Clifford Simak. \"Second Childhood\", 1951
Клиффорд Саймак. Второе детство
Перевод с английского Т. Гордеевой
К. Саймак. Театр теней. Серия \"Отцы-основатели\", \"Весь Саймак\". \"Эксмо\", Москва / \"Домино\", Санкт-Петербург, 2005
Ты не умирал.
Не существовало естественного пути к смерти.
Ты жил так беззаботно и беспечно, как мог, и надеялся, что тебе повезет и ты будешь случайно убит.
Ты продолжал жить, и ты устал от жизни.
- Господи, как же человек может устать от жизни! - вздохнул Эндрю Янг.
Джон Риггз, председатель комиссии по бессмертию, прочистил горло.
- Вы осознаете, - обратился он к Эндрю Янгу, - что петиция, представленная нашему вниманию, есть высочайшее нарушение процедуры? - Он взял со стола кипу бумаг и быстро перелистал их и добавил: - Это не имеет прецедента.
- Я надеялся, - сказал Эндрю Янг, - создать прецедент.
Слово взял член комиссии Станфорд:
- Я должен признать, что вы создали хороший случай, Предок Янг. Еще вы должны понять, что эта комиссия не имеет другой юрисдикции относительно жизни любого человека, кроме как следить, чтобы каждый пользовался всеми благами бессмертия и устранять любые возникающие перегибы.
- Я хорошо осведомлен об этом, - ответил Янг, - и мне кажется, что мой случай как раз и является одним из тех перегибов, о которых вы упомянули.
Он стоял молча, вглядываясь в лица членов заседания. \"Они боятся, - думал он. - Каждый из них. Боятся того дня, когда столкнутся с тем, с чем я столкнулся сейчас. Они знают ответ. И кроме жалкого, жестокого ответа, который я дал им, другого не существует.
- Моя просьба проста, - ровным тоном произнес сказал он. - Я намереваюсь окончить жизнь. И поскольку самоубийство сделали психологически невозможным, я попросил, чтобы комиссия назначила кого-нибудь, или сама отдала какое-либо распоряжение относительно прерывания моей жизни.
- Если бы мы сделали это, - сказал Риггз, - то уничтожили бы все, чего достигли. Нет подвига в том, что ты прожил пять тысяч лет. Коль скоро человеку суждено быть бессмертным, он должен действительно быть таковым. Компромисс в данном случае невозможен.
- Кроме того, - добавил Янг, - все мои друзья ушли. - Он показал на бумаги, которые Риггз держал в руках: - Я всех перечислил там: их имена, когда, где и как они умерли. Взгляните на список. Больше двух сотен имен. Люди из моего поколения и поколения, следующего за моим. Их имена и фотокопии свидетельств о смерти.
Янг положил ладони на стол и оперся на них.
- Обратите внимание на то, как они умерли, - продолжил он. - Каждый в случайной катастрофе. Некоторые управляли машиной на чересчур большой скорости и, по-видимому, слишком беспечно. Один упал со скалы, когда тянулся сорвать цветок, росший на уступе. Я считаю этот случай проявлением вопиющей неосторожности. Еще один напился какой-то дряни и, потеряв сознание в ванне, утонул…
- Предок Янг, - резко прервал его Риггз, - вы, конечно же, не намекаете, что во всех перечисленных ситуациях имело место самоубийство?
- Нет, - едко ответил Янг. - Мы запретили самоубийства три тысячи лет назад и очистили от подобных мыслей человеческий мозг. Как они могли покончить с собой?
Станфорд внимательно посмотрел на Янга.
- Если не ошибаюсь, сэр, вы были членом комиссии, которая занималась решением этой проблемы.
Эндрю Янг кивнул.
- Да, это было после первой волны самоубийств. Я помню то время очень хорошо. Нам потребовались годы, чтобы найти решение. Мы были вынуждены изменить будущее человека, модифицировать определенные свойства человеческой природы. Пришлось приспособить к этому человека с помощью обучения и пропаганды, заставить его принять новый набор нравственных ценностей. Я думаю, мы проделали хорошую работу. Возможно, слишком хорошую. Сегодня никто не может даже подумать о самоубийстве, о свержении правительства. Сама идея, само слово вызывают инстинктивное отвращение. Вы можете пройти длинный путь, джентльмены, путь в три тысячи лет.
Янг нагнулся над столом и указал пальцем на кипу бумаг.
- Они не убили себя, - после короткой паузы заговорил он, - поскольку не могли совершить самоубийство. И потому не заслужили осуждения. Они устали от жизни… И я тоже. Они стали проявлять беспечность - возможно, в глубине души лелея тайную надежду, что когда-нибудь утонут в пьяном виде или на машине врежутся в дерево…
Он выпрямился и взглянул в лица присутствующих.
- Джентльмены, - сказал он. - Мне пять тысяч семьсот восемьдесят шесть лет. Я родился в Ланкастре, в штате Мэн, на планете Земля двадцать первого сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Я хорошо служил человечеству в течение этих пятидесяти семи столетий. Как видите, это рекорд. Комиссии, законодательные посты, дипломатические миссии… Никто не может сказать, что я уклонялся от своих обязанностей. Я с полным правом утверждаю, что заплатил все долги человечеству… В том числе и долг за свое бессмертие.
- И все же мы призываем вас отказаться от своего намерения, - подал голос Риггз.
- Я одинокий человек, - ответил Янг. - Одинокий и усталый. У меня нет друзей. Ничто не вызывает у меня интереса. Надеюсь, мне удастся убедить вас в необходимости изменить законодательство в отношении таких, как я. Когда-нибудь вы, возможно, найдете решение проблемы, но пока это время не наступило, я прошу вас во имя милосердия избавить нас от жизни.
- Проблема, как мы ее видим, - вновь заговорил Риггз, - в том, что надо найти некий способ очистить наше ментальное будущее. Когда человек, подобно вам, сэр, живет пятьдесят столетий, у него накапливается слишком много воспоминаний, которые в итоге приводят к неприятию сегодняшней действительности и того, что ждет в будущем.
- Да, я в курсе и понимаю, о чем вы говорите, - кивнул Янг. - Помнится, об этом шла речь еще в самом начале. Это была одна из проблем, с которыми мы столкнулись, когда впервые стали практиковать бессмертие. Но мы всегда думали, что память вычеркнет все сама, что мозг сможет вобрать столько воспоминаний, сколько ему будет по силам, а когда переполнится, то выбросит самые старые. Однако такое мнение оказалось ошибочным.
Он сделал резкий жест.
- Джентльмены, я могу вспомнить собственное детство гораздо более отчетливо, нежели то, что произошло со мной вчера.
- Воспоминания хоронили, - возразил Риггз. - И в прежние времена, когда люди в большинстве своем жили не более одной сотни лет, считалось, что погребенные воспоминания навсегда преданы забвению. Жизнь, сказал себе Человек, это процесс забывания. Таким образом, став бессмертным, Человек не слишком переживал из-за воспоминаний, ибо полагал, что выбросит их из памяти.
- Он должен был предвидеть, - не сдавался Янг. - Я могу вспомнить своего отца, причем гораздо более четко, чем вспомню вас, джентльмены, как только покину эту комнату… На исходе жизни отец говорил мне, что ему на память приходят многие эпизоды детства, о которых он ни разу не вспоминал ни в юности, ни в зрелости. Только это одно должно было насторожить нас. Мозг хоронит глубоко только более свежие воспоминания… они не представляют ценности, они не всплывут, чтобы обеспокоить вас, потому что еще не разобраны и не отсортированы… или что там еще делает с ними мозг. Но однажды занесенные в реестр, они мгновенно всплывут.
Риггз кивнул в знак согласия.
- Наш мозг хранит память о многих прекрасных годах жизни. Со временем мы это преодолеем.
- Мы пытались, - вступил в разговор Станфорд. - Пытались, как и в случаях с самоубийствами, проводить психологическую обработку. Но в данной ситуации из этого ничего не вышло. Человеческая жизнь строится на воспоминаниях. Есть основные воспоминания, базовые, они должны оставаться нетронутыми. При адаптации у тебя нет выбора. Невозможно сохранить структуру воспоминаний и при этом отделить то, что не имеет значения. В общем, этот метод оказался недейственным.
- Была одна машина, - вмешался Риггз, - которая с успехом помогала избавляться от воспоминаний. Я не знаю точно, как она работала - знаю только, что эффективно. Мозг становился как пустая комната. Она не оставляла ничего - забирала все воспоминания, не допуская ни малейшей возможности создать новые. Человек входил в нее разумным существом, а покидал уже овощем.
- Отсроченное оживление - вот что могло бы решить проблему, - заметил Станфорд. - Если бы только мы располагали такой возможностью. Можно было бы поместить человека куда-либо и хранить там до поры, когда проблема наконец тем или иным образом решится, а потом оживить его и, так сказать, \"отремонтировать\".
- Как бы то ни было, это дело будущего, - сказал Янг. - А сейчас прошу вас серьезно рассмотреть мою просьбу. Я не в силах дожидаться, пока вы найдете приемлемое решение.
- Вы просите нас узаконить смерть? - В голосе Риггза прозвучали суровые нотки.
Янг кивнул.
- Если вам угодно называть это так. Я бы предпочел другое определение: простая благопристойность.
Станфорд сказал:
- Мы можем иметь несчастье потерять вас, Предок.
- Опять это проклятое отношение! - Янг вздохнул. - Бессмертием оплачены все счета. Становясь бессмертным, человек получает полную компенсацию за все, что ему предстоит вытерпеть. Я прожил дольше, чем кто-либо надеется прожить, и все-таки мне отказано в уважении к моему возрасту. Человек быстро пресыщается. Его и без того немногочисленные желания со временем умирают и превращаются в пепел, но тем не менее ему приходится жить дальше. Он подходит к черте, за которой ничто не представляет ценности… к черте, за которой его собственные личностные ценности не более чем тени. Джентльмены, когда-то я не был способен на убийство… ничто не могло заставить меня отнять жизнь у другого человека… но сегодня я могу это сделать, без раздумья. Потеря иллюзий и цинизм как-то незаметно лишили меня совести.
- Это компенсируется… - сказал Риггз. - Ваша семья…
- Они приходят ко мне. - Янг поморщился словно от отвращения. - Тысячи и тысячи молодых отпрысков, называющих меня Прадедом и Предком, просят у меня советов, но практически никогда им не следуют. Я не знаю даже малой их части, но слушаю их и подробно объясняю запутанное родство, что делает меня занудой в их глазах. Все это ново для них и старо, чертовски старо для меня.
- Предок Янг, - сказал Станфорд. - Вы видели, как человек с Земли уносится к отдаленным звездным системам. Вы видели, как человеческая раса с одной планеты расселяется на тысячи планет. Вы принимали в этом участие. Неужели вы не испытываете хотя бы некоторого удовлетворения?..
- Вы играете абстракциями, - перебил его Янг. - Все это касается только меня… определенной специфической массы протоплазмы в форме двуногого существа, называемого, как это ни смешно, Эндрю Янгом. Я был бескорыстен всю свою жизнь. Я мало просил для себя. Но сейчас становлюсь совершенным эгоистом и прошу рассмотреть мое дело как персональную проблему, а не как расовую абстракцию.
- Признаете вы это или нет, - возразил Станфорд, - но данная проблема отнюдь не персональная. И ее непременно следует решить раз и навсегда во имя спасения всей расы.
- Но именно это я и пытаюсь втолковать вам, - мгновенно отреагировал Янг. - Это проблема, с которой вам самим обязательно предстоит столкнуться. Однажды вы решите ее, но пока просто обязаны сделать поправку на тех, перед кем она уже стоит.
- Подождите немного, - посоветовал председатель Риггз. - Кто знает… Сегодня, завтра…
- Или через миллион лет! - резким тоном прервал его Янг и вышел - высокий энергичный человек, чьи шаги от гнева стали быстрыми, тогда как обычно он ступал неторопливо и устало.
Конечно же, существовал один шанс.
Но надежды было мало.
Как человек может вернуться на почти шесть тысяч лет назад и уловить наконец то, чего никогда не понимал?
Эндрю Янг помнил все. Помнил так четко, как будто это случилось сегодня утром. Каким прекрасным и великолепным казалось происходящее! Чувство счастья было новым и ярким, как крыло синей птицы апрельским утром или как скромные лесные цветы после проливного дождя.
Он был мальчиком, он видел синюю птицу, но не мог подобрать слова, чтобы описать ее и дать ей название. Он лишь показывал на нее своими маленькими пальчиками и складывал губы, словно говоря: \"Ух ты!\"
\"Однажды, - думал он, - она была у меня в руках, а я даже не имел понятия, что это такое и как это ценно. Сейчас-то я знаю ей цену, но, увы, она исчезла - покинула меня в тот день, когда я стал думать как человеческое существо. Первая взрослая мысль слегка отстранила ее, вторая отодвинула еще дальше, и, наконец, она исчезла куда-то, только не знаю куда\".
Он сидел в кресле в маленьком дворике, выложенном каменными плитами, и чувствовал, как солнечные лучи проникают сквозь дымку в ветвях деревьев, уже почувствовавших весну и постепенно раскрывавших нежные листья.
\"Что-то другое… - размышлял про себя Эндрю Янг. - Что-то, не родственное человеку. Маленький зверек, который мог выбирать свой путь из множества дорог. И конечно же, мой выбор оказался неправильным. Я выбрал путь Человека. Но был и другой путь. Должен был быть - я уверен. Прекрасный путь домового или, может быть, даже эльфа. Это звучит сейчас глупо и по-детски, но так было не всегда.
Я выбрал путь человека, потому что меня подвели к нему. Меня толкали на него, как овцу в стаде.
Я вырос и потерял то, что имел\".
Он сел и напряженно задумался, стараясь проанализировать события и понять, что же именно он искал и чему не было названия - разве только: \"счастье\". Счастье - состояние существования, а не та вещь, которую можно получить обратно или схватить. Он мог вспомнить, что это за чувство. С глазами, открытыми в настоящем, он мог вспомнить красоту дня в прошлом, его божественную чистоту, великолепие красок, которые сияли так ярко, как никогда потом, как будто не прошло и дня с момента Творения и мир до сих пор был по-новому ясен. Конечно, он и был новым. Он должен был быть таковым для ребенка. Но это не объясняет всего - не объясняет бездонности видения, познания и веры в красоту и божественность нового чистого мира. Это не объясняет нечеловеческого восторга, вызванного открытием, что существуют цвета, чтобы видеть, запахи, чтобы чувствовать, и мягкая зеленая трава, чтобы до нее дотрагиваться.
\"Я безумен, - сказал себе Янг. - Или становлюсь безумным. Но, если безумие приведет меня обратно к пониманию того странного ощущения, которое я испытывал в детстве, к тому, что было потеряно, я приму безумие\".
Он откинулся в кресле, по-прежнему не открывая глаз и уносясь мыслями в прошлое.
Мальчик сидел на корточках в углу сада. С грецких орехов опадали листья, похожие на дождь из шафранного золота. Он поднял один, но тот выскользнул из его пальцев, потому что детские руки были еще пухленькими и с трудом удерживали предметы. Он попытался снова и на этот раз схватил лист за черенок. Теперь он видел, что это не просто пятно желтизны: лист был изящным, с множеством маленьких прожилок. Мальчик держал лист так, что солнце просвечивало сквозь него золотым светом.
Он присел на корточки с зажатым в руке листом и замер от наступившей вдруг тишины. Потом он услышал шорох лежавших вокруг прихваченных морозом листьев, которые словно шептали ему тихо о том, как они проплыли по воздуху и вместе с другими своими золотыми собратьями нашли наконец постель.
В этот момент мальчик ощущал себя одним из этих листов, частью шепотов, которые они издавали, частицей золотого сияния осеннего солнца и далекого синего тумана над холмом, тем, что возвышался над яблоневым садом.
Камень скрипнул под чьей-то ногой… Янг открыл глаза - и золотые листья исчезли.
- Сожалею, что побеспокоил вас, Предок, - сказал мужчина. - Мне было назначено на это время. Я бы не побеспокоил вас, если бы знал…
Янг укоризненно уставился на него, не произнося ни слова.
- Я ваш родственник, - пояснил пришедший.
- Ну, в этом можно не сомневаться, - откликнулся Янг. - Вселенная переполнена моими потомками.
Человек слушал его со смирением.
- Конечно, иногда вы можете быть недовольны нами. Но мы вами гордимся, сэр! Поверьте, мы почитаем вас… Ни одна семья…
- Знаю, - перебил его Янг. - Ни в одной другой семье нет такого старого ископаемого, как я.
- Точнее - такого мудрого, - сказал мужчина.
Эндрю Янг фыркнул.
- Не мели чушь! Давай лучше послушаем, что ты скажешь, раз уж ты здесь.
Техник смущался и нервничал, но оставался почтительным. Все уважительно вели себя с предками, кем бы они ни были. Тех, кто был рожден на смертной Земле, теперь осталось немного.
Нельзя сказать, что Янг выглядел старым. Он выглядел как все люди, достигшие зрелости, а его прекрасное тело могло принадлежать и двадцатилетнему.
Техник выглядел изумленным.
- Но сэр… это…
- Медвежонок, - закончил за него Янг.
- Да-да, конечно, вымерший земной вид животного.
- Это игрушка, - объяснил ему Янг. - Очень древняя игрушка. Пять тысяч лет назад у детей были такие. Они спали с ними.
Техник содрогнулся.
- Прискорбный обычай! Примитивный…
- Ну, это как посмотреть, - заметил Янг. - Я спал с ним много раз. Могу лично заверить вас, что в каждом таком медвежонке заключено целое море утешения.
Техник понял, что спорить бесполезно.
- Я могу сделать для вас прекрасную модель, сэр, - сказал он, стараясь изобразить энтузиазм. - Я создам механизм, способный давать простые ответы на ключевые вопросы, и, конечно, сделаю так, что медвежонок будет ходить, на двух или на четырех ногах.
- Нет! - отрезал Эндрю Янг.
- Нет? - На лице техника появилось удивленное и в то же время обиженное выражение.
- Нет! - повторил Эндрю Янг. - Мне не нужен хитроумный механизм. Я хочу, чтобы оставался простор для воображения. Не удивительно, что современные дети не обладают воображением. Теперешние игрушки развлекают их целым набором трюков и не способствуют развитию фантазии. Сами они не могут придумать ничего - за них все делают игрушки.
- Вы хотите, чтобы он был тряпичным, набитым внутри чем-то мягким? - печально спросил техник. - С торчащими в разные стороны гнущимися лапами?
- Точно, - согласился Янг.
- Вы уверены, что именно таково ваше желание, сэр? Я могу сделать изящную вещь из пластика.
- Нет, только тряпичный, - настаивал Янг. - И он должен рычать.
- Рычать, сэр?
- Именно. Ты понимаешь, о чем я говорю. Он должен рычать, когда трешь им лицо.
- Но никто в здравом уме не захочет тереть им лицо.
- Я захочу, - сказал Эндрю Янг. - И настаиваю на том, чтобы он был рычащим.
- Как пожелаете, сэр, - ответил, сдаваясь, техник.
- Когда ты закончишь с этим, мы поговорим о других моих задумках.
- Других задумках? - Техник бросил на него странный взгляд.
- Высокий стул, - продолжал Янг. - Детская кровать с сеткой. Мохнатая собака. И пуговицы.
- Пуговицы? - спросил техник. - Что такое пуговицы?
- Я все тебе объясню, - небрежно бросил Янг. - Это очень просто.
Когда Янг вошел в комнату, ему показалось, что Риггз и Станфорд уже поджидали его, словно знали, что он придет. Он не стал терять время на вступление и формальности. \"Они знают, - сказал он себе. - Знают. Или полагают, что знают. И будут наблюдать за мной. Они наблюдали за мной с того момента, как я подал прошение, встревожились из-за того, что я задумал, или гадают, каков будет мой следующий шаг. Им известно даже то, чего я еще не делал. Они знают об игрушках, мебели и других вещах. Мне нет нужды рассказывать им о своих планах\".
- Мне нужна помощь, - сказал он.
Они кивнули, как будто ожидали, что он попросит о помощи.
- Я хочу построить дом, - объяснил он. - Большой дом. Гораздо больше, чем обычный.
- Мы создадим необходимые проекты, - сказал Риггз. - Что-нибудь еще…
- Дом, - продолжил Янг, - в четыре-пять раз больше обычного. Я имею в виду масштаб. Высота дверей двадцать пять - тридцать футов, и все остальное должно быть выдержано в тех же пропорциях.
- Дом отдельный или могут быть соседи? - спросил Станфорд.
- Отдельный, - сказал Янг.
- Мы позаботимся об этом, - пообещал Риггз. - Оставьте нам необходимые материалы, касающиеся дома.
Янг постоял какое-то время, глядя на них двоих, затем сказал:
- Благодарю вас, джентльмены. Благодарю вас за помощь и понимание, но более всего за то, что не задаете вопросов.
Он медленно повернулся и вышел из комнаты, а они еще некоторое время сидели молча.
- Это должно быть место, которое понравится мальчику, - наконец прервал паузу Станфорд. - Лес, чтобы бегать, ручей, где можно ловить рыбу, и поле, где он может гонять воздушного змея… Что еще?
- Он заказал детскую мебель и игрушки, - сказал Риггз. - Те, что использовали пять тысячелетий назад. Те вещи, которыми он пользовался, когда был ребенком. Но велел сделать их в расчете на взрослого человека.
- Теперь, - сказал Станфорд, - он хочет дом, построенный в тех же пропорциях. Дом, который позволит ему ощутить себя ребенком. Или, во всяком случае, попытаться вернуться в детство. Но сработает ли это, Риггз? Его тело не изменится. Он не в силах заставить его стать другим. Трансформация может произойти только в его воображении.
- Иллюзия, - объявил Риггз. - Иллюзия величины, связанная с ним, ребенком, ползающим по полу. Дверь высотой двадцать пять - тридцать футов… Конечно, ребенок не понимает этого, но Янг уже давно не ребенок. Я не знаю, как он преодолеет это.
- Во-первых, - сказал Станфорд, - он будет знать, что это иллюзия. Однако через некоторое время не станет ли иллюзия реальностью настолько, насколько он себе представит это? Вот поэтому он нуждается в нашей помощи. Поскольку дом в его памяти не закреплен как нечто несоразмерное… Это перейдет из разряда иллюзии в реальность без излишнего напряжения.
- Мы должны держать рот на замке, - кивнул Риггз. - Чтобы избежать любого вмешательства. Это то, что он должен сделать сам, только сам… Наша помощь в возведении дома должна быть незаметной. Как домовые - если воспользоваться его же термином - мы должны помогать, оставаясь невидимыми. Внедрение кого-либо может вызвать потрясение, которое уничтожит иллюзию и разрушит все его планы.
- Другие уже пытались, - заметил Станфорд. - Многие. С изобретениями и машинами…
- Никто не пытался сделать это, - возразил Риггз, - только силой разума, то есть из одного-единственного желания выкинуть пять тысяч лет из памяти.
- Это может стать его камнем преткновения, - сказал Станфорд. - Старые, давно мертвые воспоминания… Он должен их подавить - не просто захоронить, а избавиться от них, причем на веки вечные.
- Он должен сделать больше, - сказал Риггз. - Необходимо заменить воспоминания тем восприятием мира, какое было у него в детстве. Его разум следует тщательным образом очистить. Янг обязан обновиться и быть готовым прожить еще пять тысяч лет.
Два человека сидели и в глазах друг у друга читали одну и ту же мысль: придет день, когда и они, каждый в отдельности, столкнутся с той же проблемой, что и сейчас Янг.
- Мы должны помочь, - сказал Риггз, - в любом случае мы можем и должны наблюдать за ним. Нужно быть готовыми… Но Эндрю Янг не должен знать ни о нашей помощи, ни о том, что за ним наблюдают. Мы должны заранее приготовить материалы и инструменты и помочь, когда ему будет нужно.
Станфорд хотел было что-то сказать, но заколебался, словно подыскивая нужные слова, а затем передумал и ничего не сказал.
- Что? - спросил Риггз. - Что вы имеете в виду?
- Позже, - заговорил все-таки Станфорд, - гораздо позже, ближе к концу, мы непременно должны будем кое о чем позаботиться. Есть одна вещь, в которой он больше всего нуждается, но о которой пока даже не задумывается. Все остальное уже можно приводить в исполнение - то есть запустить процесс превращения иллюзии в реальность. Все можно создать в воображении, но только одна вещь должна прийти как данность - иначе все усилия пропадут зря.
- Конечно, это то, над чем мы должны тщательно поработать. - Риггз кивнул в знак согласия.
- Если сумеем, - откликнулся Станфорд.
\"Желтая пуговица - здесь, красная - там, зеленая не подходит, я брошу ее на пол для смеху. А розовую положу в рот, и, когда кто-нибудь найдет меня с ней во рту, они всполошатся, так как испугаются, что я проглочу ее. Нет ничего, что нравилось бы мне больше, чем это беспокойство. Особенно когда беспокоятся из-за меня\".
- Уг… - сказал Эндрю Янг и… проглотил пуговицу. Он резко выпрямился на огромном стуле и в ярости швырнул на пол огромных размеров жестяную коробку из-под сдобного печенья. Пуговицы рассыпались. На секунду он почувствовал полное разочарование, а затем его охватило чувство стыда. \"Ты большой мальчик, - сказал он себе. - Глупо сидеть на стуле-переростке, играя с пуговицами и лепеча как ребенок, силясь очистить переполненный за пять тысяч лет жизни разум для детских мыслей\".
Он осторожно спустил вниз поднос, затем и сам слез со стула в двенадцать футов высотой.
Комната поглощала его, потолок маячил далеко над ним. Соседи, несомненно, считают его ненормальным, хотя никто и не говорит это вслух. Если задуматься, он не видел соседей уже давно. Ему в голову закралось подозрение. Возможно, они знали, чем он занимается, и, может быть, намеренно, чтобы не смущать, не попадались ему на глаза.
Конечно, это могло произойти в том случае, если они догадались о том, что он делает. Он все ждал… ждал того парня - как же его имя? - из комиссии… Как там она называлась? Итак, он ждал парня, чье имя он не помнил, из комиссии, название которой тоже забыл. Парня, который станет вынюхивать, как он дошел до такого состояния, пообещает помощь и сорвет все его планы.
\"Я не могу вспомнить, - жаловался он себе. - Я не могу вспомнить имя человека, которое знал еще вчера. И название той комиссии, которое мне было известно так же хорошо, как собственное имя. Я становлюсь забывчивым. Я становлюсь совершенным ребенком\".
Ребенком?
Ребенком!
Забывчивым ребенком.
\"Господи! - думал Эндрю Янг. - Но ведь это как раз то, чего я хочу!\".
Он ползал на коленках, нашаривая и собирая пуговицы, и складывал их в карман. Затем, держа в руках жестяную коробку из-под сдобного печенья, взобрался на высокий стул и, устроившись поудобнее, принялся разбирать пуговицы.
Зеленую - сюда… желтую… у-упс-с… она падает на пол. Так, красную вместе с синей… и эту, и ту… а какого цвета эта? Цвет? Что это? Что…
- Уже почти пора, - сказал Станфорд, - и мы готовы, готовы, как никогда прежде. Мы войдем, когда настанет время, но не слишком скоро, лучше опоздать немного, чем поспешить. У нас есть все, что нужно. Специальные пеленки большого размера…
- Бог мой! - воскликнул Риггз. - Надеюсь, это не зайдет так далеко.
- Должно, - ответил Станфорд. - Это должно зайти как можно дальше, чтобы сработать. Вчера Янг заблудился. Один из наших людей нашел его и привел домой. Янг не имел ни малейшего представления о том, где был. Он слегка напугался и даже всплакнул, потом болтал о птицах и цветах и настаивал, чтобы наш человек остался и поиграл с ним.
Риггз тихо рассмеялся.
- Он остался?
- Конечно. И вернулся в полном изнеможении.
- Еда? - спросил Риггз. - Как он питается?
- Мы видели там запасы продуктов, булочки, печенье… Все сложили внизу, чтобы он мог без труда достать. Один из роботов регулярно готовит особо питательную пищу и оставляет ее там, где Янгу легко найти ее. Мы вынуждены быть осторожными - нельзя мелькать слишком часто, нельзя давить на него. У меня такое чувство, что он почти достиг некой поворотной точки. Мы не можем сорвать все теперь, когда он зашел так далеко.
- Андроид готов?
- Почти, - сказал Станфорд.
- И приятели для игр?
- Готовы. С ними проблем меньше.
- Больше мы ничего не можем сделать?
- Ничего, - ответил Станфорд. - Теперь остается только ждать. Янг далеко продвинулся вперед благодаря одной только силе воли - теперь воля исчезла. Он не может заставить себя повернуть обратно. Теперь он больше ребенок, чем взрослый мужчина. Он создал момент регресса - вопрос только в том, хватит ли этого, чтобы провести Янга через этот путь обратно к младенчеству?
- Должно дойти до этого? - Риггз выглядел несчастным: похоже, он думал о своем будущем. - Вы ведь только предполагаете, не правда ли?
- Должен быть пройден весь путь, или это просто незачем было затевать, - поучительным тоном произнес Станфорд. - Следует начинать с чистого листа и пройти весь путь - в противном случае ничего не получится.
- Что произойдет, если он застрянет посередине пути? Наполовину ребенок, наполовину взрослый человек - что тогда?
- Об этом я не хочу даже думать, - негромко откликнулся Станфорд.
Он потерял своего любимого медвежонка и отправился искать его в сумерках, заполненных иллюзорными вспышками огоньков. Мир затих перед сном. Трава была мокрой от росы. Он чувствовал, как холодная влага просачивается в его туфли. В поисках пропавшей игрушки он подошел к цветущей живой изгороди.
Это было необходимо, уговаривал он себя, необходимо, чтобы отыскать милого маленького медвежонка - иначе тому придется провести ночь в одиночестве. Он старался не признаваться себе, даже глубоко в душе, что скорее это он сам нуждается в медвежонке, а не медвежонок в нем.
В какой-то ужаснувший его момент совсем низко пролетела летучая мышь в погоне за жужжащей целью - шарик мрака в сгущавшихся сумерках. Он присел на корточки, съежившись от внезапного ужаса, пришедшего из ночи. Горло его сжало от страха, и теперь он воспринимал огромный темный сад как незнакомое место, где скрываются поджидающие его тени.
По-прежнему не решаясь подняться, он всеми силами старался побороть тот непонятный страх, который вырастал за каждым кустом и скалился из каждого темного угла. Где-то в мозгу оставался маленький тайный уголок, который знал, что летучая мышь - это не более чем летучая мышь и что тени в саду - только отсутствие света.
Он знал, что не должен бояться, что для этого нет никаких оснований. Об этом говорили здравый смысл и те знания, которых теперь у него не было. Само их наличие казалось невероятным - ведь он едва ли достиг двухлетнего возраста. Он попытался произнести эти два слова: \"двухлетний возраст\". Что-то случилось с его языком и губами - они отказывались повиноваться.
Он пытался определить смысл этих слов, объяснить самому себе, что он подразумевал под двухлетним возрастом… И в какой-то момент ему показалось, что он понял значение пришедшего в голову словосочетания, но понимание тут же вновь ускользнуло…
Летучая мышь вернулась и он, дрожа, еще ниже пригнулся к земле, а потом испуганно поднял глаза, стреляя ими в разные стороны, и самым краешком заметил сияющий огнями дом. Он знал, что это убежище.
- Дом, - сказал он.
Слово звучало неправильно, не само слова, а то, как он его произносил.
Он побежал к дому на дрожащих, неуверенных ногах, и перед ним выросла огромная дверь с ручкой, расположенной слишком высоко. Но был и другой вход - маленькая дверка в большой двери, та, которую обычно делают для кошек, собак и иногда для маленьких детей. Он пробрался в нее и сразу почувствовал уют и безопасность дома. Уют, безопасность и одиночество.
Он нашел своего любимого медвежонка, поднял его, прижал к груди. И только почувствовав прикосновение к коже шершавой спины, он пришел наконец в себя от пережитого ужаса. Что-то не так. Что-то совсем не так. Что-то идет не так, как должно.
Это не сад, не темные кусты или пикирующая крылатая тень, которая пришла из ночи. Это что-то еще - нечто такое, что он упустил, что должно быть здесь - и отсутствует.
Сжимая медвежонка, он сидел, цепенея от страха, и лихорадочно пытался заставить разум найти ответ. Что же не так? Ответ существовал, он был в этом уверен. Как и в том, что знал его когда-то. Когда-то он мог понять, что ему нужно, почувствовать, но не определить.
Янг еще крепче сжал медвежонка и съежился в темноте, наблюдая за лунным светом, который падал в окно высоко над его головой и высвечивал на полу яркий квадрат. Он поднял лицо, уставился в черноту и увидел белый шар Луны, смотревшей на него и будто следившей за ним. Луна, казалось, подмигнула ему - и он радостно засмеялся.
За его спиной со скрипом открылась дверь. Он обернулся. Кто-то стоял в проеме, почти полностью заполняя его собой. Красивая женщина. И она улыбалась. Даже в темноте он смог почувствовать нежность улыбки и увидеть сияние ее золотистых волос.
- Время кушать, Энди, - сказала женщина. - Пора кушать, мыться и идти спать.
Эндрю Янг радостно вскочил на ноги и протянул к ней руки - счастливый, наконец-то довольный жизнью.
- Мама! - закричал он. - Мама!.. Луна!.. - Он поманил ее пальцем. Женщина, мягко ступая по полу, подошла ближе, опустилась перед ним на колени и обняла его, крепко прижав к себе. Щекой к щеке. Он вновь посмотрел на Луну. Самым удивительным было то, что яркая золотая Луна светила теперь как-то по-новому.
Снаружи, на улице, стояли Станфорд и Риггз. Они смотрели на огромный дом, возвышавшийся над деревьями.
- Он теперь там, - сказал Станфорд. - Все спокойно, значит, все должно быть хорошо.
- Он плакал в саду, - отозвался Риггз. - Он в ужасе побежал в дом. И, должно быть, перестал плакать, только когда она вошла.
Станфорд кивнул.
- Я боялся, что мы опоздали с этим, но, по правде говоря, даже не представляю, как можно было сделать это раньше. Любое внешнее воздействие разрушило бы все, чего он достиг. Ее появление действительно было необходимо. Теперь все хорошо. Время выбрано верно.
- Вы уверены, Станфорд?
- Уверен. Конечно уверен. Мы создали и натренировали андроида. Мы снабдили ее личность глубоким чувством материнства. Она знает все, что следует делать. Она почти человек и практически абсолютно схожа с обычной человеческой матерью восемнадцати футов ростом. Мы не знали, как выглядела мать Янга, и надеялись лишь на то, что он тоже не помнит ее. С годами его память идеализировала образ. Это все, что мы могли сделать. Мы создали идеальную мать.
- Если только это сработает.
- Сработает, - заверил Станфорд. - Несмотря на нехватку времени, мы методом проб и ошибок определили верное направление поиска. Так что все будет в порядке. До сих пор он сражался один. Теперь он может прекратить борьбу и снять с себя ответственность. Этого достаточно, чтобы провести его через самую трудную часть проблемы и перенести его в безопасное и защищенное второе детство, которое у него должно быть. Теперь пришла пора расслабиться и наслаждаться жизнью. Есть тот, кто будет думать и заботиться о нем. Возможно, он продвинется несколько дальше… почти приблизится к колыбели. И это хорошо, чем дальше он зайдет, тем в большей степени очистится память.
- А потом? - волнуясь, спросил Риггз.
- Потом он сможет снова пройти путь взросления.
Они стояли и молча наблюдали.
В огромном доме огни в окнах кухни светились уютом.
\"Я тоже… - думал Станфорд. - Когда-нибудь… И мне предстоит то же самое… Янг указал путь нам, миллиардам - здесь, на Земле, и по всей Галактике. Он проложил дорогу. Будут другие, и им окажут больше помощи. Мы научимся делать это лучше.
Нам есть над чем поработать.
Еще тысяча лет или около того - и я тоже отправлюсь обратно, в свое детство - обратно к колыбели, детским мечтам, под защиту материнских объятий…\"
Будущее наконец перестало его пугать.
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
07.11.2009