– Я не называл тебя шлюхой!

Орлофф автоматически попытался было запротестовать, но Бирнем оборвал его:

– Ты это сделал. Прямо сейчас.

– Нет.

– На их взгляд, как я сказал, мы паразиты; значит, паразиты мы и есть. Более того, мы паразиты, которые с поразительной дерзостью посмели пытаться вступить с ними в контакт - с ними, человеческими существами. Их последнее послание дословно таково: \"Юпитериане - господа. В мире нет места паразитам. Мы вас немедленно уничтожим\". Мне кажется, в этом сообщении нет никакой враждебности - просто холодная констатация факта. Но тем не менее они имеют в виду именно то, что говорят.

Он встал и натянул джинсы.

– Но почему?

– Тебе опять что-то послышалось? – Когда Риз повернулся, на его лице была улыбка. Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. – Слышать голоса – это первый признак безумия, моя маленькая сумасшедшая кукушка. – Еще один поцелуй, очень сладкий. Затем он достал телефон. – Черт, группа вот-вот приедет на репетицию. Тебе лучше уйти.

– А почему человек прихлопывает муху?

Поэтому я собрала свои вещи и сделала вид, что не возражаю против того, что меня больше не приглашают на репетиции. Притворилась, что мы чудесно провели время.

– Люблю тебя, – пискнула я, когда он вытолкал меня за дверь.

– Да ну что вы, мой дорогой. Нельзя же серьезно видеть здесь аналогию.

– Ага, шлюха, мне все равно.

Я ахнула, а Риз засмеялся и погрозил мне пальцем.

– А почему бы и нет? Ведь юпитериане смотрят на нас именно как на мух, и притом нестерпимо назойливых мух, имеющих наглость претендовать на разумность.

– Вот теперь я действительно сказал это.

Орлофф сделал последнюю слабую попытку что-то возразить:

Он шутил так убедительно, что я начала задаваться вопросом, действительно ли он произнес это в первый раз? Боже. Может, я действительно схожу с ума? Бедный Риз, тянет на себе такую жалкую сумасшедшую.

– Но ведь, господин секретарь, представляется абсолютно невозможным, чтобы представители разумного вида заняли такую позицию!

Я действительно чувствовала себя обузой. Перестала пытаться с кем-то разговаривать, потому что просто решила, что это никому не нужно. Перестала быть приветливой со своими родителями, которые постоянно спрашивали меня, что случилось, почему я так себя веду и куда делась их милая дочь.

– Разве вам приходилось так уж много общаться с представителями разумных видов, отличных от нашего собственного? - был саркастический ответ. - Считаете ли вы себя достаточно компетентным в юпитерианской психологии? Представляете ли, насколько чужды нам юпитериане физически? Только вообразите себе их мир с его мощным тяготением, в два с половиной раза превосходящим земное; с его океанами жидкого аммиака - океанами, в которых Земля утонула бы, даже не подняв заметной волны; с трехтысячемильной атмосферой, сжатой чудовищным тяготением до плотности и температур, по сравнению с которыми самые глубокие океанские впадины Земли покажутся чуть ли не вакуумом. Говорю вам, мы пытались вычислить, какая форма жизни может возникнуть в таких условиях, и отказались от таких попыток. Это не поддается человеческому воображению. Не думаете же вы, что их интеллект легче себе представить, чем физическую форму? Никогда! Посмотрите фактам в лицо. Они намерены нас уничтожить. Это все, что нам известно, и все, что нам требуется знать.

Риз был единственным, кто общался со мной, но даже он не хотел, чтобы я была рядом слишком подолгу. Сумасшедшая, жалкая я.

Змея моей ненависти к себе продолжала пожирать саму себя. Я была такой дерганой, нервной и переполненной отвращением к себе, что почти не винила его за желание проводить так много времени с Иден.

Бернем указал рукой в перчатке вперед:

* * *

Здесь, в кабинете, я качаю головой, потому что впервые за сегодняшний день думаю об Иден. Она знает о твоем сообщении? Или о том, что ты провожал меня в школу? Ты с ней хотя бы расстался?

– Вон станция - прямо перед нами. Орлофф начал озираться.

– Она что, под землей?

Бьюсь об заклад, если у нее есть какие-то подозрения, ты называешь ее сумасшедшей. Как меня.

* * *

– Конечно! Под землей находится все, кроме обсерватории. Вон видите маленький купол из стали и кварца справа.

– Это Иден, – сообщил он на следующий день, подводя ее к столу и представляя группе. Она обошла вокруг, обнимая и похлопывая всех по плечам.

– Приветствую вас, земляне, – сказала Иден, смеясь над собственной шуткой.

Они остановились между двумя скалами перед насыпью; из-за скал появились фигуры часовых - в масках, термокостюмах и с бластерами в руках. Бирнем повернулся так, чтобы свет Юпитера упал на его лицо, охранники отдали ему честь и отступили в сторону. Один из них буркнул что-то в наручный микрофон, и между скалами открылся замаскированный проход. Орлофф последовал за Бирнемом в зияющий люк воздушного шлюза.

Я сразу же возненавидела ее. В ней было все, чего не было во мне – классная, остроумная. Пирсинг в носу, рваные джинсы и эта красная футболка с широкими рукавами. Кто может носить красное, не теряясь на его фоне? Я знаю, кто. Иден.

Меня, конечно, представили последней.

Представитель Земли бросил последний взгляд на набухший диск Юпитера. Он больше не казался ему таким прекрасным!

– Это моя девушка, Амели, – практически пробормотал Риз, указывая на меня, прежде чем плюхнуться на стул по другую сторону стола.

Орлофф не смог отдышаться до тех пор, пока не опустился в мягкое кресло в кабинете доктора Эдварда Проссера. Со вздохом облегчения он снова вставил свой монокль.

Она без особого энтузиазма помахала мне.

– Привет, – сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть милой. – Приятно познакомиться.

– Не будет ли доктор Проссер возражать, если, пока мы ждем, я закурю?

– Мне тоже. Я видела, как ты выиграла шоу талантов. Ты действительно хороша. – Мне не показалось, что это был комплимент. Иначе бы Риз так не усмехнулся в ответ на ее слова.

Я продолжала, решив быть примером хорошей девушки.

– Валяйте, - ответил Бирнем безразлично. - Будь моя воля, я бы притащил его сюда, чем бы он там ни занимался сейчас. Но Проссер странный парень. Мы узнаем от него больше, если дождемся, пока он будет готов. Бирнем вынул толстую зеленоватую сигару из футляра и откусил кончик.

– Значит, ты тоже пишешь песни? Я не видела тебя в музыкальных классах.

Она закатила глаза.

Орлофф улыбнулся ему сквозь дым своей сигареты:

– Боже, нет. Я думаю, что изучение музыки разрушает ее. Понимаешь? Я занимаюсь философией, экономикой и фотографией. – Иден легко села, и парни отодвинули свои стулья, чтобы освободить место.

– Никто не может анализировать музыку. Я имею в виду, это искусство. Кто стал настоящим художником, написав эссе об искусстве?

– Я не против того, чтобы немного подождать, тем более что мне есть что вам сказать. Должен признаться, господин секретарь: на какое-то время ваши слова повергли меня в панику. Но ведь в конце концов, хотя юпитериане и намерены задать нам жару, когда доберутся до нас, факт остается фактом: добраться до нас они не могут.

– Именно это я и пытаюсь сказать. – Риз наклонился вперед. Между тем, моя ревность была настолько ядовитой, что если бы я плюнула, то прожгла бы дыру в столе. – Знаю, что я хороший композитор, – продолжил Риз, – но эта шлюха миссис Кларк продолжает ставить мне тройки, объясняя это тем, что я не соответствую критериям оценки. Писал ли Джон Леннон песни, которые следовали списку долбаных критериев?

Роб взял последнюю чипсину.

– Ты сейчас сравниваешь себя с Джоном Ленноном, Риз? – перебил он. – Это адекватно. Абсолютно адекватно.

– Мина без взрывателя, да?

– Да пошел ты!

– Успокойся, приятель, – сказал Роб. – Я просто пошутил.

– Именно. Это все настолько просто, что даже не нуждается в обсуждениях. Надеюсь, вы согласны с тем, что юпитериане ни при каких обстоятельствах не способны покинуть Юпитер.

Мой желудок снова начал ворочаться из стороны в сторону. Так или иначе, это была моя вина. Хотя ляпнул это Роб, я все равно знала, что Риз каким-то образом сделает виноватой меня.

Как я и предполагала, он кивнул головой в мою сторону.

– Конечно, Амели – идеальная ученица, отличница по музыке. Не так ли, детка? Твои песни соответствуют всем критериям.

– Ни при каких обстоятельствах! - с насмешкой медленно произнес Бирнем. - Не стоит ли остановиться на этом немного подробнее? - Он пристально смотрел на тлеющий кончик своей сигары. - Утверждение, что юпитериане не могут покинуть Юпитер, давно уже стало банальностью. Это обстоятельство всячески обыгрывается .поставщиками сенсаций в прессе Земли и Ганимеда: ещё бы, как не пролить слезу над печальной участью бедных разумных существ, навсегда привязанных - к поверхности своей планеты и обреченных вечно гадать о том, чего им никогда не достичь.

Я вздрогнула и натянуто улыбнулась. Это была одна из его особых атак. Такая, которую потом нельзя было использовать как доказательство того, что он был зол на меня. Потому что технически он не сказал ничего плохого.

– Песни по критериям? Как замечательно! – прощебетала Иден, давая понять, что думает совсем не так. Она повернула свое, конечно же, совершенное лицо к группе. – Итак, ваше название, чуваки! Это отличное название для группы. Кто его придумал?

Но что удерживает юпитериан на их планете? Два фактора. Первый: сильнейшее тяготение, в два с половиной раза превосходящее земное.

– Риз будет утверждать, что он, – усмехнулся Джонни.

– Страшно подумать, - кивнул Орлофф.

– Это был я! Сколько раз мне нужно повторить?

– Нет, я, – возразил Роб. – Я прекрасно все помню. Мы были в гараже, и на меня снизошло озарение. Это был самый удивительный момент в моей жизни – несмотря на то, что впоследствии я получил пищевое отравление.

– Что же касается гравитационного потенциала, то тут дело обстоит даже ещё хуже: из-за огромного диаметра планеты интенсивность поля тяготения убывает с расстоянием в десять раз медленнее, чем при взлете с Земли. Это труднейшая проблема, но она юпитерианами разрешена.

– Чувак, ты продолжаешь рассказывать эту историю, как будто это правда, – сказал Риз, смеясь.

Иден хихикнула, Иден тут же влилась, и вот Иден уже была частью группы. Отлично для долбаной Иден!

– А? - Орлофф выпрямился в кресле.

– Значит, это ты придумал?

– У них есть атомная энергетика. Тяготение - даже юпитерианское ничего не значит, коль скоро вам удалось заставить работать на себя энергию ядерного распада.

Она спросила его, и, клянусь богом, младенцем Иисусом и всем, что между ними, что она определенно флиртовала с ним, не стесняясь меня. Девчонка наклонилась вперед и посмотрела ему прямо в глаза.

– Да, я. Мы действительно были в гараже вместе, но придумал все я.

Орлофф нервным движением раздавил в пепельнице сигарету:

– Но такая мощная атмосфера...

Она задавала вопрос за вопросом, и Риз отвечал на большинство из них, хотя вся группа, казалось, была одинаково рада оказаться в центре внимания этой привлекательной девушки. Я все время открывала рот, чтобы попытаться присоединиться, но обнаружила, что не могу сказать ничего полезного. У меня не было личности, чтобы внести свой вклад. Все, что приходило мне в голову, я заранее взвешивала в уме, и потому тормозила. А это могло разозлить Риза, чего мне совсем не хотелось. Так что я просто сидела, как аквариумная рыбка, разинув рот, пока она смеялась над его шутками, а он включал свое обаяние. И это было похоже на начало романтического фильма и выглядело бы здорово, если бы я не была его девушкой и не сидела прямо там. Пытаясь не заплакать.

– Да, это их пока удерживает. Они живут на дне воздушного океана глубиной в три тысячи миль, и давление там таково, что водород обретает плотность твердого тела. Он остается газом только потому, что температура на поверхности Юпитера выше критической; но попробуйте вычислить давление, при котором самый легкий газ оказывается всего вдвое легче воды. Вам придется написать цифру с таким количеством нулей, что рука устанет.

Всегда, всегда пытаясь не плакать.

Ни один космический корабль, из чего бы ни был сделан его корпус, не выдержит такого давления. Любой земной космолет, если попробует сесть на Юпитере, будет раздавлен, как яичная скорлупа, и любой юпитерианский корабль при попытке покинуть планету лопнет, как мыльный пузырь. Пока это препятствие непреодолимо, но ведь когда-нибудь решение будет найдено может быть, завтра,, или через сто лет, или через тысячу. Мы не знаем, когда это случится; но когда случится, юпитериане свалятся нам на голову. А между тем решение проблемы существует.

Прозвенел звонок, извещая о начале моего урока музыки. Но у Риза был один прощальный выстрел для меня, когда мы все собрали сумки.

– Я не вижу возможности...

– Силовые поля! Мы ведь уже теперь владеем этой технологией.

– Иден, ты обязательно должна прийти на репетицию сегодня вечером, – предложил он ей. – У меня есть звуконепроницаемый гараж в задней части сада. Можем показать ребятам песни, над которыми работали?

Она пожала плечами.

– Силовые поля! - Орлофф был искренне озадачен. Несколько минут он так и этак вертел в уме этот термин. - Их применяют как защитный экран для кораблей, летающих в поясе астероидов... Но я не вижу, как они могут быть использованы для решения юпитерианской проблемы.

– Звучит здорово.

– Обычное силовое поле, - объяснил Бирнем, - представляет собой разреженную энергетическую оболочку, захватывающую пространство вокруг корабля на сотню миль или даже больше. Оно способно остановить метеор, но для молекулы газа столь же проницаемо, как и вакуум. Но что будет, если ту же самую энергетическую оболочку сжать до толщины в десятую долю дюйма? Молекулы будут отскакивать от нее, как шарики для пинг-понга. А если использовать более мощные генераторы и уменьшить толщину энергетической оболочки до одной сотой дюйма, она станет непроницаемой даже для молекул, находящихся под действием невероятного давления юпитерианской атмосферы. Если внутри такой оболочки окажется космический корабль... - он не докончил фразу.

ОНА ПОЖАЛА ПЛЕЧАМИ? Мне захотелось встряхнуть ее. Неужели она не понимает, как трудно попасть на репетицию? Легче было бы попасть в лондонский ночной клуб, куда ходят все члены королевской семьи. Она не представляет себе, насколько это серьезно? И просто пожала плечами? Я хотела пойти в гараж! Я должна был пойти в гараж. Это я была его девушкой.

– Супер. Начинаем в восемь. Жди адрес в сообщении.

Орлофф побледнел.

– Хорошо. Увидимся позже. Было здорово познакомиться с вами, ребята.

– Не хотите же вы сказать, что такое возможно?

У Иден даже сумки не было. Она просто взяла с собой блокнот в кожаном переплете и сунула телефон в задний карман джинсов на своей костлявой заднице.

– Готов спорить на что угодно, что именно это юпитериане и пытаются сделать. А мы пытаемся сделать это здесь.

– И с тобой, Амели, – добавила она.

* * *

Комиссар по делам колоний придвинул свое кресло ближе к Бирнему и сжал его запястье.

В тот день я не плакала. Держала себя в руках. Да, знаю, кто бы мог подумать, что я на это способна? Клянусь богом, Риз, если бы ты знал, сколько раз мне хотелось плакать, но я сумела сдержать себя… Ибо, если бы выплакала все слезы, которые хотела, какой-нибудь парень по имени Ной начал бы строить большую лодку.

– Но разве нельзя использовать против Юпитера атомное оружие? Я имею в виду ковровую бомбардировку. Тяготение и площадь поверхности планеты таковы, что тут уж не промахнешься.

Я действительно не хочу снова утомлять тебя разговорами об Иден, поскольку ты находил их такими скучными.

Бирнем слабо улыбнулся:

Но все они происходили примерно так:

– Иден такая классная! Я никогда не встречал такой классной девушки.

– Такое мы тоже обдумывали. Но атомные бомбы просто вырвут клочья из атмосферы Юпитера. И даже если бы удалось поразить поверхность планеты, разделите её площадь на площадь поражения одной бомбой и подсчитайте, сколько лет нам пришлось бы бомбардировать Юпитер со скоростью одна бомба в минуту, чтобы причинить хоть какой-нибудь ущерб. Юпитер большой! Не забывайте об этом!

– Ты хочешь сказать, что я не классная?

– Эм… Послушай, что ты сейчас сказала. Это вообще не классно.



Сигара Бирнема погасла, но он не стал раскуривать её снова и продолжал говорить тихим напряженным голосом:

Или:

– Нет, мы не можем атаковать юпитериан, пока они на поверхности своей планеты. Придется ждать, когда они её покинут - а тогда они будут иметь огромное преимущество в численности. Ужасное, невообразимое преимущество... Поэтому нам нужно превосходить их на научном уровне.

– Иден полностью открывает мой разум для того, чтобы написать песню.

– Неужели? Как?

– Но, - прервал ганимедца Орлофф, и в голосе его прозвучала смесь любопытства и ужаса, - как можно знать заранее, чем они окажутся вооружены?

– Это трудно объяснить. Но у нас была такая хорошая репетиция вчера вечером. Я многому научился.

– О…

…

– Никак нельзя. Поэтому-то и нужно собрать все, что у нас есть, и надеяться на лучшее. Но об одной вещи мы знаем наверняка. У них будут силовые поля. Иначе им не покинуть поверхности Юпитера. А если силовые поля будут у них, они должны быть и у нас, и как раз эту-то проблему мы и пытаемся решить. Обладание силовыми полями не гарантирует нам победы, но их отсутствие гарантирует поражение. Так что теперь вы знаете, для чего нам нужны деньги. Более того - мы хотим, чтобы Земля тоже взялась за дело. Нужно безотлагательно заняться разработкой новых вооружений и подчинить этому все прочие интересы. Вы понимаете меня?

– И еще Иден сказала…



Орлофф вскочил на ноги:

Или:

– У Иден так много друзей, знаешь? С тех пор как познакомился с ней, встретил кучу новых людей.

– Бирнем, я на вашей стороне - на все сто процентов. Вы можете рассчитывать на меня, я сделаю все, что в моих силах, когда вернусь в Вашингтон.

…

– Очень здорово, правда? Когда в твоей жизни происходят и другие вещи.

Его искренность не вызывала сомнений. Бирнем схватил протянутую руку и пожал её. И как раз в этот момент дверь распахнулась и в неё влетел похожий на эльфа человечек.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Боже, успокойся!

– У меня есть друзья…

Вновь прибывший заговорил быстро и отрывисто, обращаясь исключительно к Бирнему.

– Я не говорил, что у тебя нет друзей, просто сказал, что Иден… В общем, не обижайся, но у тебя ведь нет друзей, правда, малышка? Не расстраивайся. Я не хочу тебя обидеть, правда. Но ведь это так? О боже, я не могу поверить, что ты снова плачешь! Ты всегда, черт возьми, плачешь! Что на этот раз? Что я теперь сделал? Невозможно находиться рядом, когда ты такая! Это вредно для здоровья. Я беспокоюсь за тебя. Тебе нужно быть спокойнее…

– О, как Иден?

– Откуда ты взялся? Я пытался связаться с тобой, но твоя секретарша сказала, что ты ушел. А через пять минут после этого ты являешься сюда собственной персоной. Не понимаю. - Доктор Проссер начал лихорадочно рыться в своем столе.

– Ты сумасшедшая. Ты реально шизанутая.



Бирнем ухмыльнулся:

Или:

– Если ты переведешь дух, док, то сможешь поздороваться с комиссаром по делам колоний господином Орлоффом.

– Так что ты делаешь сегодня вечером?

Доктор Эдвард Проссер повернулся на носке, как танцор, и дважды оглядел землянина с ног до головы.

Вздох.

– Новенький, да? Ну как, получим мы деньги? Пора бы. Мы уже давно работаем на аппаратуре, сметанной на живую нитку. А впрочем, деньги могут и не понадобиться. Там будет видно. - Он снова принялся рыться в столе.

– Ты знаешь, что я делаю. Репетирую с группой.

…

Орлофф несколько растерялся, но Бирнем выразительно подмигнул ему, и землянин принялся рассматривать маленького доктора через свой монокль.

– А… она придет?

– Я так и знал! Знал, что ты об этом спросишь.

Проссер выхватил из одного из ящиков блокнот в черном кожаном переплете, уселся в вертящееся кресло и повернулся к остальным.

– Ну так придет?

– Да, придет. Я же говорил тебе. Она помогает нам писать действительно крутые песни.

– Рад, что ты пришел, Бирнем, - пробормотал он, листая блокнот. - Хочу тебе кое-что показать. Комиссару Орлоффу тоже, конечно.

…

– Почему тебя так долго пришлось дожидаться? - требовательно спросил Бирнем. - Где ты был?

– Ты позволишь своей ревности помешать успеху моей группы? Это то, чего ты хочешь? Чтобы я всегда оставался с тобой и ничего не делал, не жил своей жизнью и не писал песен, потому что ты слишком ревнивая?

– Я не ревную. Просто… ты видишься с ней слишком часто, Риз.

– Я был занят! Чертовски занят! Не спал три ночи. - Проссер поднял глаза на собеседника, и его пухлое личико засияло от удовольствия. Неожиданно все встало на место - как в картинке-головоломке. Редкостное везение. Ну как тут не крутиться на полных оборотах.

– И что?

– Вам удалось получить плотное силовое поле? - с внезапным интересом спросил Орлофф. Проссер досадливо поморщился:

– Не знаю.

– Мне теперь нельзя иметь друзей? Так? Просто потому, что у тебя их нет, это не значит… О, надо же! Опять плачешь. Ты не думала, что, может быть, у тебя нет друзей, потому что ноешь буквально все время?

– Нет. Кое-что другое. Пойдемте покажу. - Он взглянул на часы и вскочил с кресла. - У нас есть полчаса. Пошли.

– Мне очень жаль! Я не знаю, почему ты терпишь меня.

– Иногда и сам не знаю.

В коридоре за дверью ждала тележка с электромотором. Проссер возбужденно говорил, рывком направляя загудевший механизм в глубины станции:



– Теория! Теория! Чертовски важно! Ведь эмпирик - он что? Как возьмется за какое-то дело, так и будет до бесконечности ковыряться. Только жизнь зря проходит, ничего. не получается - он тычется наугад. Настоящий ученый действует в соответствии с теорией. Пусть математика решает все проблемы. - Довольство собой переполняло Проссера.

Однажды, вскоре после того, как я встретила Иден, произошло чудо. Риз согласился провести со мной время. Со мной, по-настоящему. Он даже сам это предложил.

Тележка остановилась на площадке перед огромными двойными дверями. Проссер выскочил и побежал вперед; остальные следовали за ним не столь поспешно.

Все ужасы предыдущих недель исчезли в тот момент, когда он сказал:

– Как насчет того, чтобы прогулять занятия и поехать в «Бо Джанглс»?

– Сюда! Сюда! - Проссер распахнул дверь и повел своих спутников по коридору и узкой лесенке; вскоре они оказались на балконе, опоясывающем огромный зал этажа в три высотой. Орлофф узнал ощетинившийся стальными и стеклянными трубками эллипсоид - это был атомный реактор.

– Неужели? – пискнул мой голос с надеждой. Боже, какой жалкой я была.

Он рассмеялся и взъерошил мне волосы.

Поправив монокль, комиссар стал наблюдать за лихорадочной деятельностью в зале. Человек в наушниках на высоком стуле перед усеянной экранами приборов консолью взглянул вверх и помахал рукой. Проссер ухмыльнулся и помахал в ответ. - Это здесь вы создаете силовое поле? спросил Орлофф.

– Да, действительно, ты же… как тебя там? Ах да, моя девушка! Почему бы мне не хотеть тусоваться с тобой? – Он обнял меня за плечи, закутал в пальто и увел с урока английского. Риз снова был такой милый, как в старые времена.

Я заставила себя не писать и не звонить ему первой и вообще ни в коем случае не заговаривать об Иден целую неделю. Это был огромный вызов, и мое сердце болело каждое утро, когда я просыпалась, проверяла телефон и видела, что он не писал. Но это наконец окупилось! Может, я была слишком зависимой? Ему явно требовалось больше свободы, как он и сказал. А любовь – это дарить людям то, что им нужно. Я взломала код, код того, как заставить его полюбить меня снова, и это было потрясающе!

– Точно! Вы когда-нибудь видели, как это делается?

– Я скучал по тебе. – Риз поцеловал меня в макушку, заставляя любовь сочиться из каждой клеточки моего тела. – Нам нужно больше времени проводить вместе.



– Нет. - Комиссар смущенно улыбнулся. - Я даже не знаю, что это такое, за исключением того, что оно может служить противометеоритным экраном.

Я кивнула – воплощение хладнокровия и спокойствия.

– Может, возьмем трюфельные оладьи? – предложила я.

– Все очень просто. Элементарно просто. Материя состоит из атомов. Атомы удерживаются вместе силами взаимодействия. Теперь уберите атомы, оставьте только взаимодействие. Это и есть силовое поле.

– О, это же одна из лучших идей во всем этом проклятом мире!

Мы шли в город рука об руку. Если бы кто-то одинокий прошел мимо нас в тот момент, то обзавидовался бы. Мы были той самой парой. Шли по обледенелым участкам, и Риз скользил по ним как ребенок.

Орлофф выглядел ошарашенным, и Бирнем хмыкнул и почесал ухо:

– Это самое приятное чувство на свете! – воскликнул он, а я засмеялась и крепко обняла его.

Мы пришли в кафе, и Риз выбрал столик с мягким диваном, притянув меня к себе, после того как заказал оладьи с растопленным трюфельным шоколадом. Риз много говорил о своей группе, но я не возражала, потому что он гладил мои волосы и был снова в меня влюблен. Он мог бы говорить о том, как сохнет краска, как пересчитывают вагоны или о выставках антиквариата, и все равно мне казалось бы, что из его рта льется жидкое золото.

– Твое объяснение напоминает мне наш ганимедский способ подъема яйца на высоту мили: нужно найти гору точно такой высоты, положить на неё яйцо, а потом убрать гору, вот и все.

– Мне очень нравится это новое направление, в котором мы движемся, – сказал он. – Остальные настроены скептически, но они просто не могут видеть того, что вижу я. Это не риск…

Я кивнула и согласилась, потому что ему нравилось, когда я так делала.

Комиссар по делам колоний расхохотался, а недовольный доктор Проссер надул губы:

Принесли оладьи с большим чайником, и он взял их, не поблагодарив официанта.

– Прекрати. Это не шутка. Силовые поля очень важны. Мы должны быть готовы, когда придут юпитериане.

Мы объедались и восхищались тем, как же все вкусно, обмениваясь оладьями, потому что выбрали разные начинки.

– Я определенно выбрал самый лучший вкус, – подтвердил он, откусив мой.

Неожиданное режущее уши гудение, раздавшееся снизу, заставило Проссера отскочить от перил балкона.

Я кивнула в знак согласия. И решила заказать его начинку в следующий раз.

– Сюда, за защитный экран, - выкрикнул он. - Включается двадцатимиллиметровое поле. Сильная радиация.

Все шло очень хорошо; я была счастлива и действительно думала, что это будет длиться вечно. И если не навсегда, то по крайней мере больше, чем на час. Но потом я снова все испортила, как обычно.

Гудение почти прекратилось, и люди вышли на балкон снова. В зале, казалось, ничего не изменилось, но Проссер протянул руку над перилами и предложил:

– Так что да, – Риз отложил недоеденный кусок, – у нас концерт в субботу. В отеле «Дживс и Вустер». Это будет прекрасная возможность попробовать новый звук.

– Попробуйте!

Я захлопала в ладоши, искренне радуясь за него.

Орлофф осторожно вытянул палец, задохнулся от неожиданности и похлопал ладонью по чему-то невидимому. Ощущение было такое, словно касаешься очень упругой резины или преодолеваешь сопротивление пружины.

– Риз, это отличная новость!

Бирнем попробовал тоже.

«Дживс и Вустер» – милое местечко, где я играла примерно месяц назад. В зале помещается около пятидесяти человек, но публика потрясающая, по-настоящему вовлеченная. Было полно взрослых любителей музыки, которые не попали на поезд в Лондон. Я чувствовала себя ужасно на протяжении всего выступления, даже не могла сосредоточиться на аплодисментах, потому что Риз отправил сообщение накануне, сказав, что не сможет прийти. Даже не объяснив причину.

– Это лучше всего, что до сих пор получалось. - Он стал объяснять Орлоффу: - Двадцатимиллиметровое поле - это такое поле, которое способно при давлении в двадцать миллиметров ртутного столба изолировать вакуум от проникновения любых молекул.

– Я знаю. По правде говоря, самое время, чтобы мы у них выступили. Я ходил к ним с Иден, она знает менеджера. Мы спели там две наши новые песни, которые ему очень понравились.

Подожди.

Комиссар кивнул:

Только что взорвалась новая бомба Иден.

Он встречался с ней? Опять? Ходил на прослушивание с ней вдвоем? Ядовито-зеленая ревность пронзила меня вместе с раскаленной добела яростью. Я знала, что не должна ничего комментировать. Знала, что от этого будет только хуже.

– Ты не говорил мне, что вы с Иден теперь играете вместе, – тихо процедила я в свою кружку с холодным чаем, и все тело Риза напряглось от раздражения.

– Не делай этого, – его голос был тверд, – не сейчас, когда мы так хорошо проводим время.

– Понятно: для того чтобы отгородиться от земной атмосферы, понадобилось бы семисотшестидесятимиллиметровое поле.

Я не могла с этим смириться. Моя неуверенность забилась внутри, как корчащийся ребенок на грани истерики. Я отхлебнула еще чая, чтобы успокоиться, но внутри стоял крик: «ЧТО ВООБЩЕ ТВОРИТСЯ? У НИХ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ. ТЫ БЫЛА ПРАВА. ТЫ НЕ СУМАСШЕДШАЯ, ТЫ ПРАВА».

– Она тебе нравится, Риз? – спросила я еще тише.

Но он вспылил так, словно я плеснула ему в лицо пинтой пива и потребовала пройти тест на отцовство.

– Верно. Это было бы поле для давления в одну атмосферу. Ну как, Проссер, это именно то, что тебя так взволновало?

– Ты что, прикалываешься? – Риз покачал головой. – Мы действительно возвращаемся к этому? Опять? Когда мы отлично проводим время?

Я знала, что должна извиниться. Знала, что не имела этого в виду и нужно раскаяться. Но зуд был таким настойчивым, а потребность почесаться такой отчаянной… Я лучше умоюсь кровью, чем проглочу все эти чувства.

– Не думаю, что поступаю неразумно, – начала я. – Ты считаешь, что всегда поступаешь правильно. Но мы снова возвращаемся к этому.

– Двадцатимиллиметровое поле? Конечно, нет. Я могу довести мощность до двухсот пятидесяти миллиметров, используя активированный пентасульфид ванадия. Но только это делать не стоит. Умелец-эмпирик именно так бы и поступил и разнес бы всю станцию на части. Настоящий ученый полагается на теорию и не торопится. - Проссер подмигнул Бирнему: - Мы теперь заняты тем, чтобы придать полю жесткость. Смотри!

Я вздохнула и закрыла глаза ладонями.

– Риз, ты серьезно считаешь, что не расстроишься, если я вдруг начну проводить все свое время с другим парнем и соберу с ним группу, не сказав об этом ни слова? И не буду звонить тебе? И даже не напишу сообщение? А все мои разговоры будут сводиться только к тому, насколько удивителен этот другой парень?

– Нужно встать за экран?

– Нет, я бы не возражал, – отрезал Риз. Его лицо покраснело еще сильнее, но голос звучал холодно и сдержанно. – Потому что я ни хрена не сумасшедший! – Он скрестил руки на груди и уставился на меня как на грязь. – Это ты ездила к своему бывшему и даже не рассказала ему обо мне. И я здесь неправ?

Опять этот аргумент. Он всегда вспоминал об этом, когда мне становилось грустно, и каждый раз это выводило меня из себя, потому что именно в ту ночь все случилось. Слезы. Они приближались. Ну вот опять… Но я сдержала их, потому что они только ухудшали ситуацию.

– Теперь уже нет. Сильная радиация бывает только вначале.

– А ты не задумывалась, почему я провожу так много времени с Иден?

Гудение снова усилилось, но не в такой степени, как раньше. Проссер что-то прокричал человеку за консолью, но получил в ответ только неопределенный жест. Затем оператор поднял вверх сжатый кулак, и Проссер возбужденно выкрикнул:

Я покачала головой, ожидая оскорбления. Руки дрожали.

– Потому что она не давит на меня, как ты! Потому что я могу РАССЛАБИТЬСЯ рядом с ней. Ты хоть представляешь, как с тобой тяжело?

– Мы перевалили за пятьдесят миллиметров! Пощупайте теперь!

Не плакать. Не плакать. Не плакать.

– Когда мы впервые встретились, ты была такой расслабленной, счастливой и… привлекательной. Теперь ты просто… – Он позволил мне заполнить пробелы.

Я так старалась не плакать, что почти забывала дышать.

Орлофф протянул руку и с любопытством потыкал пальцем в пустоту. Резиновая преграда затвердела! Орлофф попытался захватить резиновую поверхность между большим и указательным пальцами - настолько совершенна была иллюзия, - но тут у него в руке не оказалось ничего, кроме не оказывающего никакого сопротивления воздуха.

Крошечная часть меня подумала: «Я была расслаблена, счастлива и привлекательна, потому что ты хорошо ко мне относился. Мне было спокойно, потому что я доверяла тебе. Я была счастлива, потому что чувствовала: ты любишь меня такой, какая я есть, и не нужно скрывать какую-то часть себя, чтобы завоевать любовь. Я была привлекательна, потому что ощущала себя таковой, потому что меня не игнорировали, не оскорбляли, не унижали. И не заставляли чувствовать, что я делаю все неправильно, не так, как нужно. Если бы только ты вернулся к тому, кем был, тогда я бы тоже смогла вернуться. Клянусь, это не из-за меня. Клянусь. Клянусь».

Но я сдержала слезы и позволила ему продолжить морально уничтожать меня, потому что верила, что на самом деле являлась тем убожеством, которое он видел во мне.

Проссер нетерпеливо пощелкал языком:

– Ты просто параноик. Клянусь, я беспокоюсь о твоем психическом здоровье. Ничего не происходит. Ничего! – Он раздраженно снял шляпу. – Хотя, если бы происходило – при том, что ты вот такая, как сейчас, разве можно было бы винить меня?

Я покачала головой. Нет, никогда не смогу винить его.

– Я хотел хорошо провести время вдвоем, а теперь ты все испортила.

– Под прямым углом к направлению поля никакого сопротивления не будет. Это же элементарная механика. Человек за консолью снова начал жестикулировать.

– Мне очень жаль. Мне очень, очень жаль, Риз. – Мой голос буквально скрипел от сдерживаемых слез.

– Перевалило за семьдесят, - объяснил Проссер. - Теперь мы будем наращивать мощность медленно. Критическая точка - 83,42 миллиметра.

Он закатил глаза. Действительно закатил глаза.

Он перегнулся через перила и тут же стал отталкивать Орлоффа и Бирнема к стене.

– Может, будет лучше, если ты не придешь на наше выступление. – Риз смотрел в окно, когда говорил это, так что не видел, как разбивал мне сердце.

У меня отвисла челюсть.

– Назад! Опасность! - Его голос перешел в вопль: - Берегись! Решетка реактора коробится!

– Что?

Гудение перешло в хриплый рев. Человек у консоли лихорадочно вертел рукоятки. Красное свечение, исходящее из кварцевого окошка в центре реактора, приобрело угрожающую яркость.

– Я не смогу сосредоточиться на музыке, если буду беспокоиться о том, что ты можешь съехать с катушек.

– Но… – не плакать, не плакать, не плакать, – …но мы всегда ходим на концерты друг к другу!

Затем гудение на секунду смолкло и тут же возобновилось с невероятной силой. Воздушная волна швырнула Орлоффа к стене. Упавший рядом с ним Проссер вскочил на ноги. На лбу у него кровоточил порез.

– Да, но в этот раз, пожалуй, не стоит, – сказал он окну.

Я почувствовала, что достигла совершенно нового уровня отвращения. Так злилась на себя, так ненавидела. Почему бы просто не держать рот на замке? Почему бы просто не съесть эти чертовы оладьи и не насладиться тем, что у нас снова все по-прежнему? Должно быть, я сошла с ума, раз ревную, при том что он терпит меня. Разве, если бы у него была другая, он стал бы так делать?

– Ранены? Нет? Прекрасно. Я ожидал чего-то в этом роде. Нужно было вас предупредить. Пошли вниз. Где Бирнем?

– Мне действительно нужно провести немного времени одному, Амели. Тебя слишком много, понимаешь? Это несправедливо по отношению ко мне.

– Ты хочешь расстаться?

Высокий ганимедец поднялся с пола и отряхнул пыль с одежды.

Нет.