Пушкин Александр Сергеевич

Переписка 1826-1837

ПЕРЕПИСКА 1826

236. E. А. Баратынский — Пушкину. 5-20 января 1826 г. Москва.

Посылаю тебе Уранию, милый Пушкин; не велико сокровище; но блажен, кто и малым доволен. Нам очень нужна философия. Однакож позволь тебе указать на пиэсу под заглавием: Я есмь. Сочинитель мальчик лет осмнадцати и кажется подает надежду. Слог не всегда точен, но есть поэзия, особенно сначала. На конце метафизика, слишком темная для стихов. Надо тебе сказать, что московская молодежь помешана на трансцендентальной философии, не знаю, хорошо ли это, или худо, я не читал Канта и признаюсь, не слишком понимаю новейших эстетиков. Галич выдал пиэтику на немецкий лад. В ней поновлены откровения Платоновы и с некоторыми прибавлениями приведены в систему. Не зная немецкого языка, я очень обрадовался случаю познакомиться с немецкой эстетикой. Нравится в ней собственная ее поэзия, но начала ее мне кажется можно опровергнуть философически. Впрочем, какое о том дело, особливо тебе. Твори прекрасное, и пусть другие ломают над ним голову: как ты отделал элегиков в своей эпиграмме! Тут и мне достается, да и по делом; я прежде тебя спохватился и в одной ненапечатанной пьэсе говорю, что стало очень приторно:



Вытье жеманное поэтов наших лет. —



Мне пишут, что ты затеваешь новую поэму Ермака. Предмет истинно поэтической, достойный тебя. Говорят, что, когда это известие дошло до Парнасса, и Камоэнс вытаращил глаза. Благослови тебя бог и укрепи мышцы твои на великий подвиг.

Я часто вижу Вяземского. На днях, мы вместе читали твои мелкие стихотворения, думали пробежать несколько пьэс и прочли всю книгу. Что ты думаешь делать с Годуновым? Напечатаешь ли его, или попробуешь его прежде на театре? Смерть хочется его узнать. Прощай, милый Пушкин, не забывай меня.

237. П. А. Плетнев — Пушкину. 21 января 1826 г. Петербург.

Вот тебе, радость моя, и книги. Письма de Junius заплатил я 15 руб., Театр de Schiller [1] 40 р., да его мелкие стихотворения особо 8 руб. Итак нынешняя посылка собственно для тебя стоит 63 рубля. Сверх того получишь ты наличными деньгами (в общий счет издерживаемых мною для тебя денег твоих) от Прасковьи Александровны 156 рублей, которые из твоих же издержал я на покупку ей двух анкорков вина и двенадцати бутылок рома; потому что человек ее мало получил за продажу и ничего не мог мне дать на покупки для своей барыни.

Прошу тебя сказывать мне, доволен ли ты остаешься моими покупками, как съестными, так и питейными, а равно и читательными. Ты мне своим одобрением прибавишь куража, а побранкой выучишь. На случай надобности книг посылаю тебе и Каталог С.-Флорана.

Получил ли ты (непременно уведомь) пять экз. твоих Стихотворений? Доволен ли изданием? Не принять ли этот формат, буквы и расстановку строк для будущих новых изданий твоих поэм, разумеется кроме следующих глав Онегина?

Мне Карамзины поручили очень благодарить тебя за подарок им твоих Стихотворений. Карамзин убедительно просил меня предложить тебе, не согласишься ли ты [ему] прислать ему для прочтения Годунова. Он ни кому его не покажет, или только тем, кому ты велишь. Жуковский тебя со слезами целует и о том же просит. Сделай милость, напиши им всем по письмецу.

Я продал в разные руки книгопродавцам твоих Стихотворений до 600 экз., с уступкою 20 процентов, потому что на [на]личные деньги. У меня теперь твоей суммы, за всеми издержками по изданию и по разным к тебе посылкам, с остальными деньгами от Онегина, хранится более 4.000 рублей. Из этой суммы Дельвиг выпросил на некоторое время 2.000. Что прикажешь делать с твоим богатством? Переслать ли тебе всё в наличности, или в виде какой-нибудь натуры, или приступить к какому-нибудь новому изданию? Умоляю тебя, напечатай одну или две вдруг главы Онегина. Отбоя нет: все жадничают его. Хуже будет, как простынет жар. Уж я и то боюсь: стращают меня, что в городе есть списки второй главы. Теперь ты не можешь отговариваться, что ждешь Пол.[ярной] Звезды. Она не выйдет. Присылай, душа!

Скоро выйдут Пиры и Эда; также Северные Цветы. Другие альманахи все дрянь. Я думаю, тебе всё-таки наслали их издатели.

Пиши ко мне обстоятельнее обо всем, что ты думаешь: не нужно ли также чего переменить в моих правилах в рассуждении изданий. Больше всего прошу тебя не забывать Карамзина и Жуковского. Они очень могут тебе быть полезными при твоем аневризме. С такою болезнию шутить не надобно.

Весь твой Плетнев. 21 генв. 1826.

238. П. А. Плетневу. Вторая половина (не позднее 25) января 1826 г. Михайловское.

Душа моя, спасибо за Стих.[отворения] Ал.[ександра] П.[ушкина], издание очень мило; кое-где ошибки, это в фальшь не ставится. Еще раз благодарю сердечно и обнимаю дружески.

Что делается у вас в П.[етер]Б.[урге]? я ничего не знаю, все перестали ко мне писать. Верно вы полагаете меня в Нерчинске. Напрасно, я туда не намерен — но неизвестность о людях, с которыми находился в короткой связи, меня мучит. Надеюсь для них на милость царскую. К стати: не может ли Ж.[уковский] узнать, могу ли я надеиться на высочайшее снисхождение, я 6 лет нахожусь в опале, а что ни говори — мне всего 26. Покойный имп.[ератор] в 1824 году сослал меня в деревню за две строчки не-религиозные — других художеств за собою не знаю. Ужели молодой наш царь не позволит удалиться куда-нибудь, где бы потеплее? — если уж никак нельзя мне показаться в П.[етер]Б.[урге] — а?

Прости душа, скучно мочи нет.

Адрес: Его высокоблагородию Петру Александровичу Плетневу.

В Пет. Бург. В Екатерининский Институт.

239. А. А. Дельвигу. 20-е числа января 1826 г. Михайловское.

Милый барон! вы обо мне беспокоитесь и напрасно. Я человек мирный. Но я беспокоюсь — и дай бог, чтобы было понапрасну. Мне сказывали, что А. Раевский под арестом. Не сомневаюсь в его политической безвинности. Но он болен ногами, и сырость казематов будет для него смертельна. Узнай, где он, и успокой меня. Прощай, мой милый друг.

П.

Адрес: Барону Дельвигу.

240. В. А. Жуковскому. 20-е числа января 1826 г. Михайловское.

Я не писал к тебе во-первых потому, что мне было не до себя, во-втор. за не имением верного случая. Вот в чем дело: мудрено мне требовать твоего заступления пред государем; не хочу охмелить тебя в этом пиру. Вероятно правительство удостоверилось, что я заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей политических не имел — но оно в журналах объявило опалу и тем, которые, имея какие-нибудь сведения о заговоре, не объявили о том полиции. Но кто же, кроме полиции и правительства, не знал о нем? о заговоре кричали по всем переулкам, и это одна из причин моей безвинности. Всё-таки я от жандарма еще не ушел, легко может, уличат меня в политических разговорах с каким-нибудь из обвиненных. А между ими друзей моих довольно (NB оба ли Раевские взяты, и в самом ли деле они в крепости? напиши, сделай милость). Теперь положим, что правительство и захочет прекратить мою опалу, с ним я готов условливаться (буде условия необходимы), но вам решительно говорю не отвечать и не ручаться за меня. Мое будущее поведение зависит [2] от обстоятельств, от обхождения со мною правительства etc.

Итак остается тебе положиться на мое благоразумие. Ты можешь требовать от меня свидетельств об этом новом качестве. Вот они.

В Кишеневе я был дружен с маиором Раевским, с генералом Пущиным и Орловым.

Я был массон в Киш.[еневской] ложе, т. е. в той, за которую уничтожены в России все ложи.

Я наконец был в связи с большею частию нынешних заговорщиков.

Покойный император, сослав меня, [3] мог только упрекнуть меня в безверии.

Письмо это не благоразумно конечно, но должно же доверять иногда и счастию. Прости, будь счастлив, это покаместь первое мое желание.

Прежде, чем сожжешь это письмо, [4] покажи его Кар[амзину] и посоветуйся с ним. Кажется, можно сказать царю: В.[аше] в.[еличество], если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему возвратиться? —

Говорят, ты написал стихи на смерть Алекс.[андра] — предмет богатый! — Но в теченьи десяти лет его царствования, лира твоя молчала. Это лучший упрек ему. Никто более тебя не имел права сказать: глас лиры, глас народа. Следств. я не совсем был виноват, подсвистывая ему до самого гроба.

241. П. А. Катенин — Пушкину. 3 февраля 1826 г. Петербург.

Извини, любезнейший Александр Сергеевич, что я так давно тебе не отвечал: в нынешнее смутное время грустна даже беседа с приятелем. Жандр сначала попался в беду, но его вскоре выпустили; о других общих наших знакомых отложим разговор до свидания; и почему бы ему не быть вскоре? — Стихотворения твои я читал, большая часть мне давно известна; но скажи пожалуй, к какому К-ну ты пишешь нечто о Колосовой? Многие думают, что ко мне, но я в первый раз прочел эти стихи в печатной книге. Ты часто изволишь ставить начальные буквы таинственно: в Невском Альманахе (издатель должен быть слишком добрый человек) после Полевого et compagnie [5] стоит какой-то К… дальный ваш (чей?) родня; моя совесть чиста, ибо по сию пору я ни в Невском, ни в другом альманахе ничего не печатал, но злые люди!.. Однако чорт с ними, я хочу поговорить с тобою о человеке очень хорошем, умном, образованном и мне коротко знакомом; назвать до времени не могу. Он намерен в начале будущего года выдать также альманах, разумеется не такой, как нынешние; я для него решаюсь нарушить мой зарок и написать что-нибудь порядочное, время есть; сверьх того я вызвался выпросить стихов у тебя, и надеюсь, что ты не введешь меня в лгуны; более: я прошу у тебя таких стихов, которыми бы ты сам был доволен, вещи дельной. Будь умница и не откажи. Готовое теперь ты вероятно еще прежде издашь, но это всё равно, будет другое, и в твои лета и с твоим дарованием всё должно итти чем далее, тем лучше. Слышал я о второй части Онегина, о трагедии: Годунов, любопытен чрезвычайно всё это видеть, но ты решительно не хочешь мне ничего показать ни прислать. Бог тебе судия, а я, как истый христианин, прощаю, с уговором только: чтобы ты непременно, без отговорок и вполне удовлетворил мою вышеписанную покорнейшую просьбу; за человека могу я ручаться, как за себя, следственно и за достоинство предполагаемого издания уже вперед несколько отвечаю; но без тебя, баловень муз и публики, и праздник не в праздник. Это мне опять напоминает твое отсутствие: постарайся, чтобы оно кончилось. Самому тебе не желать возврата в Петербург странно! Где же лучше? Запретить тебе на отрез, кажется, нет довольно сильных причин. Если б я был на месте Жуковского, я бы давно хлопотал, как бы тебя возвратить тем, кто тебя душевно любит; правда, я бы тогда хлопотал для себя. Прощай, милый, будь здоров и покуда хоть пиши. Мое почтение царю Борису Федоровичу, любезного проказника Евгения прошу быть моим стряпчим и ходатаем у его своенравного приятеля. Прощай. Весь твой

Павел Катенин.

Февр. 3. 1826. С. Петерб.

242. А. А. Дельвигу. Начало февраля 1826 г. Михайловское.

Насилу ты мне написал и то без толку, душа моя. Вообрази, что я в глуши ровно ничего не знаю, переписка моя отвсюду прекратилась, а ты пишешь мне, как будто вчера мы целый день были вместе и наговорились до сыта. Конечно я ни в чем не замешан, и если правительству досуг подумать обо мне, то оно в том легко удостоверится. Но просить мне как-то совестно особенно ныне; образ мыслей моих известен. Гонимый 6 лет сряду, замаранный по службе выключкою, сосланный в глухую деревню за две строчки перехваченного письма, я конечно не мог доброжелательствовать покойному царю, хотя и отдавал полную справедливость истинным его достоинствам — но никогда я не проповедовал ни возмущений, ни революции — напротив. Класс писателей, как заметил Alfieri [6], более склонен к умозрению, нежели к деятельности, и если 14 декабря доказало у нас иное, то на то есть особая причина. Как бы то ни было, я желал бы вполне и искренно помириться с правительством, и конечно это ни от кого, кроме его, не зависит. В этом желании [конечно] более благоразумия, нежели гордости с моей стороны.

С нетерпением ожидаю решения участи несчастных и обнародование заговора. Твердо надеюсь на великодушие молодого нашего царя. Не будем ни суеверны, ни односторонни — как фр.[анцузские] трагики; но взглянем на трагедию взглядом Шекспира. Прощай, душа моя.

Пушкин.

Ты взял 2000 у меня и хорошо сделал, но сделай так, чтоб прежде вел.[икого] поста они находились опять у Плетнева.

Адрес: Милостивому государю барону Антону Антоновичу Дельвигу

в С. Петербург в Б. Мильонной, в доме г-жи Эбелинг.

243. А. А. Дельвиг — Пушкину. Начало февраля 1826 г. Петербург.

Милый мой Пушкин, до тебя дошли ложные слухи о Раевском. Правда они оба в Петербурге, но на совершенной свободе. Государь говорил с ними, уверился в их невинности и, говорят, пожал им руку и поцеловал их. Отец их сделан членом Совета. Наш сумашедчий Кюхля нашелся, [7] как ты знаешь по газетам, в Варшаве. Слухи в Петербурге переменились об нем так, как должно было ожидать всем знающим его коротко. Говорят, что он совсем не был в числе этих негодных Славян, а просто был воспламенен, как длинная ракета. Зная его доброе сердце и притом любовь хвастать разными положениями, в которые жизнь бросала его, я почти был в этом всегда уверен. [Да] Он бы верно кому-нибудь из товарищей не удержался сказал всю свою тайну. Дай бог, чтоб это была правда. Говорят великий князь Михайло Павлович с ним более всех ласков; [так] как от сумашедчего, от него можно всего ожидать, как от злодея ничего. —

По письму твоему приметил я, что ты изволишь на меня дуться, быть может, за долгое мое молчание. Исправься, душа моя, от такого греха; будь человеком, не будь зверем! Пиши ко мне по прежднему, за то я буду отвечать не по прежднему, т. е. акуратнее. Северные Цветы давно готовы, один Дашков не совсем выпростался, а такого одного ждут с охотою семеро. Твоя 2[-я] песня Онегина везде читается и переписывается. Я не только, что никому ее не давал, да и сам не имею. Твой экземпляр отдал Вяземскому, и для Цветов тобою назначенные куплеты его жена мне и переписала и прислала. Дела поправить нечем другим, как прислать ее с третьей к Плетневу и приказать печатать. Поздравление с Борисом Годуновым я было [пр] писал на огромном листе, да от радости до сих [пор] не окончил. Царицам гор мое почтение. Прощай.

Твой Дельвиг.

244. П. А. Плетнев — Пушкину. 6 февраля 1826 г. Петербург.

6 февр. 1826. С. п. б.

Посылаю, душа моя, по желанию твоему тысячу рублей. Напрасно ты нападаешь на меня за знаки препинания. Может быть, ты сам виноват. Рукопись прислал ты очень неисправную, а ее переписывал какой-то писарь; итак еще более испортил. После того трудно добиться везде аккуратно до настоящего смысла. Советую тебе вперед отдавать кому-нибудь переписывать у себя да после просматривать. А без того заочно всегда будут неисправности.

Ты отказываешься прислать Годунова за тем, что не кому переписать. Это странно. Ведь надобно ж будет когда-нибудь об этом похлопотать. Пригласи из Опочки дни на три к себе какого-нибудь писаку и заплати ему за труды. Увидишь, что он все твои стихи возьмется переписывать тебе.

Ты всё-таки не сказал мне и не прислал ничего, что надобно печатать. Не далеко уж вел.[икий] пост. Это последнее время. После свят.[ой] недели книжная торговля прекращается. Опять принуждены будем ждать зимы. Ужели ты в нынешнюю зиму ничего не выдашь более, кроме Стих.[отворений] Ал.[ександра] Пуш.[кина]. Сделай милость, выпусти Онегина. Ужели не допрошусь я.

Скажи Пр.[асковье] Ал.[ександровне], что я получил от нее 25 р., но [не] высылаю книг по тому, что они еще не вышли. Эда и Пиры должны явиться на днях, за ними Сев.[ерные] Цветы, а уж после Крылов.

Карамзин болен. Не худо бы тебе и навестить его письмом. Жуковский не писал стихов на смерть государя, а для выпуска в Институте, которые однако ж посвящены воспоминанию об императоре покойном. Я их еще но получил. Получу, так и пришлю. Гнедич также плох здоровьем. Беда, как мы останемся без конца Илиады.

Обнимаю тебя и желаю, чтобы ты был у себя с писарем.

Плетнев.

Дельвиг тебе уже писал.

245. П. А. Катенину. Первая половина февраля 1826 г. Михайловское.

Отвечаю тебе по порядку. Стихи о Колосовой были написаны в письме, которое до тебя не дошло. Я не выставил полного твоего имени, потому что с Катениным говорить стихами только о ссоре моей с актрисою показалось бы немного странным.

Будущий альманах радует меня несказанно, если разбудит он тебя для поэзии. Душа просит твоих стихов; но знаешь ли что? Вместо альманаха не затеять ли нам журнала в роде Edimburgh Review [8]? Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление? Покаместь, кроме тебя, нет у нас критика. Многие (в том числе и я) много тебе обязаны; ты отъучил меня от односторонности в литературных мнениях, а односторонность есть пагуба мысли. Если б согласился ты сложить разговоры твои на бумагу, то великую пользу принес бы ты русской словесности: как думаешь? Да что Андромаха и собрание твоих стихов?

246. А. А. Дельвигу. 20 февраля 1826 г. Михайловское.

Мой друг барон, я на тебя не дулся и долгое твое молчание великодушно извинял твоим Гименеем



Io hymen Hymenaee io,
Io hymen Hymenaee! [9]



т. e. чорт побери вашу свадьбу, свадьбу вашу чорт побери. Когда друзья мои женятся, им смех, а мне горе; но так и быть: апостол Павел говорит в одном из своих посланий, что лучше взять себе жену, чем идти в геенну и во огнь вечный — обнимаю и поздравляю тебя — рекомендуй меня баронессе Дельвиг.

Очень благодарен за твои известия, радуюсь, что тевтон Кюхля не был Славянин — а охмелел в чужом пиру. Поведение вел.[икого] кн.[язя] Михаила в [его] отношении к нему очень благородно. Но что Ив.[ан] Пущин? Мне сказывали, что 20, т. e. сегодня, участь их должна решиться — сердце не на месте; но крепко надеюсь на милость царскую. Меры правительства доказали его решимость и могущество. Большего подтверждения, кажется, не нужно. Правительство может пренебречь ожесточение некоторых обличенных…

Я писал Ж[уковскому] — и жду ответа. Покаместь я совершенно один. Пр.[асковья] Ал.[ександровна] уехала в Тверь, сей час пишу к ней и отсылаю Эду — что за прелесть эта Эда! Оригинальности рассказа наши критики не поймут. Но какое разнообразие! Гусар, Эда и сам поэт, всякой говорит по своему. А описания лифляндской природы! а утро после первой ночи! а сцена с отцом! — чудо! — Видел я и Слепушкина, неужто никто ему не поправил Святки, Масленицу, Избу? у него истинный, свой талант; пожалуйста пошлите ему от меня экз. Руслана и моих Стих.[отворений] — с тем, чтоб он мне не подражал, а продолжал идти своею дорогою. Жду Цветов.

Адрес: Дельвигу.

247. П. А. Осиповой. 20 февраля 1826 г. Михайловское.

Madame,

Voici le nouveau poème de Baratinsky, que Delvig vient de m\'envoyer; c\'est un chef-d\'œuvre de grâce, d\'élégance et de sentiment. Vous en serez enchantée.

Je présume, Madame, que vous êtes maintenant à Twer, je souhaite que vous y passiez votre temps agréablement, mais pas assez pour oublier totalement Trigorsky, où après vous avoir regrettée, nous commençons déjà à vous attendre.

Recevez, Madame, l\'assurance de ma haute considération et de mon parfait dévouement.

20 févr.

Veuillez, Madame, présenter mes hommages à M-lle votre fille ainsi qu\'à M-lle Netty. [10]

248. П. А. Плетнев — Пушкину. 27 февраля 1826 г. Петербург.

27 февр. 1826.

Стихотворений Александра Пушкина у меня уже нет ни единого экз., с чем его и поздравляю. Важнее того, что между книгопродавцами началась война, когда они узнали, что нельзя больше от меня ничего получить. Это быстрое растечение твоих сочинений вперед заставит их прежде отпечатания скупать их гуртом на наличные деньги. При продаже нынешней я руководствовался формою, которая изобретена была Гнедичем, по случаю продажи Стихотворений Батюшкова и Жуковского. Вот она: 1) Покупщику, требующему менее 50 экз., нет уступки ни одного процента. 2) Кто берет на чистые деньги 50 экз., уступается ему 10 проц. 3) Кто 100 экз., уступается 15 проц. 4) Кто 300 экз., уступается 20 проц. 5) Кто 500 экз., уступается 25 проц. 6) Кто 1000 экз., уступается 30 процентов.

К нашему благополучию книгопродавцы наши так еще бедны или нерасчетливы, что из последних двух статей ни один не явился, и все покупали по 4-ой статье.

На будущее время я отважусь предложить им одну общую статью: кто бы сколько ни брал, деньги должен взносить чистые и уступки больше 10 проц. не получит. Меня затруднял способ сохранять отпечатанные книги до продажи всех, особенно при большом издании; но теперь и это препятствие уничтожено: следственно ничто меня не принудит сдаваться этим вандалам. Только еще прошу тебя обязать меня оффициальным письмом (да не причтут мне этой новости в притеснение торговли их!), что я не имею права сбавлять или увеличивать число процентов выше или ниже 10.

Скажи теперь по совести, прав ли я в своих предсказаниях на счет твоих доходов. Воспользуйся же еще нынешней зимой, а летом нет продажи книг. Если ты не решился выписывать писаря, пришли мне черновые бумаги; я или сам перепишу, или найму; потом всё переписанное перешлю тебе для сверки или поправок; тогда ты обратно мне перешлешь бумаги, и я приступлю к печатанию. В твоей воле, что теперь начать: второе ли издание Разн.[ых] Стихот.[ворений] (но в этом случае, надобно что-нибудь прибавить; потому что в другой раз некоторых пиес уж не пропустят), Бориса ли, Онегина ли, или Цыганов. Только сделай милость, не медли. Остается не более двух месяцев, в которые еще можно что-нибудь сделать. Жуковский особенно просит прислать Бориса. Он бы желал его прочесть сам, и еще (когда позволишь) на лекции его. Другая его к тебе коммисия состоит в том, чтобы ты написал к нему письмо серьиозное, в котором бы сказал, что, оставляя при себе образ мыслей твоих, на кои никто не имеет никакого права, не думаешь играть [11] словами никогда, которые бы противоречили какому-нибудь всеми принятому порядку. После этого письма он скоро надеется с тобою свидеться в его квартире.

Что велишь делать с твоими деньгами? Хоть я не привел в совершенно аккуратный счет всю операцию нынешнего издания, но имею в руках (кроме издержанных на некоторые к тебе посылки, отосланной по твоему требованию тысячи, употребленных на издание и заимообразно отданных Дельвигу двух тысяч) пять тысяч еще. Распоряжайся, милый, поскорее. Ты мне давно не писал. Жду нетерпеливо твоего ответа. Что скажешь об Эде? Скажи П.[расковье] А.[лександровне], что Крылов еще не вышел, также и Сев.[ерные] Цветы. Всё пришлю, как скоро появится.

Б[аратынс]кий вышел в отставку и живет в Москве. Брат твой здоров. Карамзину и Гнедичу лучше. Жуковский страдает гимороидами. Я весь к твоим услугам. Обнимаю тебя.

Плетнев.

249. П. А. Плетневу. 3 марта 1826 г. Михайловское.

Карамзин болен! — милый мой, это хуже многого — ради бога успокой меня, не то мне страшно вдвое будет распечатывать газеты. Гнедич не умрет прежде совершения Илиады — или реку в сердце своем: несть Феб. Ты знаешь, что я пророк. Не будет Вам Бориса, прежде чем не выпишите меня в П.[етер]Б.[ург] — что́ это в самом деле? стыдное дело. Сле-Пушкину дают и кафтан, и часы, и полу-медаль, а Пушкину полному — шиш. Так и быть: отказываюсь от фрака, штанов и даже от академического четвер[та]ка (что мне следует), по крайней мере пускай позволят мне бросить проклятое Михайловское. Вопрос: Невинен я или нет? но в обоих случаях давно бы надлежало мне быть в П.[етер] Б.[урге]. Вот каково быть верноподданным! забудут и квит. Получили ли мои приятели письма мои дельные, т. е. деловые? Что ж не отвечают? — А ты хорош! пишешь мне: переписывай да нанимай писцов Опоческих, да издавай Онегина. Мне не до Онегина. Чорт возьми Онегина! я сам себя хочу издать или выдать в свет. Батюшки, помогите.

3 марта.

Адрес: Его высокоблагородию Петру Александровичу Плетневу

в С.-Петербург в Екатерининском институте.

250. В. А. Жуковскому. 7 марта 1826. Михайловское.

Поручая себя ходатайству Вашего дружества, вкратце излагаю здесь историю моей опалы. В 1824 году явное недоброжелательство графа Воронцова принудило меня подать в отставку. Давно расстроенное здоровье и род аневризма, требовавшего немедленного лечения, служили мне достаточным предлогом. Покойному государю императору не угодно было принять оного в уважение. Его величество, исключив меня из службы, приказал сослать в деревню за письмо, писанное года три тому назад, в котором находилось суждение об афеизме, суждение легкомысленное, достойное конечно всякого порицания.

Вступление на престол государя Николая Павловича подает мне радостную надежду. Может быть его величеству угодно будет переменить мою судьбу. Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости.

7 марта 1826.

Александр Пушкин.

С.[ело] Михайловское.

Адрес: Василию Андреевичу Жуковскому.

251. П. А. Плетневу. 7 (?) марта 1826 г. Михайловское.

Мой милый, очень благодарен тебе за все известия. — Вместе с твоим получил я письмо и от Заикина с уведомлением о продаже Стих.[отворений] А.[лександра] П.[ушкина] и с предложениями. Ты говоришь, мой милый, что некоторых пиэс уже цензор не пропустит; каких же? А. Шенье? итак погодим с новым изданием; время не уйдет, всё перемелится — будет мука — тогда напечатаем второе, добавленное, исправленное изд. (однако, скажи; разве были какие-нибудь неудовольствия по случаю моих Стихотв.[орений]? или это одни твои предположения?) Знаешь ли? уж если печатать что, так возьмемся за Цыганов. Надеюсь, что брат по крайней мере их перепишет — а ты пришли рукопись ко мне — я доставлю предисловие и м. б. примечания — и с рук долой. А то всякой раз, как я об них подумаю или прочту слово в журн., у меня кровь портится — в собрании же моих поэм для новинки поместим мы другую повесть в роде Верро, которая у меня в запасе. Жду ответа.

При сем письмо к Ж.[уковскому] в треугольной шляпе и в башмаках. Не смею надеиться, но мне бы [12] сладко было получить свободу от Ж.[уковского], а не от другого — впроччем держусь стоической пословицы: не радуйся нашед, не плачь потеряв.

Какого вам Бориса, и на какие лекции? в моем Борисе бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу.

Прощай, мой друг; деньги мои держи крепко, никому не давай. Они мне нужны. Сдери долг и с Д.[ельвига]. [13]

252. Анна H. Вульф — Пушкину. Конец февраля — 8 марта 1826 г. Малинники.

Vous devez être maintenant à Михайловское depuis longtemps — voilà tout ce que je puis savoir au juste sur votre compte — longtemps j\'ai balancé si je vous écrirai avant de recevoir une lettre de vous; mais comme la réflexion ne me sert jamais de rien, j\'ai fini par céder au désir que j\'avais de vous écrire. Mais par quoi commencerais-je et que vous dirais-je. Je crains et je ne puis laisser aller ma plume; Dieu, pourquoi ne suis-je pas partie avant, pourquoi — mais non, mes [14] regrets ne servent à rien — ils ne seront peut-être [pour vous] qu\'un triomphe pour votre vanité, il est très probable que vous ne vous rappelez plus les derniers jours que nous avons passés ensemble. Je suis fâchée de ne vous avoir pas écrit les premiers jours de mon arrivée, ma lettre aurait été charmante; mais aujourd\'hui cela m\'est impossible, je ne puis être que tendre et je crois que je finirai par déchirer cette lettre. [Il est presque] Savez vous que je pleure en vous écrivant, cela me compromet, je le sens; mais c\'est plus fort que moi, je ne puis me vaincre. Il est presque sûr que je reste ici, ma chère Mère l\'a arrangé sans me demander mon avis — elle dit que c\'est une grande inconséquence de ma part de ne pas vouloir rester maintenant quand en hiver je voulais partir seule même! Voyez que vous êtes fautif de tout vous-même — dois-je maudire ou bénir la providence de vous avoir envoyé [sur mon chemin] à Trigorsk? — Si encore vous m\'en voudrez d\'être restée ici, vous serez un monstre après cela, — entendez vous, Monsieur. Je ferai tout mon possible de ne pas rester, je vous donne ma parole, et si je ne réussis pas, croyez que cela ne sera pas ma faute. Ne croyez cependant pas que cela soit peut-être parce que je n\'ai personne ici — loin de cela, j\'ai trouvé [ici] un Cousin charmant qui m\'aime passionnément et ne demande pas mieux que de me le prouver à votre manière si je le voulais. Ce n\'est pas un uland comme vous le supposerez peut-être, mais un officier de la garde, un charmant jeune homme et qui ne me fait d\'infidélité pour personne, entendez-vous? Il ne peut supporter l\'idée que j\'ai passé tant de temps avec vous, un aussi grand libertin. Mais hélas! je ne sens rien à son approche — sa présense ne fait naître aucune émotion en moi. Je crois toujours recevoir une lettre de vous, quelle jouissance cela serait pour moi. Cependant je n\'ose vous le demander, je crains même que je ne pourrais pas vous écrire, car je ne sais, si je pourrais cacher mes lettres de mes Cousines — et alors que pourrais-je vous dire — j\'aime mieux ne point recevoir de vos lettres aussi que d\'en avoir de pareilles à celles de Riga. Pourquoi ne vous ai-je pas quitté à présent avec l\'indifférence d\'alors — pourquoi Netty n\'est-elle pas venue me chercher alors? Peut-ètre nous nous serions séparés autrement. Cette lettre sous différents prétextes je ne lui ai pas montrée en disant que c\'est à A.[nnette] K.[ern] que j\'écrivais. Mais je ne pourrais pas le faire toujours sans donner du soupçon. Malgré toute mon étourderie et mon inconséquence vous avez su me rendre discrète. Je parle de vous aussi peu que possible, mais je suis triste et je pleure. Je suis bien folle cependant, car je suis sûre que pour vous vous pensez à moi avec beaucoup d\'indifférence déjà et dites peut-être des horreurs de moi, tandis que moi! — J\'ai oublié de vous dire que Maman a trouvé que vous étiez triste à notre départ. Ему, кажется, нас жаль! Mon désir de retourner lui donne du soupçon et je crains de trop presser. Adieu, je vous fais une grimace.

Le 8 mars. Il y a déjà quelque temps que je vous ai écrit cette lettre, je ne pouvais me résoudre à vous l\'envoyer. Dieu! Il est décidé que je reste ici: hier j\'ai eu une scène très vive avec ma mère pour mon départ, elle a dit devant tous mes parents qu\'elle me laissait décidément ici, que je devais rester, et qu\'elle ne pouvait pas me prendre, puisqu\'en partant elle s\'était arrangée de manière à me laisser ici. Si vous saviez comme je suis triste. Je crois vraiment comme A.[nnette] K.[ern] qu\'elle veut seule faire votre conquête et que c\'est par jalousie qu\'elle me laisse ici. J\'espère cependant que cela ne sera que jusqu\'à l\'été, ma tante ira alors à Pskoff — et nous reviendrons ensemble avec Netty. Mais combien de changements peuvent arriver jusqu\'alors, peut-être qu\'on vous pardonnera, [je sais qu\'alo[rs]] peut-être que Netty vous rendra autre. Il sera mal avisé de ma part de revenir avec elle, j\'en courrais le risque cependant — et j\'espère avoir assez d\'amour-propre pour ne pas vous regretter. A.[nnette] K.[ern] doit venir aussi ici — il n\'y aura cependant pas de rivalité entre nous, il paraît que chacune est contente de son lot. Cela vous fait honneur et prouve notre vanité et crédulité. Euphr[osine] m\'écrit que vous lui avez dit que vous vous êtes amusé à Pskoff — est-ce après moi? — quel homme vous seriez alors? — et quelle sotte je serais! — Avez-vous pris la baguette д\'Илья Ив.[анович]? Quand je reviendrai, je vous la demanderai. Dieu! Si je recevais une lettre de vous que je serai contente, ne me trompez pas au nom du Ciel, dites que vous ne m\'aimez pas du tout, alors je serai plus tranquille peut-être. Je suis furieuse contre ma Mère, quelle femme vraiment. Au reste en tout cela il y a aussi de votre faute.

Adieu, que direz-vous après avoir lu cette lettre? Si vous m\'écrirez — faites le par Treuer, cela sera plus sûr. Je ne sais pas comment vous adresser cette lettre, j\'ai peur que par Trigorsk elle ne tombe dans les mains de Maman, ou vous écrirais-je par Euph.[rosine] — dites moi ce qui sera mieux. [15]

253. И. E. Великопольскому. Около (не позднее) 11 марта 1826 г. Михайловское.

Милостивый государь Иван Ермолаевич!

Сердечно благодарю вас за письмо, приятный знак вашего ко мне благорасположения. Стихотворения Слепушкина получил и перечитываю всё с бо́льшим и бо́льшим удивлением. Ваша прекрасная мысль об улучшении состояния поэта-крестьянина, надеюсь, не пропадет. Не знаю, соберусь ли я снова к вам во Псков; вы не совершенно отнимаете у меня надежду вас увидеть в моей глуши: благодарим покамест и за то.

Кланяюсь князю Цицианову; жалею, что не отнял у него своего портрета. Что нового в ваших краях?

Остаюсь с искренним уважением вашим покорнейшим слугою

Александр Пушкин.

254. П. А. Катенин — Пушкину. 14 марта 1826 г. Петербург.

Премного благодарю, любезнейший Александр Сергеевич, за готовность твою меня одолжить и предваряю тебя, что обещанные дары должны быть доставлены сюда отнюдь не позже первого сентября, дабы издатель успел всё кончить с цензурою и типографиею ранее нового года. От издания журнала вдвоем я отнюдь не прочь, но об этом рано говорить, пока тебя здесь нет, что меня очень огорчает. На друзей надеяться хорошо, но самому плошать не надо; я бы на твоем месте сделал то же, что на своем, написал бы прямо к царю почтительную просьбу в благородном тоне, и тогда я уверен, что он тебе не откажет, да и не за что.

Наконец достал я и прочел вторую песнь Онегина, и вообще весьма доволен ею; деревенский быт в ней так же хорошо выведен, как городской в первой; Ленской нарисован хорошо, а Татьяна много обещает. Замечу тебе однако (ибо ты меня посвятил в критики), что по сие время действие еще не началось; разнообразие картин и прелесть стихотворения, при первом чтении, скрадывают этот недостаток, но размышление обнаруживает его; впрочем, его уже теперь исправить нельзя, а остается тебе другое дело: вознаградить за него вполне в следующих песнях. Буде ты не напечатаешь второй до выхода альманаха, ее подари; а буде издашь прежде, просим продолжения: вещь премилая. Мои стихотворения всё еще переписываются в Костроме, и оттоле весьма давно ко мне ни слова не пишут, вероятно по той причине, что и меня изволят считать в числе заточенных; коль скоро пришлют, приступлю к напечатанию, но и тут беда, ибо глупость наших цензоров превосходит всякое понятие. Андромаха принята на театр, роли розданы, и дирекция хотела было пустить ее в ход во время коронации; но Семенова не захотела играть летом и в отсутствии значительной части зрителей, обязанных с двором отправиться в Москву: итак, представление отложено до совершенного открытия театров по истечении годового срока со дня смерти бывшего государя.

Что твой Годунов? Как ты его обработал? В строгом ли вкусе историческом, или с романтическими затеями? Во всяком случае я уверен, что цензура его не пропустит: о, боже! Читал ли ты Крылова басни, изданные в Париже гр.[афом] Орловым с переводами, французским и италианским? Из них некоторые хороши, особливо басня Ручей, работы Лавиня: прелесть. Помнишь ли, это было твое привычное слово, говоря со мной? Полно упрямиться в Опочке, приезжай-ка сюда, гораздо будет лучше и для тебя и для нас. До свидания, моя умница, будь здоров; к слову, ты что-то хворал: прошло ли? Напиши. Прощай. Весь твой

Павел Катенин.

Марта 14-го 1826. С.-Петербург.

255. Анна Н. Вульф — Пушкину. Вторая половина марта 1826 г. Малинники.

Si vous avez reçu ma lettre, au nom du Ciel déchirez-la! J\'ai honte de ma folie, jamais je n\'oserai lever les yeux sur vous si je vous revois. Maman part demain, et moi je reste ici jusqu\'à l\'été. Du moins je l\'espère ainsi. Si vous ne craignez pas de me compromettre auprès de ma sœur (comme vous le faites d\'après sa lettre) je vous prie en grâce de ne pas le faire avec Maman. Aujourd\' hui elle m\'a plaisanté sur nos adieux de Pskow, qu\'elle trouve avoir été très tendres („они, говорит она, думали, что я ничего не замечаю“), comment cela vous paraît-il? — Au reste vous n\'avez besoin que de paraître tel que vous êtes, pour la détromper et lui prouver que vous ne remarquez même pas mon absence. Quel prestige enchanteur m\'avait séduit! Comme vous savez feindre le sentiment. Je conviens avec mes Cousines que vous êtes un homme bien dangereux, mais je tâcherai de [16] devenir raisonnable. —

Au nom du ciel déchirez ma première lettre et brisez ma tasse de Pskoff — c\'est un mauvais signe d\'en donner, je suis très superstitieuse, et pour vous récompenser de cette perte je vous promets quand je reviendrai de vous donner la cire cacheter que vous m\'avez demandée à mon départ. Je vais apprendre l\'italien et malgré que je suis bien fâchée contre vous, je crois que me première lettre sera pour vous mio [?] delizie [?]. [17] [18]

Адрес: Пушкину.

256. А. А. Дельвиг — Пушкину. 7 апреля 1826 г. Петербург.

Милый Пушкин, посылаю тебе и Прасковье Александровне насилу-расцветшие Северные Цветы. Желаю, чтоб они тебе показались. Я было, выпросивши у тебя позволение напечатать отрывок об Овидии, хотел поместить к нему картинку: да что делать с нашими скотами академиками? Ни один не мог сделать что-нибудь сносное. С досады наш Дельвиг бросился к Григоровичу, уговорил его написать статью о русских художниках и велел гравировать с пяти русских хороших картин. Граверы сделали сколько могли, к будущему году [надеюсь] жду от них еще большего. Пора им привыкнуть к альманачному вкусу! К будущему году надеюсь на тебя, как на каменную стену, надеюсь лично от тебя получить лучшие цветы для моего парника или теплицы. От Баратынского тоже. Деньги твои я взял, как хороший министр финансов, т. е. назначил Плетневу источник уплаты: я купил у Баратынского Эду и его Сочинения, и Эда, продаваясь, в скором времени погасит совершенно мой долг. Живи, душа моя, надеждами дальными и высокими, трудись для просвещенных внуков; надежды же близкие, земные оставь на старания друзей твоих и доброй матери твоей. Они очень исполнимы, но еще не теперь. Дождись коронации, тогда можно будет просить царя, тогда можно от него ждать для тебя новой жизни. Дай бог только, чтоб она полезна была для твоей поэзии. Прощай, обнимаю тебя.

7-го апреля.

Жена моя тебе кланяется и благодарит за поздравление.

Еще прощай.

257. В. А. Жуковский — Пушкину. 12 апреля 1826 г. Петербург.

12 апреля.

Не сердись на меня, что я к тебе так долго не писал, что так долго не отвечал на два последние письма твои. [19] Я болен и ленив писать. А дельного отвечать тебе нечего. Что могу тебе сказать на счет твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать [для тебя] в твою пользу. Всего благоразумнее для тебя остаться покойно в деревне, не напоминать о себе и писать, но писать для славы. Дай пройти несчастному этому времени. Я никак не умею изъяснить, для чего ты написал ко мне последнее письмо свое. Есть ли оно только ко мне, то оно странно. Есть ли ж для [20] того, чтобы его показать, то безрассудно. Ты ни в чем не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством. Ты знаешь, как я люблю твою музу в как дорожу твоею благоприобретенною славою: ибо умею уважать Поэзию и знаю, что ты рожден быть великим поэтом и мог бы быть честью и драгоценностию России. Но я ненавижу всё, что ты написал возмутительного для порядка и нравственности. Наши отроки (то есть всё зреющее поколение), при плохом воспитании, которое не дает им никакой подпоры для жизни, познакомились с твоими буйными, одетыми прелестию поэзии мыслями; ты уже многим нанес вред неисцелимый. Это должно заставить тебя трепетать. Талант ничто. Главное: величие нравственное. — Извини эти строки из катехизиса. Я люблю и тебя и твою музу, и желаю, чтобы Россия вас любила. Кончу началом: не просись в Петербург. Еще не время. Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы.

Я болен. Еду в Карлсбад; возвращусь не прежде, как в половине сентября. Пришли к этому времени то, что сделано будет твоим добрым Гением. То, что напроказит твой злой Гений, оставь у себя: я ему не поклонник. Прости. Обнимаю тебя.

Жуковский.

258. П. А. Плетнев — Пушкину. 14 апреля 1826 г. Петербург.

14 апр. 1826.

Не удивляйся, душа моя, что я целый месяц не писал к тебе. Этот месяц был для меня черным не только в году, но и во всей жизни. С роду не бывал я болен и не пробовал, каковы на свете лекарства: а теперь беспрестанно их глотаю через час по две ложки. Это однакож не помешало мне, хоть с разными изворотами, исполнить все твои коммиссии, а имянно: 1) Князю Вяземскому отослано 600 руб. 2) Слепушкину доставлен экз. твоих Стих.[отворений]. 3) Тебе посланы 2, 3 и 4 части Мнемозины. 4) Сверх того посланы тебе новое издание басен Крылова и Северные Цв.[еты]. 5) Отдано твое письмо Жуковскому. Ты верно не знаешь, какой у нас теперь мор на писателей. Жуковский болен отчаянно и для своего спасения получил совет ехать на теплые воды. Карамзин не может здесь выздороветь и потому отправляется морем до Бордо, а оттуда по южной части Франции во Флоренцию, где проживет два года. Гнедичу говорят доктора, что он может ожидать спасения от весны, а не от них. Можешь по этому вообразить, в состоянии ли кто-нибудь в этом положении начать какое-нибудь важное дело. Сверх того так много еще хлопот посторонних. Мой совет и всех любящих тебя провести нынешнее лето в деревне. К осени Жуковский возвратится. Дел важных сбавится. Всё взойдет в обыкновенное течение. Тогда легче начать и Жуковскому. Тебе легко возражать, что за советами нужды ни у кого не будет. Но ты хладнокровнее обними стечение этих странных обстоятельств, и сам согласишься, что прежде надобно заняться чем-нибудь общим, а потом приступить к частному. 6) Послана тебе рукопись Цыганов. Аккуратнее исправь да поскорее пришли: так и тиснем. Кстати. Не можешь ли ты решиться напечатать второй главы Онегина? Это необходимо нужно. Теперь она ходит в самой неисправной рукописи по городу, и от этого скоро к ней потеряют вкус. Сделай милость, напечатай: тогда скорее разойдется и первая. Ты от этого тьму получишь денег. 7) Не стыдно ли тебе такую старину воспоминать, каково дело твое с Ольдекопом. Книги его уж нет ни экземпляра; да я не знаю, существует ли и он в каком-нибудь формате. И из чего ты хлопочешь? Если хочешь денег: согласись только вновь напечатать Кавказ.[ского] Плен.[ника], или Бахч.[исарайский] Фон.[тан], и деньги посыплются к тебе. Если хочешь примером его учить других: этого никто не делал, да и не сделает. Оставь во рту у нищего кусок. Если его вырвешь, он, может быть, умрет с голода, а ты до сыта не наешься. Я бы очень желал, чтобы ты несколько замечаний своих на Тацита пустил в ход с цитатами. Это у многих повернуло бы умы. Не поленись, любезный брат. К Баратынскому ты слишком пристрастен. Он любит еще играть словами; в слоге есть кокетство; во многом француз, хоть и люблю его до смерти. Твое письмо к брату убийственно. У меня бы рука не поднялась так отвечать. На Аладьина плюнь.

259. Анна Н. Вульф — Пушкину. 20 апреля 1825 г. Малинники.

Dieu! Quelle émotion j\'ai eprouvée en lisant votre lettre et que j\'aurais été heureuse si la lettre de ma sœur n\'avait mêlé de l\'amertume à ma joie. Hier matin je prenais le thé quand on m\'apporta de la poste les livres, je ne pouvais deviner d\'où ils me venaient; quand en l\'ouvrant je vis Lascasas, mon cœur battit et je n\'osais les ouvrir d\'autant plus qu\'il y avait du monde dans la chambre. J\'aurais été contente de votre lettre, si je ne me rappelais que vous en avez écrit de pareilles et même de plus tendres encore en ma présence à A.[nnette] K.[ern] et aussi à Netty. Je ne suis pas jalouse, croyez-moi; si je l\'étais véritablement ma fierté triompherait bientôt du sentiment et cependant je ne puis m\'empêcher de vous dire combien votre conduite me blesse. Comment en recevant ma lettre vous vous écriez: Ax, господи, quelle lettre, comme si c\'étaitd\'une femme! et vous la jetez pour lire les bêtises de Netty; il ne vous manquait que de dire que vous la trouviez trop tendre. Ai-je besoin de vous dire combien cela me blesse; outre que c\'était encore me compromettre beaucoup que de dire que la lettre était de moi. Ma soeur était toute offensée de cela et crainte de m\'affliger elle conte cela à Netty. Celle-là qui ne savait pas même que je vous avais écrit, se répand en reproches de mon peu d\'amitié et de confiance en elle — et vous qui m\'accusez d\'étourderie voilà ce que vous faites vous-même! — Ah! Pouchkine, vous ne méritez pas l\'amour, et je vois que j\'aurais été plus heureuse si j\'avais quitté Trigorsk avant, et si le dernier temps que j\'ai passé [ici] avec vous pouvait s\'effacer de mon souvenir. Comment n\'avez [vous] pas compris pourquoi je ne voulais pas recevoir de vous des lettres comme celles de Riga. C\'est qu\'un style qui ne blessait alors que ma vanité me déchirerait l\'âme à présent, le P.[ouchkine] d\'alors n\'était pas pour moi le même que celui auquel j\'écris maintenant. Ne sentez-vous pas cette différence, cela serait bien humiliant pour moi — je crains que vous ne m\'aimez pas comme vous auriez dû le faire — vous déchirez et blessez un coeur dont vous ne connaissez pas le prix, que j\'aurais été heureuse si j\'avais été aussi froide que vous le supposiez! Jamais de ma vie je n\'ai passé un temps aussi terrible que celui que l\'ai passé jusqu\'à présent; jamais je n\'ai senti des souffrances d\'âme comme celles que j\'ai eprouvées d\'autant plus que je devais renfermer dans mon coeur toutes mes peines. Que j\'ai maudit mon voyage ici! Je vous avoue que ce dernier temps après les lettres d\'Euph.[rosine] je voulais faire tout mon possible pour tâcher de vous oublier — car j\'étais bien fâchée contre vous. N\'ayez point d\'inquiétude pour le Cousin, ma froideur l\'a rebuté — et puis il est venu un autre concurrent avec lequel il n\'ose se mesurer et doit bien céder la place, c\'est [le] Anrep qui a été ici ces jours ci, il faut convenir qu\'il est très beau [il est] et très original — j\'ai eu le bonheur et l\'honneur de faire sa conquête — oh pour celui-là il vous surpasse encore, ce que je n\'aurais jamais pu croire, il va à son but à pas de géant; jugez, que je crois qu\'il vous surpasse même en témérité. Nous avons beaucoup parlé de vous — il m\'a dit aussi plusieurs de vos phrases à ma grande surprise, par ex. que j\'avais trop d\'esprit pour avoir des préjugés. Dès le premier jour presque il se saisit de ma main et dit qu\'il a tout le droit de la baiser puisqu\'il me trouvait très bien. Remarquez, Monsieur, je vous prie qu\'il n\'a fait ici ni ne fait la cour à personne d\'autre, ni ne me répète des phrases qu\'il dit à une autre, au contraire, il ne se soucie de personne [et me suit partout], en partant il m\'a dit que cela dépendait de moi [s\'il] qu\'il revienne ici. Ne craignez rien cependant — je n\'éprouve rien pour lui; il ne fait aucun — effet sur moi, quand votre seul souvenir me donne tant d\'émotion!

Maman a promis de m\'envoyer chercher au mois de Juin si ma Tante ne vient pas l\'été. Dois-je vous prier de faire votre possible pour qu\'elle le fasse plus vite. J\'ai bien peur que vous n\'ayez pas du tout d\'amour pour moi; mais vous ne sentez que des désirs passagers que tant d\'autres éprouvent aussi bien. — Nous avons beaucoup de monde, à peine j\'ai trouvé un moment pour vous écrire, il nous est arrivé encore de Novgorod un aimable jeune homme Mr. Pavlichteff, un grand musicien, il m\'a dit qu\'il vous connaissait. Nous allons aujourd\'hui dîner chez une de mes Tantes, il faut finir ma lettre car il faut que je m\'habille — je serai en grande société mais je ne rêverai qu\'à vous. Ecrivez moi en toute sûreté par Treuer et par Торжок, c\'est plus sûr, vous n\'avez rien à craindre, il ne sait pas de qui il me remet les lettres, et ici on connaît votre main. Déchirez ma lettre après l\'avoir lue, je vous conjure, je brûlerai la vôtre; savez-vous je crains toujours que vous ne trouviez ma lettre trop tendre et je ne vous dis pas tout ce que je sens. Vous dites que votre lettre est plate, parce que vous m\'aimez, quelle absurdité, surtout pour un poète, qu\'est-ce qui rend plus éloquent que le sentiment. Adieu pour le moment [Si vous sentez comme moi — je serais contente]. Dieu, aurais-je jamais cru que j\'écrirai jamais une phrase pareille à un homme. Non, je l\'efface. Adieu encore, je vous fais une grimace, puisque vous les aimez. Quand nous verrons-nous. Je ne vivrai pas jusqu\'à ce moment. —

20 avril. [21]

260. П. А. Вяземскому. Конец апреля — начало мая 1826 г. Михайловское.

Милый мой Вяземской, ты молчишь, и я молчу; и хорошо делаем — потолкуем когда-нибудь на досуге. Покаместь дело не о том. Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится — а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чем написать целое послание во вкусе Жуковского о попе: но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах.

При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется — а нельзя ли его покаместь отдать в какую-нибудь деревню, — хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей богу… но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел, болен ли ты, или нет; мы все больны — кто чем. Отвечай же подробно.

Адрес: Князю Петру Андреевичу Вяземскому.

В Чернышевском переулке, в собственном доме.

Нужное

261. А. Н. Вульфу. 7 мая 1826 г. Псков или Остров.

Вы мне обещали писать из Дерпта и не пишете. Добро. Однако я жду вас, любезный филистер, и надеюсь обнять в начале следующего месяца. Не правда ли, что вы привезете к нам и вдохновенного? Скажите ему, что этого я требую от него именем славы и чести России. Покаместь, скажите мне — не чрез Дерпт ли проедет Жуковский в Карлсбат? Языков должен это знать. Получаете ли вы письма от Ан.[ны] Ник.[олаевны] (с которой NB мы совершенно помирились перед ее выездом) и что делает Вавилонская блудница Ан.[на] Петр.[овна]? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ерм.[олая] Фед.[оровича]. Мое дело — сторона; но что скажете вы? Я писал ей: Vous avez placé vos enfants, c\'est très bien. Mais avez-vous placé votre mari? celui-ci est bien plus embarassant [22]. Прощайте, любезный Алексей Николаевич, привезите же Языкова и с его стихами.

7 мая.

Видел я в Синске некоторые нескромные гекзаметры [23] и сердечно им позавидовал.

Адрес: Его благородию Алексею Николаевичу Вульфу в Дерпт.

262. П. А. Вяземский — Пушкину. 10 мая 1826 г. Москва.

Сей час получил я твое письмо, но живой чреватой грамоты твоей не видал, а доставлено мне оно твоим человеком. Твоя грамота едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим. Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца ее сделать этого нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своем. Мой совет: написать тебе полу-любовное, полу-раскаятельное, полу-помещичье письмо блудному твоему тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда, волею божиею, ты будешь его барином и тогда сочтешься с ним в хорошем или худом исполнении твоего поручения. Другого средства не вижу, как уладить это по совести, благоразумию и к общей выгоде. Я рад был бы быть восприемником и незаконного твоего Бахчисарайского фонтана, на страх завести новую классикоромантическую распрю хотя с Сергеем Львовичем или с певцом Буянова, но оно не исполнительно и не удовлетворительно. Другого делать, кажется, нечего, как то, что я сказал, а во всяком случае мне остановить девушки (ou peu s\'en faut [24]) нет возможности… Ты жалуешься на мое молчание: я на твое. Кто прав? Кто виноват? Оба. Было время не до писем. Потом мы опять имели несчастие лишиться сына 3-х летнего. Из 5 сыновей остается один. Тут замолчишь по неволе. Теперь я был болен недели с две. Вот тебе бюджет моего времени не завидный. Скучно, грустно, душно, тяжко. Я рад, что ты здоров, и не был растревожен. Сиди смирно, пиши, пиши стихи и отдавай в печать! Только не трать чернил и времени на рукописное. Я надеюсь, что дело обойдется для тебя хорошо. Ты вероятно знаешь, что Карамзины отправляются в чужие краи за болезнию Ник.[олая] Мих.[айловича], Жуковский также. А Хвостовы и Булгарины здравствуют. Что ты давно ничего не печатаешь? А Цыгане? А продолжение Евгения? Ты знаешь, что твой Евгений захотел продолжиться и женится на соседке моей Энгельгардт, девушке любезной, умной и доброй, но не элегиаческой по наружности. Я сердечно полюбил и уважил Баратынского. Чем более растираешь его, тем он лучше и сильнее пахнет. В нем, кроме дарования, и основа плотная и прекрасная. Прощай, ma chair à beaux vers [25]. Как Василий Львович потеет вековечно, так и от тебя идет испарина хороших стихов. Тебе не нужно для того топить бани: ты везде в бане. — В конце месяца думаю съездить в Петерб.[ург] проститься с Карамзиными. Жена тебе очень нежно кланяется.

10-го маия.

Адрес (рукою В. Ф. Вяземской): Милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину.

263. П. А. Катенин — Пушкину. 11 мая 1826 г. Петербург.

Что значит, любезнейший Александр Сергеевич, что ты давно не пишешь ко мне, и даже не отвечал на мое последнее письмо? Не сердишься ли за что, сохрани господи? Как бы то ни было, я за долгое молчание ожидаю длиннейшего письма, и дело будет с концом. Меня недавно насмешил твой (яко-бы) ответ на желание одного известного человека прочесть твою трагедию: Годунов: трагедия эта не для дам, и я ее не дам. — Скажи, правда ли это? Меня оно покуда несказанно тешит. Буде ты любопытен что́ знать про меня, вот новость: я в прошедшую пятницу принужден был состязаться с Олиным, то есть читали в Комитете, составленном из разных судей-литераторов, grecs et bulgares, etc. [26], два вдруг изготовленные перевода Расинова Баязета, один мой, а другой вышеписанного Олина, который видно слишком дурно написал, ибо grecs et bulgares et autres barbares [27] решительно предпочли мой, и я имел все шары белые; Олин же только четыре из двадцати. Авторы не бывают там, когда их судят, но, как мне сказывали, много мне сделал пользы А. С. Шишков; мне его одобрение тем приятнее, что я с ним не знаком, стало он судил просто по своему вкусу, а вкус его не терпит дурного. Всё это прекрасно, но скоро ли оно может показаться в люди? — Послушай, радость моя, ты отвечал и толково и забавно, но я право не дама, и нельзя ли мне как-нибудь Годунова показать? Кусок должен быть лакомый. К слову о дамах, меня просила Колосова непременно в первом к тебе письме сказать за нее пропасть хороших вещей; только где я их возьму? Положим, что они сказаны, и твоя очередь отвечать. Что делает мой приятель Онегин? Послал бы я ему поклон с почтением, но он на всё это плевать хотел: жаль, а впрочем малой не дурак. Прощай, умница, будь здоров и не молчи ни в стихах, ни в прозе. Весь твой

Павел Катенин.

Маия 11-го 1826. С.-Петербург.

264. В. В. Измайлов — Пушкину. 19 мая 1826 г. Москва.

Милостивый государь мой,

Александр Сергеевич,

Позвольте ветерану в словесности, но счастливому некогда журналисту, передававшему публике первые мастерские опыты ваши в поэзии, напомнить вам о себе несколькими строками и в то же время молить вас именем Аполлона осчастливить меня новым великим подарком. Я готовлюсь выдать к новому году альманах, но без вашего содействия, без ваших стихов, так же не удаются альманахи, как растения без росы и солнца; бросьте в него несколько цветков вашей музы, милостивый государь мой, чтобы дать моей книге свежесть и бессмертие; озарите меня вашею славою, а если возможно, зароните в душу ветхого поэта искру юной жизни пиитической; а я обещаю и быть вам вечно благодарным и не допускать в альманахе соперников, недостойных стоять рядом с вами.

Между тем буду иметь смелость скоро представить на суд ваш слабый мой перевод в стихах из Казимира Делавиня (его Послания к Наполеону), как знак моей совершенной к вам доверенности: примите его на память и простите великодушно пятна и недостатки переводчика.

Мне приятно будет, естьли вы найдете в сих строках доказательство того искреннего к таланту вашему удивления и постоянного к вам уважения, с коим имею честь быть,

милостивый государь мой, ваш покорный слуга Владимир Измайлов.

1826 мая 19 дня Москва.

P. S. Естьли вам угодно будет исполнить мою просьбу, то прошу вас адресовать ваш подарок в Москву на имя вашего дядюшки В. Л. Пушкина или на мое собственное имя, но в город Верею; ибо на лето съезжаю в деревню мою, близь сего города.

Адрес: Его высокоблагородию, милостивому государю моему, Александру Сергеевичу Пушкину.

В Псков. В город Опочку.

265. П. А. Вяземскому. Вторая половина (не позднее 24) мая 1826 г. Михайловское.

Судьба не перестает с тобою проказить. Не сердись на нее, не ведает бо, что творит. Представь себе ее огромной обезьяной, которой дана полная воля. Кто посадит [28] ее на цепь? не ты, не я, никто. Делать нечего, так и говорить нечего.

Видел ли ты мою Эду? вручила ли она тебе мое письмо? Не правда ли, что она очень мила?

Я не благодарил тебя за стансы Ольге. Как же ты можешь дивиться моему упрямству и приверженности к настоящему положению? — Счастливее, чем Андр.[ей] Шенье, — я заживо слышу голос вдохновения — [и поэт стоит [?] для меня наро[да]]

Твои стихи к Мн.[имой] Красавице (ах извини: Счастливице) слишком умны. — А поэзия, прости господи, должна быть глуповата. Характеристика зла. Экой ты неуимчивый, как говорит моя няня. 7 пятниц лучший твой водевиль.

Напиши же мне что-нибудь, моя радость. Я без твоих писем глупею: это нездорово, хоть я и поэт.

Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная [-] род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты м. б. — исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если лет еще 10 был холостой. Брак холостит душу. Прощай и пиши.

Михайловское май.

Адрес: Его сиятельству кн. Петру Андреевичу Вяземскому.

В Москве в Чернышевском переулке в собств. доме.

266. П. А. Вяземскому. 27 мая 1826 г. Псков.

Ты прав, любимец Муз, — воспользуюсь правами блудного зятя и грядущего барина и письмом улажу всё дело. Должен ли я тебе что-нибудь или нет? отвечай. Не взял ли с тебя чего-нибудь мой человек, которого отослал я от себя за дурной тон и дурное поведение? Пора бы нам отослать и Булгарина, и Благонамеренного, и Полевого, друга нашего. Теперь не до того, а ей богу, когда-нибудь примусь за журнал. Жаль мне, что с Катениным ты никак не ладишь. А для журнала — он находка. Читал я в газетах что Lancelot [29] в П.[етер]Б.[урге], чорт ли в нем? читал я также, что 30 словесников давали ему обед. Кто эти бессмертные? Считаю по пальцам и не досчитаюсь. Когда приедешь в П.[етер]Б.[ург], овладей этим Lancelot [см. перевод] (которого я ни стишка не помню) и не пускай его по кабакам отечественной словесности. Мы в сношениях с иностранцами [30] не имеем ни гордости, ни стыда — при англичанах дурачим Василья Львовича; пред M-de de Staël [31] заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русской барин кричит: Мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Всё это попадает в его журнал и печатается в Европе — это мерзко. Я конечно презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, англ. журналы или парижские театры и [-] — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай-да умница.

27 мая.

Прощай.

Думаю, что ты уже в П.[етер]Б.[урге], и это письмо туда отправится. Грустно мне, что не прощусь с Карамзиными — бог знает, свидимся ли когда-нибудь. Я теперь во Пскове, и молодой доктор спьяна сказал мне, что без операции я не дотяну до 30 лет. Незабавно умереть в Опоческом уезде.

Адрес: Кн. П. А. Вяземскому.

267. Анна Н. Вульф — Пушкину. 2 июня 1826 г. Малинники.

Enfin j\'ai reçu hier votre lettre. Treuer me la apportée lui-même, et je n\'ai pu m\'empêcher de faire une exclamation en la voyant. Comment ne m\'avez vous pas écrit si longtemps? Comme si vous ne pouviez pas le faire de Pskow? — Ce sont de mauvaises excuses que vous m\'alléguez toujours. Tout ce que vous me dites d\'Anrep me déplait souverainement et me blesse de deux manières, premièrement la supposition qu\'il aie fait plus que me baiser la main m\'offense de votre part — et le mot c\'est égal est encore pire, il me blesse et me peine dans un autre sens — l\'espère que vous avez assez d\'esprit pour sentir que vous voulez dire par là, que cela vous [êtes] est indifférent à quoi nous en sommes avec lui. Ce n\'est pas tendre, j\'espère. Ce n\'est pas par sa conduite avec moi seulement que j\'ai remarqué qu\'il vous surpassait en témérité et impudence; mais par sa manière d\'être avec tout le monde et sa conversation en général. Il n\'y a donc pas d\'espérance que Maman m\'envoie chercher, c\'est désolant! Над.[ежда] Гавр.[иловна] promet toujours à Maman de venir le mois prochain, mais on ne peut pas y compter, c\'est elle qui gâte toute l\'affaire. Sans cela M-me Treuer va venir ici dans deux semaines et j\'aurais pu aller avec elle. Si Maman m\'envoyait un équipage avec cette femme cela serait délicieux, et alors ce mois-ci j\'aurais été à Trigorsk. — Je compte sur mon frère pour arranger cela; il ne faut que persuader à Maman que Н.[адежда] Гавр.[иловна] remettra toujours son voyage de mois en mois, и всё будет откладывать. Je crois qu\'il doit déjà être à Trigorsk et je lui écrirai par rapport à cela. Toute cette incertitude me tourmente beaucoup — tout ce temps-ci j\'ai été très malade et à présent je souffre beaucoup encore. Comme j\'ai été étonnée de recevoir l\'autre jour [de recevoir] un grand paquet de votre sœur, où elle m\'écrivent ensemble avec A.[nnette] K.[ern]; elles sont enchantées l\'une de l\'autre. Léon m\'écrit mille tendresses dans la même lettre et à mon grand étonnement j\'y trouve aussi quelques lignes de Delvig qui m\'ont fait beaucoup de plaisir. — Il me paraît cependant que vous êtes un peu jaloux de Léon. Il trouve [donc] qu\' A.[nnette] K.[ern] est charmante malgré son gros ventre; — c\'est l\'expression de votre sœur. Vous savez qu\'elle est restée à Péters.[bourg] pour faire ses couches et après elle se propose de venir ici. Vous voulez vous venger sur la femme de Léon de ses succès auprès de ma Cousine. — Cela ne prouve pas de l\'indifférence pour elle de votre part [cependant]. — Encore quelle imprudence de votre part de laisser traîner ma lettre et Maman a manqué de la voir!! Ah! quelle idée lumineuse que celle que je prenne des chevaux de poste et que je vienne seule; je voudrais voir l\'accueil aimable que Maman me ferait — elle serait prête à ne pas me recevoir, l\'effet serait trop grand. Dieu sait quand je vous reverrai encore — c\'est terrible et cela me rend toute triste. Adieu, ti mando un baccio, mio amore, mio delizie.

Le 2 Juin.

Ecrivez-moi plus souvent de grâce, vos lettres sont ma seule consolation, je suis bien triste. Savez-vous, que je désire et je crains mon retour à Trigorsk. Mais j\'aime mieux me quereller avec vous que de rester ici. Ces contrées sont très insipides et il faut convenir, parmis les ulands Anrep est ce qu\'il y a de mieux et en général tout le régiment ne vaut pas grande chose et l\'air d\'ici ne m\'est pas salutaire car je suis toujours malade. Dieu, quand vous reverrai-je?.. [32]

268. И. E. Великопольскому. 3 июня 1826 г. Преображенское.



   С тобой мне вновь считаться довелось,
Певец любви то резвой, то унылой;
Играешь ты на лире очень мило,
Играешь ты довольно плохо в штос.


500 рублей, проигранных тобою,
Наличные свидетели тому.
Судьба моя сходна с твоей судьбою
Сей час, мой друг, увидишь почему.



Сделайте одолжение, пять сот рублей, которые вы мне должны, возвратить не мне, но Гавриилу Петровичу Назимову, чем очень обяжете преданного Вам душевно,

Александра Пушкина.

3 июня

1826

Преображенское.

[П. Н. Беклешов: ] [33]

Скрепил Беклешов.

[Ф. И. Цицианов: ] [34]

Иван Ермолаевич! Мое почтение: я воспользовался этим случаем вам напомнить о верющем письме, которое вы намеревались [вам] мне прислать для взыска денег с Котко: если не пришлете к сроку, что мне делать? — отпишите и не забывайте

вашего покорного слугу

к. [нязя] Фед. Цицианова.

269. П. А. Катенин — Пушкину. 6 июня 1826 г. Петербург.

Поклон твой Александре Михайловне отдан как следует, любезнейший Александр Сергеевич; она с охотою возьмется играть в твоей трагедии, но мы оба боимся, что почтенная дама цензура ее не пропустит, и оба желаем ошибиться. Ты хочешь при свидании здесь прочесть мне Годунова; это еще усиливает мое желание видеть тебя возвратившегося в столицу. До тех пор есть у меня к тебе новая просьба. Для бенефиса, следующего мне за Андромаху, нужна была маленькая комедия в заключение спектакля; я выбрал Minuit [35], и некто мой приятель Николай Иванович Бахтин взялся мне ее перевести; но вот горе: там есть романс или куплеты, и в роде не обыкновенном. Молодой Floridor [36] (по-русски Владимир) случайно заперт в комнате своей кузины, молодой вдовы, ночью на новый год, и не теряет времени с нею; пока они разнеживаются, под окном дается серенада, в конце второго куплета бьет полночь, l\'heure du berger [37]; старики входят, застают молодых, и остается только послать за попом, ибо всё прочее готово. Французские куплеты дурны, но я прошу тебя мне сделать и подарить хорошие. Ты видишь по ходу сцены, что они должны означать, а на всё сладострастное ты собаку съел: сделай дружбу, не откажи. Музыку сделаем прекрасную, Кавос обещал мне давно, что он всегда готов к моим услугам. Пожалуйста, умница, не откажи; тебе же это дело легкое. Еще напоминаю тебе о том, что ты обещал для альманаха, в котором я, по дружбе к издателю и справедливому уважению к его уму, живое принимаю участие; пора уже ему устроивать материалы, а твоих он ждет, как лучшего украшения всей книги: пришли, коли можешь, и прикажи как за благо рассудишь, показывать ли их до времени, или держать про себя: всё будет исполнено. Ты спрашиваешь, кто именно одобрял Олина? Хуже вышло: его перевода читали тогда два действия, первое и последнее; взбешенный на неудачу, он жаловался и выхлопотал прочтение остальных трех; их читали вчера после его же Корсера (прозою из Бейрона); по настоянию его многие судьи на этот раз не приглашены, а новые, числом 15, пошли на голоса, и на вопрос: одобрена или нет? он имел 9 шаров белых и 6 черных; Лобанов отличался в пользу Олина, меня не было. Теперь вопрос: что будет делать дирекция, и не одурачилась ли она? — Мне почти совестно говорить об этих пустяках, когда важнейшее дело судится; но что о нем говорить? Надо молчать и ждать. Прощай, милый Александр Сергеевич, будь здоров, пиши и возвращайся. Весь твой

Павел Катенин.

Июня 6-го. 1826.

270. Николаю I. 11 мая — первая половина июня 1826 г. Михайловское — Псков.

Всемилостивейший государь!

В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.

Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.

Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие краи.

Всемилостивейший государь, Вашего императорского величества верноподданный Александр Пушкин.

[На отдельном листе:]

Я нижеподписавшийся обязуюсь впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них.

10-го класса Александр Пушкин. 11 мая 1826.

[Приложение:]

№ 426

По предложению его превосходительства, господина Псковского гражданского губернатора и кавалера за № 5497, свидетельствован был во Псковской врачебной управе г. коллежской секретарь Александр Сергеев сын Пушкин. При сем оказалось, что он действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени, повсемественное расширение кровевозратных жил (Varicositas totius cruris dextri); от чего г. коллежской секретарь Пушкин затруднен в движении вообще. Во удостоверение сего и дано сие свидетельство из Псковской врачебной управы за надлежащим подписом и с приложением ее печати.

Июля 19-го дня 1826 года.

Инспектор врачебной управы В. Всеволодов.

[Печать]

271. П. А. Вяземский и А. А. Дельвиг — Пушкину. 12 июня и вторая половина июня 1826 г. Петербург.

[П. А. Вяземский:]

12-го июня.

Ты знаешь о печальной причине приезда моего в Петербург. Хотя ты и шалун и грешил иногда эпиграммами против Карамзина, чтобы сорвать улыбку с некоторых сорванцов и подлецов, но без сомнения ты оплакал его смерть сердцем и умом: ибо всякое доброе сердце, каждый русский ум сделали в нем потерю не возвратную, по крайней мере для нашего поколения. Говорят, что святое место пусто не будет, но его было истинно святое и истинно на долго пустым останется. Завтра едем с Карамзиными в Ревель: не знаю, долго ли там останусь с ними, но буду тебе писать оттуда, а теперь писатъ нет ни времени, ни мысли, ни духа. — На твоем месте написал бы я письмо к государю искреннее, убедительное: сознался бы в шалостях языка и пера с указанием однакоже, что поступки твои не были сообщниками твоих слов, ибо ты остался цел и невредим в общую бурю; обещал бы держать впредь язык и перо на привязи, посвящая всё время свое на одни занятия, которые могут быть признаваемы (а пуще всего сдержал бы свое слово), и просил бы дозволения ехать лечиться в Петерб.[ург], Москву или чужие краи. Вот мой совет! — Обнимаю тебя.

[А. А. Дельвиг:]

Третьего дни получил от Муханова это письмо и по первой почте тебе посылаю его, милый Пушкин. Что ж ты не присылаешь Цыган, мы бы издали их? Плетнев тебе кланяется, он живет теперь на Кушелевой даче, верст 7-мь от городу, и я довольно редко с ним видаюсь. Его здоровье очень плохо. Теперь кажется начало поправляться, но до сих пор мы думали и его проводить к отцу Ломоносову. Баратынский другим образом плох, женился и замолчал, вообрази, даже не уведомляет о своей свадьбе. Гнедичу лучше, он тоже живет на даче и тебе кланяется. В комнатах, [38] в которых он живет, жил в последнее время Батюшков. До сих пор видна его рука на окошках. Между прочим на одном им написано: Есть жизнь и за могилой! а на другом: Ombra adorata [39]! Гнедич в восторге меланхолическом по целым часам смотрит на эти строки. — Вяз.[емский] у меня был в проезд свой в Ревель. Он сказал мне, что он уверил В.[асилия] Л.[ьвовича], что: Ах тетушка, ах Анна Львовна, написано мною, и тем успокоил его родственную досаду. Мы очень смеялись над этим. Отец твой ничего об этом не говорил и не говорит. Тебе напрасно его оклеветали. Из Онегина я взял то, что ты мне позволил, только у меня и переписано было, проч. у Вяземского. Что ты не издаешь его. Ежели тебе понадобятся деньги гуртом, продай его мне и второе издание твоих поэм. Только цензура пропустит их, деньги ты получишь. От Эды деньги скоро накопятся. Отдам их Плетневу или кому велишь. Прощай, душа [40] моя, будь здоров и вспоминай обо мне.

Весь твой Д.

272. П. А. Вяземскому. 10 июля 1826 г. Михайловское.

Коротенькое письмо твое огорчило меня по многим причинам. Во-первых, что ты называешь моими эпиграммами противу Карамзина? довольно и одной, написанной мною в такое время, когда К.[арамзин] меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие и сердечную к нему приверженность. До сих пор не могу об этом хладнокровно вспомнить. Моя эпиграмма остра и ничуть не обидна, а другие, сколько знаю, глупы и бешены: ужели ты мне их приписываешь? Во-вторых. Кого ты называешь сорванцами и подлецами? Ах, милый… слышишь обвинение, не слыша оправдания, и решишь: это Шемякин суд. Есть ли уж Вяземский etc., так что же прочие? Грустно, брат, так грустно, что хоть сей час в петлю.

Читая в журналах статьи о смерти Карамзина, бешусь. Как они холодны, глупы и низки. Не уж то ни одна русская душа не принесет достойной дани его памяти? Отечество в праве от тебя того требовать. Напиши нам его жизнь, это будет 13-й том Русской Истории; Карамзин принадлежит истории. Но скажи всё; для этого должно тебе иногда употребить то красноречие, которое определяет Гальяни в письме о цензуре. — Я писал тебе в П.[етер]Б.[ург], еще не зная о смерти К.[арамзина]. Получил ли ты это письмо? отпиши. Твой совет кажется мне хорош — я уже писал царю, тотчас по окончанию следствия, заключая прошение точно твоими словами. Жду ответа, но плохо надеюсь. Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова. Если б я был потребован коммисией, то я бы конечно оправдался, но меня оставили в покое, и кажется это не к добру. Впроччем, чорт знает. Прощай, пиши.

10 июля.

Что Катерина Андреевна?

Адрес: Князю П. А. Вяземскому.

273. П. А. Вяземский и О. С. Пушкина — Пушкину. 31 июля 1826 г. Ревель.

[П. А. Вяземский: ] 31-го

МОРЕ



Как стаи гордых лебедей,
На синем море волны блещут,
Лобзаются, ныряют, плещут
По резвой прихоти своей.
Как упивается мой слух
Их говором необычайным,
Как сладко предается дух
Мечтам пленительным и тайным!


Так, древности постиг теперь
Я баснословную святыню:
О волны, красоты богиню
Я признаю за вашу дщерь!
Так, верю, родилась она
Из вашей колыбели зыбкой
И пробудила мир от сна
Своею свежею улыбкой.


Где ж, как не здесь, явилась ты,
Очаровательница мира!
В прохладе влажного сапфира,
В стихии светлой чистоты?
Нам чистым сердцем внушены
Прекрасных таинств откровенья:
Из лона чистой глубины
Ты родилась, краса творенья!


И в наши строгие лета,
Лета существенности лютой,
При вас одних хотя минутой
Вновь забывается мечта!
Не смели изменить века
Ваш образ светлый, вечно юный,