Формально моя история не была засекречена, но о ней знали лишь очень немногие. Правительство и военное командование решило не предавать ее гласности, чтобы не провоцировать других подростков на подобные выходки. Среди моих сверстников и так хватало сорвиголов, то и дело пытавшихся тайком пробраться на военные корабли, а мой удачный пример вполне мог породить резкий всплеск численности \"космических зайцев\". При других обстоятельствах скрыть это не удалось бы, но как раз тогда произошло столько эпохальных событий, что дело благополучно замяли, и о нем не упомянули ни в одной сводке новостей. Ну а мое молчание было куплено медалью \"За доблесть\" – правда, с убедительной просьбой не хвастаться ею перед друзьями и, особенно, перед журналистами. Я не хвасталась – ни разу.

Кони

Когда Сен-Клер закончил свой рассказ, присутствующие после недолгого обсуждения сошлись во мнении, что я заслужила как хорошей порки за своеволие, так и награды за мои действия в критической ситуации. Также они согласились с тем, что мне не нужно было учиться в академии для получения офицерского чина. Хотя последнее, я полагаю, было сказано скорее из вежливости.

Констанс О’Конор было пятнадцать лет, когда ее мама перестала готовить десерты дома. У них никогда не было пирожных к чаю, а о конфетах и шоколаде словно забыли в этом доме.

А вообще, мне очень понравились \"осовцы\". Впрочем, мне нравились они и раньше – еще когда был жив мой первый отец, к нам домой иногда захаживали его сослуживцы; но то было восприятие со стороны, к тому же детское восприятие – взрослые дяди и тети, окутанные ореолом таинственности и героизма, выполнявшие самые опасные и ответственные задания, были для меня кем-то вроде полубогов. А теперь я и и сама стала взрослой, теперь я видела все в ином свете, и люди, сидевшие рядом со мной, были вовсе не супергероями. Они просто делали свое дело, не обязательно связанное с героизмом, но делали его на высочайшем профессиональном уровне – иначе не работали бы в ОСО.

— Ты слишком толстеешь, дорогая, — говорила мама, когда Констанс пыталась протестовать. — С большим задом ты можешь забыть о том, чтобы посещать хорошие места и уроки тенниса.

— А зачем их посещать?

Вскоре разговор перешел к текущим событиям, и мы узнали последние известия с фронтов. Габбары продолжали атаковать огромными силами, но альвы держались стойко. Они, конечно же, были готовы к такому повороту событий, так как хорошо знали злобный нрав своих бывших соратников по античеловеческой коалиции. Другие члены Четверного Союза – пятидесятники, дварки и хтоны – хоть и были застигнуты врасплох, все же успели сконцентрировать достаточные силы, чтобы защитить находящиеся под их контролем человеческие планеты. Для них эти миры и люди, там проживающие, представляли большую ценность. Они были их козырной картой в противостоянии с остальным человечеством, залогом их относительной безопасности, гарантом неприменения с нашей стороны тех радикальных мер, к которым мы прибегали, воюя с прочими чужаками – и в первую очередь с габбарами.

— Чтобы найти правильного мужа, — засмеялась мама. — Поверь мне, я знаю, что говорю. Может, это и нечестно, но так оно получается, а раз уж мы знаем правила, так почему бы нам по ним не играть?

Никто из присутствующих не знал наверняка, собираются ли наши войска воспользоваться ситуацией и попытаться освободить еще хоть одну из плененных планет. А если кто-то и знал, то, разумеется, держал эти сведения при себе. Скорее всего, такая попытка будет предпринята – или уже предпринимается.

— Может, эти правила и существовали тридцать лет назад, во времена твоей молодости, но с тех пор все изменилось.

Хотя как сказать. При данных обстоятельствах это чревато катастрофическими последствиями. Атаки габбаров слишком массированны, и наше вмешательство вполне может сыграть им на руку. А вот позже, после того как обе воюющие стороны изрядно попотрошат друг друга и разойдутся зализывать раны, тогда другое дело...

— Поверь мне, — сказала мама, и это была ее коронная фраза. — Ничего не изменилась, и в сороковых, и в шестидесятых они всегда хотели стройных и подтянутых жен. Это классика. И радуйся, что ты знаешь это, а большинство твоих школьных подруг — нет.

Кони спросила у отца:

Ну и, конечно, в разговоре мы не обошли стороной подоплеку всего происходящего – уничтожение альвами системы Джейханны. Это событие повергло многих людей в шок, но наше руководство, как всегда, оказалось на высоте и оперативно рассекретило часть информации о странглетном запале, недвусмысленно дав понять, что мы тоже располагаем таким оружием. Теперь высшие правительственные и военные чины ломали себе голову над тем, как подготовить общество к очередной порции правды, – объяснить, что одним взрывом Сверхновой дело не ограничится, а последует цепная реакция по всему Большому Магеллановому Облаку. Нам, ясное дело, приказали держать рот на замке.

— Ты женился на маме, потому что она была стройной?

Потому-то мы с Анн-Мари помалкивали, не участвуя в дискуссии о том, какие дополнительные меры безопасности следует предпринять в связи с появлением у альвов этого адского оружия. А лейтенант Арсен искренне негодовал по поводу того, что мы до сих пор ни разу не применили странглетный запал против габбаров, довольствуясь только глюонными бомбами. Капитан Сен-Клер велел ему заткнуться и авторитетно предположил, что наше руководство рассчитывало придержать этот козырь в рукаве, пока не будут освобождены все человеческие планеты. А потом, по его мнению, мы бы одним махом покончили со всеми чужаками, устроив в каждой из их систем (коих в общей сложности насчитывалось более трех тысяч) взрыв Сверхновой.

— Нет, я женился на ней, потому что она была красивой и доброй и потому что всегда следила за собой. Я знал, что девушка, которая ухаживает за собой, будет ухаживать и за мной, и за тобой. Все же так просто.

Идея сама по себе была неплоха – однако неосуществима. Применить в пределах Галактики странглетный запал значило обречь ее на гибель, причем не в таком уж отдаленном будущем. Мы на это никогда не пойдем. Альвы тоже – ведь они, хоть и мохнатые ублюдки, все же не дураки и не самоубийцы. Одно дело запустить цепную реакцию взрывов звезд в Большом Магеллановом Облаке, где после изгнания людей безраздельно царствовали габбары, совсем другое – поджечь свой собственный дом.

Кони училась в дорогой школе, и мама всегда настаивала, чтобы она приглашала своих подруг на ужин или в выходные дни:

— Тогда они в ответ пригласят тебя, и ты познакомишься с их братьями, и с друзьями братьев.

Ну а на самый крайний случай, если вдруг произойдет непоправимое, у нас, людей, все равно останется выход. Да-да, именно то, о чем спьяну проболтался дядя Клод – путь в другие галактики. Так что мы не пропадем, не погибнем вместе с родной Галактикой. Вот только интересно: как нашим ученым удалось \"пробить\" каналы третьего рода, ведь для этого нужна прорва энергии. И еще одно: области входа-выхода таких каналов имеют размеры всего несколько метров в поперечнике. Допустим, со стороны входа их можно расширить – примерно по той же технологии, по какой мы сужаем каналы первого и второго рода. Но как быть с противоположным концом канала? Н-да, еще та задачка...

— О, мама, это идиотизм. Так нельзя, я познакомлюсь с тем, с кем познакомлюсь, вот и все.

Все эти мысли в сочетании с легким алкогольным опьянением послужили неплохой тренировкой для моего блока. Тихий голос в голове то и дело напоминал мне об осторожности, поначалу это здорово действовало на нервы, но постепенно я привыкла к нему и стала спокойно воспринимать его предостережения. Думать он мне совсем не мешал – и это было главное.

— Это неправильно.

Три часа в обществе новых сослуживцев промелькнули незаметно. Периодически в клубе появлялись новые офицеры, мы знакомились, беседовали, а под конец заявилось несколько старых \"осовцев\", которые работали с моим первым отцом и иногда захаживали к нам в гости. Они были искренне рады нашей встрече и выражали свое удовлетворение (надеюсь, не фальшивое), что дочь Жоффрея Леблана будет служить вместе с ними. Особенно меня потешило их отношение ко мне – не снисходительное и покровительственное, как в бытность мою ребенком; они держались со мной на равных, как с коллегой, даром что я была гораздо младще их и по возрасту, и по званию.

И когда Кони было семнадцать-восемнадцать лет, она следовала маминым советам. В круг ее общения входили сыновья врачей, адвокатов, бизнесменов. Некоторые из них были довольно забавными, некоторые — откровенно глупыми, но Кони знала, что все будет в порядке, когда она поступит в университет. Там у нее появятся новые знакомые, она заведет собственных друзей, а не тех, с которыми ее сводит мама.

Все-таки здорово получилось! Если бы не дядя, летела бы я сейчас на Землю, чтобы приступить к занятиям в военной академии. Еще неделю назад это казалось мне пределом мечтаний, зато теперь я содрогалась при одной мысли о том, что могла бы потратить целых четыре года на учебу. А так я уже офицер, и к тому времени, когда мои сверстники закончат академию, наверняка стану лейтенантом. Полным лейтенантом, без добавления \"junior grade\" [Lieutenant junior grade – младший лейтенант (англ.), в земных ВКС это следующее после мичмана (ensign) звание младшего комсостава. А полный лейтенант соответствует капитан-лейтенанту]. На войне способный и инициативный человек быстро продвигается по службе – а уж этих качеств мне не занимать.

Она поступила в университет как раз накануне своего девятнадцатилетия. Занятия начинались в октябре, летом она посещала подготовительные курсы и поэтому совсем не волновалась. Но в сентябре случилось невероятное. Умер ее отец. Успешный дантист, отличный игрок в гольф, казалось, он должен был жить вечно. Все так говорили. Он никогда не курил, выпивал только в хорошей компании, занимался спортом. Никаких стрессов в жизни.

Нет, определенно, я должна поблагодарить дядю Клода. И непременно сделаю это при первом же удобном случае.

Вот только никто не знал о его пристрастии к азартным играм, никто не догадывался, пока впоследствии не обнаружились долги. Дом пришлось продать, и теперь у них не было денег, чтобы Кони могла учиться в университете.

Мама Кони словно окаменела. Она вела себя очень спокойно и на похоронах, и потом, когда все были приглашены в дом, чтобы помянуть отца.

10

— Ричард хотел бы, чтобы все прошло именно так, — сказала она.

Психологические тесты показали, что мой блок работает нормально. Когда с медицинскими вопросами было покончено, в отдел вернулся адмирал Лефевр и вызвал нас с Анн-Мари к себе. Со мной он беседовал недолго и вскоре отпустил меня с миром, выдав суточную увольнительную, чтобы я могла как следует отдохнуть, устроиться на новом месте и уладить прочие дела.

Уже поползли разные слухи, но она высоко держала голову. И лишь оставшись наедине с Кони, дала волю чувствам.

А вот Анн-Мари начальник ОСО попросил задержаться, и по его виду было ясно, что им предстоит долгий и серьезный разговор. Таким образом я оказалась предоставлена самой себе и первым делом созвонилась с отцом. Он немедленно ответил на мой вызов, однако сразу извинился, что не сможет уделить мне много времени, потому как сейчас занят и освободится не раньше чем через пару часов. Мы договорились, что свяжемся позже, и я отправилась осматривать свое жилье.

— Если бы он не умер, я бы сама убила его, — повторяла она снова и снова.

Предоставленная в мое распоряжение квартира была стандартной лейтенантской каютой с некоторыми дополнительными удобствами, вроде ванны вместо обычного душа, индивидуального пищемата, способного приготовить простейшие синтетические блюда и напитки, а также небольшого портала станционной сети грузовых коммуникаций, через который можно было отправлять и получать малогабаритные контейнеры со всякой всячиной. Два таких контейнера уже поджидали меня в специальной нише – один из них был тот самый, который мы с Анн-Мари отправили со склада обмундирования, а во втором находились мои личные вещи с \"Зари Свободы\". Там же я обнаружила короткую записку: \"Мои поздравления, мичман Леблан\". И подпись: \"Лейтком Л. Си-гурдсон, капитан \"З. С.\".

— Бедный папа. — У Кони было доброе сердце. — Должно быть, он был очень несчастен, выбрасывая деньги на собачьих и лошадиных бегах. Должно быть, он искал что-то.

Я улыбнулась. Лайфа тоже можно поздравить – он получил долгожданное звание лейтенанта-командора и наконец стал капитаном корабля. А вот папа явно расстроится из-за того, что у него отняли любимую игрушку. Небось он рассчитывал, что и дальше будет командовать \"Зарей Свободы\", только теперь уже в составе Отдела специальных операций. Но нет, не выгорело. Интересно, что ему дадут взамен? Самое меньшее, думаю, тяжелый крейсер класса \"АВ\". А может, и \"АА\".

— Если бы он сейчас оказался здесь, он бы узнал, что ищет, — сказала мама.

Я временно переложила все свои вещи на койку, отправила пустые контейнеры на склад и принялась наводить шмон в каюте. В смысле – придавать ей жилой вид, привнося небольшую толику личного хаоса в царивший вокруг идеальный порядок. Это заняло у меня около часа, после чего квартира из безликой стерильной норы превратилась в уютное гнездышко, несшее на себе отпечаток моей неповторимой индивидуальности.

— Но если бы он был жив, он бы объяснил нам все. — Кони хотела сохранить добрую память о своем отце. Он не был таким вспыльчивым, как мама, имел более спокойный характер.

Справившись с этим делом, я приняла ванну – что было отнюдь не лишним после всех медицинских процедур в сочетании с рюмкой коньяку. Затем, посвежевшая и взбодренная, облачилась в парадный мундир, сколола на затылке волосы и нахлобучила форменную фуражку. Вдоволь налюбовавшись собой в зеркале (зрелище было просто отпадное), я устроилась перед терминалом, включила видеозапись и стала диктовать письмо маме.

— Не будь дурой, Кони. Теперь у нас нет времени. Все наши надежды на то, что ты удачно выйдешь замуж, рухнули.

— Перестань нести эту чушь, мама. Я не собираюсь выходить замуж в ближайшие годы. Сначала я хочу учиться, а потом путешествовать. До тридцати лет я точно не соберусь замуж.

Разумеется, всей правды я ей не рассказала. Сообщила лишь, что при содействии дяди Клода (типа по его протекции) получила офицерское звание и теперь вместе с папой служу в ОСО. Я перечислила кучу вещей, которые следует переслать сюда из дому, и попросила сделать это как можно скорее. У меня не было никаких сомнений, что вместе с вещами явится и мама собственной персоной. Оставалось лишь надеяться, что она не устроит мне душераздирающей сцены, вроде той, когда я, вопреки всем ее уговорам, подала заявление в Аннаполис. Зато дяде она наверняка выскажет все свои претензии. Я ему, бедняге, не завидую – когда мама сердится, то становится сущей пантерой. Ну а я была ее детенышем, которого она всеми силами стремилась уберечь от военной службы, уже отнявшей у нее и отца (в смысле, моего деда), и мужа (моего первого отца). Мама вовсе не была пацифисткой, просто не хотела потерять и меня. Я ее прекрасно понимала, но ничего поделать не могла – служить во флоте было мечтой всей моей жизни.

Мама строго посмотрела на нее.

Надиктовав письмо, я отправила его по назначению. Теперь сигналу понадобится минут сорок, чтобы пройти по цепочке из восьми каналов первого рода отсюда до Солнечной системы, а потом еще три часа – чтобы достигнуть Земли. Я быстро сосчитала, что письмо будет получено в начале шестого утра по московскому времени – мама сейчас жила в Москве, работая главным архитектором в проекте реставрации разрушенного габбарами храма Христа Спасителя. Поскольку она просыпалась не раньше восьми, то ответа от нее следовало ожидать как минимум часов через десять.

— Пойми здесь и сейчас, что не будет никакого университета. Нам нечем платить за твое обучение. На что мне тебя содержать?

Еще некоторое время я сидела перед терминалом, прикидывая в уме, кому из друзей и подруг послать от себя весточку. Некоторые из них просто лопнут от зависти, когда увидят меня в новеньком офицерском мундире.

— И что же ты хочешь, чтобы я делала вместо учебы?

Впрочем, эту затею пришлось отложить на будущее, так как ко мне наконец-то явился отец. Он охватил цепким взглядом обстановку каюты и с улыбкой произнес:

— Делай то, что должна. Пойдешь жить в семью своего отца. Пусть твои дяди и братья придумают что-нибудь. Окончишь курсы секретарей, может, еще что-нибудь дополнительно, а потом найдешь работу и выйдешь за кого-нибудь подходящего.

– Здорово ты здесь устроилась. И форма тебе идет, словно ты родилась в ней. Как твое самочувствие?

— Но, мама… я собираюсь учиться в университете, я принята.

Я поняла, что он спрашивает о психоблоке.

— Все уже решено.

– Все в порядке, па. Уже привыкла. А ты?

— Это несправедливо, так не должно быть.

– Только начинаю привыкать, – ответил отец, усаживаясь в кресло в углу каюты. – Я к тебе прямиком из медсанчасти.

— Об этом надо было подумать твоему папаше, а не мне.

– Ты голоден?

— Но я не могу учиться и работать одновременно.

– Не так чтобы очень, но от парочки сандвичей не отказался бы.

— А этого и не будет. Твои родственники, если ты будешь жить в их доме, не допустят, чтобы ты работала уборщицей или продавщицей.

Я подошла к пишемату, заказала сандвичи и два стакана томатного соку.

«Возможно, мне следует побороться за себя», — подумала Кони. Ее пугала перспектива жить со своими кузенами, которых она совсем не знала, тогда как сама мама с младшими близнецами отправится жить в провинцию, откуда родом ее семья. Мама сказала, что переедет в свой маленький городок, откуда с триумфом уехала много лет тому назад, и самое ужасное, что ее ждет, это расспросы соседей.

– Следовало бы налить тебе немного спиртного, – сказала я, возвращаясь с подносом, – но у меня ничего нет.

— Но ведь они хорошо к тебе относятся и поэтому будут переживать за тебя и сочувствовать.

– Не беда. По пути сюда я выпил жестянку пива, этого достаточно. Сейчас мне нельзя напиваться, я при исполнении. Через три часа пройду повторный медосмотр, а потом начнется обычная предстартовая беготня.

— Но мне не нужны их жалость и сочувствие. У меня всегда была гордость, но и ее он забрал у меня. Вот за это я не прошу его до самой своей смерти.

– Ох! – огорчилась я, хотя и ожидала это услышать. – Улетаешь на задание?



– Да – Отец проглотил сандвич и запил его глотком сока. – Собственно, я пришел попрощаться. Если у тебя нет никаких дел, проведу с тобой все оставшееся время.

На курсах секретарей Кони встретила Веру, которая училась с ней в одной школе.

– Да, конечно, папа, я свободна, я... А куда ты летишь? Надолго?

— Мне в самом деле очень жаль, что твой отец потерял все деньги, — произнесла Вера с ходу, и глаза Кони наполнились слезами.

Он с сожалением покачал головой:

— Это было ужасно, — сказала она, — папа умер, но кошмар еще и в том, что, оказывается, мы до конца не знали его.

– Извини, это не подлежит разглашению. Привыкай, лапочка, к секретности. Ты служишь в ОСО. Я разочарованно вздохнула:

— Да, все понимаю, — посочувствовала ей Вера.

– Да, понимаю... А что будет со мной?

Кони была рада, что встретила понимающего и доброго человека. И хотя в школе они почти не общались, сейчас они стали настоящими подругами.

– Насколько мне известно, после увольнительной ты получишь назначение пилотом-стажером на крейсер класса \"АВ\". Должность, конечно, не ахти какая, но для тебя это будет неплохой практикой. А через несколько месяцев, если хорошо себя зарекомендуешь, станешь полноправным штатным пилотом.

«Я думаю, ты не представляешь, как здорово, когда рядом с тобой близкий по духу человек, — написала она своей маме. — Это ощущение похоже на то, когда принимаешь теплую ванну».

Гм, крейсер класса \"АВ\" – это совсем недурственно. Даже более чем недурственно. \"А\" означает, что корабль принадлежит к категории тяжелых крейсеров, а \"В\" – второй разряд по боеспособности. Пять основных пилотов, два навигатора, целая команда инженеров, шестнадцать отдельных артиллерийских расчетов, эскадрилья шаттлов-истребителей с соответствующим личным составом, полк космической пехоты... Короче, здорово! Можно не сомневаться, я себя хорошо зарекомендую. А лет через пять доберусь до кресла первого пилота. Ну, минимум второго – а во флотском табеле о рангах это не хуже, чем быть капитаном корвета.

В ответ она получила резкое письмо, в котором говорилось, что нет ничего хорошего в том, когда тебя жалеют и все в таком духе. Ни слова о том, что ей не хватает отца, каким он был мужем и хорошим отцом. Фотографии были вынуты из рамок, а рамки проданы на аукционе. Кони не осмелилась спросить, где хранятся ее детские фотографии.

Жаль только, что командовать кораблем будет не отец. Увы, это против правил – служить под непосредственным руководством близкого родственника...

И у Кони, и у Веры дела на курсах шли хорошо, а в семье родственников у нее было больше свободы, чем в доме родителей.

Мои размышления прервала мелодичная трель звонка. На экране дверного монитора возникло лицо Анн-Мари...

Кони радовалась тому, что молода и живет в Дублине. Они с Верой ходили на дискотеки, где знакомились со множеством людей. Парню, которого звали Жако, нравилась Кони, а его другу Кевину — Вера, поэтому они часто ходили на дискотеку вчетвером. Вскоре оба парня стали намекать на секс. Кони отказалась, но Вера согласилась.

– Тоже зашла попрощаться, – прокомментировал отец.

— Почему ты это делаешь, если не получаешь от этого удовольствия и к тому же боишься, что забеременеешь? — спросила Кони в изумлении.

Я впустила Анн-Мари в каюту, и та прямо с порога заявила:

— Я не говорила, что мне это не нравится, — запротестовала Вера. — Я только говорила, что это не так уж необыкновенно, как я думала. И я вовсе не боюсь забеременеть, потому что собираюсь продолжать отношения с Кевином.

– Я буквально на минутку, чтобы спросить... – Тут она увидела отца, вытянулась по стойке \"смирно\" и отдала честь: – Бригадир-адмирал, сэр!

Жако не торопил Кони. Он надеялся, что она сама осознает, как много они значат друг для друга. В своих мечтах он заходил все дальше. Ему представлялось, как они поедут в Италию, но сначала выучат итальянский язык. Он терпеливо ждал, ухаживал за ней, но Кони была непреклонна.

Черт побери, какая же я растяпа! Только сейчас я обратила внимание, что в петлицах воротника отцовской форменной рубашки вместо привычных орлов красуются серебряные звезды. И на именной планке уже написано не \"САРТ\", a \"CMDR\". Конечно, будь у него погоны, я бы сразу заметила разницу, но это нисколько не оправдывало меня. Я должна была заметить в любом случае.

Спустя какое-то время Вера все же забеременела. Кевин сиял.

\"Вот тебе, детка, наглядный пример, почему нельзя служить под началом родственника, – подумалось мне. – Ты видишь в нем не старшего офицера, не командира, а любимого папочку...\"

— Все равно это должно было случиться, и мы бы поженились, — сказал он.

Отец поморщился:

— Я не хотела так рано заводить ребенка, — всхлипывала Вера, — сначала я хотела как можно больше получить от жизни.

– Вольно, фрегат-капитан. И забудьте про \"адмирала\". Я просто коммодор. Ни рыба ни мясо, что-то вроде альвийского надполковника. – Он ухмыльнулся. – При нашей встрече контр-адмирал Симонэ зыркнул на меня исподлобья, как на врага народа. А все из-за этой дурацкой звездочки.

— Но жизнь на этом не заканчивается, просто теперь нас будет трое. — Кевин был в восторге оттого, что больше им не нужно жить дома. И они могли подумать о своем собственном жилье.

Необходимо заметить, что все эти недоразумения с лишней звездой у земных адмиралов были вызваны тем, что в галлийской военной иерархии отсутствовал аналог чина коммодора. Во флоте Терры-Галлии этому званию соответствовала должность командира бригады, которую занимал либо капитан первого ранга, либо контр-адмирал в зависимости от обстоятельств. В первом случае такого офицера называли бригадир-капитаном, а во втором – бригадир-адмиралом.

В семье Веры не обрадовались этому известию, так как теперь ее обучение пришлось отложить, а то и вовсе поставить на нем крест. Еще с меньшей радостью они восприняли новость о предстоящем замужестве дочери, так как кандидатура Кевина не казалась им подходящей.

Наконец я опомнилась и, не стесняясь присутствия Анн-Мари, поцеловала отца в щеку.

Вера не считала нужным рассказывать обо всем Кони. Если бы та рассказала все своей маме, она бы воскликнула: «Его отец красит дома, и это занятие он называет бизнесом!» И Вере бесполезно было бы доказывать, что отец Кевина работает декоратором и имеет свою собственную фирму.

– Поздравляю с повышением, папа. Теперь ты будешь командовать бригадой? Или линкором?

Кевин с семнадцати лет работал и получал зарплату каждую неделю. Сейчас ему был двадцать один год, и он очень гордился, что скоро станет отцом.

– Пока ни то, ни другое. Сейчас у меня особое задание.

На свадьбе Веры, где Жако был другом жениха, а Кони — подружкой невесты, Кони приняла решение.

Анн-Мари вопросительно посмотрела на него:

— С сегодняшнего дня мы больше не будем встречаться, — сказала она.

— Ты шутишь, что я сделал?

– Так Рашель не в курсе?

— Ничего, Жако, ты очень милый, но я не хочу выходить замуж. Я хочу работать и поехать за границу.

На лице отца явно отразилось замешательство.

Он смотрел на нее с совершенно обескураженным видом.

– Конечно, нет. И не должна быть в курсе. Сами понимаете, это секретная миссия.

— Но я позволю тебе работать и буду каждый год отпускать в Италию.

– Но, сэр... Да, конечно.

— Нет, Жако, дорогой, нет.

Между этими \"но, сэр\" и \"да, конечно\" случилась одна вещь: отец повернул голову и украдкой от меня подмигнул Анн-Мари. Но он не учел одного обстоятельства – что я увидела это в настенном зеркале.

— А я-то думал, мы уже сегодня вечером объявим о своей помолвке, — произнес он разочарованно.

– Кажется, – произнесла я, пристально глядя на отца, – кое-кто здесь принимает меня за дурочку. Что происходит, господа старшие офицеры? Насчет чего я не в курсе?

— Да мы едва знакомы с тобой.

Отец смутился, как смущался всегда, когда ему приходилось о чем-то умалчивать, что-то скрывать от меня, а порой (и, разумеется, ради моего же блага) лгать мне.

— Но жених с невестой знают друг друга столько же времени, сколько мы с тобой, и посмотри, чем у них все закончилось, — с завистью проговорил Жако.

Анн-Мари сказала:

Кони не стала говорить, что считает поступок своей подруги Веры сверхлегкомысленным. Она чувствовала, что очень скоро Вере наскучит жизнь с Кевином. Все невесты сияют на свадьбе, но стоит только посмотреть, на кого они становятся похожи через несколько лет.

– Извини, Рашель, возникло недоразумение. Со слов адмирала Лефевра я поняла, что тебя тоже хотят привлечь к этому заданию. Твое имя в нашем разговоре не упоминалось, просто... просто некоторые обстоятельства дела навели меня на такую мысль. Теперь я вижу, что ошиблась.

Вера клялась Кони, что это именно то, чего она хочет. Доучившись на курсах, она пошла работать в офис отца Кевина.

– Значит, некоторые обстоятельства, – повторила я и вновь посмотрела на отца: – Сэр, я требую объяснений. Меня собирались включить в вашу команду или нет? Только честно.

Родившийся малыш был просто ангелом, с копной темных волос, как у Веры и у Кевина. На крестинах Кони почувствовала первый маленький укол зависти. Они с Жако были крестными. У Жако появилась новая девушка, развязная и нахальная. Она пришла в очень короткой юбке, совершенно не подходящей для крестин.

Он опустил глаза.

— Я надеюсь, ты счастлив, — шепнула ему Кони.

– Первоначально твою кандидатуру рассматривали, но затем отклонили.

— Я вернусь к тебе, Кони, — сказал он ей.

– А можно спросить почему?

— Зачем ты так говоришь? Это нечестно по отношению к ней.

– Из-за нашего родства. Я буду руководителем операции, а ты – моя дочь. Пусть и приемная, но все равно дочь.

— Она ничего не значит для меня.

Я понурилась. Что тут сказать, аргумент непробиваемый. Всего минуту назад я получила наглядный урок тому, как вредят родственные связи уставным взаимоотношениям.

— А может быть, у нее к тебе серьезные чувства.

Хотя нет, что-то тут не так! Ведь моя кандидатура все же рассматривалась. Невзирая на то, что я дочь руководителя операции. Значит, в деле имелся некий нюанс, который позволял в данном конкретном случае пренебречь общим правилом, сделать из него исключение. Иначе обо мне даже не упоминалось бы.

— Но я сомневаюсь, что это продлится следующие двадцать пять лет.

– Вот интересный вопрос, – задумчиво проговорила я, как бы обращаясь в пустоту. – Кто же первый высказал соображение насчет родства?



Отец еще больше смутился. Однако ответил:

Как-то Вера спросила:

– Ну... В общем, я.

— Что мне ответить, когда Жако в очередной раз спросит, встречаешься ли ты с кем-нибудь?

– И каковы были ваши мотивы, сэр? Вы опасались, что наши отношения повредят делу, или вами руководил страх за меня?

— Скажи как есть, что иногда встречаюсь, но ничего серьезного.

На сей раз он промолчал. Тогда я обратилась к Анн-Мари:

— Хорошо, — пообещала Вера, — но мне ты можешь сказать, нравится тебе кто-нибудь или нет?

– А ваше мнение, мэм?

— Бывает.

– В свете того, что мне известно об этой миссии, – бесстрастно произнесла она, – скорее второе, чем первое. Лично я не думаю, мичман, что ваше родство с руководителем группы сильно повредит заданию.

— И у тебя с ними что-нибудь было?

Вновь повернувшись к отцу, я спросила:

— Я не могу разговаривать с уважаемой женщиной и матерью о таких вещах.

– Итак, к кому я должна идти? Он обреченно вздохнул:

— Это означает «нет», — сказала Вера, и они захихикали, как в старые времена, когда учились на курсах.

– Ты даже не спросила, что это за задание.

– Каким бы оно ни было, я согласна.

Приятная внешность Кони и хорошие манеры играли ей на руку, когда она ходила на собеседования. Она никогда не позволяла себе соглашаться на любую работу. Например, когда ей предложили довольно привлекательную должность в банке, Кони отказалась, так как эта работа была временной. Мужчина, проводивший собеседование, удивился.

– Почему, мичман? Личные мотивы?

— Но зачем вы тогда пришли, если не собирались здесь работать? — спросил он.

– Никак нет, сэр. Раз мою кандидатуру предлагали, несмотря на наше родство, значит, я действительно пригожусь вам.

— Если вы еще раз прочитаете свое рекламное объявление, то увидите, что там дана неверная информация, — ответила она.

Отец поднялся с кресла.

— Но работа в банке могла бы дать вам преимущество в будущем, мисс О’Конор.

– Ладно, сдаюсь. Однако не спеши. Сперва мне нужно связаться с адмиралом Дюбарри.

— Если бы я устроилась на работу в банк, то предпочла бы стать частью постоянного коллектива.

– В этом нет нужды, коммодор, – отозвалась Анн-Мари. – Адмирал-фельдмаршал ждет мичмана Леблан, – тут она быстро взглянула на часы, – через двадцать три минуты.

Он запомнил ее и в тот же вечер, придя в гольф-клуб, рассказал о ней двум своим друзьям.

Отец укоризненно посмотрел на нее:

— Помните Ричарда О’Конора, дантиста, который проигрался и остался без всего? Его дочка приходила ко мне, такая гордая. Я хотел дать ей работу только ради бедняги Ричарда, но она отказалась.

– Черт побери! Так все это было подстроено?

Один из мужчин, хозяин отеля, поинтересовался:

– Да, сэр. Адмирал Дюбарри попросил меня разыграть маленький спектакль. Во-первых, чтобы лишний раз проверить вашу дочь на сообразительность, а во-вторых – дать ей возможность самой сделать выбор, без какого-либо давления со стороны. Она вполне могла принять ваш аргумент насчет родства и дальше не настаивать.

— Как она на внешность?

Отец досадливо закусил губу.

— То, что ты ищешь.

– Я должен был догадаться. Я же знал, какая вы хорошая актриса, фрегат-капитан. Вам бы не в армии служить, а сниматься в фильмах госпожи Гарибальди.

На следующий день Кони позвонил другой работодатель.

Анн-Мари усмехнулась:

— Это очень простая работа, мисс О’Конор, — объяснил мужчина. — В отеле высокой звездности.

– Я об этом подумаю... когда закончится война.

— А почему вы думаете, что я подойду?

11

— По трем причинам: у вас красивая внешность, вы умеете общаться с людьми, а также я знал вашего отца.

Когда я вошла в лифт и уже протянула руку, чтобы нажать нужную кнопку, меня остановил окрик: \"Подождите!\" А спустя несколько секунд в кабину стремглав влетел парень в славонском военном мундире. Он был худощав, почти моего роста, лет шестнадцати, максимум семнадцати на вид. Короче, еще сопляк.

— Но на собеседовании я ни словом не обмолвилась о своем отце.

Однако этот сопляк был офицером, лейтенантом, о чем свидетельствовали погоны и соответствующая надпись на именной планке. Звали его П. Валько. На каком слоге делать ударение – не ясно. Для себя я решила, что на втором – так звучит лучше. Волосы у него были русые, гораздо длиннее положенного по уставу, лицо – круглое, скуластое, глаза – карие, широко расставленные, взгляд —дерзкий, задиристый. Этим самым задиристым взглядом он смерил меня с ног до головы и произнес:

— Нет, но я знал его. Не будь глупенькой, девочка, соглашайся. Твой отец был бы рад за тебя.

– Привет, прапор! Мне на шестой ярус.

— Он был бы рад, вот только что же он не позаботился о моем будущем?

– Сам дурак, – ответила я, нажимая соответствующую кнопку. – Никакой я не \"прапор\", а земной мичман. То есть лейтенант, равный тебе по званию. Разбираться надо.

— Не говори так, он очень сильно тебя любил.

Валько фыркнул:

— Откуда вы знаете?

– Глупая девчонка! Шуток не понимаешь, что ли?

— В гольф-клубе, где мы вместе играли, он показывал нам фотографии. У него замечательные дети.

При этом он тряхнул головой, его волосы слегка взметнулись, и на виске блеснула сенсорная пластина компьютерного имплантанта. Теперь мне все стало ясно – и его нагловатое поведение, и \"неуставная\" длина волос, и то, почему он, такой молодой, уже офицер. Валько был кибером – или, как официально называлась его специальность, системным оператором кибернетических устройств. Проще говоря, он был высококлассным инженером-математиком, который через свой имплантант мог управлять компьютерами на базовом, цифровом уровне. Это не шло ни в какое сравнение с ментошлемами; установленное через имплантант соединение делало мозг оператора частью компьютерной системы, человек и машина как бы сливались в одно целое.

Кони почувствовала, что у нее щиплет глаза.

— Я не хочу, чтобы меня приняли на работу из жалости, мистер Хайс, — сказала она.

Киберы были очень ценными специалистами, но их карьера не отличалась долговечностью. Лет через десять активной деятельности, самое большее через пятнадцать, они теряли профессиональную пригодность, удаляли имплантант и уходили на покой с многомиллионным банковским счетом, внушительной пенсией и роскошным букетом нервно-психических расстройств. Те же из них, кто не в силах был расстаться с имплантантом, вскоре сходили с ума и остаток своих дней проводили в кататоническом ступоре, имея возможность общаться с внешним миром только через соединение с компьютером. Однажды я видела документальный фильм про таких людей, там показывали госпиталь, где их содержали. Подключенные к системам жизнеобеспечения киберы-кататоники здорово напоминали пребывающих в коме больных, с тем только различием, что их разум функционировал, вечно блуждая в дебрях виртуальных реальностей, – разумеется, автономных, без возможности доступа к глобальной сети. Эти \"бескрышные\" гении с отключенными нравственными тормозами были способны на что угодно – от мелкого хулиганства до крупномасштабных информационных диверсий. Просто так, не корысти ради, а по причине своего сумасшествия.

— Если честно, я бы хотел, чтобы моя дочь отвечала мне так же, но не хотел бы, чтобы она была такой же гордячкой. Ты знаешь, что это смертельный грех? Я желаю тебе добра.

– Ну, чего вылупилась? – сердито произнес Валько; очевидно, мой взгляд был весьма красноречив. – Кибера никогда не видела? Так можешь потрогать. Не бойся, я не кусаюсь.

— Спасибо, мистер Хайс, я ценю ваши слова. Можно мне подумать?

– Извини, – пробормотала я сконфуженно. – Просто... так неожиданно.

— Я бы хотел, чтобы ты согласилась прямо сейчас. Дюжина молодых женщин ждет это место. Соглашайся, это отличная работа.

Я не стала уточнять, что неожиданностью для меня была не сама встреча с кибером (ОСО тоже нужны специалисты такого профиля), а его юный возраст. Хотя, если хорошенько поразмыслить, мне следовало быть готовой к подобной встрече. Ведь в офицерском клубе лейтенант Ансельм предположил, что я \"еще один компьютерный вундеркинд\". Отсюда напрашивался логичный вывод, что таких вундеркиндов у них немало.

В тот вечер Кони позвонила маме:

Мы вышли из лифта и вместе направились по одному из коридоров.

— Я буду работать в Хайс-отеле. Начинаю с понедельника. Когда состоится открытие, меня представят как главную на рецепции, выбранную из сотни претенденток. Вообрази только, мою фотографию напечатают в вечерних газетах. — Кони была очень возбуждена.

– Нам просто по пути? – спросил Валько, подозрительно покосившись на меня. – Или ты сопровождаешь меня из любопытства?

Маму эта новость не впечатлила.

– Больно ты мне нужен, – в тон ему ответила я. – Я иду по своим делам.

— Они всего лишь выбрали симпатичную глупенькую девушку-блондинку для фотографии.

– Ага. Ну смотри мне.

У Кони сделалось тяжело на сердце. Она следовала указаниям, которые в письмах присылала ей мама, окончила курсы секретарей, осталась жить у родственников, искала работу.

Его нахальные манеры уже не раздражали меня. Для него я была всего лишь девчонкой, почти сверстником, а не сослуживцем, и точно так же он обращался бы со мной, будь я хоть в капитанском мундире. По большому счету, он не был военным, а форму на него напялили только потому, что так положено. Обычно киберы, работающие на армию, сразу получают звание капитан-лейтенанта, однако в случае с Валько, наверное, решили, что для его возраста это будет чересчур. Зато оклад у него, можно не сомневаться, на порядок выше адмиральского жалованья.

— Если ты помнишь, мама, я хотела поступить в университет и стать адвокатом. У меня не получилось, и потому я делаю то, что могу. Мне очень жаль, я думала, ты будешь рада.

– Когда ты закончил школу? – поинтересовалась я.

Мама тут же пошла на попятную:

– В двенадцать. А университет – в пятнадцать, к шестнадцати стал доктором математики. Тогда и воспользовался своим законным правом на установку имплантанта. А потом меня загребли в армию. Еще вопросы есть?

— Прости меня, я действительно рада за тебя.

– Гм... А \"загребли\" – это в каком смысле?

— Ладно, мама, все в порядке.

– Да нет, никакого принуждения. Это я так, фигурально выразился. Мне предложили, я сказал \"да\". Вот и все.

— Нет-нет, мне стыдно. Я очень горжусь тобой. Я просто так сказала, потому что сразу вспомнила, что этот Хайс знал твоего отца. Он, наверное, знает, что ты дочка бедолаги Ричарда, и поэтому из сострадания предложил тебе работу.

– Давно на службе?

— Нет, я не думаю, чтобы он знал об этом, мама, — проговорила Кони ледяным тоном.

– Четыре месяца. А в ОСО меня перевели две недели назад.

— Ты права, почему он должен знать? Уже прошло почти два года. — Голос мамы звучал грустно.

Мы уже миновали несколько поворотов, но все равно продолжали идти вместе.

— Я еще позвоню тебе и расскажу, что и как.

– Чем дальше, тем больше мне кажется, – произнес Валько, – что ты идешь туда же, куда и я.

— Сделай это, Кони, дорогая, и не бери мои слова в голову. Просто все, что у меня осталось, это моя гордость, и я по-прежнему держу голову высоко.

– У меня тоже такое предчувствие, – заметила я. – Кстати, меня зовут Рашель. А тебя?

— Я счастлива, что ты рада за меня. Передай братикам, что я их люблю. — Кони знала, что сейчас стала совсем чужой двум четырнадцатилетним мальчишкам, которые ходили в обычную школу в маленьком городке, а не в частный колледж, как планировалось.

– Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались по фамилии, – уклончиво ответил он.

Ее отца не стало, и маме некому было помочь. Она поступит так, как сказал мистер Хайс, и это будет ее первая серьезная должность.

– Почему?



– Просто так привык. Мое имя... э-э, мягко говоря, оно мне не нравится.

Она оказалась отличным работником. Мистер Хайс поздравлял себя снова и снова. Интересно, сколько она еще продержится, прежде чем встретит своего принца.

– И что же это за имя?

Оказалось, два года. За это время у нее было бесконечное количество предложений. Постоянные клиенты отеля, бизнесмены, приглашали ее в ресторан, в ночные клубы, но она всегда держала дистанцию. На их просьбы она всегда вежливо улыбалась и отвечала, что не смешивает работу с развлечениями.

– Ни за что не угадаешь. Персиваль.

Она рассказывала Вере о своих воздыхателях. Она каждую неделю навещала Веру, Кевина и Дейдрэ, у которого скоро должен был появиться братик или сестренка.

– О боже! – сказала я. Да, действительно, я бы ни за что не угадала. Я ожидала что-то вроде Прохора, Панкрата или, на худой конец, Поликарпа – но уж никак не Персиваля.

— Тедди О’Хара просил твоей руки? — У Веры округлились глаза. — О, пожалуйста, выходи за него, Кони, тогда мы сможем получить контракт на декор всех его магазинов. Выходи за него ради всех нас.

– Вот то-то же, – сокрушенно подтвердил парень. – Моим родителям казалось, что это будет так романтично, а получилось... Персивалько! Лучше называй меня по фамилии.

– Хорошо, – согласилась я. – Валько так Валько.

Кони рассмеялась, но подумала, что нужно посодействовать бизнесу семьи Веры. На следующий день она рассказала мистеру Хайсу о своих знакомых — владельцах очень хорошей маленькой фирмы, специализирующейся на декоре зданий. Если он хочет, то можно их внести в список тех, в чьих услугах нуждаются. Ее предложение было принято.

Предчувствие нас не обмануло. Миновав пост дополнительной охраны, мы вошли в просторный конференц-зал Отдела специальных операций, где уже находилось десятка два парней и девушек лет шестнадцати-семнадцати. В отличие от нас, они были не в лейтенантских мундирах, а в новеньких кадетских униформах с наспех приметанными погонами уорент-офицеров. И, в отличие от Валька, они серьезно относились к военному уставу, поэтому мигом прекратили разговоры и поприветствовали нас по всем правилам – как старших по званию.

Кевин и его отец расписали в розовых тонах детскую комнату дочери Хайса Марианны.

Честно говоря, я ожидала от своего спутника чего-то вроде: \"Вольно, прапоры!\", но он в ответ небрежно взмахнул рукой, изображая некое подобие салюта, и вполне доброжелательно произнес:

Мистер Хайс остался доволен работой и стал рекомендовать маленькую фирму своим знакомым. Вскоре у Кевина появился фургон на колесах, а со временем зашел разговор и о покупке дома.

– Привет землякам. И остальным тоже.

Они по-прежнему оставались в дружеских отношениях с Жако, который занимался бизнесом, связанным с электротоварами.

В самом деле, большинство присутствующих, судя по эмблемам на рукавах, были славонцами. Также я увидела нескольких своих соотечественников – не галлийиев, а землян, почти наверняка славянского происхождения. Между ними затесалась рыжеволосая красавица из Нового Израиля. Еще были парень и девушка, очень похожие друг на друга, бесспорно брат и сестра, с золотисто-пурпурными нашивками Терры-Кастилии. Вот, пожалуй, и все.