Пол Уильям Андерсон
Царица ветров и тьмы
Последние отблески последнего заката продержатся в небе еще до середины зимы, но день уже кончился, и северные земли охватило ликование. Раскрылись яркие соцветия на ветвях огненных деревьев, на поросших броком и дождевальником холмах заголубели чашечки сталецвета, в долинах раскрыли белые лепестки первые застенчивые «недотроги». Заметались над лугами порхунчики с радужными крыльями, тряхнул рогами и зычно затрубил королевский олень. Фиолетовое небо от горизонта до горизонта заполнилось чернотой. Обе луны, почти полные, лили свой студеный свет на листву и оставляли в воде дорожки расплавленного серебра, но тени от них размывались северным сиянием. Огромное мерцающее полотнище раскинулось на полнеба, а за ним уже проглядывали ранние звезды.
Под дольменом, венчающим курган Воланда, сидели юноша и девушка. Их длинные, чуть не до пояса, волосы, выбеленные летним солнцем, светились в полутьме, словно два ярких пятна, зато тела, темные от загара, почти сливались с землей, кустарником и камнями. Юноша играл на костяной флейте, девушка пела. Совсем недавно они открыли для себя любовь. Им было около шестнадцати, но ни он, ни она не знали этого. Оба считали себя аутлингами, по традиции безразличными к ходу времени, и почти ничего не помнили о жизни среди людей.
Холодные звуки флейты оплетали ее голос тонкой мелодией:
Волшебные чары
Сложим на пару
Из капель росы и пыли,
Из ночи, что нас укрыла.
Ручей у подножия кургана, уносящий отблески лунного света к скрытой за холмами реке, откликался на песню веселым журчанием. На фоне северного сияния то и дело проскальзывали в небе темные силуэты летучих дьяволов.
Через ручей перепрыгнуло существо с двумя руками, двумя длинными, когтистыми ногами и целиком, до самого хвоста, покрытое перьями. За спиной у него колыхались большие сложенные крылья. На лице, лишь наполовину человеческом, блестели огромные глаза. Если бы Айох мог выпрямиться, он, пожалуй, достал бы юноше до плеча.
— Он что-то несет, — сказала девушка, поднимаясь. В северных сумерках она видела гораздо хуже, чем издревле обитавшие здесь существа, но у нее давно вошло в привычку полагаться даже на крохотные подсказки своих чувств: помимо того, что пэки обычно летают, этот передвигался, хотя и торопливо, но явно с трудом.
— И он идет с юга. — В душе юноши, словно расцветший зеленый всполох на фоне созвездия Лирт, разгорелось радостное предчувствие, и он устремился к подножию холма. — Эгей, Айох! Это я, Погонщик Тумана!
— И я, Тень Сновидения, — выкрикнула, смеясь, девушка и последовала за ним.
Пэк остановился. За его шумным дыханием даже не слышно было шороха листвы вокруг. От того места, где он стоял, тянуло острым запахом раздавленных плодов йербы.
— С рождением зимы! Вы поможете мне отнести вот это в Кархеддин, — сипло проговорил пэк и протянул им свою ношу. Глаза его светились, словно два желтых фонаря. Ноша шевелилась и хныкала.
— Ой, это ребенок, — сказал Погонщик Тумана.
— Такой же, как и ты в детстве, такой же, как и ты. Хо-хо! Вот это улов! — хвастливо произнес Айох. — Их там было немало, в лагере у Перепаханного леса, все вооружены, а кроме сторожевых машин у них еще и злющие псы, что бродят по лагерю, пока люди спят. Но я спустился с неба, причем сначала долго следил и, лишь когда убедился, что горстки сонной пыли будет…
— Бедняжка. — Тень Сновидения взяла мальчика из рук Айоха и прижала к своей маленькой груди. — Ты еще совсем сонный, да?
Ребенок слепо ткнулся губами один раз, другой, пока не нашел наконец сосок. Девушка улыбнулась через завесу ниспадающих волос.
— Нет-нет, я еще слишком молода, а ты уже вырос из этого возраста. Однако когда ты проснешься у подножия горы в Кархеддине, у тебя будет настоящий пир…
— О-о-о, она повсюду, она все слышит и все видит. Она идет, — сказал вдруг Айох очень тихо и опустился на колени, сложив крылья еще плотнее.
Спустя секунду опустился на колени Погонщик Тумана, за ним Тень Сновидения, но мальчика она по-прежнему прижимала к себе.
Высокий силуэт Царицы заслонил обе луны. Она молча разглядывала всех троих и добычу Айоха. Журчание ручья, шорох травы — все звуки медленно таяли, исчезали, и вскоре им начало казаться, будто они слышат даже шипение северных огней.
Наконец Айох прошептал:
— Я хорошо поступил, Праматерь Звезд?
— Если ты украл ребенка в том лагере, где множество машин, — донесся до них ее прекрасный голос, — то эти люди наверняка с дальнего юга, и они, возможно, отнесутся к пропаже не так покорно, как фермеры.
— Но что они могут сделать, Создательница Снега? — спросил пэк. — Как они нас выследят?
Погонщик Тумана поднял голову и с гордостью произнес:
— Кроме того, теперь и они почувствовали страх перед нами.
— И он такой милый, — сказала Тень Сновидения. — Нам ведь нужны такие, как он, да, Повелительница Неба?
— Время от времени это должно случаться, — донесся с высоты голос Царицы. — Примите дитя и позаботьтесь о нем. Этим знамением… — она взмахнула рукой, совершив несколько сложных движений, — мальчик объявляется Истинным Обитателем.
Их радость наконец выплеснулась наружу. Перекатившись по земле кувырком, Айох врезался в дерево, затем вскарабкался по стволу дрожелиста, уселся на сук, скрывшись в беспокойной бледной листве, и ликующе заклекотал. Юноша и девушка с младенцем на руках двинулись к Кархеддину легкой, подпрыгивающей походкой. Он снова заиграл на флейте, а она запела:
Уайяй, уайяй!
Уайала-лай!
Взлети на ветру,
Высоко в небеса,
С пронзительным звонким свистом
И упади вместе с дождем,
Сквозь непогоду промчав,
Нырни к деревьям под луной,
Где тени тяжелы, как сны,
Приляг и слейся с ритмом волн,
Где тонут звездные лучи.
Едва войдя в комнату, Барбро Каллен почувствовала смятение, пробившееся даже сквозь ее печаль и ярость. В комнате царил полный беспорядок. Журналы, кассеты с лентами, пустые бобины, справочники, картотечные ящики, бумажки с каракулями лежали грудами на каждом столе. Повсюду — тонкий слой пыли. У одной из стен ютился небольшой лабораторный комплекс — микроскоп и различные анализаторы. Барбро готова была признать за помещением компактность и эффективность, но все-таки при слове «кабинет» представляется нечто иное. Кроме того, в воздухе чувствовался слабый запах какой-то химии. Ковер протерся во многих местах, мебель стояла обшарпанная и старая.
Неужели это ее последний шанс?
— Добрый день, миссис Каллен.
Бодрый голос. Крепкое рукопожатие. Выцветший старый комбинезон в обтяжку… Впрочем, последнее ее не задело: она и сама уделяла одежде мало внимания, разве что по праздникам. (А будет ли у нее в жизни еще какой-нибудь праздник, если ей так и не удастся найти Джимми?) Неряшливости, правда, она никогда себе не позволяла.
Он улыбнулся, и у глаз сложились тоненькие морщинки, похожие на отпечаток птичьей лапы.
— Я приношу свои извинения за холостяцкий беспорядок. На Беовульфе у нас об этом заботились машины, и я так и не приобрел нужных навыков. А нанимать кого-то для уборки не хотелось: потом каждую вещь будешь искать по полчаса. Да и работать здесь гораздо удобнее, и не нужно отдельной приемной… А вы садитесь, садитесь.
— Спасибо, я постою, — пробормотала она.
— Понимаю. Но если вы не возражаете, я все-таки лучше соображаю сидя.
Шерринфорд плюхнулся в кресло и закинул одну длинную ногу на другую, потом достал трубку и набил ее табаком из кисета. Барбро даже удивилась, что он употребляет табак таким допотопным способом: ведь на Беовульфе полно самых современных чудес технологии, которые они до сих пор не могут позволить себе здесь, на Роланде… Хотя, конечно, древние обычаи и привычки могут сохраняться в любой ситуации. В колониях они, во всяком случае, сохраняются. В конце концов люди отправились к звездам именно в надежде сохранить какие-то уходящие в прошлое стороны жизни вроде родного языка, или конституционного правительства, или цивилизации, построенной на рациональной технологии…
Из усталой задумчивости ее вывел Шерринфорд:
— Миссис Каллен, вам нужно посвятить меня в детали. Вы сказали, что вашего сына похитили, но местная полиция не предприняла никаких действий. Помимо этого я знаю лишь несколько вполне очевидных фактов. Мне известно, что вы не развелись, а овдовели, что вы дочь дальнопоселенцев с Земли Ольги Ивановой, но они тем не менее всегда поддерживали тесный телекоммуникационный контакт с Рождественской Посадкой. Вы специалист в какой-то из областей биологии, но работу возобновили лишь недавно после перерыва в несколько лет.
Барбро озадаченно взглянула на его обрамленное черными волосами лицо с высокими скулами и крючковатым носом под серыми глазами. В этот момент зажигалка щелкнула и вспыхнула, заполнив светом, казалось, всю комнату. Шум городских улиц едва доносился снизу, а в окна сочились зимние сумерки.
— Откуда вы, черт возьми, все это знаете? — воскликнула она невольно.
Шерринфорд пожал плечами и заговорил в своей знаменитой лекторской манере:
— Вся моя работа зависит от того, насколько хорошо я умею замечать мелкие детали и воссоздавать по ним цельную картину. За сто с небольшим лет пребывания на Роланде люди, стремясь жить рядом с теми, кто им ближе по происхождению или образу мысли, уже успели сформировать региональные акценты. Я сразу заметил у вас некоторую картавость, характерную для жителей Земли Ольги Ивановой, но гласные вы произносите в нос, как в этих местах, хотя сейчас живете в Портолондоне. Следовательно, в детстве вы регулярно слышали столичную речь. Далее, вы сказали мне, что работали в экспедиции Мацуямы и взяли с собой ребенка. Какому-нибудь обычному технику этого никто бы не разрешил. Следовательно, вы обладаете достаточно большой квалификацией, чтобы вам это сошло с рук. Экспедиция занималась экологическими исследованиями. Значит, вы специалист в какой-то из областей биологии. По той же причине у вас должен быть определенный опыт работы в полевых условиях. Однако лицо у вас чистое, необветренное и без загара, из чего я заключил, что до этой злополучной экспедиции вы довольно долгое время сидели дома. Что же касается вдовства… Вы ни разу не упомянули мужа, но у вас был мужчина, о котором вы остались настолько высокого мнения, что все еще носите подаренные им кольца — обручальное и то, которое он преподнес вам при помолвке.
Глаза ее заблестели влагой. Последние слова Шерринфорда снова вернули в памяти Тима — огромного, нежного весельчака с румяным лицом. Барбро пришлось отвести взгляд в сторону.
— Да, — заставила она себя сказать, — вы правы.
Квартира находилась на вершине холма, вознесшегося над Рождественской Посадкой. Ступенями из крыш и стен, с архаичными дымоходами, освещенными улицами и крошечными огнями экипажей город спускался вниз, к порту в заливе Риска, где время от времени причаливали корабли с Солнечных островов и из более удаленных регионов Северного океана, мерцающего в отблесках Карла Великого, словно разлитая ртуть. Быстро взбирался по небосклону Оливер, пятнистый оранжевый диск больше углового градуса диаметром. Ближе к зениту, куда он так и не доберется, Оливер заблестит, словно лед. Альда, кажущаяся в два раза меньше, выглядела тоненьким серпом, медленно ползущим недалеко от Сириуса, который, как Барбро помнила, совсем недалеко от Солнца, но Солнце без телескопа отсюда уже не видно…
— Да, — повторила она, борясь со сдавливающей горло болью, — мой муж погиб четыре года назад. Я носила нашего первенца, когда его убил обезумевший монорог. Мы поженились тремя годами раньше. Встретились еще в университете… Сами знаете, передачи из Школьного центра дают только базовое образование. Мы создали свою собственную группу для проведения экологических исследований по контрактам… Может ли какая-то территория заселяться с сохранением природного баланса, какие культуры будут там расти, какие могут встретиться опасности и тому подобное… После я выполняла кое-какие лабораторные исследования для рыболовецкого кооператива в Портолондоне, но монотонность работы… все время взаперти… это словно подтачивало меня изнутри… А тут профессор Мацуяма предложил мне место в экспедиции для изучения Земли Комиссара Хоча. Я думала, Боже, я думала, что с Джимми… Едва только анализы подтвердили, что будет мальчик, Тим захотел, чтобы мы назвали его Джеймсом, потому что у него отец Джеймс и потому что ему нравилось, как звучит «Тимми и Джимми», и… Я думала, что с Джимми ничего не случится. Я просто не могла оставить его на несколько месяцев… в таком возрасте. Мы полагали, что сумеем проследить, чтобы он никогда не уходил за пределы лагеря, а внутри ему ничего не угрожало. Я никогда не верила в эти байки про аутлингов, которые крадут детей. Считала, что их в оправдание себе или в утешение придумывают родители, по небрежности не уследившие за детьми, когда те потерялись в лесу, или наткнулись на стаю дьяволков, или… Теперь я другого мнения, мистер Шерринфорд. Сторожевых роботов обошли, собак усыпили, и, когда я проснулась, Джимми уже не было…
Некоторое время он просто разглядывал ее сквозь облака дыма. Барбро Энгдал Каллен выглядела лет на тридцать или около того. (Роландских лет, напомнил себе Шерринфорд, которые составляют девяносто пять процентов от земных и совсем уже не совпадают с летоисчислением Беовульфа). Крупная, широкоплечая женщина, длинноногая, полногрудая и гибкая. Широкое лицо, ровный взгляд карих глаз, тяжелый, но подвижный рот, каштановые с рыжинкой волосы, короткая прическа, хрипловатый голос, одежда простая, обыденная. Чтобы отвлечь ее, чтобы она перестала заламывать пальцы от мучительных воспоминаний, Шерринфорд спросил:
— А теперь вы верите в аутлингов?
— Нет. Просто у меня поубавилось прежней категоричности. — Она резко обернулась, и в ее глазах сверкнуло сдержанное раздражение. — Кроме того, мы находим следы…
— Ископаемые останки, — кивнул Шерринфорд. — И кое-какие предметы материальной культуры на уровне неолита. Все — очень древние, как будто их создатели вымерли уже давно. Интенсивные поиски разумных обитателей планеты не принесли никаких результатов.
— Насколько интенсивными могут быть поиски в районе Северного полюса, если летом там постоянно штормит, а зимой — холод и мрак? Нас на всю планету — сколько? миллион? — и половина живет в одном этом городе.
— Но вторая половина все-таки расселилась по континенту, — заметил Шерринфорд.
— Арктика — это пять миллионов квадратных километров, — парировала Барбро. — Непосредственно Арктическая зона занимает примерно четверть этой площади. У нас нет пока промышленной основы, чтобы повесить над планетой наблюдательные спутники или построить самолеты, которым можно было бы доверять на таких широтах, или пробить дороги в сумеречные земли, поставить там постоянные базы, узнать эти места по-настоящему, приручить их. Боже, да вы сами подумайте: несколько поколений фермеров-одиночек рассказывали байки про Серую Мантию, а специалисты впервые обнаружили этого зверя в прошлом году!
— И все же вы не верите, что аутлинги существуют?
— С таким же успехом можно предположить существование некоего тайного культа, возникшего там, в глуши, от изоляции и невежества. Может, эти люди скрываются и, когда возможно, крадут детей для… — Она с трудом сглотнула и опустила голову. — В конце концов, вы в таких вещах лучше разбираетесь.
— Насколько я понял из того, что вы сообщили мне по визифону, портолондонская полиция поставила под сомнение достоверность показаний ваших коллег. Они утверждали, что ваш рассказ — это по большей части истерика, что вы, очевидно, не уследили за ребенком, и он, выбравшись за пределы базы, просто заблудился.
Эти сухие слова помогли ей избавиться от давящего ужаса. Барбро покраснела, потом ответила с вызовом:
— Как у поселенцев на дальних землях, вы это имеете в виду? Так вот, я все-таки взяла себя в руки и проверила имеющиеся на этот счет данные. В компьютерных банках памяти описывается слишком много таких исчезновений, чтобы это можно было объяснить несчастными случаями. И вправе ли мы сбрасывать со счетов иногда всплывающие рассказы перепуганных людей о кратких появлениях давно пропавших детей? Однако, когда я пошла в полицию со всеми этими фактами, от меня просто отмахнулись. Отчасти, возможно, потому, что у них катастрофически не хватает людей. И они тоже боятся. Ведь полицию там набирают из таких же деревенских парней, а сам Портолондон стоит чуть ли не на границе с неизвестностью. — Она сникла и добавила бесцветным голосом: — На Роланде нет централизованного полицейского управления. Вы — моя последняя надежда.
Шерринфорд выпустил в темноту облако дыма, и оно тут же в ней растаяло, потом сказал потеплевшим тоном:
— Пожалуйста, не надейтесь на меня слишком сильно, миссис Каллен. Я на этой планете единственный частный детектив, мне не на кого рассчитывать, кроме себя, а кроме того, я тут еще новичок.
— Сколько вы здесь прожили?
— Двенадцать лет. Едва-едва освоился на сравнительно цивилизованном побережье. Что уж тут говорить, когда даже вы, здешние, после ста с лишним лет освоения планеты до сих пор не знаете сердца Арктики? — Он вздохнул и продолжил: — Я, конечно, займусь этим делом и возьму с вас не больше, чем необходимо. Во всяком случае, я приобрету какой-то опыт, узнаю новые места. Но с одним условием: вы будете моим гидом и помощником.
— Конечно. Сидеть в ожидании, без дела… Это было бы ужасно. Но почему именно я?
— Нанимать кого-то столь же опытного будет слишком дорого: здесь, на малоосвоенной планете, у каждого сотни неотложных дел. Кроме того, у вас есть мотив. Что тоже не лишнее. Я родился на планете, совсем не похожей на эту и на Землю-прародительницу, так что я прекрасно понимаю, в каком мы находимся положении.
Над Рождественской Посадкой собиралась ночь. Температура оставалась умеренной, но подсвечиваемые северным сиянием языки тумана, змеящиеся по улицам, казались леденяще холодными, и еще холоднее выглядело само северное сияние, вздрагивающее и переливающееся между лунами. В комнате стало темно, и женщина невольно придвинулась ближе к мужчине, заметив это, лишь когда он включил световую панель. В них обоих жило присущее Роланду ощущение одиночества.
Один световой год — это не так уж много по галактическим меркам. Человек может пройти такое расстояние примерно за 270 миллионов лет. Скажем, если отправиться в дорогу в пермский период, когда даже динозавры еще только должны были появиться на Земле, то закончится путешествие как раз сейчас, когда космические корабли летают гораздо дальше. Но в окружающем нас районе Галактики расстояния между звездами составляют в среднем девять с небольшим светолет, и едва у одного процента звезд есть планеты, пригодные для человека, а еще надо учесть, что предельная скорость кораблей все-таки ниже, чем у светового излучения. Немного помогает релятивистское сокращение времени и анабиоз в пути, отчего путешествия кажутся короткими, но история на родной планете от всего этого не останавливается.
Короче, путешествий от звезды к звезде всегда будет мало, и колонистами становятся лишь те, у кого есть на то особые причины. Для экзогенного выращивания домашних животных и растений они берут с собой зародышевую плазму. Человеческую тоже — чтобы колония росла быстро и могла за счет генетического дрейфа избежать вырождения. В такой ситуации вряд ли стоит рассчитывать на следующую волну иммигрантов. Может быть, два или три раза в столетие залетит корабль с другой планеты. (Но не с Земли, которая уже давно озабочена своими проблемами, совершенно непонятными и чуждыми этим людям). Скорее всего корабль прибудет с какой-нибудь уже окрепшей колонии: молодым поселениям не до постройки космических кораблей.
Само их выживание, не говоря уже о последующей модернизации, стоит под вопросом. Отцам-основателям приходилось брать что попадется: Вселенная ведь создавалась не специально для человека.
Например, Роланд. Одна из счастливых находок. Мир, где человек может жить, дышать, есть пищу, пить воду, ходить нагим, если ему захочется, сеять злаки, разводить скот, рыть шахты, возводить дома, растить детей и внуков. Видимо, оно того стоит — пересечь три четверти светового века, чтобы сохранить какие-то дорогие сердцу ценности и пустить новые корни на земле Роланда.
Но звезда Карл Великий — это тип F9. Она на сорок процентов ярче Солнца, еще опасней в коварной ультрафиолетовой области и уж совсем дико ведет себя, когда расшвыривает во все стороны мощные потоки заряженных частиц. У планеты эксцентрическая орбита. В разгар короткого, но бурного северного лета, когда Роланд приближается к периастрию, суммарная инсоляция превышает земную более чем в два раза; в середине же долгой арктической зимы она чуть ниже средней по Земле.
Жизнь на планете бурлит повсюду. Но без сложных машин, не имея пока возможности создавать их, кроме как для немногочисленных специалистов, человек вынужден жить в высоких широтах. Наклон оси в десять градусов плюс специфическая орбита — все это приводит к тому, что самая северная часть арктического континента по полгода живет без солнца. У южного полюса в этих широтах — только безбрежный океан.
Прочие отличия от Земли могут при поверхностном рассмотрении показаться даже более важными. У Роланда, например, две луны — маленькие, но расположенные довольно близко от планеты, отчего тут бывают накладывающиеся приливы. Период обращения Роланда вокруг своей оси — тридцать два часа, что исподволь, но постоянно действует на организмы, привыкшие за миллионы лет эволюции к более высокому темпу.
Погодные условия здесь тоже отличаются от земных. Диаметр планеты всего 9500 километров. Сила тяжести у поверхности — 0,42 g. Давление на уровне моря чуть выше одной земной атмосферы. (И надо сказать, что Земля в этом отношении настоящий каприз мироздания; человек там появился лишь потому, что по какой-то случайности космического масштаба газообразная оболочка планеты значительно меньше, чем положено иметь такому небесному телу; вот на Венере в этом отношении все в порядке.) Однако «гомо» можно лишь тогда по праву назвать «сапиенсом», когда он в полную силу использует свою основную способность — универсальность. Неоднократные попытки человека загнать себя в рамки какой-то одной всеобщей линии поведения, или культуры, или идеологии всегда заканчивались неудачами, зато когда перед ним стоит задача просто выжить и жить, он справляется с ней по большей части неплохо. Он умеет приспосабливаться, и в довольно широких пределах.
Пределы эти обычно устанавливаются тем, например, что человеку необходим солнечный свет, или тем, что он — обязательно и постоянно — должен быть неотъемлемой частью окружающей его жизни и непременно существом духовным.
Портолондон спускался своими доками, кораблями, машинами и складами прямо в залив Поларис. За ними уже располагались жилища пятисот тысяч его постоянных обитателей. Каменные стены, ставни на окнах, остроконечные черепичные крыши. Но веселая разноцветная окраска строений выглядела в лучах уличных фонарей как-то жалко — ведь город лежал за Северным полярным кругом.
Тем не менее Шерринфорд заметил:
— Веселенькое местечко. Вот именно ради этого я и прибыл на Роланд.
Барбро промолчала. Дни, проведенные в Рождественской Посадке, пока они готовились к отъезду, лишили ее последних сил. К причалу они прибыли на гидроплане, и теперь, глядя через купол такси, что везло их в пригород, она решила, будто Шерринфорд имеет в виду богатые леса и луга вдоль дороги, переливы светящихся цветов в садах, шорох крыльев в небе. В отличие от земной флоры холодных регионов, растительность арктической зоны Роланда каждый световой день лихорадочно растет и копит энергию. И только когда летний зной уступает место мягкой зиме, растения начинают цвести и плодоносить. В это же время выбираются из своих берлог впадающие в летнюю спячку животные и возвращаются домой птицы.
Вид из машины открывался действительно замечательный: за деревьями раскинулась просторная равнина, взбирающаяся к горам в отдалении; вершины, залитые серебристо-серым лунным светом; северное сияние; рассеянные отсветы солнца, только-только спрятавшегося за горизонт.
Эта красота — словно красота охотящегося летучего дьявола, подумалось ей. И эта дикая, необузданная природа отняла у нее Джимми. Удастся ли ей хотя бы найти его маленькие косточки, чтобы похоронить рядом с отцом…
Неожиданно она поняла, что такси остановилось у отеля, и Шерринфорд говорил о самом городе, втором по величине городе после столицы. Видимо, он здесь уже бывал не раз. Шумные улицы были полны народа, мелькали огни рекламы, из таверн, магазинов, ресторанов, спортивных центров, танцевальных залов — отовсюду неслась музыка. Прижатые друг к другу автомобили еле ползли. Деловые здания в несколько этажей светились всеми окнами. Портолондон связывал огромный материк с внешним миром. По реке Глории тянулись сюда плоты, баржи с рудой, урожаем с ферм, чьи владельцы медленно, но верно заставляли Роланд служить себе, мясом, костью и мехами, добытыми охотниками в горах у подножия Кряжа Троллей. С моря подходили рыболовецкие суда и грузоходы, доставляющие продукцию Солнечных островов и богатства континентов, расположенных дальше к югу, куда совершали вылазки отважные искатели приключений. Портолондон грохотал, смеялся, бушевал, потворствовал, грабил, молился, обжирался, пьянствовал, работал, мечтал, вожделел, строил, разрушал, умирал, рождался, был счастлив, зол, печален, жаден, вульгарен, любвеобилен, амбициозен, человечен. Ни яростные лучи солнца где-то южнее, ни полугодовые сумерки здесь — а в середине зимы настоящая ночь — не могли остановить человека.
Так, во всяком случае, все говорили.
Все, кроме тех, кто поселился в темных землях. Раньше Барбро не сомневалась, что именно там рождались странные обычаи, легенды и суеверия, которые наверняка умрут, когда все дальние регионы появятся на подробных картах и будут полностью под контролем. Теперь же… Может быть, виной тому слова Шерринфорда о том, что сам он после некоторых предварительных исследований склонен изменить свою прежнюю точку зрения.
А может быть, ей просто нужно было переключиться на какие-то другие мысли, чтобы не вспоминать постоянно, как за день до отъезда, например, когда она спросила Джимми, сделать ему сандвич из ржаного хлеба или из французской булочки, сын совершенно серьезно ответил: «Пожалуй, я съем кусочек Ф-хлеба». Незадолго до этого он как раз начал проявлять интерес к алфавиту.
Они выбрались из такси, оформили номера и отправились по своим комнатам с примитивной меблировкой, но все это Барбро помнила как в тумане. И только распаковав вещи, она вспомнила, что Шерринфорд пригласил ее к себе обговорить все обстоятельства дела с глазу на глаз. Пройдя вдоль коридора, она нашла его комнату и постучала. Сердце у нее колотилось так сильно, что казалось, его удары заглушают стук в дверь.
Он открыл и, приложив палец к губам, указал ей на кресло в углу. Барбро едва не вспылила, но тут заметила на экране визифона лицо главного констебля Доусона. Очевидно, Шерринфорд позвонил ему сам, и у него были причины просить ее не показываться в поле зрения камеры. Она опустилась в кресло и, впившись ногтями в колени, снова взглянула на экран.
Шерринфорд уселся перед аппаратом.
— Извини, — сказал он. — Какой-то тип ошибся дверью. Наверно, пьяный.
Барбро вспомнила, что констебль всегда отличался болтливостью. Во время разговора он постоянно поглаживал свою бороду, которая, видимо, ему самому очень нравилась. Не горожанин, а какой-то дальнопоселенец…
— У нас их тут хватает, — усмехнулся Доусон. — Хотя, как правило, все они безобидные ребята. Просто после нескольких недель или месяцев в дальних землях им бывает нужно слегка разрядиться.
— Насколько я понимаю, это окружение — и в малом, и в большом отличающееся от того, что привело к появлению человека, — порой влияет на людей очень странным образом. — Шерринфорд набил трубку. — Ты, разумеется, знаешь, что моя практика до сих пор касалась городских или пригородных районов. В изолированных поселениях частный детектив едва ли когда бывает нужен. Но сейчас ситуация переменилась, и я позвонил, чтобы посоветоваться с тобой.
Шерринфорд чиркнул спичкой, и табачный дым сразу же забил запахи зелени, доносившиеся даже сюда — за два вымощенных камнем километра от ближайшего леса, мимо идущих в сумерках потоков машин.
— Это скорее научные изыскания, чем поиски скрывшегося должника или подозреваемого в промышленном шпионаже, — неторопливо проговорил он. — Я хотел бы исследовать две версии: либо какая-то организация — преступная, религиозная или еще что-нибудь в таком духе — давно и регулярно похищает детей, либо аутлинги из легенд действительно существуют.
На лице Доусона отразилось и удивление, и смятение одновременно:
— Ты это всерьез?
— А почему бы и нет? — Шерринфорд улыбнулся. — Несколько поколений подряд регистрируются сообщения о похищении детей, и подобные факты нельзя сбрасывать со счетов. Особенно, если с ходом времени это происходит все чаще. Зарегистрировано уже более сотни пропавших детей, но никто ни разу не нашел никаких следов. И, кстати, почти никаких доказательств, что в Арктике когда-то обитала разумная раса, а теперь они скрываются где-то там, в дальних землях.
Доусон наклонился вперед, словно хотел пролезть через экран.
— Кто тебя нанял? — спросил он строго. — Та самая Каллен? Нам, естественно, было ее жаль, но она несла какую-то бессмыслицу, а потом и вообще стала вести себя просто оскорбительно…
— Но разве ее коллеги, весьма уважаемые ученые, не подтвердили ее рассказ?
— Да нет тут никакого рассказа. У них весь лагерь был обнесен детекторами и сигнальными системами. Плюс сторожевые мастифы. Это стандартный порядок для таких вот мест, где вполне может встретиться голодный завроид или кто-нибудь еще. Никто не мог проникнуть туда незамеченным.
— По земле. А как насчет летающего существа, которое могло опуститься прямо посреди лагеря?
— Но человек с ранцевым вертолетом поднял бы на ноги всю экспедицию.
— Какое-нибудь крылатое существо могло пробраться в лагерь гораздо тише.
— Крылатое существо, способное унести трехлетнего мальчишку? Таких в природе не существует.
— Ты имеешь в виду, не существует в научной литературе. А вспомни Серую Мантию. Вспомни, как мало мы вообще знаем о Роланде. На Беовульфе, кстати, такие птицы существуют. И, я читал, на Рустуме тоже. Я проделал кое-какие вычисления с учетом здешней плотности воздуха и силы тяжести. Так вот, у меня получилось, что здесь это тоже возможно, хотя и едва-едва. Ребенка могли унести воздухом на небольшое расстояние, а потом это существо устало и просто приземлилось за пределами лагеря.
Доусон фыркнул.
— Сначала оно приземлилось и забралось в палатку, где спали мать и ребенок. А затем, когда у него не осталось сил лететь, ушло пешком с ребенком на руках. По-твоему, это похоже на хищную птицу? Причем ребенок ни разу не закричал, а собаки не залаяли?
— Эти несоответствия как раз и убедили, и заинтересовали меня одновременно, — сказал Шерринфорд. — В одном ты, безусловно, прав: человек не мог проникнуть в лагерь незамеченным, а хищная птица вроде орла едва ли стала бы действовать подобным образом. Но это могло быть крылатое разумное существо. Возможно, оно усыпило мальчишку. Собаки, во всяком случае, выглядели так, словно их усыпили.
— Скорее, они проспали и не заметили мальчишку, когда он прошел мимо. Не надо ничего придумывать, когда все можно объяснить гораздо проще. Достаточно предположить, что, во-первых, он проснулся и решил погулять, а во-вторых, охранная сигнализация была смонтирована небрежно — никто ведь не ожидал опасности изнутри — и поэтому просто не сработала, когда мальчишка двинулся за пределы лагеря. В-третьих… Говорить об этом чертовски неприятно, но скорее всего он или умер с голода, или погиб. — Доусон замолчал на секунду, потом добавил: — Если бы у нас было больше людей, мы могли бы провести более тщательную проверку. И провели бы, конечно. Хотя мы и так организовали поиски с воздуха в радиусе пятидесяти километров, причем пилоты здорово рисковали. Приборы наверняка засекли бы мальчишку, если бы он еще был жив. Ты сам знаешь, насколько чувствительны термальные анализаторы, но поиски не дали никакого результата. А у нас есть заботы и поважнее, чем искать останки, разбросанные хищниками по округе. Если тебя наняла миссис Каллен, то мой тебе совет: выкрутись как-нибудь и оставь это дело. Для нее же будет лучше. Нужно принимать действительность, как бы тяжела она ни была.
Барбро прикусила язык и едва сдержалась, чтобы не закричать.
— Но это только последнее исчезновение в целой серии таких же событий, — возразил Шерринфорд, и Барбро удивленно подумала: «Как он может говорить об этом так спокойно, когда пропал Джимми?»
— Оно описано подробнее всех остальных, и тут есть над чем задуматься, — продолжал Шерринфорд. — Обычно это просто слезливый, но лишенный деталей рассказ дальнопоселенцев о том, как их ребенок исчез или, по их словам, был похищен некими Древними. Иногда спустя годы они рассказывают, что видели мельком какое-то существо, которое, мол, и есть их выросший ребенок, только он уже перестал быть человеком. Всегда мельком — или оно заглядывает в окно, или бесшумно скользит мимо в сумерках, или вытворяет исподтишка какую-нибудь шалость. Как ты говоришь, ни у ученых, ни у властей просто не было до сих пор ни сил, ни средств, чтобы провести тщательное расследование. Но я чувствую, что здесь есть чем заняться. И возможно, частное расследование вроде того, что собираюсь предпринять я, принесет какую-то пользу.
— Послушай, что я тебе скажу… Большинство из наших парней выросли там, на дальних землях. Мы не только патрулируем город и выезжаем по вызовам; мы, случается, ездим домой на праздники и семейные юбилеи. И если бы в этих местах объявилась банда, практикующая… человеческие жертвоприношения, мы бы наверняка об этом знали.
— Понимаю. Но я тоже знаю и про распространенную в тех краях, глубоко укоренившуюся веру в неких существ со сверхъестественными способностями. У людей даже возникали связанные с этим верованием ритуалы, и многие, чтобы умилостивить их, оставляют в лесу дары…
— Я знаю, к чему ты клонишь. — Доусон презрительно хмыкнул. — Слышал про это сто раз от разных любителей дешевых сенсаций. Аборигены, мол, и есть эти легендарные аутлинги. Признаться, я был о тебе лучшего мнения. Тебе наверняка случалось бывать в музеях и читать литературу с тех планет, где твоя хваленая логика?
Он покачал пальцем и продолжил:
— Сам подумай. Что нам удалось здесь найти? Считанные осколки обработанных камней; несколько мегалитов, которые — возможно! — имеют искусственное происхождение; выцарапанные на скалах рисунки, вроде бы изображающие растения и животных, хотя они совершенно не похожи на рисунки любой из известных нам гуманоидных культур; остатки костров и раздробленные кости; обломки костей, которые могли бы принадлежать разумным существам, потому что они напоминают фаланги пальцев или фрагменты крупных черепов… Но если это так, то их обладатели меньше всего напоминали людей. Или ангелов, если уж на то пошло. Ничего общего! Наиболее антропоидная реконструкция, что мне довелось видеть, напоминала двуногого крокогатора… Подожди, дай мне закончить. Все эти сказки про аутлингов… Я их тоже слышал предостаточно. И даже верил в них — в детстве. Рассказывают, что аутлинги бывают и крылатые, и бескрылые, и полулюди, и совсем люди, только невероятной красоты — так вот, все это сплошь сказки с Земли. Ты не согласен? Я в свое время не поленился и, покопавшись в микрозаписях Библиотеки Наследия, отыскал там почти идентичные сказки, которые крестьяне рассказывали еще за несколько сотен лет до космических полетов. Более того, описания никак не согласуются даже с нашими жалкими находками — если они вообще имеют отношение к истории планеты — или с тем фактом, что на территории, равной по площади Арктике, просто не могли развиться более десятка видов разумных существ одновременно, или… Черт побери, как, по-твоему, должны были вести себя аборигены, когда здесь появились люди?
— Верно, верно, — сказал Шерринфорд, кивая. — Я, пожалуй, менее тебя склонен считать, что здравомыслием негуманоидные существа будут походить на нас. Даже у людей я наблюдал слишком большие различия в этой области. Но я согласен, у тебя веские аргументы. У немногочисленного отряда ученых на Роланде были задачи поважней, чем отслеживать истоки, как ты считаешь, возрожденного средневекового суеверия.
Он взял трубку в обе ладони, задумчиво посмотрел на крохотный огонек внутри и без нажима продолжил:
— Однако меня больше всего интересует, почему у вполне трезвомыслящих, технически оснащенных и относительно хорошо образованных колонистов возродилась вера в каких-то мифических Древних. Буквально восстала из могилы, пройдя сквозь заслон веков и пробившись через наслоения машинной цивилизации с ее крайне антагонистическим отношением к традициям.
— Надо полагать, в университете рано или поздно откроют-таки отделение психологии, о котором так давно говорят, и, видимо, кто-нибудь когда-нибудь еще напишет на эту тему диссертацию, — неуверенно произнес Доусон и судорожно сглотнул, когда снова заговорил Шерринфорд.
— Я хочу попытаться найти ответ прямо сейчас. На Земле Комиссара Хоча, поскольку именно там случилась последняя трагедия. Где я смогу взять напрокат машину?
— Это не так-то просто…
— Полно тебе. Я хоть и новичок здесь, но кое-что понимаю. В условиях недостаточной экономики очень немногие владеют дорогим и сложным оборудованием. Но раз в нем есть потребность, значит, его можно все-таки взять напрокат. Мне нужно что-то вроде походного фургона с ходовой частью для любых условий местности. Я хочу разместить внутри кое-какое оборудование, что я привез с собой, а вместо смотрового купола наверху нужно установить пулеметную турель с управлением из кабины. Кроме своих собственных пистолетов и винтовок я по договоренности с полицией Рождественской Посадки привез кое-какую артиллерию из их арсеналов.
— Ого! Ты, похоже, действительно собрался воевать с мифами.
— Скажем, я собрался застраховать себя от неожиданностей. Опасность кажется незначительной, но застраховаться всегда не лишне. И как насчет легкого самолета, который я мог бы перевозить на крыше и использовать для воздушной разведки?
— Нет. — Теперь голос Доусона звучал гораздо категоричнее. — Не ищи себе приключений. Мы можем доставить тебя к лагерю грузовым самолетом, когда позволит метеопрогноз. Но пилоту придется сразу же вернуться, пока снова не переменилась погода. Метеорология еще не очень развита на Роланде, а в это время года воздушные массы особенно неспокойны, и у нас пока нет самолетов, способных устоять перед любой неожиданностью. — Он сделал глубокий вздох. — Ты не представляешь себе, с какой скоростью может налететь смерч, или какие камни иногда валятся там с неба, или… Короче, в этих краях лучше всего держаться поближе к земле, так-то вот. И это одна из причин, почему мы так мало знаем о дальних районах, а тамошние поселенцы живут так изолированно.
Шерринфорд печально рассмеялся.
— Что ж, поскольку мне нужны детали, так и так придется двигаться ползком.
— Видимо, ты потратишь немало времени, — сказал Доусон. — Не говоря уж о деньгах твоего клиента. Слушай, я, конечно, не могу запретить тебе гоняться за призраками, но…
Разговор продолжался еще добрых полчаса. Когда экран наконец погас, Шерринфорд поднялся, потянулся и двинулся к Барбро. Она снова обратила внимание на его странную походку. Шерринфорд прибыл на Роланд с планеты, где сила тяжести превышала земную на четверть, а здесь она была в два раза меньше, чем на планете-прародительнице. Интересно, подумала Барбро, летает ли он во сне…
— Я приношу свои извинения за то, что пришлось просить вас помолчать, — сказал Шерринфорд. — Никак не ожидал, что мне удастся сразу связаться с Доусоном. Он действительно постоянно занят. Но когда нас соединили, я подумал, что не стоит лишний раз напоминать ему о вас. Он, возможно, сочтет мою затею пустой выдумкой, которая мне скоро надоест. Но из-за вас Доусон мог догадаться, насколько серьезно, и отказать в помощи. Он мог бы даже помешать нам.
— Какое ему дело? — спросила Барбро с обидой.
— Боязнь последствий, и, что еще хуже, он в этом не признается даже самому себе. Скажем, боязнь совершенно непредвиденных последствий. — Шерринфорд взглянул на экран, потом на небосклон за окном, где переливалось голубыми и белыми сполохами огромное полотно северного сияния. — Очевидно, вы заметили, что я разговаривал с испуганным человеком. Его рационализм и сарказм — это оболочка, а внутри этот человек верит в аутлингов, еще как верит!
Погонщик Тумана бежал, легко перескакивая через кусты вербы и обгоняя взметаемые ветром клочья летучей травы. Рядом, сгорбившись, бежал черный уродливый никор Нагрим, чьи гигантские ступни сотрясали землю и оставляли позади широкую полосу раздавленных растений. Следом, извиваясь на фоне просвечивающих сквозь него цветов огненного дерева, струился контур Моргарела-призрака.
Здесь склон Клаудмура поднимался все выше и выше похожими на волны мелкими холмами с зарослями кустарника между ними. Тишина лишь изредка прерывалась приглушенными расстоянием криками лесных зверей. Было темнее, чем обычно при рождении зимы: луны закатились, а от северного сияния осталась лишь тонкая мерцающая полоска над горным кряжем у северного края земли. Но звезды от этого казались ярче и теснились на небе плотнее, а Призрачная Дорога сверкала, словно усыпанная росой трава.
— Там, вверху! — заорал Нагрим, показывая всеми четырьмя руками, когда они одолели очередной подъем. Впереди мелькала маленькая искорка. — О-о-а! О-о-а! Мы их растопчем или мы их разорвем на куски?
— Ничего такого мы не сделаем, костяная башка, — услышали они мысленный ответ Моргарела. — Если, конечно, они нас не атакуют. А этого не произойдет, если мы себя не выдадим. Нам приказано затаиться и вызнать их планы.
— Р-р-р-р. Я и так знаю их планы. Срезать деревья, втыкать в землю плуги, сеять в полях свою проклятую траву и плодиться. Если мы их не прогоним до горьких вод, они станут слишком сильны для нас.
— Но не для Царицы! — горячо возразил Погонщик Тумана.
— Однако они, похоже, и в самом деле стали сильнее, — напомнил им Моргарел. — Мы должны действовать осторожно.
— Может, мы тогда осторожно на них наступим?
От этого вопроса на неспокойном лице Погонщика Тумана проснулась улыбка, и, хлопнув Нагрима по чешуйчатой спине, он сказал:
— Молчи, а то у меня уши болят. А еще лучше и не думай — от этого болит голова у тебя. Бегом! Вперед!
— Полегче, — осадил его Моргарел. — У тебя слишком много энергии, рожденный-от-человека.
Погонщик Тумана скорчил ему физиономию, но послушался и сбавил шаг. Теперь он двигался осторожнее, прячась, где возможно, за кустами. Ибо он отправился в путь по велению Прекраснейшей вызнать, что привело сюда тех двоих смертных.
Может быть, они ищут ребенка, которого унес Айох? (Мальчик по-прежнему плакал, звал маму, но по мере того, как ему открывались все новые и новые чудеса Кархеддина, реже и реже.) Может быть и так. Птицелет доставил их машину к покинутой лагерной стоянке, откуда они двигались расширяющейся спиралью. Но когда им так и не удалось обнаружить никаких следов мальчишки в окрестностях лагеря, они все равно не вызвали птицелет, чтобы вернуться к себе. И вовсе не потому, что погода мешала распространению волн их дальноречника, как это порой случалось. Вместо того они направились к горам Лунного Рога, и этот путь должен привести их мимо нескольких поселений захватчиков на земли, где никогда не ступала нога человека.
Значит, это не праздная прогулка. Но тогда что же?
Теперь Погонщик Тумана понимал, зачем она, Которая Правит, заставляла своих приемных детей из смертных учить или хранить в памяти неуклюжий язык прародителей. Он всей душой ненавидел эту зубрежку, совершенно чуждую Истинным Обитателям. Но, разумеется, никто не вправе ослушаться ее, и со временем становится понятно, насколько она мудра…
Оставив Нагрима за скалой — польза от него все равно только в драке, — Погонщик Тумана пополз вперед, перебираясь от одного куста до другого, пока не оказался совсем рядом с людьми. Мягкие листья дождевальника укрывали его тенью и гладили по голой спине. Моргарел взлетел на вершину дрожелиста, где беспокойная зелень дерева совсем спрятала его призрачный силуэт. Однако и от него тоже мало помощи. Вот это тревожило, даже пугало больше всего. Призраки всегда умели не только чувствовать и передавать мысли, но и насылать чары. Вот только в этот раз Моргарел доложил, что его усилия словно бы отскакивают от какой-то невидимой холодной стены, окружающей машину…
Никаких охранных механизмов и сторожевых собак у мужчины и женщины не было. Видимо, им казалось, что в этом нет необходимости, потому что они ночевали в своей большой машине. Но разве можно допускать такое презрительное отношение к мощи Царицы?..
В отблесках костра, горевшего между мужчиной и женщиной, слабо отсвечивали металлические стенки фургона. Люди кутались в теплые куртки, но Погонщику Тумана это казалось лишним — даже без одежды он едва чувствовал холод. Мужчина пил дым. Женщина смотрела поверх его головы куда-то вдаль и, сидя перед ярким костром, видела, наверное, лишь один непроницаемый мрак. Танцующий огонь освещал ее целиком, и — да, судя по рассказам Айоха, это та самая женщина, мать похищенного ребенка.
Айох тоже хотел пойти с ним, но Восхитительная запретила. Пэкам трудно сохранять неподвижность подолгу, и поэтому он для такого задания не годился.
Мужчина потягивал трубку. Щеки его проваливались внутрь, сразу скрываясь в тени, и в тот же момент нос и лоб освещались маленьким красным заревом, отчего он вдруг становился пугающе похож на птицу-клювореза, которая вот-вот бросится на добычу.
— …и я снова могу повторить: нет. У меня нет никаких теорий, — говорил мужчина. — Когда фактов недостаточно, теоретизировать в лучшем случае глупо, а в худшем — небезопасно.
— Тем не менее у тебя есть какие-то идеи, — сказала женщина.
Ясно было, что они говорят на эту тему не в первый раз. Ни один Истинный Обитатель не обладал такой настойчивостью, как она, или таким терпением, как он.
— Все это снаряжение, что ты взял с собой… И генератор, который работает у тебя постоянно…
— У меня есть рабочая гипотеза. Исходя из нее, я и подобрал снаряжение.
— А почему ты не хочешь рассказать мне о деталях?
— Сама гипотеза предполагает, что в настоящее время это неразумно. Я пока, можно сказать, пытаюсь проникнуть в лабиринт и еще не выбрал путь. У меня не было пока возможности использовать всю аппаратуру. Мы сейчас защищены только от так называемого телепатического воздействия…
— Что? — удивленно воскликнула женщина. — Ты хочешь сказать, что все эти легенды о существах, которые читают мысли… — Она умолкла, и ее обеспокоенный взгляд метнулся в темноту за спиной мужчины.
Он же чуть наклонился вперед, и вместо отрывистой деловитости в его голосе явственно послышалась заботливость, даже мягкость:
— Барбро, ты все время мучаешь, изводишь себя, но этим ты вряд ли поможешь Джимми, если он еще жив. Да и мне твоя помощь тоже еще может понадобиться. Нам предстоит долгий путь, и будет только лучше, если ты сразу свыкнешься с этой мыслью.
Она нервно кивнула, закусила губу, потом ответила:
— Я постараюсь.
Мужчина улыбнулся, не выпуская трубку изо рта.
— Думаю, тебе это удастся. Я сразу понял, что ты не из тех, кто хнычет, или отказывается от задуманного, или упивается своим несчастьем.
Рука женщины невольно опустилась на рукоять пистолета, висевшего на поясе. Голос ее изменился, каждое слово вырывалось теперь из нее, словно нож, вылетающий из ножен.
— Когда мы их найдем, они еще узнают, кто я такая. И кто такие люди.
— Лучше умерь свою злость, — посоветовал мужчина. — Мы не можем позволить себе бурные эмоции. Если аутлинги действительно существуют, что я вполне допускаю, они защищают свою собственную землю. Мне хотелось бы думать, что, если бы первые поселенцы нашли тут живых хозяев планеты, люди не стали бы колонизировать Роланд. Но сейчас говорить об этом уже поздно. Ничего нельзя вернуть назад. Мы ведем войну с врагом настолько хитрым, что он скрыл от нас сам факт этой войны.
— Ты полагаешь, это настолько серьезно? Я хочу сказать, что они всего лишь таятся и время от времени похищают младенцев…
— Это тоже часть моей гипотезы. Подозреваю, что дело тут не просто в стремлении досадить или навредить по мелочам; на самом деле здесь тактика, конкретное проявление коварного и невероятно сложного стратегического плана.
Костер трещал и плевался искрами. Мужчина некоторое время курил молча, раздумывая о чем-то своем, потом продолжил:
— Я не хотел вселять в тебя необоснованные надежды или излишне будоражить воображение, пока тебе приходилось ждать сначала в Рождественской Посадке, а после в Портолондоне. Затем мы были слишком заняты, пытаясь доказать себе, что Джимми унесли дальше, чем он мог бы уйти сам. И у меня просто не было раньше возможности рассказать, насколько тщательно я изучил все доступные материалы о Древних. Вначале я занимался этим, просто чтобы доказательно отвергнуть любое, даже самое невероятное предположение. И никаких других результатов, кроме опровержения, я не ожидал. Но тем не менее проработал все, что мог: археологические находки, анализы, рассказы очевидцев, журналистские отчеты, монографии. Я разговаривал с дальнопоселенцами, которых застал в городе, и несколькими учеными, которых это хоть немного волновало. Мне всегда легко удавалось приобретать новые знания, и без ложной скромности могу сказать, что я стал неплохим экспертом по аутлингам, хотя, видит Бог, фактов тут на самом деле всего ничего. Кроме того, я в определенном смысле новичок на Роланде, и, возможно, мне удалось подойти к проблеме непредвзято, подметить некоторые странности. Если аборигены вымерли, тогда почему так редко встречаются их останки? Арктика на самом деле не так уж велика и вполне пригодна для жизни. Население, которое тут, по идее, могло существовать, должно было оставить множество артефактов, накапливавшихся тысячелетиями. Я когда-то читал, что на Земле были найдены буквально десятки тысяч каменных топоров, причем по большей части не при археологических раскопках, а случайно. Но хорошо. Предположим, ископаемые останки и различные предметы удалили, спрятали намеренно — за время между отлетом последней разведывательной группы и прибытием первых кораблей с колонистами. Мне даже удалось найти в дневниках первых исследователей Роланда кое-какие доводы в пользу этого предположения. Они тогда были слишком заняты проверкой условий жизни на планете, чтобы каталогизировать примитивные монументы, но записи тех лет свидетельствуют, что им довелось увидеть гораздо больше, нежели колонистам. Можно предположить, что все наши находки — это лишь остатки материальной культуры, некоторые аборигены забыли или не успели спрятать. Подобное допущение говорит в пользу их развитости, способности планировать на много лет вперед, верно? А это, в свою очередь, предполагает, что так называемые Древние были отнюдь не только охотниками или примитивными земледельцами.
— Но никто никогда не видел здесь строений, машин или вообще чего-то подобного, — возразила женщина.
— Согласен. И скорее всего, аборигены развивались совсем другим путем, отличным от нашей индустриально-металлургической эволюции. Я вполне могу представить себе эти другие пути. Возможно, их цивилизация по-настоящему началась с биологических наук и биотехнологии. Возможно, они развили какие-то особенности нервной системы, которые у них проявились сильнее, чем у людей. Как тебе известно, и у нас такое случается. Лозоходцы, например, на самом деле просто чувствуют местные изменения интенсивности магнитного поля, вызванные уровнем залегания грунтовых вод. Однако у людей подобные таланты встречаются невероятно редко, и поэтому мы переключились на другие задачи. Зачем нужна телепатия, если есть визифон? А вот Древние, очевидно, решили наоборот. Возможно, мы просто не распознали тогда и не замечаем сейчас настоящих доказательств высокого уровня развития их цивилизации.
— Они могли бы показаться людям. Зачем прятаться?
— Я мог бы предположить сразу несколько причин. Скажем, они были напуганы, потому что им уже доводилось встречаться с воинственными инопланетянами. Вряд ли мы единственная раса в Галактике, освоившая межзвездные перелеты. Однако, как я говорил раньше, глупо теоретизировать, не имея фактов. С уверенностью можно сказать только одно: если эти Древние существуют, мы с ними очень разные.
— При том, как тщательно ты относишься к фактам, это слишком невероятная идея.
— Но я ведь уже признал, что это всего лишь предположение. — Он сощурился от дыма и взглянул на нее в упор. — Ты сама пришла ко мне, уверяя, что мальчика похитили, хотя официальная точка зрения была иная. Но твои выдумки про сектантов, которые крадут детей, это полная ерунда. Почему ты не хочешь поверить в существование аборигенов?
— Даже при том, что от этого, возможно, зависит, жив Джимми до сих пор или нет? Да? — Женщина удрученно вздохнула, потом вздрогнула. — Может быть, я просто боюсь.
— Пока я не говорил ничего такого, о чем не писали бы в прессе, — сказал мужчина. — Согласен, это довольно безответственные выступления. За сотню лет никто так и не сумел обоснованно доказать, что аутлинги не суеверие, а реальность. Тем не менее некоторые ученые утверждали, что это по крайней мере возможно; в неосвоенных, неисследованных районах действительно могут скрываться разумные аборигены.
— Знаю, — сказала женщина. — Однако я не могу понять, с чего вдруг ты принял эти догадки всерьез.
— Когда ты заставила меня задуматься над проблемой, мне пришло в голову, что дальнопоселенцы Роланда живут далеко не так изолированно, как, скажем, какие-нибудь средневековые хуторяне. У них есть книги, телевизионная связь, электрооборудование, машины и, самое главное, современное научное образование. Почему же они стали суеверны? Что-то заставляет их… — Он умолк на секунду. — Пожалуй, мне лучше не продолжать. Мои предположения идут гораздо дальше, но, если они верны, говорить об этом вслух небезопасно.
Погонщик Тумана почувствовал, как сжались у него мышцы живота. Опасность. Этот человек, похожий на птицу-клювореза, был явно опасен. Нужно будет предупредить Венценосную… На мгновение ему захотелось позвать Нагрима, чтобы тот убил этих двоих. Если никор нападет быстро, им не поможет даже их оружие… Хотя нет, нельзя. Возможно, они сообщили о своих планах дома или… Погонщик Тумана снова превратился в слух. Мужчина и женщина заговорили теперь на другую тему.
— …почему ты остался на Роланде.
Мужчина улыбнулся тонкими губами.
— Можно сказать, жизнь на Беовульфе потеряла для меня остроту. Георот заселен достаточно плотно, прекрасно организован и удручающе скучен — во всяком случае, так было несколько десятилетий назад. Отчасти это положение сохранилось за счет новых поселений в долинах, куда стекались люди неудовлетворенные или недовольные, — нечто вроде предохранительного клапана. Но я плохо переношу повышенное содержание углекислого газа, а там без этого невозможно жить. Потом я узнал о готовящейся экспедиции, которая должна была посетить несколько колоний, где не имелось оборудования, чтобы поддерживать лазерный контакт. Ты, возможно, помнишь, что они ставили своей целью поиск новых идей в науке, искусстве, социологии, философии и вообще в любых областях, где есть что-нибудь ценное. Боюсь, на Роланде они нашли не особенно много такого, что могло бы пригодиться на Беовульфе. Но я добился места на корабле и, увидев здесь новые для себя возможности, решил остаться насовсем.
— А там ты тоже был детективом?
— Да, служил в полиции. У нас это семейная традиция. Наверно, причиной тому отчасти далекие предки из племени чероки, если тебе это что-нибудь говорит. Но, кроме того, по преданию, у нас в роду был один из первых частных детективов на Земле, о котором сохранились сведения еще с докосмической эры. Не знаю уж, насколько это правда, но я всегда считал, что у него есть чему поучиться. Видишь ли, такой образ… — Мужчина замолчал, и на лице его появилось обеспокоенное выражение. — Пора спать. Завтра утром нам предстоит долгий путь.
— Здесь утра не будет, — сказала женщина, вглядываясь в темноту.
Вскоре они легли спать. Погонщик Тумана встал и бесшумно размял затекшие ноги и руки. Прежде чем вернуться к Царице, он рискнул заглянуть в машину через заднюю стеклянную панель. Внутри стояли рядом две расправленные койки, где улеглись мужчина и женщина. Однако мужчина даже не прикоснулся к ней, хотя женщина была очень привлекательна, и, судя по разговору, ничего такого он делать не собирался.
Жуткие и непонятные существа. Холодные и бесчувственные, как глина. Неужели они захватят этот прекрасный дикий мир? Погонщик Тумана презрительно сплюнул. Так случиться не должно. И не случится. Она, Которая Правит, обещала.
Земли Уильяма Айронса простирались на много миль вокруг. Но такие большие площади требовались, потому что поместье должно было обеспечивать и его, и всех его родственников, и домашний скот за счет местных культур, а наука об их разведении все еще находилась в зачаточном состоянии. При летнем свете и в оранжереях он выращивал кое-какие земные растения, но это уже скорее как роскошь. На самом деле будущее сельского хозяйства в северной Арктике лежало в таких культурах, как йерба для заготовки сена, батрихиза, из которой можно получить отличную древесину, перикуп, гликофилон, а позже, когда с ростом населения и промышленности расширится рынок, здесь можно будет выращивать даже халкантемы для городских цветочников и разводить роуверов ради пушнины.
Но это в будущем, до которого Айронс, похоже, дожить не надеялся, и Шерринфорду показалось, что судьбу всех остальных поселенцев этот человек представляет столь же пессимистично.
В ярко освещенной комнате было тепло. Весело трещал огонь в камине. Свет от флуоропанелей играл отражениями на резных самодельных комодах, стульях, в посуде, расставленной по полкам. Кругом висели цветные шторы и занавесочки. Сам хозяин, крепкий, широкоплечий дальнопоселенец с бородой до пояса, сидел в кресле с высокой спинкой. Гостям, ему и сыновьям жена с дочерьми принесли кофе, чей аромат смешивался с еще не ушедшими запахами богатого ужина.
Но снаружи завывал ветер, сверкали молнии, грохотал гром, дождь буквально обрушивался на крышу и стены дома, с шумом и плеском стекая вниз и бурля по вымощенному булыжником двору. Сараи и хлева словно присели, съежились на фоне огромного темного неба. Стонали деревья, испуганно мычали коровы, и… не зловещий ли это смех пробивается сквозь буйство стихии? Новый порыв ветра принес с собой град, застучавший по черепице костяшками гигантских пальцев.
Сейчас очень хорошо чувствуется, как далеко живут другие люди, подумалось Шерринфорду. Однако это именно те люди, которых ты видишь чаще всего, с которыми договариваешься о делах по визифону (когда солнечная вспышка не превращает голоса в тарабарщину, а лица — в цветную мешанину) или лично, отмечаешь праздники, сплетничаешь, замышляешь интриги, породняешься. Это те люди, которые в конце концов тебя похоронят. А огни прибрежных городов очень далеко, чудовищно далеко.
Уильям Айронс был сильным человеком, и все же, когда он говорил, в его голосе чувствовался страх.
— Вы в самом деле собираетесь за Кряж Троллей?
— Имеете в виду скалы Ханштейна? — переспросил Шерринфорд с вызовом.
— Ни один дальнопоселенец не называет их иначе как Кряж Троллей, — сказала Барбро.
Но как возродилось тут это название? За много парсеков от Земли и спустя сотни лет после того, как закончилось ее средневековье?
— Однако в тех местах бывают охотники, трапперы, старатели-бродяги, как вы их называете, — уверенно заявил Шерринфорд.
— Не везде, — ответил Айронс. — Это разрешено уговором между человеком и Царицей, потому что когда-то давно один человек спас попрыгайца, покалеченного летучим дьяволом. Там, где растет плумабланка, человеку ходить можно, если он оставляет на каменных алтарях дары в обмен на то, что берет из тех земель. В других же местах… — Рука Айронса сжала подлокотник кресла и тут же обмякла. — В других местах это неразумно.
— Но люди там бывали.
— Бывали, бывали. И некоторые даже вернулись живы-здоровы, как они уверяют, да только я слышал, что никому из них с тех пор не везло. А кое-кто и не вернулся: люди порой просто исчезают. Есть и такие, кто возвращался с рассказами об ужасах и чудесах, но так до конца своих дней и оставался не в себе. Давно уже нет охотников нарушать уговор и переходить границу.
Айронс взглянул на Барбро почти умоляюще, и точно так же смотрели на нее притихшие жена и дети. Завывающий на улице ветер с грохотом теребил ставни на окнах.
— И вам не советую, — закончил Айронс.
— У меня есть причины думать, что мой сын там, — ответила Барбро.
— Да, вы уже говорили, и я действительно сочувствую. Может быть, что-то сделать можно. Не знаю, что именно, но я с удовольствием положу на скалу Унвара двойное зимнее подношение или вырежу на земле молитву кремниевым ножом. Может, они его вернут. — Айронс вздохнул. — Хотя на моей памяти такого не случалось никогда. А потом, ему могла выпасть и худшая доля. Я сам видел, как они носятся в сумерках сломя голову, и, похоже, они счастливее нас. Может, это и не добро вовсе — послать мальчишку домой.
— Как в песне про Арвида, — вступила в разговор жена.
Айронс кивнул.
— Хм. Да и в других тоже.
— О чем вы? — спросил Шерринфорд. Он еще острее почувствовал себя чужаком. Дитя города, техники и, превыше всего, дитя критической вдумчивости. А это семейство ВЕРИЛО. И то, как в медленном кивке Барбро словно отразилась тень их покорности, задело и встревожило Шерринфорда.
— У нас на Земле Ольги Ивановой есть такая же баллада, — ответила Барбро. Слова самые обычные, но в голосе ее ощущалось беспокойство. — Одна из народных баллад. Никто не знает, кто все это сочинил, но обычно их поют для ритма в хороводах.
— В вашем багаже я заметила мультилиру, миссис Каллен, — сказала жена Айронса: ей явно не терпелось увести разговор от опасной темы неповиновения Древним, и она, видимо, решила, что пение послужит этой цели как нельзя лучше. — Вы не откажетесь спеть?
Барбро покачала головой. Предложение даже немного рассердило ее, и это было заметно по тому, как побелели у нее ноздри.
— Если наши гости не откажутся послушать, могу спеть и я, — быстро сказал старший сын хозяев с ноткой самоуверенности в голосе.
— Спасибо. Я бы с удовольствием послушал. — Шерринфорд откинулся на спинку стула и раскурил трубку. Если бы это предложение не возникло само собой, он бы специально направил разговор к такому же исходу.
В прошлом, до тех пор, пока Барбро не пришла к нему со своим горем, у него просто не возникало необходимости изучать фольклор дальнопоселенцев, да и упоминания об этой стороне жизни в прессе тоже встречались нечасто. В последнее же время он все чаще приходил к мысли, что ему недостает понимания отношений, сложившихся между дальнопоселенцами Роланда и запугавшими их «призраками». Он не собирался изучать их с точки зрения антропологической науки, но полагал, что нужно хотя бы прочувствовать, узнать этот феномен.
Все задвигали стульями, забегали, потом снова расселись по местам. В чашки налили свежий кофе, рядом появились рюмки с бренди.
— Последнюю строчку нужно петь хором. Так что давайте все вместе, хорошо? — сказал старший сын Айронса.
Ему тоже явно хотелось как-то разрядить напряженность. Что это, подумал Шерринфорд, катарсис посредством музыки? И тут же ответил сам себе: нет, скорее — экзорцизм.
Одна из дочерей хозяев взяла в руки гитару, и юноша запел. И голос, и мелодии едва пробивались сквозь шум разгулявшейся снаружи стихии.
Бродил бродяга Арвид
Среди полей и холмов,
Под сенью лесных дрожелистов
И вдоль поющих ручьев.
Вьется под деревом наш хоровод,
Где огнецвет цветет.
Шептал бродяге ветер,
И в воздухе пахло травой,
Светили на небе две лунные лампы,
Холмы блестели росой.
Вьется под деревом наш хоровод,
Где огнецвет цветет.
Свою вспоминая подружку,
Что ждала, где солнца свет,
Он замер, увидев сиянье звезд,
Где звезд в самом деле нет.
Вьется под деревом наш хоровод,
Где огнецвет цветет.
А там под огромной скалою
Во мраке неверных теней
Резвился, приплясывал Древний народец
Среди золотых огней.