В прошлый раз я предложил читателям «Труда» ни больше ни меньше — формулу национальной идеи. Три «Д»: Духовность, Державность, Достаток… Но ведь есть еще четвертое «Д» — Демократия. О ней и поговорим.

За последнее десятилетие нам почти внушили, будто демократия — это своего рода платиновый эталон, хранящийся под пуленепробиваемым колпаком где-то в английском парламенте или в американском конгрессе. На самом же деле демократия — это, скорее, обобщенное и достаточно условное обозначение бесчисленных попыток разных народов отладить механизм влияния общества на власть. Механизм этот должен соответствовать уровню развития общества. Если на паровозе братьев Черепановых установить реактивный двигатель, паровоз не станет от этого летать по рельсам, как ракета, а скорее всего взорвется.

Элементы демократии имеются фактически в любом социуме. Встречались они и в советском обществе. Когда партийное собрание восставало против дурного директора завода, в результате чего тот вылетал из кресла, разве это не было проявлением демократии? Да, советская демократия сочеталась с диктатурой КПСС. Но сочеталась же довольно долгое время американская демократия с рабовладением! И Клинтон, между прочим, не предлагает по этому поводу вырыть из могилы кости Джефферсона. Хватит хаять советскую власть! Надо осмыслить ее неоднозначный исторический опыт и воспользоваться им во благо Отечества.

Бывают режимы, просто-напросто испещренные приметами «демократии», словно неверный муж дамской помадой. Однако это еще ничего не значит. Например, ельцинские реформы вызвали протест основной части населения чуть ли не через месяц после начала «шоковой терапии». И что? Ничего. По мере роста недовольства совершенствовались пиар-технологии, все вместительнее становились коробки из-под ксерокса — в результате выборы выигрывались. Это как если бы врач ставил мечущемуся в жару больному испорченный градусник, чтобы не омрачать картину широко разрекламированного выздоровления. Чем закончился этот метод лечения недугов в России, всем нам хорошо известно.

Тем, у кого слабая память, напомню, что низовые советы народных депутатов были разогнаны, а Верховный Совет расстрелян именно тогда, когда они, спохватившись, выступили, как умели, против разгрома экономики, «прихватизации», обнищания и попрания наших геополитических интересов. Короче, против всего того, что сегодня даже самый невменяемый «либерал» образца 93-го признает ошибками и недоработками. Выходит, власть в ту пору, на словах борясь за демократию, на самом деле с чисто большевистской изощренностью боролась против собственного народа. После разгона советов наша политическая система стала напоминать висячие сады Семирамиды: вверху — настурции демократии, а внизу — мертвые пески. Нежизнеспособность этого политического устройства очевидна. Не случайно Юрий Лужков пошел на создание в Москве выборных районных управ, а Солженицын постоянно твердит о необходимости восстановления самоуправления в форме земства. Извините за банальность, но демократия должна опираться на народ, а не на крикунов, объявивших себя правозащитниками. Большинство из них если и защищают что-либо, то в основном свои собственные права и интересы.

В нашей стране вообще предпринята редкостная попытка заменить непростые демократические механизмы свободой слова, слишком часто понимаемой как бездумное освобождение СМИ от ответственности перед обществом и государством. Упаси бог, я не против свободы слова! Но когда телекомментатор, призывавший в 93-м снарядов не жалеть, сегодня жалуется на то, что к нему пришли люди в масках, мне хочется спросить:

«Дорогой коллега, ответьте, положа руку на свой диплом высшей партшколы, до каких пор вы будете понимать под демократией только те поступки власти, которые выгодны вам, а все невыгодное считать произволом и диктатурой? Может быть, пора признать, что демократия — это не лукавый синоним к режиму, отстаивающему интересы любезной вам части общества, а система, позволяющая всему народу формировать и контролировать власть всех уровней?»

Если так, то я готов прибавить к предложенной формуле четвертое «Д»: Духовность, Державность, Достаток, Демократия. Но для начала слово «демократия» надо бы хорошенько почистить наждаком здравого смысла. Уж очень оно засижено синими птицами безответственного российского либерализма.

Свободна ли свобода слова?

Запад озабочен свободой слова в России. Авангард отечественной журналистики тоже. В Москве собирались мировые ПЕН-знаменитости и пенились от возмущения по тому же поводу. Однако если на складе базовых демократических ценностей шумно ищут вора, это еще совсем не значит, что кто-то залезал на склад. Частенько ценности выносят именно те, кто их охраняет.

Напомню, свободу слова нам с вами дала, а точнее, вернула, будучи уже при смерти, КПСС. Но это был лукавый дар, вроде деревянного летающего коня из сказок. Подарить-то подарили, а как управлять, толком не объяснили. Кто знает, может, это такая своеобразная месть постылой партии народу, уставшему от политической моногамии? Ельцин, которому обычно приписывают роль гаранта свободы слова, на самом деле лишь приспособил ее, долгожданную, под нужды политического противостояния, а придя к власти, даже значительно ограничил. Нет, это было уже не кондовое цензурное хамство, а грамотные политтехнологии. Для ясности приведу пример. Митинг. Выступает человек, поддерживающий генлинию, — микрофон включен. Потом выходит человек, не поддерживающий линию, — микрофон выключен. Ограничений в высказываниях никаких. Ограничена слышимость.

Свобода слова в известной степени — просто красивая метафора, наподобие «именин сердца» или «поступи эпохи». Посудите сами, матерщина в трамвае — свобода слова или нет? Нет? А если у пассажира наболело! Точнее было бы вести речь о нашем с вами праве на объективную и доступную информацию. Имели мы ее в последние годы? Только отчасти. В самом деле, разве о страшном погроме русских в Чечне, о рабовладельцах и прочем беспределе не было известно журналистам в начале 90-х, когда Москва поддерживала свободолюбивых ичкерийцев и даже вооружала их? Конечно, было. Почему же СМИ не били тревогу? А потому, что тогда прогрессивным считалось бить не тревогу по поводу целенаправленного развала страны, а бить по «имперскому» самолюбию, бороться с синдромом старшего брата. Доборолись. В Татарстане скоро русских за Куликовскую битву будут судить, как в Латвии уже судят за Победу над фашистами.

А разве в разгар избирательной кампании 96-го осведомленные политкомментаторы не знали о тяжелейшей болезни Ельцина? Конечно, знали, но тогда прогрессивным считалось любой ценой не допустить к власти коммунистов. И мы с вами узнали об этом недуге лишь после того, как президент был переизбран на новый срок. И такие факты можно приводить бесконечно. Или вот еще… Возьмите подшивку любой газеты года за два, полистайте и почитайте подряд комментарии какого-нибудь улыбчивого политолога, возможно, даже президента шикарного фонда. По мере чтения у вас может возникнуть подозрение, что никакой он не аналитик, а проходимец, зарабатывающий на озвучивании мнений, порой противоположных, но выгодных в данный момент тому или иному политическому клану. На ваш укор политолог бодро возразит: «У нас свобода слова, и я писал то, что думал тогда. Теперь я мыслю иначе. Прозрел. Ну и что?» А стыдить человека за то, что в голову ему приходят исключительно хорошо оплачиваемые мысли, сами понимаете, бесполезно. Но как же тогда быть с нашим правом на объективную информацию?

Вы думаете, так обстоят дела только у нас? Ошибаетесь. На Западе, чья идеологическая корова тревожно мычит по поводу утеснения демократии в России, проблемы те же. К примеру, на днях выяснилось, что информация, которую выдавали союзники во время войны с Югославией, не имеет ничего общего с реальностью. Собственные потери занижены, сербские в несколько раз завышены. Да и вся пропаганда была чисто проалбанской, в результате чего именно сербы, а не албанцы изгнаны с исконных своих земель. Но ведь это как если бы азербайджанцы, приехавшие в Россию подзаработать, вдруг шуганули россиян с Рязанщины. Почему же вспенился ПЕН-клуб по этому поводу? Понятно, почему. Есть справедливость, за которую бороться выгодно, а есть справедливость, за которую бороться невыгодно. Интеллектуалы это тонко чуют!

Увы, свобода слова, а также пламенные борцы за оную свободны далеко не всегда и не везде… Однако я привел все эти примеры не для того, чтобы читатель усомнился в демократических ценностях. Просто надо помнить: любовь и проституция, извините за сравнение, осуществляются посредством одних и тех же физиологических актов… Но какова разница!

Совестизация

Наш новый президент, кажется, всерьез озабочен судьбой России. Это выгодно отличает его от предыдущих обитателей Кремля, которые заботились либо о своем месте в мировой истории, либо о семейном благополучии. Понятные в общем-то человеческие слабости лидеров привели к тому, что большинство населения живет ныне в бесчеловечных условиях. За годы «демсмуты» как-то забылось, что власть — не способ времяпрепровождения, а острейший инструмент вроде скальпеля. Ну подумаешь, выпил гражданин рюмку и закусил огурчиком! А если это сделал хирург, стоя в стерильной операционной над умирающим?

Начавшееся укрепление российской власти обнадеживает. В самом деле, неснимаемый глава региона или неотстраняемый районный барон — это такой же бред, как неснимаемые штаны. К чему может привести неснимаемость штанов, легко вообразить. А к чему привела неснимаемость региональных лидеров, иные из которых объелись суверенитетом, точно дармовой севрюгой на фуршете, знают все на собственной шкуре. Хуже неснимаемого губернатора разве что непереизбираемый президент.

Но вертикаль невозможна без горизонтали. Власть опирается на доверие народа, это ее фундамент. А доверие народа обусловлено верой в справедливость власти, как бы кому-то ни хотелось вышвырнуть из нашей жизни это якобы старомодное понятие — справедливость. Безвластье, терзавшее Россию, — порожденье прежде всего безверья. Может полунищий учитель верить власти, если вокруг нее, будто сутенеры, вьются знаменитые на всю страну жуликоватые нувориши? Может честный предприниматель верить власти, если его продолжают учить бизнесу те же самонадеянные завлабы, уреформировавшие по шпаргалкам МВФ страну до полусмерти? Может боевой офицер верить власти, если ее идеологами зачастую остаются те же персонажи, которые, изучив в юности историю Отечества по передачам радио «Свобода», кроили потом карту СССР педикюрными ножницами? Нет, не могут…

Включите телевизор! Там знакомые до слез, задубевшие от вранья лица. Представьте себе, вы приходите на лекцию о регулировании семьи, и докладчик, брызжа слюной аж до седьмого ряда, убеждает вас пользоваться противозачаточными средствами, ссылаясь при этом даже на древних египтян, изготавливавших презервативы из рыбьих пузырей. Проходит год, и вы снова попадаете на лекцию. И тот же специалист с тем же слюнявым жаром убеждает вас, приводя пространные цитаты из Библии, что нет ничего преступнее и омерзительнее вмешательства в святой акт зарождения новой жизни! «Что за чертовщина?» — изумляетесь вы. Но все очень просто: прежде лектор получал деньги от завода резиновых изделий, а теперь — от фабрики, производящей памперсы. Смешно? Мерзко? Но не таково ли наше нынешнее ТВ?

Несколько лет назад в статье, опубликованной в «Труде», я назвал исход нравственности из общественной жизни десовестизацией и спрогнозировал неизбежность совестизации. Надеюсь, такое время наступило. Да, после стольких лет воинствующей безнравственности, возведенной в ранг государственной политики, этот процесс будет труден. Но в России испокон века для лидера важен не столько размер головы (чтобы шапка Мономаха лучше нахлобучивалась), сколько крепость шейных позвонков (чтобы не хрястнули под тяжестью исторического головного убора).

Однако при всем значении политической воли цементом нынешнего государственного строительства должна стать совестизация. Люди не сделаются законопослушными, пока не увидят: вор сидит в тюрьме, и не потому, что он поссорился с более крупным вором, а потому, что преступил закон. Люди не озаботятся государственными интересами, пока не убедятся: те, кто в свое время сознательно или по романтической дури рушил страну, осуждены хотя бы морально. Нет, я не наивный человек и отлично сознаю, что иной супервор в нынешнюю жизнь впаян, как реликтовый таракан в кусок янтаря, и выковырнуть его оттуда можно, лишь разворотив янтарь. Я понимаю, многие наши госдеятели прочно повязаны своим политическим происхождением и напоминают ватагу земляков из деревни Малая Ельциновка. Я знаю, обвинить журналиста в антигосударственной пропаганде — значит дать повод компьютеризированному западному гуманизму в очередной раз содрогнуться по поводу попрания демократии в России. Но другого выхода у нас нет. Или народ поверит в нравственность власти и равенство всех перед законом, или Россия разделит судьбу Китежа. С той лишь разницей, что утопший град погрузился в чистые озерные воды, а мы захлебнемся в нечистотах нищеты и распада…

Праздник, который не со мной

Моя трудовая неделя не разделена, как у большинства граждан, на рабочие, выходные и праздничные дни. Для вдохновения или срочного редакционного заказа нет ни суббот, ни воскресений, ни красных дат календаря. Но есть один праздник, который я не отмечаю принципиально. Это отшумевший недавно День независимости России. Я сознательно не стал писать об этом, что называется, навстречу торжеству, ибо уважаю и иную точку зрения. Но теперь, когда выветрилось праздничное похмелье, хочу поделиться некоторыми соображениями.

Что мы празднуем 12 июня? День независимости? От кого? Мы же не Америка и не Алжир, чтобы отмечать освобождение от колониальной зависимости. И если уж праздновать независимость России, то в день Куликовской битвы. Тут есть хоть какая-то историческая логика. Если же речь идет о «независимости» от коммунистического режима, то для этого имеется 21 августа — день подавления «путча». А идейному борцу с советской властью лучше всего оттянуться 4 октября — в день расстрела Верховного Совета…

Все разговоры о рождении 12 июня 1990 года новой российской государственности, на мой взгляд, просто оскорбительны. Российская государственность насчитывает столетия, а по мнению иных ученых, даже тысячелетия, и не стоит, наверное, каждую политическую заварушку объявлять новой эрой, а каждый неразумный слом предыдущей системы власти именовать началом новой государственности. Эта традиция тянется от большевиков, и ничего хорошего в ней нет.

Одним из первых, как помню, мысль о том, что Россия может взять и отделиться от всех остальных республик, высказал писатель Валентин Распутин. Но это была в сердцах брошенная с трибуны гипербола: уж очень тогда стали придираться «младшие братья» к своему «старшему брату» — русскому народу. Однако гиперболы русской литературы часто предшествуют параболам российской истории. Прошло время, и Первый съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о государственном суверенитете России. Сегодня, когда Б. Ельцин появляется в телевизоре с доброй пенсионерской улыбкой на лице, многие не вспоминают о том, как, идя к власти, этот человек не щадил ничего, включая и государственные устои. Увы, самые большие несчастья народу приносит борьба политиков за право его, этот народ, осчастливить. Но не стоит забывать и тот факт, что за декларацию проголосовали 907 депутатов, а против только 13. А через год, точнехонько 12 июня, Ельцина избрали первым президентом России. Полагаю, именно это совпадение и привело к появлению Дня независимости.

На самом же деле это был день неуправляемости, давший толчок к ускоренному распаду СССР. И Советский Союз развалился самым невыгодным именно для России образом. Мы потеряли исконные наши земли. Большинство же республик вышло из Союза, напротив, значительно увеличив свои территории. Я пишу это не для того, чтобы предъявить кому-то территориальные претензии, претензии надо предъявлять себе и тем геополитическим лохам, которых мы допустили тогда к власти. Но помнить об этих утратах необходимо. По крайней мере для того, чтобы больше не совершать подобных трагических ошибок. Ведь распад СССР — это не просто изменения красных извилистых линий на карте — это десятки миллионов поломанных судеб, разделенных семей, это надломленные экономика и военная мощь, это годы международного шутовства под видом внешней политики… Разве можно политическую незадачливость называть независимостью? По сути, 12 июня — скорбная дата, именно в этот день русские стали разделенным народом.

Между прочим, эту двусмысленность почувствовала и сама власть: с 98-го года 12 июня стало Днем свободной России или даже просто Днем России. Не спорю, такой праздник нужен. Но праздновать его следует, например, в день Бородинского сражения… Торжествовать надо в дни побед. А в дни утрат — скорбеть. Такие печальные даты тоже есть — 22 июня… Вы, кстати, заметили, что с прошлого года 7 ноября превратилось в День примирения? Улавливаете? День большевистской непримиримости стал Днем примирения! Теперь мы отмечаем не победу одной части народа над другой в кровавой классовой войне, а то чаемое примирение, которого так и не удалось добиться в реальности. И если следовать подобной логике, то 12 июня должно стать Днем Воссоединения, днем надежды на воссоединение русского народа и восстановление исторического союза народов Евразии.

В такой день и я бы празднично выпил!

Скорбное солнцестояние

В советском календаре памятных дат, выстроенном в основном по принципу принудительного оптимизма, 22 июня был, кажется, единственным днем искренней всенародной скорби. Почти каждая семья понесла утраты в войну, но ежегодный траур в светлую пору летнего солнцестояния, по-моему, был все-таки шире даже бескрайнего горя Великой Отечественной. Эта скорбь подспудно вбирала в себя и вечную память о миллионах погибших на германской войне, превращенной агитпропом в эдакую прелюдию к революции. В этот день исподволь поминались бесчисленные жертвы Гражданской войны и всего последующего сурового пути, на котором 37-й год — лишь ярче других освещенный полустанок. Даже для моего, насквозь проиронизированного поколения, высмеявшего, казалось бы, советскую эпоху «от гребенки до ног», 22 июня всегда оставалось святой датой. Ситуация изменилась в конце 80-х. Новые идеологи сделали 22 июня днем почти официальных сомнений в нашем превосходстве над фашистами, днем претензий к советской власти и лично Сталину.

Действительно, в истории наших утрат много таинственного. Вот странный и характерный пример. В начале 80-х я писал книгу о поэте Георгии Суворове, погибшем при освобождении Эстонии. Просматривая военную прессу, я наткнулся в передовой статье «Правды» на такую фразу: «Гитлер обещает уничтожить 20 миллионов советских людей. Ему это не удастся…» Статья опубликована в августе 41-го… Согласитесь, есть о чем задуматься! Сейчас уже доказано, что боевые потери — наши и немцев — сопоставимы. Несопоставимы потери среди военнопленных и мирного населения. Впрочем, всех, кто хочет глубже разобраться в этой сложной проблеме, я отсылаю к книге Вадима Кожинова «Россия. Век XX», которую, по-моему, должен прочитать каждый, по-настоящему интересующийся родной историей.

Между тем в мире все прочнее забывают о роли СССР во Второй мировой. Мы сами виноваты. Это прямой результат нашего неуважения к собственному прошлому. Наверное, многие заметили: когда речь заходит о войне, мы слишком часто извиняемся. Оправдываемся за то, что поторопились занять Прибалтику, за то, что замешкались помочь Варшавскому восстанию, оправдываемся за трофеи, вывезенные из поверженной Германии… Но разве допустимо судить жестокость смертного штыкового боя шестидесятилетней давности по законам сегодняшнего кикбоксинга?!

Перелицевать историю проще простого. Можно, например, с горечью сообщить, что советские воины-освободители наводили ужас на Европу. Одна дружная супружеская пара от страха даже отравила сначала шестерых своих детей, а потом и сама свела счеты с жизнью. Если не уточнить, что речь идет о Геббельсе и его жене, то впору потребовать от нынешней России компенсацию за моральный ущерб мирному немецкому населению. Стыдно признать, но в последние годы отечественные СМИ, освещая события Отечественной войны, нередко используют именно этот, сознательно доведенный мной до абсурда прием.

Надо ли удивляться, что Латвия теперь собирается потребовать с нас многомиллиардную компенсацию за оккупацию? Я не умаляю жертв латвийского народа, но, извините, кто в таком случае компенсирует моему народу революционный террор латышских полков, поддержавших большевистский режим? Латвия, между прочим, в то время впервые в своей истории обретала государственность. Другие балтийские племена, оказавшиеся в сфере интересов Германии, а не Российской империи, до своей государственности просто не дожили — к XX веку были уничтожены или ассимилированы. Кой черт понес латышей интернационалить на просторах России? Вдруг благодаря именно их штыкам удержался у власти Ленин, а значит, стал возможен сталинизм с его железной геополитической хваткой? Да и так ли уж мало было латышей, охваченных идеями социализма и классовой солидарности? В 18-м бившихся за Советскую Латвию, а в 40-м решивших пережить мировой катаклизм в составе СССР? Ведь ни эстонцы, ни литовцы не входили потом в

Политбюро ЦК КПСС! А латыш Пельше входил. За что такая честь? Не за вклад ли латвийского народа в мировую революцию? Упрощаю? Конечно. Но не более чем те, кто называет десятилетия нашего государственного единства оккупацией.

Однако вернусь к главному: наши победы и потери будут уважаться другими, если мы будем уважать их сами. У нас множество дней в году для того, чтобы корить Сталина и ерничать над советской властью. Но у нас в году только один день для благоговейной скорби о павших в великой и справедливой войне…

С забвения этой простой истины начинается саморазрушение.

Бездержавъе

Такого слова в русском языке нет. Есть похожие слова — бездорожье, безвластье, безвременье… То, что творилось в нашем Отечестве в последнее десятилетие уходящего века, вполне можно назвать «бездержавьем». Это совсем не означает, будто в России вообще не было власти. Бездержавье — не безвластье. Но была ли эта власть государственной, последовательно преследующей государственный, державный интерес, — вот в чем вопрос. Когда обворовывают квартиру, кто-то, несомненно, руководит этим процессом, но вряд ли можно назвать этого человека домоуправом.

Качество работы государства проверяется не количеством личных «мерседесов», а размером пенсий, уровнем здравоохранения и образования. Или (помимо иного) состоянием главной библиотеки страны. Состояние ужасающее! Боеспособность армии — тоже важный показатель. Ведь межгосударственные конфликты разрешаются пока отнюдь не при помощи международных фестивалей геев и лесбиянок. И еще один характерный признак бездержавья: крупные чиновники, владеющие важнейшей информацией, после отставки разбредаются по всему свету, словно коробейники. Вы помните демократического генерала КГБ Калугина, проживающего теперь в США? Я помню. А вот пенсионера из ЦРУ, поселившегося на берегу Истринского водохранилища, что-то не припоминаю. Помню я и вчерашнюю, если так можно выразиться, политику Козырева, возглавляющего теперь российский филиал американской фармацевтической фирмы. Посмотрел бы я на г-жу Олбрайт, работающую после отставки агентом брынцаловского «Ферейна» в США!

Но времена меняются. Сегодня олигархов фактически обвиняют в том, что они пытались подменить собой государство. А это привело ко многим тяжелым для страны последствиям. Прямо, конечно, об этом не говорят, но тот, кто еще не растерял навыки дешифровки передовых статей застойной «Правды», все понимает. Думаю, скоро мы узнаем много интересного о том, чем занимались олигархи и их помощники, пребывая на высоких государственных должностях и решая там (в свободное от заботы о государстве время) вопросы личного благосостояния. А гарантом этого разрушительного торжества личного над общественным был, конечно, Б. Ельцин с чадами и домочадцами.

Почему же все не рухнуло еще тогда, в эпоху дирижирования оркестрами? Да потому, что тот, кто грабит квартиру, совсем даже не заинтересован, чтобы в момент вывоза ценностей обрушилась крыша или возник пожар. Я скажу вещь, которая, может быть, кого-то покоробит, но Россия сохранилась как единое государство благодаря алчности людей, ее растаскивавших. Вот такой парадокс! На едином экономическом пространстве легче обогащаться. Сами посудите: руководитель Единой энергосистемы России — это одно, а руководитель единственной электростанции суверенной Шатурской республики — совсем другое. Кстати, ничего нового в таком повороте истории нет. После Октябрьской революции Россия как держава уцелела не потому, что большевики были державниками. Они были интернационалистами, но им требовался надежный плацдарм для расширения мировой революции. К тому же интернационализм чем-то похож на групповой секс: нормального человека все равно потом тянет домой, к семейному очагу… Постепенно к власти пробились люди, для которых Россия была Россией, а не вязанкой хвороста для мирового пожара.

На мой взгляд, сейчас происходит нечто подобное. На смену тем, для кого Россия — своего рода вахтовый поселок золотодобытчиков, идут, хочется верить, другие люди, прекрасно сознающие, что лишь могучей многонациональной державе под силу приобщение к демократическим ценностям. Государство, кажется, выздоравливает. И тут возникает любопытная ситуация: пока гражданин хворал, из его квартиры соседи умыкнули телевизор, холодильник, чайник со свистком, малоношеное пальто, брюки и так далее. Но вот гражданин выздоровел, отъелся куриным супчиком… Естественно, он постарается вернуть и телевизор, и холодильник, и далее по списку.

В 1993 году я опубликовал повесть «Демгородок», написанную в жанре социальной фантастики. По сюжету пришедший к власти в России адмирал Рык сгоняет всех «врагоугодников и отчизнопродавцев» в строго охраняемое садово-огородное товарищество «Демгородок», где вчерашние олигархи и агенты влияния кормятся с огородов на шести сотках. Впрочем, есть и магазин

«Осинка», торгующий вкусностями и модностями. Но за них нужно платить огромные деньги. За банку пива, например, — тысячу долларов. Благодаря этому швейцарские счета быстро пустеют и деньги возвращаются в обновленную Россию. Пивка-то хочется!..

Феликс из пепла

Государственная дума решила не возвращать Железного Феликса на Лубянку. Не пытаясь (будучи законопослушными гражданами) оспорить это решение парламентариев, давайте порассуждаем…

Воздвижение новых памятников и низвержение старых — отличительная черта всех революций. Свергнув царей и их сатрапов, революционеры вскоре сами навоздвигали кучу памятников, а также покрыли страну улицами Маркса, Энгельса, Розы Люксембург и прочих пророков и новомучеников социализма. Революция 91-го ничем в этом отношении от предыдущих не отличалась. Первым делом бросились переименовывать и, конечно же, взялись за памятники. Некоторые исчезли тихо — Калинин, Свердлов… Проредили изваяния Ильича. Впрочем, Ленина повыкорчевали больше в центре — в регионах он как указывал путь в светлое будущее, так и указывает…

Почему же с такой «эксклюзивной» яростью закипели страсти вокруг Дзержинского? Думаю, тут несколько причин. Во-первых, само низвержение памятника было обставлено ритуально: при большом скоплении народа на шею председателю ВЧК набросили петлю… Этот, как сейчас выражаются, перформанс призван был, видимо, символизировать исторический суд над советской цивилизацией, которую некогда устанавливал в России, не щадя ни себя, ни тем более врагов, неистовый поляк. Если бы с капитализацией в стране наступило всеобщее благоденствие, уверяю вас, о бронзовом двойнике Железного Феликса мало бы кто вспомнил. Однако роскошная жизнь наших лотерейных олигархов нынче возмущает обобранных людей не менее и даже более, чем прежде злила изобильная жизнь членов Политбюро. Как показывают опросы, большая часть населения незамысловато считает пока, что при социализме жилось лучше, ведь дефицит черной икры и даже колбасы в магазинах — дело более поправимое, нежели дефицит денег в кошельке. Впрочем, и после Октября многие с тоской вспоминали времена «проклятого царизма», упорно продолжая именовать улицы и переулки по-старорежимному. И Железный Феликс возрождается сегодня не из невежества, как пытаются представить иные телевизионные иллюзионисты, а из пепла наших сгоревших надежд.

Вторая причина, думаю, связана с тем, что Дзержинский в самом деле немало сделал для усмирения преступности и бандитизма, захлестнувших послереволюционную страну. А ведь преступность — одна из страшнейших язв и нынешней жизни: наша незащищенность сегодня такова, что иной раз, выйдя из дому, чувствуешь себя муравьем, перебегающим Рублевское шоссе. Для многих главный чекист в длиннополой шинели так и остался символом правопорядка. У вас есть другие символы? Назовите! Имеется и третья причина, которая, быть может, не формулируется открыто, но живет и побеждает в подсознании. Увы, если бы памятники ставили только самым достойным, они, памятники, встречались бы нам так же редко, как умные и красивые жены, умеющие хорошо готовить. Но в истории чаще побеждает сильнейший, а не честнейший, и станция метро «Войковская» до сих пор носит имя одного из убийц царской семьи… Кто бывал в Питере на Никольском кладбище, очевидно, заметил: Собчаку при всей неоднозначности его заслуг перед Отечеством под вечный сон выделен такой участок, что со временем (увы, мы смертны) там можно будет упокоить всю Межрегиональную группу. А вот могила великого ученого Льва Гумилева просто поражает своей скромностью…

Теперь давайте взглянем на минувшее десятилетие с точки зрения потомков: утрачены исконные земли, подорваны военная мощь и экономика, обнищало население, убывающее примерно на 750 тысяч человек в год (цифра из послания президента)… Согласитесь, вполне достаточно для того, чтобы через какое-то время переименовать проспект Сахарова, скажем, в проспект Зюганова. «За что? — спросите. — Ведь академик хотел нам всем добра!» А вы уверены, что тот же неистовый Дзержинский хотел нам зла? А разве Ельцин, раздававший суверенитет, словно добрый старьевщик сахарных петушков, думал, что все это кончится Чечней?

История с Железным Феликсом отразила принципиальный вопрос времени. Если мы принимаем историю такой, какой она была, со всеми ее темными и светлыми пятнами, с ее идолами и героями, — лучше бы, по мне, вернуть этот и некоторые другие памятники на место, не забыв при этом восстановить и то, что порушили сподвижники знаменитого чекиста. Если же мы будем продолжать делить нашу историю на светлые и мрачные эпохи, а исторических деятелей на святых и злодеев, то вся отпущенная нашему народу пассионарность так и уйдет в переименования…

Про это

Недавно в один день я побывал сразу на двух, как сейчас модно говорить, знаковых мероприятиях — на представлении публике новой книги военного журналиста Бориса Карпова «Кавказский крест-2» и показе нового фильма Владимира Меньшова «Зависть богов». И в этом на первый взгляд случайном совпадении мне увиделась своя логика, своя, если хотите, символика…

Не буду в подробностях пересказывать содержание новой ленты В. Меньшова, она скоро выйдет на экраны, и, как все предыдущие работы режиссера, уверен, станет постоянно «пересматриваемой» картиной. Фильм — о любви, вспыхнувшей в 83-м году между советской телевизионщицей Соней и синеглазым французским журналистом Андре… Почему так важен год? А потому что это — конец «застоя», когда просто так за милым в Париж не умчишься да и в Москве с милой не останешься. В этот год, если помните, сбили корейский «боинг», залетевший к нам, как позже выяснилось, не совсем с дружественными целями. Андре наотмашь пишет об этом событии в своей газете, его лишают аккредитации — и Соня, великолепно сыгранная Верой Алентовой, лишается своей единственной любви. Трагедия? Да. Кстати, Ле Карре, написавший роман «Русский дом», в сходной ситуации обошелся со своими героями гораздо гуманнее — не разлучил окончательно.

Как во всяком серьезном произведении, в «Зависти богов» множество знаковых слоев и смысловых уровней. И об этом еще много напишут. Но Владимиру Меньшову, по-моему, удалось художественно обозначить одну из важнейших причин падения той нашей прежней государственности, а точнее, общности. Во время споров о подбитом «боинге», да и вообще разговоров «за жизнь» на кухнях выясняется интересная особенность: молодые, образованные, вполне благополучные по советским временам и даже влиятельные люди живут в «этой стране», почти ее ненавидя, в лучшем случае испытывая брезгливое равнодушие. Они с радостью готовы принять логику другой страны, почти им неведомой, но только не своего государства. Глубоко сомневаюсь, чтобы западные интеллектуалы до хрипоты спорили о том, имеет ли право НАТО бомбить Югославию. Споры же о трагической, что и говорить, судьбе пассажиров «боинга» буквально разрывают друзей и родственников на враждебные лагеря. Так в фильме. Так было и в действительности. Я помню.

Один из героев фильма, отец Сони, в запальчивости восклицает, обращаясь к обремененным партбилетами поборникам общечеловеческих ценностей: «Не хотел бы я жить в стране, которой вы будете руководить!» Так и случилось: люди, рыдавшие по поводу танков на улицах Праги и принудительных кормежек академика Сахарова, возглавив «реформы» в нашей стране, разорили и унизили ее, обобрав миллионы. Ну и что? Голодающая пенсионерка — это же не принудительно накормленный диссидент! Где тут общечеловеческие ценности?..

Вы посмотрите, допустим, на Чубайса! Человек, которому всю оставшуюся жизнь надо бы грехи замаливать и сиротам помогать, каждый раз выкатывается на экран телевизора, точно победитель какого-нибудь пивного состязания. И совершенно не случайно в фильме кто-то из молодых критиков «этой страны» упоминает появившегося в Ленинграде молодого экономиста «Толю Чубайса»… Кстати, закономерно, что фильм «Зависть богов», показанный на недавнем отечественном кинофестивале, вызвал холодное отчуждение членов жюри. В. Меньшов замахнулся на самое дорогое, что есть у значительной части нашей творческой интеллигенции, — на благородное презрение к «этой стране», позволяющее отделываться от ее боли, от ее проблем насмешливым недоумением, иногда переходящим в гадливость. Именно это считается хорошим тоном и непременным условием создания большого искусства и, соответственно, получения премий.

А книга Б. Карпова «Кавказский крест-2» как раз о том, чем заканчивается обычно это благородное неверие в правоту своей страны. Книга о страшной чеченской войне, о мальчишках, вынужденных отдавать свои двадцатилетние жизни за то, что московские интеллигенты в 83-м были убеждены в необходимости разоружения «империи зла». «Кому мы, мол, нужны?» — твердили они. Оказалось, еще как нужны! НАТО с тех пор увеличилось, как печень после выпивки… Оказалось, о судьбе Отечества заботятся все-таки не припадая к шуршащей скороговорке «Голоса Америки», а припадая к промерзшей, пристрелянной вражьим Снайпером земле. Меня, конечно, могут упрекнуть в том, что я утрирую и огрубляю. Не без этого… Я, честное слово, рад, что наступили новые времена — и Соня смогла, наверное, уехать в Париж к своему Андре. Но в эти же самые времена лабораторно-кухонные тихушники разгромили и разворовали мою страну. И это противоречие разрывает мне сердце…