Оноре де Бальзак
Ваше величество!
Едва ваш августейший сын миновал Африку, французские сторожевые посты встретили его ружейными выстрелами. Мы поняли, что солдаты таким образом воздавали должные почести его рангу. Французское правительство поспешило ему навстречу; ему был предложен элегантный экипаж, украшенный железными прутьями, полыми внутри, который должен был привести его в восторг, ибо свидетельствовал о прогрессе современной промышленности. Нас кормили мясом высшего сорта, и нам оставалось только восхвалять гостеприимное обхождение Франции. Принц был принят на борт корабля, носившего, в знак внимания к звериной расе, название «Бобр». Попечением французского правительства мы доставлены в Париж, нам отвели квартиру за счет государства в очаровательном местечке, именуемом Королевским садом, куда стекается столько народу посмотреть на нас, что знаменитейших ученых приставили к нам в качестве сторожей, и, охраняя нас от чьей бы то ни было неделикатности, господа ученые отделили нас от толпы железными перекладинками. Мы прибыли в удачное время, здесь находятся послы, съехавшиеся со всех концов мира.
В соседнем особняке я заметил белого медведя, явившегося из заморских стран, чтобы заявить протест от имени своего правительства. Князь Медведев сказал мне, что Франция нас одурачила. Парижские львы, обеспокоенные нашим дипломатическим поручением, устроили так, что нас держат взаперти. Ваше величество, мы оказались пленниками.
— Где нам можно увидать парижских львов? — спросил я у него.
Ваше величество, соблаговолите обратить внимание на тонкость моего поведения. В самом деле, дипломатия львиной нации не должна унижать себя обманом, откровенность — средство более искусное, чем скрытность. Медведь, довольно простоватый, тотчас же угадал мою мысль и без всяких околичностей ответил, что парижские львы живут в тропических районах, где почва состоит из асфальта, где деревья, из коих добывают лак, произрастают, орошаемые деньгами некоей феи, призванной в муниципальный совет округа Сены.
— Идите прямо, прямо, и когда под вашими лапами окажется мраморная плита, на которой написано слово Сейсель! — грозное имя, носитель которого поглотил несметное количество золота, пожрал целые состояния, разорил львов, заставил уволить много тигров и распродать лошадей, послал путешествовать рысей, довел до слез крыс, отнял награбленное у пиявок[2]!.. Когда сверкнет перед вами это имя — значит, вы пришли в квартал Сен-Жорж, где находят себе убежище парижские львы.
— Вы должны быть довольны, — сказал я вежливо, как и полагается говорить послам, — тем, что здесь не злоупотребляют именем Медведевых, царствующих на севере.
— Простите, — продолжал он, — Медведевых парижские насмешники щадят не больше, чем вас. Я видел в типографии человека, именуемого «медведь» только потому, что он подражает нашему величественному хождению взад и вперед, подобающему существам столь рассудительным, как мы; между тем позорное назначение этого человека состоит лишь в том, чтобы покрывать белую бумагу черными отпечатками, Этим медведям помогают «мартышки»[3], которые хватают буквы и создают то, что у ученых называется «книга».
— Дорогой князь Медведев, какая выгода людям присваивать себе наши свойства?
— Легче прослыть умником, когда называешь себя скотом, чем когда выдаешь себя за гения! А кроме того, люди всегда так хорошо чувствовали наше превосходство, что во все времена они пользовались нами, чтобы облагородить себя. Взгляните на старинные гербы, вы всюду увидите зверей!
Ваше величество, пожелав узнать, как относятся к этому важному вопросу правители севера, я спросил:
— Вы написали об этом своему правительству?
— Медвежий кабинет более горд, чем львиный, — он не признает человека.
— Старая, запорошенная снегом сосулька, вы полагаете, что мой повелитель, лев, не для всех животных — царь?
Не желая отвечать мне, белый медведь принял такую пренебрежительную позу, что одним ударом я разломал железные прутья своих апартаментов. Его высочество, внимательно следивший за нашим спором, поступил точно так же, и я собирался уже отомстить за честь нашей короны, когда ваш августейший сын весьма здраво сказал мне, что в тот момент, когда требуешь объяснений от Парижа, не нужно ссориться с северными державами.
Эта сцена произошла ночью; поэтому достаточно было нам нескольких прыжков, чтобы достичь бульваров, где нас встретили, — дело близилось к рассвету, — такими восклицаниями: «Вот это здорово!» — «Вот так замаскировались!» — «Можно подумать, настоящие звери!»
3. ПРИНЦ ЛЕО ИЗУЧАЕТ ПАРИЖ В ДНИ КАРНАВАЛА, СУЖДЕНИЯ ЕГО ВЫСОЧЕСТВА ОБО ВСЕМ, ЧТО ОН ЗДЕСЬ УВИДЕЛ
Ваш сын с присущей ему проницательностью угадал, что сейчас карнавал в полном разгаре и что мы можем всюду ходить, не подвергаясь никакой опасности. Впоследствии я расскажу Вам про карнавал. Нам было чрезвычайно трудно изъясняться: мы не знаем здешних обычаев и языка. Вот каким образом мы вышли из затруднения...
(Депеша прервана из-за холода.)
Первое письмо принца Лео его отцу королю
Дорогой и августейший отец!
Вы так мало дали мне валюты, что мне трудно вести в Париже образ жизни, соответствующий моему рангу. Едва лапы мои коснулись бульваров, я уже понял, до чего эта столица не похожа на пустыню. Здесь все продается и все покупается. Чтобы напиться, надо платить, жить впроголодь стоит дорого, а чтобы наесться, для этого требуются непомерные расходы. Мы вместе с тигром в сопровождении умной собаки объехали все бульвары, и никто не обратил на нас внимания, до такой степени мы похожи на людей, среди которых мы отыскивали так называемых львов. Собака, хорошо знавшая Париж, согласилась служить нам гидом и толмачом. Итак, у нас имеется переводчик и нас принимают, как и наших противников, за людей, переодетых животными. Если бы вы, ваше величество, знали, что такое Париж, вы не стали бы мистифицировать меня и давать мне дипломатическое поручение. Чтобы выполнить его удовлетворительно, мне иногда придется, опасаюсь я, ронять свое достоинство. Попав на Итальянский бульвар, я счел необходимым последовать моде и закурить сигару, но так расчихался, что произвел настоящую сенсацию. Какой-то фельетонист, проходя мимо и увидав мою гриву, сказал:
— В конце концов эти молодые люди станут похожи на настоящих львов.
— Вопрос распутывается, — сказал я своему тигру.
— Я полагаю, — заметил тогда пес, — лучше было бы, если бы он наподобие восточного вопроса подольше оставался запутанным.
Пес этот, ваше величество, каждую минуту дает нам доказательства своего высокого ума; поэтому вы не удивитесь тому, что он служит в знаменитом учреждении, помещающемся на Иерусалимской улице[4], которое окружает иностранцев, посещающих Францию, заботами и вниманием.
Он провел нас, о чем я вам только что докладывал, на Итальянский бульвар; там, как и на всех бульварах этого большого города, природе предоставлена незначительная роль. Конечно, там есть деревья, но что это за деревья! Вместо чистого воздуха — дым, вместо росы — пыль; поэтому листья не шире моих когтей.
Кроме того, Париж лишен какого бы то ни было величия: все имеет здесь жалкий вид; еда здесь очень скудная. Я зашел позавтракать в кафе, и мы заказали себе лошадь, но лакей до такой степени изумился, что мы, воспользовавшись его растерянностью, унесли его самого и съели в сторонке. Наш пес советовал не повторять этой проделки, предупредив нас, что подобные вольности могут привести нас в полицию. Сказав так, пес принял от нас кость и без дальнейших слов полакомился ею.
Наш гид очень любит рассуждать о политике, и беседа с этим плутом совсем небесполезна для меня; он многому меня научил. Могу признаться, что, вернувшись в Львиное царство, я не стану участвовать ни в каких бунтах; теперь мне знаком удобнейший способ управлять народом.
В Париже король царствует, но не управляет. Если вам непонятна эта система, я сейчас ее объясню. Собирают всех честных людей данной страны, делят их на триста — четыреста групп и говорят им: выбирайте своего представителя. В результате получается четыреста пятьдесят девять избранников, которым поручают законодательствовать. Поистине забавны эти люди: они думают, что благодаря этой операции становятся талантливыми, они воображают, что если человеку дано звание, он приобретает способность понимать и вести дела; что слова «честный человек» — синоним «законодателя» и что баран становится львом, как только ему скажут: «Будь львом». Итак, что же происходит? Четыреста пятьдесят девять избранников рассаживаются по скамьям за мостом[5], к ним приходит король, просит денег или какой-нибудь утвари, необходимой для его власти, например, пушек или кораблей. Тогда все поочередно начинают говорить на разные темы, причем никто не обращает ни малейшего внимания на сказанное предыдущим оратором. Один человек рассуждает про Восток, после того как другой говорил о ловле трески. Считается, что патока отлично может замазать рот тому, кто вносил запрос о литературных делах. После тысячи подобных речей король добивается всего. А для того чтобы убедить четыреста избранников в полной их независимости, он нарочно время от времени отказывается от некоторых из своих требований, чрезмерных и предъявленных им умышленно.
Дорогой августейший отец, я нашел ваш портрет в королевской резиденции. Скульптор, по имени Бари, изобразил вас в момент схватки со змием революции. Вы несравненно красивее, чем все окружающие вас портреты мужчин, одни из которых носят под мышкой подобие свернутой салфетки[6], точно лакеи, а другие надевают на голову котелок. Этим контрастом с полной очевидностью доказывается наше превосходство над человеком. Его фантазия не идет дальше того, что он цветы держит в заключении, а камни кладет один поверх другого.
Наводя все эти справки насчет страны, где жизнь невозможна, где лапы не поставишь без того, чтобы не раздавить ноги соседа, я отправился в некое место, где, согласно обещанию пса, я должен был увидать тех курьезных животных, которым, по приказу вашего величества, следует предъявить запрос о незаконном присвоении ими наших имен, наших свойств, когтей и так далее.
— Вы, наверно, там увидите парижских львов, рысей, пантер и крыс.
— Друг мой, чем же в подобной стране может питаться рысь?
— Рысь, не в обиду будь сказано вашему высочеству, — ответил мне пес, — привыкла хватать все: она набрасывается на американские фонды, она рискует на самых дрянных акциях, а прячется по пассажам. Хитрость ее состоит в том, что пасть у нее всегда открыта, и голубок, именуемый здесь пижоном, — любимая ее пища, — сам лезет к ней в пасть.
— Каким образом?
— Кажется, рысь очень находчиво написала у себя на языке слово, являющееся талисманом для пижона.
— Какое это слово?
— Слово «барыш». Впрочем, существует несколько слов. Когда слово «барыш» сотрется, рысь пишет: «дивиденд». После «дивиденда» пишет «процент». Пижоны всегда попадаются.
— Почему?
— Вы находитесь в стране, где люди такого плохого мнения друг о друге, что самый глупый человек твердо надеется найти еще более глупого, которого он убедит в равноценности лоскутка бумаги и золотой жилы... Началось дело с правительства, которое приказало верить тому, что бумажный листок и поместье равноценны.
Ваше величество, в Африке еще не существует кредита, мы дадим работу смутьянам, если построим биржу. Приставленный ко мне пес, продолжая свое сообщение о человеческих глупостях, привел меня в очень известное кафе, где я действительно увидал львов, рысей, пантер и других псевдозверей, которых мы искали. Вопрос становится все более ясным. Представьте себе, дорогой августейший отец, парижского льва: это — молодой человек, который на ноги надевает лаковые сапоги стоимостью в тридцать франков, на голову — шляпу с коротким ворсом в двадцать франков, жилет на нем — самое большее в сорок франков, а панталоны — в шестьдесят. К этому тряпью прибавьте завивку, стоящую пятьдесят сантимов, трехфранковые перчатки, двадцатифранковый галстук, стофранковую трость и брелоки, которые стоят не больше двухсот франков; если не считать часов, за которые платят лишь в редких случаях, получается сумма в пятьсот восемьдесят три франка пятьдесят сантимов. Израсходовав для себя лично эту сумму, человек становится столь горделив, что присваивает себе наше царственное имя. Итак, если имеешь пятьсот восемьдесят три франка пятьдесят сантимов, то можешь считать себя выше всех парижских талантов и добиться всеобщего восхищения. Имеете вы пятьсот восемьдесят три франка, значит, вы красавец, вы блестящий молодой человек, вы презираете прохожих, чье рубище стоит на двести франков дешевле. Будь вы великим поэтом, великим оратором, человеком доблестным, храбрецом, знаменитым художником, но если вы не нарядитесь в этот безвкусный костюм, никто на вас и не взглянет. Немножко лаку для сапог, галстук определенной цены, завязанный определенным способом, перчатки, кружевная отделка обшлагов сорочки — вот отличительные признаки этих завитых львов, возмущающих наши воинственные народы. Увы, ваше величество, я опасаюсь, не будет ли точно так же обстоять дело и с другими вопросами, не исчезнут ли они сами собой, когда близко присмотришься к ним, и не окажется ли под этим лаком, под этими подтяжками та же старая и вечно новая корысть, которую вы обессмертили, постоянно спрягая на свой лад глагол «хватать»!
— Ваше высочество, — сказал мне пес, который наслаждался, видя, как меня изумило это тряпье, — не всякий умеет носить костюм, — существует особая манера, а в нашей стране все сводится к вопросу о манере.
— Пусть так, — сказал я ему, — а если человек имел бы манеры, но не имел бы платья?
— Это был бы еще невиданный лев, — ответил пес без всякого смущения. — А затем, ваше высочество, парижский лев выделяется среди прочих людей не столько благодаря самому себе, сколько благодаря своей крысе; ни один лев не выходит на улицу без крысы. Простите, ваше высочество, я ставлю рядом два слова, которые ничего общего между собою не имеют, но я ведь говорю на местном наречии.
— А это еще что за зверь?
— Крыса — это шесть аршин пляшущего муслина, и ничего на свете нет более опасного, потому что эти шесть аршин муслина говорят, едят, гуляют и капризничают, пока не изгложут все состояние льва, — какие-нибудь тридцать тысяч экю, которые он взял в долг и которые исчезают бесследно!
Объяснить вашему величеству, чем отличаются друг от друга крыса и львица, это значило бы объяснять неуловимые оттенки, тонкие различия, в которых не всегда разбираются даже парижские львы, хотя у них имеются лорнеты! Как определить неизмеримо малое расстояние, отделяющее французскую шаль, зеленую, но американского оттенка, от индийской шали зеленой, но яблочного оттенка, или гипюр настоящий от гипюра поддельного, походку вызывающую от походки пристойной! Вместо мебели черного дерева с резьбой работы Жане, отличающей логовище львицы, у крысы мебель вульгарного красного дерева. Ваше величество, у крысы наемный экипаж, у львицы собственная карета; крыса танцует, львица катается верхом в Булонском лесу; крыса получает фиктивное жалованье, львица обладает государственными облигациями; крыса пожирает чужие состояния, ничего для себя не сберегая, львица сколачивает себе изрядное состояние; у львицы логовище обито бархатом, тогда как крыса едва-едва поднимается до поддельной персидской набойки. Сколько загадок для вашего величества, не интересующегося легкой литературой и помышляющего лишь об укреплении своей власти. Сопровождающий нас пес прекрасно объяснил нам, что эта страна переживает переходный период, что будущего здесь предсказать нельзя, и предсказывают здесь только настоящее, — до такой степени быстро развертываются события. Непостоянство общего положения отражается на неустойчивости положения каждого человека. Этот народ, очевидно, станет вскоре бродячим племенем. Он до такой степени ощущает потребность в движении, в особенности за последние десять лет, что ныне сам сдвинулся с места; видя, как все вокруг идет прахом, он пустился в пляс, он несется галопом! Драмы развиваются так стремительно, что в них уже ничего нельзя понять; от них требуется только действие.
Из-за этой всеобщей подвижности рассыпались богатства, как и все прочее; теперь никто не считает себя достаточно богатым, поэтому устраивают складчину, чтобы собрать денег для развлечений. Все устраивается в складчину: люди собираются для того, чтобы играть, чтобы поговорить, чтобы помолчать, чтобы покурить, чтобы поесть, чтобы попеть, чтобы заняться музыкой, чтобы потанцевать; вот откуда клуб и балы Мюзара. Без сопровождающего нас пса мы ничего не поняли бы в том, что бросалось в глаза. Он нам сказал, что для фарсов, для безумных хоров, шуток и забавных картин устроен здесь специальный храм, своего рода Пандемониум. Если его высочеству будет угодно посмотреть на галоп, который танцуют у Мюзара, он привезет в свое отечество полное представление о здешней политике и здешней неразберихе.
Принц выразил очень сильное желание отправиться на бал, и, при всей трудности удовлетворить это желание, его советникам оставалось только повиноваться, хотя они сознавали, что отступают от полученных ими инструкций; но разве не полезно поучиться молодому престолонаследнику? Когда мы явились и собирались уже войти в зал, трус чиновник, стоявший у двери, так был перепуган приветствием вашего сына, что мы получили возможность войти без билета.
Последнее письмо принца его отцу.
Ах, отец! Мюзар останется Мюзаром, а корнет-а-пистон мюзаровской музыкой. Да здравствуют женщины, переодетые грузчиками! Вы поняли бы мой восторг, если бы увидели галоп! Один поэт сказал: «Покойники быстро уходят», — но живые несутся еще быстрее. Ваше величество, карнавал — вот единственное, в чем человек одержал верх над животными, и невозможно оспаривать его права на это изобретение. Вот когда приобретаешь уверенность в тесной связи между миром людей и миром животных, ибо на карнавале в человеке обнаруживается столько звериных страстей, что нельзя сомневаться в нашем сродстве. Среди невероятной сумятицы, ради которой изысканнейшие столичные люди переодеваются в лохмотья и несутся в виде безобразных или причудливых фигур, я прямо перед собой увидал существо, называемое у людей львицей, и вспомнил старую басню про влюбленного льва, ее мне рассказывали в детстве, и я очень ее любил. Но сегодня эта история показалась мне смешной выдумкой. Перед львицей такой породы настоящий лев ни за что не зарычит.
4. О ТОМ, КАК ПРИНЦ ЛЕО ПРИЗНАЛ, ЧТО ОН НАПРАСНО БЕСПОКОИЛСЯ И ЧТО ЛУЧШЕ БЫ ЕМУ ОСТАВАТЬСЯ В АФРИКЕ
Ваше величество, как раз на мюзаровском балу его высочество имел наконец возможность лицом к лицу встретиться с парижским львом. Встреча совсем не соответствовала принципам театрального «узнавания»; вместо того чтобы броситься в объятия принца, как сделал бы настоящий лев, парижский лев, увидав, с кем он имеет дело, побледнел и едва не упал в обморок. Однако он пришел в себя и благополучно выпутался... «Применив силу?» — скажете вы. Нет, ваше величество, применив хитрость.
— Сударь, — сказал ему ваш сын, — я желаю знать, на каком основании вы пользуетесь моим именем?
— Сын пустыни, — дрожащим голосом ответило дитя Парижа, — имею честь обратить ваше внимание на то, что вы называетесь лев, а мы называем себя на английский манер лайон.
— В самом деле, — сказал я принцу, пытаясь уладить дело, — лайон — совсем не ваше имя.
— Кроме того, — продолжал парижанин, — разве мы так сильны, как вы? Если мы едим мясо, то ведь оно вареное, а ваш обед состоит из сырого мяса. Вы не носите колец.
— Подобные доказательства, — сказал его высочество, — меня не удовлетворяют.
— Но ведь мы спорим, — сказал парижский лев, — а в спорах выясняется вопрос. К примеру сказать, пользуетесь ли вы для своего туалета и для приведения в порядок вашей гривы пятью видами различных щеток? Сосчитайте: круглая щетка для ногтей, плоская для рук, горизонтальная для зубов, грубая для растирания кожи, двухсторонняя для волос! Разве у вас есть кривые ножницы для ногтей, плоские ножницы для усов? А семь флаконов различных духов? Разве вы платите определенную сумму человеку, которому поручен уход за вашими ногами? А знаете ли вы, что такое педикюр? Вы не носите штрипок и еще спрашиваете, почему нас называют львами? И я вам только что сказал: мы не львы, мы лайоны, и называемся так потому, что ездим верхом, пишем романы, утрируем моду, ходим особой поступью, и потому, что мы самые изысканные светские люди. Есть такой портной, которому вы должны?
— Нет, — ответил принц пустыни.
— Ну вот, что же общего между нами? Вы умеете править тильбюри?
— Нет.
— Итак, вы видите: то, что является нашей заслугой, вполне противоположно характерным для вас чертам. Умеете вы играть в вист? Знаете ли вы, что такое Жокей-клуб?
— Нет, — сказал принц.
— Ну вот, дорогой мой, вист и клуб — два стержня нашей жизни. Мы кротки, как ягнята, а вы отнюдь не отличаетесь кротостью.
— Вы станете также отрицать, что приказали запереть меня? — сказал принц, которого столь преувеличенная вежливость начинала выводить из терпения.
— Если бы я и хотел вас запереть, я не мог бы этого сделать, — ответил мнимый лев, отвешивая поклон почти до земли. — Я вовсе не правительство.
— А почему правительство приказало запереть принца? — вмешался я.
— У правительства иногда бывают свои основания, — ответило дитя Парижа, — но оно никогда не сообщает их.
Судите сами, как изумился принц, когда с ним говорили таким недостойным языком.
Его высочество был так поражен, что упал на все четыре лапы.
Этим воспользовался парижский лев, он поклонился, сделал пируэт и исчез.
Его высочество пришел к заключению, что ему больше нечего делать в Париже; что зверям нечего вмешиваться в людские дела; что надо предоставить людям безбоязненно играть своими крысами, львицами, тростями, позолоченными безделушками, колясками и перчатками; что его высочеству лучше было бы не покидать вашего величества и что теперь ему надлежит вернуться в пустыню.
Через несколько дней в марсельской газете «Семафор» можно было прочесть следующее:
«Вчера принц Лео проехал через наш город, направляясь в Тулон, где он должен сесть на корабль, отплывающий в Африку. Причиной этого поспешного отъезда, говорят, является смерть короля, его отца. Справедливую оценку львы обретают лишь после смерти».
Газета добавляет, что эта смерть повергла в уныние многих обитателей Львиного царства и привела в замешательство весь мир.
«Волнения достигают таких пределов, что можно опасаться всеобщей катастрофы. Многочисленные почитатели старого льва в отчаянии.
— Что будет с нами? — восклицают они.
Как утверждают, пес, служивший толмачом принцу Лео и оказавшийся при нем в момент получения роковых известий, дал ему совет, хорошо рисующий, до какой деморализации дошли парижские псы:
— Ваше высочество, если вам не удастся спасти все, то спасайте кассу!
Вот какой урок, — заканчивает газета, — единственный урок, будет вывезен принцем из прославленного Парижа! Не свобода, а шарлатанство распространяется по всему миру».
Вполне возможно, что весь этот рассказ — чистейшая выдумка: мы заглянули в Готский альманах[7] и не нашли в нем династии Лео.
Альманах «Сцены частной и общественной жизни животных», 1842 г.