были бы рады вести его сами – платить и делать все остальное.

– Он осторожен и обидчив. Меня он знает, но, возможно, не согласится работать на других.

– Бросьте, Сэм. Вы же сами согласились, что он – обычный наемник. Он пойдет туда, где больше денег. А мы по-прежнему будем получать информацию. Организуйте дело так, чтобы передача агента прошла без сучка без задоринки.

Эдуардз замолчал, пустив в ход свою самую обворожительную улыбку.

– Между прочим, вас хочет видеть директор. Завтра, в десять утра. Думаю, я не совершу большого преступления, если скажу, что речь пойдет о новом назначении. На более высокую должность. Давайте смотреть фактам в лицо: все поворачивается к лучшему. Панкратин снова в Москве, значит, ваши контакты с ним будут затруднены. Вы и так слишком долго работали в Восточной Германии. Наши американские коллеги готовы вести Панкратина, а вы получите заслуженное повышение. Возможно, отдел.

– Я привык сам участвовать в операциях, – возразил Маккриди.

– Наверное, лучше сначала выслушать предложение директора, – сказал Эдуардз.

Через двадцать четыре часа Сэм Маккриди был назначен начальником отдела дезинформации и психологической обработки. «Вести́» генерала Евгения Панкратина и платить ему стало ЦРУ.

Август 1985 года

То лето в Кёльне выдалось жарким. Кому было по средствам, отправили своих жен и детей на озера, в горы, в леса или даже на средиземноморские комфортабельные виллы, намереваясь позднее присоединиться к своим семьям. У Бруно Моренца ни виллы, ни даже летнего домика не было. Его карьера застопорилась. Через три года, в пятьдесят пять лет, он уйдет на пенсию. Продвижение по службе уже маловероятно, а значит, его невысокая зарплата вряд ли увеличится.

Моренц сидел на открытой террасе кафе и из высокого бокала потягивал бочковое пиво. Он расслабил узел галстука, а пиджак повесил на спинку стула. Никто не удостаивал его даже беглым взглядом. Он сменил свой теплый твидовый пиджак на легкий полосатый костюм, который казался еще более бесформенным. Он сгорбился над бокалом и изредка ворошил рукой густые седые волосы, превратив их в совсем беспорядочную копну. Моренц относился к числу тех, кого мало интересует собственная внешность, иначе он мог бы причесаться, более тщательно побриться, воспользоваться приличным одеколоном (в конце концов он жил в городе, где его изобрели) и купить себе хорошо пошитый, модный костюм. Он мог бы давно выбросить сорочку со слегка обтрепавшимися манжетами и распрямить плечи. Тогда он приобрел бы вид солидного чиновника. Но ему было наплевать, на кого он похож.

Впрочем, у Моренца тоже была мечта. Когда-то была, очень давно. И эта мечта так и не осуществилась. Пятидесятидвухлетний Моренц, женатый человек, отец двоих взрослых детей, мрачно смотрел на прохожих. Разве он мог знать, что страдал психическим расстройством, которое немцы называют Turschlusspanik. В других языках трудно подобрать точный эквивалент этого слова, оно значит – «страх перед закрывающимися дверями».

Бруно Моренц, этот на вид крупный, общительный мужчина, который добросовестно выполнял свои обязанности, в конце каждого месяца получал скромную зарплату и каждый вечер возвращался к своей семье, в глубине души был глубоко несчастным человеком.

Его тяготил давнишний брак, в котором никогда не было и намека на любовь, с Ирмтраут – фантастически тупой и грубой женщиной с фигурой, как огромная картофелина. С годами Ирмтраут даже перестала жаловаться на то, что он приносит домой слишком мало денег и не способен добиться повышения по службе. О его работе она знала лишь, что он служит в одном из правительственных учреждений, остальное ее не интересовало. Если Моренц ходил в мешковатом костюме и сорочке с обтрепанными манжетами, то отчасти причиной тому была Ирмтраут, которая давно перестала следить за его одеждой. В их небольшой квартире на безликой улице района Порц она более или менее поддерживала чистоту и порядок, и каждый вечер через десять минут после прихода мужа подавала ужин. Если Моренц задерживался, ему приходилось довольствоваться остывшим блюдом.

Их дочь Ута оставила родителей, едва успев закончить школу, связалась с какими-то деятелями крайне левого толка (из-за политических взглядов дочери Моренца проверяли на благонадежность в собственном отделении) и теперь жила где-то в Дюссельдорфе с разными бренчащими на гитарах хиппи – Бруно никогда не мог узнать, с кем именно, – в самовольно занятом ими доме. Их сын Лутц пока еще жил дома и сутками, как приклеенный, сидел у телевизора – этот прыщеватый юнец заваливал все экзамены и возненавидел образование, которому все взрослые почему-то придавали такое большое значение. В знак протеста против несправедливости в обществе он перешел на прически и одежду в стиле панков, но у него и мысли не появлялось о том, чтобы согласиться на какую-нибудь работу, которую это общество готово было ему предложить.

Бруно пытался делать все, что было в его силах; во всяком случае, он сам верил в это. Он работал добросовестно, аккуратно платил налоги; все, что у него было, отдавал семье и почти не тратил денег и времени на развлечения. Через три года, ровно через тридцать шесть месяцев, его проводят на пенсию. В кёльнском отделении будет небольшая вечеринка, Ауст произнесет речь, все поднимут бокалы с искрящимся вином – а потом он уйдет. Куда? У него будет не только пенсия, но и сбережения, полученные на «второй» работе; эти сбережения в тайне ото всех он хранил на нескольких мелких и средних счетах, размещенных по всей Германии под вымышленными именами. Там наберется достаточно денег, больше, чем кто-либо мог подумать или заподозрить; достаточно, чтобы купить скромный домик и заняться тем, что было ему действительно по душе.

За общительной, дружелюбной улыбкой Бруно Моренца пряталась очень скрытная натура. Он никогда не рассказывал ни Аусту, ни кому-либо другому из коллег о своей «второй работе» – это было строго запрещено и грозило немедленным увольнением. Что же касается Ирмтраут, то ей Бруно никогда не говорил ни слова ни о какой работе вообще, а тем более о своих тайных сбережениях.

Бруно Моренц хотел свободы, и в этом была его главная проблема. Он хотел начать жизнь сначала и теперь вдруг, будто по наитию свыше, понял, что для этого нужно сделать. Дело в том, что Бруно Моренц, который давно уже был немолод, влюбился. Влюбился горячо, безумно. Удивительно, но его Рената, потрясающе красивая молодая Рената, отвечала ему не менее пылкой любовью.

В этот ранний летний вечер, в этом кафе Бруно наконец принял решение. Он все ей объяснит. Он скажет, что решил оставить Ирмтраут, разумеется, хорошо ее обеспечив, бросить работу, уйти на пенсию раньше срока и вместе начать новую жизнь в новом доме мечты, который они купят где-нибудь в его родных местах, на берегу Северного моря.

Настоящая же проблема Бруно Моренца, которой он не замечал, заключалась в том, что он был в глубоком кризисе, который нередко переживают люди среднего возраста. Но он этого не понимал, а поскольку к тому же был профессиональным обманщиком, то и никто другой тоже ничего не замечал.

Двадцатишестилетняя брюнетка Рената Хаймендорф была довольно высокой (почти метр семьдесят) и стройной. В восемнадцать лет она стала любовницей и забавой богатого бизнесмена, который был в три раза старше ее. Эта связь продолжалась пять лет. Потом бизнесмен скоропостижно скончался от сердечного приступа, чему, вероятно, способствовало чревоугодие, злоупотребление спиртными напитками, сигарами и Ренатой. В своем завещании он опрометчиво забыл упомянуть Ренату, а мстительная вдова не изъявила желания исправить ошибку.

Зато девушке удалось основательно почистить их роскошно обставленное любовное гнездышко. Продав мебель, ювелирные украшения и безделушки, которые бизнесмен дарил ей на протяжении пяти лет, Рената выручила кругленькую сумму.

Впрочем, этих денег все равно не хватало, чтобы жить на проценты, чтобы позволить себе продолжать ту же жизнь, к которой Рената привыкла и которую не собиралась менять на заботы и мизерную зарплату секретарши. Она решила заняться делом. В то время Рената в совершенстве овладела лишь искусством возбуждать чувства в ожиревшем, преждевременно одряхлевшем мужчине средних лет, поэтому в бизнесе для нее была открыта только одна дорога.

Она сняла на длительный срок квартиру в тихом, степенном и респектабельном Ханвальде, зеленом пригороде Кёльна. Здесь строили дома только из хорошего кирпича или камня, изредка их делили на квартиры, которые сдавали в аренду. В одном из таких домов жила и работала Рената Хаймендорф. Это было четырехэтажное каменное здание, каждый этаж которого занимала одна квартира. Рената сняла второй этаж. Переехав, она прежде всего занялась перепланировкой квартиры.

Квартира состояла из гостиной, кухни, ванной, двух спален, передней и коридора. Гостиная располагалась слева от передней, рядом с кухней. Дальше, по левую сторону коридора, который поворачивал направо, были первая спальня и ванная комната. Коридор упирался во вторую, большую спальню, так что ванная оказывалась между двумя спальнями. Рядом с дверью во вторую спальню, слева от нее, в стену был встроен огромный шкаф двухметровой ширины, ради которого пришлось пожертвовать частью ванной.

Рената спала в первой спальне, а вторая, большая, была ее рабочим местом. Она была отделана звуконепроницаемыми материалами: замаскированные обоями пробковые пластины закрывали все стены, и даже дверь с двойными стеклами была толсто обита изнутри. Из спальни не доносились звуки, которые могли бы потревожить или насторожить соседей – это и нужно было Ренате. Дверь в эту спальню была всегда закрыта.

В большом коридорном шкафу висели только несколько плащей и обычная зимняя одежда. Зато гардеробы в рабочей спальне были набиты разнообразнейшей экзотической одеждой. Здесь можно было найти полную экипировку школьницы, прислуги, невесты, официантки, няни, медсестры, гувернантки, школьной учительницы, стюардессы, женщины-полицейского и даже формы времен гитлеровской Германии; надзирательницы концлагеря, гитлерюгенд-фюрера или молодой нацистки. Тут же были менее экзотические детали туалета из кожи или синтетики: высокие сапоги, накидки и маски.

В выдвижных ящиках находилась, правда, в более скудном ассортименте, одежда для тех клиентов, которые с собой ничего не приносили, например форма бойскаута, школьника или лохмотья римского раба. Наконец, в углу стояли пыточный табурет, колодки и сундук с цепями, наручниками, ремнями, хлыстами и прочим инвентарем, необходимым для сцен наказания рабов и прочих непокорных.

Рената была отличной проституткой, во всяком случае, она пользовалась успехом. Многие клиенты навещали ее регулярно. Неплохая актриса – проститутка обязана быть актрисой хотя бы в какой-то мере, – она легко и убедительно входила в ту роль, которая нравилась клиенту. Тем не менее, какая-то часть ее мозга всегда оставалась независимой, она лишь наблюдала, все замечала, всех презирала. В работе ее ничто не трогало – во всяком случае, ее личные вкусы были совершенно другими.

Она занималась своим бизнесом три года, а еще через пару лет, заработав изрядное состояние, собиралась все бросить и уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы там жить на проценты.

В тот день в дверь неожиданно позвонили. Рената встала поздно и была еще в неглиже. Она нахмурилась; клиент должен приходить только в назначенное время. В глазок она увидела искаженную, как в аквариуме, взъерошенную седую шевелюру Бруно Моренца, ее попечителя из Министерства иностранных дел. Она тяжело вздохнула, но тут же, собравшись, лучезарно улыбнулась, всем своим видом выражая радость, и распахнула дверь:

– Бруно, дорого-о-ой…

* * *

Двумя днями позднее Тимоти Эдуардз пригласил Сэма Маккриди на ленч в лондонский клуб Брукса, что на улице Сейнт-Джеймс. Эдуардз был членом нескольких аристократических клубов, но обедать предпочитал у Брукса. Здесь всегда была возможность как бы случайно столкнуться и обменяться ничего не значащими любезными фразами с Робертом Армстронгом, секретарем кабинета министров, который считался одним из наиболее влиятельных людей в Великобритании. Все были уверены, что именно он является председателем комиссии из пяти «мудрецов», которая когда-нибудь станет выбирать нового директора Интеллидженс Сервис и представит его кандидатуру на утверждение Маргарет Тэтчер.

Лишь за кофе в библиотеке под портретами денди эпохи Регентства Эдуардз приступил к делу.

– Сэм, как я уже говорил, все очень довольны, действительно, очень довольны. Но, Сэм, наступает новая эра. Эра, лейтмотив которой можно обозначить словами «по правилам». Использование старых методов, связанных с нарушением законов и правил, должно быть… как бы это выразиться… ограничено?

– Ограничено – самое подходящее слово, – согласился Сэм.

– Хорошо. Далее, полистав документы, нетрудно заметить, что вы еще содержите, вероятно, на всякий случай, несколько агентов, которые на самом деле давно перестали приносить пользу. Возможно, это просто старые друзья. Ничего страшного, если только они не окажутся в щекотливом положении… Если только их не раскроют собственные службы безопасности, и это не создаст для нас массу проблем…

– Каких, например? – уточнил Маккриди.

С документами всегда одна и та же беда: они в любое время доступны для контроля. Только ты заплатил кому-то за услугу, как в папке появляется платежный документ. Эдуардз перестал ходить вокруг до около.

– Я имею в виду Полтергейста. Сэм, я не понимаю, как до сих пор никто не обратил на это внимания. Полтергейст – штатный сотрудник западногерманской разведывательной службы. Если в Пуллахе узнают, что он работал на вас, разразится колоссальнейший скандал. Мы не должны, повторяю, не должны вербовать агентов из числа сотрудников дружественных служб. Это даже не обсуждается. Отделайтесь от него, Сэм. Прекратите любые выплаты. Немедленно.

– Он мой друг, – возразил Маккриди. – Мы давно работаем вместе, с того времени, когда еще не было «Берлинской стены». Он сделал для нас очень много полезного, выполнял опасные поручения, а тогда нам позарез были нужны опытные люди. Нас застали врасплох, у нас не было никого или почти никого, кто мог бы проникать через стену.

– Сэм, это не предмет для дискуссий.

– Я доверяю ему, он – мне. Он никогда меня не подводил и не подведет. Такие отношения не купишь ни за какие деньги. На это уходят годы и годы. Наша небольшая плата – это ничтожная цена.

Эдуардз встал, поставил бокал с портвейном, вытащил из рукава носовой платок и осторожно промокнул губы.

– Избавьтесь от него, Сэм. Боюсь, мне придется подчеркнуть, что это не совет, а приказ. Полтергейст должен исчезнуть.

* * *

Та неделя приближалась к концу. Майор Людмила Ваневская вздохнула, потянулась и откинулась на спинку кресла. Она так устала. Это была очень долгая работа. Она потянулась за пачкой «Мальборо» советского производства, заметила, что ее пепельница полна, и нажала на кнопку.

Из приемной тотчас появился молодой сержант. Ваневская молча показала на переполненную пепельницу. Сержант взял пепельницу, вышел и через несколько секунд вернулся с чистой. Ваневская кивнула. Сержант ушел, плотно прикрыв за собой дверь.

В ее кабинете не принято было болтать или шутить – так Ваневская действовала на людей. Прежде некоторые молодые самцы, обратив внимание на коротко стриженую яркую блондинку в зеленой форме, попытали счастья. Не выгорело. В двадцать пять лет она вышла замуж за полковника и развелась с ним три года спустя: его карьера застопорилась, а ее только начиналась. В тридцать пять она уже не носила форму, а предпочитала строгие черно-серые костюмы и белую блузку с большим галстуком-бабочкой.

Если кто-то еще и думал о Ваневской как о женщине, то лишь до тех пор, пока не сталкивался с холодным, отрезвляющим взглядом ее голубых глаз. Даже в КГБ, никогда не славившемся изобилием либералов, майор Ваневская слыла фанатиком, а фанатизм всегда отпугивает.

Фанатизм Ваневской был связан с ее работой, точнее – с поимкой предателей. Будучи убежденной коммунисткой, не допускавшей и тени сомнения в справедливости коммунистической идеологии, она посвятила свою жизнь непримиримой борьбе с изменниками родины. Их она ненавидела всей душой. Ваневской удалось добиться перевода из Второго главного управления, которое занималось писателями и поэтами, сочинявшими антисоветские стихи, или недовольными рабочими, в независимое Третье главное управление. Здесь занимались высокопоставленными, а потому более опасными предателями – конечно, если они на самом деле были предателями.

Перевод в Третье главное управление устроил ей муж в последние дни их совместной жизни, когда полковник отчаянно пытался хоть чем-то угодить своей жене. После перевода Ваневская получила в свое распоряжение и этот кабинет в безымянном здании недалеко от Садово-Спасской улицы, и этот стол, и эту папку, которая теперь лежала раскрытой перед ней.

На эту папку майор Ваневская потратила два года жизни, хотя поначалу ей удавалось работать лишь урывками, в свободное от других обязанностей время. Руководство поверило ей далеко не сразу. Два года бесконечных проверок и перепроверок, вымаливания помощи от других управлений, постоянной борьбы с этими армейскими сволочами, которые всегда только наводят тень на плетень и выгораживают друг друга; два года сопоставления почти ничего не значащих крох информации – и вот теперь начинала вырисовываться некая картина.

Задача майора Людмилы Ваневской заключалась в поиске вероотступников, подрывных элементов или даже законченных предателей в рядах Советской Армии. Потеря ценной государственной собственности из-за недопустимой халатности – это уже само по себе преступление; безынициативное, бестолковое руководство военными операциями в Афганистане – еще более серьезное преступление, однако папка на ее столе говорила о другом. Теперь Ваневская была убеждена, что из армии утекает информация, утекает не сама по себе, а по чьей-то злой воле. И источник этой утечки занимал высокое, чертовски высокое положение.

Последний лист в папке представлял собой список. Восемь фамилий, пять из которых были уже вычеркнуты, рядом с двумя другими стояли вопросительные знаки, но взгляд Ваневской невольно снова и снова возвращался к восьмой фамилии. Она сняла телефонную трубку и назвала номер. Ее соединили с секретарем генерала Шаляпина, начальника Третьего главного управления.

– Да, майор. Личную встречу? Наедине? Понимаю… К сожалению, товарищ генерал сейчас на Дальнем Востоке… Только во вторник. Хорошо, тогда на следующий вторник.

Майор Ваневская положила трубку и помрачнела. Четыре дня. Ладно, она ждала четыре года, можно подождать еще четыре дня.

* * *

В воскресенье утром Бруно с детской улыбкой рассказывал Ренате:

– Я решил окончательно. У меня достаточно денег на дом и еще останется на реконструкцию и покупку оборудования. Чудесный небольшой бар.

Они лежали в постели в ее личной маленькой спальне. Рената изредка позволяла такую роскошь Бруно, потому что он ненавидел ее рабочую спальню – так же, как и ее работу.