— Ничего не трогайте, — приказала дама средних лет, замыкающая процессию, — в ней сразу узнавалась матрона из сиротского приюта: не только по строгому коричневому платью и еще более строгому тону, но и по типичному для дам подобной профессии чепцу, совершенно безумному и не похожему ни на какой другой — напоминающему вывернутый наизнанку тюльпан из накрахмаленного белого хлопка, обшитый рюшами. Мне сразу захотелось нарисовать ее в виде коричневого маяка с округлым белым фонарем на верхушке.

— Прикажете доложить виконтессе? — спросил дворецкий. Только прозвучало это не как вопрос, а как предупреждение.

— Нет, зачем же? Я всего-то хочу показать малышкам, что их ждет, ха-ха! Если они пойдут работать прислугой в мой дом, ха-ха!

Неслыханное заявление — учитывая, что дом принадлежал вовсе не ему, и это было видно по тому, как держал себя с ним дворецкий. Суровый ухмыляющийся здоровяк, больше похожий на мастифа, чем на человека, прогремел:

— За мной, нищенки! — И двинулся вперед.

Сиротки медленно последовали за ним, крепко держась за руки и прижимаясь друг к другу, а на их лицах был написан не меньший ужас, чем я испытывала в эту минуту. Подгоняемые наставницей, они скрылись под лестницей, на которой я стояла, и исчезли из виду. И хотя я прекрасно понимала, что Господин Ха-ха меня не видел — а даже если бы увидел, то не узнал бы, — сердце мое колотилось в груди и, несмотря на то что леди никогда не потеют и даже не преют, моя кожа в ту минуту, как говорится, «блестела».

Дворецкий вернулся ко мне с таким безупречно непроницаемым выражением лица, что я не осмелилась спросить, кто этот загадочный господин. Честно говоря, я не смела и рта открыть.

Я с трудом заставила себя отпустить перила лестницы, в которые вцепилась так, словно от этого зависела моя жизнь. В ледяной тишине меня проводили к двери. Дворецкий открыл ее и объявил:

— Мисс... м-м... журналист, о которой я вам докладывал, миледи.

Видимо, он пока не собирался сообщать о внезапном вторжении — по крайней мере в моем присутствии.

— Да. Разумеется. — Виконтесса махнула мне рукой, чтобы я вошла, но даже не удостоила меня взглядом, за что я была ей очень благодарна; можно было наконец спокойно вздохнуть и взять себя в руки. Присесть ее светлость, само собой, мне не предложила: очевидно, что простая журналистка не станет задерживаться надолго. Не стала она и ждать, пока я начну задавать вопросы, от меня требовалось только слушать и записывать.

— Вы должны взглянуть на мой наряд с розового чаепития, — объявила она.

Из гардеробной тут же появилась горничная с конфетно-розовым одеянием в руках.

— Это платье от Уорта, — сообщила виконтесса и принялась зачитывать вслух из каталога: — «Этот изысканный наряд для чаепития сшит из тончайшей тафты с цветочным узором и элегантным гофрированием, отделан...» Записывайте! Я хочу, чтобы вы передали все в точности.

Я послушно принялась выводить закорючки, поглядывая при этом на домашнее платье виконтессы, которое заслуживало не менее изощренного описания; честное слово, в таком великолепном наряде не стыдно было бы предстать перед самой королевой. Очевидно, эта дама метила на порядок выше головы.

— «...отделан у выреза рюшами из сатина и жемчугом и покрыт слоем воздушного белого тюля, а по лифу тянется двойная полоса редкого розового жемчуга, которая продолжается на правой стороне юбки, где скрепляется застежкой из розового золота, вдохновленной сивиллами Микеланджело с фресок Сикстинской капеллы...» Вы все успели записать?

— Да, миледи, — соврала я. — Можно узнать, кто присутствовал на чаепитии, миледи?

Мне уже была известна личность одной из гарпий, сопровождавших в тот день леди Сесилию, — осталось выяснить, как звали вторую. Я надеялась, что список гостей прольет свет на эту тайну.

— О да, разумеется, вот список. Само собой, на вечере была графиня Вудкрок. — Она произнесла это так небрежно, что я сразу поняла — виконтесса особенно гордилась тем, что ей удалось заманить к себе эту персону. — Леди Дина Вудкрок; граф Таддеус, к сожалению, прийти не смог. Кроме того, нас почтили своим присутствием три дочери графа Тростлбайна, леди Эрменгарда, Эрментруда и Эрменина Кроуэ в сопровождении...

Далее последовало долгое и утомительное перечисление, и я начала бояться, что запутаюсь во всех этих титулах и именах.

— ...и баронесса Мергансер. Леди Акилла Мергансер. Это, видите ли, моя сестра.

— О, вот как? — переспросила я с неподдельным интересом: не выглядит ли случайно эта сестра точно так же, как сама виконтесса? Возможно ли, что леди Акилла Мергансер и есть вторая...

— Да. Боюсь, Акилла выбрала себе супруга ниже ее по положению, — сказала виконтесса, что было заносчивой чушью: барон ничем не хуже и не лучше виконта. — Ее супруг не пришел на чаепитие, однако она привела с собой сына, Брамуэлла, и его невесту — достопочтенную Сесилию Алистер.

Да! О да! Если одной из людоедок-надзирательниц была виконтесса Инглторп, то вторая, несомненно, — ее сестра Акилла, чей сын по имени Брамуэлл намеревался жениться на несчастной леди Сесилии. Едва скрывая свое волнение и поспешно записывая в блокнот имена, я пробормотала:

— Уверена, леди крайне очаровательна.

— Могла бы быть, если бы захотела. Девушка очень избалованная и, боюсь, еще совсем ребенок в душе.

Похоже, мое любопытство положило конец словоохотливости виконтессы, поскольку она резко повернулась ко мне спиной; я обратила внимание на явный признак слишком частой езды в дамском седле: правая ягодица была заметно выше левой. Я еле сдержала улыбку.

Виконтесса махнула мне рукой:

— Это все.

— Как скажете, миледи. — Очень важно не выходить из роли; я постаралась изобразить реверанс. — Спасибо, миледи.

Дворецкий ждал меня у двери, вытянувшись по струнке, будто военный. Я мысленно задалась вопросом, ушли или нет явно не приглашенные сиротки, но не стала о них упоминать, потому что у меня была одна просьба. Когда мы спустились на первый этаж, я обратилась к дворецкому и уточнила, можно ли мне снова переговорить с экономкой.

— Недолго, только чтобы поблагодарить ее за помощь, — масляным голосом произнесла я.

Дворецкий принял мою просьбу с надменным безразличием. Минуту спустя я уже сидела в помещении для слуг вместе с приветливой Доусон. Она с удовольствием обсудила со мной гостей розового чаепития — в гораздо больших подробностях, нежели ее хозяйка.

Я избавлю любезного читателя от незначительных сплетен, которые неизбежно предшествовали тому, что мне было действительно важно узнать. Несколько минут я внимательно выслушивала то, что экономка сообщала мне «по секрету», и лишь затем изобразила интерес к отношениям виконтессы Отелии и ее сестры леди Акиллы.

— О да, — с готовностью ответила добрая экономка, — они похожи как две капли воды.

«Эврика!» — подумала я. Как я и предполагала, в Общественной дамской комнате леди Сесилию сопровождали именно баронесса Акилла и виконтесса Отелия.

Бедная моя левша! Я чуть не поежилась от страха за нее: если не помешать Брамуэллу Мергансеру жениться на леди Сесилии, эта «очаровательная» дама станет ее свекровью!

Конечно, мне хотелось узнать о заявленной свадьбе как можно больше, но расспрашивать экономку нужно было очень осторожно, чтобы не возбудить лишних подозрений: даже самые болтливые слуги преданы своим хозяевам. Я откинулась на спинку стула и задала самый естественный и ожидаемый вопрос об Отелии и Акилле:

— У них много детей?

Для низших слоев населения плодовитость — досадная помеха, но в глазах дворянства, вдохновленного примером королевы Виктории, матери девяти детей, многодетные семьи — образец добродетели.

— К сожалению, у миледи нет живых потомков, — ответила Доусон с сочувствием и в то же время едва заметным ликованием по поводу того, что не только у простых людей дети гибнут от сыпного тифа и подобных болезней. — А из пяти малышей баронессы Акиллы только Брамуэлл дожил до совершеннолетия. Боюсь, она уж слишком окружает его заботой, — добавила экономка, наливая нам в чашки еще чаю.

Я надеялась, что своим видом никак не показала волнение, сравнимое с возбуждением напавшей на след гончей.

— Вот как? Сколько ему сейчас?

— Под тридцать, а он до сих пор не переехал от матери и сам ничем не занимается. Видимо, так всю жизнь и проживет — ведь он скоро женится.

— Да, понимаю! — Мой интерес был вполне закономерным и как будто невинным. — А кто его невеста достопочтенная Сесилия Алистер?

— Двоюродная сестра. Ее отец, Юстас Алистер — брат леди Акиллы, ну и, само собой, леди Отелии.

Боже мой! Какая мерзость! С точки зрения общества в таком союзе не было ничего гнусного, и для аристократов браки двоюродных братьев и сестер до сих пор оставались делом обычным, поскольку сохраняли чистоту крови. Вот только, если верить Томасу Мальтусу, из-за этого каждое поколение было уродливее предыдущего.

Да, это вполне в духе сэра Юстаса — выдать родную дочь за сына сестры. Когда леди Сесилию похитили, он тревожился не за ее жизнь и здоровье, а за свою репутацию. А после того как она вернулась, наверняка видел в ней не жертву, а опозоренную девушку. Чувства самой Сесилии его не волновали. Он боялся еще сильнее запятнать свое имя и потому сговорился с сестрой, чтобы сбыть Сесилию с рук, не представляя ее ко двору. Интересно, сколько он заплатил Мергансерам?

Доусон ждала моей реакции.

— М-м... хорошая партия, — ответила я.

— Да, вы правы, очень хорошая.

Все это время я откладывала любопытный, но неделикатный вопрос: кем был тот Господин Ха-ха. Судя по его одежде — вероятно, джентльменом, быть может даже титулованным, как-то связанным с леди Отелией.

— А это случайно не сэр Юстас так любезно сопроводил сирот?.. — спросила я, прекрасно понимая, что это не он. Однако на этом я исчерпала лимиты болтливости Доусон.

— Нет-нет, — вежливо, но с явным неудовольствием произнесла она, — это был не сэр Юстас, а что касается этих возмутительных простолюдинок, которых привели сюда без предупреждения... Впрочем, это не мое дело. Надеюсь, вы меня простите.

Глава восьмая

В контору «доктора Рагостина» я вернулась в растрепанных чувствах. Несчастная леди Сесилия, бедная моя левша! Должно быть, ей казалось, будто весь мир обернулся против нее в стремлении сломить ее дух. Я знала, каково это — находиться в полной зависимости от родственников или опекунов, которые требуют от девушки полной покорности. Меня спасла хитрость матери.

А как спасти леди Сесилию?

Я зажгла газовые лампы и сразу направилась к книжным полкам за изданием «Бойлса», моего главного справочника по аристократии. Настроение у меня было плохое, потому что обед я пропустила и из чистого упрямства решила не возвращаться домой на ужин: мне хотелось скорее прочитать про Инглторпов и Мергансеров, а от них перейти и к другим фамилиям, чтобы собрать полную картину событий.

Отец Юстаса, Акиллы и Отелии сэр Дориан Алистер, как выяснилось, был всего лишь баронетом: не лордом и даже не пэром. Мало того — его средства не соответствовали его амбициям. Однако сэр Дориан с супругой успешно представили ко двору своих дочерей, и Отелия с Акиллой оказались достаточно привлекательны и очаровательны (во что мне верилось с трудом), чтобы удачно выйти замуж. Юстасу тоже повезло — он женился на леди Теодоре.

Больше справочник ничего мне не дал, но я встречалась с леди Теодорой и поэтому догадывалась, что их с сэром Юстасом дети, к счастью, больше пошли в мать, чем в отца.

Я знала, что леди Сесилия презирала отца за его отношение к благотворительности (он никому не подал бы милостыни), обществу (он видел в людях только выгоду и связи) и женщинам (он считал, что они должны беспрекословно подчиняться мужчинам).

Интересно, насколько двоюродный брат леди Сесилии, за которого ее вынуждали выйти замуж, был схож в мировоззрении с сэром Юстасом?

Как же несправедливо, что столь добрая, умная, мягкосердечная девушка — Сесилия не пожалела бы отдать нищей попрошайке свою обувь — родилась в семье такого мерзавца, как сэр Юстас, попала в сети лукавого похитителя, а теперь еще и оказалась заперта в комнате без еды и, возможно, воды... И где?

В «Бойлсе» был указан лондонский адрес умным начать поиски оттуда. Немедленно.

Если я хотела успеть добраться до особняка Мергансеров до заката, то о том, чтобы сменить маскировку, не могло быть и речи, и я твердо сказала себе, что прекрасно обойдусь и твидовым костюмом. Он был достаточно темным, как и мои серые чулки и коричневые сапожки. Только белый воротничок мог привлечь ко мне лишнее внимание, но если потребуется, его будет несложно снять. Поэтому я убедила себя остаться в образе журналистки и задержалась в конторе лишь на несколько минут — чтобы набить небольшой саквояж полезными вещицами.

Размахивая своей дорожной сумкой, я вышла на улицу и поймала четырехколесный экипаж.

— Оакли-стрит, — сказала я кебмену. — А там пусть лошадь перейдет на шаг.

Он озвучил цену, от которой я невольно поморщилась, но все же напомнила себе, что из кеба я смогу наблюдать за поместьем, сама оставаясь незаметной для посторонних глаз.

Что оказалось очень кстати, поскольку, когда я увидела дом Мергансеров, челюсть у меня отвисла чуть ли не до самого воротничка с оборками.

Неужели перепутала адрес? Нет, номер дома был указан на воротном столбе железной ограды с зубцами, которая окружала увитое плющом здание, стоящее в тени буков, роняющих с длинных ветвей красновато-коричневые листья. Да, там росли буки... но может, меня подводит память? Хорошо бы. Через несколько кварталов я попросила кучера остановиться, повернуть назад и еще раз медленно проехать мимо того дома.

Чтобы я еще раз на него взглянула.

К сожалению, повторный осмотр лишь подтвердил мои опасения: лондонский особняк барона Мергансера — невыносимо уродливое «готическое» здание с щипцовой крышей, наверняка украшенной горгульями, — был один в один тем же домом, на заднем дворе которого я в образе сборщицы мусора видела жуткого здоровяка, кровожадного мастифа и необычную ограду, врытую в землю.

После этого открытия и учитывая сегодняшнее пугающее происшествие в доме виконтессы Инглторп, куда Господин Ха-ха нагло и без предупреждения впустил сироток, а также его дорогую одежду и властное поведение, я наконец поняла, кем он является на самом деле. Все это не могло быть простой случайностью.

Пока я все это обдумывала, я почувствовала сильную усталость, и мне отчаянно захотелось вернуться домой и отдохнуть.

Вместо этого я попросила кебмена отвезти меня к Ковент-Гардену и вышла на оживленном углу. Хотя у меня не было аппетита, я купила у уличного торговца печенье и лимонад и быстро перекусила, размышляя при этом, как быть дальше.

Немного побродив по улице, я нашла лавку мясника и приобрела у него большую бульонную кость, на которой оставалось довольно много аппетитного мяса и жира.

Обернув кость в коричневую бумагу, я спрятала ее в саквояж. Она поможет мне отвлечь мастифа, пока я перелезаю через ограду.

Что касается «ха-ха» — что ж, я уже усвоила этот урок несколько недель назад, когда решила залезть по отвесной стене дома и раз пять чудом не сорвалась вниз, прежде чем добралась до крыши, находиться на которой оказалось ничуть не безопаснее и с которой я затем упала на крышу теплицы, пробив стекло, — впрочем, сейчас не об этом. После той переделки, из которой мне повезло выйти целой и невредимой (нескольких синяков и царапин не считается), я купила длинную крепкую веревку и пообещала себе не выходить без нее ночью из дома. И сейчас она, аккуратно свернутая в моток, лежала в моем саквояже рядом с суповой костью.

Я наверняка придумаю, как с ее помощью перебраться через канаву.

А потом — я строила план на ходу, направляясь к станции метро, где собиралась сесть на поезд до рокового пункта назначения, — а потом останется только прокрасться в дом незамеченной, отыскать леди Сесилию, вызволить ее из запертой комнаты и забрать с собой.

Лишь бы все удалось.

* * *

Многим позже, когда все приличные люди уже легли спать, в окнах погас свет, а на улицах не осталось никого, кроме неспешно патрулирующего район констебля, я подошла к нужной мне ограде из кованого железа — на этот раз со стороны каретного сарая. Там я достала из обертки суповую кость и бросила в щель между прутьями. Она упала ровно там, где надо — перед собачьей будкой. Я предполагала, что пес тут же выскочит, гавкнет раз-другой и, увидев лакомство, примется его грызть.

Однако мастиф не залаял, и его нигде не было видно. Газовый рожок над дверью горел, как и в прошлый раз — пустая трата денег! — и я все ждала, когда пес появится из теней.

Он не появлялся.

Хм-м.

Неужели крепко спит в своем логове?

Я не верила такой удаче, но откладывать свой план не собиралась. На цыпочках добравшись до угла за каретным сараем, куда не попадало ни крупицы света, я повесила саквояж через плечо, подвязала юбку выше колен и перелезла через ограду.

Никакой конюх на меня не закричал. Никакой пес не залаял. Никто не поднял никакой тревоги.

Тишина не усыпляла мою бдительность, а, напротив, вселяла в душу страх. Слишком уж хорошо все складывалось. Как будто меня заманивали в ловушку.

Однако выбора не было: я не могла бросить леди Сесилию в беде.

Оставалось только придумать, как перебраться через «ха-ха».

Прежде чем выйти из тени, я опустилась на землю — благодаря проведенному за городом детству я знала, что так поступают браконьеры, чтобы их не заметили в открытом пространстве на запретной территории, — и подползла к краю канавы, прислушиваясь к каждому шороху и чуть ли не всем телом впитывая каждый звук.

Где-то вдали скрипели колеса и стучали копыта по мощенной булыжником мостовой, на ржавых петлях раскачивалась дверь уличной уборной, от легкого ветерка шуршала листва буков. Больше ничего не нарушало покоя ночи...

...пока кто-то не заговорил совсем рядом со мной. Сердце замерло у меня в груди.

— Пропади оно все пропадом, — ворчливо прошептал мужской голос. — Меня  из поднимут на смех, — жаловался он сам себе, вероятно лишь для того, чтобы выпустить пар. — Как можно было не заметить такую по-детски простую преграду?!

Я поняла, что он говорит со дна канавы. Голос его был мне знаком.

Разум мой еще наполняла тревога, и он не отошел от потрясения, но тело отреагировало быстрее. Оно расслабилось, и мурашки по коже уже не бегали. Оно не чувствовало страха и влекло меня вперед, к краю рва. Я заглянула туда и увидела дно земляной пропасти глубиной футов десять.

Попавшийся туда пленник зажег спичку, чтобы оценить сложившуюся ситуацию, и мне было отлично видно его черную одежду, черную кепку и измазанное сажей лицо. Несмотря на маскировку, я сразу его узнала. Это был мой брат Шерлок.

Глава девятая

Чувства нахлынули на меня волной и, если бы я и так не лежала на земле, сшибли бы с ног, словно табун лошадей. Однако, признаюсь, одна эмоция все же сильно преобладала над другими: ликование.

Как пали великие!

Спичка Шерлока, догорев, обожгла ему пальцы. Он ее выронил, тихо выругавшись себе под нос, и я негромко произнесла в темноту:

— Позор!

Несмотря на то что огонек потух, я увидела, как он вздрогнул, и усмехнулась про себя.

— Кто там? — спросил Шерлок, подняв глаза.

— Тише, — прошептала я. Ликование сходило на нет, и мною постепенно овладевала тревога. — Разбудишь мастифа.

— Кто это? — Шерлок заговорил тише, но жестче. — Бриджит?

— Разве у меня ирландский акцент? — парировала я, лихорадочно размышляя, как помочь брату. — Что ты сделал с мастифом?

— Подал ему изысканную говядину со снотворным.

Он зажег еще одну спичку и поднял ее как можно выше, чтобы разглядеть меня, но на ноги не встал. Тут я заметила, что он снял правый ботинок, а его ступня выглядела опухшей, как будто у него растяжение или перелом.

Я испугалась за брата и тут же забыла обо всем:

— Тебе больно?

— Энола?! — воскликнул он, вероятно, наконец узнав меня — если не по скрытому в тени лицу, то по моему характерному голосу.

— Тише. Я тебя вытащу оттуда.

Я уже сняла ремень саквояжа с плеча, но передумала и запустила руку в подушечку на груди.

— Энола, что же это такое, ты появляешься повсюду... — пробормотал брат.

— Скорее это вы с Майкрофтом вечно встаете у меня на пути, — перебила его я. — Вот, держи. — Я бросила ему длинный кусок бинта, а потом присовокупила к нему фляжку с виски. — Выпей, чтобы унять боль, и как можно туже забинтуй лодыжку. Вот ножницы.

— Спасибо, но мне достаточно моего карманного ножа. Больше ничего не потребуется, уверяю тебя.

Спичка опять догорела, и я уже не видела лица Шерлока, но чувствовала его улыбку и, смею сказать, тепло в его голосе.

— У тебя что, в кармане припрятана лестница? — спросил он.

— Как же иначе.

Точнее, у меня в саквояже лежала веревка, и с ее помощью... Да, но кого же мне спасать первым — брата или несчастную леди Сесилию? Я чувствовала, что Шерлоку, в отличие от Майкрофта, можно довериться, хоть мы и были с ним едва знакомы: я хотела объяснить ему, что сбежала, потому что боялась оказаться затянутой в корсет женской участи — буквально и фигурально, хотела попросить его не беспокоиться обо мне, а главное — хотела выведать у него, не нашел ли он в комнатах мамы в Фернделл-холле какого-нибудь адресованного мне послания. Когда еще выпадет возможность поговорить с братом, не переживая о том, что он лишит меня свободы! Однако времени у нас совсем не было, и от обиды мне хотелось плакать. Нет, объяснения подождут — куда важнее вызволить леди Сесилию из жестокого заключения.

Я отмахнулась от лишних мыслей и спросила:

— Тебя наняла леди Теодора?

— Откуда, черт меня возьми, тебе об этом известно?! — выпалил Шерлок.

Ответ, который невольно у него вырвался, подтвердил мои опасения: леди Теодора не одобряла желание мужа насильно выдать замуж их дочь.

— Так я и думала! — воскликнула я. — Я знала, что она никогда... такая любящая мать никогда... — Тут меня пронзила страшная мысль. — Как же она смогла к тебе обратиться?

— Похоже, ты все знаешь, — проворчал Шерлок со дна канавы. Он бинтовал пострадавшую ногу и дышал тяжело и прерывисто. — Вот и скажи сама — как?

— Вероятно, сэр Юстас закрыл ее в комнатах. Не понимаю, как ей удалось...

— Размышляй логически.

— Очевидно, он разлучил мать и дочь и Сесилию заточил здесь — судя по тому, что ты пришел сюда...

— Как и ты, — прервал меня Шерлок.

— Вы о чем-то договорились? Леди Сесилия сегодня тебя ждет?

— А тебя? — язвительно спросил он.

Я поджала губы и сердито хмыкнула:

— Просто ответь, ладно? Вы с ней договорились?

Мгновение стояла тишина.

— Нет, — признал Шерлок. — Я не нашел способа с ней связаться. Энола...

— Однако ты уверен, что ее держат здесь?

— Это ни для кого не секрет. Ее каждый день вывозят на прогулку в ландо.

— Странно, — пробормотала я.

— Да, мне тоже кажется странным, что они идут на такой риск. Возможно, чтобы она не сбежала, ее привязывают к сиденью, а ремни прячут под одеждой, чтобы никто ничего не заподозрил?

— Да, но почему же тогда она не зовет на помощь?

— Господи, Энола, эта несчастная — дочь баронета, а не такой бесенок, как ты!

Бесенок? Значит, так он называет свободомыслящих, независимых девушек? Похоже, Шерлок совсем не знал леди Сесилию, если считал ее мягкой и покладистой.

— Дорогой брат, я сделаю вид, что не заметила твоего колкого замечания и невежества, — вежливо ответила я. — Поскольку ты явно пришел сюда освободить леди Сесилию, предлагаю объединить усилия — только если поклянешься честью не посягать на мою свободу.

— Объединить... Ты что, сошла со своего миниатюрного ума?!

Уязвленная, я выпалила:

— Разве это я сижу хромая в канаве?!

Боюсь, моя интонация его только распалила:

— Каким бы ни было мое затруднительное положение, тебе здесь не место. Иди домой — туда, где тебе и полагается быть.

Я подумала, что замечание крайне неблагородное и недостойно ответа, и молча открыла саквояж.

— К слову, Энола, у тебя же есть дом? — продолжил Шерлок на повышенных тонах. — Где ты живешь и как?

Не обращая на него внимания, я вытащила веревку и мысленно перечислила, что там еще осталось: железные щипцы — их можно вогнать в землю, предварительно привязав к ним веревку, чугунный молоточек для отбивания мяса, обломанный молоток для крокета и несколько других инструментов. Я взвесила саквояж в руке. Достаточно тяжелый.

— О тебе заботится какой-нибудь взрослый и ответственный человек, достойный уважения?

Я закрыла саквояж и, привязав один конец веревки к ручке, разложила веревку по земле, прикрепив другой конец к поясу так, чтобы ее не потерять, но в случае чего иметь возможность быстро от нее избавиться.

— Если нет — значит, сказать, что ты в безопасности, нельзя. Любая одинокая девушка — магнит для преступников.

Я развернулась к нему спиной и пошла к ближайшему дереву; веревка тянулась за мной, будто хвост — точнее, два хвоста, поскольку один конец был привязан к саквояжу, а второй волочился по земле. Обхватив ствол, я полезла наверх.

Мне пришлось напрячь каждую мышцу, каждую клеточку тела. Взбираться по буку сложнее всего, потому что это ровные и слишком высокие деревья, а их серебристая кора гладкая и блестящая, как атласная ткань. Лишь отчаянная необходимость — и, признаюсь, упрямая гордость, желание показать великому Шерлоку Холмсу, кто тут нуждается в помощи, — толкали меня на эту крайность.

Стиснув зубы и сдерживая вертящиеся на языке ругательства, я карабкалась по стволу, то и дело сползая вниз, несмотря на все мои усилия, искренне жалея, что в моих венах недостаточно обезьяньей крови — а ведь приматы, по Дарвину, были моими предками! — и цепляясь за дерево голыми руками и подошвами сапожек. Если бы только я умела обхватывать ствол ступнями как шимпанзе! И все же я не сдавалась, хотя все тело ныло от чрезмерного напряжения, и, очутившись в футах двадцати над землей, наконец осмелилась взглянуть вниз. Хотя я и не видела отсюда дно канавы, мой брат меня наверняка видел...

И вот в этот момент триумфа я врезалась во что-то макушкой.

В металл.

Что за, дьявол побери...

Я посмотрела наверх и обнаружила, что препятствие и правда дьявольское. Кто-то установил под самой кроной, там, где ствол начинает разветвляться, стальной круг, каким обычно загораживают от белок птичьи кормушки — только в разы больше.

Неудивительно, что злодеи, живущие в этом доме, могли спать спокойно, если на нависающих над канавой буках стояли такие препятствия! Дальше мне было никак не забраться.

Признаюсь, тут я позволила себе тихо выругаться, поскольку перед тем, как спустить веревку, надеялась укрыться в листве.

Вот черт! Черт в грязных бриджах! Черт с жирными прыгучими блохами!

Однако я не собиралась признавать поражение. Не теряя время, я вцепилась в ствол тремя конечностями, а свободной рукой отвязала от пояса веревку и начала подтягивать саквояж к себе. Мне приходилось помогать себе зубами, и я боялась думать о том, что будет, если веревка выскользнет у меня из руки. Все мое тело дрожало, и силы начинали меня покидать. Я оказалась в серьезной опасности. Прошла целая вечность, прежде чем саквояж очутился в нескольких футах от меня. Я понимала, что больше не могу удержаться на буке и мой прицел должен быть идеальным, поскольку второй шанс вряд ли представится.

Поглядывая на толстый сук, указывающий нужное направление, я размахнулась, примерившись так, чтобы саквояж описал дугу в воздухе, и повторила это еще раз и еще, чтобы убедиться наверняка...

Саквояж полетел с неуклюжестью курицы, завис в воздухе будто хищная птица — и упал...

Да!

Ох, слава богу! Веревка легла на сук.

Теперь оставалось только поправить саквояж, чтобы он прочно застрял между ветвями и мог выдержать мой вес.

А я уже начинала медленно соскальзывать со ствола.

Цепляясь за бук одной рукой так, будто от этого зависела моя жизнь, я потянула веревку на себя — и саквояж покачнулся...

Впервые в жизни я исчерпала все свои силы, и мне отнюдь не хотелось повторять этот подвиг: не слушаясь меня, рука и ноги отпустили ствол, и я беспомощно рухнула вниз.

Глава десятая

Мне невыносимо хотелось закричать, и в сложившейся ситуации у меня был к тому веский повод, однако мой визг мог привлечь нежелательное внимание обитателей готического особняка.

Я чудом совладала с собой и лишь тихонько пискнула.

Кроме того — вероятно, благодаря приливу адреналина, а вовсе не торжеству разума, — я, к счастью, не отпустила веревку.

Всего через мгновение — мне казалось, что оно тянулось мучительно долго, но на деле прошло не больше того времени, за которое испуганное сердце успевает тревожно сжаться, — то есть почти сразу же, эта спасительная «соломинка» удержала меня от падения. Саквояж плотно сидел между ветвями, а я раскачивалась над канавой, обеими руками сжимая веревку.

Правда, сил у меня уже не оставалось, и я неумолимо скользила вниз.

Впрочем, даже в таком положении можно менять направление, подаваясь вперед, назад или вбок. Мне удалось приземлиться, не отпуская веревку, и со стороны наверняка казалось, будто у меня все под контролем. Не слишком сильно ударившись о землю, я упала ровно туда, куда мне было нужно: по другую сторону злосчастной канавы.

— Энола, что, позволь узнать, ты вытворяешь?! — прошептал Шерлок положительно взрывным тоном (да, уверяю вас, такое возможно) со дна канавы.

— Разве... не... очевидно? — выдохнула я. Ведь ясно же, что я перебралась через «ха-ха» и, когда переведу дыхание, направлюсь к дому.

— Очевидно лишь то, что наша мать родила амазонку, — отозвался Шерлок, и в голосе его слышались потрясение и (надеюсь, мне это не показалось) восхищение. — Почему ты не сказала, что у тебя есть веревка?! Скорее привяжи ее к чему-нибудь надежному и брось мне другой конец, чтобы я мог выбраться из этой проклятой канавы.

Меня не впечатлил его повелительный тон, призывающий к немедленному и беспрекословному подчинению. Я промолчала — опять же не благодаря торжеству разума, а лишь потому, что окончательно выдохлась.

— Энола, веревку!

— Нет уж, — сухо отозвалась я, когда дыхание у меня выровнялось. — Может, потом, когда вернусь.

— Что?! Откуда?!

— Из дома — после того как отыщу и, если повезет, вызволю из заточения бедную леди Сесилию. Ты, случайно, не знаешь, в какой комнате ее держат?

— В самой неприступной, под крышей северной башни. — Видимо, этим он надеялся отбить у меня желание немедленно помчаться на помощь несчастной левше, но когда я поднялась и отряхнула юбку, понял, что вместо этого бросил мне заманчивый вызов, который я не могла не принять. — Энола, у тебя не получится!

— Может, и не получится, — признала я, — но попробовать стоит.

— Это невозможно!

— Почему? Ты же этим и собирался заняться, пока не рухнул как дурак в канаву. Как же ты думал спасти леди Сесилию?

— Помоги мне выбраться — и, возможно, я тебе расскажу.

— Только если кое-что мне пообещаешь, — ответила я мягким, в отличие от него, тоном.

— Что?

— Поклянись честью, что не тронешь меня, не попытаешься поймать и лишить свободы.

Тишина.

Добрый знак — Шерлок Холмс не даст обещания, которого не сможет сдержать. Если уж дал слово — он от него не отступится. Есть ли шанс — хоть малейший — наладить отношения и завязать дружбу с братом? Сердце вдруг затрепетало, словно крылья бабочки, только что вылетевшей из кокона. Да, оно стучало так громко, что я будто слышала...

...свое сердцебиение?

Я вовремя поняла, что это не так.

Это были шаги в ночной тишине.

За мной, чуть в стороне.

Кто-то вышел из дома.

И стремительно к нам приближался.

* * *

Я среагировала мгновенно, но, признаю, необдуманно: бросила Шерлоку веревку и прошептала:

— Тс-с! Пока не вылезай.

Веревка, свисающая с дерева, в кромешной тьме была почти незаметна. За брата можно было не беспокоиться. А вот где, скажите на милость, найти укрытие мне? Не придумав ничего лучше, я распласталась на земле.

— ...не нравится мне это, говорю тебе, — раздался глубокий грубый голос — голос того самого здоровяка, который напугал меня, когда я изображала сборщицу мусора, и который привел сироток в дом виконтессы Инглторп. — Люцифер молчит уже час.

— Вы меня разбудили потому, что пес не лает?! — ответил ему второй, тоже мужской, но по-детски капризный голос. — Право, отец!

— Не ной, Брамуэлл. Мы же принимаем все эти меры предосторожности ради тебя.

Брамуэлл.

Сын и наследник барона Мергансера.

И сам барон, кем и являлся, очевидно, жуткий здоровяк.

Словно завороженная, я в ужасе наблюдала, как они выходят из-за буков — с увесистыми на вид тростями в качестве оружия. Брамуэлл был крупным, весь в отца, но больше напоминал не мастифа, а жабу.

Его лицо, которое я разглядела в свете газового рожка, тоже было жабьим. Неудивительно, что он не смог добыть себе невесту более достойным способом.

Отец с сыном подошли к будке, и барон тут же заревел:

— Видишь?! Его кто-то подкармливал! — Он широким жестом указал на суповую кость, которую я бросила через ограду. — Его отравили!

— Да нет, никто вашего драгоценного Люцифера не травил. Неужели не слышите, как он храпит? Пес всего лишь уснул.

Они оба стояли ко мне спиной, и я воспользовалась этим, чтобы бесшумно отползти в сторону, будто ящерица, хвостом вперед ускользающая под камень.

— И я тоже мог бы сейчас спать, — с обидой добавил Брамуэлл.

— Не будь ослом! Яд, снотворное — какая разница! Вывод один — кто-то пытается сюда пробраться!

— И что?

— Кто-то сует нос в наши дела!

— Ну и пускай. Даже если они и попадут в башню, их там ждет просто помощник конюха, переодетый в девчонку.

— Заткни рот! — прогремел барон так яростно, что внутри у меня все сжалось. Он резко развернулся к Брамуэллу, словно собираясь его ударить, но вместо этого лишь проворчал: — Об этом больше ни слова, понял? Отвечай!

— Да, отец, — послушно отозвался Брамуэлл.

— Возьмем револьверы и обыщем участок. За мной!

— Да, отец, — промямлил Брамуэлл и последовал за ним к дому.

В ту же минуту я краем глаза уловила какое-то движение: это Шерлок карабкался по веревке — ловко, как моряк. Он выбрался из канавы на противоположной стороне, рядом с оградой.

Очевидно, он — как и я — понял, что в башне леди Сесилию не найти, и принял вполне разумное решение: бежать. Отлично. Мне отчаянно хотелось последовать его примеру, но я лежала, распластавшись на земле, за стволом бука и ждала, пока Шерлок уйдет, поскольку этот хитрый лис представлял для меня не меньшую опасность, чем гневный барон и его неприятный сынок.

Шерлок встал на ноги — точнее, на одну ногу, так как вторую он держал на весу. Белый бинт, которым я его снабдила, ярко выделялся в ночи. Шерлок сильно хромал, и ему следовало скрыться как можно скорее.

Естественно, я ожидала, что он похромает к ограде. Не медля ни секунды.

Но вместо этого Шерлок, балансируя на одной ноге, огляделся и приглушенно выкрикнул:

— Энола!

Проклятье! Я стиснула кулаки от отчаяния. Ну почему он не оставит меня в покое?! Впрочем, признаюсь, сердце у меня сладко затрепетало.

— Энола, иди сюда! Я без тебя не уйду!

Было видно, что он не шутит. И почему я сразу не поняла, что мой брат поступит как истинный джентльмен — то есть совершенно неразумно?!

Бормоча себе под нос самые кошмарные ругательства, какие только приходили на ум, я поднялась, развязала узлы на юбке — понимаю, не время было приводить себя в порядок, но мне не хотелось предстать перед братом с голыми коленками — и, обуреваемая самыми различными эмоциями, побежала к канаве. Мятая юбка твидового костюма упала на голени и лодыжки.

Я смотрела на Шерлока, вглядываясь в каждый миллиметр его лица. Он же на меня едва взглянул — только бросил мне веревку и прошептал:

— Энола, быстрее!

Я схватилась за нее и на мгновение замерла, ожидая от брата какого-нибудь жеста, знака... ведь он так и не дал мне обещания. И, похоже, не собирался его давать. Однако на его словно высеченном из мрамора лице читался призыв довериться ему — пусть ненадолго, лишь на один час одной ночи.

— Чтоб тебе пусто было, Шерлок Холмс! — проворчала я, принимая его вызов. Я схватилась за веревку, свисающую с ветвей бука, с легкостью перемахнула через канаву и приземлилась возле брата.

Глава одиннадцатая

Кажется, я оказалась к Шерлоку слишком близко — и тут же поспешно отшатнулась. К счастью, во мраке ночи не было заметно, как мои щеки покраснели от смущения. Я побежала к ограде и начала по ней карабкаться, не выпуская из рук веревку.

Шерлок, ковыляя за мной, прошептал:

— Брось ты эту несчастную веревку!

Не удостоив его ответом, я взяла веревку в зубы, чтобы подобрать юбку, которая мешала лезть по железной ограде. И с чего бы мне ее бросать? Как иначе Шерлок перелезет на другую сторону с больной ногой? Добравшись до зубцов, я закрепила веревку за один из них и бросила другой конец брату.

Думаете, он меня поблагодарил? Ничего подобного!

— Мне это не потребуется, — гордо заявил он.

— Стоять! — прогремел голос барона со стороны готического особняка. В ту же секунду еще громче его прогремел выстрел. — Стойте, воры! — Он пальнул еще раз, и я услышала, как пуля со звоном врезалась в металлический столб ограды, совсем неподалеку.

Разумеется, меня это не задержало, а, наоборот, подогнало, и я быстро спрыгнула на землю. Шерлок тоже ловко перебрался через ограду, успешно воспользовавшись веревкой, которая ему якобы «не потребуется». Все происходило так быстро, что смешалось у меня в памяти, и к тому времени, как раздался третий — или уже четвертый? — выстрел, мой брат уже спускался с ограды со стороны улицы. Барон и его писклявый сынок с криками бежали к нам, и, когда громыхнули еще два выстрела, Шерлок вдруг упал.

- Нет!

Надеюсь, мне никогда больше не придется испытать такой страх и отчаяние, как в ту минуту, когда я бросилась к нему, опасаясь, что он задет, ранен или даже — страшно подумать — убит!..

К счастью, мои опасения не подтвердились. Шерлок был цел, и не успела я к нему потянуться, как он пошевелился, тщетно пытаясь встать. Я взяла его за руку и помогла ему подняться.

— Обопрись на меня, — сказала я и чуть ли не потащила его на себе подальше от дома Мергансеров. Хорошо, что при таком высоком росте весил он немного. — Скорее. Сюда. — Я повела его по тропинке за соседним участком, которую обнаружила во время ночных похождений. — Ты сильно ранен?

— Пострадала только моя гордость. Я поскользнулся.

Но он так тяжело дышал, что верилось в это с трудом.

— Тебя не подстрелили?

— Из револьвера? С такого расстояния? Это было бы смешно. Им следовало бы сначала подойти поближе.

К нему вернулась его обычная заносчивость. Можно было вздохнуть с облегчением.

— Хорошо, что тебе так повезло.

— Везение тут ни при чем. Ты только послушай этих невежд!

Пока мы пролезали через дыру в чьем-то заборе, огибали пустой коровий сарай и крались в тени заброшенной маслобойни, вслед нам лился поток страшных ругательств. Шерлок опирался на мое плечо и еле передвигал ноги.

— Остановись на минуту, — прошептал он, тяжело дыша. — Слышишь?

Он замер, но я поспешила дальше и в результате оставила его позади. Не успела я пройти и нескольких шагов, как к лаю барона и его сына прибавились восклицания констебля с сильным ирландским акцентом: