Сидни Шелдон

Истинное лицо



Глава первая

Утром, без десяти минут одиннадцать, небо взорвалось карнавалом белого конфетти, окутавшим город плотным покрывалом. Мягкий снег превратил подмерзшие улицы Манхеттена в серую слякоть, а ледяной ветер подгонял прохожих, вышедших за рождественскими покупками.

Высокий худой человек в желтом дождевике двигался по Лексингтон-авеню вместе со спешащей рождественской толпой, подчиняясь собственном ритму. Он шел быстро, но не той лихорадочной походкой, какой двигались другие пешеходы, стремящиеся укрыться от холода по домам. Голова его была приподнята, и, казалось, он не замечал, когда кто-то из прохожих натыкался на него. Он был свободен. Проведя целую жизнь в стенах чистилища, он шел теперь домой сказать Мэри, что с этим покончено. Прошлое само похоронит своих мертвецов, а будущее сияло и манило к себе. Он думал о том, как зардеется ее лицо, когда он сообщит ей эту новость. На углу 59-й улицы, когда зажегся красный сигнал светофора, он остановился вместе с толпой. В нескольких шагах от него стоял Санта-Клаус в форме Армии спасения, с большим котелком в руках. Человек полез в карман за монетками — в дар богам удачи. В этот момент кто-то хлопнул его по спине. От резкого жгучего удара содрогнулось все тело. Какой-то расчувствовавшийся рождественский пьяница, которого переполняет дружелюбие. Или Брюс Бойд, никогда не сознававший своей силы и имеющий детскую привычку причинять ему физическую боль. Но он не видел Брюса уже больше года. Человек хотел посмотреть, кто его ударил, но, к его удивлению, колени под ним подогнулись. Как бы глядя на себя со стороны в замедленном показе, он увидел, как тело его упало на тротуар. Тупая боль в спине распространялась, дышать стало тяжелей. Мимо его лица шли туфли, сапоги, ботинки — каждая пара, казалось, живет собственной жизнью. Щека занемела от холода тротуара. Он знал, что не должен лежать здесь. Открыл рот — попросить кого-нибудь помочь, — и горячая красная речка вырвалась и потекла в тающий снег. Он завороженно смотрел, как она двинулась по тротуару и скользнула вниз, в канаву. Боль усилилась, но он не противился ей, потому что вспомнил свои хорошие новости. Он был свободен. Собирался сказать об этом Мэри. Он закрыл глаза, чтобы не уставали от слепящей белизны неба. Снег превращался в слякоть, но он уже ничего не чувствовал.

Глава вторая

Кэрол Робертс услышала, как открылась и закрылась дверь приемной, как вошли люди, и, даже не поднимая глаз, поняла, что они собой представляют. Их было двое. Одному лет за сорок — здоровый громила около шести футов трех дюймов, весь из мускулов. Массивная голова, глубоко сидящие стального цвета глаза и усталый неулыбчивый рот. Второй помоложе, с чувственными, правильными чертами лица. Глаза карие, живые. Два совершенно разных человека, но для Кэрол они были как близнецы.

Чутье подсказало ей, что это копы. Пока они приближались к столу, она ощутила, как капли пота стекают по ее подмышкам сквозь защитный слой дезодоранта. Неужели Чик? Боже, он держался в стороне от неприятностей больше шести месяцев. После той ночи у нее, когда он просил ее выйти за него и обещал покинуть шайку.

Сэмми? Он служил в воздушных войсках за океаном, и если что-то и приключилось с ее братом, они бы не прислали этих двух громил, чтобы просто сообщить новости. Нет, они здесь, чтобы расколоть ее. В своей сумочке она носила «травку», и какой-то подонок настучал на нее. Но почему их двое? Кэрол старалась внушить себе, что они ее не тронут. Она уже не была глупой черной шлюхой из Гарлема, с которой могли обращаться грубо. Она секретарша одного из крупнейших психоаналитиков в стране. Но пока эти двое приближались, паника усиливалась: в ней ожили врожденные воспоминания о годах, проведенных в вонючих перенаселенных хижинах, а закон в образе белых взламывал двери и уводил с собой отца, сестру или брата, а тебе надо было прятаться и бояться.

Но на лице ее не было и следа охвативших ее чувств. Детективы видели лишь молодую коричневокожую негритянку в нарядном, хорошо сшитом бежевом платье. Голос ее был холодным и безразличным:

— Чем могу помочь? — спросила она.

Тут лейтенант Мак-Гриви, старший из полицейских, заметил потное пятно на ее платье под мышками. Он автоматически отметил этот интересный момент себе на будущее: секретарша доктора волновалась. Эндрю Мак-Гриви вытащил бумажник с поношенной бляхой, прикрепленной на потрескавшейся искусственной коже.

— Лейтенант Мак-Гриви, девятнадцатый участок, — он указал на партнера. — Детектив Анжели. Мы из уголовного отделения.

Уголовного? На руке Кэрол непроизвольно дернулся мускул. Чик! Он убил кого-то. Он пошел на грабеж и кого-то застрелил. Он нарушил обещание и вернулся в шайку. Или может застрелили его самого? Мертв? Не это ли ей хотят сказать?

Она почувствовала, как расширяется потное пятно. Мак-Гриви смотрел ей в лицо, но она знала, что он его заметил. Такие люди, как она и Мак-Гриви, не нуждаются в словах. Они узнают друг друга с первого взгляда. Они знали друг друга сотни лет.

— Мы хотели бы повидать доктора Джада Стивенса, — сказал младший полицейский. Голос был вежливым, мягким и подходил к его наружности. Только теперь она заметила, что он принес маленький пакет, завернутый в бумагу и перевязанный бечевкой.

Она мгновенно поняла. Итак, это не из-за Чика. Или Сэма. Или «травки».

— Извините, — сказала она, еле скрывая облегчение. — У доктора Стивенса пациент.

— Это займет лишь пару минут, — сказал Мак-Гриви. — Мы хотим задать ему несколько вопросов, — он помолчал, — здесь или в полицейском управлении.

Она посмотрела на обоих озадаченно. Какого черта могло быть нужно от доктора Стивенса детективам из уголовного отделения? Что бы там ни думала полиция, доктор не мог сделать ничего плохого. Она слишком хорошо знала его. Сколько уже длится их знакомство? Четыре года. Это началось в ночном суде…



Было три часа утра. Потолочные лампы в помещении суда придавали всем присутствующим нездоровый вид. Комната старая, неухоженная, пропитанная затхлым запахом страха, который скопился здесь с годами, как слои шелушащейся краски.

Кэрол здорово не повезло — на скамье снова сидел судья Мэрфи. Перед этим же судьей она стояла здесь лишь две недели назад и отделалась тогда условным наказанием. Первое нарушение. Имелось в виду — первый раз, когда эти ублюдки поймали ее. На этот раз судья вкатит ей на полную катушку.

Разбиравшееся перед ней дело подходило к концу. Высокий, спокойный человек, стоявший перед судьей, говорил что-то о своем клиенте, толстяке в наручниках, которого с ног до головы пробирала дрожь. Она решила, что спокойный был неплохим говоруном. В нем чувствовалась какая-то непринужденность, легкость, — это заставило ее позавидовать: да, толстяку повезло. У нее же никого не было.

Мужчины отошли, и Кэрол услышала свое имя. Она встала, сдвинув колени, чтобы унять дрожь. Пристав мягко подтолкнул ее к скамье. Судебный клерк подал судье листок с обвинением. Судья Мэрфи посмотрел на Кэрол, потом на листок.

— Кэрол Робертс. Приставание на улицах, бродяжничество, владение марихуаной и сопротивление аресту.

Последнее оборачивалось дерьмом. Полицейский толкнул ее, и она лягнула его по яйцам. В конце концов, она гражданка Америки.

— Вы были здесь несколько недель назад, не так ли, Кэрол?

Она заставила свой голос прозвучать неуверенно:

— Пожалуй так, ваша честь.

— И я дал вам условный срок.

— Да, сэр.

— Сколько вам лет?

Ей следовало знать, что они спросят это.

— Шестнадцать. Сегодня мой день рождения. Поздравляю себя, — сказала она. И разразилась слезами и всхлипываниями, сотрясающими тело.

Высокий, спокойный человек стоял сбоку у стола, собирая бумаги и укладывая их в кожаный портфель. Он поднял глаза и с минуту смотрел на всхлипывающую Кэрол. Затем заговорил с судьей Мэрфи.

Судья объявил перерыв и увел собеседника к себе в кабинет. Через четверть часа пристав проводил туда Кэрол. Высокий с жаром говорил что-то судье.

— Вам повезло, Кэрол, — сказал Мэрфи. — Вам дается еще один шанс. Суд вверяет вас персональной опеке доктора Стивенса.

Значит, высокий не был говоруном — он оказался врачом. Ей было все равно, будь он хоть Джеком Потрошителем. Все, чего она желала, это уйти из вонючего суда, пока они не узнали, что сегодняшний день не совпадает с днем ее рождения.

Доктор привез ее к себе на квартиру, сделав по дороге несколько замечаний, не требующих ответа, давая Кэрол собраться с мыслями и успокоиться. Он остановил машину перед современным зданием на 71-й улице с видом на Ист-Ривер. Их встретили привратник и лифтер. Судя по тому, как спокойно они его приветствовали, можно было подумать, что он каждый день возвращается домой в три утра и с шестнадцатилетней шлюхой.

Кэрол никогда не видела такой квартиры, как у доктора. Гостиная отделана белым. Две длинные, низкие кушетки, затянутые твидом. Между ними огромный квадратный кофейный стол со стеклянным верхом. На нем большая шахматная доска с резными фигурами. На стенах картины. В фойе телевизор, показывающий вход в вестибюль. В одном углу гостиной бар из матового стекла с хрустальными графинами и бокалами. Из окна Кэрол смогла разглядеть далеко внизу баржи, ползущие по Ист-Ривер.

— После суда я всегда прихожу голодным, — сказал Джад. — Почему бы не соорудить маленький праздничный ужин?

И он повел ее на кухню, где она смотрела, как он ловко приготовил мексиканский омлет, картофель по-французски, обжаренные сдобы, салат и кофе.

— Одно из преимуществ холостой жизни, — сказал он. — Готовлю, когда сам захочу.

Итак, он оказался холостяком. Если она правильно сыграет свою партию, то сможет здорово погреться. Когда она с жадностью поела, он проводил ее в гостевую спальню, всю голубую, где доминировала большая двуспальная кровать с голубым клетчатым покрывалом. На низком испанском столике зеркало, украшенное бронзой.

— Можешь провести ночь здесь, — сказал он. — Я откопаю тебе какую-нибудь пижаму.

Кэрол смотрела на обставленную со вкусом комнату и думала:

— Кэрол, бэби! Ты наткнулась на денежный мешок! Дяде нужна черная задница, и именно ты, бэби, выложишь это ему.

Она разделась и следующие полчаса провела в душевой. Когда она вышла оттуда с полотенцем, обернутым вокруг сияющего, чувственного тела, то увидела, что этот олух оставил ей свою пижамную пару на кровати. Она знающе рассмеялась, сбросила полотенце на пол и прогулочным шагом направилась в гостиную. Его там не было. Она заглянула в дверь его комнаты. Он сидел за большим, удобным столом со старомодной подвешенной лампой. Комната была забита книгами от пола до потолка.

Она подошла к нему сзади и поцеловала в шею.

— Начнем-ка, малыш, — прошептала она. — Ты меня так завел, что я не могу утерпеть.

Она прижалась к нему плотнее.

— Если ты не обработаешь меня быстро, я с ума сойду.

Он с секунду изучал ее быстрыми, умными глазами.

— Тебе мало было неприятностей? — спросил он мягко. — Ты не виновата, что родилась негритянкой, но кто сказал тебе, что ты должна быть черной шлюхой и курить наркотики?

Она уставилась на него, сбитая с толку, — что она сделала не так? Может, ему нужно сначала завестись и выпороть ее, чтобы поймать свой кайф? Или, может, он был чем-то сродни святоше: собирался помолиться над ее черной задницей, реформировать ее, а потом уложить?

Она сделала еще одну попытку. Протянула руку ему между ног, погладила, шепча:

— Ну же, бэби. Выдай-ка мне.

Он мягко освободился и усадил ее в кресло. Никогда еще она не была так озадачена. Он не был похож на педика, но кто в наше время знает?

— У тебя какой поворот, бэби? Скажи, что тебя заводит, и я помогу тебе.

— Ну ладно, — сказал он. — Давай поболтаем.

— То есть — поговорим?

— Именно.

И они поговорили. Всю ночь напролет. То была самая странная ночь в жизни Кэрол. Доктор Стивенс перескакивал с одной темы на другую, испытывая Кэрол, просвечивая ее насквозь. Он спросил ее мнение о Вьетнаме, о гетто, о студенческих бунтах. Каждый раз Кэрол казалось, что она уловила, что именно его интересует, но он переключался на другой предмет. Они разговаривали о вещах, о которых она никогда не слышала, и о том, в чем считала себя лучшим в мире знатоком. Много месяцев спустя она лежала без сна ночами, пытаясь вспомнить то слово, идею, магическую фразу, которые изменили ее. Но не смогла. И поняла, что слова этого не существовало. Доктор Стивенс просто поговорил с ней. Поговорил по-настоящему. Никто не делал этого раньше. Он обошелся с ней, как с человеческим существом, равным ему, к мыслям и чувствам которого он прислушивался.

Она вдруг застыдилась своей наготы, пошла и надела пижаму. Он вошел, сел на краешек постели, и они продолжали разговаривать. Они говорили о Мао Цзедуне, о хула-хупе, о наркотиках. О том, каково это — иметь отца и мать, никогда не состоявших в браке. Кэрол говорила ему о том, о чем не рассказывала никому в жизни. О том, что было погребено глубоко в подсознании. И когда, наконец, она заснула, то почувствовала себя полностью опустошенной. Как будто ей сделали операцию, и из нее вытек целый поток яда.

Утром, после завтрака, он подал ей сто долларов.

Она помолчала, потом сказала:

— Я солгала. Это не был мой день рождения.

— Я знаю, — он улыбнулся. — Но мы не скажем судье. — Его тон изменился. — Можешь взять эти деньги, уйти отсюда, и никто не побеспокоит тебя, пока снова не попадешься полиции. — Он помолчал. — Мне нужна секретарша. Думаю, ты чудесно подошла бы для этой работы.

Она посмотрела на него недоверчиво.

— Вы смеетесь. Я не умею стенографировать или печатать на машинке.

— Сможешь, если вернешься в школу.

Минуту Кэрол смотрела на него, потом с жаром проговорила:

— Я и не думала об этом. Звучит так забавно.

Она не могла дождаться, когда уберется отсюда к чертовой матери с сотней долларов и взмахнет ими перед девчонками и ребятами в Гарлеме, в аптеке Фишмана, где ошивалась шайка. С такими деньгами она сможет развлекаться целую неделю.

Когда она зашла к Фишману, все было так, как будто она никуда не пропадала. Она увидела те же кислые лица, услышала ту же подавленную речь, и это был ее дом. Она вспоминала квартиру доктора. И разница была не в том, что у него шикарная мебель. Просто там было «чище». И спокойней. Как будто на маленьком острове, где-то в другом мире. И он предлагал ей нормальную жизнь. Что ей терять? Можно попробовать для смеха — доказать доктору, что он не прав, что у нее не получится.

К собственному удивлению Кэрол записалась в вечернюю школу. Она покинула свою меблированную комнату с заржавленной раковиной, сломанным унитазом и железной койкой со скомканным матрасом, на котором занималась трюкачеством и разыгрывала сцены. Она — прекрасная наследница большого состояния в Париже, Лондоне или Риме, а сопящий мужчина — богатый, красивый принц, горящий желанием жениться на ней. Мечта исчезала вместе с теми, кто, получив оргазм, сползал с нее в сторону. До следующего раза.

Она покинула комнату и всех своих принцев, не оглянувшись, и вернулась к родителям. Доктор Стивенс ждал, пока она закончит учебу. Среднюю школу она окончила с высшими баллами. В день окончания доктор пришел поздравить ее, его серые глаза светились гордостью. Она устроилась на дневную работу в фирму «Недик» и по вечерам ходила на курсы секретарей. Сразу после их окончания она стала работать у доктора Стивенса и смогла снять собственную квартиру.

В течение четырех последующих лет доктор Стивенс всегда обращался к ней с той же мрачной любезностью, что и в ночь их знакомства. Вначале она ожидала, что он когда-нибудь припомнит ей, кем она была раньше. Но в конце концов осознала, что он всегда видел ее такой, какой она стала сейчас. Все, что он сделал, это дал ей возможность найти себя. Когда у нее возникала проблема, он всегда находил время обсудить ее. В последнее время она собиралась рассказать ему про Чика и спросить, как ей поступить, но откладывала разговор. Она хотела, чтобы доктор Стивенс гордился ею. Для него она сделала бы все: она спала бы с ним, убила бы кого угодно, если бы ему было нужно.



А теперь его хотели видеть эти двое громил из уголовного отделения.

Мак-Гриви терял терпение.

— Так как же, мисс? — спросил он.

— Мне приказано не беспокоить его во время приема, — сказала Кэрол.

Взгляд Мак-Гриви изменился.

— Хорошо. Я позвоню ему.

Она подняла трубку и нажала кнопку интеркома. Через полминуты тишины послышался голос доктора Стивенса.

Да?

— Здесь двое из полиции, они хотят вас видеть, доктор. Они из уголовного отделения.

Она вслушалась в его голос, пытаясь уловить перемену: неуверенность, страх. Но ничего не было.

— Им придется подождать, — сказал он и разъединил связь.

Волна гордости охватила ее. Может, они и способны вогнать ее в панику, но не могут вывести доктора из состояния холодного спокойствия. Она с вызовом глянула на них.

— Вы слышали, — сказала она.

— Сколько продлится прием? — спросил младший, Анжели.

Она бросила взгляд на настольные часы.

— Еще 25 минут. Это его последний пациент на сегодня.

Мужчины обменялись взглядами.

— Мы подождем, — вздохнул Мак-Гриви.

Они сели. Мак-Гриви изучающе смотрел на нее.

— Вы кажетесь знакомой, — сказал он.

Этим ее не обмануть. Громила закидывал удочку наугад.

— Сами знаете, как о нас говорят, — ответила Кэрол. — Все на одно лицо.

Точно через 25 минут Кэрол услышала, как щелкнул замок в двери, выходящей из кабинета доктора прямо в коридор. Через некоторое время открылась дверь в приемную, и вошел Джад Стивенс. Его взгляд остановился на Мак-Гриви.

— Мы как-то встречались, — сказал он. — Но не могу вспомнить, где.

Мак-Гриви бесстрастно кивнул.

— Да… Лейтенант Мак-Гриви.

Он указал на Анжели:

— Детектив Фрэнк Анжели.

Джад и Анжели обменялись рукопожатием.

— Входите.

Мужчины вошли в кабинет Джада, и дверь закрылась. Кэрол посмотрела им вслед, пытаясь уложить это в голове. По-видимому, тот, что покрупней, испытывал к доктору Стивенсу неприязнь. Но может, это было его обычным настроением? Кэрол была уверена только в одном. Ее платье необходимо отдать в чистку.



Кабинет Джада был обставлен, как деревенская гостиная во Франции. Рабочего стола не было. Удобные, легкие стулья и столики с антикварными лампами расставлены по комнате. На полу ковер с изящным рисунком, а в углу удобная кушетка с дамасским покрывалом. Мак-Гриви отметил, что на стенах не висели дипломы. Но он проверил все до того, как пойти сюда. Если бы доктор Стивенс захотел, то смог бы покрыть дипломами и сертификатами все стены.

— В первый раз оказываюсь в приемной психиатра, — сказал Анжели. — Хотел бы я, чтобы мое жилье было похоже на это.

— Это успокаивает пациентов, — легко сказал Джад. — И, кстати, я психоаналитик.

— Извините, — сказал Анжели. — И в чем же разница?

— Примерно в пятидесяти долларах в час, — сказал Мак-Гриви. — Мой напарник не очень-то в этом разбирается.

Напарник. И Джад вспомнил. Напарника Мак-Гриви застрелили, а сам Мак-Гриви был ранен во время ограбления винного магазина. Это было четыре, может пять лет назад. За это был арестован мелкий бандит по имени Амос Зифрен. Адвокат Зифрена настаивал на невиновности обвиняемого в связи с его ненормальностью. Джада пригласили в качестве эксперта и попросили обследовать Зифрена. Он обнаружил, что тот безнадежно ненормален, с сильно выраженным паресисом. По заключению Джада Зифрен избежал смертной казни и был отправлен в лечебницу для душевнобольных.

— Теперь я вас вспомнил, — сказал Джад. — Дело Зифрена. Вы получили три пули, а ваш напарник был убит.

— И я вас помню, — сказал Мак-Гриви. — Вы вытащили убийцу.

— Чем я могу быть вам полезен?

— Нам нужна кое-какая информация, доктор, — сказал Мак-Гриви.

Он кивнул Анжели. Тот начал возиться со шнурком пакета.

— Мы хотим, чтобы вы кое-что опознали, — сказал Мак-Гриви.

Голос его был осторожным, ничего не выражающим. Анжели вскрыл пакет и вытащил желтый клеенчатый дождевик.

— Вам не встречалась эта вещь?

— Похож на мой, — удивленно сказал Джад.

— Это ваш. По крайней мере, на нем ваше имя.

— Где вы его нашли?

— А вы как думаете, где?

Оба отбросили осторожность. Еле заметная перемена коснулась их лиц. Джад с минуту изучал Мак-Гриви, затем вынул из подставки, стоящей на низком длинном столике, трубку и начал набивать ее табаком из кувшина.

— Думаю, вам лучше рассказать мне, в чем тут дело, — спокойно сказал он.

— Дело в этом плаще, доктор Стивенс, — сказал Мак-Гриви. — Если он ваш, то мы хотим знать, как он вышел из-под вашей опеки.

— Ничего таинственного. Когда я шел сюда утром, на улице моросило. Мой плащ в стирке, поэтому я был в желтой клеенке. Я держу ее для поездок на рыбалку. Один из моих пациентов оказался без плаща. Начинался снегопад, и я одолжил ему клеенку.

Он замолчал, внезапно забеспокоившись.

— Что с ним случилось?

— Случилось с кем? — спросил Мак-Гриви.

— С моим пациентом — Джоном Хенсоном.

— Точно, — мягко сказал Анжели. — Вы попали в яблочко. Мистер Хенсон не смог возвратить вам плащ, потому что он умер.

Джад почувствовал слабый шок.

— Умер?

— Кто-то воткнул ему в спину нож, — сказал Мак-Гриви.

Джад недоверчиво посмотрел на него. Мак-Гриви взял у Анжели плащ и повернул его так, чтобы Джад мог видеть большой безобразный разрез. Спина плаща была покрыта тусклыми пятнами цвета хины. Чувство тошноты накатило на Джада.

— Кому понадобилось убивать его?

— Мы надеялись, что вы сможете сказать нам это, доктор Стивенс, — сказал Анжели. — Кто знает об этом больше, чем его психоаналитик?

Джад беспомощно покачал головой.

— Когда это случилось?

Ответил Мак-Гриви.

— В одиннадцать, этим утром. На Лексингтон-авеню, меньше квартала от вашего офиса. Десятки людей видели, как он упал, но все торопились домой, отмечать рождество Христово, поэтому оставили его истекать кровью на снегу.

Джад сжал край стола, костяшки его пальцев побелели.

— В котором часу Хенсон был здесь? — спросил Анжели.

— В десять.

— Сколько длится ваш прием, доктор?

— Пятьдесят минут.

— Он ушел сразу по окончании?

— Да. Меня ожидал следующий пациент.

— Хенсон вышел через приемную?

— Нет, пациенты входят через приемную, а выходят вон в ту дверь. — Он показал дверь, выходящую в коридор. — Таким образом, они не встречаются друг с другом.

Мак-Гриви кивнул.

— Итак, Хенсон был убит через несколько минут после того, как вышел отсюда. Зачем он к вам ходил?

Джад помолчал.

— Извините, я не могу рассказывать о клиентах.

— Кто-то убил его, — сказал Мак-Гриви. — Вы бы могли помочь установить убийцу.

Трубка Джада погасла. Он, не торопясь, разжег ее снова.

— И долго он посещал вас?

На этот раз спрашивал Анжели.

— Три года, — сказал Джад.

— В чем состояла его проблема?

Джад колебался. Он увидел Джона Хенсона таким, каким тот был в это утро: возбужденный, улыбающийся, получивший свободу, которую предвкушал так долго.

— Он был гомосексуалистом.

— Опять та же красивенькая история, — с горечью сказал Мак-Гриви.

— Был гомосексуалистом, — сказал Джад. — Хенсон вылечился. Я сказал ему об этом утром — что ему больше не нужно посещать меня. Он был готов вернуться к семье. У него была жена и двое детей.

— Гомик с семьей? — спросил Мак-Гриви.

— Это часто случается.

— Может, один из его приятелей-гомиков не захотел отпустить его? Они подрались. Тот остервенел и ткнул дружка в спину ножом?

Джад подумал.

— Это возможно, — сказал он задумчиво, — но я в это не верю.

— Почему нет, доктор Стивенс? — спросил Анжели.

— Потому что у Хенсона не было гомосексуального контакта уже больше года. Более вероятно, что кто-то пытался ограбить его. Хенсон был из тех, кто вступает в драку.

— Храбрый, женатый педик, — сказал Мак-Гриви. Он зажег сигару. — Насчет ограбления: есть одно «но». Его бумажник остался нетронутым. Там было больше ста долларов.

Он наблюдал за реакцией Джада.

Анжели сказал:

— Если мы ищем чокнутого, задача становится проще.

— Не обязательно, — возразил Джад. Он подошел к окну. — Посмотрите вниз на толпу. Каждый двадцатый находится, находился или же будет находиться в психолечебнице.

— Но если человек сумасшедший…

— Ему не надо таковым выглядеть, — объяснил Джад. — На каждый очевидный случай ненормальности приходится минимум десять недиагностированных.

Мак-Гриви изучал Джада с явным интересом.

— Вы много знаете о человеческой натуре, не так ли, доктор?

— Такой вещи, как человеческая натура, не существует, — сказал Джад. — Точно так же, как и животной натуры. Попробуйте уравнять кролика с тигром. Или белку со слоном.

— Вы давно практикуете психоанализ? — спросил Мак-Гриви.

— Двенадцать лет. А что?

Мак-Гриви пожал плечами.

— Вы симпатичный парень. Бьюсь об заклад, что пациенты, во всяком случае многие из них, влюбляются в вас, а?

Глаза Джада заледенели.

— Не понимаю, куда вы клоните…

— Да бросьте, доктор. Конечно, понимаете. Оба мы неглупые люди. Педик приходит сюда и находит симпатичного молодого доктора, которому можно излить душу, — голос полицейского становился все более интимным. — И вы хотите сказать, что за три года на вашей кушетке у Хенсона не было маленького стояка на вас?

Джад посмотрел на него без выражения:

— Это и есть ваша идея о неглупом человеке, лейтенант?

Мак-Гриви не пошевелился.

— Это могло быть. И я скажу вам, что еще могло случиться. Вы сказали Хенсону, что не хотите больше его видеть. Может, это ему не понравилось. Он привык к вам за три года. Вы подрались.

Лицо Джада потемнело от гнева.

Напряжение разрядил Анжели.

— Может, вы знаете кого-нибудь, у кого была причина его ненавидеть, доктор? Или кого ненавидел он сам?

— Если бы такая персона существовала, — сказал Джад, — я бы вам сказал. Думаю, я знал о Хенсоне все, что было можно. Он был счастлив. Не питал ненависти ни к кому, и я не знаю, кто бы мог ненавидеть его.

— Тем лучше для него. Вы чертовски хороший доктор, — сказал Мак-Гриви. — Мы возьмем с собой его историю болезни.

— Нет.

— Добыть разрешение суда?

— Добывайте. В его истории нет ничего, что могло бы вам помочь.

— Тогда какой же вред от того, что вы дадите ее нам? — спросил Анжели.

— Это может повредить жене и детям Хенсона. Вы на ложном пути. Увидите, что Хенсон был убит незнакомцем.

— Я в это не верю, — отрезал Мак-Гриви.

Анжели сложил плащ.

— Мы отдадим это вам, когда проведем дополнительное исследование.

— Оставьте у себя, — сказал Джад.

Мак-Гриви распахнул дверь, ведущую в коридор.

— Мы будем поддерживать с вами связь, доктор.

Он вышел. Анжели кивнул Джаду и последовал за Мак-Гриви.

Джад стоял на месте, разум его пребывал в смятении. Вошла Кэрол.

— Все в порядке? — неуверенно спросила она.

— Кто-то убил Хенсона.

— Убил?

— Заколол ножом, — сказал Джад.

— Боже мой! Но почему?

— Полиция не знает.

— Как это ужасно! — она видела боль в глазах доктора. — Я могу что-нибудь сделать, доктор?

— Закрой, пожалуйста, офис, Кэрол. Я поеду к миссис Хенсон. Хочу сам сообщить ей об этом.

— Не беспокойтесь. Я все сделаю, — сказала Кэрол.

— Спасибо.

И Джад ушел.



Через полчаса Кэрол закончила дела и уже запирала свой стол, когда дверь в коридор открылась. Шел седьмой час вечера. Кэрол подняла глаза, увидела, как человек улыбнулся и двинулся к ней…

Глава третья

Мэри Хенсон была хорошенькой, как кукла: маленькая, с изящной фигуркой. Внешне она была мягкой, беззащитной, женственной, как уроженки Юга, но под этой оболочкой таилась гранитная твердость. Джад встретился с ней через неделю после начала курса лечения ее мужа. Она истерично выступала против этого, и Джад уговорил ее повстречаться с ним.

— Почему вы так настроены против лечения вашего мужа?

— Не хочу давать моим друзьям повод говорить, что я вышла замуж за сумасшедшего, — сказала она Джаду. — Скажите ему, чтобы он дал мне развод: потом может делать все, что ему заблагорассудится.

Джаду пришлось объяснить, что в данный момент развод может окончательно добить Джона.

— Тут уже нечего и разрушать, — отрезала она. — Если бы я знала, что он «фэри», то разве я вышла бы за него? Он превратился в женщину.

— В каждом мужчине есть что-то женское, — сказал Джад. — Точно так же, как и в женщине мужское. В случае с вашим мужем необходимо преодолеть сложные психологические проблемы. Но он старается помочь мне, миссис Хенсон. Думаю, ради него и его детей вы обязаны пойти навстречу.

Он уговаривал ее больше трех часов, и наконец она неохотно согласилась не требовать развода. Потом она заинтересовалась и вовлеклась в битву за Джона. Джад взял себе за правило никогда не лечить женатые пары, но Мэри попросила его принять и ее в число своих пациентов, и он нашел это полезным. А она стала лучше понимать себя и более правильно строить взаимоотношения с мужем. Лечение Хенсона продвигалось очень успешно.

А теперь Джад пришел, чтобы сказать ей о бессмысленном убийстве. Она смотрела на него и не верила: это какая-то злая шутка. И вдруг пришло осознание.

— Он никогда больше не вернется! — закричала она. — Никогда не вернется!

Она рвала на себе одежду, металась, как раненое животное. Прибежали шестилетние близнецы. И начался бедлам. Джад ухитрился успокоить детей и отвел их к соседям, дал миссис Хенсон успокоительное и вызвал семейного врача. Убедившись, что больше ничего не сможет сделать, ушел. Сел в машину, поехал бесцельно, задумавшись. Хенсон пробил себе выход из самого ада, и в момент торжества… Это было убийство без причины. Могло ли быть, что на него напал какой-то гомосексуалист? Бывший любовник, раздосадованный тем, что Хенсон покинул его? Конечно, была такая возможность, но он в нее не верил. Лейтенант Мак-Гриви сказал, что Хенсон был убит за квартал от дома. Если убийцей был доведенный до отчаяния любовник Джона, то он назначил бы Хенсону встречу где-нибудь в уединенном месте, чтобы попытаться вернуть его. Он излил бы ему свои обвинения, прежде чем убить его. Он бы не стал наносить удар ножом на переполненной улице.

На углу Джад заметил телефонную будку и вспомнил, что обещал пообедать с доктором Питером Хедли и его женой. Это были ближайшие друзья, но видеть кого-либо у него не было настроения. Остановив машину у края тротуара, он вошел в будку и набрал номер Хедли. Подошла Нора.

— Ты опаздываешь! Где ты находишься?

— Нора, — сказал Джад. — Боюсь, мне необходимо отпроситься у вас сегодня вечером.

— Ни в коем случае, — завопила она. — У меня тут сексуальная блондинка, умирающая от желания видеть тебя.

— Оставим это на другой раз, — сказал Джад. — В самом деле, я не смогу. Пожалуйста, извинись за меня.

— Эти врачи! — фыркнула Нора. — Подожди минутку, я позову твоего дружка.

Послышался голос Пита:

— Что случилось, Джад?

— Просто тяжелый день, Пит. Расскажу тебе завтра.

— Ты упускаешь великолепную скандинавскую девочку. В самом деле, очень красивую.

— Познакомлюсь с ней в другой раз, — пообещал Джад.

Он услышал торопливый шепот, потом снова заговорила Нора.

— Она будет на рождественском обеде, Джад. Придешь?

Он подумал.

— Поговорим об этом позже, Нора. Извините меня за сегодняшний вечер.

Он повесил трубку. Хотел бы он избавить себя от попыток Норы подобрать ему жену.



Джад женился на последнем году учебы в университете. Элизабет занималась общественными науками, была ласковой и веселой, оба они были молоды, сильно любили друг друга и строили чудесные планы переустройства мира, в котором будут жить их дети. И в первый же день рождества Элизабет и их неродившийся ребенок погибли в катастрофе. Джад с головой погрузился в работу и со временем стал одним из самых выдающихся психоаналитиков в стране. Но он до сих пор терпеть не мог находиться среди людей, празднующих рождество. Как бы то ни было, хотя он и говорил себе, что поступает неправильно, — этот день принадлежал Элизабет и их ребенку.



Он распахнул дверь телефонной будки. Рядом стояла девушка, ожидающая, когда освободится телефон. Она была молодой, хорошенькой, в тесном свитере, мини-юбке и ярком плаще. Он вышел из будки.

— Извините, — сказал он.

Она ответила теплой улыбкой:

— Ничего, все в порядке.

Лицо ее было задумчивым. Он часто видел такие взгляды. Одиночество, пытающееся пробить барьер, бессознательно выстроенный вокруг себя.

Если Джад и знал, что привлекателен для женщин, то это таилось глубоко в подсознании. То, что в него влюблялись женщины-пациентки, становилось скорее помехой, чем преимуществом. Иногда это очень затрудняло жизнь.

Дружески кивнув, он прошел мимо девушки. Он чувствовал, что она стоит под дождем и смотрит, как он садится в машину и отъезжает.

Свернув на шоссе Ист-Ривер, он направился в сторону Меррит-Паркуэй. Через полтора часа он выехал на Коннектикутскую магистраль. Нью-йоркский снег был грязен и водянист, но та же буря волшебно преобразила коннектикутский пейзаж в красочную открытку художника Карьера. Он миновал Вестпорт и Денбери, стараясь сконцентрироваться на дорожной ленте, летящей под колеса, — его окружала зимняя страна чудес. Каждый раз, когда мысли возвращались к Джону Хенсону, он заставлял себя думать о другом. Он ехал все дальше в темноту сельской местности и несколько часов спустя повернул и направился домой.