Тяжелобольной, доведенный до отчаяния, он умирает 8 мая 1903 года.

ВИНСЕНТ ВАН ГОГ

(1853–1890)



Винсент ван Гог родился в Грот-Зюндерт близ Бреды 30 марта 1853 года в многодетной пасторской семье. Детство, проведенное в деревне, навсегда отпечаталось в его душе любовью к природе и пейзажу «с фигурами», работающими людьми. В десятилетнем возрасте мальчик уже делает первые зарисовки с натуры и с увлечением копирует приглянувшиеся ему литографии.

Поскольку отец всегда занимал должности в непрестижных приходах, хорошо обеспечить семью он не мог и поэтому стремился, чтобы его старший сын Винсент был пристроен в хорошее место.

В шестнадцать лет, так и не окончив школу в Цевенбергене, по рекомендации родственников Винсент начинает работать комиссионером (младшим торговцем картинами) в художественно-торговой фирме Гупиль в Гааге, а затем в ее отделении в Лондоне. Здесь он знакомится с произведениями крупнейших английских живописцев и увлекается Констеблем, Тёрнером, Гейнсборо, Рейнольдсом.

Однако неразделенная любовь к дочери хозяйки пансиона, где он жил, вызвала у него глубокую депрессию. Вначале его хозяева пошли ему навстречу и даже перевели его в 1874 году в Париж, думая, что смена обстановки отвлечет его. Однако Винсент и там не смог найти покоя и, в конце концов, потерял место.

Ван Гог короткое время преподает в английском пансионе в Рамсгейте, а с июля 1876 года занимает должность помощника проповедника в Айлварте.

В 1877 году Винсент поступает на подготовительное отделение факультета теологии в Амстердамском университете, но скоро бросает его и слушает в Брюсселе специальный курс для миссионеров. Он принимает священнический сан. Его желание «нести свет во тьму» обратилось на шахтеров, «тех, кто работает во тьме», и в 1878 году он получает место проповедника в Боринаже на юге Бельгии. Происходит разрыв с семьей.

«Впечатлительный, чуткий к горю людей и несправедливости, он впервые почувствовал бессилие проповедей в борьбе с нищетой. Молодой миссионер покинул свой дом, роздал нуждающимся все деньги, собственную одежду и имущество, во время эпидемии тифа не отходил от постели больных… Уже через полгода церковное начальство лишает ван Гога места» (Ю.Г. Шапиро).

Эти события совершенно изменяют течение его жизни. Череда неудач привела Винсента к душевному кризису, из которого он пытался найти выход в рисовании. Образцом для подражания служили в первую очередь произведения Ж. Милле. Позднее он создал самостоятельные композиции, акварели и рисунки, изображающие бедственное положение углекопов. В 1880 году ван Гог уехал в Брюссель, где начал интенсивные занятия живописью. Тогда же он подружился с художником Александром ван Раппаром.

Для обучения живописи он отправляется в Брюссель, а затем с конца 1881 по 1883 год живет в Гааге, где на первых порах его наставником является дальний родственник – художник, пейзажист и анималист Антон Мауве. К этому времени относятся первые картины ван Гога, исполненные масляными красками.

«Чем дальше, тем больше я чувствую, что рисовать фигуры – дело хорошее, – писал брату Винсент в 1881 году, – что косвенно оно благотворно влияет и на работу над пейзажем. Если рисуешь иву так, словно она – живое существо, – а в конце концов так оно и есть, – все окружающее получается само собой…»

В 1883 году Винсент вернулся к родителям в Нюэнен. Прожитые здесь два года стали решающими для становления художника. Он писал пейзажи и большие композиции с фигурами, используя при этом темные краски, чтобы передать угнетающую атмосферу жизни. Все его картины и этюды проникнуты горячим сочувствием к простым людям. До нас дошло очень небольшое количество ранних работ художника («Крестьянка» (1885), «Ткач за станком» (1884)), поскольку он, понимая несовершенство своего мастерства, уничтожал их.

Главное произведение этого времени, «Едоки картофеля» (1885), написано в темной живописной гамме, в нем передано острое восприятие бедности, гнетущей атмосферы крестьянской жизни.

Благодаря помощи своего брата Тео молодой художник не нуждается в деньгах, хотя ради работы отказывает себе во всем, тратя практически все деньги на холсты, краски и оплату натурщиц.

Два года, проведенных ван Гогом в Нуэнене, были плодотворны в творческом отношении, однако личная жизнь художника складывается тяжело: внезапная болезнь матери, неудача в любви, едва не завершившаяся самоубийством подруги ван Гога, смерть отца.

В декабре 1885 года ван Гог покидает родной город и уезжает в Париж. Ван Гог приобщается к важнейшим явлениям художественной жизни Франции. Он посещает богатейшие музеи, где видит произведения своего кумира – Милле и открывает для себя Делакруа. Ван Гог знакомится с полотнами импрессионистов, гравюрами японских мастеров. Он встречается с Тулуз-Лотреком, Гогеном и Бернаром, с Писсарро и Дега, Синьяком и Сера.

Ван Гог не чувствует себя новичком, он равный среди равных. Позднее Писсарро говорил своему сыну Люсьену: «Я знал, что ван Гог либо сойдет с ума, либо оставит нас всех далеко позади. Но я никак не предполагал, что он сделает и то, и другое».

В это время Винсент совершает два важных для себя открытия. Главным в живописи для него становится цвет. Он начинает смешивать основные цвета с дополнительными, холодные – с теплыми и добивается поразительных эффектов. В определении своих пристрастий он проходит через увлечения японскими эстампами, открыв Восток гораздо раньше представителей других авангардных течений.

Пережив ряд разочарований, ван Гог решил для себя, что у художника не может быть семьи. Теперь настоящая жизнь не сводится для него к семейному очагу, он довольствуется случайными связями.

В феврале 1888 года ван Гог покидает шумный Париж и поселяется на юге Франции в маленьком провинциальном городке Арль. Здесь он создал замечательные пейзажи с видами Арля и его окрестностей («Жатва в Арле»; «Подъемный мост в Арле»). Он с увлечением пишет весенние цветущие сады («Дерево в цвету»), выполняет портреты заинтересовавших его людей (несколько вариантов портрета «Почтальона Рулена», членов его семьи, «Девушка из Арля»). Он обращается к изображению ночных сцен и к передаче искусственного освещения.

«Ван Гог любил трагические цветовые диссонансы, сгущенные, воспламеняющие друг друга цветовые созвучия. В \"Красных виноградниках в Арле\" (1888) захватывают торжественная красочность и богатство напряженной жизни человека и природы. Пурпурные, киноварные, буро-красные, малиновые, оранжевые, глубоко-черные, синие цвета рождают напряженную цветовую оркестровку этой картины. Поразительно одухотворенны изображения простых вещей. В интерьере \"Спальня ван Гога в Арле\" (1888) от покинутой комнаты художника веет тревогой и безнадежностью.

С особой силой раскрывается трагедия человеческой души в картине \"Ночное кафе в Арле\" (1888). Здесь царит атмосфера бездомности, одиночества. Художник точно вселяет в предметный мир свой мятущийся дух. Стремительно сокращающиеся перспективные линии пола, жесткие угловатые столы и стулья, повышенная интенсивность цвета и света – желтый свет керосиновых ламп, ярко-зеленое сукно бильярдного стола, мрачная тень от него, красные стены и розовый пол, теряющиеся в пространстве одинокие люди – все это рождает настроение зловещей тоски, острое чувство диссонансов окружающей жизни» (Н.Л. Мальцева).

Приезд Гогена и совместная работа проявляют разные темпераменты художников, их различия во взглядах на искусство. Болезненное состояние ван Гога усиливается. Гоген решает уехать.

Рассказывает Ю.Г. Шапиро:

«Вечером 23 декабря 1888 года во время прогулки Гоген услышал за спиной торопливые шаги и быстро обернулся как раз в тот момент, когда ван Гог был готов броситься на него с бритвой. Гоген уходит ночевать в гостиницу. В тот же вечер ван Гог в припадке безумия ранит себя, отрезав ухо. Из госпиталя он выходит в январе 1889 года, однако болезнь все еще дает себя знать. В конце февраля горожане ходатайствуют о помещении ван Гога снова в больницу. В это тяжелое время созданы знаменитый ван-гоговский \"Человек с трубкой\" (1889) и \"Автопортрет с отрезанным ухом\" (1889, два варианта), а также \"Стул с табачной трубкой\" (1888–1889) – изображение желтого стула, на котором сидел ван Гог, при дневном освещении и \"Кресло Гогена при ночном освещении\" – грустное воспоминание о времени совместной работы и разлуке.

В середине апреля 1889 года ван Гог узнает о женитьбе брата Тео. Чувствуя свое одиночество, больной и отчаявшийся, он принимает добровольное решение уйти в лечебницу в Сен-Реми…»

Находясь в больнице в течение года и пользуясь относительной свободой, ван Гог в перерывах между обострениями болезни продолжает работу. Он пишет пейзажи, изображающие сад лечебницы и живописные окрестности: «Большая дорога в Провансе» (1890) и «У подножия Альп» (1890), «Желтые хлеба с кипарисами» (1889) и др.

В мае 1890 года ван Гог выходит из больницы и поселяется в небольшой деревушке Овер-сюр-Уаз под Парижем. Вид этой местности вызвал в нем прилив творческих сил. Ван Гог работал с раннего утра и до вечера, исполнив за последние два месяца жизни 70 картин и 32 рисунка. Контраст южной и северной природы обострил его зрение «Я… замечаю, что пребывание на юге помогло мне лучше увидеть север», – признавался ван Гог.

Для работ, написанных здесь, характерны сумрачные цветовые сочетания, деформированные деревья и архитектурные объемы: «Часовня в Овере» (1890), «Вороны в пшеничном поле» (1890), «Хижины» (1890).

Другого плана картина «Пейзаж в Озере после дождя», являющаяся блестящим образцом позднего стиля художника. Здесь всегда присущие ему повышенная звучность красок, напряженный динамизм колорита, композиции и мазка, обостренно лирическое восприятие природы достигли высшей степени интенсивности.

Этот пейзаж был написан во время пребывания ван Гога в лечебнице для душевнобольных в Овере незадолго до того, как измученный, окончательно изуверившийся в жизни и собственном творчестве, художник выстрелом из пистолета ранит себя и умирает. Произошло это 29 июля 1890 года.

Всю жизнь ван Гог мечтал о небольшой – в пределах нескольких тысяч франков – сумме, которая дала бы ему возможность спокойно работать. Через двадцать лет после смерти ван Гога «Пейзаж в Овере» и «Красные виноградники» были куплены известным русским собирателем И.А. Морозовым за 33 тысячи золотых рублей. Только части этих денег было бы достаточно, чтобы на многие годы продлить жизнь и творчество ван Гога – одного из крупнейших художников XIX века.

В 1987 году картина ван Гога «Ирисы» (1889) была продана на аукционе Сотбис в Нью-Йорке за рекордную цену в 53,9 миллиона долларов. Его золотые подсолнухи украшают лучшие коллекции мира.

МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВРУБЕЛЬ

(1856–1910)



Блистательному, самобытному художнику XIX – начала XX века М.А. Врубелю были подвластны монументальные росписи, станковая живопись, графика, скульптура. Судьба художника трагична: он много страдал и даже годы находился на грани безумия. Врубель много экспериментировал с красками, и поэтому часть его полотен выцвела. Однако и то, что сохранилось, позволяет судить о мощи его гения.

Михаил Александрович Врубель родился в Омске 17 марта 1856 года. Мать умерла, когда ему исполнилось всего три года. Семья офицера Александра Михайловича Врубеля часто переезжала из города в город. В пять-шесть лет мальчик начал рисовать, и в восемь лет, когда Врубели жили в Петербурге, отец привел его в рисовальную школу Общества поощрения художеств. Когда на следующий год семья переехала в Саратов, маленькому Михаилу наняли преподавателя рисования.

«В Саратов была привезена однажды… копия с фрески Микеланджело \"Страшный суд\", – рассказывала сестра Михаила Анна. – Отец, узнав об этом, повел брата смотреть ее. Брат усиленно просил повторить осмотр… и, возвратясь, воспроизвел ее наизусть во всех характерных подробностях».

Много времени отнимают учеба в гимназии, занятия историей и естествоведением. Рисует Врубель лишь урывками, да и то обыкновенно по просьбе отца.

Гимназические годы Врубель в основном провел в Одессе. Со слов сестры мы знаем, что в эти годы он увлекается «историей, по которой пишет сверх нормы большие сочинения на темы античной жизни и средневековья». Он основательно изучает латинский язык и читает в подлинниках Овидия и Горация.

После окончания гимназии Михаил в 1874 году поступает на юридический факультет Петербургского университета. Здесь он продолжает рисовать. Известны некоторые из рисунков Врубеля того периода: это «Врубель со своим университетским товарищем Валуевым» (1877), «Маргарита» (1877) – иллюстрация к гетевскому «Фаусту». Но лишь на последних курсах университета Врубель приобщается к профессиональному обучению искусству: начинает посещать в вечерние часы класс профессора П.П. Чистякова.

Однако все снова прерывается, когда по окончании университета Врубель отбывает воинскую повинность. Наконец, в 1880 году Михаил становится студентом Академии художеств.

С особой благодарностью Врубель говорит об одном из своих академических учителей – П.П. Чистякове, в классе которого он вновь стал заниматься с осени 1882 года: «Когда я начал занятия у Чистякова, мне страсть понравились основные его положения, потому что они были не что иное, как формула моего живого отношения к природе, какое мне вложено». Врубель испытывает постоянную потребность общения с Чистяковым, чтобы у него «хлебнуть подкрепляющего напитка советов и критики».

Будучи в академии, Врубель много и упорно работает самостоятельно.

Врубель рисует и пишет акварелью без устали, не переставая изучать законы старого искусства. Работоспособность его удивительна. Как-то за одну ночь он делает стофигурную (!) композицию «Орфей в аду»

Михаил близко сходится с двумя своими однокурсниками – с Валентином Серовым и с его двоюродным братом Дервизом. «Мы трое, – сообщает Врубель, – единственные, понимающие серьезную акварель в Академии».

Они пишут акварелью натурщицу в обстановке «ренессанс». Врубель говорит в письмах, что их связывает «культ глубокой натуры», что они, «занятые с утра до вечера изучением натуры, как формы, жадно заглядывающиеся в ее бесконечные изгибы и все-таки зачастую сидящие с тоскливо опущенной рукой перед своим холстом, на котором все-таки видишь еще лоскутки… не могли вырвать всего этого из сердец…» И далее он пишет: «Я прильнул, если можно так выразиться, к работе; переделывал по десяти раз одно и то же место, и вот, с неделю тому назад вышел первый живой кусок, который меня привел в восторг».

Уже в ранних работах Врубеля намечались черты, отличавшие его среди академистов. Он слыл, и по заслугам, мастером акварели и удивительным композитором массовых сцен. Свой виртуозный рисунок и свой дар композитора Врубель продемонстрировал, в частности, на многофигурных библейских сценах во «Введении во храм» (1882). Вместе с тем в ранний период своего творчества он создавал правдивые, проникновенные портреты, в которых умел передать сосредоточенное душевное состояние человека.

В 1884 году Врубель бросил академию. Он принял предложение А.В. Прахова переехать в Киев и возглавить там работы по реставрации живописи в древней Кирилловской церкви. Речь шла не только о восстановлении фресок, но и о создании новых произведений взамен утраченных.

Художник изучает не только отечественные росписи, но знакомился и со многими произведениями подобного рода в Венеции, куда он был отправлен в 1884 году.

Увы, эскизы росписи для Владимирского собора, созданные Врубелем в 1887 году, не были осуществлены вследствие их крайней необычности. Врубель нарушил церковные каноны и создал свободные композиции, придерживаясь только темы, но не ее канонического решения. Он написал акварелью «Ангела с кадилом и свечой», четыре варианта «Надгробного плача», два варианта «Воскресения».

В эскизе «Надгробный плач» (1887) резко индивидуальный облик богоматери с горящими глазами, расширенными ужасом и скорбью, соответствует столь же экспрессивному образу Христа, лежащего в гробу. Художник стремился потрясти зрителя изображением безмерной скорби и страдания.

Выработанные Врубелем принципы стенной декоративной живописи позднее переносились им в станковые работы.

Врубель писал из Киева, что, увы, «на творчество рассчитывать нельзя», что для него работа с натуры – «средство прокормления». Но о «прокормлении» он меньше всего думал. Отец, навещавший его в Киеве, неизменно с огорчением и тревогой сообщал в письмах: «И до чего дожил Миша с его талантами… средств к жизни почти никаких». Но Врубель верил в свой дар, он писал: «Мания, что непременно скажу что-то новое, не оставляет меня».

Все девяностые годы Врубеля занимала тема Демона и зла.

Еще в 1885 году, сразу после возвращения из Венеции, Врубель так описывал своего «Демона» отцу: «Дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но при всем том Дух властный и величавый».

Художник показал своего первого, так называемого «Демона (сидящего)» уже в Москве, куда он переехал в 1889 году. «Юный титан изображен в лучах заката на вершине скалы. Могучее прекрасное тело словно не умещается в раме, заломлены руки, трогательно прекрасно лицо, в глазах нечеловеческая скорбь», – описывает картину Н.А. Федорова. В 1899 году он пишет «Демона летящего», перед которым вспоминаются слова Блока: «Летим, летим над бездной, среди сгущающейся тьмы…» Но Врубель не завершает это полотно и приступает к упорной работе над иным образом Демона, который получил название «Демон поверженный» (1902).

Тема этого последнего Демона – титанический протест и трагическая гибель.

Демон низвергнут с высот и распростерт на горных кряжах, покрытых вечным снегом и льдом, освещенных последними холодными лучами заката. Демон разбит, сломаны руки с заостренными впивающимися в тело пальцами, голова как бы оторвана от лежащего тяжелым камнем торса… Но в его глазах продолжает гореть огонь гнева и протеста.

«Демон поверженный» отличен от первого врубелевского «Демона» и по образу и по живописному решению. Здесь нет той широты цветового диапазона, которая была в раннем «Демоне», тех звучных сияющих пятен цвета, которые были рождены темой красоты жизни. Здесь все построено в темной напряженной красочной гамме только холодных синих и черных тонов, все желтые тона притушены серым и зеленоватым, а красные – даны разбеленными и лишь в самых холодных, фиолетовых своих оттенках.

В 1889 году Врубель уезжает в Москву. Так начинается новый и самый плодотворный период его творчества. Художник получает ряд заказов на декоративные панно Одно из них – «Венеция» (1893) – создано по впечатлениям от новой поездки в Италию (1891–1892).

«Содержание картины \"Испания\" (1894), возможно, навеяно оперой \"Кармен\", которую Врубель очень любил и считал \"эпохой в музыке\", – считает Н.А. Федорова. – Взволнованность персонажей, напряженность цвета, поток лучей знойного солнца вызывают ощущение конфликта, драмы. Живой предстает страна, в которой кипят пылкие чувства, сильны и любовь, и ненависть. В некоторой близости к этой картине – \"Гадалка\" (1895), произведение глубоко психологическое. Среди лилово-розового мерцания ковра и шелковых тканей Врубель мастерски выделяет лицо. Властно влечет пристальный взгляд горящих глаз, словно перед женщиной раскрылась страшная тайна будущего».

После «Венеции» влечение Врубеля к большому стилю проявилось также в его огромных многометровых панно «Принцесса Греза» и «Микула Селянинович», исполненных для Всероссийской Нижегородской выставки 1896 года, а также в цикле панно на сюжет из «Фауста» Гете для «готического кабинета» в особняке А.В. Морозова.

В эту пору Врубель много работает над портретами. Как и все искусство художника, его портретная живопись остропсихологична. Врубеля больше всего привлекает в изображаемом им человеке его внутренний мир. Он стремится заглянуть в самую глубину души, постичь сокровенные мысли и чувства. Круг портретируемых довольно узок. Это преимущественно люди, близкие художнику.

Блестящие примеры портретной живописи Врубеля – портреты К.Д. Арцыбушева и С.И. Мамонтова (оба – 1897). О портрете Арцыбушева говорит Н.В. Баркова: «Портрет прекрасен не только глубокой психологической характеристикой личности человека, но и своими живописными достоинствами. Поразительна пластическая лепка лица и рук. Артистически свободно написаны черный костюм, темно-красный галстук, кресло красного дерева, ковер, кожаные корешки книг. Синими искрами загораются стекла пенсне. Врубель умеет извлечь красивые, красочные созвучия из самых обыкновенных предметов. Вся цветовая композиция приведена в единство. По своему реалистическому мастерству и силе характеристики портрет этот занимает выдающееся место в портретной живописи конца XIX столетия».

Врубель страстно любил музыку. В конце девяностых годов он работает художником в театре. Для Московской частной оперы С.И. Мамонтова он пишет декорации к операм «Царская невеста», «Моцарт и Сальери», «Сказка о царе Салтане». Главные женские роли в этих спектаклях исполняла жена Врубеля, талантливая певица Надежда Ивановна Забела.

В 1896 году на одной из репетиций оперы Хумпердинка «Гензель и Гретель» в Панаевском театре в Петербурге Врубель впервые услышал ее пение. Певица вспоминает: «Я была поражена и даже несколько шокирована тем, что какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул: \"Прелестный голос!\" Стоявшая здесь Т.С. Любатович поспешила мне представить: \"Наш художник Михаил Александрович Врубель\" и в сторону мне сказала: \"Человек очень экспансивный, но вполне порядочный\"».

После премьеры оперы «Гензель и Гретель» Забела привезла Врубеля в дом Ге, где она тогда жила. Ее сестра «заметила, что Надя как-то особенно моложава и интересна, и сообразила, что это от атмосферы влюбленности, которою ее окружал именно этот Врубель».

Врубель потом говорил, что, «если бы она ему отказала, он лишил бы себя жизни».

28 июля 1896 года в Швейцарии состоялась свадьба Забелы и Врубеля. Счастливая новобрачная писала сестре: «В Мих[аиле] Ал[ександровиче] я каждый день нахожу новые достоинства; во-первых, он необыкновенно кроткий и добрый, просто трогательный, кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко. Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние».

В 1899 и 1900 годах Врубель заведовал Абрамцевской майоликовой мастерской и там оставил ряд интересных скульптур-майолик на сказочные темы: «Лель», «Волхова», «Купава».

О картинах Врубеля конца девятнадцатого столетия интересно высказывается известный критик В.М. Алпатов: «Среди произведений Врубеля имеются такие, в которых он занимателен как рассказчик и которые потому нетрудно передать словами; такова его картина \"К ночи\" (1900) с пасущимися среди озаренной цветами лужайки конями, которых стережет голый сатир, таков его \"Пан\" (1899), лохматый старик, сжимающий флейту в волосатой руке, угрожающе страшный среди ночного пейзажа с ущербной луной над горизонтом, такова \"Царевна Лебедь\" (1900), большеглазая гордая красавица в низанном жемчугом кокошнике с лебедиными крыльями, отливающими сиреневыми оттенками. Все эти произведения в силу занимательности, сказочности своего сюжета пользуются наибольшей известностью, хотя в них проглядывает нечто от оперной бутафории или от мифологических картин Беклина».

В полотне «Сирень» (1900), одной из вдохновеннейших своих картин, Врубель не только поэтически передал пышно расцветший куст сирени, но и то полное страстной патетики чувство, которое пробудили в его душе благоухающие весенние цветы лунной ночью.

Летом 1901 года в семье Врубелей появился первенец – Саввочка. С самого рождения мальчик болел и через два года умер. Возможно, это стало причиной того, что в 1902 году у Михаила Александровича проявились признаки душевной болезни. Болезнь прогрессировала, но в периоды ясного сознания художник снова работал. Доктор Усольцев, лечивший Михаила Александровича, пишет: «Это был художник-творец всем своим существом, до самых глубоких тайников психической личности. Он творил всегда, можно сказать, непрерывно, и творчество было для него так же легко и так же необходимо, как дыхание. Пока жив человек, он все дышит, пока дышал Врубель – он все творил».

В последние годы жизни Врубель создает один из самых нежных, хрупких образов – «Портрет Н.И. Забелы на фоне березок» (1904). К этому же времени относятся интересные автопортреты. В 1906 году Врубель начал портрет поэта В.Я. Брюсова. Портрет остался незаконченным, так как художника постигло страшное несчастье – он ослеп.

Михаил Александрович Врубель умер 14 апреля 1910 года, восприняв смерть как избавление. Поэт Александр Блок сказал над могилой художника: «Врубель пришел к нам как вестник, что в лиловую ночь вкраплено золото ясного вечера. Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать».

ИСААК ИЛЬИЧ ЛЕВИТАН

(1860–1900)



Б.В. Иогансон пишет: «Глаз Левитана был настолько нежен, что малейшая фальшь или неточность в колорите были у него немыслимы. Эта высокая одаренность художника тончайшим \"слухом живописи\" позволяла ему в большей степени, чем его сверстникам, передавать тончайшие состояния природы. Его художественная скрипка пропела нам о незабываемых красотах скромной русской природы».

Исаак Ильич Левитан родился 30 августа 1860 года в посаде Кибарты, близ города Вержболова Ковенской губернии, неподалеку от западной границы Российской империи. Его отец, Исаак Ильич, работал в Ковно переводчиком при французской строительной компании. В семье кроме Исаака было еще трое детей. Чтобы прокормить большую семью, отец, владеющий иностранными языками, давал еще частные уроки.

В начале семидесятых годов Левитаны переезжают в Москву, в надежде улучшить материальное положение. Однако и здесь были те же лишения и невзгоды. С. Шпицер пишет со слов сестры художника: «Оба мальчика Левитана уже подросли. Старший начал обнаруживать некоторые способности к рисованию. Отец, обратив на это внимание, определил его в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Младший же сын, Исаак (впоследствии знаменитый пейзажист и академик), которому в это время было девять лет, особых склонностей к рисованию не обнаруживал. Через некоторое время, только потому, что старший сын уже учился в школе живописи, родители решили определить туда же и младшего сына».

Так в сентябре 1873 года Исаак становится учеником Московского Училища живописи, ваяния и зодчества.

Когда в 1877 году в училище создается пейзажная мастерская, Левитан переводится туда. Руководителем этой мастерской становится выдающийся русский пейзажист А.К. Саврасов. «С Саврасова появилась лирика в живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родине», – говорил Левитан.

Вторая половина семидесятых годов – самое тяжелое время в жизни Левитана. В 1875 году скончалась мать, а затем, в 1877 году, умирает и его отец. Сам он крайне нуждается. Однажды Левитану грозило даже увольнение из Училища за невзнос платы за обучение. Дело кончилось тем, что плату тайком внесла одна из знакомых, некая С. Малкиель.

Художник Нестеров, товарищ Левитана по училищу, вспоминает: «Левитан сильно нуждался, про него ходило в школе много полуфантастических рассказов. Говорили о его большом даровании и о великой его нужде. Сказывали, что он не имел иногда и ночлега. Бывали случаи, когда Исаак Левитан после вечерних классов незаметно исчезал, прятался в верхнем этаже огромного старого дома Юшкова, где когда-то, при Александре I, собирались масоны, а позднее этот дом смущал московских обывателей \"страшными привидениями\". Вот здесь-то юный Левитан, выждав последний обход опустелого училища солдатом Землянкиным, прозванным \"Нечистая сила\", оставался один коротать ночь в тепле, оставался долгий зимний вечер и долгую ночь с тем, чтобы утром, натощак, начать день мечтами о нежно любимой природе».

Учился Исаак успешно. В марте 1877 года на ученическом отделе Пятой передвижной выставки были выставлены два пейзажа Левитана – «Солнечный день. Весна» и «Вечер». За одну из этих работ молодой художник получил Малую серебряную медаль.

Показанную на выставке 1879–1880 годов картину «Осенний день. Сокольники» приобрел сам П.М. Третьяков, что было в то время своего рода общественным признанием художника. В 1881 году Левитан получает за рисунок с натуры Малую серебряную медаль.

В 1882 году вместо Саврасова руководить мастерской стал другой известный художник – В.Д. Поленов. Будучи сам превосходным пейзажистом, Поленов, несомненно, оказал большое и существенное влияние на Левитана, как и на других его молодых современников. Он помог им в сложении их нового подхода к пейзажной живописи, в понимании пленэризма. Воздействовали на Левитана, в частности, палестинские этюды Поленова, эти превосходные образцы пленэрной живописи.

К.А. Коровин рассказал в своей книге такой забавный случай из студенческой жизни Левитана:

«Экзамен анатомии.

– Ну-с, возьмите вы череп, – предлагает профессор Тихомиров Левитану.

– Не могу, – отвечает Левитан.

Тихомиров удивленно смотрит на него:

– Почему не можете?

– Это ужасно! Это смерть! Я не могу видеть мертвых, покойников…

Выручил профессор Петров. Засмеялся и заметил, показывая на нас:

– Они – пейзажисты. Почему их внесли в списки? Им нужно писать с натуры природу. Теперь май, весна, ступайте…

Он нам махнул рукой…

Выйдя на улицу, мой брат, смеясь, говорил Левитану:

– Ну, знаешь ли, Исаак, ты – Гамлет… Сцена с черепом тебе удалась».

В начале 1883 года Левитан оканчивает научный курс Училища и затем подает картину на Большую серебряную медаль, дававшую звание художника и право на поступление в Академию художеств. Однако картина не получила одобрения совета преподавателей училища. Левитан же отказался представить другую работу. В апреле 1884 года он увольняется из числа учеников, и ему выдают диплом неклассного художника.

В 1884 году общее собрание Товарищества передвижных выставок постановило принять Левитана в число своих экспонентов. Это означало, что, не будучи членом товарищества, он может выставлять свои работы на ежегодных Передвижных выставках. В том же году, на Двенадцатой передвижной выставке в Петербурге и в Москве, была экспонирована его картина «Вечер на пашне».

Весной 1884 года Левитан вместе с художником В.В. Переплетчиковым уезжает на лето в Саввинскую слободу, близ города Звенигорода, где много и плодотворно работает. Природа Подмосковья вдохновила его на создание целого ряда замечательных произведений: «Последний луч», «Осень», «Пасека» и др. В слободе Левитан не только много писал, но и, будучи страстным охотником, бродил с ружьем и своей любимой собакой Вестой по окрестностям, наблюдая жизнь и различные состояния природы.

В Училище живописи Левитан сближается с художником Н.П. Чеховым, братом А.П. Чехова. Через него происходит знакомство Левитана с семьей Чеховых, в результате чего возникает большая дружба художника с писателем.

Лето 1885 года Левитан проводит вместе с семьей Чеховых в усадьбе Бабкино, под Новым Иерусалимом, на берегу реки Истры. Здесь художник пишет картины «Усадьба Бабкино» и «Река Истра».

В 1885 году Левитан исполняет по эскизам Васнецова и Поленова декорации для Частной оперы С.И. Мамонтова и на полученные деньги совершает в 1886 году поездку в Крым. Привезенные им оттуда этюды продемонстрировали его возросшее мастерство живописца.

Большое место в творчестве Левитана занимает его работа над волжскими пейзажами. На Волгу художник ездил четыре раза с 1887 по 1890 год. «Там, – писал М.В. Нестеров, – искусство Левитана окрепло, получило свою особую физиономию».

Хотя первая поездка оставила у Левитана тяжелое впечатление, о котором он рассказал в письме А.П. Чехову: «Она (Волга) показалась мне настолько тоскливой и мертвой, что у меня заныло сердце. Правый берег, нагорный, покрыт чахлыми кустарниками и, как лишаями, обрывами. Левый… сплошь залитые леса. И над всем этим серое небо и сильный ветер». Впечатления, полученные Левитаном, позволили создать произведения, которые можно отнести к числу его лучших творений. Такова картина «Вечер на Волге». Она интересна по композиции и выразительна по передаче состояния природы.

«Темными силуэтами выделяются на пустынном берегу рыбацкие лодки, в надвигающихся сумерках виднеются загоревшиеся на дальнем берегу огоньки. Общий сумеречный тон картины прекрасно передает суровую тишину пейзажа, ощущение реки, как бы погружающейся в ночную дремоту. Своим скупым тональным колоритом, величавой простотой мотива картина резко отличается от работ предыдущего периода» (Прытков).

В Плесе (у Костромы) и на других местах Волги в разные годы им были созданы знаменитые его картины: «Вечер. Золотой Плес», «После дождя. Плес», «Ветхий дворик» и др.

Картиной «Березовая роща», оконченной в 1889 году, восхищается художник Б.В. Иогансон: «Когда я увидел \"Березовую рощу\" Левитана, я был буквально ошеломлен. Мне показалось это каким-то чудом. В этом небольшом полотне как будто сконцентрировались все те мои ощущения, которые остались у меня от детства, когда я выезжал под Новый Иерусалим и собирал подберезовики в великолепной березовой роще на берегу Истры. Это было так разительно точно, что мне даже казалось, будто бы я начинаю ощущать аромат трав, слушать негромкий шум листвы берез, перебираемых ласковым летним ветром, что я вижу этот зайчик, этот солнечный свет, пронизывающий всю листву и падающий на сочную траву, он сейчас захватит и мою руку, и я буду ловить этот солнечный зайчик».

Летом 1890 года художник совершил поездку по Русскому Северу, из которой привез множество этюдов и пейзажей. Полученные впечатления помогли ему написать первую крупную картину «Тихая обитель». Ее элегические тона произвели сильное впечатление на Третьякова, и он купил картину для своей галереи.

В 1891 год Левитан провел в имении Панафидиных в Тверской губернии. Здесь зародился у него замысел большой картины, названной им впоследствии «У омута».

«Сделав маленький набросок, – вспоминает Кувшинникова, – Левитан решил писать большой этюд с натуры, и целую неделю по утрам мы усаживались в тележку – Левитан на козлы, я на заднее сиденье – и возили этюд, точно икону, на мельницу, а потом так же обратно».

Художник создал полотно редкой впечатляющей силы: общий сумеречный тон картины, таинственно спокойная гладь омута, хмурое вечернее небо, красноватые отсветы заката на воде, пустынная тропинка, словно прячущаяся среди темных кустов, – все это создает образ природы, полной тревожной настороженности, скрытого драматизма.

В 1892 году Левитан был вынужден покинуть Москву, поскольку в то время евреям запрещалось проживать в столицах. Он поселился в деревне на пути во Владимир. Здесь у него родился замысел большого полотна «Владимирка». Об этом рассказывает художница С.П. Кувшинникова. С ней однажды Левитан возвращался с охоты, и вышли они на старое шоссе.

«И вдруг Левитан вспомнил, что это за дорога, – пишет Кувшинникова. – \"Постойте! Да ведь это Владимирка, та самая Владимирка, по которой когда-то, звякая кандалами, прошло в Сибирь столько несчастного люда!..\"

Присев у подножия голубца, мы заговорили о том, какие тяжелые картины развертывались на этой дороге, как много скорбного передумано было здесь, у этого голубца… На другой же день Левитан с большим холстом был на этом месте и в несколько сеансов написал всю картину прямо с натуры».

Пережитые Левитаном чувства и позволили ему создать столь впечатляющее, овеянное гражданской скорбью произведение. Смотря на пустынную, верста за верстой тянущуюся дорогу, протоптанную ногами ссылаемых в Сибирь людей, на эти тропинки, сопровождающие ее и сливающиеся с ней вдали, мы словно видим молчаливо идущих ссыльных, слышим щемящий душу кандальный перезвон. И только просвет солнечных лучей у горизонта вносит светлую, как луч надежды, нотку в картину.

В 1893–1894 годах Левитан написал картину «Над вечным покоем», которую считал своей самой значительной работой. «В ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием», – писал он Третьякову.

Написанная с большим увлечением, под вдохновляющие звуки героической симфонии Бетховена, она сама воспринимается, как торжественный реквием, воплотивший раздумья Левитана о кратковременности человеческого существования и величии неиссякаемо могучих сил природы.

В картине «Март», завершенной в 1895 году, Левитан подстерег особенно трогательную минуту в жизни нашей северной природы: светлый канун перед наступлением весны. В лесу, среди деревьев, еще лежит глубокий снег, воздух еще стынет от мороза, деревья голы, даже первые весенние гости, грачи и скворцы, не заявились в наших краях. Но уже солнышко пригревает на припеке, снег ослепительно блестит в его лучах, тени наливаются лиловатой синевой. В воздухе чувствуется приближение теплых дней – все предвещает весну; вся природа, все предметы – все пронизано ожиданием.

В эти же годы художник создает и другие замечательные пейзажи, в том числе «Вечерний звон» (1892) и «Золотую осень» (1895).

Как пишет С.М. Иваницкий: «В творческом багаже любого крупного художника всегда есть произведение, которое многими поколениями любителей искусства расценивается как визитная карточка автора. Такой популярностью, давней и неизменной, пользуется знаменитая \"Золотая осень\". Этот пейзаж Левитана привлекает пушкинским пониманием задушевной красоты осенней русской природы».

Благодаря хлопотам своих друзей – Третьякова, Нестерова, Чехова – Левитану удалось получить разрешение на проживание в Москве. Однако обострение туберкулеза вызвало необходимость отъезда за границу, и Левитан направляется сначала во Францию, а затем в Италию. Особенно большое впечатление на него произвел Париж, где художник задержался, чтобы не торопясь осмотреть открывшиеся там выставки картин.

Левитан также бывал в Швейцарии и Финляндии, откуда привез мастерские этюды. Но Левитану была ближе русская природа, ее особые черты.

При первой возможности художник вернулся в Москву. Он полюбил сестру Чехова, Марию Павловну, но так и не решился просить ее руки. Мария Павловна ни за кого не вышла замуж, сохранив на всю жизнь глубокое чувство к художнику.

В последние годы Левитан пишет тонкие глубокие пейзажи. Среди них два его шедевра – «Сумерки» (1900) и «Сумерки. Стога» (1899). Последнюю свою самую большую, очень важную для него картину «Озеро» он не успел дописать. Художник хотел назвать ее «Русью».

К Левитану пришло широкое признание. В 1897 году ему присваивается звание академика живописи, и в том же году он избирается в действительные члены мюнхенского общества «Secession» и участвует в его выставках. В 1898 году Левитан начал вести класс пейзажа в том самом училище, где когда-то учился сам. Работы его учеников вызвали восторженный отзыв посетившего училище Репина.

Тем временем у художника развивается жестокая сердечная болезнь. В последние годы он страдает одышкой, ему тяжелы физические усилия, болезнь угнетает его дух, он чувствует приближение конца.

В апреле 1900 года, будучи с учениками на этюдах, он простудился и слег. Умер Левитан 4 августа того же года.

М.В. Нестеров сказал: «Наше искусство потеряло великолепного художника-поэта… Левитан показал нам то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже, – его душу, его очарование».

КОНСТАНТИН АЛЕКСЕЕВИЧ КОРОВИН

(1861–1939)



Коровин – тонкий мастер пленэрной живописи, автор эмоциональных пейзажей и жанровых картин, написанных в свободной декоративной манере.

Константин Алексеевич Коровин родился 5 декабря 1861 года в Москве на Рогожской улице, в доме деда Михаила Емельяновича Коровина, московского купца первой гильдии. Дед разбогател в ямском извозе. Отец Константина, Алексей Михайлович, получил университетское образование, неплохо рисовал. Мать, Аполлинария Ивановна, урожденная Волкова, увлекалась музыкой, играла на арфе, рисовала акварелью. Первые навыки рисования Константин и его старший брат Сергей, будущий известный художник-реалист, получили в семье.

В 1863 году после смерти деда семья Коровиных разорилась. Они продают дом и перебираются в деревню Большие Мытищи под Москвой. Неподалеку на фабрике стал служить отец. Жизнь на природе пришлась мальчику по душе: «…До чего хорошо в избе: две деревянные комнаты, потом печка, двор, на дворе стоят две коровы и лошадь, маленькая собачка, замечательная – все время лает. А как вышел на крыльцо, видишь большой синий лес. Блестят на солнце луга. Лес – Лосиный остров, огромный. То есть так хорошо, как я никогда не видел. Вся Москва никуда не годится, такая красота…»

В 1875 году Константин поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества в Москве на архитектурное отделение. «Мне пришлось сильно нуждаться, – вспоминал художник о годах учебы, – уже пятнадцати лет я давал уроки рисования и зарабатывал свой хлеб». Через год Коровин перешел на живописное отделение. Его учителями стали И.М. Прянишников, Е.С. Сорокин, В.Г. Перов, А.К. Саврасов.

«Глубокий след оставили эти светлые и милые люди в душе моей. Почти все они умерли; я с восхищением, тихо и глубоко вспоминаю их, и трогательной любовью наполняется душа моя, и как живые они проходят в воображении передо мной, эти чистые, честные люди…».

Позднее Коровин вспоминал наставления Саврасова: «Ступайте писать, пишите этюды, изучайте, главное – чувствуйте…» Под влиянием Саврасова Константин пристрастился к пейзажу. Уже в училище он, стараясь сохранить свежесть впечатления, заканчивает свои работы непосредственно на натуре. В картинах «Село» (1878), «Ранняя весна» (1870-е), «Мостик» (1880-е) внимательное наблюдение природы сочетается с непосредственным ее восприятием. Большей частью пейзажи Коровина – это удачно выбранные и метко зафиксированные уголки природы. Таким пленительным «куском» природы является небольшая картина «Мостик», отличающаяся свежестью восприятия, полная верного наблюдения натуры.

«В 1881 году я поехал в Петербург в Академию художеств и поступил в натурный класс, – вспоминает Коровин. – Чудные залы академической галереи Кушелева, коридоры Академии художеств, живые сфинксы на ее фоне – все это было заманчиво для меня серьезностью, полной высоких традиций духа… Но в самом деле в этой чудной Академии дух искусства был так мне чужд: условность и серьезничанье по поводу несерьезного – работы каких-то театральных бутафорий».

Через три месяца Константин возвращается в Москву. В 1883 году Коровин награжден в Училище Малой серебряной медалью за этюд масляными красками. Еще через год ему присуждена Малая серебряная медаль за рисунок с натуры.

В 1883 году молодой художник пишет картину «Портрет хористки», принесшую ему известность.

«Это был первый опыт импрессионистической живописи не только в творчестве Коровина, но и в русском искусстве, – считает А.П. Гусарова. – Можно сказать, что история русского импрессионизма началась с этой работы…

Создание прекрасного из заурядного совершается с помощью самой живописи – свежих красок, взятых в полную силу, не замутненных коричневыми или серыми тенями. Голубое, желтое, оранжевое, контрасты дополнительных цветов – это напоминает колорит импрессионистов. Живописная фактура пастозна, сочна. Движение кисти не скрыто от глаз зрителя, а нарочито выявлено, оно приобщает к творческому процессу, дает ощутить пылкий темперамент мастера. Вместе с тем этюдная свобода мазка передает зыбкость световоздушной среды, растворяющей объемы, контуры, лишающей их четкого рисунка».

И.Е. Репин недоумевал: «Это живопись для живописи только, такое было бы позволительно испанцу, но у русского – к чему это?» Высказывание Репина произвело на Коровина столь сильное впечатление, что он записал его на обороте портрета хористки.

Коровин выходит из Училища со званием неклассного художника. «По окончании Школы… я был приглашен, а также Левитан, Саввой Ивановичем [Мамонтовым] писать декорации в Частной опере. Я писал декорации к опере \"Аида\", а Левитан к \"Жизни за царя\" Глинки. Декорация Левитана – Ипатьевский монастырь среди леса ночью – была восхитительна и поэтична, а \"Аида\", сделанная мной со светом горячего солнца Египта, синими тенями и особенной яркостью красок и огромных форм, наделала шуму, и об этой постановке писали все московские газеты».

Мамонтов вспоминал о постановке «Аиды»: «Декорации Коровин написал превосходно, особенно хороши были \"лунная ночь на берегу Нила\" и \"преддверие храма\", в котором происходило судилище над Радамесом».

Позже, в 1887 году, приехав в Париж, Коровин напишет: «Так вот они, французы. Светлые краски, вот это так… Много и такого, что и у нас, но что-то есть еще и совсем другое. Пювис-де-Шаванн – как это красиво! И импрессионисты… – у них нашел я все то самое, за что так ругали меня дома, в Москве».

После поездки в Париж (1887) художник испытывает творческий подъем. Гостя у Поленовых в деревне Жуковка, Коровин пишет сразу несколько удачных картин: «За чайным столом», «В лодке», «Настурции». Как пишет А.П. Гусарова: «В них получает дальнейшее развитие его пленэризм. Краски становятся светлее и чище. Композиция приобретает все более свободный и асимметричный характер. Художник прибегает к острым ракурсам (\"В лодке\"), фрагментарности изображения, все более последовательно он идет к импрессионизму».

В декабре 1888 года вместе с Мамонтовым Коровин путешествует по Италии, знакомится с городами – Флоренцией, Миланом, Генуей, Квинто. Затем он едет в Испанию, где пишет свою лучшую из ранних жанровых картин – «У балкона. Испанки Леонора и Ампара» (1889).

Е.В. Журавлева пишет:

«Картина прекрасна по своему живописному мастерству, по гармонии черного и серого, обогащенной деликатно введенными розовым и зеленым тонами, смягченной приглушенным светом, скупо пробивающимся в комнату с улицы.

Наряду с разработкой черно-серебристой гаммы Коровин увлечен звучным колоритом, свежестью, солнечностью, воздушностью красок».

Коровин создал ряд верных, правдивых и поэтических пейзажей русской деревни в серебристой гамме, характерной для его работ девяностых годов («Зимой», 1894).

Большую роль в дальнейшем творчестве художника сыграли поездки на Север. Еще во время первого путешествия 1888 года его пленили виды суровых северных побережий, так появились картины «Берега Норвегии», «Северное море».

Вторую поездку, снаряженную Мамонтовым в связи со строительством Северной железной дороги, Коровин совершил в 1894 году вместе с В.А. Серовым. Художники побывали в Ярославле, Вологде, Архангельске, Норвегии и Швеции. Под впечатлениями от поездки было написано множество замечательных по колориту пейзажей: «Гавань в Норвегии», «Ручей святого Трифона в Печенеге», «Гаммерфест. Северное сияние», «Мурманский берег» и др.

Многие из них построены на тончайшей разработке оттенков серого цвета. Как пример создания глубокого и правдивого образа природы Севера, можно привести картину «Ручей святого Трифона в Печенге» (1894). Хмурое небо, каменистый берег, холодная гладь воды – все это передано скупыми красками, свободно, с тонким чувством тональности.

По материалам поездки Коровин оформляет павильон Северной железной дороги, построенный по его проекту на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. На огромных панно художник создал широкие, обобщенные образы природы и жизни Севера.

В 1897 году у Коровина и его жены Анны Яковлевны (урожденной Фидлер) родился сын Алексей. А тем временем Нижегородский павильон привлек всеобщее внимание своим убранством, и Коровин был назначен руководителем художественного оформления русских павильонов на Всемирной выставке 1900 года в Париже. Грандиозность поставленной задачи позволила ему в полной мере раскрыть свое дарование. Он пишет несколько больших декоративных по цвету панно. За эту работу Коровин был награжден двумя серебряными, двумя золотыми медалями и орденом Почетного легиона. К художнику приходят мировое признание и слава, его произведения экспонируются во многих городах Европы.

В начале века появляются лучшие портреты Коровина: Н.Д. Чичагова (1902), И.А. Морозова (1903), Ф.И. Шаляпина, написанные «по-коровински» широко и свободно, с большим артистизмом. Хотя и ранее появлялись такие интересные работы, как тонкий и свежий «Портрет С.Н. Голицыной» (1886), «Портрет Т.С. Любатович» (1886), отличающийся богатством и тонкостью цветовых отношений.

«Одна из любимых тем художника – Париж, – считает Н.А. Федорова. – В парижских городских пейзажах \"Парижское кафе\" (1890-е), \"Кафе де ла Пэ\" (1905), \"Париж. Площадь Бастилии\" (1906) и других подчеркнуто случайное построение композиции, стремление к усиленному звучанию цвета, свободная манера живописи.

В 1900-х годах у Константина Коровина проявляется большой интерес к ночным и вечерним пейзажам Парижа со сверкающими огнями реклам и мелькающими экипажами: \"Париж ночью. Итальянский бульвар\" (1908), \"Ночной карнавал\" (1901), \"Париж вечером\" (1907) и другие.

Коровин хорошо знал западную живопись, высоко ценил достижения импрессионистов. Это сказалось на творчестве художника: его парижские работы наиболее импрессионистичны. Художник мастерски фиксирует впечатления от многокрасочной, яркой, переменчивой жизни большого города. В вечерних сумерках или в утренней дымке цвет теряет свою конкретность, переходит в систему вибрирующих пятен, предметы утрачивают четкость контуров. Однако в лучших произведениях Коровина, наряду с передачей эмоционального состояния, велико значение и материальности, ощутимой вещественности предметов».

С 1900 года Коровин становится главным художником императорских театров, а с 1910 года – он главный декоратор и художник-консультант императорских театров Москвы и Петербурга. Придя в театр, художник произвел реформу в театрально-декорационной живописи Большого театра в Москве, покончил с системой безличных дежурных декораций, объявив войну рутине, господствовавшей в те годы на казенной оперной сцене.

В оформлении оперы и балета Коровин находит применение своим творческим возможностям, своей любви к красочному зрелищу, своему уменью обобщить богатство цвета в монументально-декоративный образ. Он оформил более 100 постановок. Среди лучших произведений художника – декорации к «Лебединому озеру», к «Руслану и Людмиле», к «Корсару», «Щелкунчику».

Работа в театре поглощала много сил, она накладывала определенный отпечаток и на станковое творчество художника. В эти годы усиливается красочность полотен Коровина, появляются размашистость, свобода живописной манеры.

С 1901 по 1921 год Коровин преподает в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В 1905 году Коровина избрали академиком Академии художеств. Во время Первой мировой войны Коровин был консультантом по маскировке в штабе одной из русских армий. Несмотря на тяжелое состояние здоровья (давнее нервное заболевание, болезнь сердца), бывает на передовых.

Как рассказывает Н.А. Федорова: «После революции он принимает активное участие в художественной жизни: занимается вопросами сохранения памятников искусства, организует аукционы и выставки в пользу вышедших на свободу политических заключенных. Художник продолжает работать и в театре…

По совету А.В. Луначарского, шестидесятилетний Коровин, неизлечимо больной и имеющий на попечении сына-инвалида, улучшить здоровье которого могут в парижских клиниках, переезжает в Париж. Здесь же должна была состояться выставка его работ. Но картины похитили, и художник остался без средств. Он вынужден был соглашаться на любую работу. При таких обстоятельствах заключаются кабальные договоры, в короткий срок за незначительную плату Коровин пишет сорок картин, изготовляет \"сувениры\" – бесчисленные \"русские зимы\", \"бульвары Парижа\"».

А вот что пишет А.П. Гусарова:

«Во Франции, где художник проводит последние пятнадцать лет своей жизни, он продолжает работать для театра. Оформляет спектакли в известных театрах Европы и Америки, повторяя свои прежние темы…

В то же время Коровин продолжает разрабатывать в живописи старые темы, пишет натюрморты с розами, рыбами, часто обращается к видам ночного Парижа. Его поздняя живопись утрачивает прежние достоинства. Краски становятся тусклыми и бедными либо пронзительно-анилиновыми, их сочетания лишаются гармонии, кисть намечает предметы и пространство мелкими острыми штрихами. Художнику изменяет не только глаз, но и вкус. Неоднократное повторение одних и тех же мотивов для продажи сообщает его работам оттенок ремесленной заштампованности.

На потребу больных ностальгией русских эмигрантов Коровин создает картины на русские темы, пишет пейзажи, праздники, русских красавиц…»

В 1926 году Коровина в Париже посещает его ученик М.С. Сарьян: «Последний раз я встретился с Константином Алексеевичем Коровиным в 1926 году в Париже. Я и сейчас не могу без глубокого волнения вспоминать об этой встрече. Мой дорогой учитель постарел, был болен, но сохранил свое покоряющее обаяние. Обрадовался он нашей встрече безгранично. Посыпался град вопросов о России, о новой жизни страны, о друзьях, об искусстве. \"Моя единственная мечта, – сказал он мне, – вернуться на Родину, хочу умереть в России\". К несчастью, Константину Алексеевичу так и не привелось увидеть родную землю хотя бы перед смертью. Но он до конца своих дней оставался русским человеком, русским художником. И картины, которые он писал на чужбине, были русскими по своему характеру, стилю, отношению к жизни».

Умер Коровин 11 сентября 1939 года и был похоронен на парижском кладбище Бийанкур.

МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ НЕСТЕРОВ

(1862–1942)



Нестеров – выдающийся представитель русского символизма и модерна, ведущий мастер религиозной живописи «серебряного века». Ему удалось создать поэтические религиозные образы, а также острохарактерные портреты деятелей отечественной культуры.

Михаил Васильевич в своих воспоминаниях пишет:

«В тихий весенний вечер 19 мая 1862 года (по старому стилю. – Прим. авт. ), в Уфе, в купеческой семье Нестеровых произошло событие: появился на свет божий новый член семьи. Этим новым членом нестеровской семьи и был я. Меня назвали Михаилом в честь деда Михаила Михайловича Ростовцева.

Родился я десятым. Было еще двое и после меня, но, кроме сестры и меня, все дети умерли в раннем детстве.

Род наш был старинный, купеческий: Нестеровы шли с севера, из Новгорода, Ростовцевы – с юга, из Ельца…

Отец умер глубоким стариком – восьмидесяти шести лет. Я благодарен ему, что он доверился опытному глазу К.П. Воскресенского и не противился, отдавая меня в Училище живописи, пустить меня по пути ему мало симпатичному, мне же столь любезному, благодаря чему моя жизнь пошла так полно, без насилия над самим собой, и я мог отдать силы своему настоящему призванию. Еще задолго до смерти отец мог убедиться, что я не обманул его доверия. Из меня вышел художник. При нем был пройден весь главный мой путь до Абастумана включительно. К моей матери я питал особую нежность в детстве, хотя она и наказывала меня чаще, чем отец, за шалости…

Время шло. Отец и мать стали поговаривать о том, что пора отдать меня в гимназию. Мысль эта явилась тогда, когда родители убедились, что купца из меня не выйдет, что никаких способностей к торговому делу у меня нет…

Осенью 1872 года я все же поступил в приготовительный класс гимназии. В гимназии пробыл я недолго, учился плохо, шалил много… Родители скоро увидали, что большого толка из моего учения в гимназии не будет, и решили, не затягивая дела, отвезти меня в Москву, отдать в чужие руки, чтобы не баловался…

Вот настал и день экзаменов… Выдержал я из закона божьего, рисования и чистописания, из остальных – провалился. Отцу посоветовали отдать меня на год в Реальное училище К.П. Воскресенского, с гарантией, что через год поступлю в Техническое…

Рисование с каждым днем захватывало меня все больше и больше. Я явно стал пренебрегать другими предметами, и все это как-то сходило с рук. Я начал становиться местною известностью своим художеством и отчаянными шалостями… За последние меня прозвали \"Пугачевым\". Я и был атаманом, коноводом во всех шалостях и озорствах».

Директор реального училища заметил страсть Нестерова к рисованию и уговорил его отца в 1877 году отдать мальчика в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, где определяющую роль играли крупнейшие художники-реалисты – Перов, Саврасов, Прянишников.

Особенно любили студенты Перова. Его уроки все они надолго сохранили в памяти. «Яркая, страстная личность Перова налагала свой резкий отпечаток на жизнь нашей школы, ее пульс бился ускоренно», – вспоминал Нестеров.

В 1881 году Нестеров уехал в Петербург и поступил в Академию художеств. Ему казалось, что там он сможет получить более серьезную профессиональную подготовку. Но в академии Нестеров не нашел того, к чему стремился. Весной следующего года Михаил возвратился в Москву. В последние годы пребывания в училище начал проявлять серьезный интерес к историческим темам. И здесь проявилось растущее мастерство молодого художника, в картинах появились отдельные колористические находки, но общий тон по-прежнему оставался темным: «Шутовской кафтан» (1885), «Избрание Михаила Федоровича на царство» (1886).

Большое значение для дальнейшего развития Нестерова сыграла картина «До государя челобитчики» (1886), за которую он получил звание классного художника и Большую серебряную медаль. Сам Нестеров считал главным эмоциональным содержанием картины «таинственную величавость».

В 1885 году Нестеров женится на Марии Ивановне Мартыновской.

«18 августа 1885 года мы обвенчались с Марией Ивановной, и для меня началась новая жизнь, жизнь радостей художественных и семейных…

Свадьба была донельзя скромная, денег было мало. В церковь и обратно шли пешком. Во время венчания набралось поглазеть в церковь разного народа. Невеста моя, несмотря на скромность своего наряда, была прекрасна. В ней было столько счастья, так она была красива, что у меня и сейчас нет слов для сравнения. Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю до сих пор лица… Цветущая, сияющая внутренним сиянием, стройная, высокая – загляденье! А рядом я – маленький, неуклюжий, с бритой после болезни головой, в каком-то \"семинарском\" длинном сюртуке – куда был неказист. И вот во время венчания слышу справа от себя соболезнования какой-то праздно глазеющей старухи: \"А, ба-а-тюшки, какая она-то красавица, а он-то – ай, ай, какой страховитый!\"

После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся – опоздал, больная уже умерла…

Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…»

22 мая 1886 года родилась дочь Ольга, а через семь дней Мария умерла. Потрясенный художник задумывает картины, посвященные ее памяти. Сам Михаил Васильевич многое в своем творчестве склонен объяснять этим трагическим событием. Под старость он писал: «Все пережитое мною тогда было моим духовным перерождением, оно в свое время вызвало появление таких картин, как \"Пустынник\", \"Отрок Варфоломей\" и целый ряд последующих, создавших из меня художника, каким остался я на всю последующую жизнь».

В 1888–1889 годах Нестеров создает «Пустынника». «…По безлюдному берегу, опираясь на резную палку, медленно, осторожно переступая обутыми в лапти ногами, идет согбенный годами старичок, – пишет С.Н. Дружинин. – Поздняя северная осень. Вокруг разлита тишина. Спокойна светлая гладь воды, отражающая дальний, подернутый дымкой лес. А здесь, впереди – одинокая иглистая елочка, ветка покрасневшей рябины, да нежно-зеленые запоздалые травинки, которые кое-где пробиваются сквозь побуревший покров топкого берега. В этой картине художник передал нам свое светлое, благостное, умиротворенное чувство, рожденное так знакомой ему и так им любимой русской природой».

Картина ясно говорила о появлении в русской живописи нового, интересного, значительного, своеобразного мастера. Нестеров отправил картину на Семнадцатую передвижную выставку, где он впервые участвовал в качестве экспонента, но еще до вернисажа картину приобрел Третьяков.

На вырученные за картину деньги в мае 1889 года Нестеров едет за границу, изучает великих мастеров прошлого в городах Италии, а также в Париже и Дрездене. Сильное впечатление произвели на него итальянские мастера XV века: Фра Беато Анжелико, Сандро Боттичелли, Филиппо Липпи. Его поразила прежде всего их необыкновенная духовность: «Сила их – есть сила внутренняя… Внешний же вид настолько первобытен и прост, что разве и поражает чем – это необыкновенной наивностью».

Вернувшись, он поселяется в деревне недалеко от Абрамцева и приступает к работе над новой картиной – «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890).

Рассказывая о том, как создавалась картина «Видение отроку Варфоломею», Нестеров говорил: «Она писалась как легенда, как стародавнее сказание, шла от молодого пораненного сердца, была глубоко искренна…»

При всей условности сюжета пейзаж «Варфоломея» конкретен, он отмечен тонкими исканиями в области колорита, светлой и нежной мелодией цвета. Ему, так же как и другим лучшим пейзажам художника, присуще проникновенное чувство родного, национально-русского.

«Видение отроку Варфоломею» при своем появлении на Передвижной выставке 1890 года вызвало самые противоречивые суждения. Мнения о ней, вспоминал Нестеров, резко разделились, одни горячо ее приветствовали, но многие из «старших членов Товарищества», к которым примкнул и Стасов, высказывались против картины, усмотрев в ней отступление от реалистических методов изображения.

В девяностые годы Нестеров создал еще несколько полотен, посвященных Сергию Радонежскому. Но все они гораздо слабее первого.

С начала девяностых годов начинается длительный период, когда Нестеров в основном занимался храмовой живописью. Пятнадцать лет провел художник на лесах различных церквей и соборов. По его эскизам выполнены росписи Владимирского собора в Киеве (1890–1895), где Нестеров выступил прямым продолжателем В.М. Васнецова, мозаики и иконы церкви Спаса на крови в Петербурге (1894–1897), росписи церкви храма Александра Невского в Абастумани (1902–1904), храма Марфо-Мариинской обители в Москве (1908–1911). Эти декоративные ансамбли – образцы не только православной эстетической традиции, но и своеобразного «церковного модерна». В образах нарастает лирическое начало, иконность сменяется психологической драмой. Нестеров, по словам В.В. Розанова, «пишет не Христа», а «как человек прибегает к Христу».

Сам Нестеров довольно критически оценивал свои церковные росписи: «Может, мои образа и впрямь меня съели, ну быть может, мое \"призвание\" не образа, а картины – живые люди, живая природа, пропущенная через мое чувство, словом – \"опоэтизированный реализм\"».

Под влиянием романов Мельникова-Печерского, посвященных заволжским старообрядцам, Нестеров решил, по его собственным словам, «написать красками роман, роман в картинах…». Художник написал три из пяти задуманных «глав» романа – картины «На горах» (1896), «Великий постриг» (1897–1898) и «На Волге» (1905).

По поводу первой из них были сказаны им программные, по сути дела, слова: «Связь пейзажа с фигурой… одна мысль в том и другом, способствуя цельности настроения».

«Именно эта цельность, присущая всем трем работам, гармония действия и среды, в которой это действо происходит, органическая живописность снимают с картины-сюиты налет прямой повествовательности, заставляют воспринимать их не как прозаические произведения, несмотря на явно выступающую в них фабулу, а как лирические стихотворения, – пишет А.А. Русакова. – В дальнейшем, не желая расставаться с темой женской души, Нестеров создал ряд небольших картин, пронизанных чисто русской \"любовью-жалостью\" к их героиням, – \"Думы\", \"Усталые\", \"Лето\"».

25 сентября 1898 года художник был избран академиком живописи. В июле 1902 года Нестеров вступает в брак второй раз. Его избранницей становится Екатерина Петровна Васильева. Жениху – сорок лет, невесте – двадцать два. «Она действительно прекрасна, высока, изящна, очень умна, по общим отзывам дивный, надежный, самоотверженный человек», – писал о ней Михаил Васильевич. В 1904 году рождается дочь Анастасия, прожившая совсем недолго. В 1907 году у Нестеровых появляется сын Алексей.

«1900–1910-е годы – один из самых ярких, интересных и в то же время противоречивых периодов в творчестве Нестерова, – пишет Н.П. Шарандак. – В его произведениях появились новые черты, которые станут характерными для дальнейшего искусства художника: он все чаще обращался к крупнофигурным композициям, стремился к монументальности и обобщенности форм. Изменился и эмоциональный настрой полотен. В них усилились тревожные ноты, мотивы одиночества, страдания…»

Усилился интерес Нестерова к религиозно-философским исканиям. Оторванность от жизни нестеровской философии привела художника к крупному творческому поражению, которым явилась картина «Святая Русь» (1901–1905)… Русский народ художник изобразил в качестве народа-богоискателя. Очень верную оценку дал картине Л.Н. Толстой, назвав ее «панихидой русского православия». В 1905–1906 годах был создан первый портретный цикл художника, принесший ему славу одного из самых серьезных своеобразных портретистов начала века.

Вот что пишет А.А. Русакова: «Застывшая, замершая, с устремленным вдаль взглядом больших печальных глаз, сидит хрупкая молодая женщина, жена художника (\"Портрет Е.П. Нестеровой\", 1905). Забилась в кресло его дочь, в бледном лице которой много затаенной тоски (\"Портрет О.М. Нестеровой\", 1905). В другом, знаменитом ее портрете (\"Амазонка\", 1906), несмотря на уверенную грацию утонченной светской девушки, кажется, что она так же одинока, как женщины нестеровских картин, и ее элегантный строгий туалет не мешает видеть, что чертами прекрасного лица она напоминает излюбленный художником женский тип. Одновременно Нестеров сумел уловить в лице своей дочери выражение неудовлетворенности и неопределенных стремлений, характерных для части русской интеллигентной молодежи начала века. Живописная загадка портрета, особая его острота вытекает из противопоставления четкого, подчеркнутого силуэта фигуры очень \"нестеровскому\" пейзажному фону. Спокойные воды широкой реки, бледное небо, розоватый отблеск заходящего солнца на низком луговом берегу – все это сообщает картине тихую прелесть. Может быть, именно эти черты делают \"Амазонку\", такую \"европейскую\" по изобразительному языку, удивительно русской по сути образного содержания».

После 1907 года художник возвращается к старым мотивам, в его произведениях снова появляется образ человека, ушедшего от мирской суеты, посвятившего свою жизнь религии («Схимник», 1910; «Лисичка», 1914).

В 1917 году он пишет картину «Философы», которую впоследствии считал одной из лучших своих работ. Нестеров изобразил двух крупных религиозных мыслителей того времени – П.А. Флоренского и С.Н. Булгакова.

«Художник заостряет характерные черты облика каждого из изображенных, – отмечает Н.П. Шарандак. – Мы не ощущаем сочувствия Нестерова к своим моделям. Он смотрит на них со стороны, даже несколько холодно. К \"Философам\" примыкает по глубине и остроте характеристики написанный несколько ранее \"Автопортрет\" (1915) и полотно \"Архиепископ\" (1917). Этими произведениями завершается дореволюционный период творчества художника».

Гражданская война надолго отрезала Нестерова от Москвы, он был в Уфе, тяжело болел в эти годы и не мог заниматься любимым делом в полную силу. Только в 1920 году художник перебрался в Москву. Нелегким было его материальное положение. В ту пору он писал Турыгину: «Не работается, ни к чему. Повторять себя надоело, а новых мыслей нет, а те, что есть, – около печки сидя, не напишешь».

Не приняв революцию, разрушившую все базисные для него духовные ценности, Нестеров тем не менее воздерживается от какого-либо протеста и живет исключительно творчеством. Его положение отныне двойственно. С одной стороны, он окружен уважением как ветеран русского искусства, с другой – работает в условиях строгой цензуры. Христианские сюжеты (в которых он часто варьирует прежние мотивы) допускаются лишь на «экспортные» выставки, даже единственная после революции персональная прижизненная выставка мастера (1935) устраивается как шестидневное мероприятие закрытого типа.

Однако Нестеров все же остается активным участником художественной жизни. Он постоянно представляет на выставках пейзажи и портреты; причем последние не уступают образам «досоветского Нестерова», даже нередко превосходят их своим драматическим напряжением и образной сложностью. Люди искусства и науки (к примеру, «Художники П.Д. и А.Д. Корины», 1930; «Скульптор И.Д. Шадр», 1934; «Хирург С.С. Юдин», 1935; «Скульптор В.И. Мухина», 1940) выглядят на его портретах как своего рода подвижники, герои творческой аскезы, которая продолжается и приносит зримые плоды вопреки всему. Таким же подвижником творчества выглядит и сам Нестеров в «Автопортрете» 1928 года. Ритмический изыск композиции и рисунка, экспрессивная звучность цвета, продуманность символических деталей – все это блестяще работает на образ в «Портрете академика И.П. Павлова» (1935), наиболее известном из произведений этого цикла.

Умер Нестеров 18 октября 1942 года.

ЦИ БАЙ-ШИ

(1863–1957)



Благодаря Ци Бай-ши китайская и мировая живопись сделала еще один шаг вперед: он сумел создать свой собственный индивидуальный художественный язык, необычайно яркий и выразительный. Он оставил глубокую веху в истории гохуа.

Ци Бай-ши писал: «Если меня спросят – в чем красота рисунка. Я отвечу – чем тоньше, тем лучше. Откуда эти стихи, я и сам не знаю».

Ци Бай-ши родился 22 ноября 1863 года в уезде Сянтань провинции Хунань, в селении «Болото Большой Медведицы» в очень бедной семье. Отец и дед мальчика подрабатывали тем, что собирали хворост на продажу. Отец был робким человеком, а вот мать, по свидетельству самого Ци Бай-ши, была «решительная, очень восприимчивая натура, способная твердо защищать свои принципы»

Первым учителем художника был его дед, который заставил мальчика писать палочкой на земле свое имя, когда ему еще не было и трех лет. К шести годам мальчик уже хорошо писал, а порой и рисовал. В восемь лет он начал учиться в начальной школе.

Ци Бай-ши рассказывает о своих первых опытах живописания: «Придя из школы, я схватил кисть и тушечницу и принялся рисовать. Бог грома, которого я нарисовал, был больше похож на смешного попугая, а я все рисовал и рисовал, но не мог достичь сходства. Тогда я наложил на изображение лист прозрачной бумаги и перерисовал его… В то же время я начал рисовать старых рыбаков. Это было совсем нелегко, но я продолжал рисовать. Я рисовал также цветы, травы, птиц, животных, насекомых, рыб, лошадей, свиней, крабов, лягушек, бабочек, стрекоз и т.п. – одним словом, все, что попадалось на глаза. Это все вещи, которые я очень люблю… Но как ни стремился я запечатлеть Юй-гуна, результаты все еще были неутешительные».

Учился в школе мальчик недолго, денег в семье не хватало. В течение трех лет Ци работал по дому. Согласно обычаю, детей женили очень рано. Когда Ци Бай-ши было двенадцать лет, его женили на девочке из семьи Чэнь по имени Чунь-цзюнь. В пятнадцать лет он стал работать у столяра. С ним он ходил на заработки по деревням. Вечером, после работы, он зажигал масло и учился рисовать до глубокой ночи.

Однажды Ци Бай-ши увидел, как работают резчики по дереву: «Я принял решение делать тонкие миниатюрные вещи». Юноша поступает учиться к мастеру резьбы по дереву Чжоу Чжи-мэю. Он вырезал многофигурные сцены и целые картины. В течение последующих пяти лет он продолжает работу резчика по дереву, делает табакерки и усердно копирует образцы из энциклопедии «Слово о живописи из Сада с горчичное зерно». В 1883 году в семье Ци Бай-ши родился первый ребенок.

В 1889 году состоялась знаменательная встреча Ци Бай-ши с Ху Цинь-юанем, известным китайским художником. Тот пришел в восторг от живописных работ художника и настоял на том, чтобы Ци Бай-ши пошел к нему учиться. Ци Бай-ши со страстью начал овладевать живописным мастерством в стиле Ху. Здесь он изучал не только классическую живопись, но и литературу, особенно поэзию, и начал сам писать стихи. Поэтические надписи Ци Бай-ши на картинах дополняют живописное изображение, составляют с ним единый художественный образ. Он в совершенстве постигает все изобразительные возможности живописи тушью.

В начале девяностых Ци Бай-ши с особым усердием занимается пейзажем и живописью «цветы и птицы». В эти же годы художник овладевает сложным традиционным ремеслом оформления свитка. Тогда же Ци Бай-ши становится выдающимся резчиком печатей. В своей автобиографии он писал: «Я гравировал печать, а потом снова стирал изображение о пол мастерской. Отполировав таким образом камень, я опять делал на нем резьбу. Так как я всякий раз поливал печать водой, то скоро в комнате не оставалось ни одного сухого уголка, и пол в мастерской превращался в болото».

В конце века Ци Бай-ши впервые покидает родные места, чтобы отправиться по приглашению к известному художнику Ван Сян-ци. Тот дал его работам самую высокую оценку, сравнив их с произведениями монаха Ци-шаня. «Я почувствовал сильное смущение, – вспоминает Ци Бай-ши, – поскольку Ци-шань был совершенным мастером, потомком прославленного сунского поэта и каллиграфа Хуан Шань-гу». Ци Бай-ши становится учеником Ван Сян-ци. «С этого времени я отложил долото и взял в руки вместо него кисть для живописи», – записал Ци Бай-ши в дневнике.

Ци Бай-ши создает двенадцать пейзажных свитков с видами горы Хэншань. Деньги, полученные от продажи свитков, позволяют ему построить в местечке Мэйкун небольшой домик-студию, который называет «Кабинет тысячи слив», или «Кабинет поэзии». «Кто-то спросил меня, – вспоминал Ци Бай-ши, – почему я назвал свою мастерскую \"Заимствованная у холма\". Я ответил: \"Это довольно просто – холм не мой. Я его заимствовал для удовольствия\"».

В первое десятилетие нового века художник прошел едва ли не весь Китай от Сианя, крупнейшего центра древней культуры и Пекина до самых глухих провинций. Результатом этих путешествий было около пятидесяти пейзажей, исполненных тушью в национальной манере. Тонко и живо художник передает свое восприятие природы, свои ощущения от общения с ней. Такова, например, картина «Попутный ветер», где Ци Бай-ши передает легкое стремительное движение, картина создает впечатление радости, бодрости. Но в этих пейзажах нет еще той точности, уверенности линий, которые появятся позднее.

«Пейзажные циклы Ци Бай-ши, созданные им в конце 1900-х и в начале 10-х годов XX века, явились результатом его проникновения в живую природу и подлинное искусство, – пишет Е.В. Завадская. – Художником были созданы два пейзажных цикла: \"Двадцать четыре пейзажа Шимэнь\" и \"Виды горы Цзе\", включающие пятьдесят два листа. Работы первого цикла отличает большая колористическая свежесть, художник добивается необычайной выразительности, используя и спокойные серо-зеленые, серо-синие и травянисто-зеленые и яркие тона. Ци Бай-ши пишет широким свободным мазком – одним мазком краски передает, например, вечернюю зарю.

Пейзажи из цикла \"Виды горы Цзе\" отличаются еще большей свободой композиции, насыщенностью живописного пятна.

Пейзажная композиция \"Восход солнца\" получила впоследствии огромную известность. Ярче всего она выражает то новое, что обрел в этот период Ци Бай-ши. Его искусство с этой поры будет отличать поразительное сочетание глубокой мудрости и детской наивности. На небе, словно в детском рисунке, круглое красное солнце, но само небо, легкие облачка на нем, окрашенные розовым восходом, исполнены тончайших вибраций цвета. Море внизу передано полосами волн то черного и синего, то красного и розового цветов. Сам рисунок, передающий движение волн, предельно прост и по-детски наивен. Но в целом, по меткому замечанию Чжи Ань-чжи, \"это подлинный гимн солнцу\"…

К концу десятых годов в пейзажной живописи Ци Бай-ши происходят дальнейшие изменения. Особенно показателен в этом отношении пейзаж \"Ивовая роща\", в котором сочетается широкий, свободный размыв с тонкой тщательностью штриха, словно бы сплавляющий воедино традиции Шэнь Чжоу и Ши-тао, преодолевающий противостояние детали и общего, тщательности и раскованности…»

Десятые годы Ци Бай-ши живет в кругу семьи. «Я решил больше не уезжать далеко от дома, а заняться воспитанием сыновей», – писал художник. В 1919 году семья Ци Бай-ши переселяется в Пекин. С начала двадцатых годов художник обращается к творчеству Чжу Да: «Чжу Да стал моим богом». Ци Бай-ши стремится следовать стилю Чжу Да, сочетающему принципы полихромной и монохромной живописи.

«В пейзажных композициях, созданных в 30-е годы, Ци Бай-ши выступает как нежный лирик; пейзажи родных мест художника предстают через призму далеких воспоминаний, видятся через дымку слез, застилающих глаза художника, – отмечает Е.В. Завадская. – Особой известностью пользуются пейзажные композиции \"Под соснами на палочке-лошадке\", \"Поучение\"».

В эти годы художник выступает против натурализма в искусстве: «Изображая жизнь, я не стремлюсь к явному сходству, я не думаю, что этим я порчу свою репутацию». Вместе с тем: «В живописи мастерство находится на грани сходства и несходства; полное сходство слишком вульгарно, несходство – обман».

Этого он требовал и от своих учеников. Е.В. Завадская приводит такой случай. Когда однажды один из них, рисуя банан, не нанес жилок на листе, Ци Бай-ши сказал ученику, что нарисованное им нельзя назвать изображением банана, так как имеется большое расхождение с натурой. Затем он заметил: «Банан на рисунке должен быть похож на настоящий банан. Нужно всегда помнить, что ствол дерева не похож на стебель тыквы».

Китай ждут тяжелые годы: в 1938 году страну оккупируют японцы. Ци Бай-ши настроен мрачно, хотя в то время оформляет официально брак со своей второй женой, Бао Чу. В 1943 году она умирает в возрасте всего сорока двух лет. Ци Бай-ши старается редко выходить на улицу, но вынужден вести переговоры о продаже своих работ. На дверях своей мастерской он повесил записку: «У старого Бай-ши больное сердце, и он не в силах принимать гостей».

«Во время оккупации, – писал Ци Бай-ши, – я старался любыми путями избегать, чтобы моя живопись была использована в их [японцев] интересах».

С изгнанием в 1946 году оккупантов художник вернулся к преподаванию в академии, а еще через год становится во главе Академии изящных искусств.

В последние годы художник все чаще пишет животных, растения: «Интересно проследить, например, как одной только черной тушью он передает различную фактуру предметов: твердые блестящие листья пальмы, ее ствол и рядом – только что вылупившихся пушистых цыплят (картина \"Пальма и цыплята\"), – пишет Н.С. Николаева. – Цвет используется им чаще всего двояко: он или создает смелый контраст, или разрабатывает тончайшие оттенки одного тона. Очень красивы по цвету его желто-розовые персики долголетия, серебристый виноград с сине-зелеными листьями, лиловые баклажаны, цветы камелии, золотистые тыквы-горлянки.

Его дарование колориста сполна проявилось в такой картине, как \"Увядшие лотосы\". Большие листья переданы мазками широкой мягкой кисти, размытыми пятнами туши».

Художник Ли Кэ-жань так описывал цветы вьюнка, исполненные Ци Бай-ши: «Они нарисованы до предела ярко-красными красками. Их радостно обращенные к утреннему солнцу лица как будто только что обмыты ночной росой…»

При всем многообразии животного и растительного мира, изображаемого мастером, особенно много и успешно он рисовал креветок: «Я рисую креветок уже несколько десятков лет, и [кажется] только начинаю немного постигать их характер». На праздновании 93-летия Ци Бай-ши известный писатель Лао Шэ сказал: «На картинах Ци Бай-ши движения креветок в воде переданы так, что кажется, будто они живые. Однако, создавая свои картины, он никогда не стремился к простому копированию природы. Как-то Ци Бай-ши сказал: \"Слишком много деталей на ножках у креветки, но я не собираюсь писать эти штучки\". Он умеет отбирать главное».

Ци Бай-ши чрезвычайно плодовитый художник. Рассказывают, что за многие годы он лишь два раза оставлял кисть – во время тяжелой болезни и по случаю траура после смерти матери. В девяносто лет он работал так же много и интересно, как в молодости. За год он писал несколько сотен картин.

В честь Конгресса сторонников мира стран Азии и Тихого океана Ци Бай-ши написал большую картину и назвал ее «Десять тысяч поколений мира». В 1953 году он был одним из авторов картины «Хэпинсун» – «Гимн миру», написанной коллективом китайских художников как подарок Всемирной ассамблее мира. В 1955 году Ци Бай-ши был удостоен Международной премии мира. Умер Ци Бай-ши 16 сентября 1957 года.

ЭДВАРД МУНК

(1863–1944)



На грандиозной парижской выставке «Истоки XX века» имя Мунка было поставлено в один ряд с Сезанном, Гогеном и ван Гогом. Его признали одним из ведущих европейских художников двадцатого века.

Эдвард Мунк родился 12 декабря 1863 года в Лэтене (норвежская провинция Хедмарк), в семье военного врача Эдварда Кристиана Мунка. В следующем году семья переселилась в столицу. Отец стремился дать своим пяти детям хорошее образование. Но это было непросто, особенно после смерти от туберкулеза жены в 1868 году. В 1877 году от той же болезни скончалась любимая сестра Эдварда – Софи. Позднее он посвятит ей трогательную картину «Больная девочка».

Эти тяжелые потери не могли пройти бесследно для впечатлительного мальчика, позднее он скажет: «Болезнь, безумие и смерть – черные ангелы, которые стояли на страже моей колыбели и сопровождали меня всю жизнь».

Смерть самых близких людей Эдвард принял за предначертание собственного пути.

8 ноября 1888 года Эдвард написал в дневнике: «Отныне я решился стать художником».

Ранее по настоянию отца он поступил в 1879 году в Высшую техническую школу. Однако уже в 1881 году Эдвард начал обучение в Государственной академии искусств и художественных ремесел, в мастерской скульптора Юлиуса Миддльтуна. В следующем году он стал изучать живопись под руководством Кристиана Крога.