Джон Д. Макдональд

В плену подозрений

Посвящается светлой памяти Джозефа Томпсона Шоу

Глава 1

Я проснулся с ощущением полной дезориентации в пространстве, невольно возникающим, когда спишь не в своей постели, в незнакомой комнате, к тому же слишком маленькой и непривычно тихой. Мне потребовалось несколько томительных секунд, чтобы вспомнить: это же «Светлая заря», яхта Джорджа Тарлесона, которую я позаимствовал у него вчера, в субботу днем, якобы для того, чтобы порыбачить. На самом деле мною владело почти непреодолимое желание оказаться как можно дальше от неимоверно шумной, «балдежной», как любил говорить Тарлесон, вечеринки, которую он собирался устроить вечером.

Мой собственный, относительно небольшой коттедж на побережье Индиан-Рокс стоял всего в нескольких десятках метров от его огромного дома. Когда четыре года назад я его покупал, то думал в основном о веселой, беззаботной жизни... и получил ее сполна! В течение первого года мне все это представлялось просто замечательным: участники менялись, но сам праздник продолжался, казалось, вечно. В последующие два года вечеринки стали заметно короче, хотя оставались такими же бурными и шумными, но мне они особенно не досаждали. А вот на четвертый год терпеть их стало, откровенно говоря, почти невыносимо, теперь я старался под любым предлогом оказаться от них как можно дальше.

Поэтому вчера попросил Джорджа позволить мне воспользоваться его крытой яхтой и тут же отчалил — как раз вовремя, чтобы избежать встречи с загорелой девицей в крошечном бикини, которая почему-то решила, что мне очень хочется взять ее с собой в море. Увы, ей пришлось в гордом одиночестве стоять на мокром пирсе, с тоской наблюдая, как предмет ее вожделений медленно, но неотвратимо исчезает из виду.

Тихо радуясь своему добровольному одиночеству, я на всех парах направился на север и уже ближе к закату оказался в уединенном заливе совсем рядом с Дунединскими островами, надо заметить весьма элегантно обрамленными мангровыми деревьями, где встал на якорь — впрочем, достаточно далеко от берега, чтобы случайно не оказаться по соседству со всякого рода кровососущими насекомыми... Итак, настало прекрасное апрельское воскресенье. Я проснулся после долгого и глубокого сна, встал, натянул любимые плавки и поднялся на палубу. День выдался на редкость тихий и какой-то — как бы это пообразнее сказать? — вот: серо-серебряный! Из чистой, глубокой воды то и дело весело выпрыгивала кефаль, оставляя после себя расходящиеся круги. Я подержался за поручень на корме яхты, чтобы установить равновесие, а затем решительно нырнул. Прохладная вода сразу же смыла с меня последние остатки сна. Я на полной скорости поплыл по направлению к берегу, а когда наконец выдохся, остановился и перевернулся на спину. Отсюда «Светлая заря» казалась бело-голубой игрушкой, неподвижно застывшей на зеркальной поверхности залива. В этом году, как, впрочем, и раньше, я загорел почти до цвета вощеного красного дерева, а брови и волосы стали совсем белыми. Но если раньше это было всего лишь видимостью здоровья, скрывающей либо истинное и довольно постоянное состояние тяжелого похмелья, либо невольно царапающее душу недовольство самим собой, то теперь я снова вернул свою былую форму, что приносило мне определенное внутреннее удовлетворение, особенно на фоне совсем не желанных, но тем не менее почему-то все чаще и чаще возникающих угрызений совести.

Ведь основным нашим занятием были те самые вечеринки, на которых гости Мидж и Джорджа Тарлесон от безделья придумывали и с жаром обсуждали различные, по их искреннему убеждению, серьезные, деловые проекты, такие, как, например, строительство новой веранды, или поездка в Нассау, или даже устройство выставки «беспредметных произведений искусства». Впрочем, я тоже, особенно когда считал себя значительно выше всех остальных или испытывал к ним непонятное чувство презрения, придумывал себе какое-нибудь «стоящее занятие» — такое, как, скажем, отделка фасадных окон моего коттеджа или замена колышков невысокой ограды. Кроме игр и развлечений, других дел у нас просто не было. Я получил совсем неплохое наследство — ни много ни мало, а целых восемь тысяч акций нашей семейной компании «Дин продактс», на которые годовые дивиденды, как правило, составляли минимум восемь долларов за акцию!

В свое время я поведал Мидж о моих душевных переживаниях более чем достаточно, чтобы она страстно захотела как можно быстрее меня чем-нибудь излечить, и одним из таких лекарств, по ее твердому убеждению, могла стать женитьба. Однако, к ее глубочайшему разочарованию, моими подружками, как правило, становились загорелые, спортивного вида пляжные девушки, которые отдавали явное предпочтение неформальным и, значит, достаточно необременительным отношениям. Что меня тоже вполне устраивало.

Что ж, моя великая американская мечта стала реальностью — деньги и безделье! Но вместе с этим пришло непонятное и, увы, неистребимое чувство собственной вины. Ощущение нередко было такое, будто меня молча обвиняют в совершении какого-то необъяснимого преступления. Наверное, мои приятели, особенно когда оставались одни, испытывали такие же чувства. Отсюда и все наши непрерывные бурные вечеринки. Отсюда и смутный душок гниения... Мир необратимо катился в какую-то неизвестную пропасть, а мы сидели на песочке у прекрасного лазурного моря, безмятежно играя в милые сердцу дворцы и куличики. На фоне этого гнетущего чувства внутренней тревоги одиночество, которое я сам себе устраивал со все учащающейся регулярностью, безусловно, имело свои положительные стороны — один во всем мире, и только стремительно мечущиеся в небе чайки пронзительно кричат что-то свое да серые скаты внезапно выпрыгивают из водной глади и с шумом плюхаются обратно в море.

Уже подплывая назад к «Светлой заре», я вдруг услышал едва различимый гул мотора и бросил внимательный взгляд в сторону канала. Оттуда в моем направлении на всей скорости неслась моторная лодка. Я поднялся на корму яхты и, слегка прищурившись, разглядел пятиметровый, сделанный из красного дерева корпус стосильной лодки Джиггера Келси. За штурвалом стоял сам Джиггер, а рядом сидели две женщины. Одна из них приветственно помахала мне рукой — это была Мидж.

На какое-то мгновение у меня в душе шевельнулось чувство непонятной тревоги, почти суеверное ощущение того, что случилось нечто ужасное, но оно исчезло так же быстро, как и появилось. Я не пришел на вечеринку, поэтому Мидж, очевидно, решила хоть как-то скрасить мое одиночество. Меня практически наверняка ждали захваченный ими с собой ром, вкусные бутерброды с ветчиной и тунцом и максимально полный отчет о веселье, которым мне так и не удалось насладиться.

Джиггер не без показной элегантности сделал крутой вираж, резко убавил обороты мотора, плавно причалил к борту яхты и схватился рукой за кормовой поручень.

— Нелегко же оказалось тебя найти, Гев, — с белозубой ухмылкой произнес он. — Ты хоть когда-нибудь связываешься по рации с берегом?

Я честно попытался изобразить самую искреннюю радость при виде друзей. Вторая девушка, с потерянным взглядом красивых серых глаз, лишь бросила на меня мимолетный отсутствующий взгляд и продолжила молчаливое изучение широких загорелых плеч Джиггера.

— Как вам удалось меня найти?

— Мы сделали по радио общий вызов, и одно чартерное судно сообщило, что видело «Светлую зарю» стоящей здесь на якоре, — охотно объяснил Джиггер.

Я хмуро посмотрел на Мидж:

— Общий вызов?

Она ловко перепрыгнула с катера на палубу яхты, демонстративно проигнорировав мою протянутую руку. Высокая, худая, с копной густых темных волос и неизменно бледным лицом, цвет которого не в силах было изменить даже палящее флоридское солнце, Мидж всегда выглядела довольно нелепо в своих небрежных, но при этом весьма претенциозных пляжных одеждах.

— Большущее спасибо, Джиггер, — коротко поблагодарила она.

Джиггер в ответ шутливо по-военному отдал честь, оттолкнулся от яхты, плюхнулся на сиденье рядом с девушкой, и его мощная резвая моторка красиво заскользила по водной глади. Вода за кормой искрилась, превращаясь в белый волновой шлейф, неторопливо огибавший красный сигнальный буй у самого входа в канал.

— В чем, собственно, дело, Мидж? — Я протянул ей сигарету. — Джорджу срочно понадобилась «Светлая заря»?

— Да нет. Просто с твоей стороны было не очень-то любезно вот так взять и исчезнуть. Кстати, Гев, в последнее время ты все чаще и чаще ведешь себя как самый настоящий рак-отшельник.

— И ты проделала весь этот путь специально для того, чтобы сообщить мне об этом?

Она присела на низенький стульчик для рыбной ловли, высоко подняла правое колено и обхватила его руками.

— Нет, не только для этого.

— Тогда, похоже, тебе захотелось поиграть в загадочную женщину, — как бы отмахиваясь от очевидной чепухи, произнес я нарочито небрежным тоном.

Уж кого-кого, а Мидж я знал очень хорошо. И знал, что чем интереснее новости, тем дольше придется их из нее вытаскивать. Все это каким-то странным образом вполне увязывалось с внезапным и острым чувством страха, которое я вдруг испытал при виде моторной лодки Джиггера.

Почему-то я подумал о моем брате Кене и снова испытал чувство вины. Нет, не той старой вины за то, что четыре года назад бросил его, а какой-то совершенно иной, новой. Вначале его письма были довольно сдержанными, холодными, затем постепенно стали какими-то странными, полными неясных намеков на проблемы с заводом, женой... При этом никогда ничего определенного или хотя бы положительного.

Впрочем, в последних письмах появилась еще одна очевидная странность: все они были полны воспоминаниями о тех старых добрых временах, когда мы еще не разошлись. Например, как мы ходили на озеро искать пропавшую дочку Гаррисона и потерялись сами... Он будто пытался восстановить теплоту наших былых отношений. Конечно, ко всему этому можно было отнестись весьма и весьма скептически, но факт оставался фактом. Такие вещи нельзя в себе вот так просто взять и убить.

Мидж с подчеркнутым вниманием изучала дымящий кончик своей сигареты. Я, с трудом скрывая нетерпение, ждал, когда она наконец-то соизволит заговорить.

— Послушай, Мидж, ведь рано или поздно ты все равно не выдержишь. Лично мне спешить некуда. У меня впереди целый день.

Она недовольно скривилась, но все-таки заговорила:

— Тебя ждет один человек. Говорит, это очень важно. На вид редкий зануда. Меня, похоже, принял в штыки. Его зовут Лестер Фитч.

— Фитч?!

Это имя повергло меня в состояние близкое к самому настоящему шоку! Какого черта Лестер делает во Флориде? Что он здесь забыл? Неужели решил провести тут отпуск или... или приехал специально, чтобы повидаться со мной? И то и другое казалось просто невероятным. Лестер целиком и полностью принадлежал к миру, с которым я давным-давно расстался. Расстался навсегда!

— Он говорит, это очень важно, и, чем бы это ни было, мне кажется, телефонный звонок касался того же самого, — добавила она.

— Возможно, мне следует узнать и об этом, — с подчеркнутым спокойствием сказал я.

— Звонили по междугородному из Арланда. Вчера. Сразу после того, как ты украдкой убежал от нас на «Светлой заре».

— Я и не думал убегать. Тем более украдкой. Яхту мне одолжил сам Джордж. Ну и кто звонил?

— Я сняла трубку и объяснила, что с тобой невозможно связаться и мы не знаем, когда ты вернешься. — Она сделала свою знаменитую мелодраматическую паузу, а затем со значением сообщила: — Звонила жена твоего брата, Геван.

Не расскажи я тогда Мидж обо всем этом-, возможно, мне и удалось бы сохранить невозмутимое выражение лица. Впрочем, может, и нет. Даже сейчас, четыре года спустя, все произошедшее тогда оставалось слишком близким, слишком живым, слишком ранящим... Мне пришлось отвернуться, и это само по себе красноречиво показало ей именно то, что она и хотела видеть, подтвердило все ее подозрения и заставило меня отнестись к ней как к непрошеному, совершенно нежелательному гостю.

Известие о звонившей мне Ники действительно поразило меня, будто удар острым ножом. Итак, Ники позвонила, а Лестер Фитч даже прибыл лично. Что это, новый оригинальный трюк в старой как мир игре с целью заставить меня вернуться в компанию и к той самой жизни, которая казалась мне полностью лишенной смысла и абсолютно невозможной? Нет, здесь что-то не так. В такое трудно, просто невозможно поверить. Ники никогда не приняла бы участия в подобных играх, если... если только, конечно, по каким-то никому не ведомым причинам не изменила своего решения. Меня снова стал охватывать ужас, который я вдруг испытал при виде несущейся на полной скорости моторной лодки Джиггера.

Мидж незаметно подошла ко мне и положила холодную руку на мое плечо. Не имея достаточно своего собственного тепла, она тем не менее отчаянно в нем нуждалась и достигала этого, всеми правдами и неправдами вовлекаясь в эмоциональные проблемы других. Моя беда тоже не являлась для нее секретом, и мне стало искренне жаль, что когда-то, не подумав, я поделился с ней самым сокровенным, тем более что теперь она, похоже, даже и не собиралась хоть как-то скрыть своего назойливого интереса к моей персоне.

— Этот Фитч не захотел мне сказать, что ему надо. Просто без конца повторял, что это очень важно, Геван. Не захотел воспользоваться и катером Джиггера, поэтому я пообещала, что сама тебя привезу. Он прилетел самолетом только сегодня утром. То есть отправился в путь, когда они поняли, что по телефону с тобой связаться нельзя.

— Становись к штурвалу, Мидж, а я подниму якорь. Отплываем.

Когда я, перебирая руками мокрый трос, поднимал якорь, до моего слуха донеслось сначала визгливое подвывание стартера, а затем рев мощных моторов. Я, как мог, очистил якорь от налипшей грязи и закрепил его на привычном месте на носу яхты. Тем временем Мидж медленно развернула «Светлую зарю» и направила ее прямо к каналу.

Я спустился вниз, переоделся в рубашку и джинсы, а когда снова поднялся на палубу, яхта уже поворачивала в открытое море.

— Думаешь, они хотят, чтобы ты к ним вернулся? — спросила Мидж.

— Не знаю. Они давным-давно прекратили просить меня об этом.

— Но может, тебе все-таки лучше к ним вернуться?

— Слушай, Мидж, здесь так здорово и весело... Ну кому же захочется уезжать отсюда?

— Зря шутишь, Гев! Ты не хуже меня знаешь, в чем дело. Ты сильно, даже слишком сильно захандрил. Пытался справиться со своим горем, перепробовал все возможные способы, а теперь сдался и вот, похоже, начинаешь впадать в самую настоящую депрессию.

Я бросил взгляд в ее темные, жадные на любые новости глаза и попутно заметил высунувшийся от нетерпения кончик языка. Да, это ее мир...

— Когда-то, Мидж, я был настолько глуп, что непростительно много рассказал тебе о своей жизни. Но я не «мыльная опера» для ублажения твоего непомерного любопытства.

Мидж только слегка улыбнулась.

— Боюсь, тебе вряд ли удастся вывести меня из себя, мой друг, — твердо и уверенно заявила она. — Даже и не мечтай об этом.

Я сошел с мостика и встал на корме, молча наблюдая за белыми пенящимися бурунчиками от винта уже набравшей ход яхты. Повторять Мидж, а тем более самому себе, мое отношение ко всему случившемуся было просто бессмысленно. После смерти моего отца мне волей-неволей пришлось взять управление всеми делами нашей семейной компании в свои руки. В тот момент я был слишком молод — молод и неопытен — для такого рода работы, но, оказывается, иногда, когда требуется расти предельно быстро, это, как ни странно, становится вполне возможным. Вероятно, два года в Гарвардской школе бизнеса все же не прошли даром, хотя теория — это теория, а практика — это практика. К сожалению, в Гарварде до сих пор не учат тому, как надо должным образом реагировать на действия работников, которых в свое время нанимали твой отец и твой дед. Для них ты не более чем молокосос, выскочка, засранец, подставить которому подножку им доставит только искреннюю радость.

Сначала меня все это сильно пугало, но я не сдавался, упрямо вставал каждый раз, когда меня швыряли вниз, и однажды все-таки настал момент, когда я вдруг понял, что мне все это очень и очень нравится. Наверное, в конечном итоге нравится все, что ты научился делать как надо. Ведь рано или поздно невольно познаешь: самое важное не сырьевые материалы, не производственное оборудование, не ряды современнейших машин, а люди, из которых ты, как из сырой глины, шаг за шагом лепишь свою команду, делаешь их неотъемлемой частью всего производственного процесса... и себя самого. Тогда остальное, как бы само собой, становится все легче и легче. В первое время ботинки казались слишком большими, шаги — слишком широкими, но затем я все-таки приспособился, и мы начали получать прибыль, что было вдвойне приятно, поскольку стало по-своему достаточно объективным мерилом моего личного успеха на этом совершенно новом и безумно сложном для меня поприще.

Затем в мою жизнь неожиданно вошла Ники, сделав ее по-своему восхитительной и желанной. Она должна была стать моей женой, родить мне кучу детей, и мы все вместе стали бы счастливо жить в большом, теплом, светлом, наполненном чистой и вечной любовью доме.

Работа и женщина. Никакая работа сама по себе не может быть и средством, и целью. У каждого человека всегда должен быть кто-то, с кем он может делиться своими маленькими победами, удачами или неудачами, кто неизменно будет его самым терпеливым и благодарным слушателем!

Но не далее как всего тысячу двести вечеров тому назад я шел по мокрой от недавнего дождя улице к ее дому, шел торопливо, с бьющимся от волнения сердцем, как всегда случалось со мной от предвкушения скорой с нею встречи. Я вошел, нет, скорее вбежал в дом, даже не думая позвонить в дверь или как-либо иначе известить о своем приходе, что совсем не означало ни преднамеренного коварства, ни даже самой заурядной бестактности, а объяснялось всего лишь простым нетерпением поскорее ее увидеть.

Я, очевидно, застал их врасплох, поскольку то, что предстало моему взору, показалось мне каким-то нереальным сюрреализмом: она стояла на цыпочках в сильных руках моего родного брата, сжимавших ее красивое, зрелое тело, и тянулась своими полураскрытыми от желания губами к его... Услышав мое сдавленное восклицание, Ники медленно повернулась ко мне с видом ничего не понимающей и крайне недовольной девушки, которую — какая наглость! — так некстати оторвали от столь приятного поцелуя.

В конце того самого месяца мы собирались пожениться...

Бывают картины, которые надолго и с особой яростью отпечатываются в памяти — как правило, либо очень радостные, либо крайне удручающие. Я до сих пор отчетливо вижу его руки на ее груди и то, как она, спотыкаясь, отлетела в сторону, когда я резко оттолкнул ее, чтобы ударить брата, взгляд его немигающих глаз, глаз очень сильного человека, даже не пытающегося увернуться или блокировать удар, который до крови разбил ему рот. И при этом никаких воспоминаний о том, что я им тогда сказал, прежде чем выбежал на улицу, и как, забыв о своей стоящей рядом машине, под проливным дождем добирался до собственного дома...

После недельных мучительных раздумий я понял: так продолжаться не может. Мне никогда не удастся приспособиться к роли по-настоящему сильного человека, который молча переносит любые удары судьбы и с головой отдается любимой работе, начисто забыв о потрясающей девушке, которую судьба сначала милостиво ему уготовила, а затем сама же безжалостно, более того, предательски отняла. Конечно, будь это кто-то другой, может быть, я как-нибудь и справился бы с постигшим меня горем, но Кен... Мы ведь были с ним так близки! Я всегда считал нас одним единым целым, одной абсолютно неразрывной командой, в которой каждый из нас органически дополнял другого: его практичность и методичное, упорное движение к поставленной цели всегда крайне плодотворно компенсировали мою импульсивность, мое извечное стремление сделать все сразу, как можно быстрее... и наоборот. Если бы ее у меня отнял кто-нибудь другой, мне, наверное, было бы куда проще его ненавидеть, а это отвратительное чувство только способствовало бы моей полной самоотдаче делам нашей семейной компании «Дин продактс», коей волей судьбы мне приходилось тогда управлять. Увы, в тот момент, когда мой брат украл у меня Ники Уэбб, он раз и навсегда лишил меня всякого удовольствия как от работы, так и от многого, многого другого.

Я просто молча ушел, и президентство компанией автоматически перешло к Кену. Вначале он часто писал мне письма с просьбой вернуться обратно. Потом письма стали приходить реже, но все равно рука, подписывающая их, для меня так и оставалась рукой, лежащей тогда на ее груди, рукой, которая вскоре после случившегося надела в церкви обручальное кольцо на палец Ники. Моей Ники!

Небольшой уютный коттедж на берегу моря в Индиан-Рокс стал для меня совершенно новым миром, и я делал все возможное, чтобы не допустить туда ничего, абсолютно ничего постороннего, что могло бы хоть как-нибудь заставить меня снова вспоминать, снова думать о прошлой жизни, о том, что могло бы со мной произойти. Конечно, если бы, если бы, если бы... Когда у меня по тем или иным причинам бывало дурное настроение, я невольно думал, что все это вызвано не более чем печальными воспоминаниями о тех трагических для меня событиях четырехлетней давности; когда же на небе сияло теплое и ласковое солнце, вокруг раздавался здоровый веселый смех наших молоденьких загорелых пляжных девушек, а из портативных радиоприемников лились сладострастные латиноамериканские мелодии, все казалось на редкость приятным, успокаивающим душу и желанным.

«Светлая заря» на всей скорости шла на север практически параллельно береговой линии. Погода, а вместе с ней и восприятие дня незаметно изменились: откуда-то совершенно неожиданно начали появляться сильные порывы ветра, вызывая на безмятежной до того поверхности водной глади белую пенящуюся рябь, а затем столь же неожиданно исчезали; гребешки на западе приобрели желтоватый цвет, как бы предупреждая о надвигающемся шторме. Здесь у нас день мог меняться в течение получаса совершенно независимо от научных прогнозов, боли в затылке, ломоты в костях и иных народных, то есть практически «безошибочных», методов определения, какую погоду следует ожидать в ближайшее время.

Я бросил взгляд на отвратительную желтую коробку — отель «Форт Хариссон» в Клиауотере, служивший для мореплавателей своеобразным, но достаточно надежным ориентиром, и вдруг, неизвестно почему, вспомнил о Лестере, о его вроде бы вполне естественном желании вернуть меня назад в компанию. В его последнем годовом отчете акционерам особо подчеркивалось растущее количество государственных контрактов, что неизбежно влекло за собой увеличение занятости, поставок ну и всего прочего. Короче говоря, без талантливого Гевана Дина им теперь просто не обойтись.

«Конечно же, ясное дело», — сказал я сам себе, решив не верить ни единому его слову.

Вместе с тем мне никак не удавалось убедить себя в том, что здесь что-то не то, абсолютно не то. Если не сказать больше...

— Знаешь, нам совсем не хотелось бы, чтобы ты уезжал отсюда, Гев, — неожиданно произнесла Мидж. — Ни Джорджу, ни мне. Ты же понимаешь.

— Спасибо, Мидж. Я и не собираюсь туда возвращаться.

— Ты только так говоришь, а я уже начинаю без тебя скучать, — поежившись, с нервным смешком произнесла она. — У нас ведь были по-настоящему хорошие времена, мы все были счастливы, разве нет?

— Что да, то да.

— Хотя, как мне кажется, в последнее время счастья становится все меньше и меньше.

Я промолчал. Далеко впереди «Светлой зари» большая группа начинающих рыболовов неистово тренировалась в забрасывании наживки в море со скоростью добротного пулемета. Чайки громко верещали и друг за другом пикировали за, так сказать, «дармовой» добычей. Залив, начинающий незаметно для новичков принимать угрожающий вид приближающегося шторма, грозно повышал свой обычный уровень. Суда одно за другим спешили побыстрее вернуться домой, к безопасности.

А я четыре, целых четыре года не слышал голоса моей Ники...

Глава 2

На фоне лазурного моря и солнечного пляжа Лестер Фитч в строгом темно-сером костюме, белой рубашке, однотонном галстуке, очках в роговой оправе и фетровой шляпе с маленькими полями казался пришельцем из другого мира. Неторопливо мы шли с ним по песчаной дорожке к моему дому.

В свое время, наблюдая за его добросовестными попытками изобразить из себя эдакого молодого, блестящего и преуспевающего юриста, общества которого все только и жаждут, я всегда испытывал по отношению к нему смешанное чувство жалости и легкого презрения. Хотя со мной он чувствовал себя куда как менее уверенно, впрочем, полагаю, и со всеми, кто помнил его еще по школьным годам. Не сомневаюсь, ему очень хотелось бы, чтобы никто никогда больше не вспоминал того прыщавого, вечно слезливого и неуклюжего подростка, который и существовал-то, похоже, только для того, чтобы его безнаказанно пинал практически любой кому не лень. С теми из нас, кто знал его таким, он изо всех сил старался быть исключительно юристом, и никем иным, однако эта маска время от времени упрямо с него спадала, выставляя напоказ во всей красе его вечную неуверенность и гнетущий страх.

Всего полчаса тому назад Фитч хмуро наблюдал, как я тщательно пришвартовываю «Светлую зарю», и выглядел при этом даже более неуверенным, чем обычно. Стараясь не показывать ему своего желания поскорее узнать причину его столь неожиданного и, похоже, весьма большого интереса к моей персоне, я нарочно делал все медленно, так сказать, «как положено». Когда же наконец закончил, он недовольным тоном пробурчал, что хотел бы побеседовать со мной, но не здесь, на пирсе, а в доме, и пошел за мной вверх по песчаной дорожке, выглядя здесь, в Индиан-Рокс, столь же неуместно, как, наверное, выглядели бы наши пляжные девушки в своих миниатюрных бикини дождливой осенью где-нибудь на Уолл-стрит в Нью-Йорке...

Войдя в свою уютную, отделанную кипарисовым деревом гостиную, я первым делом распахнул все окна, поскольку накануне перед отплытием плотно их закрыл, и теперь воздух в ней, естественно, был довольно спертым и сырым. Лестер присел на кушетку, поставил шикарный кожаный портфель рядом, а на него аккуратно положил фетровую шляпу. Затем скрестил ноги, не забыв при этом поправить складки на брюках. Во всех его движениях было что-то не то, что-то совершенно неправильное, хотя, как до меня дошло чуть позже, именно так он и должен был бы себя вести, пытаясь уговорить меня вернуться в компанию. Затем следовало ожидать фальшивого доброжелательства, потока пустых, ровно ничего не значащих слов о том, какое это милое местечко, как прекрасно я выгляжу, ну и всего такого же. Однако на этот раз, судя по всему, я ошибся — вместо показушного дружелюбия Фитч повел себя как адвокат в суде.

— Вчера вечером Ники пыталась связаться с тобой по телефону, Геван, — с ноткой непонятного осуждения произнес он.

— Да, мне говорили, как и то, что ты прилетел сюда на самолете. Может, сначала скажешь зачем?

Вместо ответа, Фитч снял очки и тщательно протер их белоснежным носовым платком. Без очков его глаза казались какими-то робкими и совершенно беспомощными. Обычно мне не составляло особого труда практически моментально догадаться, какую именно роль Лестер собирается сыграть, какую конкретно маску он выбрал из своего довольно скудного набора, но на этот раз его поведение меня даже несколько встревожило, так как время шло, а я так и не мог толком понять, что, собственно, ему будет от меня нужно...

Он снова надел очки, не забыв при этом виновато улыбнуться. Чувствуя, как внутри меня начинает нарастать какое-то непонятное раздражение, я нетерпеливо спросил:

— Давай ближе к делу! Что тебе надо?

— Геван... честно говоря... честно говоря, я просто не знаю, как тебе об этом... В общем, Кен умер, Геван.

Я медленно подошел к окну, обвел взглядом дорожку, ведущую к морю, песчаный пляж, маслянисто-серую рябь залива: там вздувались и тут же гасли небольшие волны, уже с белыми гребешками, ветер становился все свежее и свежее, в небе величаво парила стайка серьезных пеликанов, на берегу двое крепких, очень похожих друг на друга парней в темно-синих шортах — скорее всего, братьев — старательно отрабатывали стойку на руках...

Кендал мертв!

Одно слово, всего одно короткое тяжелое слово. И будто что-то с грохотом обрушилось вниз. И произвело совершенно неожиданный эффект. В мгновение ока превратило Кена из человека, которого я, как мне казалось, смертельно ненавидел, в моего любимого брата. Родного брата, ушедшего от нас в мир иной, когда ему не исполнилось даже тридцати одного года. Мертв. Это короткое слово мгновенно пробудило во мне воспоминания, которые я все эти четыре долгих года упорно гнал из своей памяти, стараясь думать о брате только как о человеке, подло, исподтишка укравшего у меня любимую женщину, как о человеке, который не вызывал и при всем желании не мог вызывать у меня ничего, кроме чувства злости и ненависти. Самой настоящей лютой ненависти!

И вот одного короткого слова оказалось вполне достаточно, чтобы это, казалось, вечное чувство испарилось. В памяти вдруг ожили картинки старых добрых времен — передо мной будто наяву предстало его горько рыдающее в окне лицо, когда меня увозили в школу, а он оставался, поскольку был еще слишком мал, но теперь ему не с кем было играть, строить шалаши, раскрашивать военные карты, охотиться на индейцев...

Я вспомнил тот страшный день, когда наш серый пони сбросил его со спины и он сломал себе левую руку, но по дороге до дому не проронил ни единой слезинки...

Эти воспоминания вызвали у меня острые угрызения совести за то, что в течение последних четырех лет я не написал ему ни одного, даже самого коротенького письма, и за то, что на прощанье разбил ему рот, а он даже не попытался сопротивляться. Если раньше я винил во всем только его одного, то теперь все изменилось. Я вдруг отчетливо понял, что это не он украл у меня Ники, а Ники украла у меня целых четыре года жизни моего младшего брата! И вот теперь я остался совсем один. Мать, отец, сестра, брат — все они уже на том свете. Сестра умерла, когда ей было всего семь, и единственное, что я о ней помнил, — это как она со всех ног бежала по лужайке, будто изо всех сил старалась подальше убежать от того рокового дня...

Много, слишком много смертей! Кен был последним, кого искренне волновало все, что со мной происходит, все, что доставляло мне радость или горе. Последние четыре года я старательно убеждал себя, что всей душой его ненавижу, но при этом даже не осознавал на редкость простой истины: сам факт его существования являлся животворной нитью, которая связывала меня со всем по-настоящему хорошим в моей жизни.

Парни в темно-синих шортах уже закончили тренировку и теперь неторопливо шли по песку, лениво перебрасываясь большим ярко-желтым пляжным мячом. Пожилая женщина в темном купальном костюме, наклонившись, стояла у самой кромки воды и перебирала выброшенные на берег волнами морские ракушки. Порывы ветра проникали и в дом, неся с собой запах моря и надвигающегося дождя.

Неожиданное прикосновение руки Лестера к моему плечу заставило меня вздрогнуть. Я повернулся, и он тут же убрал руку.

— Я... прости, я совсем не хотел сообщать тебе этого... все произошло как-то так сразу.

— Как это случилось?

— Знаешь, по всей видимости, какая-то нелепая случайность. — В его голосе явственно прозвучали нотки недовольства, может, даже гнева. — Это произошло сразу после полуночи в пятницу. Господи, Геван, сейчас кажется, будто прошла уже целая вечность! Они с Ники мирно поужинали при свечах, затем она отправилась спать, но еще не уснула, когда все это случилось. Кен, как обычно, совершал перед сном небольшую прогулку. Полиция считает, что он, сам того не ведая, застал врасплох вора или бродягу. Короче говоря, кто-то выстрелил ему в затылок. Он умер практически мгновенно.

Я в упор посмотрел на Лестера:

— В самый затылок?

— Да, в самый...

Нелепость, да и только. Такое всегда случается с незнакомыми людьми, о которых читаешь в газетах, невольно думая, что тебя это никак не касается, поскольку такое никогда не случалось с теми, кого ты знаешь.

— Когда похороны?

Лестер бросил взгляд на часы:

— Сегодня, часа через три. Поскольку желание прийти на похороны выразило довольно много работников компании, было решено сделать это сегодня. Ники, как ты понимаешь, конечно, в жутком шоке. Вообще-то этот несчастный случай всколыхнул весь город. У него же было немало друзей, Геван.

— Да, знаю, — сказал я, садясь в кресло.

Естественно, у Кена было много друзей, поскольку он сам был очень хорошим другом и... человеком. Столь неожиданно принесенная Лестером трагическая весть заставила меня буквально в мгновение ока изменить мое отношение к окружающему миру. Некогда милая взору гостиная вдруг показалась чужой... Будто мне совершенно случайно довелось забрести туда, где проживает кто-то другой. Я встал, чтобы налить себе виски. К моему удивлению, Лестер тоже не отказался. Ему я разбавил содовой, а себе налил даже безо льда. Свихнувшийся вор и палец на спусковом крючке! Выстрел в затылок. Глупость какая-то. Впереди меня ожидало еще множество стаканчиков с неразбавленным виски, но их все равно не хватит, чтобы забыть о том, что так нежданно-негаданно, так ужасно и нелепо обрушилось на меня...

Когда я ставил бокал с виски на столик перед Лестером, он уже с мягким шуршанием расстегивал «молнию» своего портфеля из шикарной кожи.

— Что там у тебя? — нетерпеливо поинтересовался я.

Переход к профессиональной области явно придал ему уверенности. Наконец-то он не в мире человеческих страстей, а в райском саду столь любимых им гражданских правонарушений и судебных предписаний. Наверное, именно поэтому уже совершенно иным, где-то даже менторским тоном Лестер сказал:

— Знаешь, Геван, сейчас, как сам понимаешь, мне не хотелось бы озадачивать тебя такого рода вещами, но, наверное, имеет прямой смысл не откладывать их на потом. Как говорят, сделал дело — гуляй смело. У меня скоро вылет, только, если не хочешь, разумеется, мы могли бы...

— Давай, давай, показывай, что там у тебя.

Он протянул мне бумагу, в которой было черным по белому написано:

«Мне требуется твоя личная подпись на этом документе для суда по делам о наследстве. Поскольку Кен не успел оставить наследников, то по условиям завещания вашего отца его доля в собственности переходит к тебе. Личная собственность Кена, естественно, остается Ники. Можешь обратиться к другому юристу, чтобы проверить все это, хотя...»

Убедившись, что я полностью и внимательно ознакомился с документом, Лестер тут же протянул мне авторучку. Причем как раз вовремя. Если он занимался юридическими делами Кена и Ники, то его, полагаю, ожидал немалый куш. Я, не раздумывая, подписал бумагу и молча передал ее ему.

Он тут же протянул мне другую — стандартный бланк доверенности, выписанный на Ники, на миссис Кендал Дин.

— Боюсь, это может потребовать определенных дополнительных пояснений, — помолчав, произнес он.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Ведь я никак — ни устно, ни письменно — не подтверждал мои акции с того момента, как покинул компанию.

Лестер только пожал плечами:

— Вообще-то вся проблема заключается в том, чтобы найти приемлемого для тебя человека, Геван. Как нам всем показалось, тебя вряд ли устроило бы, если бы от твоего имени твоими акциями распоряжался... ну, скажем, я.

Заметив мой пристальный взгляд, Лестер слегка покраснел, потупился и, досадливо поморщившись, начал суетливо и в общем-то совершенно бесцельно перебирать бумаги в своем роскошном портфеле. Похоже, он вспомнил то, что невольно пришло в голову и мне: тот день много лет назад, когда он явился ко мне с некоторым, якобы чисто деловым предложением, включавшим в себя участие «своего» офицера по утилизации списанных материалов и, соответственно, гарантированную аукционную продажу кое-каких «излишков» имеющихся у нас на заводе военных запасов. Тогда он попытался представить все это таким образом, будто делает мне огромное одолжение, — эту на редкость выгодную сделку, дескать, можно провернуть и без меня, поскольку требовалось всего лишь обеспечить относительно небольшое финансирование, но ведь лучше дать хорошо заработать своим, чем чужим, разве нет? К его глубочайшему сожалению, он обратился ко мне в тот момент, когда у меня не было ни малейшего желания ни миндальничать, ни даже терпеливо выслушивать такого рода сомнительные предложения, поэтому я простыми и доходчивыми словами объяснил ему все, что думаю о его плане, о «своем», то есть продажном, офицере и о самом Лестере Фитче, после чего он с пылающим лицом, как пробка, вылетел из моего кабинета.

— Послушай, Лестер, не скажешь, что, интересно, могли бы означать твои слова «как нам всем показалось»? — тихим, даже несколько вкрадчивым тоном поинтересовался я.

— Нам всем? А, вот что ты имеешь в виду! Понятно. Просто в последнее время я довольно много и успешно занимался налоговыми делами компании, в силу чего был введен в состав членов Совета... на временной основе, что будет официально подтверждено буквально на следующем заседании.

— Полагаю, Ники тоже?

— Она примет участие во внеочередном заседании. Через восемь дней. Это будет открытое заседание членов Совета и акционеров. Официальные уведомления будут разосланы не далее как завтра.

Я снова выразительно посмотрел на бланк доверенности.

— Да, но это отнюдь не объясняет, почему вы так этого хотите, Лестер.

Он бросил на меня снисходительный взгляд — большой бизнесмен снисходит до разговора с пляжным мальчиком!

— Геван, ты дал нам всем более чем ясно понять, что не собираешься возвращаться. Был серьезный разговор. Не имея никакой практической возможности срочно связаться с тобой, мы... то есть все присутствующие пришли к выводу, что ты предпочтешь решить это именно таким образом, чем самому проделывать долгий путь только для того, чтобы лично присутствовать на заседании.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать его слова, поскольку на меня снова неожиданно нахлынули воспоминания о Кене. Неохотно оторвавшись от них, я в упор посмотрел на Лестера:

— Само собой разумеется, мне не хотелось бы выглядеть занудой, но, по-моему, мои вопросы достаточно просты. Почему вы хотите, чтобы я подписал эту доверенность? Для какой цели?

Он радостно взмахнул пухлой белой рукой:

— Тут нет ничего такого уж особенного, Геван. Не более чем самая обычная ерунда. Просто небольшая группа наших акционеров пытается нанести удар по действующему руководству компании, и нам надо продемонстрировать им свою силу. Пусть знают...

— Какая еще небольшая группа? Чего они хотят?

Лестер издал глубокий вздох, по-видимому означающий, что его вызванное чрезвычайными обстоятельствами долготерпение в разговоре с несмышленышем подходит к концу.

— Тебя слишком долго не было, Геван, ты отстал от жизни и, похоже, многого, очень многого просто не знаешь. Что ж, придется тебя несколько просветить. Если ты случайно просматривал наш годовой отчет, то, должно быть, обратил внимание на...

— Почему же? Я прочел его с большим интересом.

— Прекрасно! Просто великолепно! Это позволит нам заметно сэкономить время. Дело в том, что нам совсем недавно перевели очередной «взнос» в размере — можешь себе представить? — двадцати пяти миллионов долларов! Мы уже давно внедрили в дело полковника Долсона, отличного армейского офицера, со всей его высокопрофессиональной и готовой к любым действиям командой. Честно говоря, полковнику довольно скоро показалось, что Кен — как бы это попроще сказать? — ну вроде как не совсем готов к работе в новом формате. Кстати, какое-то время тому назад он совершенно конфиденциально поведал мне, что уже беседовал с Кеном относительно его добровольной замены мистером Стэнли Мотлингом, и тот, во всяком случае судя по его естественной реакции, был совсем не против и, более того, обещал детально обдумать это предложение в самое ближайшее время.

— Стэнли Мотлинг? Ну и кто же, черт побери, это такой?

Брови Лестера взметнулись вверх, явно демонстрируя нечто вроде: «Как, неужели ты его не знаешь? Сам Кен привел его в компанию в качестве первого вице-президента! Потрясающий человек! Способен работать, просто как вол! Кена надо благодарить за то, что он его вовремя заметил и сумел уговорить работать на компанию. Практический опыт в нашем деле главное, уж поверь мне. Чтобы снова поднять „Дин продактс“ на ноги, сейчас нам нужен именно такой человек, и никто другой».

— И что? У него из-под ног вдруг выбили почву?

— Боюсь, ты не совсем отдаешь себе отчет, Геван, какие важные и подчас болезненные проблемы вольно или невольно могут возникать при создании совершенно иной схемы производства. К тому же...

— Не стоит напрасно тратить силы, Лестер. Не забывай, в ваших делах я всего лишь профан и невежда, не более того.

Он изобразил натянутую улыбку:

— Именно об этом я и хотел тебе сказать. О совершенно новом количественном и качественном аспекте, с которым нам теперь приходится иметь дело. Он, должен заметить, весьма велик, поэтому теперь, когда Кена с нами больше нет, мы с Ники... ну и, конечно, сам полковник... короче говоря, мы считаем, что Стэнли Мотлинг должен как можно скорее взять дела в свои руки. Без промедления! Мы все, само собой разумеется, бесконечно ему благодарны за готовность заняться нашими проблемами, но, видишь ли, являясь председателем нашего Совета, хорошо тебе известный банкир мистер Карч с самого начала, так сказать, «раскачивает лодку»! Организует других акционеров, сплачивает их вокруг старого Уолтера Грэнби, науськивает на захват компании!..

— Такое вполне могло бы происходить и в любой другой компании. Уолтер умен и прекрасный профессионал.

Лестер покачал головой:

— Да, в свое время он действительно был, подчеркиваю, был одним из самых умных и лучших. Но времена меняются, Гев, и, с тех пор как ты пропал, многое изменилось. Радикально изменилось. Сейчас, боюсь, тебе совсем, совсем не хотелось бы его видеть. Хотя, если уж разговор пошел начистоту, даже когда он был на вершине славы, то и тогда до Мотлинга и ему, да и тебе тоже было, честно говоря, далеко. Слишком неравны ваши силы, как и возможности... Нам нужны твои акции прежде всего и только для того, чтобы подкрепить формальный статус Стэнли Мотлинга и практически реализовать искреннее желание Кена не лишить маленьких людей их доли яблочного пирога. Уверен, никто из них никогда даже не решится подать на нас иск. Главное сейчас — скинуть старого Грэнби. Кроме того, даже если предположить, что они вдруг захотели бы сделать это, то у них не было бы ни малейшего шанса выиграть дело. Слишком уж крепки и надежны позиции мистера Мотлинга. Уж кому-кому, а им такое просто не по зубам, это уж точно...

— Ну, если этот ваш Мотлинг так силен, то откуда вдруг появилась оппозиция?

— Ревность. Самая обычная ревность и зависть. Нежелание или неумение идти в ногу со временем. Полная неспособность понять, что «Дин продактс» находится на крутом подъеме, переживает, так сказать, звездный час!

— Мне кажется, не далее как всего лет десять тому назад «Дин продактс» уже была на крутом подъеме, разве нет?

Лестер бросил на меня заговорщический взгляд и даже придвинулся поближе, будто намереваясь сообщить что-то уж очень интимное, не предназначенное для чужих ушей:

— Слушай, Геван, только слушай внимательно: нам доверили, подчеркиваю, доверили производить... ну, скажем, в высшей степени важные продукты. Извини, больше мне, увы, просто не разрешено говорить...

— Ну а зачем, скажем, убирать Уолтера? Ведь, по-моему, он работает как надо, в своем деле просто ас, разве нет?

— Да, конечно, но вот только он, увы, давно уже живет в своем собственном мире, который незаметно для него остался в далеком прошлом.

Я небрежным щелчком выбросил окурок в небольшой, мягко мерцающий камин и медленно повернулся к Лестеру:

— А знаешь, похоже, все эти события развиваются очень быстро, по-моему, даже уж слишком быстро, тебе так не кажется, Лестер? Кена убили не далее как в эту пятницу. Сегодня всего лишь воскресенье, и тут же появляешься ты с этой доверенностью... Ну и что следует дальше?

— Ты, наверное, даже понятия не имеешь, какое давление оказывают сейчас на нашу компанию, Гев, — серьезно, чуть ли не мрачно ответил он.

Интересно, слышит ли он сам, как сейчас звучит его голос, почему-то подумал я. Одно его появление здесь сразу же вызвало у меня чувство тревоги! Почему? Ну допустим, Лестер с искренней готовностью отдал компании и сердце и душу и со временем стал весьма преданным ей, как принято говорить, молодым и подающим большие надежды специалистом. Допустим, хотя это никак не вязалось с моим представлением о мистере Лестере Фитче. И что, значит, если он вернется с подписанной мной доверенностью, ему дадут премию или какое-либо иное вознаграждение?

— Наверное, не имею, — как можно спокойнее ответил я. — Но видишь ли, Лестер, все дело в том, что мне совсем не хочется, чтобы кто-то распоряжался моими акциями. Ни ты, ни Ники, ни Карч, вообще никто!

Он бросил на меня печальный взгляд и, не скрывая разочарования, покачал головой:

— Искренне жаль, Геван, что ты предпочитаешь эмоциональное решение столь важного рационального вопроса.

Как я и предполагал, это была заранее заготовленная фраза, которую он наверняка отрепетировал, еще сидя в самолете, включая, естественно, печальное покачивание головой. Совсем как в театре абсурда.

— Ну и что конкретно ты имеешь в виду?

Лестер сначала демонстративно закашлялся, затем не менее демонстративно начал теребить ручку своего кожаного портфеля.

— Знаешь, Гев, если бы ты смог хоть на мгновение забыть о своих вполне естественных эмоциях по отношению к Ники, то правильное решение тут же пришло бы само собой. Поверь мне, уж в таких делах я не ошибаюсь.

— Ну зачем же ты так стараешься все упростить, Лестер? Если голосование моих акций на самом деле так уж важно для нашей компании, то почему бы мне лично не сделать это? По-моему, дело стоит того, разве нет?

Он отвел взгляд в сторону. Чуть помолчал. Затем ответил:

— Возможно, в чем-то ты и прав, да, я несколько упростил свои аргументы. Но сделал это вполне сознательно, поскольку даже не предполагал, что у тебя появится настолько важная причина для неожиданного возвращения в компанию.

Он что, пытается меня оскорбить? Специально? Причем в такой грубой форме? Забавно, забавно...

Я схватил его левой рукой за лацканы пиджака, резко приподнял над кушеткой и занес правую для удара. Очень сильного удара. Но, увидев его открывшийся от животного страха рот, мелко затрясшиеся губы, вдруг передумал. А стоит ли он того? Вряд ли. Я отпустил его, и он тихо опустился на собственную шляпу. Наверное, не веря своему счастью.

— Прости, я знаю, мне не следовало...

— Заткнись, Лестер, — устало произнес я. — Уезжай. Ничего не говори, только поскорее уезжай отсюда. Постарайся не опоздать на самолет.

Он с каким-то удивленным видом расправил смятую шляпу, надел ее.

— Доверенность я тебе все-таки оставлю, не возражаешь? — Помолчав, как-то неуверенно добавил: — Ну и что ты теперь собираешься делать? Что им передать?

— Возвращайся к своим и передай им, что не знаешь, что я собираюсь делать. А теперь дуй отсюда, да побыстрее!

Фитч торопливо засеменил, но у самой двери вдруг остановился:

— Мне жаль... поверь, очень жаль, что с Кеном все так случилось, Геван. Но когда ты отойдешь от эмоционального шока и серьезно подумаешь, то поймешь, что самое лучшее в данной ситуации — это...

Я медленно повернулся к нему. Сразу же все поняв, Лестер выскочил за дверь. Я даже не стал провожать его взглядом. С таким бледным лицом в наших солнечных краях ему просто нечего делать.

Спортивные парни снова вернулись на пляж, но теперь с ними была еще и девушка в желтом купальном костюме, который полностью подходил под цвет их большого пляжного мяча. Один из парней тут же игриво запустил его в нее. Она радостно взвизгнула, припустилась за ним. Молодые, довольные, веселые...

Глядя на них, я невольно вспомнил мою прошлую жизнь. Будто взял и пролистал семейный альбом. В не такой уж далекой молодости мир казался мне веселым и удивительным, полным шикарных автомобилей, красивых девушек, яхт, верных друзей, загородных пикников...

Великая депрессия, для тех, конечно, кто ее помнит, просто и однозначно положила всему этому конец. Никого ни о чем не спрашивая. Многие, очень многие фирмы тогда разорились, их владельцы повыпрыгивали из окон, а вот мой отец выжил, стиснул зубы и выжил, сохранив нашу «Дин продактс». Не только не дал ей умереть, а даже расширил! Хотя я до сих пор отчетливо помню, с каким хмурым, мрачным лицом он сидел с нами за обеденным столом. Да, те плохие времена длились далеко не один день...

В тридцать девятом мы получили от Британской комиссии по закупкам военного снаряжения заказ на солидную партию пулеметных опор. Для нас с Кеном это было событие, равно как и последовавшая за этим война, обязательные для допризывников медосмотры, рентгенограммы, сахар в крови Кена, диабетная диета, ну и все прочее. Короче говоря, «здоровое, на редкость здоровое поколение», иначе не скажешь.

Затем был колледж, полное ощущение того, что нас бросили, что мы никому не нужны, что кругом только формы, униформы, тренировочные лагеря, военная подготовка, переподготовка... Я поступил в Гарвардскую школу бизнеса, вполне успешно закончил ее, не менее логично оказался в нашей семейной фирме, с удовольствием набирался там ума-разума по меньшей мере целый год, затем папин инфаркт, болезнь, смерть, конец войны, возвращение нации к нормальной жизни, назначение меня гендиректором — а кого же еще? Тогда мне все помогали, и я неожиданно сам для себя ощутил, как это хорошо — держать поводья в узде. Процветать в молодом возрасте всегда хорошо! Затем я встретил Ники и вдруг отчетливо понял, что именно ее мне всегда так не хватало. То самое недостающее звено...

Зазвонил телефон. Я протянул руку и снял трубку сразу же после первого звонка.

— Мистер Дин? Секундочку, пожалуйста. Вам звонят из Арланда. Соединяю...

Я точно знал, кто это. Знал даже, какие интонации прозвучат в ее голосе, когда она спросит: «Гев?»

— Привет, Ники. — Просто так на этом остановиться было нельзя. Надо было сказать что-то еще. Стандартное. — Мне очень, очень жаль насчет Кена, Ники.

— Это... это так несправедливо, Гев! Это все, о чем я сейчас могу думать. Чудовищно несправедливо!

— Я знаю, знаю...

— Гев, я потеряна, потеряна и одинока. Ужасно одинока! Мне хочется уползти куда-нибудь и спрятаться. Куда-нибудь далеко-далеко... Чтобы никто меня не нашел! А тут еще все эти дела с вашим бизнесом... В котором я ничего, ровным счетом ничего не понимаю... Я только что говорила с Лестером. Ему кажется, ты очень расстроен. Просто не в себе.

— Естественно. Насчет Кена. А Лестер просто вывел меня из себя.

— Ему не надо было к тебе приезжать. Но он посчитал, что так будет лучше. Вчера мы не смогли связаться с тобой, ну и...

— Полагаю, он уже успел сообщить тебе, что я наотрез отказался подписывать вашу доверенность?

— Не знаю. Наверное, что-то говорил, но, боюсь, я не очень вникала в его слова. Знаешь, Геван, здесь так дождит, что кажется, этому никогда не будет конца. Дождь все идет, идет, идет...

Говорят, лучшего дня для похорон не придумаешь... Мне от этих слов хочется то ли рыдать, то ли смеяться, сама не знаю...

— Успокойся, Ники.

— Лестер до сих пор не знает, собираешься ли ты приехать или нет. Может, все-таки приедешь, Гев? Я... мне очень хотелось бы тебя увидеть.

Да, очень. Тебе наверняка очень хочется меня увидеть. Может, только для того, чтобы лично удостовериться в том, что потеряла. Или можешь потерять. Только помни, Кен тебе этого не простил бы. Сука!

Интересно, как она сейчас выглядит? На четыре года старше? Всего на четыре? Сидит вцепившись побелевшими пальцами в телефонную трубку и хорошо знакомым жестом нетерпеливо откидывает назад непокорный локон волос со лба? Когда она нервничала или чувствовала возбуждение, то ее глаза всегда становились темно-темно-синими. Сейчас она, наверное, смотрит ими в пустоту, абсолютную пустоту... Все то же и все те же.

— Как сказал Лестер, я еще не решил. Пока не решил.

— Прости за эти слова. Я не хотела. Просто мне сейчас трудно о чем-либо думать. Надеюсь, ты понимаешь. Конечно же у меня нет никакого права просить тебя приехать или... о чем-нибудь еще.

— У тебя есть полное право просить. Ты была женой моего брата, и я, само собой разумеется, готов сделать все, чтобы помочь тебе.

Ее голос начал куда-то пропадать. Наверное, помехи на линии. Такое бывает. Я с трудом расслышал ее последние слова:

— Все эти дела с компанией, я ничего в них не понимаю... Мне надо бежать. Прости, Гев. До свидания...

— До свидания, Ники.

Я повесил трубку и отошел к окну. Дождь, ослабевая, потихоньку удалялся на запад. Парни с девушкой уже ушли с пляжа. Наверное, пошли пить пиво. Тем более, что на берегу уже начиналась буря...

Какой смысл туда ехать? Что я смогу там сделать? Ничего, ровным счетом ничего. Напрасно потерянные четыре года уже не вернуть. Жизнь никогда не дает двух шансов подряд, это уж точно. Тогда зачем? Кости брошены на стол, ставки сделаны... Кена нет и уже никогда не будет. Так что смирись, Геван. И даже не думай туда ездить! Будет только хуже.

Ненависть не поможет полиции поймать мерзавца, который, как они считают, совершенно случайно убил Кена. Так что оставайся здесь, Геван, и живи как прежде. Живи и ни о чем не думай! Так будет легче. Ведь четыре года уже прошли... Кен больше не выбежит встречать тебя даже в дождь! Родной брат с ясными глазами! Он всегда и во всем следовал моему примеру. Даже в случае с Ники, невольно, хотя и не без мрачного сарказма, подумал я.

Сколько сейчас времени? Скоро начнется панихида. Хоронить будут, естественно, на нашем семейном участке на холме. Под кедрами. Он их всегда любил. На большой гранитной плите будет крупная надпись: «Кендал Дин». Если Ники больше не выйдет замуж, то когда-нибудь тоже наверняка будет покоиться именно там. И я тоже. Да, странное будет воссоединение на зеленом холме...

А дождь все шел и шел. «Нет, никуда не поеду, — сказал я сам себе, закрывая окно. — Возврата нет и не должно быть!»

И тем не менее во вторник утром, после многих бессонных часов, тревожных раздумий и бокалов виски, Джордж Тарлесон все-таки повез меня в аэропорт, стараясь успеть к самому раннему рейсу. Причем при этом непрестанно чертыхался и искренне переживал, что машина едет слишком медленно...

Глава 3

Городок Арланд, с населением почти в полмиллиона человек, обрамляют два конических холма, которые, если, конечно, смотреть на них сверху, образуют восьмерку — число в каком-то смысле знаменательное. В ее центральной части многочисленные магазины, три моста, железнодорожная станция и автострада. Все не хуже, чем где-либо еще.

Северная часть «восьмерки» чисто деловая — рабочие районы, мотели, офисы, притоны, городские свалки, донельзя загаженные улицы, таверны, игральные дома, ну, в общем, как положено в современном городе...

А вот южная совсем другое дело — вся в зелени, в поистине викторианском спокойствии и бюргерском благополучии. Короче говоря, чего иного желать?

Когда раздался долгожданный и вместе с тем почему-то очень громкий и совсем неожиданный сигнал, что самолет заходит на посадку, я пристегнул ремень, покрепче сжал бокал с виски, бросил взгляд вниз на ту самую северную деловую часть города, пытаясь отыскать наши законные сто акров компании «Дин продактс», однако брызги ночного дождя на иллюминаторах и обманчиво мерцающие огоньки где-то далеко внизу сделали мою задачу, увы, недостижимой. Так что придется набраться терпения и подождать. Тем более, что ждать, похоже, осталось совсем немного. К тому же никуда они не денутся.

Когда государство начинает очередную кампанию по вооружению, то оно ищет прежде всего подрядчиков, которые могут достаточно быстро, то есть в указанные им сроки, работать с металлом, то есть имеют требуемое высокоточное оборудование, специалистов-инженеров, специалистов-управленцев, специалистов-ученых, специалистов-надзирателей, специалистов-плановиков, специалистов-контрразведчиков, ну и так далее и тому подобное. Главное, чтобы вся эта военная махина исправно работала и не давала сбоев... Поскольку в такого рода делах столько скрытых сложностей и минимальных допусков, что даже талантливым, но молодым инженерам приходится ой как нелегко!

В течение двух последних войн нашей «Дин продактс» удалось завоевать себе репутацию вполне надежного и верного производителя всего, чего угодно, — начиная от легких алюминиевых оптических приборов, которые можно носить в обычных дорожных сумочках, и кончая массивными платформами для орудийных лафетов. Кроме того, мы делали и комбинированные системы, не говоря уж о траверсных пружинах для средних танков, взрывателях для гранат, подвесках для джипов...

Во время Второй мировой войны тоталитарные нации обычно замораживали военное производство на достигнутом уровне и всячески старались вносить в него минимум изменений, даже если таковые казались на тот период важными. У нас все было совсем иначе. Декретированные условиями военного времени изменения происходили, как теперь принято говорить, «пачками», причем каждое из них неизбежно заметно влияло на весь ход будущего производства. Да, мы выиграли эту войну, и, значит, с системой вроде бы все в порядке.

Колеса самолета коснулись земли, скорость резко уменьшилась, мы подкатили к терминалу. Дождь продолжал хлестать по асфальту и фюзеляжу. Женщины, прикрывая прически газетами и радостно повизгивая, густой стайкой устремились к входу. За ними уже более спокойно шли мужчины. Как ни странно, но теперь, когда я был уже не в веселой Флориде, а дома, у меня сразу же появилось такое чувство, будто я никогда отсюда не уезжал. Быстрое перемещение в пространстве многое изменило. Флориды словно никогда и не было. Как будто просто вышел из кинотеатра на улицу в проливной дождь.

Получив наконец мой багаж, я сел в такси и вместе с невольным попутчиком добрался до самого центра города, где находился отель «Гарленд». Мокрые от дождя улицы, залитые мертвым неоновым светом... Город как любой другой город, в котором каждый вечер — субботний. Так всегда бывает, когда тяжелая промышленность испытывает перегрузки и вынуждена вводить дополнительные рабочие смены. Точно так же было и в сороковых. Кому, как не мне, это помнить: девушки в рабочих джинсах, переполненные пивные бары, грохот музыкальных ящиков, тупые лица, с жадным восторгом глядящие на раздевающихся на сцене женщин... Дорогие «девушки по вызову» со своими непомерно большими шляпными коробками и миниатюрными домашними собачками... Слишком молодые бездомные бродяги в слишком узких штанах, с нелепо раскрашенными ртами... Да, так всегда бывает, когда город вдруг просыпается к активной жизни, когда начинают продаваться дорогие машины, когда банки выдают кредиты, когда...

А ведь в свое время я знал Арланд совсем другим. Полным загаженных улиц, попрошаек, пустых домов, которые никто даже и не пытался продать, полным какой-то бессмысленности самого человеческого существования. С промышленными, особенно металлургическими, городами-анклавами всегда так: либо вечный праздник, либо вечный голод, третьего, увы, не дано.

Сейчас здесь правил бал праздник, сейчас здесь все веселились и не хотели задумываться над тем, что будет завтра. Пусть будет что будет, а там посмотрим!

Довольно большой для далеко не самого крупного города Америки, отель «Гарленд» был будто специально задуман как идеальная сцена для вооруженного ограбления. Все двигались в каких-то бессмысленных направлениях, все выглядели какими-то необычно озабоченными... Чем? Пропажей багажа? Крахом Нью-Йоркской биржи?

Я честно отстоял очередь у стойки регистрации, за что был сполна вознагражден словами преждевременно постаревшего клерка: «Простите, сэр, но у нас для вас ничего нет... Следующий, пожалуйста... У вас забронировано, сэр? Нет?.. Тогда, простите, у нас все занято. Приезжайте, пожалуйста, как-нибудь в другой раз».

Пришлось обратиться к самому главному менеджеру, который тут же подбежал ко мне. Хотите верьте, хотите нет, но совсем как пингвин, которого оторвали от внезапно свалившегося с неба завтрака.

— Что вам угодно, сэр?

— Мистер Гарленд сейчас в офисе?

— Если вы насчет свободного номера, сэр, то могу вас заверить, это совершенно бессмысленно, так как...

— Вас не затруднит позвонить ему и сообщить мое имя?

— Конечно же нет, сэр, но...

— Никакие «но» вам не понадобятся. Просто скажите ему, что его хочет видеть Геван Дин. Буквально на секунду, не больше.

«Мистер Дин?» Искренне удивленные глаза менеджера, казалось, увидели меня в первый раз. Он торопливо пробормотал что-то в телефонную трубку и нервно сообщил:

— Пройдите в дверь за приемной стойкой, его кабинет последний в конце коридора...

Я жестом руки прервал его, сказав, что знаю. Джо Гарленд, восторженно улыбаясь, встретил меня чуть ли не в самой середине коридора. Небольшого роста, полный, несколько лысоватый, намного моложе, чем говорили, но с очень умными, если не сказать проницательными, глазами. Если бы не они, то давно бы ему быть каким-нибудь управляющим по-настоящему крупной фирмы. Риелторской, финансовой, ну, какой-нибудь в этом духе, а вот он почему-то захотел остаться тем, кто он есть. То есть формально никем.

Джо горячо затряс мою руку.

— Боже мой, Геви! Как же давно мы не виделись! Кажется, в последний раз это было где? В Майами? Точно, точно... Боже ты мой! Целая вечность. Ну, входи, входи...

Когда мы вошли в его кабинет, там нас встретила на редкость симпатичная молоденькая девушка в халате медсестры.

— Ну, надеюсь, теперь вам все ясно? — не скрывая нервного напряжения, спросил ее Гарленд.

— Да, конечно, — так же нервно ответила она.

— Тогда идите работать.

— Благодарю вас, благодарю, я сделаю все как надо!

— Идите, идите. И только будьте повнимательнее.

Девушка встала, радостно улыбнулась:

— Господи, да конечно же! — И буквально выпорхнула из кабинета, не забыв еще раз обольстительно улыбнуться через плечо.

Джо только покачал головой:

— Надо было бы ее хорошенько выпороть, да вот рука не поднимается. Старею, наверное, становлюсь все мягче и мягче. Присаживайся, пожалуйста. Виски?.. Со льдом? — Наливая виски и кладя лед в большой старомодный бокал, он, не поворачиваясь, сказал: — Искренне жаль насчет Кении. Очень, поверь, очень жаль...

— Для этого я и здесь, Джо.

— Хорошо хоть, что они все-таки поймали того парня, который сделал это.

— Поймали?!

— А ты что, не знал этого?

— Откуда? Я ведь только что прилетел.

— Да-да, конечно. Откуда тебе знать? Его взяли вчера днем около двенадцати в мотеле в северной части города. Об этом сообщили все вечерние газеты. Его «послужной список» длиннее нашей центральной авеню! Теперь ему конец.

— Что ж, я рад, Джо.

— А знаешь, Гев, лично меня все это даже несколько удивляет, — произнес он, задумчиво глядя в свой бокал с виски.

— Что именно? То, что его так быстро поймали? Хочешь сказать, не ожидал от полиции такой прыти?

— Нет, совсем не это. Но это не мое дело. И вообще забудь, пожалуйста, мои слова. Навсегда. Я их не говорил, понятно?

— Не говорил? Не твое дело? Тогда чье же? Чье это дело, Джо? Мы же столько лет были с тобой друзьями, совсем неплохими друзьями! Случилось что-то не так, и ты тут же в кусты? Думаешь, поможет?

Он медленно сел за свой огромный письменный стол. С весьма смущенным видом.

— В нашем деле приходится видеть и не такое, Гев. Два плюс два не всегда четыре. Иногда получается и шесть...

— Ну а Кен?

Он бросил на меня печальный взгляд:

— Мне пришло в голову, а не было ли это на самом деле самоубийством? Ну а вдруг за этим стоит что-нибудь вроде страховки или чего-то в том же духе? Тебе не кажется? Я в любом случае решил держать рот на замке. Вот только не надо на меня так смотреть. Да знаю я, прекрасно знаю, что он совсем не из тех, кто способен на самоубийство! Во всяком случае, до прошлого года.