– Так, тогда давай начнем сначала: он тебе действительно нравится?
– Да… нет… – выдавила из себя Ханна и глубоко вздохнула. – Не знаю я. Мы же дружили целую вечность.
– И?
– Ну, разве это не разрушит нашу дружбу? А что, если я буду недостаточно любить его, потому что раньше он был просто другом?
На меня нахлынули мысли об Алфи. Я вспомнила все те же переживания, через которые прошли мы и с которыми сейчас боролась Ханна. Важность нашей дружбы, волнения о неоправданном риске, переживания из-за поцелуев – вдруг это будет ощущаться как что-то неправильное?
– Ты не будешь уверена на все сто, пока не поцелуешь его, – сказала я с видом эксперта. – Так и узнаешь. Будешь думать либо «О боги, фу, ты же мне как брат», либо «Пожалуйста, никогда не вынимай свой язык из моего рта, и неважно, если мы умрем от голода!»
— Вы можете потянуть за ниточки, чтобы это устроить?
Она захохотала и запрокинула голову, отчего ее волосы взметнулись, а потом рассыпались по столу перед нами; одна прядь попала в кофе. Затем Ханна серьезно посмотрела на меня.
– А что, если это будет плохо? Что дальше? Будет странным дружить после такого.
— Я об этом не подумал, — сказал Тревиц, — но профессор совершенно прав. Мы можем это устроить, если постараемся. И, конечно, чем больше мы будем вам благодарны, тем больше мы постараемся.
Я прикусила губу.
Квинтесец нахмурился.
– Если будет плохо, то, скорее всего, не тебе одной. Он это тоже почувствует. Тогда вы посмеетесь, скажете: «Ха, это было фигово!» – и переживете.
– Откуда ты так много знаешь об этом? – сощурила глаза Ханна.
— Что вы имеете в виду, сэр? — спросил он.
Настал мой черед тяжело вздыхать.
– Со мной это тоже случалось, – призналась я, – был один парень, дома в Шеффилде. Он был моим лучшим другом, а потом мы сошлись.
— Вам нужно только рассказать нам о Гее, Эс-Ка, — сказал Тревиц.
– А потом… – У Ханны распахнулись глаза от понимания происходящего.
– А потом я переехала сюда, и мы решили расстаться.
И свет в лице Квинтесеца померк.
Она сочувственно сжала мою руку.
53
– Блин, Амели, мне так жаль. Вроде как понимала, что тебе трудно из-за переезда, но не подозревала, что ты еще и парня оставила там.
– У нас был план, – ответила я, чувствуя ком в горле и подступающие слезы. И внезапно остро ощутила желание поделиться с ней своей историей, болью, которую испытывала и о которой не могла поговорить с ним. – Мы оба постараемся поступить в Манчестерский университет. У них есть хорошие курсы музыки для меня и курсы химии для него. Так что нам нужно только прожить так два года, потому что мы оба решили, что отношения на расстоянии все только испортят. Не то чтобы мы можем влюбиться в кого-то другого. Так что нужно только продержаться… – Я запнулась, размышляя, как в этот план вписывался Риз с его улыбками. – Ну, мне казалось, что это наш план. Я не получала от Алфи сообщений уже целую вечность. Он наверняка нашел кого-то другого. И мы просто обманывали сами себя.
Квинтесец смотрел вниз, на стол, рассеянно гладя свои курчавые короткие волосы. Потом он взглянул на Тревица и плотно сжал губы. Как будто он решил молчать.
– Мне так жаль, Амели, – искренне пожалела меня Ханна, – я даже представить себе не могу, как это тяжело.
– Хватит, а то снова разревусь. И я все еще не отошла от того кошмара, когда рыдала перед всем колледжем.
Тревиц ждал, подняв брови. И Квинтесец наконец произнес сдавленным голосом:
– Да не волнуйся ты. Об этом уже никто и не помнит, кроме тебя самой. – Она отвернулась к окну, за которым лил дождь. Ее лицо снова приняло серьезное выражение. – Но это стоило того? С Алфи? Ну, если бы вы не стали встречаться, тебе было бы легче переезжать сюда?
На самом деле она спрашивала больше о Джеке, чем об Алфи, но ее вопрос все равно запал в душу. Я молчала целую минуту, уставившись на поднимающийся от чашки пар. Стоило ли оно того?
— Действительно, становится поздно, совсем тосклеет.
– Конечно, стоило, – наконец смогла выдавить я. Вспоминая все те замечательные моменты, что мы пережили, радость от осознания наших чувств, скромные первые поцелуи, которые чувствовались так правильно и легко; возможность всегда быть рядом с лучшим другом, с которым вы еще и можете обжиматься. – Сейчас это больно. Но все равно вы-то с Джеком не собираетесь разъезжаться на сотни километров друг от друга.
– Это правда, – кивнула она, – хотя мы же оба будем поступать на вышку через два года…
— Тосклеет, Эс-Ка?
Это заставило меня улыбнуться.
– Так ты уже думаешь о будущем. Он и правда тебе нравится.
— Почти полная ночь.
Ее румянец подтвердил мои слова.
– Просто поцелуй его, – еще раз сказала я, – и там уже посмотришь, что делать дальше.
Тревиц кивнул.
– Окей, так и сделаю.
— Я забылся и вдобавок проголодался. Пожалуйста, присоединитесь к нашей трапезе, Эс-Ка. За наш счет. Мы сможем продолжить, наш разговор о Гее.
Ханна решительно поставила свою чашку на стол; стало ясно, что она последует моему совету. Я недолго ее знала, но уже понимала, что эта девчонка из тех людей, которые всегда выполняют намеченное. Я была рада за нее и грустила из-за себя. Они с Джеком были моими единственными друзьями тут, и Лив тоже крепко сдружилась с народом из класса фотографии, проводя все свое время в темных комнатах и проявляя снимки своего пупка. Я же снова оставалась одна.
Ханна сменила тему.
Квинтесец тяжело поднялся. Он был выше обоих мужчин с Терминуса, но старше и грузнее, и рост не придавал ему видимости силы. Он казался более усталым, чем в начале беседы. Он посмотрел на них и сказал:
– Так, а что там у тебя с мэром Кретинвилла, Ризом Дэвисом? – спросила она, заставляя меня подавиться кофе.
— Я совсем забыл о гостеприимстве. Вы иномиряне, и не пристало мне угощаться за ваш счет. Я приглашаю вас к себе. Мой дом недалеко, в университетском городке, и если вы желаете продолжить беседу, то дома будет удобнее. Единственно, что (он казался озабоченным) мы с женой вегетарианцы и трапеза будет чисто растительной. Если вы едите мясо, я лишь могу принести извинения.
– Что?
– Ходят слухи, что вы ушли вместе в пятницу. И сегодня он пялился на тебя весь урок.
Тревиц ответил:
– Что? – повторила я, стараясь выиграть время.
– Ну, официальная история такова… – Ханна наклонилась над столом, глядя на меня; ее губы неодобрительно скривились. – Когда ты была на сцене, Риз сообщил всем, что ты офигенна и он хочет с тобой познакомиться. Потом кто-то увидел, как вы уходите вместе вечером и он несет твою гитару. Пожалуйста, скажи мне, что ничего не было! Он не из хороших парней, Амели.
— Я-Пе и я согласны усмирить на одну трапезу нашу плотоядную натуру. Беседа с вами окупит это с лихвой… надеюсь.
Я покачала головой, пытаясь переварить эти новости. Он действительно так сказал? От этого у меня внутри все перевернулось.
– А что с ним не так?
— Обещаю вам интересную трапезу, если ваш вкус приемлет сейшельские приправы. Мы с женой специально изучали их приготовление.
– Да все! Например, он думает, что его группа будет следующей Queen или Radiohead. И у него раньше была толпа подружек, но он никогда не относился к ним хорошо. А после расставания Риз называет их шизанутыми.
– Правда?
— Я готов отведать любые экзотические яства, какие вы выберете, Эс-Ка, — хладнокровно сказал Тревиц, хотя Пелорат при этой перспективе слегка забеспокоился.
– Честное слово. Будь осторожна. Я понимаю, он выглядит неплохо, но, в конце-то концов, эта ужасная шляпа должна тебе о нем что-то сказать.
– А мне она очень даже нравится.
– Боги… Пожалуйста, Амели! Я же с тобой хотела подружиться именно из-за твоей адекватности. Не разубеждай меня в ней.
– Эй, я просто сказала, что мне нравится шляпа! Да и вообще, не было ничего. Он меня просто проводил. Я все равно сейчас думаю только об Алфи…
Квинтесец прошел вперед. Трое мужчин вышли из кабинета, прошли по длинному коридору, причем сейшелец время от времени обменивался приветствиями с коллегами и студентами, не делая попыток представить гостей. Тревиц чувствовал неловкость, когда смотрели на его пояс, который в этот раз как назло оказался серым, что не соответствовало местной моде.
– Вот и молодец. Так, теперь о важном: как мне подступиться к Джеку с поцелуями?
Наконец они вышли на улицу. Действительно, было темно и довольно прохладно. В отдалении угадывался массив деревьев, по обеим сторонам пешеходной дорожки росла пышная трава. Пелорат остановился и застыл. Он стоял спиной к освещенным окнам здания, из которого они только что вышли, и фонарям, очерчивающим границы городка. Он смотрел вверх.
Мы смеялись и продолжали сидеть там до тех пор, пока кофе не был выпит до конца и не пришлось возвращаться на занятия. Дождь полил еще сильнее, заставляя нас визжать от ощущения мокрых колготок и сапогов. Я зашла в музыкальный корпус, отряхивая зонт и пытаясь отжать платье. Было что-то поразительно веселое в прогулке под ливнем, и я чувствовала себя до наивного радостно, пока шла к классу музыки, оставляя за собой лужи.
— Как прекрасно! — воскликнул он. — Есть фраза в знаменитом стихотворении одного из наших великих поэтов: «Звезд сонмом свод сейшельский испещрен».
* * *
Тревиц с должным уважением взглянул на небо и негромко сказал:
Риз, ты ждал меня у класса, если помнишь.
— Мы ведь с Терминуса, Эс-Ка, и мой друг никогда не видел другого неба. На Терминусе видна лишь тусклая дымка Галактики и несколько еле заметных звездочек. Вы бы еще больше ценили ваше небо, если бы пожили под нашим.
* * *
— Уверяю вас, мы его ценим, — серьезно возразил Квинтесец. — В нашем небе распределение звезд необычайно равномерно. Думаю, нигде в Галактике не найти столь равномерно распределенных звезд первой величины. Я видел небеса на планетах во внешних частях шаровых скоплений, там ярких звезд слишком много. Это портит темноту ночного неба и значительно уменьшает его великолепие.
Он снова приподнял шляпу и прислонился к стене, согнув одно колено, – выглядел чертовски круто.
— Полностью согласен в этом с вами, — сказал Тревиц.
– Опять ты. – Я улыбнулась, мой радостный настрой все еще придавал мне уверенности.
— Посмотрите, — сказал Квинтесец, — видите почти правильный пятиугольник из звезд приблизительно одинаковой яркости? Мы называем это созвездие «Пять сестер». Вон там, прямо над линией деревьев. Видите?
— Я вижу, — сказал Тревиц. — Очень красиво.
– Ну как, пойдешь со мной на свидание? – спросил он, не обращая внимания на студентов, протискивавшихся мимо него к двери.
— Да, — сказал Квинтесец. — Считается, что оно символизирует успех в любви, и ни одно любовное письмо не обходится без пятиугольника из точек в конце, означающего желание любви. Каждая из пяти звезд соответствует определенной стадии ухаживания, и есть знаменитые поэмы, которые соперничают в эротичности описания каждой стадии. В молодости я сам пытался сочинять стихи на эту тему и не мог себе представить, что настанет время, когда я стану безразличен к Пяти Сестрам. Хотя это судьба каждого человека… Видите тусклую звездочку чуть выше центра Пяти Сестер?
– Пока я иду только на музыку, – засмеялась я, чувствуя себя еще более легкомысленной теперь, когда мне каким-то волшебным образом удалось стать такой девушкой, которую парни вроде Риза ждут возле классов. Предупреждение Ханны тихонько жужжало у меня в голове, немного приглушая мою радость от встречи с ним.
— Да.
– Я же сказал, никакого давления. Просто хочу узнать тебя получше.
— Предполагается, что она обозначает неразделенную любовь. Есть легенда, что эта звезда была такой же яркой, как остальные, но угасла от горя. — И Квинтесец решительно пошел дальше.
– Подумаю об этом. – Я направилась к двери в класс.
54
– Как насчет просто кофе?
Моя улыбка стала еще шире.
Обед, признался себе Тревиц, оказался приятным. Блюда были разнообразны, а соусы и приправы одновременно остры и нежны. Тревиц спросил:
– Я сказала, что подумаю.
— Все эти вкусные овощи описаны в галактических поваренных книгах, Эс-Ка?
— Да, конечно.
На музыке мои мысли летали где-то очень далеко. Я постукивала ручкой по столу, думая о Ризе и Алфи, о Джеке с Ханной, о быстро меняющейся жизни. С трудом могла сконцентрироваться на лекции миссис Кларк о музыкальной композиции, вместо этого размышляя о словах Ханны и гадая, могу ли верить ее суждениям о Ризе. У меня не было причины не верить ей. Но у меня также не было причины не верить Ризу. И я не чувствовала такого притяжения к Ханне, в то время как он притягивал меня посильнее магнита.
— Я думаю, есть и местные формы?
– Амели? Можно тебя на пару слов? – обратилась ко мне миссис Кларк после звонка.
— Планета Сейшелы уже была кислородным миром, когда прибыли первые люди, и жизнь на ней была. И мы кое-что сберегли, не сомневайтесь. У нас есть обширные естественные парки, в которых сохранились флора и фауна старых Сейшел.
– Да? – Я все еще пыталась выжать последние капли из кардигана, который так и не просох за время занятия.
— В этом вы впереди нас, — грустно заметил Пелорат. — На Терминусе и так было мало жизни, когда прибыли первые люди. И, боюсь долгое время никто не пытался сохранить морскую жизнь, создавшую кислородную атмосферу Терминуса. Теперь на Терминусе экология чисто галактического характера.
– Еще раз поздравляю с твоим успехом в пятницу.
— Сейшелы, — сказал Квинтесец, улыбаясь со скромной гордостью, — имеют летописи за долгий период, из них видно бережное отношение к жизни.
Мое лицо среагировало как обычно, показав широкий спектр цветов, в итоге сливающихся в пунцовый румянец.
В этот момент Тревиц сказал:
– Ха-ха, тебе стоит научиться принимать похвалу, – улыбнулась она, – потому что на этих выходных мне уже поступило много запросов на тебя.
— Когда мы вышли из вашего кабинета, Эс-Ка, вы собирались накормить нас, а потом рассказать о Гее.
Внутри все перевернулось.
– Каких запросов?
Жена Квинтесеца, пухленькая и совсем темнокожая приветливая женщина, которая мало говорила во время еды, изумленно посмотрела, встала и без единого слова вышла из комнаты.
Ее улыбка стала еще шире.
– Ну, двое студентов спросили, не интересует ли тебя совместная работа по сочинению песен. Плюс среди слушателей в пятницу был рекрутер. Она заинтересована в сотрудничестве с тобой для разных местных выступлений. Чтобы ты у нас стала более известной.
— Боюсь, что моя жена, — озабоченно сказал Квинтесец, — очень консервативна. Она недовольна упоминанием этой планеты. Пожалуйста извините ее. Но почему вас это интересует?
– Правда? – Я заикалась, пальцы свело от напряжения, хотелось прыгать на месте и одновременно кричать: «ВСЕ ПРОПАЛО-О-О!», потому что много выступлений означало много людей и возвращение моей боязни сцены.
— Это нужно для работы Я-Пе.
– Я тебе потом отправлю все детали. Просто хотела убедиться, что ты одобряешь эту идею. Очень волнительно, не так ли? Я с первого занятия заметила твой талант.
Снова прозвенел звонок, и толпа студентов ввалилась в класс. А мне нужно было телепортироваться в противоположную часть колледжа на урок английского.
— Но почему вы спрашиваете об этом у меня? Мы обсуждали Землю, роботов, основание Сейшел. Какое отношение к этому имеет то, о чем вы спрашиваете?
– В общем, извини, что задержала. Если нужна моя помощь в подготовке к выступлениям или в чем-либо еще, обращайся.
— Может, и никакого, и все же с этим вопросом связано много странного. Почему ваша жена так недовольна упоминанием о Гее? Почему недовольны вы? Некоторые говорят об этом свободно. Только сегодня нам сказали, что Гея — это сама Земля. И что она исчезла в гиперпространстве из-за зла, содеянного людьми.
Заикаясь, я выдавила из себя слова благодарности и побрела прочь из класса на нетвердых ногах.
Выступления.
Совместная работа.
Лицо Квинтесеца мучительно скривилось.
Уголки моих губ непроизвольно приподнялись в улыбке. Моя любовь к пению всегда так или иначе побеждала все другие проблемы.
Ну, раньше побеждала.
— Кто вам наплел эту чепуху?
— Одна особа, которую мы встретили здесь, в Университете.
Больше мы с Ризом в тот день не встречались. Я чувствовала себя немного дерганой и переходила от класса к классу с надеждой, что он будет ждать меня у дверей. И всякий раз наступало разочарование, когда его там не оказывалось. Меня стали одолевать сомнения, что я оттолкнула его, не соглашаясь на свидание сразу. Ведь, если верить Ханне, вокруг него всегда было много девушек, так что он мог с легкостью переключиться на кого-то менее неуверенного. И мне приходилось напоминать себе об Алфи и нашем обещании, гадая, что со мной вообще такое.
Эмоции сменялись примерно так:
— Это выдумки!
Нервозность.
Волнение.
— Разве это не часть догмы Исхода?
Разочарование.
Квинтесец откинулся на спинку стула и посмотрел на остатки еды в своей тарелке.
Облегчение.
— Идемте в гостиную, — сказал он. — Моя жена не станет убирать со стола, пока мы здесь обсуждаем… это.
Беспокойство.
Вина.
— Вы уверены, что это только легенда? — спросил Тревиц, когда они уселись в другой комнате перед окном, расположенным высоко и наклоненным внутрь, чтобы дать хороший обзор замечательного сейшельского неба. Свет в комнате был приглушен, и лицо Квинтесеца казалось темным пятном.
Нервозность.
— А разве вы можете поверить, — сказал он, — что какая-то планета растворится в гиперпространстве? Вы же понимаете, что обычный человек весьма смутно представляет себе, что такое гиперпространство.
…И так весь чертов день. Я отключилась во время ланча, пока Ханна делала вид, что не смотрит на Джека, а Джек притворялся, что не разглядывает ее. День прошел, а я так и не увидела Риза снова. Старалась убедить саму себя, что так все и должно быть, но все равно стало грустно.
— По правде говоря, — сказал Тревиц, — я и сам смутно представляю себе, что такое гиперпространство, хотя проходил через него сотни раз.
«Все хорошо, – говорила я себе, – тебе не нужно ни на кого отвлекаться. Что насчет Алфи? Ты все равно не хочешь встречаться с кем-то, кто постоянно носит такую глупую шляпу».
Я представила, что Алфи может подумать о Ризе. Боже, он бы возненавидел эту шляпу. Сам Алфи всегда носил только джинсы, футболки и кроссовки. Для него даже переодевание в шорты летом было чем-то маловероятным.
— Тогда поговорим о реальных вещах. Я уверяю вас, что Земля, где бы она ни была, находится не в Сейшельском Союзе, и что планета, которой вы интересуетесь, не Земля.
У ворот я обняла Ханну на прощание, прошептала ей на ухо: «Лови момент для поцелуев» – и ушла, оставив краснеть от смущения. Закинув сумку на плечо, кивнула проходившим мимо людям, которые улыбнулись мне и поздравили с победой в конкурсе, а затем зашагала к дому.
— Но даже, если вы не знаете, где находится Земля, Эс-Ка, вы должны знать, где находится планета, о которой я спросил. Уж она-то в Сейшельском Союзе, в этом мы уверены, а, Янов?
Пелорат, флегматично слушавший, вздрогнул при неожиданном обращении к нему, и сказал:
Вот он. У поворота к аллее. Шляпа, улыбка, плечом опирается на столб. Я встала как вкопанная, как персонаж в мультиках, который резко тормозит перед крутым обрывом.
— Если на то пошло, Голан, я знаю, где она находится.
– Какая неожиданная встреча, – сказал он, украв мою реплику.
Тревиц резко повернулся к Пелорату.
Я захихикала как идиотка.
– Ты преследуешь меня?
— С каких это пор, Янов?
– Только в романтическом плане, ничего противозаконного.
— С сегодняшнего вечера, мой дорогой Голан, По дорогое из вашего кабинета, Эс-Ка, к вам домой, вы показали нам Пять Сестер и тусклую звезду в центре пятиугольника. Я утверждаю, что это — Гея.
– Разве не мне решать это?
Квинтесец медлил, на его скрытом в тени лице ничего, нельзя было прочесть. Наконец он произнес:
– Прости, тогда мне пора. – И он стал уходить, серьезно.
— Да. Так говорят нам наши астрономы — в частных беседах. Это планета, которая обращается вокруг той звезды.
Разумеется, я окликнула его:
Тревиц вопросительно взглянул на Пелората, но лицо профессора было непроницаемо. Тогда Тревиц повернулся к Квинтесецу.
– Подожди!
— Расскажите нам об этой звезде. У вас есть ее координаты?
Он точно знал, что я это сделаю.
– Так мне проводить тебя снова?
— У меня? Нет. — Он говорил резко, почти грубо. — У меня нет никаких звездных координат. Вы можете получить их на кафедре астрономии. Хотя, думаю, не без проблем. Всякие полеты к этой звезде запрещены.
Я опять стала хихикать и попыталась хотя бы притвориться, что немного держу ситуацию под контролем.
— Почему? Она ведь на вашей территории?
– Раз уж ты настаиваешь… – Я глубоко вздохнула, словно это была ужасная идея.
— Космографически на нашей, а политически — нет.
– Давай понесу твою сумку. – Он взял ее, не дождавшись моего согласия. Мне это показалось скорее романтичным, нежели чем-то архаичным и снисходительным. Мы же уже определились, что я идиотка.
Тревиц подождал, не скажет ли он что-нибудь еще, Когда этого не произошло, Тревиц встал и проговорил официальным тоном:
– Ты правда скучаешь по дому? – внезапно спросил он, пока мы шли по мокрому асфальту, покрытому опавшими листьями.
— Профессор Квинтесец, я не полицейский и не солдат, не дипломат и не убийца. Я здесь не для того, чтобы выколачивать из вас информацию силой. Я против своей воли вынужден обратиться к нашему послу. Вы должны понять, что я требую информацию не для себя лично, а в интересах Сообщества, Это дело касается Сообщества, и я просто не хотел раздувать его до межзвездного инцидента. И я думаю, что Сейшельский Союз тоже не захочет.
– А почему ты спрашиваешь?
Квинтесец неуверенно спросил:
— С какой стороны это касается Сообщества?
– Просто я ведь постоянно смотрю на тебя… чисто романтически, ничего криминального, разумеется… И ты всегда выглядишь так, будто хочешь сбежать отсюда.
— Этого я с вами обсуждать не стану. Если вы не можете обсуждать со мной Гею, мы все передадим на правительственный уровень, и это будет хуже для Сейшел. Сейшелы сохранили свою независимость от Федерации, и я не имею ничего против, и мне вовсе не хочется обращаться к послу. Я даже нанесу этим ущерб своей карьере, потому что имею инструкцию получить эту информацию частным образом, без вмешательства правительства. Так что объясните, пожалуйста, какие у вас причины не рассказывать о Гее? Вас арестуют или еще как-то накажут? Действительно ли нет иного выхода, как обратиться к послу.
Я коснулась рукой своего лица, шокированная, что мои чувства были настолько очевидными.
— Нет, нет, — Квинтесец был смущен. — Я ничего не знаю о правительственных делах. Мы просто не говорим об этой планете.
«Или он тебя на самом деле понимает, – подумала я. – Может, это ваша связь».
— Суеверие?
– Я действительно скучаю по дому. Тут все настолько другое, словно в совершенно чужой стране.
– А что так сильно отличается?
— В общем, да. Суеверие. О, сейшельские небеса, чем я лучше той особы, которая наболтала вам, что Гея в гиперпространстве, или моя жена, которая не осталась в комнате, а могла вообще уйти из дома, опасаясь, что на него обрушится удар…
Я все ему рассказала. Эта история длилась долго, мы успели дойти до моей многоэтажки, сели там на все еще влажный парапет. Я рассказала ему, что отличался не только акцент, но и многое другое. Тут было меньше места. Везде очереди – что в кофейнях, что на дорогах.
— Молния ударит?
– В Шеффилде можно было разговаривать с кем угодно, – продолжала я, болтая ногами, – даже когда заказываешь такси или ждешь официанта в кафе, ты спокойно можешь общаться с персоналом или посетителями. Все друг друга называют «душечками» или «котиками», и это все очаровательно, правда. Чувствуешь, словно ты со всеми дружишь. А здесь никто ни с кем не разговаривает… А, и все врезаются друг в друга… – Я вздохнула. В Шеффилде, когда кто-то идет тебе навстречу, вы оба уступаете друг другу дорогу. А здесь все как в Голодных играх! У меня на руках уже синяки появились от того, как меня сшибают своими плечами и сумками.
— Какая-то внешняя сила. И я, даже я, не решаюсь произнести это название. Гея! Гея! Слова не убивают. Ничего со мной не случилось! и все же я не решаюсь… Но, пожалуйста, поверьте, координат Геи я, честно, не знаю. Я попытаюсь помочь вам их узнать. И позвольте вам сказать, что мы в Союзе эту планету не обсуждаем и стараемся держаться от нее подальше и в делах, и в мыслях. Я могу рассказать вам то, что действительно известно, и, скорее всего, большего вам не узнать ни на одной планете Союза.
Он внимательно слушал меня и согласно кивал. Сказал, что тоже замечал эти вещи, но никогда не складывал их воедино.
– У тебя настоящий талант к повествованию, – сообщил Риз. – Я-то думал, это только в песнях, но сейчас слушаю и… Очень мудро рассуждаешь обо всем. Кажется, словно это уже восьмая жизнь, которую ты живешь среди нас, простых смертных.
Мы знаем, что Гея — древняя планета, некоторые утверждают, что она самая старая в этом секторе Галактики. Но это недостоверно. Патриотизм говорит нам, что самая древняя планета — Сейшелы, а страх — что Гея. Для примирения этих точек зрения создана версия о том, что Гея — это Земля, поскольку Сейшелы заселялись землянами.
Я зарделась от его похвалы, а он смотрел на меня с таким восхищением, что не поверить его словам было невозможно. Может, у меня действительно есть такой талант. Может, я и правда очень умна для своих лет… Нет ничего более опьяняющего, чем смотреть на себя через призму чьих-то любящих глаз. Это сводит с ума, подкашивает ноги, да и просто классно. Я могла загорать в лучах его хвалебных речей.
Большинство наших историков думает, что Гея колонизована независимо. Никто не знает, когда и кем была заселена Гея.
Но все равно отнекивалась от комплиментов, потому что они продолжали вгонять меня в краску.
— Пока что, — заметил Тревиц, — вы не рассказали ничего существенного.
– Ну, даже если это и правда, то мой талант бесполезен у такого стеснительного человека, как я.
Квинтесец печально кивнул.
Он протянул руку, словно хотел убрать прядь волос с моего лица, но остановился и улыбнулся.
– А мне нравится, что ты скромная. Не поверишь, я такой же…
— Похоже, что так. Мы узнали о Гее относительно поздно. Мы были заняты формированием Союза, потом сражением с Галактической Империей, потом попытками найти в Империи свою роль и ограничить права Вице-королей.
Я захохотала.
И только, когда Империя порядком ослабела, один из последних Вице-королей узнал о существовании Геи и о ее независимости. Она просто держалась в изоляции и секретности, и о ней, как и теперь, ничего не было известно. Вице-король решил ее покорить. Об этой экспедиции известно немного — она была разбита и вернулось мало кораблей. Конечно, тогда корабли были хуже.
– Эй, это чистая правда! Я скромный!
На Сейшелах поражению Вице-короля радовались. Его считали сатрапом Империи, а разгром его экспедиции привел к восстановлению независимости Сейшел. Сейшельский Союз прервал связи с Империей, и мы до сих пор празднуем годовщину этого события как День Союза. Чуть ли не из одной благодарности мы оставили Гею в покое почти на век. Но настало время, когда мы стали настолько сильны, что начали думать о собственной экспансии. Почему бы не захватить Гею? Или хотя бы заключить торговое соглашение? Союз послал флот, и он тоже был разбит.
– Вокалист группы? Который поджидает девушек у их классов? Скромный?
После этого иногда предпринимались попытки торговли, но они не удавались. Гея оставалась в изоляции и никогда не делала попыток торговать или связаться с нами или другой планетой. Враждебных действий она тоже не предпринимала, а потом…
– Так и есть! К тому же я могу сказать все то же и о тебе, – заспорил он. – Ты играешь соло сама. Так что не особо скромная, так ведь?
Квинтесец прикоснулся к выключателю на ручке кресла и включил полный свет. Стало видно насмешливое выражение на его лице. Он продолжил:
– Да, но я чуть не умерла, пока выступала.
— Раз вы из Сообщества, вы, конечно, помните о Муле.
Тревиц покраснел. За пять веков существования Сообщество только раз было завоевано. Завоевание было временным и серьезно не отразилось на пути ко Второй Империи. Но никто, кроме тех, кто хотел уколоть, не стал бы упоминать Мула. И, может быть (подумал Тревиц), Квинтесец нарочно включил свет, чтобы увидеть своими глазами унижение членов Сообщества.
– И я тоже чуть не умер там. А потом второй раз – от смущения, пытаясь познакомиться с тобой тем вечером. И когда стоял у твоего класса. И уж точно сейчас, когда поджидал тебя на улице. И… – Он снова протянул руку и в этот раз сделал то, что хотел, – убрал выбившуюся прядь волос мне за ухо. Я закрыла глаза на секунду, сохраняя в памяти это ощущение. – И сейчас помираю от одного разговора с тобой. Не могу объяснить это, ты просто заставляешь меня постоянно нервничать, Амели. Но знакомство с тобой стоит всех переживаний.
Тревиц согласился:
Это бред.
— Да, мы в Сообществе помним Мула.
Мысль пронеслась в голове, не задерживаясь.
— Мул, — сказал Квинтесец, — некоторое время правил такой же большой Империей, как нынешняя Федерация Сообщества. Но нами он не правил. Он оставил нас в покое. Однажды он побывал на Сейшелах, и мы подписали декларацию о дружбе и нейтралитете, больше он ничего не требовал. Он вообще не был безрассудным человеком, не был кровожадным, он правил гуманно.
Это и было самым настоящим бредом. Он вел себя так, словно влюблялся, хотя даже не знал меня толком. Мы один раз разговаривали. Но послушала ли я свою мысль? Этот тонкий голосок в подсознании? Этот проблеск рациональности? Который здраво рассуждал, что «быть такого не может, он ведь тебе не так сильно и нравится, скорее, тебя привлекает то, как сильно нравишься ему ты»?
— Он просто был завоевателем, — саркастически заметил Тревиц.
— Как и Сообщество, — ответил Квинтесец.
* * *
Не найдя ответа на это, Тревиц раздраженно спросил?
Совершенно очевидно, что эти сомнения тоже были проигнорированы.
— Можете ли вы сказать о Гее что-нибудь еще?
Потому что иначе я не сидела бы на этой обшарпанной остановке, прогуливая занятия. И не проверяла бы телефон каждые десять секунд.
— Насчет заявления Мула. Согласно отчету об исторической встрече между Мулом и президентом Калло, Мул, подписав документ одним росчерком пера, сказал: «Согласно этому документу, вы нейтральны по отношению к Гее. И это ваше счастье. Даже я не приближусь к Гее».
* * *
Тревиц покачал головой.
Вместо этого я осталась сидеть там, и мы говорили о вселенной и обо всем в ней. А на следующий день, после занятий, он снова стоял там, прислонившись к забору в переулке; я улыбнулась, и мы пошли в ногу, точно так же. И каждый обед в течение следующей недели, когда Риз безраздельно властвовал над кафетерием, шутил со своей группой и ерошил волосы Роба, он всегда ловил мой взгляд и ухмылялся. Или случайно натыкался на меня в коридоре, поднимал руки и говорил «прости» под рычание Ханны.
— А зачем ему это было надо? Сейшелы стремились сохранить нейтралитет, а Гея, как вы сказали, вообще никого не беспокоила. Мул планировал захватить всю Галактику, не задерживаясь из-за пустяков. А потом он мог вернуться и к Сейшелам, и к Гее.
Она и не заметила, как он подсунул мне записку в первый раз. Я притворилась, что мне нужно пойти в туалет, заперлась в кабинке и развернула сложенную бумажку. От волнения я даже порадовалась, что уже сижу на унитазе.
— Возможно, возможно, — сказал Квинтесец, — Но есть свидетельство человека, которому у нас верят. Когда Мул, отложив ручку, сделал свое заявление, он после слов «даже я не приближусь к Гее» добавил шепотом, не для того, чтобы услышали другие: «снова».
— А как же это все-таки услышали?
Когда я могу пригласить тебя на свидание?
— Ручка, которой писал Мул, скатилась со стола, и один сейшелец подошел и наклонился, чтобы поднять ее. Его ухо было близко ко рту Мула, когда тот прошептал «снова». До смерти Мула, он не рассказывал об этом.
Я рассмеялась, почувствовав, как внутри все перевернулось, и, улыбнувшись, прижала записку к груди. Потом хранила ее в своей сумке, сложенную вместе с другой, которую он вручил мне перед уроком музыки. В ней было написано:
— Как вы докажете, что это не выдумка?
— Не такую жизнь прожил этот человек, чтобы выдумывать. Его сообщение общепризнано.
Я не могу перестать думать о тебе.
— И если оно верно?
— Мул никогда не был в Сейшельском Секторе, кроме этого случая. Во всяком случае, после того как он стал известен в Галактике. Если он когда-то бывал на Гее, то до этого.
— И что?
Я обнаружила, только не сразу, что мои мысли были совсем не об Алфи и не о том, как сильно я скучала по нему; вместо этого в моей голове крепко засел Риз. Я перечитывала его записки и чувствовала, как все внутри теплеет. Слова никогда не теряли своей силы. Каждый раз мне казалось, что я читаю их впервые.
— Где, по-вашему, родился Мул?
— Этого, кажется, никто не знает, — сказал Тревиц.
Он хочет пойти со мной на свидание.
Он не может перестать думать обо мне.
— В Сейшельском Секторе подозревают, что он родом с Геи.
Этот парень. Этот великолепный, чувствительный, популярный, талантливый парень, который может заполучить любую… Он хочет тебя, Амели. Разве это не смешно? Разве это не самая сумасшедшая мысль? Разве это не то, что каждая девушка хочет, но никогда не получает? Это происходит с тобой, Амели. Должно быть, ты все-таки особенная. Потому что он сам особенный и думает, что вы похожи. Если ты согласишься встретиться с ним, то это вполне может стать началом чего-то невероятного. Ведь он действительно смотрит тебе прямо в душу.
— Из-за одного этого слова?
Я продержалась всего пять дней.
— Отчасти, — ответил Квинтесец. — Но Мула никто не мог победить, потому что он имел уникальные ментальные способности. Гею тоже никто не может победить.
Мы шли домой вместе в пятницу, ровно через неделю после шоу талантов, никуда не торопясь. Остановились, чтобы полюбоваться красивыми листьями, переливающимися первыми осенними красками, и, указывая на жирных белок, поделились друг с другом своими лучшими воспоминаниями о зиме.
— Гею не победили пока, — возразил Тревиц. — Это еще не доказательство того, что она непобедима.
– Возвращаться домой насквозь промокшим и стоять потом у камина, – начал Риз.