сомневаюсь, что его сознание сможет выдержать психическое зондирование. Он должен чувствовать

себя абсолютно уверенно, чтобы я смог хоть что-нибудь из него выудить. Вы понимаете?

Она опять кивнула.

– Этот Визи-Сонор – первый шаг в процессе. Он говорит, что умеет на нем играть; и по его

реакции можно судить, что это – одна из самых больших радостей в его жизни. Так что независимо от

качества его игры будьте заинтересованны и доброжелательны. Затем проявите дружелюбие и

доверие ко мне. Но, главное, во всем следуйте за мной.

Он бросил стремительный взгляд на Маньифико, съежившегося в углу дивана и быстро что-то

настраивавшего внутри инструмента. Клоун был совершенно поглощен этим занятием.

Мис спокойным тоном сказал Бейте:

– Когда-либо слушали Визи-Сонор?

– Как-то раз, – ответила Бейта столь же небрежно, – на концерте редких инструментов. Без

особого впечатления.

– Что ж, я сомневаюсь, что вы столкнулись с хорошим исполнением. По-настоящему хороших

исполнителей очень мало. Этот инструмент требует не столько физической координации -

многорядное фортепиано, кстати, в этом смысле сложнее, – сколько определенного характера

мышления, свободного полета, – и он продолжил, понизив голос: – Вот почему наш живой скелет

может оказаться в этом деле более способным, чем мы думаем. Довольно часто хорошие исполнители

в остальном являются идиотами. Это одна из тех странных комбинаций, которые делают психологию

интересным занятием.

Он добавил, терпеливо продолжая поддерживать легкую беседу:

– Знаете ли вы, как эта пупырчатая штука работает? Я ее разглядывал, чтобы выяснить

принцип ее действия, и пока успел только понять, что ее излучение прямо стимулирует оптический

центр мозга, даже не затрагивая зрительный нерв. Дело, в сущности, заключается в использовании

чувства, никогда не встречающегося в природе. Если подумать, это любопытно. Со слуховыми

ощущениями все в порядке. Это делается естественно. Барабанная перепонка, улитка, все такое. Но…

Шшш… Он готов. Не надавите ли вы на тот выключатель? В темноте это получается лучше.

В темноте Маньифико был просто пятном, Эблинг Мис – тяжело дышащей массой. Бейта в

нетерпении напрягала зрение, поначалу – безуспешно. Воздух заполнила тонкая, режущая трель

скачкообразно меняющейся интенсивности. Она как бы зависла, упала – но, подхваченная сама собой,

набрала мощь и обрушилась гулким ударом: словно гром разорвал завесу.

Ритмичными движениями стал разрастаться шарик из пульсирующих цветов – и разлетелся в

воздухе бесформенными кляксами, которые, высоко взлетев, в падении превратились в

извивающиеся, переплетенные ленты. Ленты эти свернулись в маленькие шарики разных цветов – и

Бейта начала что-то различать.

Она заметила, что при закрытых глазах цветовые образы становятся яснее; что каждое

небольшое изменение цвета сопровождалось своим звуковым образом; что цвета ей незнакомы; и,

наконец, что шарики – не шарики, а маленькие фигурки.

Фигурки: мириады пляшущих и мерцающих, точно язычки пламени, исчезающие из виду и

появляющиеся из ниоткуда, налетающие друг на друга, сливаясь в новые цвета.

Вдруг Бейте пришли на ум цветовые пятна, появляющиеся ночью, если зажмуриться до боли и

терпеливо напрягать зрение. Возникало то же знакомое впечатление танцующих точек изменчивого

цвета, сжимающихся концентрических кругов, беспрерывно трепещущих бесформенных масс. Все

выглядело так же, но в больших масштабах, разнообразней – и каждая точечка цвета была крошечной

фигуркой.

Они налетели на нее, сбившись в пары, и она подняла руки во внезапном изумлении, но они

распались, и на миг Бейта оказалась в центре вихря сверкающих снежинок. Холодный свет стекал с ее

плеч на руки, скатываясь, словно по сияющему трамплину, отскакивая от застывших пальцев и

медленно сходясь в сверкающем фокусе. В глубине жидкими потоками плыли звуки сотни

инструментов, пока Бейта не перестала отличать их от света.

Интересно, подумала она, видит ли Эблинг Мис то же самое, а если нет, то что же он видит?

Но мимолетное любопытство прошло, и тогда…

Она стала следить снова. Фигурки – впрочем, были ли они фигурками? – крошечные женщины

с пылающими волосами, крутившиеся и изгибавшиеся слишком быстро, чтобы сознание могло

сосредоточиться на них, сцеплялись между собой, образовав вращающиеся звездообразные группы, -

а музыка сделалась тихим смехом – девичьим смехом, зазвучавшим прямо в ушах.

Звезды собрались вместе, рассыпая искры, меча их друг в друга, медленно выросли в некий

образ – и вдруг стремительно, откуда-то снизу вверх сложился дворец. Каждый кирпичик был своего

цвета; каждый цвет – искоркой; каждая искорка – колючим светом, меняющим образы и увлекающим

взгляд ввысь, к двадцати башенкам, сложенным из самоцветов.

Блистающий ковер развернулся навстречу, вихрясь, разматывая нематериальную паутину,

заполнившую все пространство, а из нее вверх ринулись светящиеся ростки и расцвели деревьями,

певшими свои собственные мелодии.

Бейта сидела, окутанная световыми узорами. музыка колыхалась вокруг нее, иногда

поддаваясь стремительным, лирическим порывам. Женщина потянулась, чтобы коснуться хрупкого

дерева, и цветущие стебли поплыли вниз и погасли, каждый с чистым, едва слышным звоном.

Музыка грянула десятками цимбал. Перед Бейтой струями вздыбилось пламя – и стекло по

невидимым ступеням к ней на колени, растекаясь быстрыми потоками, выбрасывая огненные искры к

ее поясу, и между ее коленями возник радужный мост, а на нем – маленькие фигурки.

Селение, и сад, и крошечные мужчины и женщины на мосту, уходящем вдаль, насколько

хватало взгляда, плывущие через сходившиеся к ней величавые волны музыки струн…

И вдруг – пугающая пауза; нерешительное, затаенное движение, стремительное угасание.

Цвета расплылись, свернулись в шар, который сжался, поднялся и исчез.

И снова стало просто темно.

Тяжелая нога заскребла по полу в поисках кнопки выключателя, нажала его, и комнату снова

залил свет: плоский свет прозаического солнца. Бейта жмурилась, пока не потекли слезы, словно

оплакивая все, что исчезло. Эблинг Мис выглядел неуклюжим толстяком, с округлившимися глазами

и приоткрытым ртом.

Только сам Маньифико был полон жизни и ласкал свой Визи-Сонор, что-то восторженно

напевая.

– Госпожа моя, – выговорил он, – поистине этот инструмент создает самые волшебные

эффекты. Качество его настройки и реакции почти невероятны при такой нежной конструкции. На

нем я, кажется, мог бы творить чудеса. Как вам понравилась моя композиция, госпожа?

– Это было твое сочинение? – ахнула Бейта. – Твое собственное?

К ее изумлению, узкое личико Маньифико стало красным вплоть до кончика могучего носа.

– О да, мое собственное, госпожа. Мулу оно не нравилось, но часто, часто я играл его для

собственного развлечения. Однажды, в юности, я видел дворец – гигантское, богато украшенное

здание. Я видел его издали, во время большого карнавала. Там были люди несказанной красоты и

величия, превосходившие все когда-либо виденное мною позднее, даже на службе у Мула. Я создал

лишь грубое подобие, ибо убогость моего разума не позволяет достигнуть большего. Я назвал это

сочинение \"Воспоминание о небесах\".

В ходе этой болтовни Мис наконец очнулся.

– Слушай-ка, Маньифико, хотел бы ты делать то же для других?

На секунду клоун опешил.

– Для других? – выговорил он дрожащим голосом.

– Для тысяч, – вскричал Мис, – в огромных залах Установления. Не хотел бы ты стать своим

собственным господином, всеми уважаемым, богатым и… и… – воображение подвело его. – И все

такое? А? Что скажешь?

– Но как я могу сделаться всем этим, могущественный господин, ибо я поистине всего лишь

бедный клоун, лишенный великих благ мира?

Психолог надул губы и провел по лбу тыльной стороной ладони.

– Но ты же умеешь играть, дружище. Мир станет твоим, если ты сыграешь так для мэра и его

Торговых Трестов. Ты бы не хотел этого?

Клоун бросил быстрый взгляд на Бейту.

– А она останется со мной?

Бейта рассмеялась.

– Конечно, глупенький. Разве я могу оставить тебя сейчас, когда ты вот-вот станешь богатым и

знаменитым?

– Все это будет вашим, – возразил он искренне, – и уж конечно, все богатства Галактики станут

вашими прежде, чем я смогу отплатить за вашу доброту ко мне.

– Но, – небрежно произнес Мис, – если бы ты сперва помог мне…

– А как?

Психолог остановился и улыбнулся.

– Маленькое поверхностное зондирование, которое не повредит. Оно коснется лишь оболочки

твоего сознания.

В глазах Маньифико вспыхнул смертельный страх.

– Нет, только не зонд. Я видел, как его применяют. Он высасывает разум и оставляет череп

пустым. Мул применял его к предателям и бросал их лишенными ума бродить по улицам, пока их не

убивали из милости, – он вытянул руку, отталкивая Миса.

– Это был психозонд, – терпеливо объяснял Мис, – и даже он наносит вред человеку только при

неправильном обращении. А тот зонд, что у меня – поверхностного действия, и он не повредит и

младенцу.

– Так надо, Маньифико, – упрашивала Бейта. – Это только поможет разбить Мула и прогнать

его подальше. Как только это будет сделано, ты и я станем богаты и знамениты – на всю жизнь.

Маньифико протянул дрожащую ладонь.

– А вы будете держать меня за руку?

Бейта взяла его ладонь в свои руки, а клоун следил с расширившимися от ужаса глазами, как

приближаются блестящие контактные пластины.

…Эблинг Мис небрежно развалился в непомерно роскошном кресле в личных апартаментах

Мэра Индбура, проявляя бессовестную неблагодарность за оказанное ему снисхождение, и глядел, как

маленький мэр суетится с недовольным видом. Он отбросил окурок сигары и выплюнул табачные

крошки.

– И, кстати, Индбур, если тебе нужно что-либо для следующего концерта в Зале Мэллоу, -

сказал он, – ты можешь выкинуть этих электронных штукарей на помойку, откуда они и явились, и

предложить этой маленькой обезьянке сыграть для тебя на Визи-Соноре. Индбур, это не от мира

сего!..

Индбур сварливо заметил:

– Я позвал тебя сюда не за тем, чтобы слушать твои лекции о музыке. Что насчет Мула? Скажи

мне лучше об этом. Что о Муле?

– О Муле? Ну, я расскажу тебе. Я использовал поверхностный зонд и получил немногое.

Психозонд я употребить не мог, потому что клоун его дико боится, так что его сопротивление

пережгло бы, вероятно, при первом же контакте ублюдочные пробки в его мозгу. Но вот что я

выяснил – если только ты перестанешь стучать ногтями по столу… Во-первых, можешь уменьшить

физическую силу Мула. Он, вероятно, силен, но большая часть сказочек нашего клоуна, вероятно,

изрядно раздута его собственным испугом. Мул носит странные очки, и его взгляд убивает -

очевидно, он и в самом деле обладает какой-то ментальной мощью.

– Это мы знали с самого начала, – кисло прокомментировал мэр.

– А зондирование это подтвердило, после чего я начал работать математическими методами.

– Ах, так? И как долго это продлится? Долго еще меня будет оглушать твоя трескотня?

– Около месяца, я бы сказал – а потом у меня появится кое-что для тебя. А может быть, и нет.

Но что из того? Если это выходит за рамки планов Селдона, то наши шансы чертовски малы, просто

страшно сказать, до какой степени малы.

Индбур с яростью напустился на психолога.

– Вот я и раскусил тебя, изменник. Ты врешь! Разве ты не один из этих преступных

распространителей слухов, сеющих пораженчество и панику по всему Установлению и делающих

мою работу вдвойне тяжелой?

– Я? Я? – Мис медленно закипал гневом.

Индбур выругался.

– Потому что, клянусь космическими пылевыми облаками, Установление победит.

Установление должно победить!

– Невзирая на потерю Хорлеггора?

– Мы ничего не потеряли. А ты проглотил и эту ложь, да? Мы значительно уступали в числе и

были преданы…

– Кем? – презрительно поинтересовался Мис.

– Вшивыми подзаборными демократами! – заорал на него Индбур. – Я давно знал, что флот

кишит демократическими ячейками. Большинство их было выметено, но осталось, видно, достаточно

для необъяснимой сдачи двадцати кораблей прямо в гуще атакующего флота. Достаточно, чтобы

свести дело к этому якобы поражению. А по этому поводу скажи-ка мне, мой несдержанный на язык,

простецкий патриот и средоточие основных добродетелей, – каковы твои собственные связи с

демократами?

Эблинг Мис отмахнулся.

– Ты бредишь, что ли? А как насчет последующего отступления и потери половины Сивенны?

Опять демократы?

– Нет, не демократы, – маленький человечек остро улыбнулся. – Мы отступаем – как всегда

отступает при атаке Установление, пока неизбежное шествие истории не обратится нам на пользу. Я

уже вижу результаты. Так называемое демократическое подполье уже распространяет манифесты,

клятвенно обещая помощь и союз с правительством. Это может быть с их стороны лицемерием,

прикрытием для более глубокой измены, но я его отлично использовал. Выжатая из этого пропаганда

окажет свое влияние, каковы бы ни были планы самих этих предателей и гадов. И даже еще лучше…

– Даже еще лучше, Индбур?

– Суди сам. Два дня назад так называемая Ассоциация Независимых Купцов объявила войну

Мулу, и флот Установления одним махом усилился на тысячу кораблей. Видишь ли, этот Мул заходит

слишком далеко. Он нашел нас разъединенными и ссорящимися между собой, но под натиском его

нападения мы объединяемся и усиливаемся. Он обязан проиграть. Это неизбежно – как и всегда.

Мис все еще источал скептицизм.

– Ты хочешь сказать мне, что Селдон запланировал даже случайное появление мутанта.

– Мутанта! Отличить его от человека ты и я можем лишь на основе бредней мятежного

капитана, каких-то иноземных молодоженов, да чокнутого жонглера и клоуна. Ты забываешь самое

убедительное свидетельство из всех – твое собственное.

– Мое собственное? – на какой-то миг Мис опешил.

– Твое собственное, – усмехнулся мэр. – Свод Времени открывается через девять недель. Как

насчет этого? Он открывается при кризисе. А если нападение Мула – не кризис, тогда где же

\"настоящий\" кризис, тот, из-за которого открывается Свод? Ответь мне, ты, мешок сала.

Психолог пожал плечами.

– Хорошо, пусть. Если это приводит тебя в восторг… Однако окажи мне милость. Только на

тот случай… только на тот случай, если старина Селдон произнесет речь, а дело пойдет куда-то не

туда, ты мог бы позволить мне присутствовать на Великом Открытии.

– Прекрасно. Убирайся отсюда. И не попадайся мне на глаза девять недель.

– С превеликим удовольствием, ублюдок ты этакий, – уходя, пробормотал Мис себе под нос.

18. Падение Установления

Атмосфера, царившая в Своде Времени, во многих отношениях трудно поддавалась

определению. Едва ли следовало говорить о запустении, поскольку Свод был хорошо освещен и

кондиционирован. Стены были украшены теплыми цветными узорами, ряды закрепленных кресел

отличались комфортабельностью и, казалось, были задуманы для вечного пользования. Свод хорошо

сохранился: три века не оставили после себя заметного следа. Несомненно, здесь не предпринималось

никаких усилий по созданию благоговейного страха или почтения, поскольку вся обстановка была

простой и повседневной – в сущности, почти незаметной.

И все же, несмотря на все эти положительные черты, что-то здесь было не то – и это что-то

сосредотачивалось вокруг стеклянного куба, прозрачная пустота которого господствовала над

половиной помещения. Четырежды на протяжении трех веков живой призрак Хари Селдона восседал

внутри куба и держал речь. Дважды он обращался в пустоту.

Старец, видевший великие дни вселенской Империи, спроецировал себя в будущее на

протяжении трех веков и девяти поколений – при том он по-прежнему лучше понимал Галактику

своих пра-пра-пра-правнуков, чем они сами.

Пустой куб терпеливо ждал.

Первым прибыл Мэр Индбур III, проехав на своем церемониальном мобиле по притихшим в

ожидании улицам. Вместе с ним прибыло и его личное кресло, которое было выше и шире здешних

кресел. Оно было водружено впереди всех прочих, и Индбур возвысился над всем, кроме стеклянной

пустоты впереди.

Важный чиновник по его левую руку почтительно наклонил голову.

– Превосходительство, закончены приготовления к максимально обширному субэфирному

вещанию сегодня ночью, для официального заявления вашего превосходительства.

– Хорошо. Пока что пусть продолжаются специальные межпланетные программы, касающиеся

Свода Времени. Разумеется, не должно быть никаких предсказаний или рассуждений на эту тему.

Продолжает ли реакция общественности оставаться удовлетворительной?

– Превосходительство, она именно такова. Злонамеренные слухи, ранее преобладавшие,

ослабли еще более. Широко распространяется уверенность.

– Хорошо!

Он жестом отослал чиновника и поправил свой пышный воротник.

Без двадцати минут полдень!

Руководители крупнейших торговых организаций, служившие надежнейшей опорой мэрии,

появились поодиночке или маленькими группами, с той степенью пышности, которая

приличествовала их финансовому положению и благосклонности мэра. Каждый представлялся мэру,

получал взамен пару благодарных слов и занимал назначенное ему место.

Откуда-то, не очень соответствуя всей этой напыщенной церемонии, появился Ранду с

Хэйвена и, не дожидаясь своего представления, пробрался к креслу мэра.

– Превосходительство! – выговорил он и поклонился.

Индбур насупился.

– Вам не было пожаловано аудиенции.

– Превосходительство, я просил о ней неделю.

– Сожалею, но государственные дела, связанные с появлением Селдона…

– Превосходительство, я тоже сожалею, но я должен просить вас отменить свой приказ о том,

чтобы корабли Независимых Купцов были распределены по флотам Установления.

Лицо не привыкшего к тому, чтобы его прерывали, Индбура вспыхнуло.

– Сейчас не время для дискуссий.

– Превосходительство, это единственное время, – настойчиво шептал Ранду. – Как

представитель Независимых Купеческих Миров, я говорю вам, что такому приказу нельзя

подчиниться. Он должен быть отменен еще до того, как Селдон разрешит за нас наши проблемы. Как

только пройдет необходимость обороны, станет слишком поздно для примирения, и наш союз

распадется.

Индбур холодно уставился на Ранду.

– Вы соображаете, что я – глава вооруженных сил Установления? Имею я право определять

военную политику или нет?

– Превосходительство, вы, конечно, правы, но некоторых вещей делать не стоит.

– Не вижу тут никакой неуместности. В этот грозный час мы не можем допустить, чтобы ваш

народ располагал отдельным флотом. Раздельные действия играют на руку врагам. Посол, мы должны

объединиться – в военном, равно как и в политическом смысле.

Ранду почувствовал, как у него перехватило горло. Он отбросил учтивость и заговорил без

вступительного титула.

– Вы сейчас чувствуете себя в безопасности, потому что будет говорить Селдон, и поэтому

обратились против нас. Месяц назад, когда наши корабли разгромили Мула у Терела, вы были куда

податливей. Я мог бы напомнить вам, сударь, что именно Флот Установления пять раз был разбит в

открытом бою, и что ваши победы одержаны для вас кораблями Независимых Торговых Миров.

Индбур грозно нахмурился.

– Вы, посол, более не являетесь желанным гостем на Терминусе. Нынче вечером будет

затребовано ваше отбытие. Более того, будет проведено расследование ваших связей с

деструктивными демократическими силами на Терминусе; впрочем, это расследование по сути уже

ведется.

Ранду ответил:

– Когда я удалюсь, со мной уйдут наши корабли. Я ничего не знаю о ваших демократах. Я