Клиффорд Саймак

Срочная доставка

1

Пятница приближалась к концу. Закончилась последняя лекция, и уже все студенты покинули аудиторию. Эдвард Лансинг стоял у стола, собирал лекционные конспекты и складывал их в свой дипломат. Завтра у него не будет занятий. И он почувствовал себя от этого превосходно – никакие дополнительные нагрузки не могли испортить ему отдыха, отхватив изрядный кусок времени от свободного дня. Хотя он пока и понятия не имел, что будет делать в выходной. Можно было бы съездить в холмы, поглядеть на осенний лес, который как раз к концу этой недели должен оказаться в полнейшем своем великолепии. Можно было позвонить Энди Сполдингу и предложить отправиться на небольшую прогулку. Можно было пригласить на ужин Алису Андерсон, и пусть дальше все течет само собой. Или можно было вообще не предпринимать ничего – зарыться у себя дома, как в норе, развести хороший огонь в камине, поставить на диск проигрывателя пластинку Моцарта и кое-что почитать из материалов, которых у него накопилось уже достаточно.

Он сунул дипломат под мышку и вышел за дверь. Игральный автомат стоял дальше по коридору. Чисто по привычке он сунул руку в карман и на ощупь определил, какие у него имелись монеты. Пальцы отыскали четвертак, и он опустил монету в прорезь, приостановившись у автомата. Потом потянул рычаг вниз. Машина задумчиво кашлянула, хихикнула в глаза Лансингу, колеса ее завертелись. Не ожидая результата, Лансинг двинулся дальше. Стоять не имело смысла. Еще никому не удавалось выиграть. Иногда проносились слухи о каком-нибудь чудовищном везении, крупном выигрыше, но все это, как он подозревал, была лишь реклама, которую распространяли заинтересованные лица.

За его спиной машина, перестав стрекотать и щелкать, со звоном остановилась. Он обернулся. Персик, лимон и апельсин – ведь эта машина была сделана в подражание старым машинам – ситуация, рассчитанная на юношеское чувство юмора старшекурсников.

Итак, он опять проиграл. Но ничего странного в этом не было. Он не мог припомнить, чтобы кто-то выигрывал вообще. Никто никогда не выигрывал. Вероятно (хотя он не был в этом совершенно уверен), человек опускал монеты в прорезь из чувства патриотического долга, из чувства какой-то преувеличенной туманной гражданской обязанности. Ибо эти машины и в самом деле обеспечивали финансовой поддержкой государственную программу благосостояния для всех, и в результате клыки зловредного государственного налога были несколько притуплены. Он мимолетно подумал об этом, не зная, одобрять это или нет. Ему казалось, что во всей этой идее был какой-то неуловимый моральный ущерб. Но ущерб или не ущерб, а идея работала. Он вполне мог позволить, напомнил он себе, проиграть четверть доллара в пользу нуждающихся и уменьшения подоходного налога.

Машина мигнула огнями и выключилась, оставив его одиноко стоять в пустом холле. Развернувшись, Лансинг зашагал в свой кабинет. Еще несколько минут – и, избавившись от портфеля, он будет на пути к свободному уикэнду.

Повернув за угол, он увидел, что у дверей кабинета его кто-то ожидает. Свободная поза прислонившегося к стене молодого человека безошибочно указывала, что это студент.

Лансинг прошел мимо него, шаря по карману в поисках ключа.

– Вы меня ждете? – спросил он юношу.

– Я – Томас Джексон, сэр, – сказал тот. – Вы оставили в моем ящике записку.

– Да, мистер Джексон, кажется, и в самом деле я вас вызывал, – сказал Лансинг, наконец припоминая. Он отворил дверь, и студент вошел в кабинет. Проследовав за Джексоном, Лансинг подошел к столу и включил стоящую на нем лампу.

– Садитесь сюда, – пригласил он студента, жестом указывая, куда тому надлежало сесть. Стул стоял перед письменным столом.

– Спасибо, сэр, – сказал студент.

Лансинг зашел к столу с другой стороны и уселся. То, что ему сейчас было необходимо, лежало среди пачки бумаг на левом крае стола. Порывшись, он нашел необходимые ему бумаги.

Бросив взгляд на Джексона, он отметил, что тот явно нервничает.

Лансинг посмотрел в окно, находившееся напротив стола. За окном виднелась часть университетского кампуса. День, отметил он, был типично сонным осенним днем Новой Англии, когда мягкий свет солнца превращает желтую листву в расплавленное золото. Особенно красиво смотрелись старые березы, росшие у самого окна.

Он взял папку с бумагами, лежавшую перед ним, пролистал страницы, делая вид, что изучает их.

– Мистер Джексон, не могли бы вы уделить некоторое время беседе со мной? Я хочу поговорить о вашей работе, – сказал он. – Во многих отношениях ваша работа произвела на меня неординарное впечатление.

Студент сглотнул и с трудом сказал:

– Я очень рад, что вам понравилось.

– Это одна из лучших критических работ, какие только мне приходилось читать, – сказал Лансинг. Вам это, должно быть, стоило изрядных усилий и времени. Это очевидно. Вы совершенно оригинально воспринимаете одну сцену из «Гамлета», а ваш анализ блестящ. Но кое-что меня озадачивает, тем не менее… а именно: некоторые цитируемые вами источники.

Он положил папку на стол и посмотрел на студента. Студент попытался ответить ему твердым взглядом, но глаза его поблескивали, и он скоро отвел их в сторону.

– Что мне хотелось бы знать, – продолжал Лансинг, – так это то, кем являются вот эти люди, фамилии которых вы упоминаете? Райт? Фарбст? Как я понял, это очень известные исследователи Шекспира. Хотя я никогда о них не слышал.

Студент не произнес ни слова.

– Что меня озадачивает, – сказал Лансинг, – это причина, по которой вы упоминали эти имена. Работа крепка сама по себе. Если бы не эти фамилии, я бы не сомневался, что, несмотря на некоторую ленность в прошлом, вы как следует потрудились. Ваши прошлые успехи заставляют сильно сомневаться в такой возможности, но я всегда склонен решать в таких случаях в пользу студента. Так вот, мистер Джексон, если это какой-то подлог или шутка, то в шутке я юмора не нахожу. Если у вас есть объяснения, то я вас слушаю.

– Это все проклятая машина! – с внезапной горькой обидой воскликнул студент.

– Не совсем вам понимаю. Какая машина?

– Понимаете, – начал Джексон, – мне нужна была хорошая оценка. Я знал, что если провалю этот курс, то… А я не могу себе позволить провалить курс. Я по-честному пытался написать работу сам, но не справился, и тогда пошел к машине…

– Я еще раз вас спрашиваю, – сказал Лансинг. – Причем здесь какая-то машина?

– Это игральный автомат, – сказал Джексон. – Или машина, которая очень похожа на игральный автомат. Хотя я думаю, что это что-то совсем другое. Об этом знают немногие. Невыгодно предавать такие сведения огласке.

Он умоляюще посмотрел на Лансинга, и тот спросил:

– Если это секрет, то почему вы мне рассказываете о нем? На вашем месте, если бы я оказался в группе, владеющей подобным секретом, я бы проглотил свою горькую пилюлю, но правды бы не выдал. Я позаботился бы о том, чтобы не пострадали остальные.

Он, конечно, не поверил в историю с игральным автоматом. Просто продолжал усиливать нажим на студента, надеясь, что таким способом достигнет результата – узнает правду или достаточно близко подберется к ней.

– Понимаете, сэр, дело в том… – начал Джексон. – Вы думаете, что это глупая шутка, или что я нанял кого-то, чтобы он написал мне работу… вы можете думать о многих нехороших вещах, и если вы не перестанете думать об этом, то не поставите мне хорошую оценку, и я провалю курс, а мне, как я вам уже говорил, нельзя его проваливать. Поэтому я и решил сказать вам правду – видите, я просто играю. Может, сообщив вам правду, я получу два лишних очка.

– Это очень благородно с вашей стороны, – сказал Лансинг. – Да, в высшей степени… Но игральный автомат…

– Он стоит в здании Студенческого Сообщества, сэр.

– Да, я знаю, где это.

– В цокольном, полуподвальном этаже. С одной стороны бара есть дверь. И в нее никто никогда не входит – почти. Там имеется что-то вроде кладовой, но только сейчас там ничего не хранят. Раньше, наверное, это была кладовка, а теперь нет. Там навалено много всякого старья. Выбросили и забыли. А в углу стоит этот игральный автомат. Если человек зайдет туда, то вряд ли заметит автомат. Он такой приземистый, и в темном углу. И каждый подумает, что он сломан.

– Но только не тот, кто знает, что это на самом деле за машина, – добавил Лансинг.

– Совершенно верно, сэр. То есть, вы мне верите, не так ли, я правильно понял?

– Этого я не говорил, – объявил Лансинг. – Я просто хочу вам помочь. Чтобы вы не отклонялись в сторону от главной темы.

– Да, спасибо, сэр. Это очень мило с вашей стороны. Я действительно немного отклонился. Так вот, вы подходите к автомату, сэр, и опускаете в щель четверть доллара. Машина включается, обращается к вам словами, спрашивает, что вам нужно, и…

– Вы хотите сказать, что автомат начинает с вами разговаривать?

– Совершенно верно, сэр. Спрашивает, что вам нужно, и говорит, сколько это будет стоить, и когда вы заплатите, она выдает вам то, что вам нужно. Рукопись или предмет. Почти любой предмет. Только скажите этому автомату, что вам нужно…

– Понятно. И сколько стоила вам эта работа?

– Сущие пустяки. Два доллара. Вот и все.

– Чертовски дешево, – изумился Лансинг.

– Вы правы, сэр. Это в самом деле выгодная сделка.

– Сидя здесь, за своим столом, – сказал Лансинг, – мне представляется очень несправедливым то, что только избранное меньшинство знает о существовании сей чудеснейшей машины. Подумайте лишь о сотнях несчастных студентах, которые сейчас ссутулившись, согнувшись над письменными столами, в адских муках выжимают из себя каждый абзац. Если бы только они знали, что в полуподвале здания находится решение всех их проблем…

Лицо Джексона закаменело.

– Вы мне не верите, сэр. Думаете, что я все сочинил. Думаете, я вам вру.

– А почему вы так решили? Что я именно так думаю?

– Не знаю. Мне все это кажется очень простым, потому что все это правда. И все так и было. И вы мне не верите, хотя я и говорю правду. Если бы я соврал, то вы бы мне больше поверили, наверное.

– Да, мистер Джексон. Возможно.

– И что вы теперь сделаете, сэр?

– Пока ничего. Я на выходные немного подумаю об этом деле. И когда приду к решению, то сообщу вам.

Джексон, в движениях которого чувствовалась явная скованность, поднялся и вышел из кабинета. Лансинг слышал, как он спускается по лестнице в холл. Потом стук подошв утих. Он положил работу Джексона в ящик стола и запер ящик на ключ. Взяв дипломат, он направился к двери. На полпути к двери он сделал разворот и бросил дипломат на стол. Сегодня он домой ничего не понесет. Уикэнд – это его свободное время и он позаботится, чтобы оно осталось свободным.

Шагая через холл к двери, которая выходила в кампус, он чувствовал себя несколько странно – с ним не было привычного дипломата. Этот предмет стал частью меня, подумал Лансинг. Так же, как брюки или туфли. Он годами не расставался с ним и без него ощущал себя как будто обнаженным, как будто было что-то неприличное в том, что он показался на людях без дипломата, который должен был находиться у него подмышкой.

Спускаясь по широким каменным ступеням здания, он услышал, как сзади его кто-то окликнул. Он обернулся и увидел Энди Сполдинга, который спешил, чтобы перехватить Лансинга на полпути.

Энди был старейшим и доверенным товарищем Лансинга, но в некотором роде являлся той «пустой бочкой», которая иногда очень громко «звучит». Он мог иногда быть помпезным. Он был социологом, и голова у него была на месте. И идей ему было не занимать. Единственная проблема – он никогда не держал свои идеи при себе. Когда ему удавалось загнать в «угол» кого-нибудь из друзей, он принимался мучить свою жертву, вцепившись в ее лацканы, чтобы он или она не могли убежать, и, споря с самим собой, развивал собственные многочисленные мысли, которые изливались из него могучим потоком. Но, несмотря на все это, он был надежным товарищем, и Лансинг был частично рад встретить его.

Он подождал у подножия лестницы, и Энди догнал его.

– Зайдем в клуб, – сказал Энди. – Сегодня я угощаю.

2

Клуб факультета располагался в верхнем этаже здания Студенческого Сообщества. Вся наружная стена представляла собой огромное панорамное стекло, выходившее на тишайшее аккуратное озерцо, окруженное березами и соснами.

Лансинг и Энди заняли один из столиков у этого окна.

Сполдинг поднял свой стакан и сквозь него оценивающе посмотрел на Лансинга.

– Знаешь, – сказал он, – несколько дней назад мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы у нас случилось что-нибудь вроде средневековой чумы, такой, что стерла с лица Земли половину населения Европы в четырнадцатом веке. Или новая мировая война. Или второй библейский потоп. Все, что угодно, лишь бы только еще раз начать все сначала, чтобы исправить некоторые ошибки, сделанные за последнюю тысячу лет, чтобы мы получили шанс прийти к новым социологическим и экономическим принципам. Шанс избежать серости сознания, шанс более разумной организации самих себя. Система «работа-зарплата» стала смехотворно ущербной, она изживает сама себя. А мы все еще цепляемся за нее…

– А тебе не кажется, что методы, которые ты предлагаешь, – сказал, как будто рассеянно, Лансинг, – несколько жестковаты?

Он не собирался этим начинать спор. С Энди никто никогда не спорил он просто топил смельчака в словесном потоке. Он громыхал и пыхтел, монотонно и без пауз, выдавал идеи, сортировал их, развивал их перед вами, как будто раскладывал колоду карт.

Лансинг произнес эту фразу не собираясь спорить, но заражаясь духом игры, которая требовала от жертв Энди определенной реакции через определенные интервалы.

– Однажды, – сказал Энди, – мы внезапно осознаем – не имею представления как и когда это случится, но мы осознаем, – что наши усилия, усилия человечества, пока что бесплодны, потому что движемся мы в неправильном направлении. Мы веками рвались за знаниями, стремились к ним во имя здравого смысла, так же, как средневековые алхимики стремились к своей цели – методу, который позволил бы им трансформировать простые металлы в золото. И вдруг мы можем обнаружить, что все эти знания ведут в тупик, что в определенном пункте всякий их смысл исчезает. Похоже, что в сфере астрофизики мы к этому пункту уже приближаемся. Еще несколько лет – и все старые надежные теории о времени и пространстве разлетятся в пух и прах, и мы останемся посреди голого поля, среди осколков старых теорий, которые ничего не стоят и никогда ничего не стоили. И тогда может возникнуть положение, при котором дальнейшее изучение Вселенной не будет иметь смысла. Может оказаться, что на самом деле универсальных законов не существует и что во Вселенной правит чистая случайность, или что-нибудь похуже. Причина этих лихорадочных исследований, всей этой погони за знаниями – не только о Вселенной, но и в других областях – кроется в том, что мы ищем в знаниях какую-то выгоду для себя. Но зададим себе вопрос: имеем ли мы право искать для себя выгоду? Собственно, никакого права ожидать от Вселенной милости мы не имеем.

Лансинг включился в игру.

– Сегодня ты мне кажешься настроенным гораздо более пессимистично, – сказал он, – чем обычно.

– Не я первый, – сказал Энди, – погружаюсь в пессимизм подобного рода. Несколько лет назад существовала школа мыслителей, которая развивала аналогичные воззрения. Одно время космогонисты были уверены, что мы живем в конечной Вселенной. В настоящий момент точка зрения астрофизиков потеряла былую твердость. Мы уже не совсем твердо знаем, в какого рода Вселенной находимся. Возможно, она бесконечна, а может, конечна. Все зависит от количества материи, а оценки массы этой материи меняются сейчас от года к году. И вот, на основе убежденности в том, что Вселенная имеет ограниченный размер, была выдвинута теория, что научное познание тоже ограничено. Где-то имелся предел Вселенной и, следовательно, предел знаниям. Если знания накапливаются, удваиваясь каждые пятнадцать лет, как предполагалось в то время, то понадобится не более нескольких столетий, чтобы мы достигли предела, когда ограничивающие факторы конечной Вселенной заставят нас прекратить дальнейшее накопление знаний. И ученые, в то время поддерживавшие такой взгляд, зашли так далеко, что даже начали чертить экспоненциальные кривые, с помощью которых предсказывали, в какой момент научно-техническое знание достигнет предела.

– Но ведь ты сказал, – заметил Лансинг, – что конечная Вселенная – это теперь уже не общепринятый факт. Что Вселенная может оказаться и бесконечной.

– Ты не понял самого главного, – проворчал Энди. – Я говорил не о конечности-бесконечности Вселенной. Я хотел показать тебе, что в другие времена существовали люди, проповедовавшие такой же как мой род пессимизма.

И начал я с того, что было бы нам весьма полезно подвергнуться какому-то катастрофическому изменению, которое заставило бы нас изменить образ мышления, поискать иных стилей жизни. Потому что сейчас мы мчимся к концу улицы, которая заканчивается тупиком, глухой стеной. И более того, мчимся мы на полной скорости, и когда врежемся в стену, то, придя в себя, поползем по этой тупиковой улице обратно, спрашивая самих себя, нельзя ли было заранее найти менее болезненный способ направить нас всех на путь истинный. И я говорю – сейчас, пока мы не врезались в стенку тупика, мы должны остановиться и задать себе этот вопрос…

Энди продолжал басисто ворчать, но Лансинг уже не обращал внимания на слова.

И это человек, подумал он, которому я собирался предложить отправиться в небольшое путешествие на уикэнд. Если бы он предложил, то Энди, скорее всего, согласился бы, потому что этот уикэнд его жена проводила у своих родителей в Мичигане. И во время уикэнда Энди был бы уже не в состоянии сдержать поток слов в границах приличия, как сейчас – он бы принялся говорить уже без остановки, без конца. Во время приятной прогулки по осенним холмам нормальный человек ждет удовольствия от тишины и покоя, но в присутствии Энди таких понятий не существовало. Для него существовал лишь бурный поток собственных идей.

Лансинг также мог бы пригласить на уикэнд Алису Андерсон, но этот вариант имел собственные недостатки. Во время нескольких последних свиданий с ней он отмечал в глазах Алисы блеск брачного выжидания, а это, осуществись оно, имело бы последствия еще более катастрофические, чем бесконечные разговоры Энди.

Итак, его и ее мы оставили за бортом, решил Лансинг. Можно самому поехать в холмы. Или закрыться у себя дома, слушать музыку и читать. Возможно, имелись и другие способы приятно провести конец недели.

Он снова включился в поток слов Энди.

– А ты задавался когда-нибудь мыслью, – спрашивал его Энди, – о критических моментах истории?

– Кажется, нет, – ответил Лансинг.

– История переполнена ими. И на них, на их сумме, покоится тот мир, которым мы сейчас располагаем. Мне иногда приходило в голову, что может существовать несколько альтернативных миров…

– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Лансинг, но дальше эту мысль развивать не стал. Полет фантазии его друга далеко обогнал его. За окном лежало в полутени здания озеро. Приближался вечер. Глядя на озеро, Лансинг вдруг почувствовал – что-то случилось. Не зная, что именно произошло, он ощутил эту перемену.

Потом он понял, что произошло – Энди замолчал.

Он повернул голову и взглянул на своего друга. Энди усмехнулся.

– Мне пришла в голову идея, – сказал он.

– Какая?

– Поскольку Мейбл уехала навестить своих стариков, мы могли бы что-нибудь придумать вместе на завтра, а? Я, например, знаю, где достать пару билетов на футбол.

– Извини, – сказал Лансинг. – Но я по горло занят.

3

Лансинг вышел из лифта на первом этаже и направился к двери, ведущей наружу. Когда они уходили, Энди заметил за одним из столиков знакомых и задержался переброситься парой фраз. Изо всех сил стараясь сделать вид, что не замечает этого, Лансинг бежал. Но, сказал он себе, времени мало. Энди может спуститься вниз следующим лифтом. И к этому времени он должен скрыться из виду. Если Энди снова поймает его, то уже не выпустит и потащит куда-нибудь ужинать.

На полпути к двери Лансинг остановился. Бар «Ратшкеллер» находился как раз на один пролет лестницы ниже, а в комнате рядом с баром, если Джексон говорил правду, хранилась сказочная машина. Лансинг переменил курс движения и поспешил к ступенькам, ведущим в цокольный этаж.

Спускаясь вниз по этим ступенькам, он мысленно ругал себя. Никакой старой кладовки там не будет, а если и будет, то никакой машины там не окажется. Что нашло на Джексона и заставило его сочинить такую сказку – он понятия не имел. Возможно, все это была лишь наглая неуместная шутка, и в таком случае студент ничего этим не достигнет. Были преподаватели, которые легко попадались на такую приманку и даже напрашивались на нее – самовлюбленные помпезные болваны, – но Лансинг всегда гордился хорошими отношениями со студентами. Конечно, иногда он подозревал, что студенты считают его мягкотелым. Припомнив свои отношения с Джексоном, он пришел к выводу, что особых проблем с ним никогда не имел. Джексон был просто ленивым студентом, но это едва ли имело отношение к делу. Он старался обходиться с этим студентом со всей возможной вежливостью, и даже иногда пытался чем-то помочь и получить в ответ благодарность.

В помещении бара было малолюдно. Почти все посетители сгрудились вокруг стола в дальнем конце комнаты. Человек за стойкой был занят разговором с двумя студентами. Когда вошел Лансинг, его никто не заметил.

В противоположном конце бара действительно была дверь, именно в том месте, которое описал Джексон. Лансинг с деловым целеустремленным видом направился к этой двери. Ручка двери легко повернулась в его ладони, потом он быстро отворил дверь и сделал шаг вперед, потом также быстро затворил дверь и прислонился к ней спиной.

В центре потолка на проводе висела тусклая электрическая лампочка, единственная в этой комнате. Вид у комнаты был в точности такой, как описывал Джексон – заброшенная кладовая. У одной стены были сложены картонные ящики, в которых когда-то хранилась кока-кола. Примерно посередине сгрудились несколько картотечных ящиков и старинный письменный стол. Судя по их виду, они стояли так уже давно и на них мало кто обращал внимание за это время.

В дальнем конце комнаты стоял игральный автомат.

Лансинг коротко и глубоко вздохнул. Итак, Джексон говорил правду – пока что все совпадало с его рассказом. Но, напомнил себе Лансинг, он мог сказать правду об этой комнате и соврать насчет всего остального. О том, что машина стояла здесь, легко было узнать, заглянув в эту комнату. Но это еще не доказывает, что остальная часть его рассказа правдива.

Свет от лампочки был тускл, и Лансинг осторожно начал пробираться к машине, внимательно следя за тем, чтобы не зацепиться ногой за неожиданные препятствия и не полететь на пол.

Он добрался до машины и остановился перед ней. Она ничем не отличалась от сотни других автоматов, которые были расставлены в сотнях уголков по всему университетскому кампусу, ожидая монеты, которая отправится в их недра, дабы затем наполнить фонды, предназначенные для заботы обо всех неудачливых сынах нации.

Лансинг сунул руку в карман и стал перебирать монеты, обнаруженные там. Нащупав четверть доллара, он вытащил монету и скормил ее машине. С терпеливой готовностью машина заглотила монету, и панель ее осветилась, показав цилиндры с нарисованными значками. Потом машина тихо кашлянула, хмыкнула, словно усмехнулась, словно бы они – машина и Лансинг – были товарищами, только что услышавшими неплохой анекдот.

Лансинг ухватился за рычаг и потащил его вниз с усилием, которого на самом деле не требовалось. Цилиндры завертелись, замигали цветные лампочки.

Потом цилиндры остановились, но ничего не произошло. Как и со всеми остальными автоматами, подумал Лансинг. Этот ничем от них не отличается. Проглотил твои деньги и теперь усмехается, глядя на тебя.

Потом машина заговорила:

– Позвольте узнать, сэр, что вам понадобилось? – спросила машина.

– Гм, я еще не знаю точно, – пораженный, ответил Лансинг. – Кажется, мне ничего не нужно. Сюда я пришел, лишь чтобы удостовериться в факте вашего существования.

– Очень жаль, – сказала машина, – у меня много чего есть. Вы уверены, что ничего не хотите?

– Может, позволите немного подумать?

– Это невозможно, – отрезала машина. – Если человек пришел сюда, то он должен был перед этим подумать. И здесь тратить время не позволяется. Нет.

– Простите, – добавила машина. – Мне очень жаль.

– Однако я устроена так, – продолжала машина, – что не могу не отдать вам что-нибудь за опущенную вами монету. Я расскажу вам историю.

И она рассказала Лансингу крайне неприличную историю о семи мужчинах и одной женщине, которые оказались заброшенными на необитаемый остров. Это была отвратительная история, и притом без всякого социального значения.

Когда рассказ был закончен, Лансинг испытывая крайнее отвращение, ничего не сказал.

– Вам мой рассказ не понравился? – спросила машина.

– Не очень, – ответил Лансинг.

– Тогда у меня ничего не вышло, – вздохнула машина. – Подозреваю, что неправильно оценила ваш характер. И теперь я не могу все так оставить. За вашу монету я должна дать вам нечто, обладающее ценностью.

Она кашлянула и из недр автомата в ведро, стоящее перед машиной, упало и покатилось что-то металлическое.

– Пожалуйста, поднимите, – сказала машина.

Лансинг поднял предмет. Он очень напоминал ключ, вроде тех, которыми пользуются в домиках мотелей. Вернее, ключей было два, один побольше, другой поменьше, оба были прикреплены к продолговатому овальному куску пластика с номером и отпечатанным адресом.

– Не понимаю, – сказал Лансинг.

– Тогда – внимание. Слушайте, что я скажу. Запоминайте каждое слово. Вы слушаете?

Лансинг хотел ответить, но поперхнулся, потом выдавил:

– Я слушаю…

– Хорошо. Полное внимание. Отправляйтесь по указанному адресу. Если вы придете в обычное рабочее время, то дверь будет незаперта. Если после окончания рабочего дня – откройте дверь большим ключом. Вторым ключом откроете дверь комнаты номер тридцать шесть. Вы следите за мной?

– Да, я слежу, – сказал Лансинг, вздохнув и сглотнул.

– Открыв дверь номера, вы обнаружите дюжину автоматов, стоящих вдоль стены. Начав отсчет слева, перейдите к пятому автомату – именно пятому: один, два, три, четыре, пять – и опустите в прорезь доллар. Он вам выдаст взамен определенный эквивалент, после чего перейдите к седьмой машине, и опустите новый доллар…

– Я опущу доллар, – сказал Лансинг, – а за рычаг тянуть не надо?

– Конечно, надо. Вы никогда не играли с автоматом?

– Играл, само собой. Как я мог не играть?

– Совершенно верно, – сказала машина. – Вы хорошо запомнили мою инструкцию?

– Да, кажется.

– Тогда повторите, чтобы я убедилась.

Лансинг повторил то, что рассказала ему машина.

– Отлично, – похвалила его машина. – Постарайтесь не забыть. Рекомендую вам отправиться туда поскорее, пока не забыли какую-нибудь деталь. Вам понадобятся два серебряных доллара. У вас есть эти монеты?

– Нет, пожалуй, что нет.

– Тогда, – сказала машина. – Держите. Мы не хотим, чтобы возникли какие-то препятствия на пути к тому, что мы просим вас сделать. Мы заинтересованы в том, чтобы вся процедура была произведена с максимальной точностью.

Что-то со звоном упало в ведро.

– Поднимите, – сказала машина. – Это доллары.

Нагнувшись, Лансинг взял два серебряных доллара. И положил их в карман.

– Вы уверены, что все запомнили? – еще раз удостоверилась машина. – У вас нет вопросов?

– Один вопрос, мне кажется, имеется. Что все это значит?

– Пока не могу вам ответить определенно, – с сожалением сказала машина. – Это было бы против правил. Но могу заверить вас, что все, что случится, будет вам только на величайшую пользу.

– А что случится? Что пойдет мне на пользу?

– Нет, профессор Лансинг. Больше я вам ничего не могу сказать.

– А откуда вы узнали мое имя? Я ведь вам не представился.

– Заверяю вас, – сказала машина. – Что представляться у вас не было необходимости.

С этими словами машина щелкнула, и погасла. Стало тихо.

Лансинг дернул рычаг, потом пнул машину ногой. Не эту именно машину, а все те машины, которые всю его жизнь поглощали брошенные монеты, а потом рычали и смеялись ему в лицо.

Машина пнула в ответ, попав в лодыжку Лансинга. Он не успел заметить, как и чем пнула его машина, но это произошло на самом деле, потому что было больно. Он попятился. Машина стояла по-прежнему в темноте и тишине.

Тогда Лансинг развернулся и, прихрамывая, вышел из комнаты.

4

Придя домой, Лансинг налил себе стакан и присев у окна, стал наблюдать, как наступают сумерки. Все это, заверил он себя, полная смехотворная нелепица. Это произойти не могло, просто не могло. Но он сознавал, что все произошло на самом деле. Чтобы убедиться, он мог опустить руку в карман и позвенеть двумя серебряными долларовыми монетами.

Уже многие годы он не видел серебряных долларов, не говоря уже о том, чтобы иметь сразу два. Он вытащил монеты из кармана и внимательно осмотрел их. Обе, заметил он, были выпущены недавно. Еще несколько лет назад все монеты с приличным содержанием серебра были заграбастаны коллекционерами и спекулянтами. Два ключа, прикрепленные к куску пластика, лежали на столе, куда он их швырнул. Он хотел было уже взять их, протянув руку, но потом отвел ее назад, не прикасаясь к ключам.

Спокойно сидя в кресле, со стаканом виски в руке – не отпив еще и глотка – Лансинг снова пробежал в памяти по всем поворотам событий сегодняшнего дня. Он был удивлен, обнаружив, что испытывает чувство стыда, словно он сделал что-то неприличное. Он попытался понять, что именно вызывает у него такое чувство, и не нашел никакой другой причины, кроме прихода в бар и всего, что затем последовало – все это было поступком не совсем нормальным. За всю свою жизнь он никогда раньше не делал ничего украдкой, а открыв дверь в бывшую кладовую, он совершил, как ему представлялось, нечто, что противоречило его положению члена преподавательского состава кафедры факультета литературы небольшого, но пользующегося доброй славой университета.

Но это, сказал сам себе Лансинг, было еще не все. Чувство легкой запятнанности – это было еще не все. Он сознавал, что даже перед самим собой скрывает еще один фактор. Нечто, перед чем он не желал честно открыть глаза и взглянуть на реальность, нечто, что он припрятал сам от себя. Это было подозрение, что его провели вокруг носа. Поймали на удочку. Обвели вокруг пальца. И все же… Если бы это была шутка студентов, то она не пошла бы дальше его появления в заброшенной кладовке. А ведь он включил машину, говорил с нею. Впрочем, это тоже можно было устроить, с помощью магнитофона, вероятно, который включался бы после нажатия на рычаг автомата.

Нет, это было не то. Ведь не только машина обращалась к нему, он ведь отвечал ей, вел с ней разговор. С помощью магнитофона этого сделать бы никогда не удалось. Никакой студент не смог бы надиктовать такую кассету. А ведь беседа была логичной. Машина задавала вопросы, отвечала на вопросы, дала ему инструкцию.

В общем, он понятия не имел, что могло с ним произойти, как это объяснить. Но это была не шутка. В конце концов, машина даже пнула его, когда он пнул ее. Лодыжка еще чуть-чуть побаливала в этом месте, если до нее дотронуться, хотя он уже успел привыкнуть и почти не прихрамывал. И если все это не было дьявольски тонким розыгрышем, что же, во имя Бога, это тогда было?!

Он поднял стакан и выпил сразу все, чего раньше он никогда не делал. Он всегда потягивал виски, никогда не пил глотками. К тому же, он не слишком любил алкоголь.

Встав с кресла, он прошелся по комнате. Но ходьба туда-сюда ни к чему не привела. И новых мыслей у него не возникло. Он поставил пустой стакан на полку шкафа с посудой, вернулся к креслу и снова уселся.

Ну хорошо, сказал он себе. Оставим игры, оставим идеи, что мы не можем позволить себе выглядеть глупо. Начнем с самой верхотуры и докопаемся до сути.

Началось со студента по фамилии Джексон. Ничего бы не произошло, если бы не Джексон. А до этого Джексона была работа по Шекспиру, которую должен был написать Джексон, и которую он сделал – очень хорошая работа, необыкновенно хорошая, написанная отлично, особенно для такого студента, как Джексон. Если бы не поддельные цитаты из несуществующих работ. Именно эти цитаты заставили его написать записку и опустить в ящик Джексона. Или он все равно бы вызвал парня, намекнув ему, что какой-то специалист должен был помогать ему написать эту работу? Лансинг некоторое время думал об этом, потом решил, что скорее всего, он бы не стал вызывать Джексона. Если Джексон жульничал, то Лансинга это мало касалось – Джексон обманывал самого себя. И если бы на таком основании он и вызвал студента, то сцена произошла бы неприятная, мало что дающая. Просто столкновение, вот и все, что из этого вышло бы, потому что невозможно это жульничество доказать.

Вывод из всего этого – он был посажен на удочку. Или самим Джексоном или кем-то, кто стоял за спиной Джексона. Скорее всего второе – Джексон был недостаточно умен и энергичен, чтобы провести такую комбинацию самостоятельно. Хотя наверняка этого сказать было тоже нельзя. Когда имеешь дело с Джексонами, ничего нельзя знать наверняка.

И если это было все подстроено, кто бы ни был автор, то какова цель такой комбинации?

Ответа на это, казалось, не было. Разумного ответа. Во всем, что произошло, вообще не было никакого смысла.

Возможно, стоило бы просто забыть все, что произошло, и ничего не предпринимать! Но сможет ли он принудить себя принять этот курс бездействия? Ведь до конца жизни он не перестанет задумываться – что же все это было, что могло означать? Что произошло бы, если бы он отправился по адресу, указанному на пластмассовой табличке с ключами, и сделал все так, как говорила машина в кладовой?

Он встал, нашел бутылку, взял стакан и налил себе еще. Но пить он не стал, поставил бутылку и стакан на место. Потом отправился на кухню, вытащил из холодильника пакет быстроразогревающихся макарон с говядиной. Выложил его содержимое на сковородку, включил плиту. При мысли об очередной порции быстроразогревающихся макарон с мясом ему стало не по себе и в горле образовался спазм. Но что делать? Едва ли в такой час можно ждать от человека, что он начнет готовить себе ужин, достойный гурмана.

Он взял из ящика у входной двери вечернюю газету. Устроившись в любимом глубоком кресле, он включил свет и раскрыл газету. Новостей было мало. Конгресс продолжал вести дебаты о билле, предполагавшем ввести контроль над продажей и ношением оружия. Президент угрожал серьезными последствиями конгрессменам, если те не утвердят выдвинутого президентом нового повышения военного бюджета на следующий год. Были обнаружены три новые канцерогенные субстанции. М-р Дитчер снова намылил шею Лагвуду – и нельзя сказать, что малютка-наглец ничего не предчувствовал. На странице со специальной рубрикой «ВАШЕ МНЕНИЕ» помещалось негодующее письмо читателя – какой-то болван неправильно составил кроссворд.

Когда макароны с говядиной были готовы, он съел порцию, почти не чувствуя вкуса, принуждая себя проталкивать пищу в глотку. Потом откопал на кухне кекс двухдневной давности, съел его на десерт и остался сидеть на кухне, попивая кофе. Выпив вторую чашку, он наконец, сообразил, чем он занят. Он изо всех сил старался отложить что-то, что все равно должен был сделать – не важно, что это было, главное – он старался оттянуть момент, не уверенный, что это что-то – приличествующая его положению вещь и что он должен делать это.

Но так или иначе, несмотря на муки нерешительности, он все равно бы сделал это. Он знал, что сделает это. Он просто не найдет покоя до конца жизни, если отступит сейчас. До конца жизни будет он думать о том, что возможно упустил нечто необычайное.

Он встал из-за кухонного стола и пошел в спальню, чтобы взять ключи от машины.

5

Здание находилось на боковой улице старого делового района, который уже давно пережил эпоху своего экономического расцвета. В паре кварталов от Лансинга вдоль тротуара шел какой-то человек, а у самой горловины улочки собака сосредоточенно обнюхивала контейнеры с мусором, явно стараясь определить, какой из трех окажется наиболее выгодным.

Лансинг вставил большой ключ в скважину замка парадной двери, ключ легко и бесшумно повернулся, и он вошел в здание. Через все здание шел длинный коридор, довольно тускло освещенный. Без всякого труда Лансинг нашел дверь с номером 36. Меньший ключ сработал так же гладко, как и большой, и он вошел в комнату. Вдоль стен по всей комнате была расставлена дюжина игральных автоматов. Пятый слева – так сказала машина, с которой он разговаривал несколько часов назад. Он отсчитал пятую машину слева, шагая вдоль стены. Порывшись в карманах, он извлек монету в один доллар и опустил серебряный кружок в прорезь. Машина весело ожила, защелкав, когда Лансинг потянул за рычаг. Цилиндры с картинками весело завертелись, как могут вертеться цилиндры в одной только машине – игральном автомате. Один указатель остановился, завертелся второй, за ним третий, который затем остановился с внезапным щелчком. Лансинг заметил, что на всех трех цилиндрах картинки были одни и те же. Машина закашлялась, потом в приемную корзину посыпался дождь золотых монет, каждая была величиной с доллар. Они заполнили корзинку, водопадом полились на пол, а из отверстия в панели машины продолжал извергаться золотой дождь. Некоторые монеты, падая, попали на ребро, и теперь покатились во все стороны, как сверкающие колесики.

Снова пришли в движение цилиндры, и снова со звоном остановились. Картинки на них были одинаковы, и машина хладнокровно извергла новый поток золотых кружков.

Пораженный, в некотором волнении, Лансинг смотрел на этот поток, ибо происходило нечто неслыханное. Не существовало такого понятия, как два выигрыша подряд! Когда машина со щелчком выключилась, замерев в тишине и полумраке, с погашенными огнями панели, он еще некоторое время подождал, наполовину уверенный, что сейчас она выплюнет из себя новый выигрыш. С такой машиной, сказал он себе, все возможно – нет конца чудесам, на которые она способна.

Но чудо не повторилось, и когда он убедился, что повторяться оно не собирается, сгреб монеты из приемной корзинки и погрузил их в карман пиджака, потом опустился на колени и принялся собирать то, что валялось на полу. Одну из них он поднес к глазам, чтобы хорошенько рассмотреть. Несомненно, это было золото. Во-первых, монета была тяжелее серебряного доллара. Это была хорошо отчеканенная монета, яркая, отполированная, солидная, приятная руке. Таких монет, однако, он раньше никогда не видел. На одной стороне был выгравирован куб, стоящий на сетчатой плоскости, которая, видимо, означала грунт. На второй стороне было нечто вроде тонкой башни, похожей на спицу. И все. Никаких слов, никаких обозначений, цифр.

Поднявшись с четверенек, он осмотрел комнату. Машина, с которой он разговаривал, велела ему опустить второй доллар в седьмую машину. Можно и так, подумал он. Операция с пятой машиной оказалась весьма привлекательной, возможно, удача не изменит ему и с седьмой.

Он перешел к седьмому автомату. Протянув руку, чтобы опустить в прорезь второй доллар, он вдруг отдернул ее назад. Зачем рисковать? – спросил он себя. Вдруг пятый номер только «насадил» его на крючок. Бог знает, что произойдет, когда он включит машину номер семь! Однако если сейчас он повернется и уйдет с карманами, полными золотых монет, то он никогда уже не перестанет спрашивать себя: «Что могло произойти, если бы он остался?» Ему не будет больше покоя.

– Черт с вами! – сказал он громко и бросил доллар в прорезь. Машина проглотила монету, на циферблатах зажглись огни. Лансинг потянул за рычаг и цилиндры циферблатов начали бешено вращаться. Потом огни погасли, исчезли вместе с машиной. И сама комната тоже исчезла.

Он стоял на тропе, бежавшей через узкую горную долину, покрытую лесом. Откуда-то издалека доносилось журчание небольшой речушки. Не считая журчания, стояла полная тишина. Ничто не шевелилось.

Теперь понятно, сказал он сам себе. Лучше бы ему было сразу после номера пятого покинуть комнату. Хотя уверенности в этом нет. Потому что эта трансформация комнаты в лесистую долину может быть не менее восхитительным выигрышем, чем ведро золотых монет, хотя пока что он в этом не мог себя уверить.

Не двигайся, сказал он сам себе. Сначала оглядись по сторонам. Стой, где стоишь. И не впадай в панику, – уже в первые эти секунды он почувствовал запах паники.

Он огляделся по сторонам. Впереди от него уровень местности плавно повышался, и, судя по звуку, ручей был не очень далеко. Деревья – в основном дуб и клен. Листья на них пожелтели. Тропу впереди стремительно перебежала белка и прыжками устремилась вверх по пологому склону впереди. Когда белка исчезла, Лансинг мог отмечать ее продвижение по шороху листвы, покрывавшей землю, которая была потревожена маленьким ураганом проносившейся белки. Когда шорох лапок убегавшего зверька затих, тишина – если не считать бормотания ручья – снова стала полной. Но теперь она уже не казалась такой тяжелой. Иногда доносились тихие звуки, шум, шелест падавшей листвы, едва различимый шорох лапок мелких зверушек, обитателей леса, прочие звуки, которые Лансингу были незнакомы.

Итак, он привел в действие автомат номер семь, и что-то или кто-то, стоявший за всем этим, перенес его сюда. Туда, где он сейчас находился.

– Хорошо, – громко сказал Лансинг. – И что теперь? Что это все должно означать? Если вы уже посмеялись, то покончим с глупой шуткой.

Однако заканчивать никто ни с чем не собирался. Лесистая долина не исчезла. И не было ни малейшего признака, что Лансинга кто-то или что-то услышал (услышало). Номер семь или еще кто-то…

Это невероятно, подумал он. Но всё, что до сих пор случилось, было невероятно с самого начала. Не в меньшей степени, чем говорящая машина для игры. Если он вернется назад, пообещал себе Лансинг, он под землей разыщет Джексона, этого чертового студента, и расчленит его на пять частей голыми руками.

Если только когда-нибудь вернется назад!

До сих пор ситуация представлялась ему как временная, неизбежно завершающаяся его обратным появлением в комнате с выстроившимися вдоль стены игральными машинами. Но если возвращение не произойдет? Что тогда? При этой мысли его покрыл пот, и паника, до сих пор таившаяся где-то среди деревьев, ястребом метнулась на Лансинга. Он бросился бежать. Безумно, без всякой причины, слепо, в ужасе, который правил им. В голове его не осталось места для мыслей, там царил ужас.

Наконец, он обо что-то споткнулся, ударился в дерево и свалился на землю. Он не попытался тут же подняться. Он лежал там, где упал, не в силах перевести дух, с трудом наполняя воздухом легкие.

И пока он лежал, часть ужаса просочилась из сознания Лансинга наружу. Никто не пытался вонзить в его тело длинные острые клыки. Ужасные чудовища не спешили идти по его следу. Ничего особенного не происходило.

Восстановив дыхание, он перевел себя в вертикальное положение. Он по-прежнему находился на тропинке, и еще он обнаружил, что достиг верхушки холма – тропа шла по гребню. Лес был не менее густой, но щебетание ручья уже не доносилось.

Итак, чего он достиг? И что теперь, когда он почти освободился от власти паники, что он должен делать? Возвращаться обратно в долину, где он был, не было никакого смысла. Имелся серьезный шанс на то, что даже попытавшись сделать это, он мог бы эту долину и не узнать, не отличить ее от других похожих.

Ему необходима была информация. Это – первоочередная потребность. Где он находится? Пока он не узнает этого, то может и не пытаться вернуться назад, в колледж. Местность, подумал Лансинг, напоминает Новую Англию. Каким-то образом игральная машина переместила его в пространстве, хотя и не на очень большое расстояние. Если бы он мог выяснить, где именно находится, мог обнаружить телефон, то позвонил бы Энди, попросил бы приехать и подобрать его. И если он двинется вдоль тропы, то весьма вероятно, что через какое-то время наткнется на человеческое обиталище.

Он зашагал вдоль тропинки. Идти было легко, потому что, судя по всему, тропой этой пользовались часто. Он не боялся потерять ее. На каждом повороте Лансинг с надеждой вглядывался вперед, надеясь, что увидит там дом или какого-нибудь любителя погулять пешком по лесу, который мог бы сказать Лансингу, где он находится.

Местность напоминала Новую Англию, лес, хотя и довольно густой, был лесом приятным. Никакого намека на троллей, гоблинов и прочих нехороших обитателей. И время года было тем же, что и в местности, откуда был перенесен Лансинг. Здесь тоже была осень, но одна вещь очень тревожила Лансинга. Над колледжем уже нависла ночь, когда он отправился выяснять историю с машиной, а здесь все еще только шло к вечеру, хотя он и был не очень уж далеко.

И другая мысль не давала покоя Лансингу. Если он не найдет ночлега, то ночевать придется под открытым небом, а он к этому не был готов. Одежда на нем была совсем не того рода, что подходит для защиты от ночной прохлады, а огня он разжечь не мог. Поскольку Лансинг никогда не курил, то никогда и не носил с собой спичек. Он взглянул на часы, тут же сообразив, что время на циферблате здесь ничего не обозначает. Произошло не только смещение в пространстве, но, очевидно, и во времени. И хотя звучало это пугающе, он пока не был слишком расстроен. Он был занят другими проблемами, в первую очередь – найти укрытие на ночь!

Он шел уже часа два, так ему казалось. Если бы раньше взглянул на часы и засек время!

А вдруг он оказался в необитаемом районе? Только это могло, по мнению Лансинга, объяснить отсутствие людей. В привычной местности Новой Англии он давно уже должен был наткнуться на какую-нибудь ферму.

Солнце уже опустилось низко, еще час-два и станет темно. Лансинг бросился бежать, потом взял себя в руки. Нет, этим путем он ничего не достигнет – бег принесет панику, а он не мог себе сейчас позволить паниковать. Но все же решил, что стоит прибавить шагу.

Прошел еще час, а он по-прежнему не замечал признаков жилья. Солнце погружалось за горизонт. Быстро надвигалась темнота.

Еще полчаса, сказал он себе, заключая сделку с самим собой. Если через полчаса он ничего не найдет, то начнет готовиться к ночлегу под открытым небом – постарается найти более-менее подходящее естественное убежище или сам что-нибудь соорудит.

Темнота надвигалась быстрее, чем он предполагал, и не прошло установленного получаса, как он начал искать место для «берлоги». Потом он увидел впереди искру света. Он замер, затаив дыхание, чтобы убедиться, что это в самом деле свет, боясь спугнуть удачу. Потом сделал несколько шагов вперед, чтобы лучше было видно, и огонек не исчез. Это в самом деле был мерцавший в полутемноте огонь, и в этом сомнения не было!

Он пошел в направлении огня, лишь бросив быстрый взгляд под ноги, чтобы убедиться, что он не сошел с тропы. Чем ближе он подходил, тем ярче становился огонь, и он почувствовал, как заполняет его прилив благодарности.

Лес перешел в поляну, и в сумерках он увидел очертания дома. Свет падал из нескольких окон в одном крыле здания, а из массивной трубы поднимались кудрявые завитки дыма.

В темноте он не заметил изгороди, потому что на радостях потерял тропинку, поэтому ощупью пробрался вдоль изгороди к калитке. Калитка была подвешена к солидным столбам, явно более высоким, чем требовалось. Подняв голову, он понял, почему. К столбам была привязана перекладина, а с перекладины свешивалась вывеска. Она крепилась к двум отрезкам цепи, на которых висела.

Прищурившись, Лансинг разобрал, что это вывеска гостиницы. Но стало уже так темно, что он не мог прочесть названия.

6

Пять человек, четыре мужчины и женщина, сидели за столом, массивным и дубовым, перед каменным камином. Когда Лансинг вошел в комнату и затворил за собой дверь, все они повернулись и посмотрели на него. Один из них, очень полный человек, выбрался из своего кресла и вперевалку направился к Лансингу, чтобы поприветствовать его.

– Профессор Лансинг, мы все очень рады, что вы прибыли благополучно, – сказал он. – Мы уже начали волноваться. Теперь остался еще только один человек. Надеемся, что с ней ничего не случилось.

– Еще один? Так вы знали, что я приду?

– Да, узнали еще несколько часов назад. В тот момент, когда вы отправились в путь.

– Совершенно ничего не понимаю, – развел руками Лансинг. – Как вы могли об этом узнать? Это невозможно.

– Я здесь хозяин, – сказал толстяк. – И я управляю этой захудалой гостиницей в меру всех своих сил, чтобы создать условия для отдыха всех, кто путешествует в этих краях. Пожалуйста, сэр, подходите к огню, согрейтесь. Бригадир, я не сомневаюсь, уступит вам свой стул у самого очага.

– С большим удовольствием, – сказал Бригадир. – Я уже слегка обуглился, пока сидел у самого огня.

Он встал со стула – солидного, командирского вида мужчина, плотного телосложения. Огонь очага блеснул при этом на медалях, прикрепленных к куртке.

– Благодарю вас, сэр, – пробормотал Лансинг.

Но прежде, чем он успел сделать шаг и занять место, открылась дверь и в комнату вошла женщина.

Хозяин, переваливаясь, прошел немного вперед, чтобы приветствовать ее.

– Мэри Оуэн, – сказала он. – Это вы? Мы очень рады видеть вас здесь.

– Да, меня зовут Мэри Оуэн, – подтвердила женщина. – И я также рада, что попала сюда. Но вы не могли бы сказать, где я нахожусь?

– С огромным удовольствием, – ответил Хозяин. – Вы в гостинице «Петушок».

– Какое странное название для гостиницы, – сказала Мэри Оуэн.

– Об этом судить не берусь, – ответил Хозяин. – В наименовании я участия не принимал. Она уже имела это название, когда я появился здесь. Как вы могли заметить, это весьма древнее строение. И в свое время давало убежище многим очень благородным клиентам.

– Но что это за местность? – спросила Мэри. – Я имею в виду страну. Страна, провинция, район, округ – где я нахожусь сейчас?

– Ничего этого я вам сообщить не могу, – сказал Хозяин. – Подобных сведений мне никогда не приходилось получать.

– А я еще не слышала о человеке, который бы не знал, в какой стране он живет, – сказала Мэри.

– Мадам, – сказал человек во всем черном, стоящий рядом с Бригадиром. – Это звучит странно, но Хозяин не шутит с вами. Все это правда. То же самое он говорил и всем нам.

– Проходите, проходите же, – сказал Хозяин. – Придвигайтесь поближе к огню. – Джентльмены, которые уже успели согреться, дадут место вам и профессору Лансингу. Вот, наконец, собрались все. Теперь я отправлюсь на кухню, посмотрю, как дела с ужином.

И своей утиной походкой он заспешил прочь. Мэри Оуэн тем временем подошла к очагу и остановилась рядом с Лансингом.

– Кажется, он назвал вас профессором? – спросила она.

– Да, кажется. Лучше бы он этого не делал. Меня редко так называют. Даже мои студенты…

– Но вы профессор, правильно?

– Да. Преподаю в Лангморском университете.

– Никогда о таком не слыхала.

– Это небольшое заведение в Новой Англии.

Тут к ним обратился Бригадир.

– Вот два стула у огня. Пастор и я приготовили их для вас.

– Спасибо, генерал, – сказала Мэри.

Человек, тихо сидевший напротив Бригадира и Пастора, поднялся и осторожно тронул Лансинга за руку.

– Как вы видите, – сказал он, – я не человек. Поэтому вы не воспримете это как грубость, если я приглашу вас в наш тесный кружок?

– Ну, почему же?.. – начал Лансинг, потом замолчал и уставился на говорившего. – Вы…

– Я робот, мистер Лансинг. Вы раньше не видели роботов?

– Нет, никогда.

– Да, нас немного, – сказал робот, – и мы есть не на всех мирах. Меня зовут Юргенс.

– Извините, что я вас сначала не заметил, – сказал Лансинг. – Хотя в очаге огонь, комната не очень хорошо освещена, и я был так ошеломлен, что…

– Да, кстати, мистер Лансинг, вы, случайно, не сумасшедший?

– Не думаю, Юргенс. Мне такое никогда не приходило в голову. А почему вы спрашиваете?

– У меня хобби, – объяснил робот. – Коллекционирую ненормальных людей. Один человек из моей коллекции начинает воображать себя Богом, едва лишь напьется допьяна.

– Тогда я пас, – сказал Лансинг. – В трезвом или нетрезвом виде, я никогда не воображаю себя Богом.

– Но, – сказал Юргенс. – Это лишь одна из разновидностей ненормальности. Существуют многие другие.

– Не сомневаюсь, что существуют, – согласился Лансинг.

Бригадир взял на себя обязанность представить всех сидевших за столом.

– Меня зовут Эверет Дарили, – сказал он. – Бригадир семнадцатой секции. Рядом со мной стоит пастор Эзра Хатфилд, а сидящая за столом леди – поэтесса Сандра Карвер. Рядом с мистером Лансингом стоит робот Юргенс. Теперь мы знаем друг друга, давайте же займем места и угостимся прелестным напитком, который нам был предложен. Трое из нас его уже опробовали и сочли превосходным.

Лансинг обошел стол и сел рядом с Мэри Оуэн. Стол, как он заметил, был из солидного дубового дерева, и обработка указывала, что сделан он руками сельского плотника. На нем стояли три горящие свечи вместе с тремя бутылками и подносом с кружками. Только теперь он заметил, что в комнате были еще люди. В углу стоял стол и четыре человека, сидящие за этим столом, сосредоточенно играли в карты.

Бригадир поставил перед собой две кружки и наполнил их из бутылки. Одну кружку он передал Мэри, вторую придвинул Лансингу.

– Надеюсь, что ужин не запоздает, – сказал он. – И окажется таким же вкусным, как этот напиток.

Лансинг попробовал. Жидкость приятным теплом наполнила желудок. Он поудобнее уселся на стуле и сделал несколько хороших глотков.

– Мы сидели тут еще до вашего прихода, – сказал Бригадир Мэри и Лансингу, – и размышляли о том, что оставшиеся двое – то есть вы, – если они придут, могут иметь какое-то понятие о том, что происходит с нами. Из того, что сказали вы, мисс Оуэн, становится ясно, что вы не знаете. А вы, Лансинг?

– Ни малейшего понятия, – ответил Лансинг.

– И наш Хозяин утверждает, что ему ничего не известно, – с кислой миной сообщил Пастор. – Он утверждает, что занимается только управлением и содержанием гостиницы и не задает вопросов. От того, как я понимаю, что вопросы ему, в принципе, задавать некому. По-моему, он лжет.

– Вы судите о нем слишком поспешно и строго, – заметила поэтесса Сандра Карвер. – У него открытое, честное лицо.

– На свинью он похож, вот что, – сказал Пастор. – И под своей крышей позволяет происходить всяким гадостям. Вот эти игроки в карты…

– Вы сами глотали вместе со мной питье кружку за кружкой, – сказал Бригадир.

– Пить – это не грех, – объяснил Пастор. – В Библии сказано, что небольшое количество вина полезно для желудка…