Существует до сих пор только два способа, наиболее практичных и радикальных:
а) уехать перед праздником в Аргентину;
б) заболеть сыпным тифом.
В этом случае ничего другого для вас придумать не могу
Искусство рассказывать анекдоты
Истинно светские люди могут иметь успех в обществе и свете — помимо всех других качеств — только в двух случаях: или когда они хорошо рассказывают анекдоты или когда они анекдотов совсем не рассказывают.
Насколько хороший анекдотист пользуется шумным, заслуженным успехом, насколько общество фигурально носит его на руках — настолько же плохой, бездарный претендент на «анекдотский престол» видит кругом плохо скрытое отвращение и тоску, настолько общество, выражаясь фигурально, — топчет его ногами!
Существует старинное распределение рассказчиков анекдотов на четыре категории:
1. Когда рассказчик сохраняет серьёзное выражение лица, а слушатели покатываются со смеху…
2. Когда смеется и сам рассказчик, и слушатели…
3. Когда рассказчик за животик держится от смеху, а слушатели, свесив головы, угрюмо молчат…
4. Когда слушатели, вооружившись стульями и винными бутылками, хлопотливо бьют рассказчика.
Вот те поистине ужасные последствия, которые могут обрушиться на голову плохого рассказчика. В американской газетной хронике (штат Иллинойс) был по этому поводу рассказан поистине леденящий душу факт: компания вакеросов, выслушав подряд семь отвратительных тягучих анекдотов, так освирепела, что схватила рассказчика, облила его керосином и подожгла, выплясывая вокруг него веселый джиг; потом обгоревшего неудачника вакеросы купали в реке, а потом, зацепив за шею веревкой, долго волочили при свете факелов по городским улицам, и разбуженные шумом матери поднимали с постелек своих детей и подносили их к окнам — со словами: «Глядите, детки, — вот вам пример: никогда не рассказывайте глупых старых тягучих анекдотов. А то и с вами будет то же, что с этим куском жареного мокрого мяса!»
И — наоборот.
Пишущий эти строки знал одного молодого человека, ничем особенно не отличавшегося, кроме искусства замечательно рассказывать анекдоты (см. первую категорию рассказчиков). И что же?! Все женщины города ласкали и целовали его, мужчины угощали водкой и папиросами лучших фабрик, а начальство повышало его по службе так, как в 1923 году повышался доллар в Германии. Однажды рассказывая в поезде какой-то уморительный анекдот, он свалился с площадки вагона под колеса и ему отрезало обе ноги, за что железная дорога уплатила счастливчику огромную премию, и он прожил свой век в богатстве и роскоши, окруженный любовью и почитанием современников.
Всякий рассказчик должен помнить три основных правила своего изящного искусства:
1. Анекдот должен быть краток.
2. Блестящ по передаче
— и 3. В конце — неожидан.
Самое главное — пункт первый (краткость).
Длинный анекдот напоминает Эйфелеву башню, на которую вас заставили взобраться пешком, без лифта… С самой верхушки башни вид-то, может быть, очаровательный, но вы так устанете, взбираясь, что вам и на свет Божий глядеть противно.
Затем — ненужные, не имеющие к анекдоту отношения — подробности — могут довести слушателей до молчаливой ярости, до преступления.
Пишущий эти строки слышал один анекдот в передаче директора департамента народного здравия.
— Вот я вам расскажу хороший анекдот, — пообещал он. — Дело было в небольшом торговом городке. Городок был, как я уже сказал, небольшой, но оживленный. Потому что стоял он на берегу Волги и там перегружали муку, соль, ну, конечно, лес тоже сплавлялся… Население преимущественно торговое. Поэтому в городке была пропасть трактиров, и в этих трактирах целый день толокся торговый люд, попивая чай, пиво и водку. Так вот — в один из таких трактиров — не помню, как он назывался — не то «Китай», не то «Большая парижская гостиница», — в один из таких трактиров пришел подпивший купец. Ну, вы сами знаете, русская душа — разгулялся, потребовал еще водочки, закусочки, селяночки на сковородке с осетриной. Ест, пьет, а над ним в клетке в окне заграничная канарейка поет, заливается. Ну, так-с. Слушал ее купец, слушал — пришел в восторг. Потому — вы же знаете — канарейки иногда очень хорошо поют. Недаром даже Канарские острова по их имени названы. Вот послушал он эту канарейку и зовет слугу. Слуга прибежал — этакий русский молодец, румянец во всю щеку и волосы подстрижены в скобку — «Что прикажете?» — «Сколько стоит канарейка?» — «Триста рублей». — «Зажарь мне ее в масле». Слуга видит что купец богатый, значит, может заплатить за причуду — беспрекословно снял канарейку, снес на кухню, зажарил. Приносит. «Готово». — «Отрежь на три копейки».
Присутствующие вежливо посмеялись, полагая, что директорский анекдот окончен. Но директору жаль было расстаться со своим длинным, как пожарная кишка, анекдотом.
Пожевал губами и продолжал:
— Да… «Отрежь, говорит, на три копейки». Тот поднял крик: «Как так?! Неужели зря дорогую канарейку загубил?!» — «Что ты кричишь, чудак… Мне надо только на три копейки!..» Ну, конечно, шум был, скандал. Полицию позвали. Кажется, протоколом кончилось. Ну, купец дал околоточному — не помню — не то десять, не то пятнадцать рублей…
Все исступленно молчали, а один из слушателей тихо вышел в переднюю, отыскал директорское пальто и сигаретой прожег на спине преогромную дыру.
Кто упрекнет его за то, читатели?!
Вот как не надо рассказывать.
Излагайте анекдот приблизительно так:
В двери шикарной кондитерской просовывается чья-то голова: «Скажите, есть у вас сдобный хлеб с цукатами и миндалем?» — «Есть, есть, пожалуйте». Протискивается вся фигура. Снимает шапку, жалобно: «Подайте хлебушка Христа ради, бедному. Три дня не ел!»
Или: «Цедербаум, это совершенно неудобно: весь город говорит, что Кегельман живет с вашей женой!» — Муж: «Э! Подумаешь какое счастье! Захочу — так я тоже буду жить с ней!»..
Или: «Яша, чего ты за щеку держишься?» — «Понимаешь, один шарлатан хотел ударить меня по морде!» — «Так он же только хотел! Чего ж ты держишься?» — «Так он уже ударил!» — «Чего ж ты говоришь — „хотел“?» — «Ну если же бы он не хотел, он бы не ударил!»
Или:
«На парижском аэродроме к пилоту подходят два еврея. „Послушайте! Вы сейчас в Лондон летите. Возьмите нас“. — „А вы — кто такие?“ — „Так себе, обыкновенные евреи“. — „О-о, евреи! Ни за что не возьму. Евреи — такой темпераментный народ, что начнут кричать, за плечи меня хватать — еще катастрофа будет“. — „Но мы не будем кричать, ей-Богу! Абраша, правда, не будем?“ — „Ей-Богу, — говорит Абраша, — не будем!“ — „Ну, я вас возьму, но с условием: за каждое сказанное слово — вы платите мне фунт стерлингов! Согласны?“ — „Абраша, ты согласен?“ — „Согласен!“ Сели. Полетели. Прилетели в Лондон, пилот спустился, слез, мотор осматривает. Подходит к нему один из пассажиров: „Теперь уже можно разговаривать?“ — „Теперь можно“. — „Абраша в воду упал!..“»
А начните вы, передавая эти анекдоты, описывать место действия, наружность и возраст действующих лиц, и анекдот уже погиб, завял, покрылся скучной пылью!..
Нет ничего трагичнее рассеянных, забывчивых рассказчиков…
— Вот — расскажу я вам анекдот… Было это в тысяча восемьсот девяносто… Нет! В тысяча девятьсот… девятьсот?.. Постойте!.. В каком же году это было?..
— Да неважно! — кричат слушатели. — Дальше!..
— Ну-с. Был в городе Елабуте один еврей… нет, не еврей. Армянин, кажется? Или, что ли? По фамилии… Как же его фамилия? Гм! Дай Бог памяти…
— Неважно! Дальше!! — ревут слушатели.
— И поехал этот мужичок пароходом… Нет!! Позвольте… не пароходом, а пешком он пошел…
— Аэропланом!!!
— Нет, тогда еще аэропланов не было. Встречается со старухой NN. Впрочем, нет… Это было ее свадебное путешествие… Значит, молодая. Постойте!.. Тогда почему же у нее зубов не было?.. Но этот же анекдот, кажется, построен… Или нет?.. Ах, да!
За убийство такого рассказчика не судят, а выдают премию, как за удачное санитарное мероприятие…
А есть и такие рассказчики: начнет в обществе передавать что-то вязкое, тягучее, а на половине вдруг вспыхнет, как маков цвет, и замолчит.
— Ну? Что же дальше?!
— Простите — дальше неприлично, я и забыл совсем. — А тут дамы.
Ужасная язва общества — так называемые «подсказчики анекдотов».
— Иван Петрович! Расскажите тот анекдот, который рассказывали на прошлой неделе… Вы так хорошо рассказываете…
— Какой анекдот?
— Да помните, о том еврейском мальчике, который просил у учителя отпуск на завтрашний день, а когда тог спросил «зачем?», мальчик ответил: «Папа говорил, что у нас завтра дома пожар будет». Расскажите!
Что тут рассказывать бедному анекдотисту?
Иногда можно рассказывать старый, затрепанный анекдот но — смотря где. Если общество захудалое, провинциальное — можете перетряхивать в их присутствии всякое старье.
Но в изысканном, изощренном, насыщенном модными анекдотами кругу — остерегайтесь.
…За столом сидели шесть человек — три актера, два журналиста и адвокат. Я подсел к ним и принялся рассказывать анекдоты — все, какие знал.
И после каждого анекдота присутствующие вынимали из карманов белые платки и прикладывали к ушам концами, так — что все лица были окаймлены белыми платками.
В конце концов я не выдержал и спросил:
— Что это значит?
— Это? Белая борода!
— Почему?
— Все анекдоты, рассказываемые вами, так стары, что имеют седую бороду!!!
Очень было обидно.
* * *
При выборе анекдота — нужно считаться с составом слушателей.
Есть анекдоты для барышень. Есть для дам. Есть специальные «мужские». Третью категорию иногда можнорассказывать второй категории, предварительно деликатно нащупав почву, но не дай Бог — обрушить третью категорию на головы благоуханной девственной первой категории.
Один негодяй при пишущем эти строки рассказал целому цветнику светских, невинных, кротких молодых девушек такое:
— Молодому еврею из Житомира сват предложил житомирскую девушку в жены. «Она (говорил он) очень хорошая девушка — общая любимица». Познакомился с ней жених через свата, поехал в театр. Все друзья и знакомые, увидев их вдвоем, набросились на жениха: «С ума вы сошли? Что это за компания для вас — с ней весь Житомир путался!» И побежал молодой человек в ярости к свату… «Слушайте!! — кричит. — Вы! Мерзавец! Кого вы мне сосватали?! Мне говорят, что с ней весь Житомир жил…» — «Э, вы скажете тоже, — хладнокровно говорит сват, — уже и „весь Житомир!“ В Житомире 50 000 жителей. Так считайте — половина женщин. Из 25 000 — 10 000 детей. Потом 5000 стариков, калек, нищих… остается 10 000… Так это, по-вашему, — весь Житомир?!»
Слушательницы испуганно переглянулись, а я отыскал хозяев и сообщил им, что вышесказанный молодой человек украл из столовой две серебряных ложки.
Вот, читатель, — мой тебе подарок.
Пытаясь занять общество анекдотами — всем вышеизложенным руководствуйся. Тогда — процветешь…
Советы, как иметь успех у прекрасного пола
Как часто видим мы очень интересных молодых людей, красивых, изящных, но — увы! Эти молодые люди не имеют никакого успеха у женщин.
И наоборот: не встречали ли вы рыжих, веснушчатых молодцов с кривыми ногами, расплющенным носом и заплывшими жиром глазами, которые (не глаза, а эти молодцы имеют среди прекрасного пола бешеный, потрясающий успех?!
А почему? Очень просто: первые (красавцы) не знают, какого боку подойти, как взяться за дело, вторые же (Кривоногие) обладают этим священным даром в такой же степени, как Кубелик играет на скрипке.
И вот — я хочу пойти навстречу назревшим нуждам неопытных красавцев. Кривоногие же пройдохи и без меня обойдутся. Им мои советы не нужны. Они сами много чего могут мне посоветовать.
Вначале — маленькое разъяснение: я вовсе не хочу идти против Священного писания, которое гласит:
«Не пожелай жены ближнего твоего».
Что здесь главное? То, что он «ближний». Жены ближнего и не желайте.
Но если жена в Кишиневе, а муж, скажем, во Владивостоке, то он уже делается дальним, и, значит, всякое нарушение священной заповеди отпадает.
Из этого, конечно, не следует, что всякий молодец, влюбившийся в замужнюю женщину, должен таскать под мышкой глобус и, осведомившись о местопребывании мужа, начать вслух рассчитывать расстояние, тыча пальцем в разные места глобуса.
Это слишком наглядно, а всякое чувство требует тайны.
Влюбившись, вовсе не нужно моментально напяливать фрак, белый галстук, зажимать в мокрой от волнения руке букет цветов и, явившись к предмету своей страсти, преклонить перед ней колено со словами:
— Ангел мой! Я не могу жить без тебя. Будь моей женой!!
— Что вы, помилуйте. Да ведь я замужем!
— Я вас разведу с мужем!
— Но у меня дети…
— Детей отравим. Новые будут.
Глупо и глупо. Женщина никогда не пойдет на эту примитивную приманку.
Вот как сделайте: явитесь в сумерки с визитом к дорогой вашему сердцу женщине, припудривши лицо и подводите глаза жженой пробкой, явитесь и, севши в уголок, замрите.
— Что это вы сегодня такой грустный?.. — спросит хозяйка.
— Так, знаете. Нет, нет. Лучше не расспрашивайте меня.
— Дела плохие?
— Что для меня дела. (Вздох.) Я о них даже и не думаю.
— Вы что-то сегодня бледны…
— Ночь не спал.
— Бедный!.. Почему же?
— Вы мне снились всю ночь.
Даю слово, что самая умная женщина не обратит внимание на резкое несоответствие между первой фразой («не спал всю ночь») и второй — («вы снились всю ночь»).
— Я вам снилась?.. — задумчиво скажет она. — Вот странно.
И довольно на сегодня. Конец. Маленькая, крохотная зацепка уже сделана. Уйдите, оставив ее задумчивой.
На другой день:
— Вы сегодня опять какой-то бледный… (пудра «Клития» — замечательное вспомогательное средство для влюбленного человека).
— Бледный, я? Гм… Отчего бы это? Может быть, потому, что опять плохо спал?
— Бедняга! А теперь кто вам снился?
— Догадайтесь… (В этом месте можно рискнуть взять ее за руку. Полагаю, опасности особой нет.)
— Ну, как же я могу догадаться… (Врешь, милая! Уже догадалась. Иначе зачем бы он взял тебя за руку?..)
— Не догадываетесь? Вы, такая чуткая, такая красивая…
Красота тут, конечно, ни при чем, но — каши маслом не испортишь.
Скачите дальше:
— Вы… не догадываетесь? Вы, у которой сердце звучит, как Эолова арфа, под малейшим порывом налетевшего ветерка, вы, у которой глаза, как зеркальная лазурь Лаго-Маджиоре, проникающая, как стрела, в самую глубину сознания бедного больного человеческого сердца, бьющегося в унисон с теми тонкими струнами… которая…
Такой разговор требуется минут на шесть. Ничего, что глупо. Зато складно. Тут тебе и Эолова арфа и Лаго-Маджиоре, и унисон. Советую напирать на смысл, а, главным образом, на звук голоса, на музыку.
Очень рекомендуется, не окончив фразы, нервно вскочить махнуть рукой и, наскоро попрощавшись, уйти.
Это производит впечатление. А кроме того, и из запутанной фразы выкрутитесь.
На третий день смело входите и говорите такую на первый взгляд странную фразу:
— Мэри! (Или Ольга, или Эльза). Что вы со мной делаете?!
— А что такое? Что я с вами делаю?
— Посмотрите на меня: (не нужно забывать — еще в передней — смахнуть платком пудру с лица. Но — осторожно: жженая пробка под глазами может размазаться). Вы видите?!
— Да, вид у вас неважный… Но разве я виновата?..
— Вы виноваты! Только вы. Вы приходите ночью к моему изголовью, и… и… я больше так не могу!!!
По общечеловеческой логике нужно бы ответить на это так:
— Чего вы ко мне пристали с вашим изголовьем? Мало ли какая ерунда будет вам сниться? Что ж, я за это должна и отвечать?!
Но… ни одна женщина не скажет так. Нужно знать женщину.
Она только воскликнет:
— Боже мой! Но разве я этого хотела?! Мне самой тяжело, что вы так мучитесь…
Слышите? Ей тяжело! Она, значит, вам сочувствует. Она, значит, как говорят профессиональные рыболовы, — «зацепилась на крючок».
В этом месте я подхожу к самому деликатному вопросу, о котором мне, при моей застенчивости, трудно и слово вымолвить.
Вы должны ее поцеловать.
Только, ради Бога, не сразу.
Не обрушивайтесь на нее, как глетчер, не рычите, как бегемот.
Тихо, деликатно возьмите за руки. Приблизьте свои глаза к ее глазам (губы, как известно, покорно следуют за глазами — деваться им некуда). Ближе… Ближе… Загляните в таинственную бездну ее глаз.
И вот — в этой позиции сразу и не разберешь: вы ли ее поцеловали, она ли вас.
Конечно, дальнейших советов я не могу давать. Я слишком скромен для этого. Можете даже, поцеловав, пойти домой — и на этом успокоиться.
* * *
Знавал я одного человека, который всю рассказанную мною поэтичную процедуру невероятно упрощал. Именно, оставшись с женщиной наедине, бросался а нее, точно малайский пират, и принимался ее целовать.
Я как-то спросил его возмущенно:
— Как можешь ты так по-разбойничьи вести себя с женщиной? А если получишь отпор? Скандал?!
— Отпор бывал часто. А скандалу не было. Женщина предпочитал молча, без крику, отвесить пощечину.
— Ага! Значит, ты получаешь пощечины?!
— Ну, от женщины не считается. И потом на 100 женщин — только 60 дерутся. Значит, я работаю в предприятии из 40% чистых. Этого не приносят владельцам даже самые лучшие угольные копи или учетный банк.
— А вдруг жена пожалуется мужу?
— Побоится! Ты не знаешь мужей. Муж никогда не поверит, чтобы человек ни с того ни с сего — полез целоваться. «Ага, — скажет он. — Значит, ты перед этим кокетничала, значит, дала повод?!» Нет, это штука безопасная.
Этот пример я привел для того, чтобы сказать, что я отношусь к такой манере ухаживать с отвращением. Я — поэт и нахожу, что всякое красивое чувство не должно быть оптовым — с исчислением процентов прибыли.
Как поэт — еще раз говорю: лучший прием для успеха, это «вы мне снились». Долбите, как детям, пока не подействует.
* * *
Другой мой знакомый, как он сам выражался: «работал фарфором». Прием, по-моему, тоже дешевый.
Однажды купил он на аукционе прескверную кошку и китайца, которого если ткнуть в затылок — он начинал мотать головой. С тех пор владелец этих вещей говорил всем дамам, на которых имел виды:
— Старинный фарфор любите?
Какая уважающая себя дама осмелится ответить «не люблю»?
— Люблю, — ответит она.
— Очень?
— Ах, ах, ужасно люблю!!!
— У меня есть очень недурная коллекция старинного фарфора. Не хотите ли зайти осмотреть?
— Гм!.. Удобно ли это? Впрочем…
Часто дама, уже собираясь уходить и надевая перед его зеркалом шляпу, вспоминала:
— Да! А где же этот твой знаменитый фарфор?
— А вот там стоит. Ткни китайца в затылок. Видишь, как забавно? Настоящий, брат, алебастр!
И долго еще после ухода парочки — китаец с задумчивой иронией качает видавшей виды головой.
* * *
Последний совет: женщина, даже самая бескорыстная, — ценит в мужчине щедрость и широту натуры. Женщина поэтична, а что может быть прозаичнее скупости?…
Любящая женщина, которая с негодование откажется от любой суммы денег, — ни слова не возразит вам, если вы купите ей билет в театр или заплатите за нее в кафе.
Один известный мне человек сразу погиб во мнении любящей женщины после того, как, расплачиваясь в кафе, стал высчитывать:
— Два стакана кофе с булочками — 3,5 марки. Ты пила белый кофе, я черный — значит, с меня на 0,5 марки меньше. Да, ты откусила своими очаровательными белыми зубками у меня кусок пирожного, приблизительно, одну треть, — значит, с тебя еще 20 пфеннигов. С тем, что я платил за тебя в трамвае — с тебя, царица души моей, — 2 марки 35 пфеннигов.
Нужно ли говорить, что на таком пустяке этот идиот сломал себе шею, хотя и был красив как бог.
* * *
Кстати, вы, может быть, спросите: а где же советы, как ухаживать не за дамами, а за девушками.
Этих советов я не могу дать.
Потому что за девушками не «ухаживают».
Им делают предложение и женятся.
После же женитьбы молодой человек может прочесть мое руководство сначала.
И то руководство это будет полезно не тому, который женился, а другому молодому человеку — постороннему.
Отдых на крапиве
Почему?
Этот вопрос задал мне издатель, когда я вручил ему материал для настоящей книги.
— Что — «почему»?
— Почему книга так называется: «Отдых на крапиве»?
— Хорошее название, — одобрительно возразил я, ласково похлопав по папке с рукописями.
— Неплохое. Но что, собственно, оно обозначает?
— Неужели не догадываетесь? Так просто! Вы когда-нибудь пробовали отдыхать на крапиве?
— На крапиве? В детстве пробовал. Но, какой уж то был отдых — на крапиве! Одно жгучее беспокойство.
— Вот то-то и оно. Дело в том, что я немного зол на моих читателей. Всю свою и всю мою жизнь они считали меня предобродушным малым, и при личном со мной знакомстве пытались всегда отпустить сомнительного сорта комплимент: «Ах, знаете, я люблю вас читать! На ваших книгах — прямо-таки отдыхаешь!» Я всегда был против того, чтобы мои книги низводились до степени мягкой перины — это ужасно обидно! Литература должна звать куда-то, будить, тревожить, вызывать разные вопросы и запросы. Вот как я смотрю на литературу! А мои читатели?.. Им, извольте ли видеть, удобно отдыхать на моих книгах! Возмущенный этим, я и решил в настоящем случае подсунуть им такую книгу, на которой не очень-то отдохнешь! Она почти вся — едкая, колючая — ну точь-в-точь будто вы легли в крапиву, опираясь об нее голой рукой, щекой и шеей…
Издатель внимательно выслушал меня и потом сказал:
— А вдруг читатель и не почувствует даже, что у него под рукой жгучая крапива?!
— Тогда он не читатель. Крокодиловую или носорожью кожу — я предпочитаю на разных изящных изделиях, но не на читательском теле. Эта моя книга для людей тонкокожих…
Издатель ухмыльнулся и хлопнул рукой по книге:
— Значит — «Отдых»?
— «Отдых»! — хлопнул и я рукой по тому же месту.
— «На крапиве»? — поглаживая книгу, будто это была только что купленная лошадь, спросил издатель.
— «На крапиве», — подтвердил я, ласково пощекотав книгу под корешком.
В этой несложной процедуре и заключался акт крещения новорожденного, который скоро-скоро выплывет на бурный водоворот жизни — под ясным звучным названием:
— «Отдых на крапиве»…
Автор
Венгерский язык
Для разговора Сукачев выбрал самое неудобное место: нас толкали, нам наступали на ноги, потому что встретились мы с Сукачевым на скрещении двух главных улиц… Все-таки Сукачев ухитрился рассказать свою историю до конца.
Я, впрочем, того мнения, что наша встреча именно на улице — к лучшему: будь это в закрытом помещении — Сукачев плакал бы, как ребенок.
Сукачев уцепился за пуговицу моего пиджака, как тонущий матрос за обломок реи, и начал рассказывать так:
* * *
Видите ли, я имею некоторые дела с Будапештом и рано или поздно собирался даже туда съездить. Но мне страшно мешало незнание ихнего венгерского языка.
И пришла мне однажды в голову благая мысль, чтоб ее черт побрал, эту мысль: пошел я в контору газеты и сдал такое объявление: «Ищу преподавателя венгерского языка. Гонораром не стесняюсь».
На другой день ко мне явился крайне благообразный скромного вида молодой человек и сказал:
— Я могу выучить вас венгерскому языку.
— А вы что же сами… венгерец?
— Нет, но мой дед долго жил в Венгрии. Потом, в 1848 году, бежал от преследований Хорти.
— Что вы такое говорите?! Да ведь Хорти в 1848 году и на свете не было.
— Допустим, но что же из этого следует? Если у меня был дедушка, почему же у Хорти не могло быть дедушки?! Один дедушка бежал от другого дедушки — вот и все! Так хотите учиться венгерскому языку?
— Очень. А сколько вы возьмете за полный курс?
— Это будет зависеть от вас, я могу получить за весь язык сдельно, могу получить за ежедневный кусочек языка — поденно.
— А какая разница?
— Сдельно — в два раза скорей выучитесь.
— Тогда, конечно, сдельно. Сколько хотите?
— Две тысячи крон. Только я должен поселиться у вас и не разлучаться с вами — тогда будет толк. Через месяц вы будете говорить по-венгерски, как Бетховен!
— Виноват, Бетховен никогда не говорил по-венгерски!
— Ему же хуже. Встреться он со мной в свое время — он объяснялся бы, как Данте Алигьери!
— Данте был итальянец.
— Это безразлично. Я и по-итальянски говорю, как бог. Могу я завтра к вам переехать?
— Хоть сегодня.
* * *
Первый наш урок произвел на меня самое выгодное впечатление…
— Вероятно, мы начнем с грамматики? — осведомился я.
— Вы будете сейчас приятно удивлены, — усмехнулся мой юный преподаватель. — Дело в том, что венгерский язык не имеет никакой грамматики!
— Вы меня поражаете!
— О, это удивительный язык! Там все слова не склоняются и не спрягаются. Например, по-русски вы скажете: «Я видел его идущим по улице»… А по-венгерски это звучит так: «Я видеть он идти улица».
— Оказывается, значит, что это очень легкий язык!
— Не скажите. Слова очень трудные. Но за месяц я вас выучу.
Я знал единственное венгерское слово и поэтому решил щегольнуть им перед своим преподавателем.
— Киссенем, — расшаркался я. Он удивился:
— Что-о?
— Я говорю: «киссенем» — по-венгерски — спасибо. Неужели вы не знаете такого простого слова?!
— Ах, да! Но вы неправильно произнесли это слово — потому я и не понял. Не «киссенем», а «куссенем»!
— Вот оно что! То-то я там над первым «и» видел две черточки.
— Верно. Благодаря этим черточкам «и» всегда переходить в «о».
— Вы раньше сказали в — «у».
— Ну, да — это среднее между «о» и «у». Однако не будем отвлекаться. Для первого раза запишите и выучите самые распространенные фразы: «Здравствуйте — авала-киташвара», «как поживаете? — газогенератор», «до свиданья — дизель-мотор».
Я аккуратно записал эти слова в тетрадку. Так как венгерские женщины мне давно нравились, то во мне вдруг властно заговорил мужчина:
— Скажите, а как по-венгерски сказать женщине: «Я вас люблю».
Он застенчиво усмехнулся и после некоторого колебания ответил:
— Ду бист эйзель!
— Благодарю вас. Запишем.
Работа у нас кипела вовсю. Я с каждым днем расширял свои познания в венгерском языке, хотя меня огорчало то, что мой преподаватель строго-настрого запретил мне разговаривать с посторонними по-венгерски:
— Вы этим только испортите произношение.
А произношение у меня было действительно неплохое! Каждое утро, после пробуждения, мы обменивались несколькими фразами по-венгерски, и я подавал реплики самым шикарным образом.
— Авалокиташвара, — приветствовал меня учитель.
— Ишиас, — отвечал я. (Учитель утверждал, что «ишиас», это — «Мое почтение».)
— Флегмона печени? — спрашивал он. (Как спали?)
— Хирагра! (прекрасно!) — быстро отвечал я.
— Фистула фурункул? — осведомлялся учитель. (Будем пить чай или кофе?)
— Диабет! (коньяк) — радостно кричал я.
Вообще венгерский язык очень забавлял меня. Например, однажды я спросил преподавателя:
— Как по-венгерски «дерево»?
— Там, — сказал он, не задумываясь.
— А два дерева?
— Там-там.
— А три?
— Там-там-там.
— Удивительный язык! А если целый лес?
— Это уже поется на мотив марша: «Трам-да-там-там, тра-там-там»…
— Замечательно! Вот уж этого я никогда не забуду.
— О, конечно. Всю жизнь будете помнить.
* * *
И вот в один прекрасный день преподавание было закончено… Учитель мой уложил чемоданчик, пожал мне руку и сказал:
— Ду бист гроссе эйзель! (я вас очень полюбил).
— Пинакотека! — с чувством признался я (и вы мне очень симпатичны).
— Дизель-мотор симменс-шукерта! (будьте счастливы!)
— Куссенем.
И он ушел, получив свои две тысячи прекрасных чешских крон. Навсегда ушел!
* * *
Окончив свой рассказ, Сукачев печально повесил голову и смолк.
— Чем же дело кончилось? — спросил я. Он дико завопил:
— Чем?! Я осел! Поехал я в Будапешт, переехал границу — вот, думаю, где наговорюсь на своем новеньком, только что отлакированном языке, выглянул в окно — вдали виднеется лес. Я и обратился к соседу по купе на певучем венгерском наречии: