Джон Д. Макдональд
Не суди меня
Глава 1
Когда женщина отодвинулась от него, Тид, не просыпаясь, повернулся к плотно закрытому окну.
Неяркие лучи позднего октябрьского солнца косо отражались в спокойных и ласковых водах Канадского озера, в стеклах машин и коттеджей других кемпингов... Еще не открыв полностью глаза, он медленно приходил в себя от состояния полнейшего блаженства, но уже вбирал веками солнечное тепло. Тид Морроу – худощавого телосложения, но довольно мускулистый молодой человек со светло-каштановыми волосами, уже начинающими редеть, – лежал совершенно обнаженным на красно-синем индейском одеяле. Вот он громко зевнул, медленно сел, вытянул вперед правую руку и почесал пальцами рыжеватый пушок на груди. У него были, пожалуй, чуть тяжеловатые черты лица и сонно смотрящие глаза, будто он все еще не проснулся...
Тид бросил долгий взгляд на медленно заходящее за озеро солнце, на холмы, розовеющие где-то там, в отдалении, и остро ощутил легкую жалость оттого, что это, наверное, одна из последних его поездок сюда на уик-энды, потому что все это скоро, очень скоро уйдет в зимнее небытие до следующего сезона.
Отдаленное шипение крана в ванной комнате прекратилось, а вслед за ним и чавкающие звуки насоса. Он мысленно подкинул вверх монетку, поймал ее и, чуть подумав, решил сначала поплавать в бассейне. Его трусы по-прежнему лежали на постели, где он их сбросил, когда раздевался. Встав на пол, чтобы неторопливо их натянуть, он невольно обратил внимание, насколько же аккуратно разложила свою одежду жена мэра! На спинке игриво-ажурного вида стула, стоящего у изголовья постели, висели жакет с блузой, на сиденье лежала не менее старательно сложенная юбка, а под стулом носками вместе стояли дорогие туфли-лодочки из крокодиловой кожи на высоких каблуках.
Да, на редкость обстоятельная женщина, что и говорить. И при этом не только в высшей степени аккуратная, но и очень, очень осторожная. Не упускает из виду ни малейшей детали.
Дверь крохотной ванной комнатки в номере туристического кемпинга резко распахнулась, и оттуда, словно Афродита, завлекающей походкой выплыла она... Голова подчеркнуто небрежно склонена вбок и вперед, в результате чего еще влажные темные волосы призывно закрыли правый глаз, нижняя губа чуть прикушена... При этом она обеими руками застегивала на спине лифчик. Маленькие, элегантные груди, узкие, прекрасно подтянутые бедра... А вызывающая белизна лифчика и узеньких трусиков лишь еще больше подчеркивала смуглость кожи ее превосходно загорелого тела!
– Вот, наконец-то все! – довольно произнесла она, опуская руки и триумфально встряхивая копной волос, как бы в ожидании его открытого восхищения.
Тид знал, что она безумно гордится своим подтянутым, поистине девичьим телом, которое, казалось, было неподвластно времени, и своим ровным, безупречным загаром. Он, конечно, догадывался, что ей где-то тридцать четыре – тридцать пять, не больше, но она никогда ему в этом не признавалась. Впрочем, Тид и не очень-то интересовался. Что есть, то есть. Хотя самыми различными способами никогда не забывал показать ей, что ценит ее тело и восхищается им. Вот и сейчас покачал головой, довольно хихикнул, еще раз окинул ее долгим внимательным взглядом и сказал:
– Нет-нет, больше семнадцати вам, девушка, не дать, это уж точно. Как ни старайся!
– Дурашка ты мой! Что это тебя вдруг разбудило? Дурной сон или что-нибудь из ряда вон выходящее? А я ведь, признаться, собиралась незаметно улизнуть!
– Нет, нет, дорогая, совсем не дурной сон и ничего из ряда вон выходящего. Просто солнце, светившее прямо в глаза. И твои слишком шумные плескания.
Она достала из-под стула крокодиловые туфли на высоких каблуках, села на краешек постели и с на редкость сосредоточенным видом стала натягивать на ноги нейлоновые чулки. Он стоял совсем рядом, наблюдая и пытаясь про себя понять: вызывает ли она у него сейчас острое желание? Хочет ли его тело ее тела? И вообще, сколько все это еще у них будет продолжаться? И вдруг увидел, что на ее лице проступило что-то явно обезьянье... Откуда, почему, с чего бы? Никаких объяснений этому не было, однако же проступило, проступило!
Фелисия наконец-то сунула ступни в туфли, встала, чуть притопнула, как бы сажая их на место, затем отошла в сторону и через плечо внимательно, придирчиво себя оглядела.
– Кажется, все нормально, Тид? Как считаешь?
– Нормально, нормально. Кроме, конечно, волос.
– Хочешь сказать, они еще мокрые? Ничего страшного. Пока доеду до Дерона, высохнут. Это уж точно. – Она взяла свою сумочку с высокого бюро, стоящего в углу, повернулась и еще раз улыбнулась. – Кстати, если хочешь меня еще поцеловать, то поторопись сделать это до того, как я займусь своим лицом.
Он нежно приподнял ее подбородок и быстро поцеловал в даже не успевшие еще раскрыться губы.
– И это все? – удивилась она. – Все, что я заслужила?
– Не волнуйтесь, это только на данный момент, миссис Карбой.
Он присел на краешек постели и с явным одобрением стал наблюдать, как Фелисия тщательно наносила на лицо макияж. Наконец она еще раз критически осмотрела себя в висящем на стене небольшом зеркале, поправила сначала блузку, затем дорогой, сделанный явно на заказ жакет, потом достала из сумочки темные очки в массивной оправе и спрятала за ними глаза. Теперь жена мэра Фелисия Карбой снова выглядела как самая обычная библиотекарша...
– Слава богу, времени еще хоть отбавляй, – бросив взгляд на часы, произнесла она, присаживаясь рядом с ним и доставая из сумочки пачку сигарет. – На одну сигарету уж точно.
Он зажег спичку, поднес к ее сигарете, подождал, пока в воздухе не появится тоненькая струйка сизого дымка. Затем проделал то же самое и для себя.
– Послушай, а что ты обо мне думаешь, Тид? – весьма неожиданно спросила она.
– Думаю, что ты маленькая профессиональная обманщица. Не прошло и двадцати минут, как ты выпрыгнула вот из этой тепленькой постели, а уже полностью готова толкать политическую речь в каком-нибудь респектабельном клубе! Лично я назвал бы это лицемерием.
– Тид, но я же имела в виду совсем-совсем другое! Я спросила, что ты обо мне подумал, когда встретил меня? Ну тогда, помнишь? – Она игриво дернула ножкой и капризно надула коралловые губки.
– Ах вон оно что... Что ж, дай вспомнить. Да, да, это было в центральном офисе старого «хозяина», где я, чистенький, молодой и совсем еще невинный служащий, страстно, с почти непреодолимым желанием засмотрелся на жену нашего мэра...
– Тид, я же серьезно!
– Хорошо, серьезно так серьезно. Пусть будет по-твоему. Просто тогда я вдруг заметил в твоих глазах, можно сказать, весьма и весьма необычный блеск.
– Необычный блеск? А почему же тогда его никогда не замечали другие мужчины?
– Не знаю. Наверное, потому, что я, в отличие от них, обращаю особое внимание на такие мелочи. Например, старый «хозяин» отнюдь не производил впечатление человека, способного оценить этот блеск, даже если бы он его вдруг и заметил.
Фелисия бросила на него пристальный взгляд:
– И тогда наблюдательный Тид Морроу тут же решил, что перед ним распущенная женщина, которую совсем нетрудно будет... Ну и кто из нас больший лицемер?
– Нет, нет, совсем не тут же! То была только разведка. Результаты которой я более конкретно перепроверил в тот вечер, когда, как бы случайно задержавшись на работе позже обычного, напросился в твою машину.
– Перепроверил! – презрительно повторила она. – Профессионал, да и только... Точный расчет, разведка, проверка, перепроверка, безошибочный удар! И ни малейшего шанса, что я могу сказать «да», «нет» или «может быть», так ведь?
– Люди обычно говорят «нет» колеблющимся людям только потому, что на самом деле считают, что «да, именно это и следует сделать».
Фелисия опустила глаза, чуть наклонилась вперед, машинально, как бы думая совершенно о другом, остреньким кончиком ногтя начертила крестики на тыльной стороне его правой ладони. Под этим чуть иным углом зрения он мог яснее видеть, как в самом изгибе ее горла медленно и отчетливо пульсировала заметная жилка.
– Что со мной происходит, Тид? – мягко, чуть ли не шепотом проговорила она. – Мне ведь следовало бы чувствовать себя грязной с головы до ног, словно самая последняя шлюха из самой вонючей канавы, а моя совесть почему-то молчит. Будто ее никогда и не было! И боюсь я всегда только одного: как бы меня случайно не поймали за этим...
– Ты к чему это, Фелисия?
Она посмотрела ему прямо в лицо. Ее губы теперь были совсем рядом с его, ротик заметно подрагивал, хотя Тид почему-то был абсолютно уверен, что она специально заставила его так заметно подрагивать.
– Слушай, Тид, тебе не покажется ужасно глупым, если я... ну вроде как попробую сама себя чуть-чуть обмануть?
– В каком это смысле и каким это образом?
– Ну, скажем... убедив себя, что... что, занимаясь этим с тобой, я стараюсь помочь Марку...
Он тупо уставился на нее, изо всех сил стараясь не расхохотаться:
– Подожди-ка, подожди, Фелис! Тогда давай лучше вернемся к тому, с чего начали. С фактов. Итак, пункт первый: Марк Карбой – наш законно избранный мэр и твой законный муж. Пункт второй: Марк Карбой – мягко говоря, довольно глуповатый человек, который является не более чем подставным лицом неких влиятельных лиц, то есть, точнее, банды Раваля. Пункт третий: мой собственный шеф Пауэл Деннисон, став теперь главой администрации города, твердо и искренне желает отобрать город у Раваля и его банды... Ну и что прикажешь мне теперь делать? Пойти прямо к Пауэлу и попросить: «Мистер Деннисон, прошу вас, не обижайте, пожалуйста, старину Карбоя, потому что я сплю с его женой миссис Карбой»?
От возмущения Фелисия заморгала глазами. Однако, придя в себя, резко выкрикнула:
– Черт тебя побери, Тид! Неужели вот только так прямо и надо говорить?
– Ну, если ты не хочешь слышать такое «вот так прямо», то тогда постарайся сама выразить точнее, что, собственно, ты имеешь в виду и что тебе хотелось бы услышать. Так будет лучше и для тебя, и для меня, и для всех остальных.
Она пожала плечами:
– Все в округе и так открыто называют тебя «правой рукой Деннисона». С тех самых пор, как шесть месяцев назад он специально вызвал тебя сюда. И если бы ты захотел помочь Марку, то наверняка мог бы найти способ, как это сделать.
– Если бы захотел.
Фелисия снова опустила голову и «пробежалась» кончиками пальцев по тыльной стороне его запястья.
– Неужели ты на самом деле захочешь лишить меня моих маленьких невинных замыслов, дорогой?
– И что, если да?
– Я... а знаешь, мне самой до сих пор не совсем понятно, как это... как я могла продолжать все это.
– Что именно?
– А то, что я люблю тебя, что просто не могу без тебя, но...
– Но при этом тебе хочется считать, что на самом деле ты все это делаешь только и исключительно для блага Марка, так ведь?
Она даже не подняла головы.
– Не надо быть со мной таким жестоким, Тид, прошу тебя.
– Ты что, хочешь, чтобы я дал тебе какое-то обещание?
– Да, Тид, хочу. Очень маленькое, совсем маленькое обещание. Которое никому не принесет вреда, практически никого не затронет, совершенно никому не навредит. Ведь Марк совершенно не опасен. – Он успел заметить, как ее губы на какое-то мимолетное мгновение исказила кривая гримаса, которая, впрочем, тут же исчезла, будто ее никогда и не было. – Он просто-напросто дурак. Не более того...
У Тида вдруг появилось смутное, однако при этом какое-то вполне осязаемое ощущение того, что он находится где-то совершенно в другом месте и со стороны наблюдает за двумя фигурами, сидящими на постели номера коттеджа в курортном кемпинге, наблюдает бесстрастно, объективно, даже несколько язвительно... Ведь какими бы душевными взглядами этим двоим ни удавалось обмениваться друг с другом, какими бы открыто призывными ни были ее игра ноготками на тыльной стороне его руки и постоянные соблазнительные наклоны вперед в его сторону, чтобы увеличить обзор своих прелестей, все это оставалось не более чем довольно банальной сценой, которая ни ему, ни ей отнюдь не делала чести... Интересно, невольно подумалось ему, уж не этой ли банальностью происходящего между ними, не отвратительностью ли той самой сделки, которую она только что ему предложила, вызвано его столь внезапно возникшее желание унизить ее?
– Полагаю, мне требуется это хорошенько обдумать.
Она уставилась на него:
– Обдумать? Хорошенько обдумать? С чего бы это? Зачем?!
– Мне ведь надо дать тебе обещание, так? Возможно, маленькое, как ты говоришь, совсем маленькое, но, тем не менее, обещание. Потому что ты просишь об этом.
– Нет, нет, Тид, только потому, что, надеюсь, я для тебя кое-что значу. Вот почему.
– Конечно же значишь, котеночек. Ты для меня очень даже много значишь.
Фелисия неторопливым движением сняла темные очки в массивной роговой оправе, положила их на постель рядом с собой и слегка откинулась назад, обхватив себя руками и глядя на него одной из своих неотразимых «застенчивых» улыбок.
– А знаешь, вообще-то сейчас совсем не так поздно, как мне почему-то показалось вначале... Давай покажи мне, что именно я для тебя значу, Тид.
– Слабый выстрел, Фелис. Считай, что промахнулась.
Она заметно напряглась:
– И как это прикажешь понимать?
– Сначала ты все делала вроде бы безупречно, но когда дело дошло до постели, то здесь... здесь все стало происходить слишком уж расчетливо и предельно точно. Будто мы это уже не один раз детально репетировали. Твои бешеные всхлипывания и стоны страсти, четко размеренные оргазмы... Все ты делала точно по заранее намеченному плану, не изменяя себе, не отходя от него ни на шаг, ни на самую маленькую запятую, ни на самое крошечное двоеточие!
Первые несколько мгновений ее лицо оставалось совершенно невыразительным, в течение которых Тид тем не менее буквально физически услышал, как в ее мозгу что-то тихо, но достаточно отчетливо щелкнуло – очевидно, окончательное решение. Затем Фелисия Карбой, резко развернувшись и вскинув обе ноги высоко в воздух, упала спиной ему на колени. И снова «страстно», призывно на него посмотрела. Только на этот раз снизу вверх, а не наоборот...
– Конечно же именно так оно и было, Тид, – двусмысленно улыбнувшись, с неожиданной готовностью согласилась она. – Раньше. Но теперь у нас все будет иначе. Знаешь, наверное, я просто не до конца понимала, что во мне сидит это... а когда ты все так ясно и доходчиво объяснил... Кроме того, раз уж я знаю, что ты готов помочь моему глупенькому Марку, то можно спокойно убрать и все остальные барьеры. Вплоть до самого последнего, Тид! Зато теперь они нам больше не нужны. Совсем не нужны! Просто ни к чему... Отныне в постели ты будешь иметь в моем лице самую распущенную, самую безумно любящую тебя женщину в мире! Готовую исполнить любые твои желания, любые наши фантазии... Иди ко мне, Тид. Обними меня крепко-крепко. Так, чтобы я тут же полностью себя забыла. Давай же, прошу тебя, Тид! Ну чего же ты ждешь?..
«Ну уж нет, крошка, – слушая ее, подумал Тид. – Ты и раньше-то никогда не умела забываться, наверняка не сможешь – или просто не захочешь – забыть себя и теперь. Ты ведь, по сути, не более чем хорошо отлаженный механизм для достижения конкретно поставленной цели, и, когда тебе по сценарию требуется издать стон страсти, ты, прежде чем сделать это, сверяешься с ним. Я будто собственными ушами слышал, как переворачиваются его страницы где-то там, в самой глубине твоего мозга...»
Он даже не пошевелился, предоставив действовать ей самой. И оказался полностью прав, ибо успел заметить, как в глазах Фелисии на какую-то долю секунды мелькнула и тут же исчезла явная искорка ненависти, которую не удалось скрыть даже ее вдруг низко опустившимся векам. И кроме того, по-своему искреннее удивление оттого, что он стал раздумывать, а не согласился немедленно же продолжить эти размеренные, истинно партнерские любовные упражнения «для двоих», в которых каждое позиционирование, каждое физическое соприкосновение их дымящихся от всепожирающей страсти тел выглядело при этом до странности безличным – как будто они сосредоточенно и самозабвенно исполняют замысловатые фигуры некоего древнего ритуального танца, имеющего свои жесткие, обязательные, ни в коем случае не нарушаемые правила и скрытые исторические значения совершаемых ими движений...
Его даже несколько удивило то состояние облегчения, которое он вдруг почувствовал, поняв, что все уже кончено, что все уже позади. Будто вдруг к нему пришло чувство стыда, причем не столько от самого факта прелюбодеяния, сколько от ощущения его неверного исполнения! Будто он вдруг повзрослел и отбросил в сторону ставшие совершенно ненужными табу детского возраста.
Во многом поэтому Тид медленно покачал головой и сказал:
– Значит, все это ради Марка, так? Ягненочек мой, товар весьма привлекательный, слов нет, однако то, что придется платить свыше цены, боюсь, великовато. Слишком великовато...
Он вовремя успел поймать ее за кисть, когда ее острые наманикюренные ноготки были уже буквально в нескольких сантиметрах от его глаза. Еще секунда, и... Фелисия, поморщившись, с трудом выдернула свою руку. Тид преспокойно сидел, не без скрытого удовольствия глядя, как она гневно расхаживает по комнате, что-то при этом непрерывно бормоча.
– Боже ты мой, что за дивный вокабуляр! – с ироничным одобрением вполголоса произнес он.
Впрочем, она очень скоро пришла в себя:
– Хорошо, Тид. Будем считать случившееся, так сказать, «напрасной потерей времени». Или, скажем, «не совсем удавшейся попыткой», как тебе приятнее. – Фелисия позволила себе тут же ослепительно улыбнуться, что тоже не могло не вызвать у него одобрения. – Потерей конечно же восхитительной, ничего не скажешь, но все равно, увы, потерей!
– Я, само собой, мог бы несколько смягчить удар для Марка, но какой смысл? Он уже успел влезть в это дерьмо по самые уши. И, кроме того, за свои долги надо всегда платить.
– Слушай, Тид, а тебе не кажется, что ты говоришь совсем как... совсем как святоша? Это же отвратительно!
– Статус наших взаимоотношений пока еще не включает мордобоя со скандальным разделом мисок и сковородок, Фелис. Нам еще придется не раз встречаться в самых разных местах города. Так что давай попробуем закончить все не на самой плохой ноте. Так будет лучше для нас всех. Почему бы нам, как говорят политики, после драки не пожать друг другу руки?
– Как в том самом старом-престаром анекдоте про мартышек? «Знаете, все это, конечно, будет выглядеть очень глупо, но, кроме нас, цыплят, здесь на самом деле больше никого нет!»
Тид встал, и Фелисия снова подошла к нему почти вплотную. Ему всегда нравилось смотреть, как она ходит – упруго, энергично, твердо и уверенно печатая каждый шаг. Ее походка невольно привлекала внимание к тому, насколько же умно и предусмотрительно были собраны все до единого узлы ее двигательного аппарата, включая не только основные суставы, опоры и шарниры, но также и икры, колени, даже ягодицы... Он передал ей темные очки в массивной роговой оправе, которые она тут же надела и снова приобрела вид абсолютной благопристойности, столь свойственный, помимо представительниц прочих уважаемых видов деятельности, выпускницам престижных колледжей и высокопоставленным работницам сферы социального обеспечения.
Фелисия пожала ему руку с неуверенностью начинающей актрисы, которая совершенно неожиданно для себя обнаружила, что самый последний лист ее «радиосценария» вдруг совершенно необъяснимо и безнадежно куда-то пропал...
Собирать, собственно, было нечего, поскольку во время всех предыдущих визитов, в этот туристический кемпинг, где они всегда останавливались в одном и том же коттедже, она никогда ничего не оставляла. Поэтому, не теряя времени, они выключили свет и вышли наружу к слегка потрепанному светло-серому автомобилю с откидным верхом – второму у достопочтенного семейства Карбой.
– Знаешь, Тид, я тебя никогда не забуду, – серьезным, абсолютно серьезным тоном сказала она. В нем не слышалось даже намека на шутку или хотя бы издевку. Ни малейшего!
– Будь поосторожнее на обратном пути, Фелис. Дороги в предвечерней мгле совсем не безопасны.
– Тид, ты же никогда... ни словом, ни звуком не будешь даже намекать на то... ну, на то, что между нами было, так ведь?
На какой-то коротенький миг с нее вдруг спала маска внешней невозмутимости, уверенности в себе, и в глазах можно было увидеть что-то абсолютно откровенное и... по-детски испуганное. Она села за руль в не застегнутом на все пуговицы жакете, и, глядя на нее, Тид почему-то вспомнил, как страстно ему хотелось ее в самом начале их взаимоотношений, какое удовольствие доставляло то грубо, то нежно ласкать ее упругое шелковисто-бархатное тело, как нетерпеливо он ждал с ней следующей встречи... Но сейчас, в самый последний момент перед их, казалось, окончательным расставанием, он также твердо знал: они могут, могут начать все сначала, причем на новой и несравненно более хорошей основе!
Под влиянием внезапно возникших чувств Тид ласково похлопал ее по плечу и повторил:
– Будь поосторожнее на дороге, Фелис, – затем сделал шаг назад и долго смотрел, как ее машина сначала тряслась по ухабам проселочной дороги, а потом резко свернула вправо, на широкую двухполосную скоростную трассу вокруг озера. И вскоре становившийся все тише и тише ровный гул мотора совсем пропал где-то вдали...
Тид, чувствуя какое-то смутное и странное беспокойство, медленно вернулся в номер коттеджа. Там уже мало что напоминало о ней: все еще влажное полотенце на сушильной перекладине в ванной комнате, четыре сигаретных окурка со следами красной помады на фильтрах в массивной бронзовой пепельнице на тумбочке у постели, два длинных черных волоска, застрявшие в зубьях его щетки, да небольшая вмятинка, оставшаяся на подушке в том месте, где совсем недавно покоилась ее голова, – вот, пожалуй, и все... Он механически, думая совсем о другом, перевесил полотенце, выбросил окурки из пепельницы в дровяную печурку в углу комнаты, поправил подушку на постели, вытащил из своей щетки застрявшие волоски и, вспомнив одну из детских примет, плотно накрутил их вокруг указательного пальца, а затем аккуратно снял с него образовавшуюся тугую, иссиня-черную спираль и с силой выдул ее в воздух, что должно было означать пожелание самому себе могучего здоровья.
Когда Тид подходил к озеру, последние лучи солнца уже окончательно скрылись за горизонтом. Он с разгона прыгнул в воду и, фыркая, мощно гребя руками, поплыл подальше от берега. Метрах в шестидесяти перевернулся на спину и полностью отдал себя на волю течения, думая, помимо прочего, и о Фелисии тоже. Возможно, она и на самом деле любит Марка Карбоя, этого старого, ни на что не пригодного дурака. Хотя она и его вторая жена. Дети Карбоя от первого брака уже давно стали взрослыми и теперь живут самостоятельно, далеко от здешних мест.
Быть женой городского мэра считается престижным, весьма престижным, несмотря даже на то, что в новых условиях реальная власть давным-давно принадлежит отнюдь не ему, а городскому голове и «его команде». Нет, Фелисии так и не удалось спасти мужа. Впрочем, на это у нее и не было никаких шансов.
Мысли Тида Морроу невольно переключились на то, как они с Пауэлом Деннисоном наконец-то сначала полностью «вскроют зловонные гнойники» этого чертова города Дерон, а затем наведут в нем должный порядок. Эта замечательная, просто великолепная мысль, надо сказать, доставила ему истинное наслаждение.
В свое время, когда на старшем курсе университета Тид писал курсовую работу по политологии, а Пауэл Деннисон был его научным руководителем, между ними установились добрые, уважительные отношения. Затем, сразу же после окончания Второй мировой, полковнику Деннисону хоть и с трудом, но все-таки удалось добиться перевода капитана Морроу в распоряжение его оккупационной части в Германии. Вместе они преодолели упорнейшее сопротивление и бывших, и современных, но хорошо замаскировавшихся нацистов, в результате чего после долгих трудов, горьких поражений и радостных побед появился городок, впоследствии ставший самой настоящей моделью успешного военного управления во всей западной демилитаризованной зоне.
После этого прошло около пяти лет, в течение которых они более-менее регулярно переписывались друг с другом, и вот полковник снова призвал его под свои знамена. Пригласил в город Дерон, расположенный недалеко от Нью-Йорка, в качестве директора местного исследовательского центра по вопросам налогообложения. А затем добавил к этому еще и должность заместителя главы городской администрации. И это несмотря на нескрываемую ярость членов городского совета!
– Работа будет, учти, непростая, ох какая непростая, – сказал ему тогда Пауэл Деннисон. – Хотя тебе, Тид, похоже, именно такая всегда и нравится, так ведь?
Тид в ответ пожал плечами:
– Может, конечно, и так. Вот только с небольшими оговорками...
– Здесь проживают двести тысяч человек, и всем, абсолютно всем заправляют один мерзопакостный тип по имени Раваль и его банда ненасытных шакалов. Причем они снимают жирные пенки не только с игорного бизнеса и публичных домов. Нет, им вынуждены платить и полиция, и пожарные, и владельцы ресторанов, и... ну, короче, и все остальные. А знаешь, почему им все это так легко сходит с рук? Да потому, что у Раваля в кармане все члены городского правления. Все до единого. Так сказать, оптом и в розницу! Это его собственные компании якобы дерутся друг с другом за право мостить и убирать городские улицы, строить больницы и школы, чистить и ремонтировать канализацию... Со стороны все вроде бы выглядит вполне прилично, почти как обычная двухпартийная система, но на самом же деле все обстоит совсем иначе: никто, никакая компания, никакой человек не в состоянии что-либо сделать или получить, если до этого не сумеет договориться с Лонни Равалем! Его головорезы полностью контролируют все районы города, по его желанию изменяя баланс сил то в одну, то в другую сторону. Представляешь, как это удобно самому Лонни? Где-то около года назад наиболее влиятельные граждане города начали роптать против существующей системы откровенного произвола, ну и Раваль решил бросить им кость в виде независимого, то есть приглашенного со стороны, главы городской администрации. Ему казалось, на таком горячем месте любой быстро сгорит даже без особых усилий с его стороны. Что ж, в моем лице мистера Лонни Раваля ждет немалый сюрприз. И боюсь, для него далеко не самый приятный.
– Звучит забавно, что и говорить.
– Не только и не столько забавно, Тид, сколько опасно! Лонни Раваль намертво повязан с известным Восточным синдикатом, то есть мафиозным кланом, и может вызывать себе на подмогу «крутых парней» оттуда практически в любом количестве и в любое время. А поскольку он с «семьей» наверняка в доле, то легко можно себе представить, чего от него ожидать. Так что, если поднимем шум, как только хоть что-либо обнаружим, нас тут же постараются съесть без соли и перца. Значит, сначала нам надо долго и кропотливо поработать, раскопать все, что возможно, выяснить все по максимуму, ну а уж потом захлопывать ловушку. Накрыть их всех сразу, в одно и то же время!.. Более того, кое-кто из местных деловых людей, которые по вполне естественным причинам не хотели бы светиться раньше времени, решили создать для данных целей специальный секретный фонд. Очень даже серьезный фонд. Деньги, конечно, немалые, но все они прекрасно понимают, что в конечном итоге это им обойдется намного дешевле. Если, конечно, мы с тобой, Тид, сумеем все сделать правильно...
~~
Он вдруг встрепенулся, снова перевернулся на живот и поплыл назад к берегу. Да, последние шесть месяцев были по-настоящему напряженными, опасными и... интересными. В тайном сейфовом ящике продолжали накапливаться важнейшие свидетельские показания. Подписанные! Наружу выплыло уже столько, что немало людей почувствовали, как над ними сгущаются тучи. Естественно, они занервничали. Равно как и Фелисия. И не без оснований, нет, совсем не без оснований. Ведь на некоторых из этих показаний стояло имя ее мужа Марка Карбоя!
Пауэл Деннисон еще не определил точную дату, когда можно будет вывалить уже готовое пикантное варево на стол прокурора одновременно с выходом пары ежедневных газет, у которых хватит смелости размазать все эти мерзости на первой полосе. Тид всем сердцем надеялся, что это наконец-то произойдет достаточно скоро, поскольку, помимо всего прочего, постоянно нарастающее напряжение и неизвестность становились все более и более изнуряющими.
С удовольствием приняв теплый душ, он насухо вытерся темно-синим махровым полотенцем и вдруг задумался: а что теперь? Остаться здесь или вернуться в город? Помимо всего прочего, не следует забывать, что сегодня воскресный вечер...
Прежде всего Тид прошел на кухню и исследовал содержимое кладовки: пара консервных банок супа, одна – с бобами, другая – со спагетти. Воскресенье, октябрь... какое число? Прошлое воскресенье было двадцать первое. Значит, сегодня двадцать восьмое. Что ж, этого будет вполне достаточно...
Тид ухмыльнулся и громко щелкнул пальцами. Хотя ухмылка оказалась несколько, как бы это поточнее сказать... э-э-э... смущенной. Ведь сегодня день его рождения, а он только сейчас впервые вспомнил об этом! Да, сегодня ему стукнуло тридцать один, В этой связи содержимое кладовки показалось просто смешным. В такой день он, как минимум, заслужил хотя бы нормальный, хорошо прожаренный бифштекс и пару бокалов приличного вина!
В свое время (когда он был еще маленьким) дни рождения играли немалую роль в его детской жизни: серебряный доллар в конверте от тети Мариан, воздушное ружье, стреляющее настоящими свинцовыми пулями, которое он никогда не надеялся получить, самый глубокий нервный вдох воздуха в надежде, что ему удастся одним сильным выдохом загасить все свечи на красивом праздничном торте... Все, кроме самой последней. Да, тогда день рождения очень, очень много для него значил!
Но затем дни рождения постепенно стали чем-то вроде вех, которые проносятся мимо окна стремительно летящего поезда жизни и пропадают навсегда, если в нужный момент времени вы почему-то забыли задержать на них взгляд. И никому, абсолютно никому во всем этом поганом мире нет никакого дела до того, замечаешь ли ты свою веху или нет, так что празднование такой даты уместно сравнить скорее с мелодичным свистом, который ты издаешь, неторопливо шагая по узкой аллее, обрамленной густыми деревьями. Совсем как по внушающему ужас темному туннелю. Всех своих родных Тид уже похоронил, а Ронни, та самая прекрасная Ронни, бывшая для него больше чем сама жизнь, вышла замуж за какого-то аккуратного темненького человечка, который вполне преуспевает в страховом бизнесе где-то там, в далеком, мало кому известном маленьком провинциальном городке Дейтон...
И тем не менее в такой день человек, безусловно, имеет полное моральное право съесть хорошо прожаренный бифштекс, выпить пару бокалов приличного вина, а потом впасть в небольшую, но исключительно приятную прострацию, когда можно неподвижно сидеть, покуривая вкусную трубку или сигару, и думать, медленно, медленно думать на самые различные, но не реальные, а скорее псевдофилософские темы, включая тему «последней вехи», после которой уже больше ничего не будет вообще. И прежде всего стремительно летящего поезда жизни!
Поскольку это был его собственный день рождения, его собственная веха жизни, Тид Морроу решил одеться с особой тщательностью – элегантная французская хлопчатобумажная рубашка, дорогой пиджак, темные габардиновые брюки...
Вскоре он уже неторопливо ехал по направлению к Дерону. Свет далеких звезд тускло отражался от металлических частей его «форда» с откидным верхом. Музыкальная радиоволна тихо передавала мелодию за мелодией, и Тид раз за разом повторял себе, что ему хорошо, что он не одинок, совсем не одинок. Повторял до тех пор, пока самому не стало смешно: представьте себе взрослого мужчину в расцвете лет, который изо всех сил сам себя пытается обмануть!
Глава 2
Чтобы избавиться от слишком большого внимания множества чужих глаз, на втором месяце пребывания в городе он переехал из самого шикарного отеля «Дерон» в новый район на северной окраине города рядом с автотрассой номер шесть, который почему-то называли «садовым кондоминиумом». Все его краснокирпичные жилые блоки состояли из четырех отдельных апартаментов, каждый со своим «личным входом», причем расположены они были таким образом, чтобы создавалось впечатление изолированности и независимости, а не одного «братского кооператива», где каждый смотрит прямо в окно соседа...
Конечно, если бы Тид жил на одну весьма жалкую зарплату, которую всеми правдами и неправдами смог «выбить» для него Деннисон, такие апартаменты, само собой разумеется, были бы ему просто не по карману. Однако, получив наследство внезапно умершего отца, он распорядился им таким образом, чтобы основная часть оставалась нетронутой, а доходы от нее – приблизительно две тысячи долларов в год – можно было использовать по своему собственному усмотрению. А это, надо заметить, сделало его быт гораздо более комфортным, ибо различие между понятиями «жить по средствам» и «жить на уровне» довольно существенно.
Новый кондоминиум, помимо всего прочего, имел то явное преимущество, что в нем были центральный телефонный коммутатор, служба сообщений, а также специальная служба уборки помещений (для тех, кто пожелает)... Подъехав к своему дому, Тид остановился, аккуратно припарковал машину на стоянке и вошел внутрь. Стоявшая за высокой конторкой миссис Киддер, худенькая, застенчивая жена их управляющего, сразу же подняла на него глаза:
– Сэр, вам звонил по меньшей мере три раза мистер Деннисон. Последний раз просил передать, чтобы вы сразу же заехали к нему домой, если появитесь здесь до десяти вечера.
Тид бросил беглый взгляд на ручные часы – начало девятого. Он приветливо улыбнулся Эми Киддер:
– Спасибо, дорогая моя.
Она тут же покраснела:
– Мистер Морроу!
– Да, но, по-моему, пока нас не поймает на месте преступления ваш муж, мы в полной безопасности, разве нет?
Они давно уже играли в эту совершенно невинную игру, которая, похоже, доставляла ей искреннюю радость и при этом всегда заставляла краснеть. С серьезным видом подмигнув ей, Тид Морроу вышел из дома, сел в машину и отправился к Деннисону. Мысль, что его подзывают к себе, как собачку, свистком, сначала пробудила какое-то подспудное раздражение, однако ожидание того, что это может быть что-то важное, новое и «горячее», вскоре практически полностью приглушило неприятное чувство.
Пауэл Деннисон арендовал большой, отвратительного вида каркасный дом в одном из самых старых районов Дерона. В принципе он считался жилым, однако вокруг дома Деннисона находились одни только «коммерческие» здания. Подъехав, Тид аккуратно припарковал машину рядом с узенькой подъездной дорожкой.
Не успел он неторопливо подняться на последнюю ступеньку невысокого крылечка, как входная дверь распахнулась и в ее светлом проеме показался силуэт самого Пауэла.
– Рад, что ты все-таки решил вернуться в город, Тид, – вместо приветствия произнес он. – Входи, входи...
Голос крупного мужчины лет пятидесяти двух-трех, атлетическую фигуру которого уже покрыл заметный слой жира, был тягучим, теплым и искренним, а его светло-серые глаза на твердом, будто высеченном лице выглядели честными, открытыми и ничего не боящимися. Этот человек, как хорошо было известно Тиду, помимо абсолютной решимости, обладал настолько острым и быстрым умом, что, безусловно, добился бы блестящих успехов на любом избранном им поприще, не важно, будь то частный бизнес, промышленность или даже государственная служба. Но его сердце, увы, неизвестно почему, принадлежало только сфере городского управления. Пауэла интересовало только восстановление по тем или иным причинам пришедших или приходящих в упадок провинциальных городков, «пробуждение» живительных сил их вконец отчаявшихся жителей. А то, что ему приходится жить в эпоху, когда преданность делу, даже самому благородному и святому, оплачивается, мягко говоря, недостойно, – это не его вина. Впрочем, Тид Морроу давным-давно понял, что его друг-начальник Пауэл ни за что на свете не бросит начатое дело. Даже если ему за это не заплатят и ломаного гроша!
Пауэл, радушно улыбаясь, провел Тида в узкую гостиную с высоким потолком, довольно уродливой арендной мебелью, мрачными обоями темно-коричневого цвета, зияющей «глазницей» пустого, неиспользуемого камина... Марсия, старшая из двух дочерей Деннисона, сидела в обшарпанном кресле, поджав под себя одну ногу, с раскрытой книжкой на коленях. Ей было двадцать три. Она одна вела их скромное хозяйство – занималась покупками, готовила еду. И все это помимо того, что пять дней в неделю по утрам преподавала машинопись в местной школе секретарей. И хотя самому Пауэлу Деннисону конечно же не составляло бы никакого труда подыскать для нее неплохую работу на полставки в администрации города, это было одной из тех вещей, на которые он никогда в жизни не пошел бы. Ни при каких условиях!
Марсия, изящная блондинка, с тонкими решительными губами, светло-серыми, как у отца, глазами и подчеркнутым спокойствием, никогда, ни разу не проявляла как-либо явную неприязнь к Тиду, и тем не менее он постоянно ее чувствовал. И еще, где бы Марсия ни находилась, всегда создавалось впечатление, будто она только и ждет, что туда вот-вот нагрянет целая толпа журналистов и начнет снимать ее для обложек самых модных журналов. Хотя он твердо знал: болезненным тщеславием эта девушка не страдала. Более того, ему всегда казалось, что именно такими, как Марсия, наверное, были женщины древних викингов. Мягкая природная грация скрывала явную мощь ее бедер и чресла настоящей львицы. Она сидела в кардигане из тонкой кашмирской шерсти, что было не совсем удачным выбором, поскольку желтоватый оттенок ткани несколько затушевывал блеск ее волос.
Темноволосая и безусловно яркая восемнадцатилетняя Джейк, вторая дочь Деннисона, которая не без оснований считалась любимицей Пауэла прежде всего потому, что очень напоминала его покойную жену, была девушкой совершенно иного типа: пухлые широкие губки, густая копна разметавшихся во все стороны темных волос, глаза, полные восторженного ожидания своего героя, еще не до конца созревшее женское тело... Одетая в облегающие темно-синие джинсы и тенниску с короткими рукавами, она лежала на полу, читая газету, и, когда Тид вошел, немедленно вскочила и подбежала к нему с сияющими глазами, радостной, хотя и чуть смущенной улыбкой на губах.
– Тид, Тид, как же хорошо, что ты пришел! Ведь сегодня твой день рождения! – воскликнула она, хватая его за руку.
Он сразу же почувствовал, как к его плечу прижалась сначала ее нежная щека, а затем ее маленькие, твердые, еще совсем девичьи груди, и вдруг ощутил внезапный прилив радостного, по-своему даже блаженного чувства: значит, кто-то все-таки помнит!
– А знаешь, мы приготовили для тебя торт! – объявила Джейк, заглядывая ему прямо в глаза.
Марсия чуть заметно улыбнулась:
– Под ее поистине чудовищным давлением. Я, как могла, убеждала ее, что тебе он совсем не нужен. Но Джейк даже слушать ничего не пожелала. Упрямо стояла на своем.
Тид выдержал ее ровный внимательный взгляд.
– Да, но он мне очень даже нужен. Так что я искренне вам за него признателен.
– Я бы и сама его сделала, но у меня пока не получается. Точнее говоря, получается, но почему-то просто чудовищно ужасно. – Джейк с сожалением пожала плечами.
– Девочки, я скоро верну его вам. Минут через десять, не больше, – сказал дочерям Пауэл. – Пошли в кабинет, Тид. Мне надо тебе кое-что показать.
Тид давным-давно подозревал, что Пауэл лелеет определенные надежды породниться с ним через его женитьбу на Марсии. И хотя насчет личной жизни Тида у Деннисона конечно же не было ни малейших иллюзий, наверное, он все-таки надеялся, что, став семейным человеком, тот со временем остепенится. Разумеется, в немалой степени этому способствовала твердая вера в надежность и благоразумие его дочери Марсии.
Пауэл Деннисон плотно прикрыл дверь своего небольшого кабинета и ткнул пальцем в сторону открытого сигарного ящичка на письменном столе:
– Угощайся, Тид. Чувствуй себя как дома.
– Спасибо, но я же не курю сигар. Мне казалось, ты знаешь, Пауэл.
Деннисон загадочно улыбнулся:
– Знаю, конечно, но сначала внимательно посмотри, что там внутри.
Тид глянул в открытую коробку. Одной сигары там уже не хватало, и через образовавшуюся пустоту виднелась привычная зелень американских долларов. Он нерешительно вынул еще несколько сигар из верхнего ряда.
– Не трудись, Тид, – остановил его Пауэл Деннисон. – Я лично все тщательно пересчитал и положил обратно. Там ровно пять тысяч долларов. Сегодня утром я зашел в офис, чтобы кое-что доделать, и... и увидел это на моем письменном столе. В коричневой обертке, на которой карандашом было написано мое имя.
На лице Тида появилась широкая довольная ухмылка.
– Значит, мы все-таки заставили их волноваться!
– Выглядит все это откровенно грубым, но... но при этом, согласись, довольно ловким. Никаких следов, никаких доказательств... Никаких счетов, никаких расписок, никаких требований или даже просьб. Вообще ничего! Я просто должен молча положить эти бабки в свой карман, только и всего. И тем самым плавно оказаться у них на крючке!
Тид неторопливо провел указательным пальцем по краю коробки.
– Как же приятно будет вернуть все это законным владельцам!
– Да, я был уверен, тебе это понравится, Тид.
– Отправлюсь туда завтра же утром.
– Что ж, отлично, – произнес Пауэл тоном, означавшим, что вопрос закрыт и не требует дальнейших обсуждений... Затем выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда маленький сверточек в аккуратной яркой обертке и протянул его Тиду. – А это тебе от Деннисонов.
– Ну зачем, Пауэл? Вам совсем не обязательно было...
– Совсем не обязательно? Нам? Ты, наверное, шутишь, Тид! Ладно, давай иди в гостиную и открывай его там. Там, где это будут видеть мои девочки. Надеюсь, ты догадался не поужинать?
– Да, догадался.
– Это хорошо. Марсия будет очень довольна. А то она сильно переживала. Боялась, тебе не придется оценить ее старание. Ну а я тем временем приготовлю нам по паре отличных коктейлей. Специально для тебя, Тид. В честь твоего дня!
Не сговариваясь, они решили перенести «торжественный» ужин из более чем мрачной столовой на ярко освещенную кухню. Все еще не распакованный подарок лежал рядом с тарелкой именинника. Как только все расселись вокруг круглого стола, из соседней комнаты раздался громкий призывный крик Джейк. Марсия тут же выключила верхний свет, и в кухню был внесен торт с горящими на нем свечами. Тид набрал в легкие как можно больше воздуха и одним мощным выдохом постарался задуть все тридцать одну свечу. Но одна все-таки «устояла» и трепетно замерцала в темноте. Гарсия снова включила верхний свет, и все невольно заморгали от внезапно вернувшейся яркости... Тид развернул сверточек с подарком. В нем оказалась серебряная зажигалка. Очень и очень хорошая! И дорогая! Внимательно осмотрев ее, Тид вынул из кармана свою старую, потрепанную зажигалку, перегнулся через свой стул и, все-таки чуть поколебавшись, небрежным жестом молча выбросил ее в металлическую мусорную корзину, стоявшую под раковиной умывальника.
Марсия тихо подошла к нему, положила руку ему на плечо и, наклонившись, нежно поцеловала в щеку.
– С днем рождения, Тид! – Губы у нее были прохладные и мягкие.
Джейк тоже подошла к нему, но с другой стороны.
– С днем рождения, Тид! – торжественным тоном произнесла она, но голос у нее при этом заметно дрожал, а с глазами явно творилось что-то неладное. Ее руки обвились вокруг его шеи, внезапно набухшие губы с неожиданно страстной силой впились в его губы...
Тид тут же понял, что это совсем не тот поцелуй, которым обычно поздравляют друзей с днем рождения, что он слишком интимный, слишком уж затянувшийся и что этот поцелуй может полностью разрушить создавшуюся добрую, дружескую атмосферу. Ему надо немедленно прекратить его, но прекратить таким образом, чтобы никто не успел догадаться...
Он мягко, но с силой отодвинул девушку от себя. Заметившая все это Марсия нервно хихикнула. Джейк выпрямилась, в упор на него посмотрела, причем все с тем же необычным выражением в глазах.
– Может, тебе лучше пойти спать, Джейк? – чересчур игривым тоном поинтересовался Пауэл.
Марсия не сводила с них внимательных, все подмечающих глаз.
– Да, наверное, – как ни в чем не бывало, совершенно невинным тоном согласилась Джейк, однако не отводя пристального взора от Тида. – Завтра ведь рано утром в школу, разве нет? А на торте слишком уж много этих чертовых свечей, разве нет? Зато...
– Джейк! – резко перебил ее отец.
Она демонстративно разболтанно-вихляющей походкой пошла к кухонной двери, на секунду остановилась в проходе, вызывающе посмотрела на них, затем подчеркнуто скромно опустила глаза и смиренным тоном произнесла:
– Спокойной вам всем ночи.
Пока окончательно не стих скрип лестничных ступенек и громко не хлопнула дверь ее спальни, никто не произнес ни слова.
– Да, трудная девочка, ничего не скажешь, – тяжело вздохнул Пауэл.
Марсия поставила локти на стол, опустила на сжатые кулачки головку.
– Ей кажется, что она в тебя влюблена, Тид, – пояснила Марсия. – В последнее время Джейк сама не своя. Раньше с ней такого не происходило.
«Хорошо, что все наконец-то стало явным и открытым», – с огромным облегчением подумал Тид.
– Да, меня это ставит не в самое удобное положение, – отозвался он.
– Я знаю, знаю, – кивнула Марсия.
– При чем здесь неудобное положение? Что это еще за неудобное положение? – требовательно поинтересовался Пауэл.
– Папа, ну неужели тебе не ясно? Неужели ты ничего не замечаешь? – нетерпеливо заметила Марсия. – Если он смеется над ней или говорит с ней слишком строго, она тут же делает что-то ужасно глупое или ужасно нелепое. Если же он, наоборот, поступает так, что ей кажется, будто он ее поощряет, она делает то же самое, только еще хуже! Пока у нее не пройдет это, Тиду придется все время ходить по острию бритвы.
Тид, полуобернувшись, бросил на нее короткий, полный искренней признательности взгляд.
– Ладно, осталось совсем немного до окончания школы. Летом она будет работать в лагере, ну а потом, в сентябре, уедет в колледж, – попытался успокоить их Пауэл.
– Папа, для нас от октября до июня всего несколько коротких месяцев, а для Джейк – все равно что несколько долгих лет.
– Хорошо, хорошо, я с ней поговорю... Завтра же, – тяжело вздохнув, пообещал отец.
– Нет, нет, ради бога, не надо, папа, а то будет еще хуже! – воскликнула Марсия.
Позже, когда вся посуда была перемыта и поставлена на место, Пауэл Деннисон, кашлянув, сделал очередную из своих неуклюжих попыток «как бы случайно» оставить Тида и Марсию вдвоем.
– Проводи его, пожалуйста, доченька. Тид, завтра, как только вернешься на работу, немедленно свяжись со мной, хорошо?
Тид и Марсия неторопливо вышли на переднее крыльцо. На улице стояла приятная ночная прохлада. Марсия, сложив руки на груди, как бы защищаясь от холода, облокотилась о боковую стойку. Он остановился совсем рядом, плотно зажав под мышкой заново обернутую плотной коричневой бумагой сигарную коробку.
– У тебя, кажется, совсем неплохо получается, – после небольшой паузы как бы невзначай заметила Марсия.
– О, ты имеешь в виду Джейк? Ошибаешься. Я вообще ничего не делаю. Она ведь еще совсем ребенок, ты же знаешь.
– Нет, она уже далеко не ребенок, а взрослая, в каком-то смысле даже слишком взрослая девушка, Тид, – вроде бы равнодушным тоном возразила Марсия.
Падающий на ее бледные волосы отдаленный уличный свет делал их похожими на застывший серебряный дождь или на отражавшиеся в стремительном потоке горного ручья лучи горделивой луны...
– Спокойной ночи, Марсия. Еще раз большое спасибо, что не забыли про мой день рождения.
– Спокойной ночи, Тид. Удачи тебе!
Выезжая на основную дорогу, он бросил невольный взгляд на их дом: Марсия все еще неподвижно стояла на крыльце, опершись бедром о деревянное перильце, по-прежнему со сложенными на груди руками, почему-то слегка наклонившись вперед... По какой-то ничем не объяснимой причине ей всегда удавалось вывести его из себя. Она была словно прозрачный, кристально чистый лед, сковавший зимний ручей, под которым, если повнимательнее приглядеться, можно было увидеть бурлящий поток. Да, семь лет, которые Марсия совсем одна ведет хозяйство всей семьи, очевидно, просто так не прошли...
Иногда ответственность такого рода делает с девушками вроде нее в высшей степени странные вещи. Ведь после смерти матери их «дом» мог просто-напросто рухнуть! Пауэл Деннисон с его фанатичной преданностью работе и долгу, совсем еще маленькая Джейк с ее страстью к диким выходкам... И ему и ей просто необходима была определенная стабилизирующая сила, какая-то точка опоры, на которую можно было рассчитывать в любое время, в любом деле. И Марсия стала той самой опорой, пожертвовав при этом собственной свободой и даже важнейшей частичкой собственного \"я\"!
Главная опасность добровольного мученичества во всех его формах, как хорошо было известно Тиду, заключалась в том, что со временем «жертве» это вполне могло понравиться, что Марсии это, возможно, уже по-своему начало нравиться, что она уже начала ценить глубокую жалость к самой себе куда больше, чем утраченную степень свободы.
И снова, как и раньше, ему на память невольно пришла очаровательная Ронни давно минувших дней. Ронни, которая никогда не могла ждать, Ронни – дейтонская жена страхового агента. Он прекрасно понимал, насколько глупы и напрасны любые надежды на то, что она будет хоть чего-то ждать. Чего-чего, а уж этого в ней не было вообще. Даже следов, даже малейших намеков! Все, что угодно, – даже война была для нее куда лучше, чем любое ожидание...
Итак, некий маленький темненький человечек ловко подобрал ее приблизительно через месяц после отъезда Тида. Теперь Ронни, его ни с чем и ни с кем несравненной Ронни следовало ожидать два возможных развития событий: либо кто-то женится на ней и намертво привяжет цепями бесконечной череды беременностей и родов, либо она станет на путь бродяжничества – и совсем не потому, что в ней сидит некое генетическое зло или вульгарная примитивность, а в силу непреодолимого внутреннего ощущения того, что время, ее время безвозвратно уходит и существует один, только один способ остановить его, так или иначе, заставить хоть ненадолго задержать свой неумолимо-безжалостный бег... Все принятые объяснения причин и возможных последствий нимфомании Тиду, само собой разумеется, были прекрасно известны, но ни одно из них совершенно не подходило к Ронни. У него в мозгу нередко возникал ее значимый символический образ: крошечная обнаженная Ронни, отчаянно крича, бежит по узкой, совершенно пустой улице мимо роскошных витрин и рекламных щитов, призывающих ее пахнуть лучше, выглядеть «сочнее» и быть «вкуснее», а за ней, отвратительно сопя и громко топая ножищами, несется неутомимый монстр с часовым циферблатом вместо лица и мешком в руках, в котором полно маленьких омерзительных свертков со старческими морщинами, седыми волосами, варикозными венами, дряблыми кусочками кожи... В стране, где молодость считается синонимом счастья, озабоченные этим женщины без малейших колебаний выбрасывают на ветер бесчисленные миллиарды долларов только для того, чтобы, несмотря ни на что, обмануть безжалостную стрелку часов, чтобы доказать себе и другим – календарь бессовестно врет!.. Продолжая играть в старую-престарую игру «Что могло бы быть, если бы...», Тид отправился спать. И сразу же в его сон вошла несравненная Ронни, неся в руках маленькое деревянное портмоне в форме изящного гробика, а стоявшая на его крышке серебряная свечка была не чем иным, как весьма элегантным тюбиком губной помады...
~~
На следующее утро, ровно в девять тридцать, Тид свернул на подъездную дорожку дома Лонни Раваля в районе Роман-Хиллз, одного из наиболее престижных пригородов Дерона. Слегка поднимающаяся вверх дорожка вела к овальному развороту, сразу за которым виднелся гараж, рассчитанный на три машины и античного вида фонарный столб на симпатичной, но прямо-таки крошечной зеленой лужайке.
Из боковой двери дома вышел небольшого росточка темноволосый человечек в белоснежном пиджаке и с рыбьим лицом. Встал в проеме двери, оглядываясь вокруг и ожидая, когда Тид подойдет к нему.
– Доброе утро. Я хотел бы поговорить с господином Лонни Равалем.
– Он там, на заднем дворике. Что в этой коробке?
– Сигары. Я...
– Я знаю, кто вы такой, кем и где работаете, Морроу. Он там, на заднем дворике.
Тид неторопливо обошел вокруг гаражей, бросил внимательный взгляд назад – белоснежный пиджак с рыбьим лицом следовал за ним на расстоянии метров в пятнадцать – двадцать, не больше.
Лонни Раваль стоял на траве лужайки, практически сразу же за гаражами, с железной клюшкой для гольфа в руках. У ног – сетка, полная белых мячиков. Это был загорелый, среднего роста мужчина с широкими и заметно сильными плечами. Темноволосый, с совершенно невыразительной внешностью, за исключением иссиня-черных глаз, обрамленных густыми шелковистыми ресницами, влажных, откровенно зовущих...
Увидев Тида, он улыбнулся:
– Привет, привет, дружище! Рад, очень рад тебя видеть... Спасибо, Сэм, все в порядке, можешь возвращаться назад.
Белоснежный пиджак с рыбьим лицом молча, не произнося ни слова, повернулся и пошел назад к дому.
– Как видишь, тренируюсь. Хочу получше отработать верхнюю амплитуду и обратное вращение, – с готовностью объяснил Раваль Тиду. – Вот смотри. – И тут же продемонстрировал, это, сделав сильнейший удар по стоявшему на подставке мячику, который стремительно полетел по очень низкой дуге.
Метрах в пятидесяти вниз по склону ногастая жгучая брюнетка в слишком открытом бледно-розовом купальном костюме наклонилась над упавшим мячиком, подняла его и положила в висевшую у нее на руке холщовую сумку. Весь ее вид, включая ленивую походку, говорил, как ей все это надоело.
– Ну и что, черт побери, по-твоему, я делаю не так, Тид?
Тид прошел и встал за его спиной.
– Давайте попробуем еще разок, мистер Раваль.
– Слушай, сколько раз мне просить тебя называть меня Лонни, а?
Он тщательно выбрал из кучи еще один мячик, аккуратно установил его на подставке, изо всех сил размахнулся... Увы, результат оказался точно таким же.
Подобрав мячик, девушка в открытом купальнике крикнула:
– Сколько можно, Лонни? Я уже устала!
– Давай, давай, подбирай! – отозвался тот и пожал плечами.
– Попробуйте ставить мячик чуть дальше от правой ноги, – посоветовал ему Тид. – Вы очень стараетесь как можно сильнее «выбить» его вперед, а надо, чтобы сама клюшка выбивала мячик, но не вперед, а вверх! Для начала попробуйте представить себе, что вы бьете по низко летящему «плоскому» мячу!
Лонни, хмыкнув, все-таки попробовал. Мячик взвился высоко в небо, упал и, не имея поступательной инерции, тут же остановился.
– Ух ты! – радостно воскликнул Раваль.
Со следующим мячом вышло то же самое. И с несколькими после него тоже.
– Слушай, я плачу пятнадцать баксов в час этому придурку из клуба, который называет себя «самым элитным тренером по гольфу», а ты всего за три минуты научил меня в два раза большему, чем он за два-три часа!
– Лонни, Лонни! – снова донесся до них слабый голос девушки снизу склона.
– Да заткнись же ты, наконец! – крикнул он ей в ответ, поставил еще один мячик на подставку, размахнулся и изо всех сил ударил.
Девушка продолжала стоять на старом месте, и Тиду хватило одного взгляда, чтобы понять: она не видит полета мяча...
– Поберегись! – изо всех сил крикнул он ей.
Но единственное, что она успела сделать, – это, как бы защищаясь, поднять вверх руки и отпрыгнуть... прямо под стремительно летящий мячик, который отскочил от ее темноволосой головы с громким, в тот момент казалось, оглушительным звуком «тук»!
Жгучая брюнетка в весьма открытом бледно-розовом купальном костюме медленно осела на землю, бессильно опустив руки по бокам. Лонни же, наоборот, начал кататься по траве, держась за живот и издавая странные хохочущие звуки.
– Господи! Смешнее я в жизни... ничего не видел!.. Это же надо так...
Тид торопливо спустился вниз по склону. Девушка сидела там с перекошенным от боли лицом, держась обеими руками за голову. А в короткие перерывы между звуками почти истерических рыданий издавала такие грязные, подзаборные ругательства, что казалось, зеленая трава увянет по меньшей мере метров на пятьдесят-шестьдесят вокруг! Подбежав к ней, Тид сел на корточки рядом.
– Жаль, я не успел крикнуть вам чуть раньше. Простите.
Брюнетка, взглянув на него, медленно отняла руки от головы.
– Это была... совсем... не ваша... вина. – Ее красивые губы при этом заметно дрожали. Она перевела взгляд куда-то мимо него, и Тид тут же услышал шаги подходившего к ним Лонни. Ее брови нахмурились. – Черт тебя побери, Лонни! Мало того что мне приходится бегать за твоими мячиками, как бездомный мальчишка при гольф-клубе, в довершение всего ты еще изо всех сил трахаешь меня одним из них прямо по голове!
– Для начала, дорогуша, будь любезна, заткни свою вонючую пасть и постарайся больше ее не раскрывать, ладно? Возражений, надеюсь, нет? – почти не повышая голоса, произнес Раваль.
Весь гнев и задор моментально слетели с ее лица, будто их только что стерли мокрой тряпкой. Лонни взял ее за верхнюю часть правой руки, помог встать на ноги. Тид заметил, как уголки ее рта заметно побелели от какого-то непонятного страха.
– Познакомься с мистером Тидом Морроу, дорогая, – уже совершенно другим тоном сказал Раваль. – Мистер Морроу, позвольте представить вам мою секретаршу мисс Алис Троубридж.
– Здравствуйте, мистер Морроу, – все еще слегка дрожащим голосом произнесла брюнетка.
– Итак, сегодня ты была на редкость неуклюжа, дорогая, не так ли?
– Да, да, мистер Раваль, вы правы. Простите.
– Хорошо, тогда тебе лучше пройти в дом, дорогая, и принять пару таблеток аспирина.
Он отпустил ее руку. При виде глубоких и, видимо, очень болезненных вмятин, которые его сильные пальцы оставили на ее нежной оливковой коже, Тид невольно поморщился. Девушка пошла вверх по холму – великолепные загорелые ноги, прямая спина, низко опущенная голова, – но массировать свою правую руку начала, только дойдя почти до гаражей.
– Это как, чисто дружеский визит или... – поинтересовался Раваль, когда она скрылась из вида.
– Вряд ли. Просто личный врач мистера Деннисона настоятельно требует, чтобы он прекратил курить сигары.
– Ну и что бы, интересно, это могло означать? Звучит совсем как одна из тех самых остроумных штучек, которые значат что-то совсем не то, что вроде бы означают, так ведь?
– Вот сигары, которые вы ему прислали, мистер Раваль. Те самые. – Он протянул ему коробку в коричневой бумажной обертке.
– Я ему прислал? Я? – Удивление Лонни было уж слишком искренним. Он взял коробку, покачал ее вверх-вниз, как бы определяя на вес. Затем решительно произнес: – Нет, нет, здесь наверняка какая-то ошибка.
– Особенно если учесть пять штук баксов, прилагаемых к подаренным сигарам? Лонни, зачем же дурить нам с мистером Деннисоном головы? Ведь все равно бесполезно.
Раваль усмехнулся:
– Ладно, пойдем в дом, там и поговорим.
– Да, но говорить-то особенно не о чем.
– Черт побери, Морроу, мне всегда казалось, у нас с вами общие интересы! Разве нет?
Тид пожал плечами:
– Ладно, Лонни, как вам будет угодно. Пойдемте. Куда прикажете?