Дебра Энн не хочет, чтобы в доме был хаос: мама приедет, увидит его, повернется и снова за дверь; так что она наводит в доме порядок и думает, как помочь Джесси вернуть грузовик. Она беспокоится за отца – он мало спит, и за миссис Шепард, которая, бывает, притворяется, что её нет дома, даже когда Дебра ложится на пол веранды и кричит: я вижу ваши кеды под дверью! Ждет, что позвонит мама, каждый раз бежит к телефону и, услышав в трубке голос отца, вздыхает. Она обдумывает, как ей говорить, когда мать наконец позвонит домой. Она ответит будничным голосом, как будто Джинни звонит с телефона администратора салона и спрашивает, купить ли в дом мороженого. Когда она позвонит, Дебра Энн отзовется приветливо, но без ликования, и задаст вопрос, который не отпускает её с 15 февраля, когда пришла с баскетбольной площадки раньше обычного и нашла пришпиленную к подушке записку от Джинни.

В 1944-45 годах губернатор сэр Артур Ричардс (теперь это лорд Милвертон), человек, который по описаниям современников, несмотря на свою глубокую любовь к Северу, умудрился сделаться там непопулярным, совершил поездку по стране для того, чтобы узнать, что думают на местах по поводу конституционной реформы. Именно на Севере ему ясно дали понять, — и с тех пор своей точки зрения не изменили, — что они не желают объединения с Югом. Север согласен был на сотрудничество только при условии, что (I) в новую Конституцию будет заложен принцип раздельного регионального развития и (2) — что у Севера будет около 50 % мест в Законодательных органах (Север-9, Запад-6, Восток-5). Возражения Севера против слияния с Югом, прозвучавшие уже тогда в многочисленных заявлениях их лидеров, в 1947 году были высказаны одним из клана северян — Малламом Абубакаром Тафавой Балевой (потом он станет нигерийским премьер-министром.) Он сказал: «Сэр, мы не хотим, чтобы наши южные соседи были помехой нашему развитию… Я бы хотел с полной ясностью заявить вам, что если британцы уйдут из Нигерии именно теперь, на этом этапе, то народ Севера продолжит свою прерванную борьбу за выход к морю».

Когда ты вернешься домой?

Из унитарного государства, которым управляла центральная законодательная власть, в 1947 году (год инагурации Конституции Ричардса) Нигерия превратилась в федеральное государство, состоящее из трех регионов. С самого начала военных действий между Нигерией и Биафрой лорд Милвертон выступал в палате лордов как защитник единства Нигерии, явно позабыв о том, что именно его конституция оросила семена регионализма, болезни, которая убила Нигерию. Государство, состоящее из трех административных областей, было самым худшим изо всех возможных обществ, поскольку позицией Севера была предопределена попытка сочетать несочетаемое.

Джинни

В каком-то смысле позиция эта была более реалистична. Северные лидеры не скрывали своих сепаратистских стремлений. Ричардса сменил сэр Джон Макферсон, который ввел новую Конституцию, унитарную по существу. Но вред уже был нанесен. Север понял, что всегда сможет добиться своего, если начнет угрожать отделением, что буквально вгоняло Британию в дрожь, и в 1954 году конституция Макферсона уступила место новой.

Утро воскресенья 15 февраля – это будет слабым утешением, что она не одна такая. И до неё многие женщины так убегали. Сейчас, въезжая в пожарный проезд к начальной школе имени Сэма Хьюстона с двумя чемоданами в багажнике и обувной коробкой семейных фотографий, Джинни Пирс могла бы вспомнить много историй о таких беглянках. Но она не из их породы. Она вернется через год, самое большее – через два. Как только найдет работу, жилье и скопит немного денег в банке, – приедет за дочерью.

Мама, почему ты плачешь? спрашивает Дебра Энн. Это аллергия, детка, а Д.Э. трясет головой, как обычно, с горячностью – февраль ведь, рано для аллергии – словно ставя точку. Джинни сглатывает ком в горле. Можешь подбежать на минутку? Посмотрю на твое личико?

На различных региональных конференциях, которые в 1949 году созывал Макферсон, делегаты Севера требовали 50 %-ного представительства для своей области в Центральных органах власти. На Общенигерийской конференции, состоявшейся в январе 1950 года в Ибадане, эмиры Зарии и Кацины заявили, что если Северной области не будут предоставлены 50 % мест в Законодательном Собрании, то они потребуют отделения от остальной Нигерии «на условиях, существовавших до 1914 года». Они получили то, чего добивались, и преобладание Севера в центральном правительстве стало важной характерной особенностью нигерийской политики.

Дочери почти десять. Она запомнит этот день: они на переднем сиденье в разболтанном капризном «Понтиаке», на котором Джинни ездит со старших классов школы и на котором теперь собирается сбежать. Д.Э. запомнит, как мать вдруг притянула её к своему плечу. Джинни запомнит, как отодвинула легкие каштановые волосы с глаз дочери, запах овсяной каши и мыла «Айвори», шоколад на подбородке – дочь всё утро ела сладкие сердечки по случаю Валентинова дня, – щеки, блестящие от солнцезащитного лосьона, которым Джинни намазала её перед выходом. Джинни протягивает руку, чтобы стереть шоколад с подбородка дочери. Рука дрожит, и она думает: возьми её с собой. Как-нибудь всё устроится. Но Дебра Энн уходит с криком: Перестань! Потому что для неё это – обычное воскресное утро, и мать будет приставать, как обычно. Для неё даже слезы Джинни – привычное дело.

Север потребовал также — и добился — установления самой слабой формы Федерации, и не делал тайны из того, что полагал слияние Севера и Юга в 1914 году ошибкой. И эта убежденность пронизывает все политическое мышление северян в период от окончания II Мировой войны до Независимости. В марте 1953 года политический лидер Севера сэр Ахмаду Белло сказал в палате представителей в Лагосе: «Ошибка 1914 года стала явной, и я бы не хотел, чтобы дело зашло еще дальше».

Дверь машины захлопнулась, чуть не прищемив палец Джинни. С рюкзаком на одном плече Д.Э уходит, стуча баскетбольным мячом по бетону, мяч выкатывается на пыльную спортплощадку, небрежно вскинута рука, дочь уходит от машины. Пока, мама. Пока, Дебра Энн.

В своей биографической книге «Моя жизнь» Белло вспоминает о сильном брожении в Северном районе, вызванном стремлением к отделению, и добавляет, что «перспектива эта была очень заманчива». Он признает, что высказался против отделения по двум причинам, ни одна из которых не имеет ничего общего с идеалом Нигерийского Единства, которым были так озабочены британцы. Во-первых, было бы весьма затруднительно собирать таможенные пошлины на протяжении всей сухопутной границы, и во-вторых, было бы невозможно получить выход к морю через территорию соседней независимой страны.

* * *

Ко времени проведения конференций 1953 года, в ходе которых вырабатывалась 4-я конституция, Север переменил свои взгляды на сепаратизм: теперь они полагали, что в рамках такой структуры регионы получат наибольшую свободу поступков и действий, а власть Центра будет сведена к абсолютному минимуму.

Бабушка Джинни не очень любила рассказывать о женщинах, которые справились с жизнью, но о тех, которым не удалось? Их образ четок, словно тавро в памяти Джинни.

По поводу этих идей лондонская «Таймс» писала 6 августа 1959 года: «Северяне заявили, что они хотят, чтобы в Центре существовал простой посреднический орган, явно имея в виду нечто вроде Восточноафриканской Верховной Комиссии. Но даже и она связана с центральной Законодательной Ассамблеей, хотя представители Северной Нигерии и заявили, что никакого центрального законодательного органа не будет». То, чего при явной поддержке общественного мнения Области добивались представители Севера, была Конфедерация Нигерийских Государств. Именно этого потребовал полковник Оджукву, военный губернатор Восточной области, в Абури (Гана) 4 января 1967 года, после того как были убиты 30 тысяч жителей Восточной Области, а еще 1.800 тысяч были вынуждены беженцами вернуться на Восток. И даже тогда он потребовал этого только в качестве временной меры, до тех пор пока не улягутся страсти. Если бы северяне в 1953 году, или Восток в 1967, получили то, чего они добивались, то все три Области и по сей день, скорее всего, мирно жили бы бок о бок.

Весной 1935-го жена скотовода подала обед дюжине работников и повесилась на передней веранде. Даже посуду не вымыла, рассказывала бабушка, – сложила тарелки в раковину, сняла фартук, пошла наверх, переодеться в любимое платье. Как будто в этом было дело, в раковине, полной посуды. А позже днем пришел пастух налить воды в бочку и увидел её: стул из кухни, опрокинутый на веранде, ветер медленно поворачивает женщину туда и сюда, из-под юбки выглядывает одна босая нога. Два дня искали пропавшую туфлю, рассказывала бабушка, и Джинни представляла себе коричневую лодочку, отброшенную на двор и присыпанную песком.

И снова британцы уступили изоляционистским требованиям северян, не увидев никакой опасности в нежелании Севера объединяться. Таким образом победил британский компромисс. Образования государства из нескольких районов для придания стабильности будущей Федерации хотели южане. Британское правительство предложило три района: Север, Запад и Восток — наименее стабильный вариант из всех возможных, но этого же хотели и северяне.

Другая женщина оставила записку, что хочет увидеть хоть какую-нибудь зелень – кизил, магнолию, клочок августиновой травы. Она оседлала лучшую кобылу мужа, ударила каблуками, и понеслась по пустыне, и налетела на колючую проволоку перед самым Мидлендом. Там легко потеряться, сказала бабушка, если не знаешь, куда едешь.

Даже тех женщин, которые держались правил, не обходили бабушкины рассказы. Женщины пропадали в мокрой метели по дороге домой из церкви. У них кончались дрова и еда посреди снежной бури. Они хоронили младенцев, которых подхватывал смерч и расшибал о землю, хоронили детей, которые вышли на двор во время пыльной бури и задохнулись землей своего же двора. Иногда Джинни думала, что бабушка не умеет рассказать историю с хорошим концом.

Еще два события, произошедшие за последнее десятилетие перед Независимостью, заслуживают внимания, поскольку они свидетельствуют о нежелании Британии обращать внимание на предупреждения, касающиеся будущей стабильности Нигерии, даже когда подобные предупреждения исходили от их собственных чиновников. В течение всей декады в письменных и устных выступлениях представителей Севера прослеживалось все возраставшее неприятие присутствия в их среде людей с Востока. Ораторы в Палате Представителей Северной Области неоднократно выражали свою глубокую уверенность в том, что «Север принадлежит северянам», а южане должны убраться домой (Большинство этих «южан» были родом из Восточной области). Отдельные акты насилия против выходцев с Востока случались и раньше, особенно во время кровавых бунтов 1945 года в городе Джос.

* * *

В мае 1953 года Кано, крупнейший город Севера, должна была посетить делегация «Группы Действия» — ведущей партии Йоруба. Маллам Инуа Вада, секретарь отделения Северного Народного Конгресса (СНК) в Уано, весьма энергично настраивал общественное мнение против этого визита. В речи, произнесенной за два дня до намеченного срока на встрече руководителей отделений «туземной администрации» Вада сказал: «Те самые южане, которые оскорбляли нас на Юге, решили заявиться на Север и снова оскорблять нас… Поэтому мы собрали в городе около тысячи мужчин, готовых на силу ответить силой…» Визит делегации «Группы действия» был отменен, однако 16 мая начались погромы. Не найдя Йоруба, Хауса взялись за выходцев с Востока вообще, да так, что в официальном докладе, составленном британским чиновником, характер их действий определялся как «совершенно неожиданная степень жестокости».

За ветровым стеклом вытянулась, как труп, трасса I-20. Небо спокойное, не мигает. Впереди – ничего, только пустынная дорога, о которой она мечтала, но сейчас едва видит её. Она включает радиостанцию колледжа, и кабину наполняет голос Джони Митчелл, ясный и отчетливый, как церковный колокол или пение в церкви, – и непереносимый. Джинни едва успевает его выключить. Теперь только ровный дорожный шум и тревожный тихий скрип под капотом. Она нажимает на газ, скрип становится громче, и она, задержав дыхание, скрещивает пальцы.

В своей автобиографии сэр Ахмаду вспоминает, что «здесь в Кано, когда все это случилось, начались схватки между Хауса… и Ибо; и как то ни странно, Йоруба это не затронуло».

Перед дорожкой к дому Мэри Роз Уайтхед она включает поворотник, снимает ногу с педали газа и думает, не повернуть ли. Она представляет себе, как подъедет по грунтовке к дому и постучит в дверь женщины, с которой они когда-то стояли у школы, ожидая: Мэри Роз – свою мать, а Джинни – бабушку, которые заберут их отсюда навсегда.

Последний звонок еще не прозвенел, и они стояли одни на площадке: в сумках физкультурные костюмы и содержимое шкафчиков, у обеих носы красные от слез, пролитых в кабинете медсестры. Мэри Роз вертела и вертела в руках висячий замочек. Ей было семнадцать лет и, как выяснилось тридцать минут назад, беременна настолько, что кто-то уже может заметить. Я думала, жизнь у меня начнется неизвестно еще когда, сказала Мэри Роз, но не сегодня же. Понимаешь? Джинни, которой только что исполнилось пятнадцать, покачала головой и уставилась в землю. Она пыталась представить себе, что скажет об этом бабушка, – Джинни совершила ту же ошибку, что и её мать, погибшая в автомобильной аварии десять лет назад.

Официальный доклад представляет собой честную попытку изложения происшедшего. Его составитель осудил речь Вада как «весьма неблагоразумную и провокационную». Приводя наиболее скромные оценки числа убитых — 504, и раненых — 245 человек, он делает вывод о том, что «все еще существует вероятность, что число убитых гораздо выше зарегистрированного из-за противоречивых свидетельств водителей скорой помощи и грузовиков, которые увозили и живых и мертвых. Далее, оценивая случившееся в целом, он замечает, что никакие провокации — ни постоянные, ни единовременные — ни в коей мере не могут служить оправданием их (Хауса) поведения». Но, возможно, самое примечательное высказывание содержалось в заключительной части доклада: «Семена, из которых выросли беспорядки в Кано 16 мая 1953 года, все еще в земле. Это может произойти снова, и только осознание и признание главных причин, породивших эти события, могут устранить опасность их повторения». Но осознания не произошло, не было даже попытки понять.

Мэри Роз нагнулась и почесала щиколотку. Потом выпрямилась, размахнулась и швырнула замок в дверь пикапа. Он отскочил, не оставив на железе отметины. Да, сказала Мэри Роз, похоже, началось у нас.

Да, началось у нас, думает Джинни и жмет на газ.

В 1958 году британцы, изучая проблему этнических меньшинств, а именно народов, не принадлежащих к большой тройке — Хауса, Ибо и Йоруба — попросили сэра Генри Уиллинка провести исследования и сформулировать рекомендации.

* * *

И все-таки, когда с криками, слезами и угрозами было покончено, ребенок получился отличный. Джинни и Джиму Пирсу даже не верилось. Глядите, что они сделали. Они сделали человека. Дочь! И они вынули «Короля Якова» из ящика с перевезенными вещами и стали искать красивое крепкое имя. Дебора, Воспрянь, воспрянь, воспой песнь! Но секретарь в округе записал: «Дебра», а у них не было еще трех долларов, чтобы заказать новый документ, так что – Дебра, и Джим пошел работать на нефтепромыслах, а Джинни хлопотала по дому.

Сэр Генри нашел, что в Восточном районе, который теперь по одностороннему решению Лагоса разделен в 1967 году на три части, различия между Ибо и меньшинствами, к Ибо не принадлежащими, были настолько незначительны, что их вскоре должен был свести на нет растущий национализм. Довольно странно, но они действительно были в большой мере ликвидированы, но не нигерийским национализмом, а биафрским, а также общностью страданий, причиненных нигерийцами.

Днем, когда дочка спала, Джинни любила посидеть спокойно и посмотреть журналы с фотографиями мест, о которых она даже не слышала. Листала книги по искусству из передвижной библиотеки, с фотографиями фресок, картин и скульптур. Листала медленно, дивясь тому, что кому-то в голову пришло такое сотворить, и думала: представлял ли себе художник, что на его работу будет смотреть кто-то вроде неё. Джинни любит дочь, но чувство у неё такое, как будто она сидит в бочке с дождевой водой, а дождь всё моросит и потихоньку её наполняет.

Еще одно наблюдение Генри Уиллинка, касающееся Востока. Порт-Харкорт, самый большой город области, был в основном городом Ибо. В доколониальный период это был маленький городок, населенный народом Риверс, однако со временем он вырос в процветающий город и порт, в основном благодаря предприимчивости и инициативности торговцев-Ибо. В самом городе мирно жили рядом Ибо и не Ибо. В мае 1967 года, когда правительство генерала Гавона в Лагосе решило в одностороннем порядке разделить Нигерию на 12 новых штатов, три из них были выделены из состава Восточной Области, и Порт Харкорт был определен столицей штата Риверс, что еще больше оскорбило чувства людей, живущих к востоку от Нигера. После введения Конституции 1954 года прошло еще 5 лет переговоров о будущей форме Нигерийского государства и Пятой конституции. 1 октября 1960 года Нигерия, громко восхваляемая и дома и заграницей, как модель развития для Африки, но к сожалению не более устойчивая за обманчивой наружностью стабильности, чем карточный домик, неверными шагами вступила на путь Независимости. Ни одно из основных противоречий между Севером и Югом не было устранено, сомнения и страхи не развеяны, центробежные тенденции не обузданы. Надежды, стремления и амбиции всех трех областей все еще противоречили друг другу, так что структура, которая была разработана с целью укрепить запоздалое чувство единения, была неспособна устоять под ударами, которые в дальнейшем обрушились на нее.

И по этой вот причине – не столько из-за мужчин, которые посвистывают всякий раз, когда она вылезает из машины, чтобы заправиться, не из-за ветра бесконечного и неотступной вони природного газа и сырой нефти, не из-за одиночества даже, в котором изредка бывает просвет, когда Джим приходит с работы или Дебра Энн влезает к ней на колени, хотя уже большая и дольше минуты усидеть не может, – Джинни берет пятьсот долларов с их общего счета, дорожный атлас с полки и мчит из западного Техаса, словно спасая свою жизнь.

Уолтер Шварц в своей книге «Нигерия» пишет: «Результатом 10 лет переговоров между правительством и теми, кем оно управляло, стал продукт далеко не лучшего качества. Нигерия стала независимым государством с федеральной структурой, которую уже через два года подорвали чрезвычайные обстоятельства, а еще через пять лет она рухнула и, наконец, была уничтожена двумя военными переворотами и гражданской войной»[1]

Новая Конституция оказалась крайне запутанным соединением взаимозависимости и взаимоограничения прав и гарантий, слишком утопичной, чтобы противостоять той беззастенчивой борьбе за власть, которая охватила Нигерию почти сразу после получения Независимости.

* * *

В Африке, как и повсюду, власть означает успех и процветание не только для того, кто держит ее в руках, но и для его семьи, для того места, где он родился, и даже для целого района, откуда он родом. И как результат существует множество людей, которые пойдут на все, чтобы получить эту власть, а получив, превзойдут самих себя, чтобы ее удержать. Выборы 1959 года (т. е. до Независимости), на которых кандидаты Юга во время их предвыборной кампании на Севере подвергались запугиваниям, дали представление о том, что еще предстоит. Это были последние выборы, на которых руководителями и наблюдателями были главным образом чиновники-англичане, сделавшие все, что было в их силах. На последующих выборах манипуляции с голосованием и убийства стали более или менее в порядке вещей.

Один человек разводил телят и коров на том же участке земли, где жил с женой и тремя детьми. В засуху 1934 года цена на скот упала до двенадцати долларов за голову – доставить животное на скотопригонный двор в Форт-Уэрте стоило дороже. Им стреляли в лоб, рассказывала бабушка, – стреляли иногда правительственные люди, приезжавшие убедиться, что поголовье сокращено, но чаще сами скотоводы, считавшие стыдным передоверять грязную работу чужим. Стояли над трупами с тряпками, намоченными в керосине, и мешкали, словно всё могло измениться, если подождать еще минуту, день, неделю. Вздохнув, поджигали тряпки и отступали от огня, качая головами. Но всегда какой-нибудь старый бык не хотел умирать, мычал и шел, шатаясь, под пулями, впивавшимися в его старую шкуру, в бок, в лопатку, в сердце. Всегда какая-нибудь старая корова, как будто мертвая уже, вставала и брела по полю с дымящимися боками, оставляя за собой вонь паленого волоса. Вот это всё, говорила бабушка, и весь день ветер, каждый день.

Тем не менее, в результате выборов 1959 года в Нигерии появилось правительство. Основная схема грядущей борьбы за власть была уже выработана, и почти точно следовала направлениям регионализма, заложенным двенадцатью годами раньше в злополучной конституции Ричардса. На Востоке господствовала партия Национальный Совет Нигерийских Граждан (НСНГ),[2] возглавляемая доктором Ннамеди Азикиве, пионером западноафриканского национализма, борцом с многолетним стажем (хотя и миролюбивым) за нигерийскую независимость. В самом начале ее существования у НСНГ были все задатки по-настоящему национальной партии, но затем, с возникновением (вслед за принятием Конституции Ричардса) других партий, чьи лозунги были полностью региональными, а не политическими, он все больше и больше оттеснялся на Восток. Тем не менее, сам Азикиве все еще предпочитал более пан-нигерийскую атмосферу Лагоса, хотя после провозглашения независимости уже пять лет был премьер-министром Восточной области.

В Западной Области преобладающее влияние имела партия Группа Действия вождя Обафеми Аволово, чьи лозунги и цели были почти полностью рассчитаны на Йоруба. Аволово уже пять лет был премьером Запада.

Однажды утром приехали люди из Остина и увидели в поле кучу еще дымящихся животных. Мертвый хозяин ранчо лежал в сарае. В двух шагах от него лежала жена, все еще сжимая в руке пистолет; дверь дома распахнута, и ветер бьет её о раму. Детей они нашли запертыми в спальне наверху, и старший, мальчик семи лет, дал им конверт с деньгами на железнодорожные билеты и обрывок прейскуранта. Нацарапана короткая записка с именем и адресом сестры в Огайо: Я люблю моих детей. Пожалуйста, отправьте их домой.

Северная Область была сферой влияния Северного Народного Конгресса (СНК), лидером которого был сардауна эмирата Сокото сэр Ахмаду Белло. Трехсторонний баланс сил существовал уже в течение пяти лет — с выборов 1954 года, на которых СНК в коалиции с НСНГ, у которых было 140 мест из 184, отбросил Группу Действия Аволово в оппозицию.

Бабушка Джинни была старуха с длинными зубами, верила в ад, в усердный труд и в кару по заслугам. Если дьявол постучал к тебе в дверь среди ночи, любила говорить она, значит, ты заигрывала с ним на танцах. Произнося этот вывод, она дважды хлопала в ладоши, чтобы Джинни вняла.

Выборы 1959 года пошли по проторенному пути: в расширенной Палате Парламента СНК, победив в Северной Области, получил 148 мест, НСНГ — в Восточной Области и в той части Западной Области, которая сейчас называется Средний Запад и населена народами, не принадлежащими к группе Йоруба, — 89 мест, и Группа Действия победила на большинстве территорий йорубаговорящего Запада и получила только 75 мест. Хотя ни у одной из партий не было достаточного большинства, коалиция любых двух из них могла превратить третью в партию оппозиции. После ряда закулисных сделок и поворотов СНК заключил сделку с НСНГ, и все пошло как прежде, а Аволово был обречен еще на пять лет бесплодной оппозиции.

Я не поеду, сказал работникам старший мальчик. Я останусь тут, в Техасе. Ну, ладно, сказал один из работников. Тогда пойдем ко мне домой.

Уже в 1957 году после последней Конституционной Конференции был назначен федеральный премьер-министр. Им стал альхаджи Абубакар Тафава Балева (Хауса), заместитель председателя СНК, до этого исполнявший обязанности министра транспорта. Было не удивительно, что сэр Ахмаду, лидер большинства СНК, который и сам бы мог занять этот пост, отказался поехать на Юг и возглавить страну. По его собственным словам, он вполне довольствовался тем, что послал своего «заместителя» для выполнения этой работы. Употребленные выражения ясно показывают, каковы будут отношения между Федеральным премьер-министром и премьером Северной Области, и где находится сосредоточение реальной власти.

И вот в такой-то форме Нигерия и вступила в период сомнительной Независимости. Вскоре после этого доктор Азикиве был назначен первым нигерийским Генерал-губернатором, и премьерство в Восточной Области перешло к его N 2 — доктору Майклу Окпаре. На Западе вождь Акинтола уже победил Аволово в борьбе за пост премьера, и этот последний возглавил оппозицию в Федеральном Парламенте. Сардауна остался властителем на Севере.

Вот тебе и хороший конец, Вирджиния.

История Нигерии периода недолгого парламентского правления достаточно хорошо документирована. И изо всех отчетов становится ясно (хотя прямо об этом говорят редко), что традиционная форма парламентской демократии, выработанная в Уайтхолле, оказалась непригодной для существующей этнической структуры, непонятной даже для местных практиков, неподходящей к африканской цивилизации и неосуществимой в искусственно созданной нации, где групповые противоречия, далеко не усмиренные колониальными властями, при необходимости даже могли быть усилены, в качестве полезного орудия косвенного управления. Прошло 12 месяцев независимости и, что нетрудно было предвидеть, в Группе Действия произошел раскол. Эта партия уже 6 лет находилась в оппозиции и была обречена еще на 4 подобных года. Часть Группы поддерживала Аволово, а остальные — Акинтолу. В феврале 1962 года партийный съезд поддержал Аволово, а парламентская партия заявила что Акинтола виновен в плохом управлении и потребовала, чтобы его убрали с поста премьер-министра.

* * *

Она не отъехала еще и на тридцать миль от Одессы, как нытье под капотом перешло в нудный вой, не утихший, когда она сбавила скорость до пятидесяти, потом до сорока пяти, до сорока. Фуры сигналят и обгоняют справа, ветер от них встряхивает её машину и норовит снести к осевой. И вдруг звук прекращается. Машина вздрагивает раз, словно стряхнув с себя неприятности, и едет дальше – пятьдесят миль в час, пятьдесят пять, шестьдесят.

В ответ на это требование Губернатор Западной Области освободил Акинтолу от его обязанностей, поручив некоему стороннику Аволово по имени Адегбенро сформировать новое правительство Области. Тогда Акинтола достаточно окольным путем апеллировал к Федеральному премьеру. В Западной палате Законодательного Собрания он и его сторонники устроили драку. В конце концов полиции пришлось разгонять их при помощи слезоточивого газа. В Лагосе обладавший большинством премьер Балева смог, несмотря на протесты Аволово, при поддержке этого самого большинства, протолкнуть предложение об объявлении чрезвычайного положения в Западной Области.

После чего Балева назначил туда администратора с правом производить аресты и временно отстранил губернатора. Как бы по счастливой случайности, этим администратором стал один из друзей Балевы.

Солнце глядит на неё, плосколицее, мягкое. Сейчас Дебра Энн, наверное, уже обыграла всех соседских девочек в баскетбол. Или сидит на трибуне, ищет в рюкзаке сэндвич, который положила ей Джинни. Или идет домой, стуча баскетбольным мячом по тротуару. Года два еще Д.Э. будет хорошей. Она взяла лучшее от обоих родителей: от паренька, который был квотербеком во втором составе, и от девушки, любившей Джони Митчелл – двух юнцов, почти незнакомых, перепивших «Джека Дэниелса» на школьных танцах и поехавших через нефтяной участок в самую сильную мокрую метель 1966 года, – история обычная, как пыль на оконном стекле.

Посаженные под домашний арест Аволово, Адегбенро и Акинтола поспешно сформировали новую партию — Объединенную Народную Партию (ОНП).

Следующим шагом противников Аволово было назначение расследования по фактам коррупции в Западной Области. Это было полезное оружие, да и доказать коррупцию было совсем нетрудно как на Западе, так и в любом другом месте.

Какая женщина сбегает от мужа и дочери? Такая, которая понимает, что мужчина, делящий с ней ложе, – мальчик и навсегда останется мальчиком, от которого она забеременела. Такая, которой непереносима мысль, что когда-нибудь придется сказать дочери: пусть это всё послужит тебе уроком. Такая, которая верит, что вернется, как только подыщет место, где можно осесть.

Коррупция в общественной жизни не является чем-то новым; она существовала и при англичанах, но ошеломляюще расцвела после Независимости. От тех 10 %, которые министры обычно требовали от иностранных фирм, прежде чем предоставить им выгодные контракты, получения акций компаний, которые затем получали преимущества в налоговом обложении, до открытого подкупа судейских чиновников Туземного суда и полиции — все это было в порядке вещей. Немногие министры у власти не извлекали из этой власти все возможные выгоды; отчасти, конечно, из простой алчности, а отчасти и потому, что любой влиятельный человек должен был содержать большую свиту, организовывать свои перевыборы и осыпать благодеяниями свой родной город.

* * *

Наряду с простой денежной коррупцией существовали — непотизм, бандитизм и махинации на выборах.

Подумать если – у певцов кантри-энд-вестерн, этих поставщиков печальных песен и баллад об убийствах, где хорошая женщина становится на кривую дорожку и получает по заслугам, – нет у них ничего о бабушке и, как выясняется, о Джинни.

Комиссии Кокера не потребовалось много усилий, чтобы доказать, что имела место широкая перекачка государственных средств (главным образом при посредничестве контролируемого правительством Совета по торговле и «Нэшнл инвестмент энд пропертиз Компани») в партийную кассу, а оттуда частным лицам. Вождь Аволово и один из его заместителей — вождь Энтони Энахоро получили свою долю сомнительной рекламы во время этого расследования, что позволяет понять, каково на самом деле их отношение к той ответственности, что выпадает на долю государственных деятелей. Оба они сегодня снова занимают высокие посты в нигерийском правительстве.

Год был 1958-й, и родители Джинни умерли меньше года назад. Бум уже начал спадать, в город наезжало меньше чужих, меньше буровиков и подсобных рабочих, чтобы потратить здесь свои заработки и побузить, но Джинни была еще мала и держалась за бабушкину руку, без особых оснований, так, на всякий случай. Они шли в аптеку, срезав по лужайке перед муниципалитетом, – еженедельный поход за таблетками для дедушки и, может быть, лакричной тянучкой для Джинни. Было начало лета, ветер иногда затихал на минуту-другую, солнце еще мирно грело им лица, когда они остановились посмотреть на просвечивающие узкие листья пеканов. И чуть не споткнулись о женщину, спящую в траве, свернувшуюся, как старый щитомордник.

Комиссия Кокера установила, что за период от установления местного самоуправления в 1956 году и до начала расследования 1962 года в сейфы Группы Действия попали 10 миллионов фунтов — сумма, равная 1/3 национального дохода за этот же период. Однако было выяснено, что вождь Акинтола, как то ни странно, который был премьером с 1959 года, когда Аволово избирался в Федеральную Палату представителей в Лагосе, не был замешан в этих злоупотреблениях.

Джинни так это запомнила: она нюхнула воздух, пахло мочой и перегаром. Она посмотрела на босые ноги дамы. Ярко-красный лак облупился на пальцах ног, юбка задралась над костлявыми коленями. Острая ключица подымалась и опускалась, тонкий шрам на шее напомнил Джинни о карте штата, висевшей в первом классе. Почему-то захотелось разбудить её и сказать: Леди, у вас шрам на шее похож формой на реку Сабин. Он чудесный. Но бабушка стиснула её руку и потащила прочь, а губы у бабушки сжались в ниточку. Эту, сказала она, хорошо заездили, до мыла.

Остается под вопросом, могли ли быть возбуждены по результатам работы Комиссии какие-либо преследования по суду против главных членов клики Аволово. В любом случае это дело было отодвинуто на задний план другими событиями уже к концу 1962 года. Аволово и Энахоро вместе с другими были обвинены в государственной измене.

Процесс, продлившийся 8 месяцев, был крайне запутанным. Обвинение утверждало, что Аволово и Энахоро ввозили оружие и занимались подготовкой добровольцев для осуществления переворота 23 сентября 1962 года, в результате которого должны были быть арестованы генерал-губернатор, премьер-министр и другие ведущие государственные деятели, а сам Аволово, взяв власть, провозгласил бы себя премьер-министром Нигерии. Защита утверждала, что сама атмосфера страха и жестокости, царившая на Западе со времени установления Независимости, делала подобные меры предосторожности весьма желательными. Аволово приговорили к 10 годам тюрьмы, срок, сниженный до 7 лет после апелляции, а Энахоро после его репатриации из Англии и последующего отдельного процесса, к 15 годам (после апелляции — 10). Апелляционным судьей, сократившим срок Энахоро, был сэр Льюис Мбанефо, который стал впоследствии Главным судьей Биафры. Судья и заключенный снова встретились на мирных переговорах в Кампале в мае 1968 года, где каждый из них возглавлял делегацию своей страны.

Джинни много дней раздумывала над смыслом этих слов. Иногда ей нравилось вообразить, что эта дама оседлана и хочет пить, её платье замялось под шерстяным потником, в зубах удила, пот течет между глаз, а на ней старый наездник, и скачут по полю нефтяных вышек. А иногда вспоминала, как женщина лежала, свернувшись под пеканом, и ногти на ногах были точно такого красного цвета, как у игрушечного фургончика, который она возила по двору. Бабушка оттащила её от спящей почти так же торопливо, как от дедушкиного сарая, когда бык стал залезать на корову.

Это дело позволило Акинтоле укрепить свои позиции в Западной Области, несмотря на то, что в мае 1963 года Тайный Совет в Лондоне постановил, что его отстранение от должности премьера, по инициативе губернатора, было действительным. Покровитель Акинтолы Федеральный премьер Балева назвал решения Юридического комитета Тайного Совета «ошибочными и не имеющими связи с действительностью». В этом же году апелляции в Тайный Совет были отменены — и еще одна гарантия стала достоянием истории.

Если бы бабушка не была так занята, не было бы у неё дел выше головы – с Джинни, с пылью, со стиркой мужних рубашек, перепачканных нефтью, Джинни, может, и спросила бы её, почему она так сказала. Но молчала об этом и вспоминала две костлявые коленки, извилистый шрам на горле женщины, спавшей в тени пекана. Для Джинни женщина была красивой. И такой осталась.

Процесс Аволово своей скандальностью на завершающей стадии соперничал в то время с подтасовкой результатов национальной переписи. Результаты предыдущей переписи 1953-54 годов были во многом поставлены под сомнение предположением, что она проводилась в целях налогового обложения, и поэтому многие, особенно на Востоке, умудрились избежать подсчетов. Следовательно, полученная тогда общая цифра в 30,4 миллиона населения для всей Федерации была занижена скорее всего процентов на десять. Перепись же 1962 года все сочли связанной с уровнем политического представительства, и — как следствие — по всем регионам цифры были гораздо выше, особенно на Востоке. Перепись 1962 года обошлась в 1,5 миллиона фунтов, а ее результаты никогда не публиковались. Подразумевалось, что они имели целью показать, что население Северной Области за 8 лет выросло на 33 % до 22,5 миллионов человек, тогда как в Южной Области эта цифра составляла 23 миллиона человек, или рост на 70 %. Таким образом население Нигерии оценивалось в 45,5 миллионов человек. Господин Дж. Уоррен, англичанин, руководивший 45 тысячами счетчиков, которые пересчитывали людей по головам, отбросил цифры южан как «фальшивые и непомерно высокие». Это решение пришлось по душе сардауне Сокото, которого совсем не обрадовал тот факт, что население Юга по всей очевидности на 1/2 миллиона превосходит население Севера. Говорят, что когда ему показали результаты переписи, он с отвращением порвал листы и приказал Балеве начать все сначала. В 1963 году провели новую перепись, на этот раз без помощи скептически настроенного Уоррена.

* * *

Может это было и к лучшему, потому что его хватил бы удар, если бы он увидел, как под личным наблюдением Балевы готовили новый пакет данных. В одно прекрасное утро февраля 1964 года нигерийцы проснулись и узнали, что их теперь 55,6 миллионов человек, из которых примерно 30 миллионов живут в Северной Области.

Через несколько миль после месторождения Слотер-Филд буровые вышки и качалки сменяются пустыней. За Пекосом дорога идет с подъемами и спусками. Горизонт зазубренный, земля коричневатая и неровная. Как пустынно здесь. Как красиво.

В предыдущем году Уоррен отказался признать достоверность подсчетов в Южной Области по нескольким причинам, среди которых не последним было то, что тогда они показывали количество взрослых мужчин в три или четыре раза больше, чем было указано в налоговых ведомостях, и больше детей в возрасте до пяти лет, чем могли бы родить все женщины детородного возраста вместе взятые, при условии, что они рожали бы непрерывно в течение пяти лет. В этом же году Уоррен согласился с данными по Северу, потому как они были примерно в пределах разумного и показывали годовой прирост населения в 2 % по сравнению с предыдущей переписью.

Джинни держит обе руки на руле, то и дело посматривает на указатель температуры. Она останавливается на заправке в Ван-Хорне, сидит в кабине, руки на руле, пока заправщик наполняет бак и моет окна. С повисшей в губах сигаретой проверяет давление в шинах и спрашивает, нужно ли ей что-то еще. Комбинезон на нем такого же серого цвета, как глаза Дебры Энн, а на грудном кармане нашивка «Галф-ойл». Нет, спасибо, говорит она и дает ему пять долларов.

Если в 1962 году Север был застигнут врасплох, то в 1963 он был начеку. Резко увеличив свое население за один год с 22,5 миллионов до цифры, чуть меньшей 30 миллионов, он умудрился заиметь уровень рождаемости, равный 24 % в год. Юг, в чьи данные Уоррен не смог поверить в 1962 году, снова увеличил население с 23 до 25,8 миллионов человек. Остряки-эмигранты задавали вопрос: не входят ли в это число овцы и козы; а нигерийские политики яростно обвиняли друг друга, причем каждый из них отказывался верить цифрам противоположной стороны. Население укрепилось во мнении, что вся эта затея была еще одним «жульничеством», и, может быть, было не так уж и неправо. По более реалистическим и сдержанным оценкам население Нигерии на конец мая 1967 года составляло 47 миллионов человек, из которых около 13,5 миллионов (включая и огромный приток беженцев) пришлось на долю Биафры, объявившей в конце этого месяца о своем отделении.

Он показывает на заднее сиденье. Вы забыли вернуть книгу в библиотеку перед отъездом. Джинни оборачивается и видит «Искусство в Америке» среди конфетных оберток и рядом контрольную Дебры Энн по правописанию; с отметкой, «отмененный» и «злоупотребление» – с ошибками.

Скандал с переписью постепенно уступил место всеобщей стачке 1964 года. И все это время, вплоть до первого военного переворота января 1966 года, в Среднем Поясе, в местах традиционного проживания народа Тив, непрерывно бушевали восстания. Этот сильный, независимый, но довольно отсталый народ очень давно и шумно требовал создания государства Среднего Пояса, где их интересы представлял бы Объединенный Конгресс Среднего Пояса. Но если лидеры СНК не особо возражали против выделения в 1963 году Среднего Запада из Западной Области, в качестве дома для меньшинств, не относящихся к Йоруба, то теперь они, напротив, совершенно не видели необходимости оказать подобную услугу народу тив, понимая, что в политическом смысле те могут считаться северянами. В результате на подавление восстаний Тивов, начавшихся вскоре после предоставления Независимости, была брошена армия, которая и оставалась в этом регионе вплоть до военного переворота 1966 года. Большинство частей этой армии состояло из солдат набиравшейся преимущественно на Севере I Бригады. Некоторые ее офицеры возражали против использования армии для подавления гражданских беспорядков, однако остальные полагали, что добьются благосклонности своих северных политиков, если в подавлении диссидентов будут большими роялистами, чем сам король. Однако, чем жестче обходились с Тивами, тем яростнее они наносили ответные удары; и к 1966 году, по оценкам независимых наблюдателей, в этих беспорядках было убито около 3 тысяч человек, факт, который скромно скрыли от мирового сообщества.

Среди скотных дворов перед Эль-Пасо она наглухо закрывает окно – глаза щиплет от аммиачного запаха, проникающего через вентиляцию. Она в десяти милях от границы с Нью-Мексико, так далеко от дома она никогда не бывала.

Вскоре после всеобщей забастовки состоялись всеобщие выборы 1964 года. Десятилетний союз СНК и НСНГ был уничтожен сэром Ахмаду Белло, который без обиняков заявил, что «Ибо никогда не были подлинными друзьями Севера и никогда ими не будут». После чего он объявил о заключении союза с Акинтолой, который теперь верховодил в Западной Области. Наиболее вероятно, что Белло, понимая, что для того, чтобы удержать своего «лейтенанта» у власти в Лагосе, будет необходим еще один союзник в лице какой-нибудь из южных партий, счел Акинтолу, бывшего по уши в долгах, более податливым союзником, чем Окпара. Таким образом Акинтола объединил свою партию с НК сардауны и образовал Нигерийский Национальный Союз (ННС), не оставив НСНГ иной возможности, кроме как объединиться с остатками Группы Действия, с теми, кто оставался верен арестованному Аволово. Соединившись, они образовали новую партию — Объединенный Великий Прогрессивный Союз (ОВПС).

* * *

Выборная кампания была настолько грязной, насколько возможно, или, по крайней мере, так считали тогда, пока Акинтола не превзошел сам себя на следующий год во время выборов в Западной Области. На Западе лозунги ННА были откровенно расистскими по тону, в них особенно делался упор на якобы существовавшее «засилье Ибо», а литература, распространявшаяся во время выборов, отчасти напоминала антисемитские призывы в довоенной Германии. Доктор Азикиве, бывший президентом Федерации с 1963 года, понапрасну призывал к проведению честных выборов, предостерегая против опасности племенной дискриминации. На Севере кандидатов ОВПС, когда те пытались проводить предвыборную кампанию, избивали и преследовали партийные головорезы СНК. Как на Севере, так и на Западе кандидаты ОВПС жаловались, что им не давали зарегистрироваться; однако, даже если это и удавалось сделать, то все равно их оппоненты из ННС проходили как «единственные кандидаты». Вплоть до самой последней минуты было непонятно, состоятся ли хоть какие-то выборы. В конце концов они все-таки состоялись, но ОВПС их бойкотировал. Вполне понятно, что в результате победил ННС.

Красота! Красота не для таких людей, как мы, говорила бабушка, когда Джинни пыталась объяснить, почему ей нравится сидеть и рассматривать картинки. Ты бы лучше смотрела на то, что вокруг тебя, говорила старуха. Если хотела проводить жизнь, думая о таких вещах, надо было раньше подумать – или родиться где-нибудь в другом месте. Может быть, это и так, но цена больно велика, и, может быть, Джинни не согласна выбирать между миром и дочерью, потому что ясно: либо одно, либо другое.

Президент Азикиве, весьма недовольный происшедшим, тем не менее поручил Балеве сформировать национальное правительство на широкой основе, и таким образом был предотвращен кризис, который мог бы расколоть Федерацию еще в 1964 году. В конце концов, в феврале 1965 года, с запозданием были проведены федеральные выборы в Восточной Области и на Среднем Западе, где очень многие голосовали за ОВПС. Окончательные итоги выглядят следующим образом: 197 — за Национальный Союз и 108 — за ОВПС.

Едва замяли этот скандал, как началась подготовка к ноябрьским 1965 года выборам в Западной Области, где Акинтола защищал свое премьерство, равно как и ужасающую репутацию своего правительства. Широкая непопулярность Акинтолы могла бы без сомнения привести к победе оппозиционного ОВПС, если бы выборы проводились честно. Это дало бы ОВПС контроль над Восточной Областью, Средним Западом (который они уже и так контролировали), Западной Областью и Лагосом. В результате такого подвига ОВПС получил бы преимущество в Сенате, даже при условии, что альянс Север — Запад продолжал бы контролировать Нижнюю Палату.

Когда вентиляторный ремень все же лопается на выезде из Лас-Крусеса, Джинни съезжает на тряскую обочину шоссе. Она выходит из машины, смотрит, как поднимается над пустыней луна, похожая на разбитый сердолик, и такой в ней страх, такое горе и тоска, что она не запомнит человека, с хрустом щебня остановившего свой грузовик позади её машины. Не запомнит слов на борту грузовика: «Гарза и О’Брайен, Буксировка и Ремонт», и как он принес ящик с инструментами и здесь же заменил ремень, – а она стояла, прислонясь к багажнику, смотрела на звезды и плакала беззвучно. И не запомнит, что он сказал, когда попыталась дать ему несколько долларов. Девушка, я не возьму с вас денег. Pues[7], счастливо.

По всей вероятности Акинтола знал об этом, так же как и о поддержке могущественного и безжалостного Ахмаду Белло на Севере и Балевы в качестве Федерального премьера. Уверенный в безнаказанности, он шел напролом с процедурой выборов, которая продемонстрировала, как ловко он сумел не упустить ни единой возможности повести себя непристойно.

* * *

ОВПС, сделавший вывод из Федеральных выборов, заранее зарегистрировал всех своих кандидатов, подкрепив регистрацию письменными аффидевитами, подтверждающими под присягой, что все 94 кандидата готовы участвовать в выборах. Тем не менее, 16 человек Акинтолы, включая и самого премьера, были объявлены «избранными в качестве единственного кандидата». Исчезали чиновники, занимавшиеся выборами; исчезали списки для голосования из полицейских участков, где они хранились; кандидатов задерживали; счетчиков убивали; в последнюю минуту вводились новые правила, о которых ставили в известность только кандидатов Акинтолы. Когда шел подсчет голосов, агентов и кандидатов ОВПС не допускали в места подсчета самыми разными методами, самым нейтральным из которых был комендантский час, произвольно устанавливаемый государственной полицией. Почти чудом уполномоченные по выборам, которые оставались на своих местах, объявили избранными часть кандидатов ОВПС. Были даны инструкции о том, что все результаты выборов должны поступать в секретариат Акинтолы, и ошеломленные радиослушатели услышали, как радио Западной Области по приказу Акинтолы передает одни данные, а радио Восточной Области — совершенно другие, предоставленные штаб-квартирой ОВПС, получившей их от уполномоченных по выборам.

По данным Западного правительства, 71 место получил Акинтола и 17 — ОВПС. Акинтоле было предложено сформировать правительство. ОВПС утверждал, что на самом деле они должны были получить 68 мест, но выборы были жульническими; утверждение, с которым наблюдателям нетрудно было согласиться. Адегбенро, лидер ОВПС в Западной Области, заявил, что он продолжит борьбу и сформирует свое собственное правительство. Его и его сторонников арестовали.

Она повидает сотни и сотни миль неба, прежде чем сумеет наконец остановиться. Флагстафф, Рино, недолгая и несчастная задержка в Альбукерке, которую старается забыть. Недели и месяцы ночевки в машине после дня уборки в чужих домах или вечера работы официанткой. Она проедет пустыню Соноры с оврагами и сухими руслами, впадающими в крутостенные каньоны. Будет сидеть над откосом Колорадского плато, покрытого первым снегом. Дорога, ведущая прочь, петляет так круто, что приходится остановиться и сдать назад, убедиться, что нет встречной, прежде чем повернуть.

Это послужило сигналом к окончательному уничтожению законности и порядка, если бы можно было утверждать, что они существовали до этого. Вдоль и поперек всей Западной Области вспыхивали бунты. Повсюду убивали, грабили, поджигали и калечили людей. На дорогах соперничающие банды головорезов валили деревья, останавливали водителей и допрашивали их о политической принадлежности. Неправильный ответ влек за собой ограбление или смерть. За несколько недель предполагаемое число убитых достигло одной-двух тысяч человек.

Будет бар в Рино, куда каждый вечер в девять часов приходит старуха и сидит до закрытия – морщинистые губы в помаде, ногти цвета крови, улыбка жесткая, скупая, неподдельная, как та, которую видит Джинни в зеркале по утрам. Всё это ей кажется красивым – небо, море, пьяницы и старухи, музыканты на станциях метро, музеи. Она увидит мосты, накрытые туманом, густые леса, темные, кишащие жизнью, с подпочвенной водой. У каждого места небо свое, и земля по большей части не такая бурая и плоская, как в Одессе, в штате Техас. Столько дикой красоты и зелени, но все время в сердце дыра размером в детский – девочкин – кулачок. Джинни заездит свой «Понтиак» до смерти и будет горевать по нему. Никогда, думает она, не полюблю я мужчину так, как любила мою машину. И когда люди, встреченные на пути, интересуются ею, когда хотят узнать её – некоторые будут любить её, и некоторых она полюбит, но не так сильно, как дочь, которая подрастает с каждым днем – без неё, – когда они спрашивают: «расскажи о себе» или «откуда ты родом», Джинни всякий раз не знает, что сказать. И всякий раз собирает вещи в машину и уезжает.

И вот в такой обстановке Балева, который в 1962 году так быстро объявил чрезвычайное положение из-за скандала в Западной палате Законодательного Собрания, теперь сохранял полное спокойствие. Несмотря на многократные призывы ввести чрезвычайное положение, распустить правительство Акинтолы и назначить новые выборы, он отказался сделать это, заявив, что у него «нет власти».

Могучая Федерация Нигерии разваливалась на глазах у иностранных наблюдателей, которые всего лишь несколько лет назад превозносили ее как самую большую надежду Африки. И однако навряд ли об этих событиях стало что-то известно за пределами страны. Правительство Балевы, озабоченное тем, чтобы соблюсти приличия, предложило Лагос в качестве места проведения Конференции стран Британского Содружества, намеченной на первую неделю января 1966 года для обсуждения вопроса о восстановлении законности и порядка в восставшей Родезии. Гарольд Вильсон с радостью принял участие в конференции. Пока премьеры Содружества пожимали друг другу руки и обменивались улыбками на бетонированных площадках перед ангарами международного аэропорта Икеджа, всего в нескольких милях от них десятками умирали нигерийцы, потому что армия двинулась против сторонников ОВПС.

Мэри Роз

Но даже армия не смогла восстановить порядок, и по настоянию генерал-майора Нигерии Джонсона Иронси, войска были выведены. Большинство простых солдат, которые в то время служили в Федеральной Армии, призывались из Среднего Пояса, иными словами, принадлежали они к племенным меньшинствам Севера. Этих солдат, особенно Тивов, которых в процентном отношении было больше всего, невозможно было использовать для подавления незатухающих восстаний тех же Тивов, потому что они вряд ли бы стали стрелять в своих сородичей. Кроме того, их было много и в тех армейских частях, которые располагались за пределами земель Тивов.

Сегодня ночью ветер дует так, как будто хочет что-то доказать. Среди ночи дочка приходит ко мне – опять страшный сон, – и я сразу отворачиваю одеяло, говорю: Здесь ты в безопасности, в городе нам безопасно. Забираю маленького из колыбельки и кладу с нами – правда, теперь его придется убаюкивать. Кровать просторная, дети и я, все помещаемся. У нас есть всё, что нам нужно.

По той же причине, по которой их нельзя было использовать в «Тивленде», не было от них пользы и на Западе. Они симпатизировали не режиму Акинтолы, ибо не он ли был союзником и вассалом сардауны Сокото, палача их земли? Они больше сочувствовали восставшим, поскольку сами находились примерно в таком же положении по отношению к группе Сокото — Акинтола.

Слава богу, телефон зазвонил, когда дети уже крепко спят. Я беру трубку и слушаю. Хочу запомнить их голоса, на случай, если встречу их на улице, в магазине, в суде. Мужские и женские, молодые и старые, они говорят примерно одно и то же. Будешь свидетельствовать за эту мокрицу? Её словам поверишь больше, чем его?

Ко второй неделе января стало ясно, что что-то должно произойти. Попытки нынешнего нигерийского военного режима представить все случившееся исключительно как заговор Ибо не учитывает, что в такой обстановке неизбежна либо анархия, либо какой-то демарш со стороны армии.

Чем пьянее они, тем противнее. Я врунья и предательница. Они знают, где я живу. Я гублю жизнь парню, потому что у девки не получилось, как хотела. Я дам показания против одного из наших ребят в пользу сучонки – или еще какое грязное слово найдут. Язык этот я слышу всю жизнь и не обращала внимания, но теперь он мучает слух.

Ночью 14 января на Севере, Западе и по федеральной столице Лагосу группа молодых офицеров нанесла удар. Через несколько часов Сокото, Акинтола и Балева были мертвы, а с ними умерла и Первая Республика.

Сегодняшний звонит ночью, сильно под газом. Ты целуешь свою маму этим ртом? спрашиваю, когда он умолкает, чтобы отдышаться или глотнуть пива. И кладу трубку. Когда телефон звонит снова, я лезу рукой за тумбочку и выдергиваю вилку. Часы в приемнике показывают красными цифрами час тридцать, бары только что закрылись.

При провозглашении независимости Нигерии Британия с удовлетворением заявила о своей уверенности в возможности успешного осуществления этого эксперимента. Теперь Британия не могла избежать большой доли ответственности за его провал, ибо Нигерия была главным образом британским, а не нигерийским экспериментом. В течение многих лет восприятие Нигерии со стороны политиков Уайтхолла было основано на решительном отказе признать реальность, упрямой убежденности в том, что при достаточных подтасовках и объяснениях факты можно будет подогнать под теорию, а также стремлении «замести под ковер» все то, что могло бы дискредитировать мечту. Таково их отношение и по сей день.

Не уснула. Подтягиваю одеяло на детях, кладу подушку между маленьким и краем кровати. В кухне и в гостиной свет уже горит, но иду по дому и зажигаю везде: в спальне Эйми, в ванной, в прихожей. В комнате маленького не зажигаю – там возле пеленального стола и так горит ночничок. В гостиной я отодвигаю мою новую штору и проверяю раздвижную стеклянную дверь на задний двор. Новая парадная дверь не подогнана к дверной коробке – проверяю и её. Как-то ночью на прошлой неделе я легла спать в уверенности, что она заперта, но в два часа, когда встала в уборную и проверила маленького, дверь была распахнута. Остаток ночи я просидела на кухне с чашкой кофе. Старая Дама лежала у меня в ногах, как верный пёс. Открываю дверь – убедиться, что лампочка на веранде не перегорела, – и плотно закрываю, запираю, проверяю ручкой, заперлась ли, проделываю это еще раз.

Провалившийся переворот

Ветер перебегает от окна к окну, словно зверек точит коготки о сетку. На ранчо ты слышишь этот звук и думаешь, там опоссум или броненосец. Здесь, в городе, можно подумать, белка или чья-то кошка. Последнее время ветер наводит меня на мысли о животных, которых нет здесь уже сто лет – о пантерах и волках, – или о смерче, который поднимет моих детей на немыслимую высоту и бросит на землю. Включаю прогноз погоды, стою на кухне с сигаретой, пью пиво из банки – Роберт хранит их здесь. Мое пиво, Мэри Роз, говорит он. Человек не хранит вещи в своем доме. Я наклоняюсь над раковиной и выдуваю дым в слив. Роберт платит аренду, но я не считаю, что дом – его. Он принадлежит мне и моим детям.

На первые две недели нового 1966 года возможно намечались два переворота. Данные о том из них, что так и не был осуществлен, главным образом косвенные, но весьма правдоподобно выглядят утверждения, что переворот 15 января помешал другому перевороту, намеченному на 17 января.

На прошлой неделе мне показалось, что видела стоявший на улице грузовичок Дейла Стрикленда, а потом его же на парковке перед залом бинго «Страйк-ит-рич». Вчера увидела его на дворе у миссис Шепард, стоял и смотрел на мой дом. И в других местах его видела. Но он же в тюрьме. Я звоню туда каждое утро и потом днем – убедиться, что он не сбежал, что судья не выпустил его под залог.

Этот второй переворот планировалось начать с установления непродолжительного террора на территориях дельты Нигера в Восточной области, где главным действующим лицом должен был стать некий студент университета в Нсукка — Исаак Боро, которого снабдили необходимыми для этого средствами. Премьер-министр Балева получил бы возможность объявить на Востоке чрезвычайное положение. Одновременно с этим, если верить тому, в чем их обвиняли на Западе, части, возглавляемые офицерами-северянами, должны были осуществить «жестокий блицкриг» против оппозиционных элементов, а точнее против ОВПС, в этом районе. Действуя таким образом по двум направлениям, они уничтожили бы ОВПС как партию оппозиции, заново укрепили позиции Акинтолы в управлении районом, население которого теперь его ненавидело, и позволили бы партии сардауны — НПС осуществлять верховный контроль в Нигерии.

И Глорию Рамирес вижу. Вчера утром постучалась ко мне Сюзанна Ледбеттер с тарелкой печенья, и я несколько секунд стояла, взявшись за ручку, думала, что там может быть Глория, не девушка – обломок крушения. А днем вчера миссис Шепард прислала ко мне дочку Джинни с запеканкой – третью за три недели прислала старая нетель, я их сразу в мусорное ведро отправляю, – и я стояла, моргала несколько секунд, глядела на высокую темноволосую девочку у меня на пороге. Дебра Энн очень похожа на мать – высокая, широкоплечая, с темно-каштановыми волосами и серыми глазами – кажется, они смотрят сквозь тебя. Я знала твою маму в школе, сказала я. Однажды она помогла мне в очень тяжелый день. Я беру у неё тарелку, благодарю и мягко закрываю дверь. Глория могла быть любой из наших девочек, думала я и сидела в прихожей, плакала, пока не подошла Эйми и не встала надо мной. Тебе грустно? спросила она. Да нет, я сказала, нет, потому что она моя дочь, еще ребенок. Она спросила, не позвонить ли нам бабушке, моей матери, чтобы, может быть, приехала, помогла нам. Ни в коем случае, сказала я. У бабушки и так хлопот полон рот. Я напомнила ей, что на бабушке два моих младших брата, все еще живут дома, и папа мой работает, развозит воду по всему западному Техасу, и трое детей моего брата, который бурит нефть в Южной Америке. Если бабушку позовем, я говорю, она подумает, что стряслось что-то. Со своими делами разберемся сами.

Достоверность этим предположениям придает тот факт, что заранее были проведены некоторые кадровые перемещения. 13 января сэр Ахмаду Белло, совершавший паломничество в Мекку, вернулся в свою северную столицу Кадуну. На следующий день состоялась его секретная встреча с прилетевшим на один день на Север Акинтолой и бригадным генералом Адемолегуном — сторонником Акинтолы, который командовал I Бригадой и был родом с Запада. Предварительно Федеральный министр обороны (северянин и член СНК) приказал командующему армией генерал-майору Иронси взять отпуск сразу за несколько лет. Генеральному инспектору полиции Льюису Эдету, еще одному выходцу с Востока, также было приказано уйти в отпуск. Его заместитель Робертс, который был родом с Запада, был отправлен в досрочную отставку и заменен альхаджи Кам Салемом (Хауса), который с 17 января должен был полностью взять под контроль федеральную полицию. Доктор Азикиве находился на лечении в Англии. Если это был заговор, то провалился он потому, что его опередил контрпереворот, в тайне задуманный группой младших офицеров, которые в основном, но не исключительно, были родом с Востока.

А что за девочка приходила? Эмми наблюдала из кухонного окна.

Не знаю, соврала я. Какая-то девочка из соседских.

Она, по-моему, моя ровесница. Симпатичная?

В Кадуне группу возглавлял большой идеалист, симпатизировавший левым, майор Шуквума Нзеогву, Ибо из Среднезападной Области, который всю жизнь прожил на Севере и говорил на языке Хауса лучше, чем прирожденный Ибо. Вечером 14 января этот блестящий, но ненадежный старший преподаватель Нигерийского военного колледжа в Кадуне вывел небольшой отряд курсантов, в основном Хауса, из города, якобы для рутинных тренировочных занятий. Когда они подошли к великолепной резиденции сэра Ахмаду, Нзеогву объявил курсантам, что они пришли сюда, чтобы убить сардауну. Никто не возражал. «У них были пули… если бы они не были согласны, то могли убить меня, — « сказал он позднее. Они взяли штурмом ворота, убив трех охранников сардауны и потеряв одного из своих. Оказавшись за внутренней оградой, они сначала обстреляли дворец из миномета, потом Нзеогву бросил в главный вход ручную гранату, но подошел при этом слишком близко и повредил руку. Ворвавшись во дворец, они убили сардауну и двух или трех его слуг. В другом месте в Кадуне другая группа ворвалась с боем в дом бригадного генерала Адемолегуна и убила его и его жену, лежавших в кровати. Третья группа убила полковника Шодеинде (Йоруба), заместителя командира Военного Колледжа. На этом кровопролитие на Севере закончилось.

Не знаю, Эйми. Выглядит высокой для своих лет, с широкой костью.

Не хочу, чтобы дочь заводила друзей. Заведет друзей – захочет бегать по всему району, а я не могу её отпускать. Я не говорю ей, что Дебра Энн Пирс – копия своей мамы, тихой задумчивой девочки, вечно с книгой в руке. Не говорю ей, что не могу соединить ту девочку-подростка, которая стояла со мной на школьной парковке, с женщиной, бросившей дочь.

15 января во второй половине дня Нзеогву выступил по радио Кадуны. Он сказал: «Наши враги — это политические спекулянты, жулики, люди, занимающие высокие и мелкие посты, вымогающие взятки и требующие свои 10 %, те, кто хочет, чтобы страна навечно осталась раздробленной, лишь бы они могли сохранить свои должности министров хотя бы и в пустыне, трейбалисты, непотисты, те, кто выставляет напоказ дутое величие страны перед международным сообществом».   Впоследствии, в частной беседе он сказал: «Нашей целью было не воевать, а изменить страну, сделать ее такой, чтобы мы с гордостью могли назвать ее своим домом… На этом этапе мы совершенно не помышляли о племенных различиях».  

Эйми прыгала с ноги на ногу, подскакивала, как теннисный мячик. Можно я выйду, спрошу, хочет она покататься со мной на велосипеде?

В Лагосе переворот был осуществлен майором Эммануэлем Ифеаджуаной, молодым Ибо, который ранее уже вкусил славы, выступая на легкоатлетической арене. Через несколько часов после наступления темноты он приехал в Лагос в сопровождении нескольких грузовиков с солдатами из казарм в Абеокуте. Небольшие отряды рассыпались по городу, каждый к своей цели. Трое старших армейских офицеров родом с Севера — бригадный генерал Маймалари, командир II Бригады; подполковник Пам, Генеральный адъютант армии, и подполковник Ларгенма, командир IV Батальона, были убиты. Первые двое в своих домах, а третий в отеле Икой, где он жил. Майор Ифеаджуана лично занялся политиками. Премьер-министр Балева был арестован в своем доме. Его, связанного, затолкали в «Мерседес»    и заставили лечь на пол. Министр финансов, вождь Фестус Окотие-Эбо, уроженец Среднего Запада, который стал символом коррупции и продажности даже в нигерийской политике, был застрелен у себя дома, и его тело было брошено в кузов «Мерседеса».   Военные также пришли и за доктором Кингли Мбадиве (Ибо), министром торговли, но он умудрился уйти через сад и спрятаться в пустом доме отсутствовавшего президента Азикиве. Это было единственное место, которое солдатам и в голову не пришло обыскать. В Лагосе этой ночью последней жертвой стал еще один Ибо, майор Артур Унегбе, квартирмейстер армии. Он был застрелен в казармах в Икедже за отказ отдать восставшим ключи от оружейного склада.

На улице? Я положила руку ей на макушку, чтобы перестала прыгать. Может быть, через месячишко, сказала я. Ведь у нас тут всё есть, что нам нужно?

Мне скучно, сказала она, и я пообещала, что позовем кого-нибудь на её день рождения в августе. Если купим духовое ружье, как ты просила, может быть, она сама придет, и постреляете по банкам на заднем дворе.

В Ибадане, столице Западной Области, первой целью, конечно, стал ненавистный Акинтола. Солдат, окруживших его дом, встретил автоматный огонь. У премьера был свой частный арсенал. После штурма дома, во время которого было убито трое солдат, тяжело раненного Акинтолу выволокли наружу и прикончили. Где-то в другом месте в Ибадане был арестован его первый заместитель, вождь Фани-Кайоде. Когда его потащили солдаты, он воскликнул: «Я знал, что придет армия, но никогда не думал, что это будет так!»

Мама, но ведь только июнь еще! Дочь сказала это так, словно я живу до сих пор в феврале, ни месяца не помню, ни числа.

С девочками еще успеешь познакомиться, а у нас с тобой – я взяла в ладони её бледные мягкие щеки и заглянула в её голубые глаза – сколько времени нам с тобой осталось пожить вместе? Тебе скоро десять.

Мне будет первое двузначное число, сказала она.

Пока что переворот шел более-менее по плану. Если бы восставшие офицеры объединились, то к рассвету они могли бы уже заявить, что контролируют столицы Северной и Западной Областей, а также Федеральную столицу Лагос. Город Бенин, столица крошечной Северо-Западной Области, казалось, выпал из их планов, и не без причины. Средний Запад можно было захватить и позже.

Я не дам тебя в обиду, Эйми, – сказала я. Никогда не дам тебя в обиду.

Ни сегодня, ни завтра?

С тех пор, как мы переехали в город, это стало у нас таким маленьким ритуалом. Я говорю: не дам тебя в обиду, а Эйми отвечает: Ни сегодня, ни завтра? Но в тот день она нахмурилась, как будто собиралась спорить. Тут захныкал маленький, явно готовясь разреветься. Это был удобный повод выйти из комнаты.

Даже очевидцы и участники событий расходятся в мнениях о том, что же конкретно пошло не так. Можно только попытаться набросать нечто вроде более или менее связного отчета, основываясь на различных впечатлениях. Майор Ифеаджуана и его друзья-заговорщики в Лагосе вроде бы отправились обратно в Абеокуту, выбросив по дороге из машин тела Балевы и Окотие-Эбо. Еще и до сих пор считается, что Балева был застрелен, хотя один очевидец поклялся, что тот умер от сердечного приступа. Тела были найдены через неделю на дороге в Абеокуту.

И сейчас слышу этот плач, голодный плач, и, хотя груди уже болят от одного этого звука, иду к нему. Через полчаса мы заснем, он – с моим соском во рту, Эйми – прижавшись к моей спине, ноги положив мне на щиколотки, рукой обхватив мне шею. Да, и сегодня и завтра. Всегда.

Ифеаджуана и его соратник в Лагосе майор Дэвид Окафор, командир Федеральной Гвардии, совершили глупейшую ошибку: уехали, не оставив вместо себя никого в Федеральной столице. Из-за этого, да еще после решительных действий главнокомандующего генерал-майора Иронси, заговор и провалился.

Когда я освобождаюсь от маленького и ухожу на кухню, на часах 5.30. Солнце взойдет меньше чем через час, могу посидеть, выкурить сигарету, пока он не проснулся. В прежнем доме, в пустыне, бывало, сидела на дворе, слушала, как возятся в кустах мелкие животные, а пустыня делается розовой, оранжевой и золотой. Один раз я видела, как пара кукушек-подорожников сообща убили и съели маленькую гремучую змею. Звуки там казались мне подлинными звуками мира – мир так и должен звучать. И чувство это жило во мне до того утра, когда в мою дверь постучалась Глория Рамирес. Даже вздохи качалок и шум грузовиков, везущих трубы по нашей земле, не мешали мне так, как здешние, городские звуки – гудки машин, крики, сирены и музыка из баров на Восьмой улице.

И в результате, когда вскоре после рассвета ибаданская группа вступила в Лагос, с телом Акинтолы и со связанным, но живым, вождем Фани-Кайоде на заднем сиденье машины, город уже перешел в другие руки. Ибаданская группа была арестована солдатами, верными Иронси, а Фани-Кайоде освобожден.

Полотенца в стиральной машине прокисли, на столе ножницы, цветные карандаши, обрезки цветного картона – остатки от последнего школьного проекта Эйми, диорамы битвы за Голиад. Я убираю их, пока заваривается кофе, и, уже сев, вспоминаю о ведре под каплющей раковиной в ванной. Вытащив ведро и вылив в ванну, на секунду останавливаюсь. Когда я мылась в ванне последний раз и красилась утром? Опускаюсь, сказала бы мать, – но ради кого прихорашиваться? Эйми и маленькому это все равно, а Роберт до сих пор видеть меня не может – зол, что открыла дверь и впустила девушку в дом. Винит её в наших неурядицах.

Церковь, в которой я выросла, учила нас, что за грех, если даже он случился только в твоем сердце, наказан будешь все равно. Милость никому из нас не гарантирована или, может, большинству из нас, и если надежда на спасение дает тебе силы бороться, ты должна надеяться, что грех, засевший в твоем сердце, как пуля, которую нельзя вынуть, не убив тебя, – не смертный грех. Церковь была не щедра на милость. В дни после этого преступления, когда я пыталась объяснить Роберту, что у меня на сердце, когда говорила, что согрешила перед этой девочкой, предала ее в душе, он сказал, только в том мой грех, что открыла ей дверь, не подумав сперва о своих детях. Настоящий грех, сказал он, это когда люди позволяют своим дочерям болтаться всю ночь на улице. С тех пор смотреть на него сил нет.

Тем временем Ифеаджуана и Окафор осознали, что у них нет офицера, который мог бы заняться Энугу, столицей Восточной Области и последним из четырех городов, которые они хотели взять под свой контроль. Тогда они сами с несколькими солдатами отправились в 400-мильный переезд на «Мерседесах»    и «Фольксвагенах»    через всю страну к Энугу. Основной довод в пользу того, что переворот 15 января был делом рук исключительно Ибо, которые хотели установить свое господство над всей Нигерией, звучит так: в Энугу не было никакого переворота. Доказать это утверждение нечем. Части I Батальона гарнизона Энугу в 2 часа ночи подошли ко Дворцу премьера, окружили его, но на штурм дома и его обитателей не пошли, а ждали приказа. Командир батальона подполковник Адекунле Фаджуйи (Йоруба) был на курсах, его заместитель майор Дэвид Эджоор (со Среднего Запада) был в Лагосе. Войска, которые вовсе и не состояли целиком из Ибо, как об этом говорили, — там было много пехотинцев из Среднего Пояса, Северной Области, — сидели на корточках и до восхода ожидали приказов. Тем временем Ифеаджуана и Окафор мчались через всю страну, чтобы отдать эти приказы.

Помощник шерифа забрал Стрикленда без сопротивления. Когда Эйми позвонила шерифу, она наговорила дежурному с три короба и про девушку, которая сидит напротив неё за столом в кухне, и про мужчину за окном. Где сейчас этот человек? спросил дежурный и, услышав, что на дворе с её мамой, поднял тревогу. Помощник шерифа подошел к молодому человеку и приставил к груди ему револьвер. Сынок, сказал он, не знаю, глупый ты или сумасшедший, только убери с лица дурацкую свою улыбку. Ты вляпался в серьезную историю.

Помощник шерифа не ошибся. Новый районный прокурор Кит Тейлор предъявил ему обвинение в изнасиловании с отягчающими обстоятельствами и в покушении на убийство. Секретарь мистера Тейлора Амелия звонит мне каждые несколько дней, сообщает о новой отсрочке судебного разбирательства и задает вопросы о Глории. Знала ли я её раньше? Что она мне сказала? Угрожал ли мне Дейл Стрикленд?

Ни один человек не сделал больше, чтобы сорвать переворот, чем генерал-майор, командующий армией Иронси. Ибо, родом из Умуахьи, он поступил в армию солдатом, когда еще был мальчиком, и постепенно поднимался по ступеням армейской карьеры. Это был крупный шумливый человек, законченный тип профессионального солдата, который знает, в чем его долг и не потерпит никаких глупостей.

Идите в дом и приведите её мне, сказал он. Прямо сейчас. Не разбудите мужа, который спит наверху, который не спит наверху, и его даже в доме нет. Иди туда, Мэри Роз, возьми девочку за руку, поставь на две ноги и веди сюда.

И я была готова это сделать.

Кажется и он тоже должен был умереть этой ночью. Сначала Иронси был в гостях на вечеринке у бригадного генерала Маймалари, а потом отправился на отшвартованный в доках Лагоса почтовый пароход «Ореол»,   где тоже веселились. Когда после полуночи Иронси вернулся домой, там трезвонил телефон. Это был полковник Пам, который сказал Иронси, что что-то затевается. Буквально через несколько минут Пам был мертв. Едва Иронси успел положить трубку, как вошел его шофер, молодой солдат-Хауса, и сообщил, что по улицам продвигаются войска. Иронси действовал быстро.

Когда наступает утро, я обхожу дом и везде выключаю свет. Роберта хватит удар, когда увидит, сколько нагорело. Нам не по карману снимать дом в городе, скажет он, особенно в этом году. У нас уже есть дом. Да, но он там, я говорю, и ты хотел перевезти нас в город еще до того, как это случилось, и тогда Роберт напомнит мне, что раньше я любила наш дом и что сейчас ему нельзя быть вдали от стада. На те три дня, когда я рожала сына и отлеживалась, он оставил ранчо на работника, а тот ушел работать на нефтяной участок. У коров в открытых ранках кишели личинки мясных мух, и в ушах, и даже в гениталиях. Роберт потерял пятьдесят голов скота. Годовая прибыль псу под хвост, повторяет он каждое воскресенье, когда приезжает в город с мешочком конфет для Эйми и цветами для меня.

Я говорю, спасибо. Ставлю их в воду, и стоим в разных концах комнаты, – он думает, как я погубила семейную жизнь, а я – что он предпочел бы оставить эту девочку на крыльце и чтобы мы с Эйми стояли за запертой дверью.

Он вскочил в машину и приказал шоферу везти себя прямо к казармам в Икедже, самым большим казармам в районе, где был расположен Штаб Армии. Его машину остановили заграждавшие дорогу солдаты Ифеаджуаны. Иронси вылез из машины, выпрямился и рявкнул: «Прочь с моей дороги!»    Солдаты повиновались.

По воскресеньям Роберт смотрит на маленького так, словно только что купил призового бычка на аукционе. Несколько минут держит моего сына на коленях, любуется его крупными ручками – руки квотербека, говорит он, – и отдает ребенка мне. Лет через десять, когда сын подрастет и сможет поймать футбольный мяч, скинуть с кузова тюк сена, пострелять змей на ранчо, он станет папе более интересен. А пока он всецело мой.

Когда дети уснули, я даю Роберту пару запеканок на будни, и он сразу уезжает, или мы скандалим, и потом он уезжает. С облегчением слышу, как хлопнула дверь его грузовика и заработал мотор.

Добравшись до Икеджи, Иронси прямиком направился к полковому старшине и собрал войска гарнизона. Все утро из Икеджи он рассылал приказы. Части, верные ему и губернатору, взяли верх. Майору Эджоору, пришедшему к Иронси с докладом как раз перед рассветом, было приказано вернуться в Энугу и как можно быстрее взять на себя командование войсками. Эджоор добрался до ближайшего аэродрома в Икедже и на легком самолете вылетел в Энугу. По пути он обогнал «Мерседес»    Ифеаджуаны, ехавшего внизу по дороге.

Я твердо решила, что мои дети будут расти в городе, в безопасности, но скучаю по небу и по тишине. О том, чтобы уехать отсюда, я начала думать чуть ли не с той минуты, как мы поселились в городе. Не обратно на ранчо, но куда-то, где тихо, как было когда-то на ранчо, – до личинок мясных мух, до нефтяников, до того, как Дейл Стрикленд подъехал к двери моего дома и сделал из меня трусиху и лгунью.

За двадцать шесть лет моей жизни я выезжала из Техаса всего два раза. Первый раз – когда мы с Робертом поехали на медовый месяц в Руидозо. Кажется, это было три жизни назад – мне семнадцать и беременна на четвертом месяце, – но закрою глаза и снова могу вызвать в памяти гору Сьерра-Бланка, сторожем стоящую над городком. До сих пор могу глубоко и медленно вдохнуть и вспомнить сосны, как их крепкий острый запах становился еще сильнее, когда я ломала иголки в кулаке.

Оказавшись в Энугу, Эджоор первым делом принял гарнизон и снял части, окружавшие дом доктора Окапары. В 10.00 те же самые солдаты стояли в почетном карауле, когда испуганный премьер прощался в аэропорту с президентом Кипра Макариосом, завершавшем в Энугу свою поездку по Нигерии. Потом доктору Окапаре разрешили уехать в его родной город Умуахьа.

Мы вернулись домой через три дня, остановившись по дороге, чтобы осмотреть Форт Стэнтон, и я впервые в жизни заметила, чем пахнет воздух в Одессе, – чем-то средним между бензозаправкой и мусорным баком, полным тухлых яиц. Наверное, если выросла там, не чувствуешь.

Только раз еще услышала я запах этих деревьев – два года назад, когда сказала Роберту, что едем с Эйми на три дня в Карлсбад к старику, моему троюродному брату, о котором он даже не знал. Когда выезжали из города, по радио передали, что в Денвере девять человек погибли из-за утечки сероводорода.

На Среднем Западе мятежные войска в 10 часов ночи подошли ко Дворцу премьера, но уже в 2 часа были отведены назад по приказу генерала Иронси. Переворот провалился. Когда Ифеаджуана и Окафор прибыли в Энугу, то обнаружили, что Эджоор полностью контролирует ситуацию. Они спрятались в доме местного аптекаря, где Окафор и был арестован. Ифеаджуана бежал в Гану, чтобы потом вернуться и присоединиться к остальным заговорщикам, сидевшим в тюрьме.

Что такое сероводород, спросила Эйми, и я сказала, что понятия не имею. Кто такой Потрошитель из трущоб?[8] спросила она. Что такое ИРА?[9]

Я переключила на радиостанцию колледжа, и мы послушали Джо Или и Флэтлендеров. В Карлсбаде я не остановилась, поехали дальше.

Хотя переворот и не был бескровным, не был он и кровавой баней. Премьеры Севера, Запада и Федерации были убиты, так же как и еще один федеральный министр. Среди старших армейских офицеров трое северян, двое с Запада и двое с Востока были убиты. (Погиб еще один майор-Ибо, но на сей раз по вине лояльных солдат, которые сочли, что он тоже принадлежит к заговорщикам). Кроме этого, было убито небольшое число гражданских лиц; включая жену одного офицера и нескольких слуг из дома сэра Ахмаду Белло, да еще чуть меньше дюжины солдат. Впоследствии Нзеогву утверждал, что вообще не должно было быть никаких убитых, просто некоторые из его коллег слишком перевозбудились.

Эйми, – я посмотрела в зеркало заднего вида, за нами уже пять миль ехал пикап, и отпустила педаль газа, – давай поедем в Альбукерке? Эйми оторвалась от магнитной рисовалки и нахмурилась. Зачем?

Не знаю, увидим что-то новое. Я слышала, там в центре совсем новый «Холидей инн» с крытым бассейном и пинболом. Можем доехать до гор, посмотрим на орегонские желтые сосны.

А купишь мне сувенир?

В Лагосе генерал Иронси принял командование армией и восстановил порядок, но не это привело его потом к власти. Этим фактором, в такой же мере как и все остальное, стала реакция населения, по которой всем стало ясно, что царство политиков кончилось. Эта реакция, о которой сегодня так часто забывают, является наиболее убедительным доказательством того, что весь январский переворот был чисто фракционным предприятием.

В этот раз без сувениров, только воспоминания. Слова застряли в горле, и я съехала на обочину, уступить дорогу пикапу. Мерзавец наконец проехал, но поравнявшись со мной, стал сигналить. Я чуть не описалась. Восемь лет назад я показала бы ему палец. Но сейчас рядом со мной сидела дочь – я только стиснула зубы и улыбнулась.

В Одессе любят говорить приезжим, что мы живем в двух сотнях миль от любого места, но до Амарилло и Далласа, по меньшей мере, триста миль, Эль-Пасо вообще в другой часовой зоне, а Хьюстон и Остин чуть ли не на другой планете. «Любое место» – Лаббок, и в хороший день до него два часа езды. А если песок летит, или горит трава, или остановишься поесть в «Дейри Куин» в Семиноле, дорога может занять полдня. А от Одессы до Альбукерке? Четыреста тридцать семь миль, чуть больше семи часов, если не притормозят на пункте контроля скорости под Розуэллом.

В Кадуне толпа ликующих Хауса разграбила дворец погибшего властителя. Улыбчивый майор Хассан Усман Кацина, сын Фулани эмира Кацины, сидел рядом с Нзеогву на пресс-конференции, перед которой этот самый Нзеогву назначил Хассана Военным Губернатором Севера. Альхаджи Али Акилу, возглавлявший гражданские службы Севера, предложил Нзеогву свою поддержку. Но звезда майора-Ибо уже закатывалась. В Лагосе и на остальной территории Юга Иронси держал все в своих руках и не собирался иметь дела с заговорщиками. Однако у него хватило здравого смысла, чтобы понять, что хотя все совершенное заговорщиками и шло вразрез с его собственными склонностями и воспитанием, они, тем не менее, оказали обществу услугу и пользовались огромной поддержкой в массах. Во второй половине субботы 15 января Иронси попросил Действующего Президента назначить Заместителя премьер-министра, который по Конституции мог бы отдавать Иронси приказы на законной основе. Но политики тянули до воскресного утра, так что когда, наконец, Кабинет собрался на заседание, Иронси пришлось им заявить, что он не сможет гарантировать лояльность своих офицеров и избежать гражданской войны, если только сам не займет этот пост. В этом он был совершенно прав, что не раз с тех пор подтверждали многие офицеры. Даже те, кто не принимал участия в перевороте, не согласились бы снова попасть во власть дискредитировавших себя политиков.

Нам как раз хватило времени съесть чизбургер и чуть-чуть поплавать в бассейне перед сном. Пока Эйми лежала в ванне, я позвонила Роберту и сообщила, что мы благополучно доехали до Карлсбада и мой старый родственник бодр и весел. Он буркнул и сказал что-то насчет трудностей с разогреванием куриной запеканки, которую я оставила оттаивать на кухне. Накрой фольгой, сказала я, и поставь в духовку. Мы попрощались, я села на кровать и продолжала смотреть на трубку. Я была беременна на одиннадцатой неделе, и от мысли о еще одном ребенке хотелось повеситься. Роберт хотел сына, может, даже двух, а мне хватало Эйми. Я подумывала о том, чтобы сдать выпускные тесты за школу и, может быть, поучиться в одесском колледже.

В трех милях от нашей гостиницы, на улице, уставленной домами из кирпича-сырца, в шлакоблочно-кирпичном здании, настолько безликом, что оно могло быть и складом нефтяного оборудования, и бухгалтерией, находилась женская клиника. Там не было окон, только дверь из толстого стекла. На парковке могла поместиться от силы дюжина машин и пикапов, а за домом, ничем не укрытый от солнца, стоял складной стол с двумя деревянными скамьями и стеклянными пепельницами, доверху полными окурков. Мы сели за стол, и я объяснила Эйми, что она подождет в приемной, пока я говорю с человеком, который будет делать нам новую мебель для передней веранды – более неинтересной темы я не могла придумать. Мне было назначено на 10.00, но мы просидели на солнце несколько лишних минут. Сомнений в том, что я затеяла, у меня не было, но не было сил оторвать себя от скамьи. Посмотри на этот пикап с петухом, нарисованным на борту, сказала я. Слышишь, где-то жарят мясо? Это что – старушка свинку прогуливает? Когда Эйми сказала, что хочет писать, мы вошли.

Да к тому же и ситуация резко ухудшилась. Нзеогву, понимая, что его коллеги на Юге завалили все дело, во главе колонны войск направился в южном направлении и дошел до Джеббы, города на реке Нигер. Если бы войска, размещенные на Юге, раскололись на враждебные группировки — за или против Нзеогву — то единственным возможным исходом была бы гражданская война.

Это законно, повторяла я себе, уже два года как разрешено. Но с этим трудно было сжиться, когда вранья целый короб и за плечами четыреста миль и граница штата. Я подошла к окошку и заговорила как можно тише, подсовывая между тем триста долларов, которые сняла с собственного счета. Так украдкой всё, как будто покупала кокаин.

Регистраторша улыбнулась и спрятала деньги в ящичек. Она дала мне бумаги на подпись и заглянула мне за плечо – на Эйми. Кто повезет вас домой после процедуры?

За 15 минут до полуночи Иронси выступил по радио Лагоса и заявил, что поскольку правительство перестало функционировать, то к армии обратились с просьбой сформировать переходное военное правительство, и что на него, генерала Иронси, было возложено исполнение обязанностей главы Федерального Военного правительства.

Никто, сказала я. Сама поеду.

Кто-то должен отвезти вас домой. У вас есть кто-то?

Кризис разрешился в его пользу. Армия подчинялась его приказам, Нзеогву укрылся в казармах Кадуны, откуда потом его взяли под стражу.

Я приехала из Техаса.

А, понимаю. Она замолчала и прикусила ноготь. Вы заночуете здесь, в городе?

Мы остановились в «Холидей инн», тихо сказала я.

Вполне может быть, что у Нигерийского Кабинета, собравшегося на заседание под председательством альхаджи Дирчаримы (Хауса), министра транспорта и старшего в СНК после Балевы, и не было иного выбора, чем согласиться на требование генерала Иронси о передаче власти в его руки. Но также верно и то, что у Иронси не было иного выбора, чем предъявить это требование, если он хотел избежать гражданской войны между соперничающими группировками в армии.

В новом, в центре? Она улыбнулась, тоже понизив голос, и я кивнула.

Так, хорошо, сказала она. Некоторые женщины пытаются ехать домой самостоятельно, и это может вызвать осложнения. Вам повезло, сказала она. Вас задержат часа на два.

Два часа! Я оглянулась на дочь. Она сидела с пакетом чипсов и книжкой про Нэнси Дрю. Женщина протянула руку через стойку и дотронулась до моей. Такое часто бывает. Мы за ней посмотрим.

А важно это было по трем следующим причинам. Во-первых, становится понятно, почему обвинения в том, что этот переворот был организован исключительно Ибо для свержения конституционного правительства и установления господства Ибо во всей Нигерии, являются выдумкой, сочиненной уже много позже, после переворота, и противоречащей фактам. Во-вторых, становится ясной ложность позднейших предположений о том, что последовавшая резня выходцев с Востока, живших на Севере, была простительна, или по крайней мере вполне объяснима, поскольку «они первые все начали».   В-третьих, проливает свет и на то, почему и до сего дня подполковник Оджукву уверен в том, что приход Иронси к власти был и конституционным и законным, тогда как подполковник Говон через 6 месяцев после убийства Иронси взял власть незаконно, и следовательно, власть эта недействительна.

Я стояла, моргала, стараясь сфокусировать взгляд на её руке. Лак на ногтях был цвета чайной розы, на безымянном пальце левой руки простое золотое кольцо. Спасибо, сказала я. Её зовут Эйми.

А дочери я бодро улыбнулась. Я быстренько.

Не волнуйтесь, сказала мне вслед регистраторша, когда я открыла дверь и чуть не наткнулась на другую пациентку, стоявшую прямо за ней. Мы прекрасно проведем время! Хочешь холодного «Доктора Пеппера»? спросила она мою дочь.

Да, сказала Эйми, спасибо. Мама, не скучай там с мебельщиком.

Человек по прозвищу Железнобокий

На обратном пути в «Холидей инн» мы завернули в закусочную. Эйми смотрела мультики, а меня в это время рвало в уборной, я ждала, когда отпустит спазм. Мне что-то гамбургер не подошел, сказала я, когда она постучала в дверь. Подожди пять минут.

Позже днем она плавала в бассейне и играла в пинбол, а я, сидя в шезлонге, выпила два коктейля с грейпфрутовым соком. На другой день спозаранку мы поехали в горы Сандия, подышать хвоей. Сосны, ели, можжевельник… я закрыла глаза и представила себе, что мы живем в бревенчатом домике, в лесу, населенном безвредными, незлыми животными – ты можешь там пораниться, но не потому, что кто-то хотел тебе навредить.

Джонсон Томас Умунакве Агийи Иронси родился в марте 1924 года неподалеку от Умуахьи, красивого городка на холмах в Центре Восточной Области. Образование он получил частью в Умуахье, частью в Кано на Севере и в восемнадцать лет записался в армию рядовым. Время, остававшееся до конца II Мировой войны, он провел на Западноафриканском побережье и вернулся оттуда в 1946 году 22-летним ротным старшиной. Через два года он отправился в Кемберли, в Штабное училище, чтобы учиться на офицера, и окончив его в 1949 году, был выпущен вторым лейтенантом в штаб Западноафриканского военного округа (Аккра). Затем его переводят в артиллерийско-техническую учебно-запасную воинскую часть в Лагосе. И в Лагосе же он перешел в пехотный полк. В звании лейтенанта он исполнял обязанности адъютанта Губернатора, сэра Джона Макферсона, и, едва лишь получив звание капитана, присутствовал в июне 1953 года на коронации в Лондоне. Став в 1955 году майором, Иронси получил придворное звание конюшего во время визита Королевы в Нигерию, в 1956 году. В сентябре 1960 года его сделали подполковником, и тогда же он получил свой первый командный пост в V Батальоне в Кано. В том же году, командуя нигерийским контингентом войск ООН в Конго (против Катанги), Иронси доказал, что является не просто штабным офицером. Когда австрийские врачи и их нигерийская охрана были окружены повстанцами, он в одиночку на легком самолете улетел из окружения и лично провел переговоры об их освобождении. Австрийское правительство наградило Иронси Крестом Ритгера I класса.

Каждый час мы останавливались на заправочной станции, чтобы мне сменить прокладку, и еще два раза, чтобы Эйми стошнило сладостями, которыми я обкормила её в отеле, – и приехали домой к полуночи. Дочери я сказала: никогда не попрошу тебя что-то скрывать от папы – только если очень важное, а это очень важное. Мужу я сказала: у меня молочница. Не трогай меня пока. Через три месяца я опять забеременела и на этот раз, изумляясь собственной глупости, решила рожать.

В детстве казалось, что время летит. Летом после завтрака я садилась на велосипед, три минуты прошло – и пора ужинать. Теперь смотрю на часы в кухне и удивляюсь, что еще такая рань. Десяти еще нет, а я уже три раза кормила маленького с шести, как он проснулся. Правая грудь немного болит, трогаю сосок – он твердый и горячий. Маленький завозился в колыбельке, Эйми прыгает на кровати и кричит: мне скучно. Сегодня скучно, завтра скучно!

В 1961-62 годах он был военным советником Верховного Комиссариата Нигерии в Лондоне и именно тогда получил звание бригадного генерала. Иронси прошел курс обучения в Королевском Военном училище и в 1964 году вернулся в Конго в звании генерал-майора, теперь уже командующим всех сил ООН по поддержанию мира, став первым африканцем, получившим этот пост. Во время боевых действий в Конго он один, безо всякой помощи, остановил в Леопольдвиле разъяренную толпу и уговорил ее разойтись. За этот и подобные подвиги его прозвали Джонни Железнобокий.

Это третий день летних каникул.

Звонит телефон, я вздрагиваю от неожиданности, но это всего лишь секретарша Кита Тейлора. Там были сложности с матерью Глории, говорит она, но надеются, что Глория все-таки сможет дать показания. Спрашиваю, какие сложности, – она не объясняет. Спрашиваю, можно ли мне повидаться с Глорией, поговорить с ней, узнать, как у неё дела. Амелия несколько секунд молчит. А вы как, Мэри Роз?

Прекрасно, бодро отвечаю я. Обо мне не беспокойтесь.

Вернувшись в Нигерию, Иронси, снова в звании бригадного генерала, командовал I Бригадой, но вскоре заменил генерал-майора Уэлби-Эверарда, последнего британского главнокомандующего Нигерийской армией и опять стал генерал-майором. Уже гораздо позже один британский чиновник, тщательно подбирая слова, назвал Иронси «весьма прямым человеком».  

Хочу сказать ей, что здесь, в городе, в этом доме дети в безопасности. Мужчины звонят мне в любой час дня и ночи, иногда и женщины, но все гадости, которые они говорят, эти гадости говорят о них самих, а не обо мне. У меня в доме моя старая винтовка, а в бардачке в машине новый пистолет. Я благодарю добрую женщину за звонок и прощаюсь.

На полу перед стиральной машиной грязные вещи размножаются, как кролики. У нас кончились яйца и молоко, и я обещала дамам из церковного клуба моей новой церкви, что днем приду на их собрание. Маленький кричит, словно его ужалила оса, и, как по сигналу, Эйми падает с кровати и ушибается головой о комод. Из спальни несется вопль. На лбу у неё уже растет шишка, но негодует она больше на то, что не выпускаю её одну из дома, даже на минуту.

Неделя за неделей после того, как Дейл Стрикленд изнасиловал Глорию Рамирес, люди собирались в церквах, в барах и комнатах отдыха. Стояли у себя во дворах, останавливались между полками продовольственного магазина. Судили-рядили на парковке кафетерия, отвлекали футбольных болельщиков, наблюдавших за тренировками. Я всё это слушала. Остальное узнавала из газет и радио.

Новый режим начал хорошо. У него была огромная поддержка в народных массах. По всей Нигерии, включая и Северную Область, люди радовались концу правления коррумпированных политиков и надеялись на новый расцвет. Последние из январских заговорщиков были мирно извлечены из их укрытий и отправлены в тюрьмы по месту их этнического происхождения. В лояльности новому режиму поклялись: СНК Северной Области, Группа Действия Западной Области и НСНГ Восточной и Среднезападной Областей, несмотря на то, что лидеры этих партий не имели никакой власти, а некоторые из них сидели в тюрьме. Заявили о своей поддержке также профсоюзы, Союз Студентов и Эмиры Севера. Иностранные корреспонденты отметили эту популярность. Обозреватель журнала «Эфрикен Уорлд»    в марте писал: «Благоприятная реакция всех слоев нигерийского общества на конституционные изменения есть признак того, что на деле действия армии были массовым народным восстанием».   [3] Месяцем позже нигерийский корреспондент лондонского журнала «Экономист»    посетил Сокото — город на крайнем севере Нигерии, от имени которого произошло название титула сэра Ахмаду Белло — и написал: «Сокото был баловнем режима сардауны Сокото, однако даже здесь его смерть была воспринята спокойно. Если и были какие-то опасения по поводу того, что произошло, то после смерти сардауны не осталось никого, кто бы выразил их».   [4] Позднее выяснилось, что это был слишком уж оптимистический взгляд на вещи.

Мама и папа Стрикленда сейчас дома, в Магнолии, Арканзас, и, если верить местной газете и некоторым из красноречивых жителей города, он хороший парень. Как сказал пастор Роб в своей еженедельной радиопрограмме, даже за превышение скорости его ни разу не штрафовали. Никто в городе не припомнит такого, чтобы он хоть раз пропустил тренировку или церковную службу, и он всегда был на сто процентов уважителен с местными девушками. Его отец, священник Церкви Пятидесятницы, слал районному прокурору письма и показания своих прихожан, свидетельствующие о высокой нравственности сына. По слухам, Кит Тейлор поставил у себя в кабинете лишний ломберный столик, специально чтобы складывать эти письма.

В передовице отмечалось, что перед злополучной ночью обвиняемый двое суток не спал, держась только на таблетках амфетамина, которые ему давал бригадир, – обычная практика у нефтяников, и хотя употребление наркотиков никто не оправдывает – люди до сих пор говорят о дочери Арта Линклеттера, – темп работы на нефтяных месторождениях порой вынуждает людей действовать во вред своему здоровью. Люди там сражаются, писал автор, сражаются, чтобы извлечь нефть из земли до того, как почва вокруг скважины просядет, сражаются с ценами ОПЕК и арабами. Можно сказать, что в каком-то смысле они сражаются за Америку.

Генерал Иронси был честным человеком и попытался стать главой честного режима. Хотя он и сам был Ибо, Иронси буквально в лепешку разбивался, чтобы не проявлять никакого предпочтения к своим соплеменникам, и иногда он заходил в этом так далеко, что даже коллеги с Востока критиковали его за это. Среди первых его дел было назначение Военных губернаторов во все 4 Области: в Северную — подполковника (бывшего майора) Хассана Кацину, которого вообще-то уже назначил на этот пост сидевший в тюрьме Нзеогву; в Западную — подполковника Фаджуйи, ранее служившего в гарнизоне Энугу; на Средний Запад — подполковника (бывшего майора) Эджоора, также из гарнизона Энугу; в Восточную Область — подполковника Чуквуэмеку Одумегву Оджукву, бывшего командира V Батальона в Кано, убежденного федералиста, участие которого в январском путче свелось к тому, что действуя рука об руку с местными властями Хауса, он сделал все возможное, чтобы Кано оставался мирным и лояльным по отношению к конституционной власти.

Через неделю редактору пришли два письма. Его преподобие и миссис Пол Доннели из Первой методистской церкви писали о своем огорчении и возмущении тем, как преподносится эта история в газете и в городе. Они выражали надежду, что мы будем разумнее, и спрашивали: Что, если бы это была ваша дочь?

Во втором письме достойный, честный гражданин напоминал нам, что предполагаемая жертва – четырнадцатилетняя девушка-мексиканка в субботний вечер слонялась около придорожного кафе. Свидетели утверждают, что она сама села в пикап к молодому человеку. Никто не приставлял ей пистолет к голове. Нам надо задуматься об этом, писал он, прежде чем губить жизнь парню. Пока не доказана вина – невиновен. Тут я швырнула газету – совершенно пустой жест, потому что она никуда не полетела, а упала тут же, в кухне, почти рядом, с печальным шелестом.

Приход Иронси к власти покончил с военными действиями в Западной Области, с насилием в землях Тивов и восстанием Исаака Боро в дельте Нигера. Сам Боро был брошен в тюрьму. Казалось, что все стороны испытывают к генералу достаточно доверия, чтобы дать ему возможность показать себя. Вопреки своей честности, генерал Иронси не был политиком; он был совершенно лишен хитрости и выказал мало способности к дипломатическим маневрам, неизбежным в таком сложном обществе. У него также не всегда были хорошие советчики — общая участь всех военных в правительстве. Тем не менее, он не сделал ничего такого, чтобы заслужить свою последующую участь.

В эти недели, с тех пор, как мы переехали в город, на парковке перед кафетерием Ферра, по телефону с Эйминой школой, в очереди в автотранспортном управлении, где надо было поменять мой адрес на водительских правах, я механически отвечала: «Простите?» или «Извините, я не думаю, что это правда». В продовольственном магазине, когда мы стояли в кассу, миссис Бобби Рей Прайс хотела поболтать со мной об «этой безобразной истории». Эйми клянчила какую-то новую конфету, которая лопается во рту. Я послушала миссис Прайс полминуты и покачала головой. Бред, думала я. Но ничего не сказала.

К полудню мы успели приложить к Эйминой шишке лед и выйти во двор подышать воздухом. Я стою во дворе со спящим ребенком на руках, Эйми дуется и рисует мелом цифры на тротуаре. Малыш вздыхает, цепляет меня за правую грудь, её вдруг пронзает боль, и я перекладываю его к другому боку; к счастью, он успокоился и продолжает спать. Первой мы видим Сюзанну Ледбеттер. На ней легкие белые сандалии, белые шорты до середины бедра. Через плечо соломенная сумка, белая блузка без рукавов подсвечивает её рыжие волосы и бледные веснушчатые плечи. Вид такой, как будто приняла душ с утра, завистливо думаю я. Увидев Эйми и меня, она машет рукой и хлопает по своей сумке. Динь-Дон, к вам Эйвон![10]

Подъезжает на своем старом «Шевроле» миссис Нанелли и выходит к нам. В зависимости от того, куда она отправляется на работу, на ней фартук или халат, но сегодня она в длинной черной юбке и светло-зеленой блузке с рукавами до худых запястий. Над левой грудью приколота карточка с её именем. Она едет в универмаг «Билс», где работает два дня в неделю во вторую смену. Миссис Шепард сказала мне, что миссис Нанелли, с тех пор как стала адвентисткой, перестала пользоваться косметикой – но сегодня у неё бледно-розовая помада и тени для век под цвет блузки.

Иронси отдал приказ об аресте бывших политиков Южной Области, которые могли бы спровоцировать волнения и беспорядки. Но на Севере политики были оставлены на свободе и очень скоро этим воспользовались. Иронси сформировал Высший Военный Совет и Федеральный Исполнительный Совет, которые должны были помогать ему в управлении страной. Состав этих двух Советов очень интересен, с учетом возможных обвинений в том, что режим Иронси является провосточным. Кроме него самого, в состоящем из 9 человек Высшем Военном Совете был только один Ибо — полковник Оджукву, который являлся его членом по должности, как один из четырех Военных губернаторов, и еще один Риверс с Востока — подполковник Куркбо, командующий авиацией. В Исполнительный Совет входили все члены Военного Совета и еще 6 человек, из которых только двое были с Востока — Генеральный прокурор Онийуке (Ибо) и Генеральный инспектор полиции Эдет (Эфик). Оба они занимали свои посты еще до январского переворота. Назначая постоянных секретарей Федеральной гражданской службы (а это очень важные посты), Иронси распределил 23 поста следующим образом: Северяне — 8, Средний Запад — 7, Запад — 5 и Восток — 3.

Ах, посмотрите-ка, говорит ей Сюзанна. Какая вы прелесть сегодня.

Удивительно, говорит миссис Нанелли, посмотрите на ручки малыша. Будущий футболист. Несколько секунд обе дамы вьются над ребенком, строят ему глазки, шлют воздушные поцелуи. Сюзанна забирает его из моих рук и прижимает к груди. Баюкает его, закрыв глаза, и бережно отдает мне. А я думаю о бессонных ночах, о больном соске, и хочется отдать его обратно. Хочется сказать: держите. Сейчас принесу пакет с пеленками.

Все политические назначения в государственные корпорации были аннулированы, и для расследования служебной деятельности этих людей были созданы Специальные Военные суды. Первые три таких суда рассматривали дела Нигерийской железнодорожной корпорации, Электрической корпорации Нигерии и городского совета Лагоса; возглавляли их соответственно уроженцы Запада, Севера и один англичанин. Впоследствии на посты Главных Управляющих, Председателей и Секретарей государственных корпораций были назначены 12 представителей Западной Области, 6 — Севера, 3 — Востока, 1 — Среднего Запада и 3 — иностранца.

Где Лорали? ноет Эйми, рассеянно чертя на тротуаре классики.

На уроке плавания, отвечает Сюзанна. Чуть погодя отвезу её в школу танцев.

У себя на дворе стоит миссис Шепард с не включенным шлангом.

Генерал Иронси провел и другие назначения, которые дают ключ к пониманию его отношения к концепции Единой Нигерии.

Как она? спрашиваю у миссис Нанелли.

Сюзанна наклоняется к нам и говорит, понизив голос: я слышала, Поттер покончил с собой.

Он назначил подполковника Якубу Говона (Шо-Шо с Севера) начальником Штаба Армии и своим главным помощником; Маллам Хамсад Амаду, молодой родственник сардауны Сокото, стал его личным секретарем; его личная охрана состояла в основном из солдат-Хауса, под командованием еще одного молодого Хауса — лейтенанта Вальбе, что в дальнейшем, возможно, стоило генералу жизни.

Что? говорю. Да нет же, нет. Несчастный случай на охоте. Маленький вздыхает, трется носом о грудь, но боль в соске разливается по руке, и переношу его к другой груди.

Поттер ни разу в жизни не охотился, говорит Сюзанна. Этот человек не мог бы застрелить животное, даже умирая с голоду.

Энергичные меры, предпринятые Иронси против коррупции государственных чиновников и лиц, занимающих высокие посты, подействовали, и за очень краткий срок межнациональное доверие в Нигерии было в основном восстановлено. Продолжалось осуществление шестилетнего плана развития.

Миссис Нанелли поджимает губы и слегка хмурится. Надеюсь, это неправда. И нет греха на них.

Когда миссис Шепард направляется к нам через улицу с кружкой ледяного чая, из-за длинной живой изгороди перед её домом появляется дочка Джинни.

Дебра Энн и Эйми стоят на дворе и минуту присматриваются друг к дружке, потом Дебра Энн, расчесавшая комариный укус на руке до крови, предлагает Эйми покататься на велосипедах. Нет, говорю я, пожалуйста, будьте здесь, на дворе.

Но основная проблема все еще ждала решения. Речь шла о будущей Конституции Нигерии, а это почти равнозначно вопросу о единстве страны. И снова дала себя знать присущая Нигерии раздробленность. Несмотря на то, что отмена деления на регионы и установление унитарного государства пользовались огромной поддержкой на Юге и в армии, одного упоминания о слиянии с Югом на какой-либо основе, иной чем полный контроль со стороны Севера, было достаточно, чтобы Север «вышел на тропу войну»,   что, собственно говоря, и произошло.

Какого черта, говорит миссис Шепард, ничего с ними не случится.

Нет, резко отвечаю я.

Генерал Иронси сразу же после прихода к власти пообещал, что возвращению к гражданскому образу правления будет предшествовать глубокое изучение самых важных нерешенных проблем, созыв Учредительного Собрания и референдум по новой Конституции. Вождю Ротими Уильямсу и бывшему генеральному прокурору доктору Т. О. Элиасу (оба с Запада) было поручено разработать ее проект. Другая комиссия под руководством Френсиса Нвокеди (Ибо) должна была исследовать возможности унификации гражданских служб. Однако, поскольку против того, что решение такого важного вопроса доверено одному человеку (и к тому же Ибо) раздавались протесты — особенно с Севера, где разделение государственных служб считалось основной гарантией против засилия Юга, — в комиссию Нвокеди был введен еще один человек со Среднего Запада. Еще одна комиссия должна была рассмотреть способы установления единой судебной системы. Возглавлять комиссию по экономическому планированию было доверено вождю Симеону Адебо (Йоруба) и доктору Паго Окигбо (Ибо). Комиссии составили доклады, и во всех этих докладах был указан только один путь — объединение.

Миссис Шепард долгим глотком отпивает чай и чмокает.

Вопрос об объединении поднимался с самых первых дней правления Иронси. В конце января полковник Эджоор на Среднем Западе призвал к установлению «унитарной формы правления».   В феврале генерал Иронси сказал на пресс-конференции: «Всем нигерийцам стало ясно, что негибкая приверженность к регионализму была проклятием последнего режима и одной из главных причин его падения. Страна, без сомнения, будет только приветствовать полный разрыв с недостатками этой системы».  

Я уже поблагодарила Сюзанну за запеканку и миссис Нанелли за лимонный пирог. Теперь благодарю миссис Шепард за её запеканку, на которой, соскребая её в мусорное ведро, заметила наклейку с именем Сюзанны.

Генерал был сверх оптимистом. Конечно, на Юге такой разрыв только приветствовали бы. Так оно на деле и оказалось. Но Север был реальностью абсолютно иного рода. Именно его представители — Парламент Севера и Эмиры еще много лет назад при Конституции Ричардса видели в регионализме бессмертную защиту их собственного общества — со всей его летаргией и инерцией — от вторжения более энергичных и образованных южан.

Да на здоровье, милая. Дамы, говорит она нам, я знаю девочку, которая ищет работу бэбиситтера. Миссис Шепард лезет в карман, вынимает три листка и вручает каждой из нас. Это её телефон. Карла Сибли. Очень вам рекомендую.

Сюзанна смотрит на листок и хмурится. Откуда вы знаете девочку?

Идея объединения была особенно популярна среди Ибо Восточной Области. Они были наиболее подвижной и квалифицированной этнической группой, полностью уверенной в том, что может на равных соревноваться с кем угодно. Для них регионализм означал, что на Севере с ними всегда будут обращаться как с гражданами второго сорта, и что вне Восточной области всегда будет существовать двойной стандарт при назначении на государственные должности.

Из церкви, не запнувшись, отвечает миссис Шепард.

Да? удивляется Сюзанна. Вы вернулись в церковь, Корина?

А как же, Сюзанна. Это такое утешение после несчастья с Поттером.

Итак, то, что для Юга было блестящей возможностью, для Севера оказалось почти смертельной угрозой. Два года спустя в Энугу американский консул Джеймс Барнард весьма изящно резюмировал врожденный конфликт интересов, терзавший Нигерию все эти годы. Он сказал: «Одинаково плохо полностью оправдывать или же полностью игнорировать единственную неизменную политическую реальность этой страны, которая заключается в следующем: в любой гонке за материальными и жизненными благами, при условии, что начнется она с одной стартовой точки и с предоставления всем равных возможностей, люди с Востока на километр опередят всех соперников. Для Севера это невыносимо. Единственный способ не допустить ничего подобного — это создание искусственных препятствий для прогресса на Востоке. А это невыносимо для жителей Востока».   [5]

Конечно. Сюзанна прищуривается и перевешивает сумку на другое плечо. Мы все молимся за вас в баптистской церкви в Кресент-Парке.

Я вам очень благодарна, говорит миссис Шепард.

Север забурлил почти сразу же после того, как начали работать комиссии по различным аспектам объединения. В дальнейшем это недовольство будут изображать как совершенно спонтанное и вспоминать о якобы повсеместной скорби по поводу кончины обожаемого сардауны Сокото, погибшего от рук Ибо в январе. Картина эта обманчива.

Миссис Нанелли, нахмурив лоб, поворачивается к Сюзанне. Как вы себя чувствуете?

Прежде всего, если судить по реакции его подданных сразу же после его смерти, Сардауну считали не доброжелательным отцом, а скорее беспринципным старым деспотом, каким он и был на самом деле. Да и беспорядки, вспыхнувшие на Севере в мае 1966 г., не были спонтанными. Чтобы их вызвать, потребовалось немало потрудиться.

Беременность не подтвердилась, говорит она зардевшись. Но всё хорошо. Попытаемся еще через несколько месяцев.

Как жаль, говорит миссис Нанелли.

У вас еще масса времени, говорит миссис Шепард. Вам только двадцать шесть.

Когда происходит падение политиков, это означает не просто падение маленькой горстки людей. Еще тысячи человек теряют легкие заработки, когда политикам перекрывают доступ к государственным средствам. Огромные семьи остаются без поддержки перед смутной перспективой необходимости искать работу; прихлебатели, партийные наймиты, агенты, сборщики голосов, подрядчики, которые извлекали огромные прибыли из своих связей в верхах, чиновники, которые без политической поддержки не могут удержаться на своих постах, — все они вдруг обнаруживают, что стоят в очереди безработных за бесплатным питанием. И когда началась агитация против режима Иронси, то наготове была целая армия голосов, готовых распространять слухи, разжигать страсти и воспламенять сердца; призрак всевластных Ибо, явный отказ Севера от его традиционного охранительного изоляционализма, и, наконец, мотив мести, на котором можно было легко сыграть. Что и было проделано. Так что из мертвого сардауны снова сделали святого, а арестованных офицеров, возглавивших январский переворот, превратили в дьяволов.

Спасибо, Корина. Но мне тридцать четыре.

Неужели? Вам ни за что не дашь больше двадцати шести… Миссис Шепард умолкает и смотрит на миссис Нанелли. Не возражаете, если я закурю?

На Западе полковник Фаджуйи, способный и энергичный человек, тщательно очистил общество от паразитов, отправив в отставку всех местных правительственных чиновников, назначенных ненавистным режимом Акинтолы и 11 министров — членов его партии. На Среднем Западе и на Востоке были приняты похожие меры (хотя и менее суровые), потому что НСНГ, который до января 1966 года контролировал обе Области под знаменем ОВПС, получил мандат на управление от подавляющего большинства избирателей, без какого бы то ни было жульничества.

Как жаль, говорю я Сюзанне.

Ничего страшного, говорит она. У меня красивая, умная, талантливая дочь. И смотрите, что у меня! Она лезет в сумку и вынимает горсть образчиков фирмы «Эйвон» – духи, крем для лица, тень для век, даже маленькие тюбики помады, – отдает нам.

Миссис Шепард, не взглянув на свои, передает их миссис Нанелли и достает из кармана блузки сигарету. Выдыхает дым – он такой теплый, душистый, что хочется отнять у неё сигарету и глубоко-глубоко затянуться.

На Севере все было иначе. Здесь политическая власть и аристократия Эмиратов были с незапамятных времен почти синонимическими понятиями. Полковник Хассан Калина, новый Военный губернатор, был сыном эмира Кацина. Здесь не было возможности выбрать по-настоящему компетентных людей для работы в Туземной администрации, а те, кто находился у власти, в любом случае были назначены эмирами. Таким образом административный и аристократический истеблишмент остался у власти. Политики, хотя и отстраненные от власти, не только не были арестованы, но и даже не слишком долго были в немилости. Именно с их подачи началась клеветническая кампания, которая вскоре пышным цветом расцвела на столь плодородной почве.

Вы все еще готовитесь к суду? спрашивает она меня.

Особое негодование сразу же вызвал господин Нвокеди, который приехал на Север для того, чтобы исследовать возможности объединения гражданских служб. Хотя он и выслушал точку зрения северян, однако его окончательный доклад генералу Иронси с этой точкой зрения не совпадал.

Да. Я перекладываю малыша в другую руку и оглядываюсь на Эйми. Они с Деброй Энн сидят под сухим деревом, оживленно разговаривают, поглядывая на нас.