Марина Цветаева

•

ЛЕБЕДИНЫЙ СТАН

(1917–1920)



^{М. И. Цветаева 1924 г.}

«На кортике своем: Марина…»



На кортике своем: Марина —
Ты начертал, встав за Отчизну.
Была я первой и единой
В твоей великолепной жизни.





Я помню ночь и лик пресветлый
В аду солдатского вагона.
Я волосы гоню по ветру,
Я в ларчике храню погоны.





18 января 1918
Москва



«Над церковкой — голубые облака…»



Над церковкой — голубые облака,
Крик вороний…
И проходят — цвета пепла и песка —
Революционные войска.
Ох ты барская, ты царская моя тоска!





Нет лиц у них и нет имен, —
Песен нету!
Заблудился ты, кремлевский звон,
В этом ветреном лесу знамен.
Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!





2 марта 1917
Москва



Царю — на Пасху



Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
— Христос Воскресе,
Вчерашний царь!





Пал без славы
Орел двуглавый.
— Царь! — Вы были неправы.





Помянет потомство
Еще не раз —
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.





Ваши судьи —
Гроза и вал!
Царь! Не люди —
Вас Бог взыскал.





Но нынче Пасха
По всей стране.
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.





Царь! — Потомки
И предки — сон.
Есть — котомка,
Коль отнят — трон.





2 апреля 1917,
первый день Пасхи
Москва



«За Отрока — за Голубя — за Сына…»



За Отрока — за Голубя — за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!





Очи ангельские вытри,
Вспомяни как пал на плиты
Голубь углицкий — Димитрий.





Ласковая ты, Россия, матерь
Ах, ужели у тебя не хватит
На него — любовной благодати?





Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка — Алексия!





4 апреля 1917,
третий день Пасхи



«Чуть светает…»



Чуть светает —
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.





Покидают норы —
Старухи, воры.
Ведут разговоры.





Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.





В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.





Из черной тряпицы
Выползают на свет Божий —
Гроши нищие,
Гроши острожные,
Потом и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про черный день
Да на помин души
Отложенные.





Так, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры —
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего — Николая.





Так, на рассвете,
Темный свой пир
Справляет подполье.





10 апреля 1917



«Из строгого, стройного храма…»



Из строгого, стройного храма
Ты вышла на визг площадей…
— Свобода! — Прекрасная Дама
Маркизов и русских князей.





Свершается страшная спевка, —
Обедня еще впереди!
— Свобода! — Гулящая девка
На шалой солдатской груди!





26 мая 1917



«И кто-то, упав на карту…»



И кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране.





Кому-то гремят раскаты:
— Гряди, жених!
Летит молодой диктатор,
Как жаркий вихрь.





Глаза над улыбкой шалой —
Что ночь без звезд!
Горит на мундире впалом —
Солдатский крест![2]





Народы призвал к покою,
Смирил озноб —
И дышит, зажав рукою
Вселенский лоб.





21 мая 1917, Троицын день



«Голубые, как небо, воды…»



Голубые, как небо, воды,
И серебряных две руки.
Мало лет — и четыре года:
Ты и я — у Москвы-реки.





Лодки плыли, гудки гудели,
Распоясанный брел солдат.
Ребятишки дрались и пели
На отцовский унылый лад.





На ревнителей бога Марса
Ты тихонько кривила рот.
Ледяными глазами барса
Ты глядела на этот сброд.





Был твой лик среди этих, темных,
До сиянья, до блеска — бел.
Не забуду — а ты не вспомнишь —
Как один на тебя глядел.





6 июня 1917



Юнкерам, убитым в Нижнем



Сабли взмах —
И вздохнули трубы тяжко —
Провожать
Легкий прах.
С веткой зелени фуражка —
В головах.





Глуше, глуше
Праздный гул.
Отдадим последний долг
Тем, кто долгу отдал — душу.
Гул — смолк.
— Слуша — ай! На — кра — ул!





Три фуражки.
Трубный звон.
Рвется сердце.
— Как, без шашки?
Без погон
Офицерских?
Поутру —
В безымянную дыру?





Смолкли трубы.
Доброй ночи —
Вам, разорванные в клочья —
На посту!





17 июля 1917



«Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн…»



Ночь. — Норд-Ост. — Рев солдат. — Рев волн.
Разгромили винный склад. — Вдоль стен
По канавам — драгоценный поток,
И кровавая в нем пляшет луна.





Ошалелые столбы тополей.
Ошалелое — в ночи — пенье птиц.
Царский памятник вчерашний — пуст,
И над памятником царским — ночь.





Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш!
Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык,
К мутной луже припадая — пьет.





В винном облаке — луна. — Кто здесь?
Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу — веселый слух:
Где-то двое потонули в вине.





Последние дни октября
Феодосия



«Плохо сильным и богатым…»



Плохо сильным и богатым,
Тяжко барскому плечу.
А вот я перед солдатом
Светлых глаз не опущу.





Город буйствует и стонет,
В винном облаке — луна.
А меня никто не тронет:
Я надменна и бедна.





Конец октября
Феодосия



Корнилов



…Сын казака, казак…
Так начиналась — речь.
— Родина. — Враг. — Мрак.
Всем головами лечь.





Бейте, попы, в набат.
— Нечего есть. — Честь.





— Не терять ни дня!
Должен солдат
Чистить коня…





4 декабря 1917



Москве



I





Когда рыжеволосый Самозванец
Тебя схватил — ты не согнула плеч.
Где спесь твоя, княгинюшка? — Румянец,
Красавица? — Разумница, — где речь?