Тревиз пожал плечами.

— Я изучал космическую навигацию, но не на подобных кораблях. Если произойдет что-то с гравитацией — боюсь, я ничего не смогу сделать.

— Но вы сможете вести этот корабль?

— Сам задумываюсь.

— Вы предполагали, что это автоматический корабль. Можем мы быть просто пассажирами? Можем ли мы надеяться, что будем просто сидеть здесь?

— Такое случается при перегонке корабля между планетами и космическими станциями внутри планетных систем, но я никогда не слышал об автоматическом межзвездном путешествии.

Он снова огляделся и легкая волна страха пробежала по спине. Неужели эта старая ведьма? Неужели Основание автоматизировало и межзвездные перелеты, и он, Тревиз, хочет он того или нет, и сказать-то что-нибудь по этому поводу сможет не больше, чем вся остальная утварь на борту.

Он произнес с воодушевлением, которого не чувствовал:

— Садитесь, профессор. Мэр уверяла, что корабль полностью компьютеризован. Если в вашей комнате есть компьютер для чтения, то в моей должен быть компьютер-пилот. Устраивайтесь, как вам удобнее, а мне разрешите чуточку оглядеться.

Пилорат слегка встревожился:

— Тревиз, мой дорогой... вы не уйдете с корабля?

— Отнюдь не собираюсь, профессор. А если бы и попытался, можете быть уверены — меня остановят. Мэр не позволит мне уйти! Я всего лишь хочу узнать, как управлять «Далекой Звездой». — Он улыбнулся. — Я не брошу вас, профессор.

Он все еще улыбался, когда входил в свою спальню, но его лицо сделалось печальным, как только дверь мягко закрылась за ним. Конечно, здесь должны быть средства связи с планетой. Невозможно представить, что корабль намертво отрезан от окружения. Значит, где-то, может быть, в стенной нише должен быть передатчик. Можно вызвать офис мэра и спросить насчет управления.

Он тщательно осмотрел стены, изголовье кровати, гладкую, хорошо сделанную мебель. Если здесь ничего не окажется, он пройдет по всему кораблю.

Он уже собирался выйти, когда боковым зрением заметили отблеск на гладкой коричневой поверхности стола, круг света и на нем надпись: КОМПЬЮТЕР ИНСТРУКЦИЙ...

Ага!

Внезапно его сердце тревожно забилось. Здесь полно компьютеров, а программы и у профессионала отнимают массу времени. Тревиз никогда не преуменьшал собственных способностей, но настоящим специалистом в этой области себя не считал. Часть людей была с подобной техникой на ты, другая — нет, и Тревиз отлично понимал, к какой из этих групп он относится.

Временно находясь во флоте Основания, он достиг звания лейтенанта, иной раз бывал дежурным офицером и имел возможность пользоваться корабельными компьютерами, но он никогда не занимался программами и вообще не знал о компьютере ничего, кроме обычных действий, которые требовались от дежурного офицера.

С ощущением слабости он вспомнил о томах описания программ, вспомнил действия техника-сержанта Крейснига над пультом корабельного компьютера.

Техник играл на нем, как на самом сложном музыкальном инструменте, и делал это с небрежным видом, словно ему надоедала простота машины, но, тем не менее временами заглядывал в тома, в замешательстве поругивая себя.

Тревиз неуверенно дотронулся до светового круга, и яркое пятно неожиданное растянулось на весь стол. На нем появились очертания двух рук — правой и левой. Столешница неожиданно наклонилась под углом в сорок пять градусов.

Тревиз сел за стол. Слов не требовалось — было ясно, что он должен делать.

Он положил руки на контуры, которые теперь расположились удобно для него. Крышка стола оказалась теплой и мягкой, почти бархатистой — его руки погрузились в нее.

Он ошеломлено уставился на кисти: нет, они вовсе не погрузились, они были на поверхности, он видел их своими глазами, однако создавалось ощущение, что ладони прошли сквозь поверхность стола и что-то удерживало их мягко и тепло.

Все? А что дальше?

Он интуитивно прикрыл глаза.

Молчание... Ничего.

Внезапно, внутри его мозга, словно блуждающая мысль, возникла фраза:

«Пожалуйста, закройте глаза. Расслабьтесь. Мы наладим связь».

Через руки?

Тревиз почему-то всегда думал, что если человек мысленно общается с компьютером, то это происходит через шлем, напичканный электродами.

И вдруг руки!

А почему бы и нет? Тревизу казалось, что он плывет, почти дремлет, не теряя, однако, мысленной активности. Руки...

Глаза всего лишь органы чувств. Мозг — не более чем распределительный щит, упакованный в кость и убранный с рабочей поверхности тела. А руки — рабочая поверхность, они чувствуют и управляют Вселенной.

Человеческие существа думают руками. Руки отвечают на любопытство. Они ощущают, трогают, поворачивают, поднимают, определяют вес. Есть животные со значительным объемом мозга, но у них нет рук и в этом вся разница.

И когда Тревиз и компьютер взялись за руки, их мысли слились, и уже не имело значения, открыты или закрыты глаза Тревиза. Открытые, они не улучшали его зрения, закрытые — не затуманивали его.

В обоих случаях он видел комнату совершенно отчетливо — не только ту ее часть, на которую он смотрел, но и все вокруг, наверху и внизу.

Он видел все помещение корабля, и одновременно, так же хорошо, его корпус. Взошло солнце, и Тревиз мог смотреть прямо на него, глаза не слепило, потому что компьютер автоматически фильтровал световые волны.

Тревиз чувствовал легкий ветер и температуру, слышал звуки мира вокруг.

Он определял магнитное поле планеты и крошечные электрические заряды на обшивке корабля.

Он начал понимать контрольные приборы корабля, даже не зная их деталей.

Он знал только, что если захочет поднять корабль, повернуть дать ему ускорение или использовать еще какие-либо его возможности, процесс будет тот же, как если бы он требовал аналогичных действий от своего тела. Он должен пользоваться только волей.

Однако его воля не была безграничной. Компьютер мог взять над ней верх.

В настоящий момент в его голове сложилась фраза, и он точно знал, когда и как корабль взлетит. В этом смысле не было никаких сложностей, но Тревиз твердо знал, что в дальнейшем он сам сможет принимать решения.

Он обнаружил — когда отключился от своего усиленного компьютером сознания — что чувствует состояние верхних слоев атмосферы, может наблюдать за характером погоды, может определять другие корабли, находящиеся над ним или под ним. Все это следовало учитывать, и компьютер учел. Тревиз сообразил: если компьютер что-то не сделал, стоит только захотеть и все будет сделано.

Никаких томов инструкций здесь не было. Тревиз вспомнил о технике-сержанте Крейсниге и улыбнулся. Он достаточно часто читал, какую революцию произведет в мире использования гравитации, но слияние компьютера с мозгом все еще оставалось государственной тайной. Это — совершенно другой уровень!

Он знал время. Он точно знал, который час по местному времени Терминуса и по Стандартному Галактическому.

А как ему отойти от пульта управления?

Едва эта мысль пришла в голову, как руки освободились, крышка стола приняла нормальное положение, и Тревиз остался наедине со своими беспомощными чувствами.

Он чувствовал себя слабым и уязвимым, потому что недавно его защищало и поддерживало высшее существо, а теперь неожиданно покинуло... Это ощущение могло бы довести его до слез, если бы он не знал, что в любой момент может возобновить контакт.

Он встряхнулся для переориентировки и восстановления привычного восприятия, затем неуверенно вышел из комнаты.

Выглянул Пилорат. Он явно наладил своего «Чтеца», потому что сказал:

— Отлично работает. Превосходная поисковая программа. Вы нашли управление, мой мальчик?

— Да, профессор, все в порядке.

— В таком случае, нам необходимо что-нибудь предпринять перед стартом? Я хочу сказать для самозащиты. Пристегнуться ремнями или еще что-то? Я искал инструкцию, но ничего не нашел, и это волнует меня. Так я бы вернулся к своей работе. Знаете ли, когда я за работой...

Тревиз протянул к профессору руки, словно возводя запруду, способную остановить поток его слов, и сам громко заговорил:

— Ничего этого не нужно, профессор. Антигравитация — это эквивалент отсутствия инерции. При изменении скорости ускорение не чувствуется, потому что все на корабле одновременно подвергается изменению.

— Вы хотите сказать, что мы не заметим, когда поднимемся и окажемся в космосе?

— Именно это я и хочу сказать! Пока мы разговаривали, взлет остался позади. За несколько минут мы пройдем через верхние слои атмосферы и меньше чем через полчаса будем а открытом космосе.

Пилорат, казалось, съежился, пристально глядя на Тревиза. Его длинное прямоугольное лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, но фигура тревожно сжалась.

Тревиз вспомнил, как он сам чувствовал себя во время первого полета за пределы атмосферы. Он сказал как можно более развязно:

— Янов, — он впервые обратился к профессору столь фамильярно, но в данном случае опытность обращалась к неопытности, и Тревизу было необходимо показать себя здесь старшим, — мы в полнейшей безопасности. Мы в металлическом брюхе военного корабля флота Основания. Мы не полностью вооружены, но в Галактике нет такого места, где имя Основания не служило бы защитой. Даже если какой-нибудь корабль задумает напасть на нас, мы вмиг скроемся от него. И, уверяю вас, я обнаружил, что могу отлично управлять кораблем.

— Но ведь подумать только, Го... Голан, пустота...

— Ну, дорогой профессор, — пустота везде вокруг Терминуса. Только, когда мы на поверхности, между нами и этой бездной лежит тонкий слой атмосферы. А сейчас мы всего лишь проходим через эту незначительную прокладку.

— Пусть он незначительный, но мы им дышим.

— Мы дышим и здесь. Причем, воздух на корабле и сейчас, и потом будет чище, чем природная атмосфера Терминуса.

— А метеориты?

— Что — метеориты?

— Атмосфера защищает нас от них, и от радиации тоже.

— Человечество, — сказал Тревиз, — путешествует через космос, кажется, двадцать тысячелетий...

— Двадцать два. А если считать по Хелбукской хронологии...

— Ладно! Вы когда-нибудь слышали о несчастных случаях связанных с метеоритами или о радиационной смерти — последнее время, я хочу сказать? На кораблях Основания?

— Вообще-то, я не следил за газетами в этом плане, но ведь я историк, мой мальчик, и...

— В истории — да, такие вещи случались, но технология совершенствуется. Не существует метеоритов способных повредить нам, да они и не смог ли бы приблизиться незаметно. Четыре метеорита, идущие на нас одновременно из вершин четырехугольника, могли бы, предположительно, продырявить корабль, но расчет показывает, что вы триллион триллионов раз умрете от старости, прежде чем у вас появится полшанса увидеть столь интересный феномен.

— Вы хотите сказать — если вы будете управлять судном?

— Нет, — насмешливо ответил Тревиз. — Если я буду бегать к компьютеру полагаясь на собственные чувства и реакцию, нас ударит прежде, чем я пойму, что случилось. Компьютер сам все обработает, причем в тысячу раз быстрее, чем вы или я — Он резко протянул руку. — Пойдемте, Янов, я покажу вам, что может делать компьютер, я покажу, на что похож космос.

Пилорат уставился на него слегка испуганно, а затем хохотнул:

— Я не уверен, что хочу знать, Голан.

— Конечно, я понимаю, Янов, ведь вы не знаете, чего ожидать. Подумайте! Пойдемте со мной!

Тревиз взял Пилората за руку и не столько повел, сколько потащил старика.

— Видели ли вы когда-нибудь Галактику, Янов? — Сев перед компьютером, спросил он. — Смотрели ли вы на нее когда-нибудь?

— Вы имеете в виду в небе?

— Да, конечно. Где же еще?

— Видел. Все видели. Если человек смотрит, то он видит.

— А вы когда-нибудь смотрели на небо в светлую спокойную ночь, когда Диаманты за горизонтом?

К «Диамантам» относились несколько звезд, достаточно ярких и достаточно близких, чтобы умеренно освещать ночное небо Терминуса. Это была небольшая группа, распространявшаяся в ширину не более чем на двенадцать градусов и большую часть ночи находившаяся за горизонтом. В стороне от этой группы были разбросаны тусклые звезды, почти неразличимые невооруженным глазом. И больше не было ничего, кроме слабой молочности Галактики — большего не мог видеть житель Терминуса, находящегося на самом краю дальнего витка галактической спирали.

— Наверное, да. Но на что там смотреть. Обычное зрелище.

— Конечно, обычное, — сказал Тревиз, — поэтому никто и не смотрит. Зачем смотреть на то, что видишь каждый день? Но сейчас вы увидите Галактику не с Терминуса, где ее скрывают вечные облака и туман. Вы увидите то, чего никогда бы не увидели с Терминуса, как бы вы не глядели, как бы ни была чиста и черна ночь. Хотелось бы мне, чтобы я, подобно вам, никогда не был в космосе, и теперь впервые бы увидел Галактику в ее нагой красоте. — Он подвинул Пилорату стул. — Садитесь, Янов. Это займет некоторое время. Я буду привыкать к компьютеру. Из того, что я уже ощущал, я знаю, что зрелище голографично, так что нам не нужно экрана. Это будет прямой контакт с моим мозгом и я думаю, что смогу воспроизвести объективное изображение, которое увидите и вы. Не выключить ли свет? Нет, постойте, это я сморозил глупость. Все сделает компьютер. Оставайтесь на месте.

Тревиз вступил в контакт с компьютером, тепло и ласково держась с ним за руки.

Свет потускнел, затем погас совсем. Пилорат зашевелился в темноте.

— Не нервничайте, Янов, — сказал Тревиз. — Мне еще трудновато управлять, но я охотно начну, если вы будьте терпеливы. Вы видите?

Полумесяц.

Он висел в темноте перед ними. Сначала несколько тусклый и мерцающий, постепенно приобретающий яркость и резкость.

— Это Терминус? — с дрожью спросил Пилорат. — Мы так далеко от него?

— Да. Корабль перемещается быстро.

Корабль двигался в ночной тьме Терминуса, который выглядел толстым ярким полумесяцем. У Тревиза появилось мимолетное побуждение послать корабль по широкой дуге, чтобы он показал им дневную сторону планеты во всей красоте, но удержался. Это не было бы слишком новым для Пилората, и красота оказалась бы банальной: слишком много фотографий, карт и глобусов.

Каждый ребенок знает, как выглядит Терминус из космоса. Водная планета. Богатая морями и бедная минералами. Хороша для сельского хозяйства, плоха для тяжелой промышленности, но лучшая в Галактике по технологии и миниатюризации.

Если компьютер будет использовать микроволны и передаст их в режиме визуализации, путешественники увидят каждый из десяти тысяч населенных островов Терминуса и единственный из них, достаточно большой, чтобы называться континентом, где расположен город Терминус...

— Убрать!

Это была только мысль, упражнение воли, но изображение тут же изменилось. Светящийся полумесяц сдвинулся к краю и исчез из видимости. Все заполнила тьма беззвездного пространства.

Пилорат откашлялся.

— Я хотел бы, чтобы вы вернули Терминус обратно, мой мальчик. Мне кажется, что я, вроде, ослеп. — Его голос звучал напряженно.

— Вы не ослепли. Смотрите!

В поле зрения появился легкий полупрозрачный туман. Он распространялся, становился ярче, пока не засияла вся комната.

— Сжать!

Еще одно упражнение для воли, и Галактика удалилась. Она сжалась и стала структурой различной яркости.

— Ярче!

Не изменив размера, Галактика стала ярче, и так как звездная система, к которой принадлежал Терминус, была над галактической плоскостью, была видна не полностью. Она представляла собой резко обрисованную двойную спираль, изогнутую, с темно-туманными трещинами, прочеркивающими сверкающий край Терминуса. Молочная дымка ядра, удаленного и сжатого расстоянием, казалась несущественной.

Пилорат выдохнул тихо и благоговейно:

— Вы правы. Я никогда не видел ничего подобного. Я никогда не думал, что у нее столько деталей.

— Откуда вам было знать? Вы не можете видеть другую половину Галактики, когда между вами и ею атмосфера Терминуса. С поверхности планеты вы едва разглядите ядро.

— Какая жалость, что мы видим ее только спереди.

— Это не важно. Компьютер может показать ее в любой ориентации. Мне стоит только выразить желание — даже не вслух.

«Сменить координаты!».

Упражнение воли не несло точной команды, однако изображение Галактики стало медленно меняться. Мозг Тревиза вел машину, и она делала то, что он хотел.

Галактика медленно повернулась, так что ее можно было видеть под прямым углом к галактической плоскости. Она вытянулась, подобно сверкающему гигантскому водовороту с дугами тьмы, узлами яркого света и центральным пламенем.

Пилорат спросил:

— Как может компьютер видеть ее из такого положения в космосе, из положения, которое находится более чем в пятидесяти тысячах парсеков отсюда? — И затем добавил задыхающимся голосом: — Пожалуйста, извините мое любопытство. Я ничего не знаю обо всем этом.

Тревиз ответил:

— Об этом компьютере я знаю так же мало, как и вы. Но даже простой компьютер может менять координаты и показывать Галактику в любом положении, начиная с того, которое может считаться нормальным по отношению к положению компьютера в космосе. Конечно, он всего лишь использует имеющуюся информацию, и при изменении бортовой точки видимости, в изображении появляются пробелы и пятна. В данном же случае...

— Да?

— Мы имеем великолепное зрелище. Я подозреваю, что компьютер набит всевозможными картами Галактики, и способен видеть с любого угла одинаково легко.

— Как составляется полная карта?

— В память компьютера вводят координаты каждой звезды.

— Каждой? — Пилорат был потрясен.

— Ну, может быть, не все триста миллиардов. Должны включаться звезды, дающие свет на обитаемые планеты, это уж обязательно, и, вероятно, звезды спектрального класса «К» и ярче. Это значит — семьдесят пять миллиардов, по крайней мере.

— Каждая звезда населенной системы?

— Может, и не все. В конце концов, во времена Хари Селдона было двадцать пять миллионов обитаемых планет — это вроде бы громадное количество, но на каждые двенадцать есть только одна звезда. Спустя пять столетий после Селдона общий развал Империи не способствовал дальнейшей колонизации. Очевидно, осталось еще полно планет пригодных для обитания, и теперь обитаемых миров, возможно, миллионов тридцать. Вполне вероятно, что не все эти новые миры внесены в память.

— А старые? Они, конечно, должны быть все без исключения?

— Думаю, да. Гарантировать не могу, конечно, но я был бы удивлен, если бы какая-то давно колонизированная планета была упущена. Позвольте мне показать вам что-нибудь, если мои способности в управлении компьютером могут зайти достаточно далеко.

Руки Тревиза слегка напряглись и как бы глубже вошли в ладони компьютера. Это не было обязательным: ему было достаточно спокойно и небрежно подумать: Терминус!

Он подумал, и в ответ появился искрящийся бриллиант на самом краю водоворота.

— Это наше солнце, — возбужденно сказал он. — Звезда, вокруг которой вертится Терминус.

— Ох, — произнес Пилорат с тихим дрожащим вздохом.

Яркая желтая точка света возникла в скоплении звезд глубоко в центре Галактики, но в стороне от центральной дымки. Она была, пожалуй, ближе к тому краю Галактики, где находился Терминус.

— А это, — сказал Тревиз, — солнце Трантора.

Еще один вздох, и Пилорат поинтересовался:

— Вы уверены? Всегда говорили, что Трантор находится в центре Галактики.

— В каком-то смысле это так и есть. Он настолько близок к центру, насколько планета может находиться, оставаясь обитаемой. Трантор ближе к центру, чем любая другая большая населенная система. Истинный центр Галактики состоит из черной дыры массой почти в миллион звезд, так что центр — это яркое место. Насколько нам известно, там нет жизни и, вероятно, быть не может.

Трантор — на внутреннем витке спирали, и поверьте мне, если бы вы видели его ночное небо, вы подумали бы, что он в центре Галактики. Снаружи он окружен мощным скоплением звезд.

— Вы были на Транторе, Голан? — спросил Пилорат с оттенком чистой зависти.

— Нет, но я видел голографические изображения его неба.

Тревиз сумрачно смотрел на Галактику. В великом поиске Второго Основания во времена Мула все играли с галактическими картами, и на этот счет было написано множество томов и сделано множество снимков.

И все это потому, что Хари Селдон сказал в самом начале, что Второе Основание будет устроено «на другом конце Галактики», там, «где кончаются звезды».

На другом конце Галактики!

Как только Тревиз подумал об этом, в поле зрения появилась голубая линия, тянущаяся от Терминуса через центральную черную дыру Галактики к другому ее концу. Тревиз прямо подскочил: он не заказывал эту линию, но представил ее себе очень ярко, этого оказалось достаточно для компьютера.

Но, конечно, прямая линия, идущая к противоположной стороне Галактики, не обязательно указывала «другой конец», о котором говорил Селдон. Аркадия Дарелл, если можно верить ее автобиографии, сказала фразу: «Круг не имеет конца», и все приняли это за истину.

И хотя Тревиз старался подавить эту мысль, компьютер оказался слишком проворным: голубая линия исчезла и вновь появилась в виде кольца вокруг Галактики, которое прошло через красную точку солнца Терминуса.

Круг не имел конца, а если круг начинался на Терминусе, он им же и кончался, и тогда Второе Основание действительно было найдено Оно жило в том же мире, что и Первое.

Но если в действительности его не нашли, если так называемая находка Второго Основания была иллюзией, тогда что? Что — кроме прямой линии и круга может иметь смысл?

— Вы тренируете воображение? — спросил Пилорат. — Почему здесь голубой круг?

— Просто я проверяю свой контроль. Хотели бы вы найти Землю?

Наступила напряженная пауза, затем Пилорат спросил:

— Вы шутите?

— Нет, я попробую.

Он попробовал, но ничего не вышло.

— Простите...

— Ее там нет? Нет Земли?

— Может, я плохо обдумал свою команду... хотя не похоже. Вероятно, Земля просто не числится в памяти компьютера...

— Может, она числится под другим названием? — предположил Пилорат.

— Какое другое название, Янов? — быстро спросил Тревиз.

Пилорат не ответил, и Тревиз улыбнулся в темноте. Ему пришло на ум, что именно и могло прийти. Надо обдумать, дать мысли созреть. Он намеренно сменил тему:

— Хотел бы я знать, можем ли мы управлять временем.

— Как это возможно?

— Потребовалось почти полмиллиарда лет, чтобы Терминус прошел один раз по большой окружности Галактики. Звезды, находящиеся ближе к центру, выполняют это путешествие много быстрее.

Движение каждой звезды относительно центральной черной дыры может быть зарегистрировано в компьютере, а если так, наверное, компьютер может ускорить каждое движение в миллионы раз, и сделать его видимым. Попробую...

Он не смог расслабить мышцы от напряжения, посылая волевое усилие, словно сам держал Галактику, ускорял ее движение, заставлял кружиться, несмотря на невероятное сопротивление.

Галактика двигалась. Медленно, постепенно она изгибалась в направлении, которое должно было сжать ветви спирали.

Время неслось стремительно — симмитированное, искусственное время — и, пока оно шло, звезды начали исчезать.

Некоторые звезды краснели и становились ярче, превращаясь в красных гигантов. Затем звезда в центральном скоплении вдруг беззвучно взрывалась слепящим пламенем, на долю секунды затмевая Галактику, и исчезала.

Затем то же произошло с другой в одном из завитков спирали, потом с третьей, находящейся неподалеку.

— Сверхновая, — вздрогнув, сказал Тревиз.

Возможно ли, чтобы компьютер мог точно предсказать, какая звезда взорвется и когда? Или он просто пользуется упрощенной моделью для показа будущего в общих чертах?

Пилорат хрипло прошептал:

— Галактика выглядит как живое существо, ползущее через пространство.

— Так оно и есть, — согласился Тревиз. — Но я здорово устал. Пока я не научусь делать это без напряжения, не смогу долго играть в такие игры.

Он ослабил волю. Галактика замедлила движение, затем остановилась, двинулась обратно, пока не оказалась в той точке, откуда на их глазах стартовала.

Тревиз закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он сознавал, что Терминус уменьшился под ними, последние струйки атмосферы вокруг них исчезли.

Он знал обо всех кораблях в ближайшем пространстве Терминуса. Но ему не пришло в голову проверить, нет ли чего-нибудь особенного в одном из этих кораблей — не был ли какой-нибудь из них таким же гравитационным, как и «Далекая Звезда». А ведь один действительно шел по такой же траектории и был куда ближе, чем допускала простая случайность.

ОРАТОР

Трантор!

В течение восьми тысяч лет он был столицей громадного и политически мощного единства, связавшего растущий союз планетарных систем. В течение последующих двенадцати тысяч лет он был столицей политического единства, связывающего всю Галактику. Он был центром, ядром, олицетворением Галактической Империи.

Нельзя было подумать об Империи, не вспомнив о Транторе.

Трантор достиг пика развития, когда Империя уже стала клониться к закату. В сущности, никто не замечал, что Империя теряла свою напористость, свое стремление вперед, потому что Трантор светился сияющим металлом.

Его развитие достигло высшей точки, когда он стал городом-планетой. Его население стабилизировалось (законодательно) на сорока пяти миллиардах.

Единственная растительность оставалась у императорского дворца, комплекса Галактического университета и библиотеки.

Вся поверхность Трантора была одета в металл. Его пустыни и плодородные районы одинаково были поглощены, и превратились в переполненные жилые кварталы, в административные джунгли, компьютеризированные предприятия, в склады пищевых продуктов и запасных частей. Горы были срыты, пропасти засыпаны. Бесконечные коридоры, прорытые под континентальными шельфами и под океанами, стали громадными цистернами аквакультур — единственным (и незначительным) источником пищи и минералов.

Связи с Внешними Мирами, откуда Трантор получал необходимые ему ресурсы, осуществлялись через тысячу космопортов с десятью тысячами военных кораблей, сотней тысяч торговых судов и миллионами космических фрахтовщиков.

Не было ни одного большого города, существовавшего так же прочно. Не было в Галактике планеты, которая в такой мере использовала бы солнечную энергию и энергию ветра, предельно избавляя себя от расходования тепла.

Сверкающие радиаторы поднимались в верхние слои атмосферы на ночной стороне и опускались в город — на дневной. При вращении планеты, радиаторы поднимались с наступлением ночи и опускались с зарождением дня. Таким образом, Трантор всегда имел искусственную асимметрию, и это стало его символом.

В то время Трантор правил Империей.

Он правил плохо, но ничто не могло править ею лучше. Империя была слишком велика. Как мог Трантор удерживать Империю, когда в столетия упадка императорская корона переходила то к скользким политикам, то к некомпетентным группам, а бюрократия стала почвой для коррупции?

Но даже в самые худшие времена была какая-то ценность у этой структуры.

Галактическая Империя не могла существовать без Трантора.

Империя неуклонно разрушалась, но, пока существовал Трантор, оставалось ядро Империи, оно поддерживало в людях чувство гордости, ощущение золотого века, традиций, власти и экзальтации.

Только когда случилось немыслимое — когда Трантор окончательно пал и был разграблен, когда миллионы его жителей были убиты, а миллиарды умирали с голоду, когда его мощное металлическое покрытие было содрано, пробито и прострелено атаками варварского флота — только тогда Империя признала свое поражение. Великий мир уничтожил сам себя, и через поколение Трантор трансформировался из величайшей планеты человеческой расы в невообразимое скопище развалин.

Это было почти два с половиной столетия назад. В остальной Галактике еще не забыли, каким был Трантор. Он навеки остался как излюбленное место действия исторических романов, символ и память прошлого, любимое слово в поговорках, вроде: «Все звездные корабли приземляются на Транторе», «Не больше сходства, чем между тобой и Трантором».

А во всей остальной Галактике...

Но отнюдь не на самом Транторе!

Там старый Трантор был позабыт. Металлическая поверхность исчезла почти повсеместно. Теперь Трантор был скудно заселен полуразоренными фермерами, торговые звездолеты приходили редко, их встречали не слишком приветливо.

Само слово «Трантор» выпало из народной речи, хотя и употреблялось в официальной. Жители Трантора теперь называли его на своем диалекте «Дам», что на Галактическом Стандартном означало «Дом».

Квиндор Шандисс думал обо всем этом, когда спокойно сидел в приятном состоянии полудремы и позволил своему мозгу следовать за неорганизованным потоком мыслей.

Он был Первым Спикером Второго Основания в течение восемнадцати лет и вполне мог продержаться еще лет десять-двенадцать, если его мозг останется разумным и энергичным и если он сможет продолжать участие в политических битвах.

Он был аналогом, зеркальным отражением мэра Терминуса, которая правила Первым Основанием, но различия между ними были огромны.

Мэр Терминуса — особа известная всей Галактике, и поэтому Первое Основание было просто Основанием для всех миров. Первый Спикер Второго Основания был известен лишь своим партнерам.

Однако именно Второе Основание под управлением его предшественников и его самого обладало реальной властью. Первое Основание было величайшим в области физических наук, технологии, оружия; Второе Основание было величайшим в сфере ментальной власти, в способности управлять мозгом. При любом конфликте между двумя Основаниями могло ли иметь значение количество кораблей и оружия у Первого Основания, если Второе могло контролировать мозг тех, кто будет управлять этими кораблями и этим оружием?

Но как долго оно сможет наслаждаться сознанием своей тайной власти?

Шандисс был двадцать пятым Первым Спикером, и его обязанности были надежным щитом. Может быть, ему следовало не так энергично держаться за них и допустить более молодых претендентов? Был Спикер Джиндибел, самый энергичный и передовой в списке. Сегодня вечером они должны встретиться, и Шандисс подумает об этом. Не стоит ли ему также подумать и о том, что в один прекрасный день Джиндибел заменит его?

Ответ на этот вопрос ясен — Шандисс всерьез не думал оставлять пост.

Он слишком радовался своему положению.

Несмотря на свой преклонный возраст, он все еще отлично справлялся со своими обязанностями Волосы оратора поседели, но он всегда подкрашивал их и коротко подстригал, чтобы краска не была заметна Глаза у него были бледно-голубые, одевался он в тускло-коричневую одежду в стиле фермеров Трантора. Первый Спикер мог бы, при желании, сойти за одного из народа Хемиш, но его скрытая власть, тем не менее, существовала Он мог сфокусировать мозг в любое время, и тогда Хемиш могли сливаться с его волей а потом ничего не помнить об этом. Это случалось редко, можно сказать — никогда. Золотое правило Второго Основания гласило «Ничего не предпринимай, пока не настало время, когда время пришло — подумай и взвесь»

Первый Спикер вздохнул Жизнь в старом университете, колоссальные развалины старого императорского дворца неподалеку заставляли иной раз задуматься, каким образом появилось Золотое правило. Во времена Великого Грабежа Золотое правило натянулось до точки разрыва. Не было возможности спасти Трантор, не пожертвовав при этом выполнением плана Селдона на установление Второй Империи. Спасти сорок пять миллиардов было гуманным делом, но спасти их без сохранения ядра Первой Империи было нельзя, это только бы отсрочило расплату. Последовало бы еще большее разорение через несколько столетий, и, возможно, Вторая Империя никогда. Раньше Первые Спикеры работали над предсказанным десятилетия назад. Разграблением, но не нашли решения — невозможно было одновременно обеспечивать и спасение Трантора, и возможное установление Второй Галактической Империи.

Избрали меньшее зло — и Трантор погиб!

Людям Второго Основания того времени удалось — с величайшим трудом — спасти комплекс университет-библиотека, и это тоже легло на них вечной виной. Хотя никто никогда не доказал, что спасение комплекса привело к ментальному подъему Мула, но всегда присутствовало ощущение связи между этими событиями. Как близко было разрушение всего!

Тем не менее, спустя десятилетия после Разграбления и прихода Мула настал Золотой Век Второго Основания. До этого, после смерти Селдона, люди Второго Основания на два с половиной столетия зарылись, как кроты, в хранилища библиотеки, занимаясь только путями восстановления Империи. Они служили библиотекарями в разлагающемся обществе, но меньше всего заботились о Галактической библиотеке, и она, в конце концов, вышла из употребления, что лучше всего служило цели Второго Основания. Это была постыдная жизнь. Они просто хранили план, в то время как на другом конце Галактики Первое Основание сражалось за свое существование против все увеличивающегося количества врагов без всякой помощи со стороны Второго Основания и, в сущности, даже не зная о нем Великое Разграбление освободило Второе Основание — еще одна причина (молодой Джиндибел имел мужество сказать недавно, что это была главная причина того, что разграблению было позволено произойти). После Великого Разграбления Империя погибла, и все последующее время выжившие жители Трантора никогда не вторгались без приглашения на территорию Второго Основания. Из этого Второе Основание заключило, что комплекс университет-библиотека, переживший Разграбление, пережил и Великое Возобновление. Руины дворца тоже сохранились. Металл исчез почти со всей остальной территории планеты. Бесконечные громадные коридоры были спрятаны, засыпаны, все покрыто камнем и землей, все и везде — только не здесь. Здесь металл все еще покрывал Трантор.

Можно было рассматривать это место как дань величию, гробницу Империи, но для транториан — народа Хемиш — это были места, населенные призраками, которых нельзя было тревожить. Только люди Второго Основания входили в древние коридоры, касались титанового покрытия.

Но, несмотря на это, все сошло на нет из-за Мула. Мул был на Транторе. Что, если он обнаружил природу мира, на котором побывал? Его физическое оружие было неизмеримо мощнее, чем то, которым располагало Второе Основание, а его ментооружие было почти также сильно.

Второе Основание всегда было сковано необходимостью не делать ничего, пока это возможно, и знало, что почти всякая надежда на победу в немедленном сражении принесет еще большие потери.

Видимо, для Бейты Дарелл такого правила не существовало, ее действия последовали быстро и без помощи Второго Основания. А затем — Золотой Век, когда Первый Спикер каким-то образом нашел пути для активных действий, остановил Мула в его завоевательной политике, овладев, наконец, его мозгом, а затем остановил само Первое Основание, когда оно слишком любопытствовало насчет сущности Второго Основания. Прим Палвер, девяностолетний Первый Спикер и величайший из всех них, сумел положить конец каким-либо угрозам — правда, не без тяжелой жертвы — и спас план Селдона.

Второе Основание на сто двадцать лет стало таким, каким было когда-то — и оно скрылось в посещаемых призраками местах Трантора. Оно скрывалось теперь не от Империи, но, как и раньше, от Первого Основания, почти такого же обширного, как и бывшая Галактическая Империя, а в технологическом отношении даже более могущественного.

Глаза Первого Спикера закрылись в приятной дреме, и он погрузился в мечтательное состояние галлюцинирующей расслабленности, которая, все-таки, не полный сон и не полная потеря сознательной мысли. Хватит уныния! Все будет хорошо. Трантор все еще столица Галактики, потому что Второе Основание здесь, и оно мощнее и крепче держит рычаги власти, чем когда-либо Император. Первое Основание необходимо сдерживать, и вести в правильном направлении. Как бы ни были грозны его корабли и оружие, они ничего не могут сделать, ведь лидеры Первого Основания, при необходимости, могут быть взяты под ментоконтроль.

Вторая Империя настанет, но она не будет похожа на Первую. Она станет Федеральной Империей, с самоуправляющимися районами, в этом случае не будет кажущейся силы и реальной слабости единого централизованного правительства. Вторая Империя будет более свободной, более гибкой, более способной противостоять напряжению, и ее всегда будут вести мужчины и женщины Второго Основания. Трантор останется столицей, населенной сорока тысячами психоисториков и будет более мощным, чем сорокапятимиллиардный город администраторов.

Первый Спикер внезапно очнулся. Солнце опустилось ниже. Кажется, он бормотал вслух? Не сказал ли чего-нибудь лишнего?

Если Второе Основание знает много, но говорит мало, правящие Спикеры знают больше, но говорят меньше, то Первый Спикер знал больше всех и говорил меньше всех. Он хмуро улыбнулся. Вечное искушение — стать патриотом Трантора, видеть всю цель Второго Основания в осуществлении транторской гегемонии.

Селдон предупреждал об этом, за пять столетий он предвидел даже это.

Однако Первый Спикер спал недолго, время аудиенции Джиндибелу еще не настало.

Шандисс думал об этой частной встрече. Джиндибел достаточно молод, чтобы оценить план свежим взглядом, достаточно проницателен, чтобы увидеть то, чего не видят другие. И не исключена возможность, что Шандисс кое-чему научится у младшего.

Никто никогда не знал точно, много ли пользы принес Приму Палверу тот день, когда молодой Коле Бенджем, которому еще не было тридцати, пришел сообщить ему о возможных путях управления Первым Основанием. Бенджем, которого считали величайшим после Селдона теоретиком, никогда впоследствии не рассказывал об этой аудиенции, но, в конце концов, стал двадцать первым Первым Спикером. Некоторые приписывали великие достоинства администрации Палвера даже не столько Палверу, сколько Бенджему.

Шандиссу было интересно узнать, что скажет ему Джиндибел. Было принято, что энергичные юноши, впервые встречающиеся с Первым Спикером наедине, выкладывали все свои тезисы в первой же фразе. Они не могли просить об этой драгоценной первой аудиенции ради чего-то тривиального: это могло убедить Первого Спикера в их легковесности и погубить всю их дальнейшую карьеру.

Через четверть часа перед ним предстал Джиндибел. Молодой человек не выказывал и признака нервозности. Он спокойно ждал, когда заговорит Шандисс.

Тот произнес:

— Вы просили личной аудиенции, Спикер, по поводу важного дела. Не будете ли вы столь любезны резюмировать?

Джиндибел сказал так спокойно, словно говорил о меню своего обеда:

— Первый Спикер, план Селдона бессмыслен.

Стор Джиндибел не помнил такого времени, когда бы план считался обыкновенным. Ему было всего десять лет, когда его завербовал для Второго Основания агент, сумевший оценить потенциальные возможности мальчика.

Потом он прекрасно учился и увлекся психоисторией. Она тянула его к себе, и он рвался к ней, читая труды Селдона, в то время как другие в его возрасте едва справлялись с дифференциальными уравнениями.

Когда ему было пятнадцать лет, он поступил в Транторский Галактический Университет (так официально назывался университет на Транторе) после собеседования, во время которого его спросили, к чему он стремится, и он ответил: «Быть Первым Спикером до того, как мне стукнет сорок».

Он не собирался домогаться кресла Первого Спикера без достаточной квалификации. Он был убежден, что тем или иным способом добьется этого поста. Его целью было сделать это в молодые годы. Даже Прим Палвер стал Первым в сорок два года.

Экзаменатор заколебался, услышав такой ответ, но юноша уже владел психоязыком и смог понять его сомнения. Он знал также твердо, как если бы его собеседник заявил об этом — в записях экзаменатора появится маленькое примечание: «этим юношей будет трудно управлять».

— Ну, конечно!

Джиндибел и не собирался подчиняться чужой воле.

Сейчас ему тридцать. Через два месяца будет тридцать один, а он уже член Совета Спикеров. Ему оставалось самое большее девять лет, чтобы стать Первым Спикером, и он знает, что будет им. Эта аудиенция с нынешним Первым Спикером станет решающей. Стараясь теперь ясно передать свои ощущения, он не тратил усилий на полировку психоязыка.

Когда два Спикера Второго Основания общаются друг с другом, их язык не похож ни на какой другой в Галактике. Это, скорее, язык летящих жестов, чем слов, главное тут — определить рисунок ментообмена.

Посторонний услышит мало или вообще ничего, но за короткое время можно обменяться множеством мыслей, и их не будет знать никто, кроме собеседника.

Язык Спикеров выигрывал в скорости и утонченности, но проигрывал от того, что пользуясь им, почти невозможно скрыть свои истинные убеждения.

У Джиндибела сложилось определенное мнение о Первом Спикере. Он чувствовал, что Первый Спикер пережил свой расцвет. Первый Спикер — по оценке Джиндибела — не рассчитывал на кризис, у него не хватит проницательности, чтобы разрешить этот кризис, если он начнется. Несмотря на свои способности, Шандисс мог стать причиной бедствия.

Все это Джиндибел изгонял не только из слов, жестов или выражения лица, но и из своих мыслей. Он не знал достаточно эффективного способа не дать возможности Первому Спикеру почувствовать хотя бы «запах» его мнения.

Джиндибел не мог также избежать кое-какого осознания чувств, какие Первый Спикер испытывает к нему. Сквозь добродушие и доброжелательность — совершенно явные и разумно искренние — Джиндибел чувствовал снисходительность и сжимал собственный мысленный захват, чтобы не дать заметить какое-либо недовольство в ответе или хотя бы уменьшить его, насколько возможно.

Первый Спикер улыбнулся и откинулся в кресле. Конечно, он не задирал ног на стол, но вытянул их во всю длину как для выражения самоуверенного довольства и неофициального дружелюбия, так и для того, чтобы оставить Джиндибела в неуверенности относительно эффекта его заявления.

Поскольку Джиндибела не пригласили сесть, доступные ему действия и поведение, способные уменьшить неуверенность, были ограничены. Не может быть, чтобы Первый Спикер не понимал этого.

— План Селдона бессмыслен? — повторил Шандисс. — Замечательное утверждение! Заглядывали ли вы в последнее время в первоисточник, Спикер Джиндибел?

— Я постоянно изучаю его, Первый Спикер. Это мой долг и мое увлечение.

— А вы, случаем, не изучаете только те его части, которые входят в сферу ваших обязанностей? Наблюдали ли вы его в микростиле: систему уравнений в одном месте, регулировку потока — в другом? Я всегда считал великолепным упражнением — наблюдать за всем курсом. Изучать первоисточник акр за акром для пользования им, но наблюдать его как целый континент — для вдохновения. Сказать по правде, Спикер, я сам давно уже этого не делал. Не хотите ли присоединиться ко мне?

Джиндибел не рискнул сделать длинную паузу. Это будет и должно быть сделано легко и приятно, или вовсе не сделано.

— Польщен и счастлив, Первый Спикер.

Первый Спикер дотронулся до рычага на краю стола. Такие столы были в офисе каждого Спикера, и стол в офисе Джиндибела был ничуть не хуже, чем у Первого Спикера. Второе Основание было обществом равенства во всех своих внешних проявлениях. Которые, кстати, не имели никакого значения. В сущности, у Первого Спикера была единственная официальная прерогатива: он всегда говорил первым.

Когда Шандисс нажал на рычаг, в комнате потемнело, но почти сразу же тьма рассеялась в жемчужной дымке. Обе длинные стены стали слегка кремовыми, затем побелели и сделались ярче, в конце концов, на них появились словно напечатанные уравнения, такие мелкие, что их было трудно разобрать.

— Если вы не возражаете, — сказал Первый Спикер, хотя было совершенно ясно, что никаких возражений быть не может, — мы понизим увеличение, чтобы увидеть насколько возможно больше.

Ближайший отпечаток съежился до волосяной линии, черной извилины на перламутровой стене.

Первый Спикер дотронулся до кнопки маленького аппарата, встроенного в подлокотник его кресла.

— Мы вернемся к началу — ко времени Хари Селдона — и поставим на медленное движение. Мы сузим его так, чтобы видеть сразу только десятилетнее развитие. Это дает удивительное ощущение потока истории без отвлечения на детали. Интересно, делали ли вы когда-нибудь так?

— Точно так — никогда, Первый Спикер.

— А должны бы. Это чудесное ощущение. В первые несколько десятилетий альтернативы не было. Точечные ответвления, однако, невероятно экспонентны во времени. Разве не факт, что, как только образуется специфическое отклонение, все скоро становится трудноуправляемым.

— Я знаю, Первый Спикер, — в ответе Джиндибела прозвучала суховатая нотка, которую он не смог подавить.

Однако Первый Спикер не прореагировал на нее.

— Обратите внимание на извилистые красные линии. По всей вероятности, они будут достаточно беспорядочными, так как каждый Спикер зарабатывает свое место, добавляя усовершенствование к первоначальному плану Селдона. Казалось бы, нет возможности предсказать, где можно легко добавить усовершенствование или где определенный Спикер найдет применение своим интересам или своим способностям. Однако же, я давно подозреваю, что смешение Черной Селдона и Красной Спикера следует точному закону, сильно зависит от времени и очень мало — от чего-нибудь другого.

Джиндибел следил, как проходят годы, и как черная и красная линии составляют почти гипнотически переплетающийся узор. Сам по себе узор, конечно, ничего не означал. Учитывались символы, из которых он состоял.

То там, то тут появлялся ярко-голубой ручей, надувался, ветвился, начинал выдаваться над другими, а затем опадал и исчезал в черном или красном.

— Голубое Отклонение, — сказал Первый Спикер, и чувство отвращения, возникшее в обоих, наполнило пространство между ними. — Мы захватываем его снова и снова и, в конечном счете, придем к Веку Отклонения.

Так и было. Можно было сказать точно, когда разрушительный феномен Мула на короткий срок наполнил Галактику, когда первоисточник внезапно разбух от ветвящихся ручьев голубого — слишком протянувшегося, чтобы быть подавленным — пока сама комната не стала голубой, потому что линии утолщались и освещали стену все более ярким свечением.