2) Думал, нельзя ли добром склонить[105] NN к истине. Да, добром. Что значит добром? Добром значит сказать столько лести, что новое заблуждение и самодовольство будет хуже прежнего.
3) Несчастье дает христ[ианство], а безопасность опускает на дно, с к[оторого] некуда падать.
Ты думаешь, что тот, на кого ты сердишься, твой враг, а твой главный враг — это тот гнев твой на брата, который запал в твое сердце. И потому как можно скорее помирись с этим врагом, потуши в себе это мучительное для тебя чувство.
4) Ехал верхом из Тулы и думал о том, что я часть Его, известным образом отделенная от других таких частей. А Он — всё, Отец, и почувствовал любовь, прямо любовь к Нему. Теперь, особенно теперь не могу не только восстановить, но вспомнить это чувство. А было так радостно, что я сказал себе: вот думал, что я не узнаю уж нового и вот узнал удивительно блаженное, новое чувство, именно чувство.
5) Какой humbug[106] красота, истина, добро. — Красота это одно из качеств внешних предметов, как здоровье качество живых тел. Истина не есть идеал науки. Идеал науки есть знание, а не истина. Добро же не может стать в ряду с этими двумя, п[отому] ч[то] оно есть цель жизни. Неясно. Но было и будет ясно.
6) Не помню добра, п[отому] ч[то] оно вне матерьяльного человека — памяти.
Без любви можно обращаться только с вещами: можно рубить деревья, делать кирпичи, ковать железо без любви, но с людьми нельзя обращаться без любви, так же как нельзя обращаться с пчелами без осторожности. Свойство пчел таково, что если станешь обращаться с ними без осторожности, то им повредишь и себе. То же с людьми.
1 Авг. 96. Я. П. Е. б. ж., что сомнитель[но], очень сердце болит. Не жалей себя, а ее.
Не чувствуешь любви к людям, сиди смирно, занимайся собою, вещами, чем хочешь, но только не людьми. Только позволь себе обращаться с людьми без любви, и не успеешь оглянуться, как станешь не человеком, а зверем, и людям наделаешь зла, и себя замучаешь.
[14 сентября.] Страшно подумать, сколько прошло времени: полтора месяца. Нынче 14 Сент. 96. Я. П. За это время была поездка в монастырь с Соней. Было очень хорошо. Я не освободился, не победил, а только прошло. Написал о Х[аджи]-М[урате] очень плохо, начерно. Всё продолжал свою работу изложения веры.[107] Ч[ертковы] уехали. Соня в Москве с 3-го. Нынче очень ждал ее и чуть было не огорчился. Приехал Лева с женой. Она ребенок. Они очень милы. Теперь тут все три сына с женами. Было письмо от голандца, отказавш[егося] от службы. Я написал к письму предисловие. Написал еще с очень резкими суждениями о правительстве письмо к Калмыковой. — Все полтора месяца сжаты в этом. Да, еще был болен своей обычной болезнью[108] и теперь еще не окреп желудком.
Да, за это время было письмо от индуса Тода и прелестная книга индейской мудрости Joga’s philosophy.
За это время думал:
Есть увлечение в недоброжелательстве, в подыскивании обвинений против того человека, к которому недоброжелателен. И потому надо воздерживаться от этого взбивания в себе пены такого недоброжелательства — бояться заводить уксусное гнездо злобы.
1) Есть много людей, особенно европейцев и особенно женщин, к[оторые] не только говорят, но и пишут умные, как будто, вещи так же, как немые говорят: собственно ему несвойственно думать так же, как немому говорить, но и того и другого, и глупого, и немого научили.
2) Для того, чтобы любить отдельного человека, надо быть ослепленным. Без ослепления можно любить только Бога, а людей жалеть, что и значит любить по-божьи.
3) Чтобы избавиться от врага, надо полюбить его, как и сказано в учении XII апостолов. А чтобы полюбить, надо задать себе задачей своей жизни любовь к врагу, делать ему добро любовью, себя совершенствов[ать] в любви к нему.
Мы часто не видим добрых поступков людей. А не видим потому, что не любим этих людей. В этом большая ошибка. Чтобы избавиться от тяжелого чувства нелюбви к человеку, нужно как раз обратное: нужно видеть и особенно ценить все то хорошее, чтò есть в том человеке, которого мы не любим.
4) Сначала поражаешься, почему людям глупым свойственны такие уверенные, убедительные интонации. Но так и должно быть. Иначе бы их никто не слушал.
5) Записано так: декорация для мужиков наше счастье. Не могу вспомнить, что это значит, а что-то мне понравившееся. —
Кажется то, что бедным, глядя на жизнь богатых, кажется, что это счастье. А счастье это столько же счастье, сколько картоны, изображающие дерево или зàмок, — дерево и зàмок.
Не надо ни особенно презирать, ни особенно почитать никакого человека. Будешь презирать человека — не оценишь того добра, которое есть в нем. Будешь слишком почитать человека — будешь слишком много требовать от него. Справедливое отношение к каждому человеку — это то, чтобы не возвеличивать его как отдельное, телесное существо, но уважать его как однородное Богу и мне существо духовное.
6) Мы все влечемся ко всему и друг к другу, как частицы одного тела. Только наша необтесанностъ, шаршавость, углы мешают нашему соединению. Влечение уж есть, его делать нечего, надо только обтесывать себя, стирать свои углы.
7) Одно из самых сильных средств гипнотизации — внешнего воздействия на душевное состояние человека, это наряд. Это хорошо знают люди: от этого монашеская одежда в монастырях и мундир в войске.
8) Вспоминал два прекрасные сюжета для повестей: самоубийство старика Персиянинова и подмена ребенка в воспит[ательном] доме.
Буддисты говорят, что всякий грех от глупости. Это справедливо обо всех грехах, особенно же о недоброжелательстве. Рыбак или птицелов сердится на рыбу или птицу за то, что он не поймал ее. А я сержусь на человека за то, что он не делает для меня то, чтò я хотел бы от него, а делает для себя то, чтò ему нужно. Разве это не одинаково глупо?
9) Когда меня мучила моя слабость, я искал средств спасения, и одно такое я нашел в мысли о том, что нет ничего стоячего, что всё течет, изменяется, что всё это пока и надо только потерпеть пока, пока живы[109] мы, я и те. А кто-нибудь уйдет первый. Пока не значит жить кое-как, а значит не отчаиваться, дотерпеть.
12 ЯНВАРЯ.
10) Хотел сказать, что благодарен, для того, чтобы хорошо расположить и потом сказать правду. Нет, думаю — нельзя. Это припишется своим достоинствам, и правда еще менее будет приятна. Человек, не признающий своих грехов, это сосуд, герметически закрытый крышкой и ничего в себя не пропускающий. Смириться, покаяться это значит открыть крышку, сделать себя способным к совершенствованию — благу.
11) Варварство мешает единению людей, но то же делает и слишком большая утонченность без религиозной основы. Там разъединяет физическое, а тут духовное.
12) Человек это орудие Бога. Сначала я думал, что это орудие, которым призван работать сам человек. Теперь же я понял, что это орудие, которым работает не человек, а Бог. Дело человека только в том, чтобы себя держать в порядке. Как топор, к[оторый] бы должен б[ыл] держать себя всегда чистым и наточенным.
Нехорошо, когда человек, вместо того, чтобы любить брата, сердится на него. Но еще хуже, когда человек уверяет сам себя, что сам он не такой же человек, как все, а лучше других, и потому может обходиться с людьми не так, как хотел бы, чтобы обходились с ним.
13) Отчего негодяи стоят за деспотизм? Оттого, что при идеальном правлении, воздающем по заслугам, им плохо. При деспотизме же всё может случиться.
14) Я часто встречаю людей, не признающих никакого Бога, кроме того, к[отор]ого мы познаем[110] сами в себе. И я удивлялся. Бог во мне. Но Бог — бесконечное начало; как же, зачем он очутился во мне? Нельзя не спросить себя об этом; а как только спросишь, то надо признать причину внешнюю. Отчего же люди не нуждаются в ответе на этот вопрос? Оттого, что ответ на этот вопрос для них в реальности существующего мира. И по Моисею или по Дарвину всё равно. И потому для понятия о внешнем Боге нужно понять, что действительно реально только впечатление наших чувств, т. е. мы сами, наше духовное я.
Глупо, когда один человек считает себя лучше других людей; но еще глупее, когда целый народ считает себя лучше других народов. А каждый народ, большинство каждого народа живет в этом глупом и зловредном грехе.
15) В минуты страсти, увлеченья, чтоб победить, нужно одно: разбить иллюзию о том, что страдаю, желаю я — отделить свое я истинное от взбаламученной воды страсти.
15 Сен. 1896. Я. П. Е. б. ж.
Нынче 10 Октября 96. Я. П. Почти месяц не писал, а казалось, что только вчера. За это время, хотя в очень дурном виде, но окончил изложение веры. За это время были японцы с письмом от Кониси. Они, японцы, к христианству несравненно ближе, чем наши церковн[ые] христиане. Очень я их полюбил. Лева слаб. С С[оней] хорошо, хотя и слабо, но борюсь любовью. Хочу всё изложение веры писать сначала. Вчера хорошее письмо от Веригина Петра. Нынче всю ночь думал о смысле жизни и хотя есть и другое что записать, хочу записать это.
—————
Как человек не может сам поднять себя, так не может человек сам и возвеличить себя.
Весь мир есть не что иное, как бесконечное пространство, наполненное бесконечно малыми бесцветными, беззвучно двигающими[ся] частицами материи. В сущности, даже и этого нет: я узнаю, что это частицы материи, только по их непроницаемости, непроницаемость же я могу знать только по своему чувству осязания и мускульному чувству. Если же бы у меня не было этого чувства, то я не знал бы и о непроницаемости и о материи. О движении тоже я, строго говоря, не имею права говорить, п[отому] ч[то], если бы у меня не было чувства зрения и опять мускульного чувства, я не знал бы ничего и об движении. Так что всё, что я имею право утверждать о внешнем мире, есть то, что что-то есть, что-то совершенно мне неизвестное, как это давно сказано и браминами, и Кантом, и Беркелеем. Есть какой-то предлог — какая-то песчинка, вызывающая раздражение в раковине улитки и произведшая жемчужину (sécrélion, выделение улитки), весь наш внешний мир. Что же есть?[111]
Есть я сам с своим представлением себя, солнца, деревьев, зверей, камней.
Глупо, когда люди гордятся собой, своим лицом, но еще глупее то, когда люди гордятся своими родителями, предками, своими приятелями, своим сословием, своим народом.
<Откуда же взялись эти: солнце, растенья, звери, камни, я сам с своим телом? Из моего представления, из того, во что я в своем представлении пр[е]образил некоторых из этих бесцветных, беззвучных атомов. Что же такое мое представление? Мое представление — это я, то, что я называю собой. Стало быть, самое главное, самое важное, самое настоящее это то, что я называю собой.> Но что ж такое то, что я называю собой? Есть ли это что-нибудь произвольное, от меня зависящее? Нет: это — что-то независящее от меня, предопределенное. Я не могу не быть собою и не иметь те представления, какие имею.[112] А именно то, что я включаю в себя малую часть этих движущихся атомов и считаю их собою, все же остальные атомы вижу в форме существ, более или менее подобных мне. Мир представляется мне весь состоящим из[113] таких же существ, как я, или подобных мне.
Большая часть зла на свете от этой глупой гордости. От нее и ссоры людей с людьми, и семей с семьями, и войны народов с народами.
Люди заботятся о том, чтобы установить равенство перед своим законом, а не хотят знать о том равенстве, которое установлено вечным законом и которое они нарушают своим.
Гордый человек точно обрастает ледяной корой. Сквозь кору эту нет хода никакому доброму чувству.
Гордость тем глупа, что гордый человек считает себя выше всех людей, а на свете таких людей не он один, а много, и каждый считает себя выше других.
Гордость особенно тем гадка, что люди гордятся тем, чего надо бы стыдиться: своей властью над другими людьми, своим богатством.
13 ЯНВАРЯ.
Много зла делают себе люди ради своих плотских похотей, но еще больше зла делают они для того, чтобы люди хвалили их.
Житейская мудрость в том, чтобы жить, как все; истинная мудрость в том, чтобы жить для души, хотя бы такая жизнь и была осуждаема всеми.
Человек может привыкнуть к самой плохой жизни, если только все вокруг него живут так же.
Пора бы, наконец, человеку узнать себе цену. Что же, в самом деле, разве он какое-нибудь незаконно-рожденное существо? Подобает ли робко озираться по сторонам, угодил ли или не угодил я людям? Нет, пусть голова моя твердо и прямо держится на плечах. Жизнь дана мне не на показ, а для того, чтобы я жил ею. Я сознаю свою обязанность жить для своей души. И должен заботиться не о мнении людей обо мне, а об истинном своем назначении.
Эмерсон.
«Нельзя итти одному против всех», говорят люди. Но если твое дело — хорошее, то ты не один: Бог всегда с тем, кто делает хорошее дело. А с кем Бог, с тем рано или поздно будут все люди.
Человек живет первое время в своей жизни, руководствуясь преимущественно требованиями своей животной природы. Первая ступень, по которой он обыкновенно поднимается, это — борьба с животными побуждениями ради подчинения мнению тех людей, среди которых он живет. Следующая ступень — это самая трудная борьба с заботой о мнении людей и подчинение одним требованиям души, совести.
Часто люди не перестают жить дурной жизнью, несмотря на то, что совесть укоряет их, только потому, что другие делают то же, чтò и он; другие же делают то же, чтò он, по той же самой причине, по которой и он делает то, чтò делает. Так что он живет дурно потому, что другие живут дурно, а другие живут дурно потому, что он вместе с другими живет дурно. Надо же кому-нибудь начинать, если хочешь перестать жить, дурно, надо кому-нибудь перестать думать о том, чтò скажут люди, плюнуть на их суждения и начать жить не так, как все, а по совести.
Ты боишься, что тебя будут презирать за твое доброе дело, но люди справедливые не могут презирать тебя за это, а до других людей тебе дела нет, — что тебе за дело до их суждений? Не станет же искусный столяр огорчаться тем, что человек, ничего не понимающий в столярном деле, не одобряет его хорошей работы.
Люди же, презирающие тебя за твои добрые дела, ничего не понимают в том, чтò — добро для человека.
По Эпиктету.
Признавать всегда справедливым мнение людское и жить по нем значит не верить в Бога.
Рёскин.
Самое верное средство прослыть добродетельным человеком — это то, чтобы работать над собою с тем, чтобы быть им.
Ксенофонт (Беседы Сократа).
Если плывешь на корабле и смотришь на то, чтò на корабле, то не замечаешь того, что плывешь; если же посмотришь на берег, то тотчас же увидишь, что плывешь. То же и в жизни. Когда все люди живут не так, как должно, и смотришь на них, то не замечаешь и своей дурной жизни; но стоит только одному опомниться и начать жить по-Божьи, и тотчас же становится видно, как дурно живут все.
Паскаль.
14 ЯНВАРЯ.
Жалостливый не бывает богат. Богатый наверное не жалостлив.
Манджурская поговорка.
Люди рабочего народа часто стараются перейти в сословие людей достаточных, живущих чужим трудом. Они называют это выйти в хорошие люди, тогда как по-настоящему это значит уйти из хороших людей в плохие.
Люди ищут богатства, а если бы они только знали, сколько добра теряют люди, наживая богатство и живя в нем, они бы старались избавиться от богатства с таким же усердием, с каким теперь стараются добиться его.
Как далек от истины тот человек, который в христианском обществе среди нуждающихся может не только владеть богатством, но и гордиться им.
Только человек, уверенный в том, что он не такой же человек, как все, а лучше их, — только такой человек может с спокойной совестью владеть богатством среди бедных. Только мыслью о том, что он лучше других людей, может такой человек оправдывать сам перед собой свое богатство среди бедных. И чтò удивительнее всего, — это то, что самое обладание богатствами, то, чем человек ниже других, бедных людей, служит человеку главным доказательством его превосходства над бедными. «Я пользуюсь богатством потому, что я лучше других. И я лучше других потому, что пользуюсь богатством», говорит такой человек.
Трудно имеющим богатство войти в царство Божие. Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство Божие.
Разве Бог дал что-нибудь одному, а не дал того же другому? Разве всеобщий Отец наш исключил кого-нибудь из Своих детей? Если вы требуете особенного права на то, чтобы пользоваться Его дарами, покажите то завещание, по которому Он лишил своего наследства других ваших братьев.
Ламеннэ.
Богатство никогда не дает удовлетворения: потребности незаметно возрастают с увеличением богатства всегда так, что, чем больше богатство, тем менее достает его на удовлетворение потребностей.
Отчего человеку хочется быть богатым? Отчего ему нужны дорогие лошади, хорошие одежды, прекрасные комнаты, право на вход в публичные места, увеселения? — Только от недостатка духовной жизни.
Дайте этому человеку внутреннюю духовную жизнь, и ему ничего этого не будет нужно.
Эмерсон.
Тот, кто владеет земельной собственностью в большем размере того, чтò нужно ему для пропитания своего и своей семьи, не только участник, но и виновник той нужды, тех бедствий и того развращения, от которых страдают народные массы.
15 ЯНВАРЯ.
Помни всегда, что в каждом человеке живет тот же Бог, какой живет и в тебе, и потому, когда сходишься с человеком, кто бы он ни был, не забывай, что выше и важнее того, чтò есть в этом человеке, ничего нет на свете. И потому, как бы ни были худы дела человека, самого человека, кто бы он ни был, надо почитать как Бога и любить как самого себя, и потому делать для него то, чего сам себе желал бы, если бы был на его месте.
Называют людей: кого — ваше превосходительство, ваше сиятельство, ваше благородие, ваше величество, милостивый государь, батюшка, сударь, а одно только название ко всем подходит и никому не обидно. Название это: брат. Название это тем еще хорошо, что оно напоминает нам про того Отца, по которому мы все братья.
На обмане неравенства людей и вытекающего из него опьянения власти и подобострастия и зиждется преимущественно способность людей, соединенных в государственное устройство, совершать, не испытывая укоров совести, дела, противные ей.
Всякий знает несомненно, твердо, всем существом своим, что все люди равны, и вместе с тем не только видит вокруг себя деление всех людей на две касты: одну — трудящуюся, угнетенную, нуждающуюся и страдающую, а другую — праздную, угнетающую, роскошествующую и веселящуюся, — не только видит, но волей-неволей с той или другой стороны принимает участие в этом отвергаемом его сознанием разделении людей, и не может не страдать от сознания такого противоречия и участия в нем.
Люди древности и даже средних веков верили, точно верили, что люди не равны, что настоящие люди только персы, только греки, только римляне, только французы; но ведь нам нельзя уже верить в это. И те люди, которые в наше время распинаются за аристократизм и за патриотизм, не верят, не могут верить в то, чтò они говорят.
Никто так, как дети, не осуществляет в жизни истинное равенство. И как преступны взрослые, нарушая в них это святое чувство, научая их тому, что есть короли, богачи, знаменитости, к которым должно относиться с уважением, и есть слуги, рабочие, нищие, к которым должно относиться с снисхождением. «И кто соблазнит единого из малых сих»...
Христианство было извращено так же, как и все другие религии, с той только разницей, что именно потому, что христианство с особенной ясностью провозгласило свое основное положение равенства всех людей, как сынов Бога, нужно было особенно сильно извратить все учение, чтобы скрыть его основное положение.
16 ЯНВАРЯ.
Ничто так не задерживает осуществления Царства Божия на земле, как то, что люди хотят установить его делами, противными ему: насилием.
«Вы слышали, чтò сказано: око за око, зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Это значит, что лучше вдвое потерпеть от делающего тебе зло, чем самому сделать такое же зло другому.
Казалось бы ясно, что зло не может уничтожить зло, а может только увеличить его. А между тем мы и по своей злобе и поучению о том, что людей полезно наказывать, поступаем как раз противно тому, что должны бы делать, и, воздавая злом за зло, только увеличиваем то, от чего хотим избавиться.
То, что вся жизнь наша очень далека от христианской, видно из того, что наказание считается делом полезным и в воспитании детей и в жизни взрослых. Закон же Христа велит не только прощать, но и платить за зло добром. Мы же принимаем эти слова за шутку и продолжаем делать все напротив.
Собаку укусила другая или ударили, она огрызается. То же делает и человек в первую минуту и за удар хочет отплатить ударом, и часто и поступает так. Как ни неразумны такие поступки, для разумного человека, особенно для христианина, такие поступки делают в тысячи раз меньше вреда, чем учение о том, что людей, делающих дурное, нужно наказывать. От этого ложного учения и драки, и суды, и тюрьмы, и казни, и войны.
Если мы с камнем, с землей, с водой делаем то, чтò нам нужно, то от самих вещей этих мы ждем только того, что они все будут притягиваться к земле. Когда же мы делаем что над растениями, то мы рассчитываем, кроме того, что они притягиваются к земле, еще и на то, что в них есть способность расти, созревать, обсеменяться, и потому ставим их в такие условия, чтобы они могли пользоваться тем, чтò для них нужно: влагой, воздухом, солнцем, землею. Когда мы обращаемся с животными: коровами, лошадьми, собаками, кошками и другими, то мы кроме того, что знаем, что они притягиваются к земле, питаются, растут и размножаются, рассчитываем уже и на то, что у животных есть способность помнить, бояться и привыкать, и потому, обращаясь с ними, наказываем и пугаем их. И потому ясно, что, имея дело с людьми, способными не только притягиваться к земле и питаться, и помнить, и бояться, но способными еще и мыслить, нам надо иначе обращаться с ними, чем с камнями, растениями и животными. Вот это-то и забывают, когда действуют на людей насилием, не принимая в расчет их разум. Это все равно, как с растениями обращаться как с камнями, а с животными — как с растениями.
Основа общественного устройства язычников было возмездие и насилие. Так это и должно было быть; основа нашего христианского общества, казалось бы, неизбежно должна быть любовь и отрицание насилия. А между тем насилие все еще царствует. Отчего это? Оттого, что то, чтò проповедуется под именем учения Христа, не есть это учение.
Кто не умеет прощать, разрушает мост, через который ему самому придется проходить, ибо всякий человек нуждается в прощении.
Герберт.
В старину было признано справедливым и необходимым, как для отдельных людей, так и для целых народов, воздавать злом за зло. Думали, что такое воздаяние злом за зло может искоренить зло. Но зло не искоренилось, а стало хуже. Люди стали бояться друг друга и стали вооружаться, мучить, пытать, убивать друг друга. И вот явилось учение Христа.
Учение это проповедует любовь ко всем, не позволяет платить за обиду обидой, за зло злом, убеждает всех в том, что, по закону любви, несмотря ни на какие искушения, если только люди не будут противиться злу злом, они, наверное, победят зло добром и не только избавятся от всех врагов своих, но и обратят их в друзей своих.
По Баллу.
17 ЯНВАРЯ.
Одно из самых вредных суеверий то, чтобы думать, что можно силой заставить людей жить доброй жизнью.
Нельзя одним людям улучшить жизнь других людей. Каждый человек может только сам улучшить свою жизнь.
Еще можно понять, что люди властвующие могут верить в то, что они могут устраивать жизнь других людей, и что это их устройство бывает полезно им и подвластным им. Но удивительно, когда подвластные верят, что то устройство, в которое они волей-неволей поставлены и которое лишает их и произведений их труда и свободы, что такое устройство полезно и благодетельно для них.
Так что, <включая известное число атомов в то, что я называю собою, я представляю себе это свое отдельное существо чем-то цельным, отдельным от всего мира и живущим среди таких же во времени и пространстве живущих существ, и это называю жизнью.
Жизнь — в этом выделении себя из всего остального. Выделение же это не имеет в себе ничего матерьяльного, несмотря на то, что оно выделяет, как будто, материю.
(Чепуха.)
Только те люди, которым выгодно властвовать над другими людьми, могут верить в то, что можно насилием устраивать жизнь других людей. Людям же, не подпавшим этому суеверию, должно бы быть ясно видно, что жизнь людей может измениться к лучшему только от их внутреннего душевного изменения, а никак не от тех насилий, которые они делают, или которые над ними делаются.
Всё, что живет, выделяет себя из всего остального. Только выделение это и есть жизнь. Не будь этого выделения — не будет ничего, кроме какой-то таинственной основы жизни, к[оторую] мы называем материей. Когда человек умирает, он перестает выделять себя из всего остального. Так что> Запутался. А есть что сказать.... Постараюсь, когда буду в силах.
—————————————————————————————————
Люди хотят свободы, и для достижения ее подчиняются составляемому для них насильническому устройству жизни, т. е. рабству.
Продолжаю писать то, что имел сказать, о чем снилось всю ночь. Именно:
Люди думают, что жизнь их в теле, что из того, что происходит в теле: дыханья, питанья, кровообращен[ия] и т. п. происходит жизнь. И это кажется несомненным: остановятся питание, дыхание, кровообращение и кончается жизнь. Но кончается ведь жизнь тела, жизнь в этом теле..... И действительно, если считать, что жизнь происходит от процессов тела и только в теле, то как только кончаются процессы тела, должна кончиться и жизнь. Но ведь это произвольное утверждение. Никто не доказал — и не может доказать, что жизнь только в теле и не может быть без тела. Утверждать это всё равно, что утверждать, что солнце зашло, что кончилось солнце. Надо прежде решить, что такое жизнь? То ли, что я вижу в других, как она начинается и прекращается, или то, что я знаю в себе. Если она то, что я знаю в себе, она только и есть, и потому она не может уничтожиться. То же, что в телах передо мной кончаются процессы, соединенные с жизнью во мне и других существах, показывает мне только то, что жизнь куда-то уходит из моих чувственных глаз. Уйти же, уничтожиться она никак не может, п[отому] ч[то] кроме нее ничего нет в мире. Вопрос, стало быть, мож[ет] быть в том: уничтожится ли, может ли уничтожиться моя жизнь? И уничтожение тела человека есть ли признак уничтожения его жизни? Для того, чтобы: ответить на этот вопрос, надо прежде всего решить, что такое жизнь. Жизнь есть сознание моей отдельности от других существ, существование других существ и тех пределов, кот[орые] отделяют меня от них. Жизнь моя не связана с моим телом. Может быть тело, но не быть сознания моей отдельности — как у спящего, у идиота, у зародыша, у припадочных. Правда, не может быть жизни без сознания тела; но это оттого, что жизнь есть сознание своей отдельности и своих пределов. Сознание же своей отдельности и своих пределов совершается в нашей жизни в пространстве и времени, но может совершаться всяким другим образом, и потому уничтожение тела не есть признак уничтожения жизни.
Ничто так не мешает улучшению жизни людей, как то, что они хотят улучшить свою жизнь делами насилия. Насилие же людей над людьми более всего отвлекает людей от того одного, чтò может улучшить их жизнь, а именно — от того, чтобы люди старались сами становиться лучше.
—————————————————————————————————
(Неясно и не то.)
11 Окт. 96. Я. П. Е. б. ж.
Нельзя людей силою освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены изнутри.
Нынче 20 Окт. 96. Я. П. (утром).
Хочется записать три вещи.
Герцен.
1) В художеств[енном] произведении главное — душа автора. От этого из средних произведений женские лучше, интереснее. Женщина нет-нет да и прорвется, выскажет самое тайное души — оно-то и нужно, видишь, что она истинно любит, хотя притворяется, что любит другое. Когда автор пишет, мы — читатель, прикладываем ухо к его груди и слушаем и говорим: дышите. Если есть хрипы, они окажутся. И женщины не умеют скрывать. А мущины выучатся литературным приемам,[114] и его уж не увидишь из-за его манеры, только и знаешь, что он глуп. А что у него за душой — не увидишь. (Не хорошо, зло.)
2) Хотел записать то, что вчера, потушив свечу, стал щупать спички и не нашел, и нашла жутость. «А умирать собираешься! Что ж, умирать тоже будешь со спичками?» сказал я себе, и тотчас же увидал настоящую свою жизнь в темноте, и успокоился. Что такое этот страх темноты? Кроме страха невозможности справиться в случае какого-нибудь случая, это страх отсутствия иллюзий главного из чувств — зрения, это страх перед созерцанием своей истинной жизни. У меня уже нет теперь этого страха, напротив, то, что было страхом, стало успокоением, осталась только привычка страха, но у большинства людей страх именно перед тем, что одно может дать успокоение.
Мы не знаем, не можем знать, в чем состоит общее благо, но твердо знаем, что достижение этого общего блага возможно только при исполнении каждым того вечного закона добра, который открыт каждому человеку и в мудрости людской и в его сердце.
3) Хотел записать, это — то, что когда человек ставится в необходимость выбора между делом, явно полезным другим, но с нарушением требований совести (воли Бога), то дело ведь только в близорукости, в том, что человек видит в ближайшем времени то добро, кот[орое] произойдет от его поступка, если он нарушит волю Бога, но не видит в более отдаленном времени того, в бесконечное число раз большего добра, к[оторое] произойдет от воздержания от этого поступка и исполнения воли Бога. Это вроде того, что делают дети, нарушая общий порядок дома, нужный для их же блага, ради своего сейчасного удовольствия, игры.
В том и дело, что для дела Божья и для человека, совершающего дела Божии, нет времени. Человек не может не представлять себе всё во времени и потому, чтобы правильно судить о значении дела Божьего, он должен представлять себе его в очень отдаленном, даже бесконечном. То, что я не убью убийцу и прощу его, то, что я никем невидимый умру, исполняя волю Бога, принесет свои плоды... если уже я хочу мыслить во времени — в бесконечном времени. Но принесет свои плоды наверное.
Надо дописать прежнее.
Дух Иисуса, который сильные мира сего силятся задушить, с своей высоты, тем не менее всюду ярко проявляется. Разве дух евангельский не проник в народы? Разве не начинают они видеть свет? Понятия о правах, об обязанностях не яснее ли стали для каждого? Не слышны ли со всех сторон призывы к законам, более справедливым, к учреждениям, охраняющим слабых, основанным на справедливом равенстве? Разве не гаснет прежняя вражда между теми, которых насильственно разъединяли? Разве народы не чувствуют себя братьями? Уже дрожат притеснители, как будто внутренний голос предсказывает им скорый конец. Встревоженные страшными видениями, они судорожно сжимают в своих руках те цепи, в которые они заковали народы, на освобождение которых пришел Христос, и которые распадутся скоро. Подземный гул тревожит их сон.
4) Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противуположны.
5) Правда ли, что произведения искусства добываются усидчивым трудом? То, что мы называем произвед[ением] иск[усства] — да. Но настоящее ли это иску[сство]?
В тайных глубинах общества совершается работа, остановить которую они не могут при всей своей силе, и непрерывный успех которой повергает их в невыразимую тревогу. Это работа зародыша, готового развиться, работа любви, которая снимет грех с мира, оживит слабеющую жизнь, утешит огорченных, разобьет оковы заключенных, откроет народам новый путь жизни, внутренний закон которой будет уже не насилие, а любовь людей друг к другу.
6) Японцы запели — мы не могли удержаться от смеха. Если бы мы запели у японцев, они бы смеялись. Тем более, если бы им играли Бетховена. Индейские и греческие храмы всем понятны. Всем понятны и статуи греческие. Понятна и живопись наша лучшая. Так что архитектура, скульптура, живопись, дойдя до своего совершенства, дошли и до космополитизма, общедоступности. До того же дошло, в некотор[ых] своих проявлениях, искусст[во] слова — в поучениях Будды, Христа, в[115] поэзии Сакиамуни, Якова, Иосифа. В драматич[еском] искусстве — Софокл, Аристофан — не дошли. Доходят в новых. Но в музыке совсем отстали. Идеал всякого искусст[ва], к к[оторому] оно должно стремиться, это общедоступность, а они, особенно теперь музыка, лезет в утонченность.
Ламеннэ.
7) Главное же, что хотелось бы сказать об искусстве, это то, что его нет в том смысле какого-то великого проявления человеческого духа, в к[аком] ого понимают теперь. Есть забава, состоящая в красоте построек, в изваянии фигур, в изображении предметов, в пляске, в пении, в игре на разных инструментах, в стихах, в баснях, сказках, но всё ото только забава, а не важное дело, кот[орому] можно сознательно посвящать свои силы. Так всегда и понимал и понимает это рабочий, неиспорченный народ. И всякий человек, не удалившийся от труда и жизни, не может смотреть па это иначе. Надо бы, надо бы высказать это. Сколько зла от этой важности, приписываемой паразитами общества своим забавам!
18 ЯНВАРЯ.
8) Весь внешний мир образуется нами, нашими чувствами. Мы ничего не знаем и не можем знать про него. Всё, что мы можем узнать, изучая внешний мир, это отношение наших чувств (sens) между собою и законы этих отношений. Это очень интересно — спору нет, и из изучения этих отношений открываются мно[го] новых положений, кот[орыми] мы можем пользоваться и кот[орые] увеличивают удобства нашей жизни, но это не только не всё, не вся наука, как это утверждают теперь люди, занимающиеся этим изучением, но это есть только одна крошечная частичка науки. Наука есть изучение [отношения][116] нашего духовного я, того, кот[орое] владеет внешними чувствами и пользуется ими, к своим внешним чувствам или миру внешнему, что одно и то же. Это отношение нужно изучать, потому] ч[то] в этом отношении совершается движение человечества вообще к своему совершенству и благо и движение к тому же каждого отдельного человека. —
Это отношение составляет предмет всей науки, теперь же изучение этого отношения называется учеными нашего времени этикою и считается одною и очень неважною из большого количества других наук. Всё навыворот — вся наука считается малой частью, а малая часть считается всей наукой. От этого озверение людей.
Из суеверия о том, что одни люди могут насилием устраивать жизнь других людей, зародилось и утвердилось еще худшее суеверие о том, что людям нельзя жить без того, чтобы не выделяться одним народам от других народов и не устраивать у себя такую власть, которой надо во всем повиноваться.
Происходит же это от поразительного невежества большинства так назыв[аемых] ученых. Они наивно уверены, что внешний мир есть настоящая реальность, точно так же, как мужики уверены, что солнце и звезды ходят вокруг земли. Как мужики не знают всего того, что сделали Галилей, Коперник, Ньютон или, если слышали, не верят, так матерьялисты ученые не слыхали, не знают или не верят тому, что сделали в критике познания Декарт, Кант, Беркелей и еще раньше их индусы и все религиозные учения.
9) Когда страдаешь, нужно войти в себя, не искать спички, а потушить тот свет, к[оторый] есть и кот[орый] мешает видеть своего истинного я. Нужно перевернуть Ваньку-встаньку, который стоял на пробке, и поставить его на свинец, и тогда всё станет ясно и прекратится большая доля страдания — вся та доля, кот[орая] не физическая.
Когда закон человеческий требует того, чтò противно закону Божескому, человек не может и не должен повиноваться.
10) Когда страдаешь страстью, то вот несколько рецептов паллиативов: а) Вспомни, как прежде много раз ты страдал от того, что соединял себя в своем сознании с своей страстью — похоти, корысти, охоты, тщеславия, и вспомни, как всё это проходило, и ты не находил уже того я, к[оторый] тогда страдал. Так и теперь. Страдаешь не ты, а та страсть, к[оторую] ты неправильно соединил в одно с собою.
б) Еще, когда страдаешь, вспомни, что это страдание не есть неприятность, от кот[орой] можно желать избавиться, а есть самый труд жизни, самое то дело, к[оторое] ты приставлен делать. Желая избавиться от нее, ты делаешь то, что сделал бы человек, подняв плуг там, где крепка земля, где именно она и долж[на] быть разделана.
в) Потом вспомни в ту минуту, когда ты страдаешь, что если в тех чувствах, к[оторые] в тебе, есть злоба, то страдание в тебе. Замени злобу любовью, и страдание кончится.
Люди [исполняют] законы человеческие более точно, чем закон Бога. А между тем этого не должно быть уже потому, что закон божеский всегда один и тот же везде для всех людей. Законы же человеческие не только одни в одном месте, а совсем другие — в другом, но даже в одном государстве нынче такие, а завтра совсем другие.
г) И это можно. Это любовь к врагу, кот[орая] и есть одна настоящая любовь. Надо добиваться ее, добиваться трудом — сознанием того, что в ней жизнь. Зато когда добьешься, какое облегчение!
д) Главное переверни Ваньку-встаньку, найди свое истинное я, то, кот[орое] видно только без спичек, и тогда злоба сама исчезнет. Это я не умеет, не может, не на кого ему злиться — оно может только жалеть, любя. —
—————————————————————————————————