Алексин Анатолий
\'Бабочка\'
Анатолий Георгиевич Алексин
\"БАБОЧКА\"
Валерию казалось, что в учреждении, где работает мать, существует какое-то вечное, раз и навсегда утвержденное штатное расписание.
Сколько он себя помнил, коллектив этого \"микроучреждения\" всегда состоял из четырех человек.
Всегда там работали Варвара Михайловна и Елена Гавриловна. .Сейчас это были уже пожилые женщины, нелегкие на подъем, с одышкой и стенокардией, но мама-то знала их совсем другими и по старой привычке одну до сих пор называла Варенькой, а другую Лелей. Валерий же, как в детстве, продолжал называть их тетей Варей и тетей Лелей. И только начальника учреждения Никодима Сергеича все называли по имени-отчеству.
Минувшая война принесла всем четверым такое горе и такие потери, которые не могли забыться со временем. Жена Никодима Сергеича в сорок втором году умерла от голода в Ленинграде; вскоре он, тяжело контуженный, вернулся домой, но не смог жить в опустевшей квартире, уехал навсегда в-другой город, да так больше и не женился.
Варенька и Леля потеряли на войне своих сыновей, а мать Валерия потеряла мужа. Вот и получилось, что на всех четверых уже много лет приходился один-единственный сын Валерий. \"Наш общий сын\" - так и звали его в маленьком учреждении.
С детства Валерий писал стихи. Мама аккуратно перепечатывала их на пишущей машинке, а Никодим Сергеич с выражением читал вслух... Сам он, еще будучи студентом, тоже \"грешил стишками\" и даже однажды послал их по почте Александру Блоку. Стихи Блоку не понравились, но Никодим Сергеич по сию пору так бережно хранил трехстрочный ответ великого поэта, словно он заключал в себе самую высокую и восторженную похвалу. Никодим Сергеич утверждал, что стихи Валерия порадовали бы Блока \"своей юношеской непосредственностью и чистотой\".
Доказать это было довольно трудно, но весь коллектив на слово верил своему начальнику: все-таки у него были более тесные отношения с великим поэтом, чем у всех остальных.
В свое время в мамином учреждении начала выходить стенгазета под названием \"За точный учет\". Поскольку коллектив был очень маленький, на каждого приходилось много разных общественных поручений. Только мама не имела еще общественной нагрузки - ее и назначили редактором.
Почти все заметки писал и редактировал за маму Валерий, а она и не скрывала этого - напротив, она этим гордилась.
У мамы, по ее собственным словам, не было никаких способностей \"к политическому мышлению и обобщениям\". А у Валерия такие способности были.
...Поэтом Валерий не стал. Это немного огорчило всех маминых сотрудников.
Но зато он стал журналистом. Окончив московский институт, он получил направление в свой родной город, в редакцию областной молодежной газеты.
Редактор пришел в газету недавно. Говорили, что он был отличным мастером в цехе, потом гораздо хуже справлялся с работой комсорга завода, а в редакции пока отличился лишь тем, что несколько раз назвал гранки \"вагранками\", а газетные полосы упорно именовал страницами, чем повергал в трепет выпускающего, проработавшего в разных газетах более сорока лет.
Все это и выдвинуло на передний рубеж ответственного секретаря редакции Гуськова.
Над столом Гуськова висел плакат, нарисованный редакционным художником по личному эскизу хозяина кабинета:
остро отточенное перо, как стрела, пущенная амуром, поражало сердце читателя, вызывая в нем любовь к областной молодежной газете, название которой было тушью выведено посреди пера. Стихотворная надпись внизу гласила:
Точи свое перо - И выступай остро!
Это было девизом Гуськова.
- Соседняя областная газета обошла нас! - шумел он на редакционной летучке. - Они поместили вместо передовой статьи фельетон. Это новаторство, это глубокий творческий поиск! А мы?..
- А мы давайте двинем на первую полосу отдел объявлений: какой спектакль отменили ввиду болезни исполнителя главной роли и какую утерянную сберкнижку считать недействительной!.. - с места съязвил Кеша Соколов, заведующий отделом комсомольской жизни.
Возражать Кеше было рискованно: он был любимцем всего редакционного коллектива. И Гуськов промолчал.
Поскольку ответственный секретарь пока еще не придумал, что именно помещать вместо передовых статей, передовицы в газете по-прежнему публиковались, и писал их Валерий по личному заданию Гуськова: тот с первого взгляда угадал в Валерии журналиста \"с тонким политическим чутьем\".
В маленьком учреждении, где работала мама, теперь ежедневно и очень подробно изучали передовицы молодежной газеты.
Никодим Сергеич читал их вслух не спеша, слегка нараспев, как читают стихи, и дважды повторял те фразы, которые, по его мнению, свидетельствовали о глубокомыслии и тонкости молодого автора.
Особенно понравилась всем передовая статья о внимании к человеку. Никодим Сергеич сказал, что она исполнена \"воинствующего гуманизма\" и \"высокой поэзии любви к людям\". Статья была перепечатана на пишущей машинке и помещена в очередном номере стенгазеты \"За точный учет\".
Внизу в отличие от газетного первоисточника были,поставлены имя и фамилия автора. Вообще всех четверых сотрудников угнетало то обстоятельство, что передовые статьи в газетах не подписываются. \"Это несправедливо! - заявлял Никодим Сергеич. - Вдохновение не может выступать анонимно!\" И в самом деле: никто в городе не знал, что газета чуть ли не каждый день открывается статьями Валерия, их Валерия! Все четверо хотели даже написать по этому поводу протест в вышестоящие инстанции, но писать протесты было слишком уж непривычно для этих милых, добрых людей, и они передумали.
Валерий с детства любил всех четверых. Он знал, что они ревниво и пристально следят за каждым его шагом. Они преувеличивали значение его поступков, хороших и плохих.
Но что поделаешь: так всегда поступают любящие сердца.
Эти люди, с которыми неимоверно жестоко обошлась война, вложили в своего \"общего сына\" очень много надежд. Казалось, они ждали, что Валерий, его будущее, его успехи хоть в малой доле возместят их потери, вернут им радость и смысл бытия.
И Валерию очень хотелось, чтобы эти люди могли им гордиться.
Когда Валерий, еще будучи школьником, получал пятерку или очередной раз избирался редактором стенгазеты, он мчался в одноэтажный особняк, где помещалось мамино учреждение: сообщить, скорей сообщить о своем успехе!..
К сожалению, никто из четверых никогда не обнаруживал при Валерии своей радости. Никодим Сергеич говорил обычно, что отметка отметке рознь, что дело вообще не в отметках, а в знаниях. Валерий охотно и весело соглашался с этим, потому что чувствовал: нет, дело и -в отметках тоже, и конечно же, как только он закроет за собой дверь, Никодим Сергеич похвалит его вдогонку и всем им будет легче и радостнее работать в этот день.
Сейчас Валерий чувствовал, что все четверо с нетерпением ждут его настоящего бенефиса в газете - такого выступления, которое они могли бы гордо пропагандировать среди своих родных и соседей: \"Это наш общий сын написал. Наш Валерий!\" Они очень ждали...
А он писал передовые статьи, которые, как на грех, публиковались без подписи! Валерий искал удобного случая, чтобы по-настоящему проявить себя на газетной полосе. Но случай отыскал его сам.
Однажды утром, когда Валерий отдыхал после ночного дежурства в типографии, его срочно вызвали к Гуськову.
- Ни сна, ни отдыха измученной душе!.. - фальшиво на какой-то свой собственный мотив пропел Гуськов, плотно закрывая за Валерием дверь. - Так вот, хочу сделать из тебя настоящего мастера \"пуха и пера\". В том смысле, что своим пером ты будешь выпускать пух и, между прочим, дух из наших местных родиков.
- Из кого? - не понял Валерий.
- Ну из родиков... Сразу видно, что ты у нас в редакции новичок. \"Родиками\" я называю людей, у которых есть родимые пятна прошлого. Понял? Так вот, хочу дать тебе ответственное задание. Дело в том, что во вчерашней редакционной почте тихонько лежала \"мина замедленного действия\" в обыкновенном голубом конверте с маркой и штемпелем. Эта \"мина\" должна при твоей помощи разорваться и нанести большой урон лагерю, с которым мы, журналисты, призваны бороться.
Гуськов вынул из верхнего ящика стола голубую бумажную \"мину\", погрузил в нее два пальца и достал небольшой белый листок с ровными, аккуратными тропинками строк.
- Вот послушай, что пишет нам одна студентка - Сусанна Д., как ты назовешь ее в своем будущем фельетоне.
\"Дорогая редакция! Я долго думала перед тем, как взяться за ручку с пером. И все-таки через несколько минут я опущу в почтовый ящик этот голубой конверт, который поведает вам об одной черной истории. И черной душе. Нет, не о себе думаю- я сейчас! Я хочу, чтобы другие люди, и особенно дети, не стали в будущем жертвами этого человека - вернее сказать, этого субъекта во фраке с узкой \"бабочкой\"
вместо галстука и с узкими, мещанскими взглядами на жизнь. В таком виде, представьте себе, он появляется на студенческих вечерах! Почему я упомянула о том, что дети в опасности? Да потому, что субъект этот студент педагогического института, он готовится стать учителем и воспитывать (точнее сказать, калечить!) наших ребят. Субъект этот особенно опасен по той причине, что обаятелен. Он - душа общества, организатор разного рода балов и танцулек.
И кроме того, он отличник! Есть еще у нас слепые люди, которые думают, что отметки определяют весь комплекс человеческих качеств. Если отвечает у доски на пятерку, значит-де, и человек - на пятерку...\"
+- Не новая мысль! - прервал Гуськов чтение. - Но посмотри, как художественно выражена! Можешь ее прямо, так сказать, живым куском взять в свой будущий фельетон.
И не забудь о фраке. Его фрак - это как бы заявка на особое положение в обществе, в коллективе. Пойдем дальше...
\"Старков ухаживал за мной, говорил о любви, даже стихи читал - выдавал за свои, но, по-моему, это были чужие - вот только не знаю, .чьи именно. Предлагал выйти за него замуж. Я рассказала об этом своим подругам, родителям, соседям по квартире, всем нашим знакомым. Я верила ему, как могут ему поверить сотни других людей и особенно детей: вы знаете, как они доверчивы! И он обманул меня, как обманет и тех, других... Может ли такой человек воспитывать в будущем наше подрастающее поколение?!\"
Гуськов читал письмо с таким выражением, так прочувствованно, словно бы это он сам был Сусанной Д., словно это ему предлагали выйти замуж и это над его первым чувством надругался некий студент педагогического института.
- Так вот, на этом письме можно поставить грандиозную проблему. Такую, знаешь, тему поднять, что соседнюю областную газету инфаркт хватит! Гуськов вскочил из-за стола и забегал по кабинету. - Может быть, этих фактов будет не вполне достаточно. Так можешь кое-что домыслить.
Творческий домысел - это закон жанра. Художник имеет на него право! А ведь не только писателям именовать себя художниками - мы, журналисты, тоже имеем для этого веские основания. Сегодня же, сейчас же отправляйся в педагогический институт!
- Но сейчас каникулы. Я там никого не застану... Впрочем, бывают ведь студенческие вечера! - спохватился Валерий, - Я всех разыщу, раскопаю все факты!
Он уже дорожил этими фактами, потому что почувствовал, что его журналистский бенефис не за горами. Он напишет острую статью, такой фельетон, о котором заговорят все. И Никодим Сергеич прочтет его вслух, а мама, тетя Леля и тетя Варя купят десятки экземпляров газеты (он это ясно представлял себе!) и будут раздавать их всем своим друзьям и знакомым.
- Особенно разыскивать и раскапывать не стоит! - посоветовал Гуськов, возвращаясь в свое кресло. - Не трать на это время: фельетон мне нужен завтра к вечеру. Тиснем его в воскресный номер! И главное, помни: ты можешь коечто заострить, преувеличить. Заострение и преувеличение - это тоже, знаешь, закон жанра! Художник имеет на это право. И дело вовсе не в Старкове и не в Сусанне Д., а в том, чтобы на этом примере научить тысячи. Понял? Зря ты, брат, эти мои мысли в блокнот не записываешь. Ведь забудешь еще, чего доброго. И самое последнее: подумай о хлестком заголовке. Это очень важно. Что-нибудь такое... вроде \"Плесени\", чтобы тянуло на обобщение и сразу запоминалось. Понимаешь? Я даже думал, не обыграть ли в заголовке его фамилию. Все-таки, знаешь, \"Старков\"... Старое, устаревшее... пережитки... Как-то само собой ассоциируется.
А можно обыграть фрак - тоже, знаешь, деталь с фалдами!
Ну. в общем: гонорар будешь получать сам и заголовок тоже сам придумывай!
Выйдя в коридор, Валерий пробежал глазами по первым строчкам письма, остановился и вслух прочитал:
- \"...во фраке с узкой \"бабочкой\" вместо галстука и узкими, мещанскими взглядами на жизнь\".
\"Вот он, заголовок будущего фельетона! - подумал Валерий. \"Бабочка\"!.. Этот заголовок будет тесно связан с образом главного персонажа. Прямо-таки \"привязан\" к его шее - и точен, и иносказателен, и полон обобщений. Итак, решено: \"Бабочка\"!..\"
В тот день трудно было достать областную молодежную газету - и не только в киосках \"Союзпечати\", но даже в читальнях.
В автобусах и троллейбусах люди пересказывали друг другу содержание газетного-фельетона, обменивались впечатлениями:
- Вы подумайте: и мог же такой прохвост в будущем стать учителем?!
- А как же: получил бы диплом - и прямиком к детям!
Вместе со всем своим аморальным обликом!.. Прямо во фраке! Шалишь, не вышло!..
- А девушка-то какую проявила принципиальность: не побоялась раскрыть свою глубоко личную драму!..
- Ну, уж не преувеличивайте: ведь фамилию ее не напечатали. \"Сусанна Д.\" - и только!
В одноэтажном особнячке фельетон, как стихотворение, к вечеру выучили наизусть. И всем знакомым советовали по телефону: \"Обязательно прочтите сегодня молодежную газету. Там, на третьей странице... В общем, сами увидите!\"
Всех четверых огорчало лишь то, что люди, запомнив название фельетона и взволновавшись его содержанием, не обращали никакого внимания на фамилию автора. Это, конечно, было обидно.
Вечером в трамвае Варвара Михаиловна громко, чтобы все слышали, сказала Елене Гавриловне:
- Великолепно написан этот фельетон! Ну, про \"Бабочку\"... Кто его автор? Ты не помнишь?
Елена Гавриловна смутилась и ничего не ответила. Тогда Варвара Михайловна сама вдруг вспомнила:
- Ах да! Валерий Заботин! Видимо, талантливый журналист! И должно быть, из молодых... Надо теперь следить за его статьями.
Возвращаясь с работы, мама и Никодим Сергеич слышали, как пожилой мужчина очень интеллигентного вида назвал двух бравых молодых людей \"бабочками\".
- Видите? Уже пошло в народ! - с гордостью сказал Никодим Сергеич. Теперь всех молодых шалопаев станут называть \"бабочками\".
И начали называть. Слово \"бабочка\" за каких-нибудь два дня стало популярно во всем городе. И вот уже Валерия пригласили в клуб тонкосуконной фабрики на дискуссию:
\"Бабочки\" и откуда они прилетают\". Никодим Сергеич, Варенька и Леля тоже помчались на дискуссию прямо с работы, не успев даже отдохнуть и поужинать. Так было и раньше, в те дни, когда Валерий выступал в школьных самодеятельных спектаклях. Они, все трое, ходили на эти спектакли столько раз, сколько не мог бы выдержать, наверно, и сам автор пьесы. И так же, как в те дни, они сейчас обещали Валерию, что рассядутся в разных концах зала, чтобы никто не обратил внимания -на присутствие незнакомых людей и, не дай бог, не подумал бы, что это его, Валерия, родственники, дружно явившиеся \"переживать\".
А мама, как и в те далекие дни, не пошла на выступление сына, - она уж слишком волновалась, могла выдать себя и поставить Валерия в неловкое положение: на дискуссию с мамой пришел!
Мать, оставшись дома одна, принялась было за стирку, но тут раздались три нерешительных, застенчиво коротких звонка.
На пороге стояла пожилая женщина в платке.
- Мне нужен Валерий Заботин, - тихо, еле-еле, выговорила она.
- Его нет дома. Я его мать. А вы...
- Я... Я мать \"бабочки\".
- Что вы сказали?
- Я - мать Владимира Старкова. Того самого... Ну, которого ваш сын сделал \"бабочкой\".
Они вошли в комнату. Сели...
- Я понимаю, что нам с Володей будет трудно, очень трудно доказать... Потому что с виду все в этом фельетоне правильно. С виду... Володя мой и правда носит \"бабочку\".
Эти смешные галстуки остались у нас от отца. И фрак тоже.
Отец его был музыкантом, играл на виолончели, а потом ушел в ополчение и не вернулся. Музыканты носят такие \"бабочки\" и фраки, вы знаете. А другого выходного костюма у Володи нет... И еще эта девушка, Сусанна... Володя очень любил ее и предлагал выйти за него замуж. Она сказала, что ничего определенного ответить не может, что подумает.
А потом Володю стали то и дело спрашивать: \"Ты собрался жениться? Ты сделал предложение?\" Она рассказала об этом всем и со всеми советовалась, стоит ли ей выходить за Володю. И это было как-то неприятно. Вы понимаете?
- Да, да... Конечно...
- И как бы это сказать? Ну, в общем, я думаю, что иногда самый простой факт может показаться преступлением, если взглянуть на него... как-то предвзято. Если предвзято его подать, если увидеть одну, только внешнюю сторону. И вообще... Даже если у Володи и есть какая-то вина, так это из-за меня. Все произошло из-за меня...
- Из-за вас?!
- Так вроде получается... Я воспитала Володю без отца, и, может быть, еще поэтому я любила и заботилась о нем...
ну, что ли, за двоих. Володя стал уже большой, но он и сейчас звонит мне по телефону, если хоть немного где-нибудь задерживается. Может быть, это неразумно, но я очень волнуюсь, когда его долго нет... Что можно с собой поделать?
И вот однажды Сусанна высмеяла его и сказала, что он \"маменькин сынок\", что ей противны его \"отчеты\" по телефону.
А еще через несколько дней она сказала, что было бы очень хорошо, если бы потом, когда они поженятся, я поехала на время к каким-нибудь родственникам, потому что втроем нам будет тесновато. Мне некуда ехать... Но я бы все-таки уехала. Поверьте, я бы уехала, если б это нужно было... для их счастья. Но только Володя сам не захотел...
- Я понимаю...
- И как-то странно все получилось. Несколько дней я слышала на улице это слово - \"бабочка\" - и не знала, что это новое имя моего Володи. Один раз я даже сама назвала \"бабочкой\" молодого человека, который расталкивал всех на автобусной остановке. Но мне и в голову не приходило, что я назвала его именем сына...
- Вы не знали?
- Да, так получилось... Володя сделал все, чтобы газета не попала ко мне в руки. Он боялся этого больше всего: у меня не очень ладно с сердцем... Но он не знал, что в такие дни... когда нашим детям плохо, мы забываем о своих болезнях...
- Я знаю это...
- Володя просил соседей, чтобы они не рассказывали мне. И они выполнили его просьбу. Они знали Володю с детства - и не верили этой статье. Он просил и моих сослуживцев на работе, и они тоже всячески отвлекали меня в тот день. Очень милые люди.
- Но как же вы в конце концов?..
- Володю выдала Галочка, моя племянница. Они с матерью живут в десяти километрах от нашего города, в Ясных Озерах.
- Я знаю это место. Валерий был там в пионерском лагере. Уже давно.
- Галочка прислала мне письмо...
На листке в клеточку, вырванном из ученической тетрадки, круглыми буквами, с особой старательностью человека, не так уж давно овладевшего грамотой, было написано: \"Дорогая тетя Наташа! Я прочитала в газете, что ваш Володя очень плохой человек. Но это неправда. Так думает весь наш пятый класс \"В\". Володя два раза приезжал к нам летом. И мы знаем, что это неправда. У нас в классе тоже есть стенгазета, но мы бы никогда не поместили такую статью. И во взрослой газете не поместили бы, если бы знали, какой Володя. Пусть он приезжает к нам летом. Мы опять выберем его главным спортивным судьей, потому что он справедливый. Ему у нас будет хорошо!\"
Это был обыкновенный тетрадный листок в клеточку, на каких ребята решают задачи по арифметике. На нем не было круглой печати и фирмы учреждения. Но для матери Валерия это был документ. Она знала, что дети подчас лучше взрослых отличают хорошее от плохого.
- Володя и сейчас думает, что я не читала статью. И он не должен знать, что я была здесь.
- Он не узнает.
- Я верю вам.
- Я вам тоже...
Обычно они, все четверо, называли его по-разному: мама - Валериком, тетя Леля - Валерой, а тетя Варя - даже Валей, потому что так звали ее погибшего сына: Валентином. И только один Никодим Сергеич называл его обычно полным взрослым именем: Валерий.
А в этот вечер все называли его так - строго и сухо, полным именем.
Валерий не мог объяснить, как все получилось... Он пришел в педагогический институт в разгар студенческого бала.
Эта девушка, \"Сусанна Д.\", со слезами на длинных, слегка подкрашенных ресницах почти слово в слово повторила ему содержание своего собственного письма, часто приговаривая:
\"Ведь должна же быть правда на свете! Ведь должна быть!..\" Он пожалел ее и веско пообещал восстановить справедливость. А потом вышел в зал и увидел лихо танцующего молодого человека во фраке и с \"бабочкой\". Никто, кроме него, во фраке на бал не пришел. \"Заявка на особое положение...\" вспомнил Валерий слова Гуськова. Молодой человек вдруг оставил девушку, с которой кружился по залу, подбежал к другой, стал на одно колено, а обе руки приложил к сердцу, приглашая ее на вальс. Быть может, это была шутка, но в ту минуту она решила все. \"Вот видите - так и порхает, так и порхает!\" - шепнула на ухо Валерию Сусанна. Ему было приятно, что она ищет у него защиты и что он может ее защитить. Твердо, словно убеждая самого себя, он сказал: \"Все ясно! Больше можно не проверять!\" И еще в ушах у него звучали слова Гуськова: \"Творческий домысел - это закон жанра!\"
Сейчас, вспомнив эти слова, Валерий тихо и неуверенно сказал:
- Мы имеем право на преувеличение и заострение...
- Преувеличение! Заострение! Да ты ведь не роман сочиняешь, не повесть, а о живых людях пишешь! О живых!..
Сам оказался \"бабочкой\" - легковерной и легкокрылой...
А твоя передовая статья о внимании к человеку? Чего она теперь стоит?! Я-то, старый идеалист, раскудахтался: \"Воинствующий гуманизм! Поэзия любви к людям!..\" Ты видел только что эту женщину?
Да, Валерий видел мать Владимира Старкова, она дождалась его. Трудно было ей не поверить. В глазах у нее стояло такое горе, что в них не было, просто не могло остаться места для хитрости. И все-таки...
- Да поймите: дело вовсе не в Старкове! - Валерий продолжал отбиваться словами и мыслями Гуськова. - Дело в десятках тысяч читателей, которые воспитываются на этих фактах. Дело в проблеме!..
- Что ты говоришь, Валерий? Разве можно?.. Разве можно воспитать кого-нибудь... неправдой?
Это сказала мама. Мама, не умевшая писать заметки в стенгазету и лишенная, по ее собственным словам, всяких способностей к \"политическому мышлению и обобщениям\".
Часа два назад она собиралась заняться стиркой, у нее все еще были засучены рукава, и от этого она казалась особенно решительной и непримиримой.
Никодим Сергеич скинул пиджак, казалось, для того, чтобы легче было идти в атаку.
- Проблема!.. Разве есть на свете такая проблема, ради которой можно было бы опорочить одного - хотя бы только одного! - честного человека?!
Валерий с детства верил этим людям. И он ждал, что они подскажут ему выход из положения.
- Ты говорил, что комитет комсомола института будет обсуждать твой фельетон, - сказал Никодим Сергеич. - И вот я считаю, что к этому дню...
Он протянул Валерию самопишущую ручку.
На миг Валерий представил себе, что будет, если он сам напишет опровержение. Нет, он, конечно, не понесет его ответственному секретарю, а отдаст Кеше Соколову, только ему. К счастью, Кеша как раз секретарь комсомольского бюро.
А Гуськов? О, именно Гуськов заявит на летучке, что Валерий споткнулся при первом же самостоятельном шаге, что он не оправдал надежд, подвел газету.
- Я еще потом... кое-что проверю, - тихо проговорил Валерий. И все же он взял перо, протянутое ему Никодимом Сергеичем.
\"Письмо в редакцию. Копия: в комитет ВЛКСМ педагогического института. Считаю своим долгом сообщить...\" - написал Валерий на белом листе, который тетя Варя как-то незаметно успела подложить ему под руку.
1960 г.