Мария Орунья

Когда мы были непобедимы

© 2018, Editorial Planeta, S. A.

© Ольга Блинова, перевод, 2025

© Андрей Бондаренко, оформление, 2025

© “Фантом Пресс”, издание, 2025

* * *

Веронике, которая вернула мне любовь к чтению. И тем, кто излучает столько света, что будет жить вечно.


1

Если бы мы умели наперед угадывать всю длинную череду событий, которая последует за каждым незначительным поступком![1] Джон Грин, “В поисках Аляски”
Порой ясно ощущаешь, что не волен выбирать, сколько тебе отведено времени. Все вращается само собой, не спрашивая разрешения, и каждое действие тянет за собой бесконечную цепочку других. Словно кинешь в пруд гальку, и по воде расходятся круги, шире и шире, пока не достигнут берега. Действие, влекущее за собой последствие, – история стара как мир.

Карлос Грин, который в столь ранний час едва ли мог похвастаться ясностью мысли, лежал в кровати под балдахином и думал, как же много галек он закинул не в те пруды, да еще и по многу раз. И вот теперь, когда он наконец-то твердо решил измениться, появилась эта женщина. Уж не сходит ли он с ума?

Карлос не спеша поднялся с постели и оглядел огромную сумрачную комнату. Его взгляд задержался на двери, а точнее – на щеколде. Все в порядке, опущена. Никто не мог войти ночью. Да и кому заходить, если он живет в этом огромном дворце один? Карлос зажег лампу на барочной прикроватной тумбочке и, нервничая, задрал футболку, чтобы осмотреть тело, – ничего. Затем проверил ноги – никаких новых синяков и следов от ушибов. Карлос выдохнул с облегчением: он был уверен, что по ночам кто-то – или что-то – его избивает. В этом громадном особняке постоянно что-то шумит, скрипит, свистит, а по ночам в углах шевелятся тени. Но как можно бить человека по ночам, не разбудив его? Карлосу не требовалось снотворное или релаксанты, чтобы заснуть, несмотря на периодические боли в правой ноге. Может, конечно, он стал лунатиком и по ночам бродит по дому, натыкаясь на мебель, как слон в посудной лавке? Да нет, не может быть. Ему сорок один год, и он сроду не ходил во сне, это невозможно. Он в хорошей спортивной форме… Какого черта с ним происходит?

А тут еще она. Был ли это сон? Он и правда видел в оранжерее женщину или она ему привиделась? Одета в легкое бежевое платье до колен, по моде сороковых. Волосы средней длины уложены мягкими волнами, как носили в те годы. Редкая красавица. Карлос был готов поклясться, что и она его заметила и тоже очень удивилась. И вдруг исчезла.

Его мысли внезапно прервал истошный вопль. Кричали на улице. Карлос поспешно распахнул внутреннюю створку окна и глянул вниз. Его спальня находилась наверху, в башне, откуда в такое время открывался отличный обзор: светало, ночная мгла почти рассеялась. Посреди газона на спине лежал мужчина. Похоже, он был мертв. Рядом стояла женщина, зажимая рот ладонью. По пышным формам Карлос узнал свою домработницу, которая, очевидно, только что обнаружила на газоне мертвеца. В его саду. Он влез в брюки и бросился вниз.



Валентина Редондо садилась в брутальный “рендж-ровер” с открытым верхом. Слишком уж бросается в глаза эта машина, хорошо хоть черный цвет не привлекает внимание. Автомобиль конфисковали у наркоторговцев во время спецоперации, и суд передал его в пользование гражданской гвардии, где служила Валентина. Хотя в силу своего положения и звания лейтенант Редондо ходила в штатском, в ней легко было опознать представителя власти. Образцовая сотрудница, внимательная и дотошная, Валентина руководила отделом убийств Управления гражданской гвардии в Сантандере в Кантабрии.

Еще недавно Валентина ездила на старенькой “альфа ромео”, но младший лейтенант Сабадель умудрился попасть на ней в аварию и разбил – повезло, что обошлось без пострадавших.

Заводя “рендж-ровер”, чтобы ехать в Управление гражданской гвардии в районе Пеньякастильо в Сантандере, Валентина в очередной раз про себя пожалела, что ей не выдали другой автомобиль. Она предпочла бы машину неприметнее. В окно Валентине было видно, как на крыльце бревенчатого бунгало ее жених Оливер Гордон безуспешно сражается с неопреновым костюмом. Она едва удержалась от смеха. Оливеру, как и Валентине, было уже изрядно за тридцать. В отличной физической форме, но такой неуклюжий, он тщетно пытался натянуть гидрокостюм, смешно подпрыгивая на одной ноге и тряся черной шевелюрой. Под ногами путалась Дюна, бигль-подросток, безжалостно трепавшая неопреновый носок. Англичанин начал заниматься сёрфингом пять недель назад, и сразу стало ясно, что этот вид спорта не для него. До сих пор его спортивные подвиги ограничивались бегом по утрам. В очередной раз падая с доски под присмотром тренера Хайме, Оливер пожимал плечами и пробовал снова и снова, не переставая хохотать над собственной бездарностью. Даже если постоянные неудачи его и огорчали, он принимал их со смирением. “Я ведь не с побережья, – объяснял он, – у нас в Лондоне волну не ловят”. Первые уроки Оливер брал у самого опытного тренера в Суансесе, но однажды тот не выдержал и заявил, что никогда еще не видел настолько беспомощного ученика. Поэтому Оливера направили к другим тренерам, которые работали с начинающими и детьми.

– Что смотришь, мисс Совершенство? Ты вроде на работу собиралась, – смущенно засмеялся Оливер. В какой-то момент он обернулся и увидел, что Валентина наблюдает за его дикими плясками. Как вообще в двадцать первом веке может существовать это неопреновое орудие пыток? Но в Суансесе даже в августе без гидрокостюма не обойтись – море в Кантабрии холодное.

– Уже уезжаю. – Валентина послала ему воздушный поцелуй, но не успела нажать на газ, как зазвонил мобильный. Она выключила мотор: капитан Маркос Карусо, еще и в такую рань. Значит, плохо дело.

– Карусо? Доброе утро.

– Доброе, Редондо. Ты еще в Суансесе?

– Да, капитан, как раз выезжаю в Сантандер.

– Не надо никуда выезжать! Совсем совесть потеряли, мать их…

– Что случилось?

– У нас проблемы, Редондо. Опять. Неслабое такое происшествие в Суансесе, да еще и в спокойном августе!

– Скажите, как далеко от центра, и я немедленно…

– Как далеко? – перебил капитан. – Да если бы… Прямо в самом, мать его, центре города, в двух шагах от мэрии! Знаешь там у вас такой дворец… как его… дель-Амо?

– Кинта-дель-Амо[2], наверное?

– Вроде он. Особняк двадцатых годов, прямо около центральной площади… Площадь Виарес, да? – По голосу Карусо Валентина поняла, что он включил громкую связь и читает информацию с экрана. – В общем, у нас труп. Прямо в этом гребаном дворце.

– Надо же, а я и не знала, что там кто-то живет.

– А там никто и не жил, пока из Калифорнии не явился наследник владельцев. То ли писатель, то ли журналист, поди разбери. Его домработница рано утром обнаружила в парке тело садовника. Некто Лео Диас Помбо… немолодой уже, на пенсию собирался.

– Убийство?

– Похоже, нет, Редондо, пока все указывает на ненасильственную смерть.

– Тогда зачем…

– Просто загляни туда. Может, все само рассосется, но проверить надо. Там есть пара странностей, и пресса нас со свету сживет, если что-то упустим. Ты не забывай, у нас в районе и так многовато преступлений в последнее время. – Карусо опять выругался и вздохнул. – Уж прости, Редондо, погорячился. Может, там и нет состава преступления, но в этом еще надо убедиться. Во-первых, они утверждают, что труп этого злосчастного садовника никто не трогал, а судмедэксперт говорит, что это не так.

– Судмедэксперт? Кто, Клара Мухика?

– Она самая, твоя подружка. Глаза ему кто-то закрыл, говорит.

– Глаза закрыл? Это мог быть и не преступник…

– Мог. Но хозяин утверждает, что в доме творится какая-то чертовщина, звуки всякие, как будто кто-то еще там живет, ему что-то потустороннее мерещится… Нет, ну не бред ли?

– В смысле – потустороннее? Привидение, что ли?

– Да я откуда знаю, Редондо. Может, к нему просто сквоттеры заселились, а он и не заметил. Он же американец, вот и распсиховался небось. В общем, звонил судья Талавера, приказал разобраться и доложить.

– А судебная комиссия уже там?

– Вроде да, только секретаря ждут и не увозят тело. Я отправил туда двух криминалистов, и ты поезжай, проверь. В Суансесе сезон в разгаре, туристов тьма, я сам через неделю в отпуск ухожу, мне сейчас только проблем не хватало. Договорились?

– Договорились, сеньор капитан.

– Журналистам ни слова, ясно?

– Так точно. Не переживайте, уже выезжаю.

Валентина Редондо дала отбой и ненадолго задумалась. Обвела взглядом бунгало, где они жили с Оливером Гордоном, лужайку, сад, колониальный особняк с легким французским флером. С западной стороны территория виллы заканчивалась пологим склоном, на котором и стояло небольшое бревенчатое бунгало, а от него вниз, прямо к Ракушечному пляжу, уходила тропинка. Ближе к выезду располагались парковка и теннисный корт, а в самом центре роскошного сада – сама вилла “Марина”. Благодаря легкому налету небрежности сад производил обманчивое впечатление заброшенного, но на самом деле ради такого эффекта пришлось усердно потрудиться. Напротив сада, в самом центре лужайки, обустроили бассейн в форме огромной фасолины с прозрачной голубой водой, а за бассейном почти незаметно, полуспрятавшись за склоном, стояла бревенчатая хижина, словно перенесенная сюда из канадского леса. С веранды хижины-бунгало открывался чудесный вид на море. Все это – и вилла “Марина”, и бунгало – принадлежало Оливеру, который предпочел поселиться в хижине, а в вилле “Марина” устроил небольшой отель для студентов, приезжающих в Суансес из Англии по обмену учить испанский.

Пляж и парк заливало мягкое утреннее солнце, луч коснулся лица Валентины, и взгляд ее, будто разбуженный солнцем, засиял. Правый глаз у нее был зеленый, почти прозрачный, и он сверкал особенно ярко. Левый же был черный, матовый, но очень живой.

Вновь поворачивая ключ зажигания, лейтенант Редондо уже предчувствовала, что едет навстречу мрачной загадке, спрятанной в старом дворце Кинта-дель-Амо.



Судья Хорхе Талавера с наслаждением зевнул. Утро выдалось прекрасное – чудный приморский городок Суансес, август в разгаре, а приходится работать. Да еще в такую рань. А ведь как хорошо было бы без спешки посидеть в ресторанчике на пирсе с женой и дочками, лакомиться кальмарами и свежими мидиями, а после… эх, после обеда подремать бы под пляжным зонтиком. Судья понимал, что с его основательным пузом и, главное, с его показателями холестерина надо бы все лето сидеть на салатах и из спортзала не вылезать, но от одной мысли об этом становилось тошно.

– Ну что, подтверждаем инфаркт? – спросил он у судмедэксперта Клары Мухики, она закончила осматривать труп и теперь стягивала перчатки.

– Пожалуй. Признаков насилия точно нет. Мы знаем точный возраст?

– Шестьдесят три.

– Ну что же, по возрасту подходит, но надо проверить его медкарту и дождаться вскрытия. Впрочем, цианоз лица и шеи может означать…

– Цианоз?

– Да, видишь, какого синюшного цвета шея и лицо? Для инфаркта это типичная картина, хотя такое бывает и при других патологиях, – объяснила Клара, поправляя каштановые волосы, тронутые сединой, которую она умело маскировала калифорнийским мелированием[3].

– На чем остановимся?

– Давай не будем играть в угадайку. Вскрытие покажет. Одно могу сказать наверняка – глаза ему закрыли уже после смерти. Это точно. Но на первый взгляд никаких признаков насилия не вижу, все указывает на естественную смерть. Еще у него отек кистей с тыльной стороны, что говорит об острой сердечной недостаточности.

– Так это же хрестоматийный пример инфаркта.

– Возможно… Нет ли у него родственников, которых можно было бы расспросить о состоянии здоровья?

– Рано или поздно найдут кого-нибудь, но Маса мне говорил, что покойный – вдовец, бездетный, жил один в районе порта.

– Вот оно как, – вздохнула Клара.

Обычно судмедэксперт на вызовах не стеснялась отпускать шуточки, но со временем собственные жизненные перипетии научили ее проявлять деликатность в отношении тех, на чью долю выпало одиночество. Кларе стукнуло сорок девять, судья был ненамного старше, но выглядел на свой возраст, главным образом из-за пуза, – не то что стройная, миниатюрная, энергичная Клара.

– Выходит, мы приехали сюда из-за бедняги садовника, у которого отказало сердце, – в очередной раз вздохнул Талавера. – Хоть не придется особое расследование назначать, уже легче. Скажу Карусо, пусть закрывает дело.

– А вы разве не вызвали сюда Валентину?

– Да, но мне сказали, что кто-то прикасался к трупу, а владелец дома якобы видел нечто странное – лишь по этой причине. Давай считать, что с формальностями мы разобрались, отметились тут, так сказать, к нам вопросов никаких. – Судья подмигнул Кларе и, восхищенно оглядев сад и сам дворец Кинта-дель-Амо, огромный, но элегантный, заметил: – Красивое место выбрал наш инфарктник.

– Да уж, великолепное, – согласилась судмедэксперт, тоже любуясь импозантным особняком.

Здание было выстроено в форме буквы П, в глубине которой располагался живописный дворик. Напротив обустроили смотровую площадку, где они в тот момент и находились. В центре дворика росла высоченная тропическая пальма, на фоне дворца в классическом английском стиле дерево это смотрелось несколько чужеродно. С восточной стороны возвышалась многоугольная башня в четыре этажа с остроконечной крышей. Кларе она напомнила Алькасар в Сеговии[4]. Вторая башня, западная, с такой же крышей, была круглой и несколько пониже. Ступенчатый фронтон придавал Кинте-дель-Амо вид романтический и в то же время несколько зловещий.

– Здание, кажется, не в очень хорошем состоянии, – заметила Клара. – Будто замок из старого черно-белого фильма ужасов, правда?

– Что-то есть, да. Того и гляди в башенном окне вдруг появится семейка Аддамс. Очень хорошо дополнили бы атмосферу.

– Да я бы умерла от страху, если бы заметила кого-нибудь в этих окнах.

– Серьезно, Клара? Ты же дни напролет с трупами возишься. Не удивлюсь, если ты Франкенштейна создашь и на работу примешь…

– Ты, дорогуша, сам скоро к нам в Институт судебной медицины загремишь, если пару кило не сбросишь, – покачала головой Клара.

Настоящий профессионал, судья совершенно не заботился о своем здоровье. Клара и Хорхе Талавера дружили уже много лет, иногда семьями ужинали вместе, и Клара давно поняла, что ни ее советы, ни увещевания жены не способны заставить Талаверу следить за весом.

– Смотри, вот и Валентина подъехала, – сменила она тему, обернувшись.

Действительно, к ним уверенной походкой направлялась Валентина Редондо. Стройная, скупая на жесты, она шла по дорожке из хрустящего гравия, обсаженной голубыми гортензиями. Несколько берез и мексиканских платанов отбрасывали на землю тени, но по большей части территория перед особняком была открытой – исполинских размеров овальный газон. На этом-то газоне ранним утром перепуганная домработница и обнаружила тело садовника.

– Добрый день, – коротко поздоровалась Валентина, едва улыбнувшись, и бросила взгляд на бригаду криминалистов, которые суетились вокруг тела.

– Здравствуй, дорогая, как дела?

– Хорошо, Клара, спасибо. – С судмедэкспертом Валентина держалась по-свойски, судью же поприветствовала сдержанным кивком. Судья Талавера и лейтенант Редондо уважали друг друга, но особой близости между ними не установилось.

– А почему ты одна? – удивилась Клара.

– Ривейро с Сабаделем сейчас подъедут, – сказала Валентина. Это были сержант и младший лейтенант из ее следственной группы. – Я же в Суансесе сижу, так что мне тут ехать всего ничего.

Судмедэксперт улыбнулась. Вот уже полгода, как Валентина поселилась в бревенчатом бунгало виллы “Марина”. Кларе нравился ее избранник, они с Оливером познакомились вскоре после того, как тот год назад переехал в Кантабрию.

– Вы тут уже закончили? – спросила Валентина.

– Почти. Дождемся судебного секретаря, и можно увозить тело.

Валентина кивнула и стала осматриваться. Особняк стоял на небольшом холме, и влево от него открывался великолепный вид на Суансес – пожалуй, это была лучшая частная смотровая площадка в городе. Отсюда река Сан-Мартин просматривалась до самого Ракушечного пляжа, где она впадала в море.

Справа возвышался дворец Кинта-дель-Амо. Валентина заметила на здании несколько датчиков охранной сигнализации, но не увидела ни одной камеры видеонаблюдения. Ее взгляд переместился на огромный газон, где два криминалиста фотографировали труп.

– Карусо говорит, что, судя по всему, тут естественная смерть, – сказала она.

– Да, думаю, так и есть. Скорее всего, инфаркт. Но сама понимаешь, я ничего не могу утверждать, пока не получу результатов…

– Да-да, – перебила Валентина, глядя на тело. – Не страшно, подождем пару дней, а потом я завалю тебя вопросами. Когда именно наступила смерть? Часа два назад?

– Нет, – улыбнувшись, вздохнула Клара. Она привыкла, что Валентина, как и другие следователи, терпением не отличается. – Судя по температуре и общему состоянию тела, смерть наступила вчера вечером.

– Вот как? – Валентина удивленно приподняла брови. – Я думала, это случилось утром, когда он пришел на работу.

– Нет, умер он около полуночи.

– Интересно. Поздновато у него рабочий день закончился.

– Это как раз понятно, – вмешался Талавера. – Август, жара, так что работы в саду обычно ведутся либо рано утром, либо поздно вечером.

– Может, и так. – Валентина жестом дала понять, что считает довод судьи разумным. – Но мне тогда интересно, почему тело обнаружили только утром? Ладно, потом опросим владельца дома и обслуживающий персонал. Послушай, Клара, а что за история с закрытыми глазами?

– Ах да. На глазах пятна Лярше.

Брови Валентины снова поползли вверх, и судмедэксперт поняла, что требуется пояснение.

– Пятна Лярше. Если у трупа глаза открыты, то после смерти по мере обезвоживания во внешнем уголке глаза образуется коричневое пятно. Часа через два-три после смерти это пятно превращается в треугольник, пересекающий глазное яблоко ровно по центру.

– Так… И у трупа эти пятна есть?

– Именно. Причем потемнение склеры очень выражено, так что глаза ему кто-то закрыл через несколько часов после смерти.

Валентина задумалась. Оставив судмедэксперта и судью, она подошла поближе к трупу, стараясь не ступать за натянутую криминалистами ленту, и за несколько секунд бегло осмотрела тело. Несмотря на начавшееся трупное окоченение, лицо мертвеца выглядело расслабленным. Небольшой лишний вес, мышечной массы мало, волосы седые, губы тонкие, подбородок массивный. Рядом валялись садовые инструменты, грязные – все в земле, траве и листьях. Валентина попыталась представить себе, как развивались события. “Чем ты был занят, Лео Диас? Убирал инвентарь, собирался домой? И тебя внезапно хватил инфаркт? Шел ты в том направлении, – она перевела взгляд на восточную башню, – иначе упал бы на другую сторону…”

– Лейтенант, Ривейро и Сабадель на месте.

Валентина обернулась. Это капрал Антонио Маса, агент гражданской гвардии из участка в Суансесе, отвлек ее от раздумий. Несмотря на серьезное выражение лица, Маса казался совсем юным – наверное, из-за буйной копны рыжих волос.

– Спасибо, Маса.

– Они сейчас подойдут, уже припарковались.

– Прекрасно. А где хозяин особняка?

– В доме. Я уже записал кое-что с его слов. Зовут Карлос Грин, писатель. Но я хотел дождаться вас, чтобы… – Капрал остановился на полуслове, потому что заметил хозяина дворца на террасе западного крыла, прямо под башенкой. – Смотрите, лейтенант, вот и он.

Валентина подняла голову и увидела моложавого, спортивного телосложения мужчину. На лице двухдневная щетина, светлые волосы выгорели на солнце. Он ходил по террасе взад-вперед, разговаривая по телефону, движения грациозные, но общий облик мужественный. Вдруг, словно почувствовав на себе взгляд Валентины, он остановился и посмотрел прямо на нее. Валентина не отвела взгляд, но лицо у мужчины внезапно выразило растерянность, будто он просил о помощи. Несмотря на молодость и внешнюю хрупкость, лейтенант одним своим видом внушала уважение.

Сзади кто-то присвистнул:

– Ну и домина! А с дороги казался поменьше. Офигеть.

Валентина вздохнула. Даже оборачиваться не надо, и так понятно, что прибыл младший лейтенант Сабадель. Кто еще каждые пять минут изрекает банальности, действуя на нервы?

– Доброе утро, Редондо! – раздался другой мужской голос.

Тут уж Валентина обернулась и тоже поздоровалась. Рядом с толстым коротышкой Сабаделем стоял сержант Ривейро. Хотя по рангу он был ниже всех присутствующих, благодаря высокому росту – за метр восемьдесят – и непоколебимому спокойствию Ривейро производил впечатление человека очень авторитетного. К тому же ему было под пятьдесят, а остальным за тридцать – Ривейро в отделе был старше всех.

Валентина ввела подчиненных в курс дела, рассказала, что уже успела выяснить. Перед тем как опросить хозяина, она решила уточнить еще кое-что.

– Маса, ты ведь местный?

– Да, лейтенант, я родился в Орунье, но мы переехали в Суансес, когда мне было пять лет.

– Про этот дворец что-нибудь знаешь?

– Знаю, что им раньше владела семья калифорнио, их фамилия дель Амо.

– Калифорнио?

– Так у нас называют испанцев, которые уже много поколений живут в Калифорнии.

– Все равно не понимаю. Они что же, из Калифорнии мотаются в Испанию ради крошечного Суансеса?

– Да мне толком мало что известно. Надо у моего деда спросить, он всю жизнь здесь провел. По-моему, кто-то из семьи дель Амо эмигрировал в Америку, женился там на женщине из семьи калифорнио, сколотил состояние и вернулся… Как-то так. Потом годах этак в семидесятых наследники продали дворец другой семье, по фамилии Грин, тоже калифорнио. Те хотели проводить лето в Испании.

– Семья Грин, – повторила Валентина. – Ты с ними знаком?

– Не сказал бы, иногда видел старую сеньору, которая умерла в конце прошлого года. Но та редко выбиралась из особняка, она была в инвалидном кресле и проводила тут лето, практически не покидая территорию дворца. Говорили, что она целыми днями читает. Думаю, там у них, – Маса махнул рукой на дворец, – самая большая библиотека в Суансесе.

– Интересно. – Любопытство Валентины разгоралось все сильнее, ей не терпелось заглянуть во дворец. – А про него ты что-нибудь знаешь? – Она кивнула на Карлоса Грина.

– Почти ничего. Приехал в начале лета, вроде книгу пишет. Ходят слухи, что он дворец продавать собрался, но, может, это все старухи сплетничают.

– Понятно. А где домработница, которая обнаружила труп?

– Патрульные отвезли ее в городскую больницу, потому что у бедняжки случилась настоящая истерика. Скоро вернется, наверное.

– Куда она денется, – встрял Сабадель. – Сейчас ей скормят пару пилюль, и придет в норму.

Валентина закатила глаза, но сдержалась.

– Ее данные записали?

– Да, наши патрульные ее опросили, – кивнул Антонио Маса. – Но она, конечно, вся на нервах была.

– Разумеется. А остальной персонал?

– Насколько я знаю, больше в доме персонала нет.

– Правда? В таком огромном особняке?

– Во всяком случае, мы больше никого не видели. Но мы ведь и сами недавно тут, – виновато сказал Маса.

– Все в порядке. Но ты свяжись с патрульными, которые увезли ее в больницу, пусть доложат, как там домработница, а как только врачи разрешат, везут ее обратно. Впрочем, нет, пусть ее лучше доставят в участок Суансеса. Там и опросим.

Валентина жестом велела Сабаделю и Ривейро следовать за ней. Попрощалась с Масой, помахала судье и Кларе и решительно направилась ко входу в особняк.

Гравийная дорожка упиралась в широкую лестницу, которая каменным ковром сбегала от входа, словно приветствуя их в Кинте-дель-Амо.

Карлос Грин прекратил говорить по телефону. Ему предстояло рассказать этой решительной с виду женщине, что в старом ветшающем особняке хозяйничают призраки…

2

Стремись во всех делах природу не забыть. Любуйся божества смиренной красотой: Не слишком наряжай, но не оставь нагой; […] Пусть гений места даст тебе совет[5]. Александр Поуп
Карлос Грин наблюдал с террасы, как полицейские поднимаются по каменным ступеням Кинты-дель-Амо. С террасы за его спиной в дом вели три высокие белые стеклянные двери, за которыми просматривался величественный зал.

Посетители представились. Лейтенант Редондо – Грин с удивлением увидел, что глаза у нее разного цвета, – младший лейтенант Сабадель, то и дело прищелкивающий языком, и сержант Хакобо Ривейро – вид серьезный, основательный, в руках уже открытый блокнот.

– Мы бы хотели поговорить о вашем садовнике Лео Диасе.

– Да-да, разумеется.

– Вы уже, наверное, знаете, что причиной смерти стал сердечный приступ. Тем не менее нужно кое-что уточнить.

– Понимаю, – сказал Карлос скорее извиняющимся, чем обеспокоенным тоном. – Давайте пройдем в дом, там будет удобнее. – Грин говорил на испанском бегло, хотя и с заметным американским акцентом. – Прошу извинить, я говорил с адвокатом, который ведет дела нашей семьи в Испании. Он скоро подъедет – на случай, если понадобится разобраться с документами.

“Адвокат? – удивилась про себя Валентина. – У него в саду умирает садовник, и он первым делом звонит адвокату?” Они с Ривейро переглянулись, и Валентина поняла, что сержанту пришла в голову та же мысль. Но Карлос Грин не заметил их реакции. Следуя за хозяином, Валентина внимательно разглядывала интерьер, который, казалось, не меняли многие десятки лет. С террасы они попали в просторный зал, где первым, что бросалось в глаза, был огромный камин из светлого камня. В глубине комнаты вверх уходила широкая изгибающаяся лестница из темного дерева. Изгиб лестницы не позволял видеть, что там этажом выше.

Пол деревянный, стены тоже обшиты деревом, что придавало огромному помещению уют. Два истертых, явно старинных ковра гранатового цвета разделяли зал на две половины. Одна половина, та, что дальше от террасы, заканчивалась камином, там стояли два резных журнальных столика, вокруг столиков диваны, обтянутые тканью с розоватыми узорами. Вторая часть зала была ближе к окнам и террасе, и как раз тут стояли многочисленные книжные шкафы, а перед ними несколько кресел, на которые из высоких окон лился свет.

“Это и есть их знаменитая библиотека? Не такая уж и огромная”, – подумала Валентина.

Грин провел их через зал в широкую галерею, вдоль которой тянулась череда больших арочных окон, выходящих во внутренний дворик с пальмой. Тут хозяин внезапно остановился, будто вспомнил что-то.

– Если хотите, можем поговорить в зале. Но я подумал, что еще утро и вы не откажетесь от кофе.

– Кофе – это чудесно, – сказала Валентина, хотя на самом деле ей просто хотелось увидеть как можно больше закоулков Кинты-дель-Амо.

– Тогда прошу за мной. Вам, наверное, все здесь кажется допотопным, но бабушке нравилась атмосфера старины. Единственное, что она в доме переделала, – вот это помещение.

Он махнул рукой на раскрытые двери, ведущие в исполинских размеров кухню, выложенную снизу доверху белой квадратной плиткой. Интерьер словно прибыл из семидесятых. Валентина насчитала целых три эмалированные плиты. Для тех лет кухня наверняка была оборудована по последнему слову техники, и легко представить, какая тут бурлила жизнь.

– Ваша бабушка скончалась?

– Да, в прошлом году. Она оставила кинту мне, хотя прежде я бывал тут всего несколько раз в детстве и однажды в молодости.

Из кухни можно было выйти еще в один коридор, они миновали кладовую столь же внушительных размеров, где возле стен стояли белые шкафы, и наконец оказались в маленькой и совершенно очаровательной разноцветной комнате. Несмотря на окна с обеих сторон, сюда едва проникал свет. То окно, которое, судя по всему, задумывалось как главный его источник, практически полностью было закрыто зеленой римской шторой. Именно это окно и выходило на газон, где обнаружили труп садовника. Валентина отметила и великолепный резной деревянный потолок, и встроенный деревянный шкаф с четырьмя створками, раскрашенными в яркие цвета, что вызывало ассоциации с бытом средневековых королей. Из резного шкафа Карлос Грин достал изящные чашки и пачку кофе.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Он указал на уютного вида диванчик. Вокруг простого деревянного стола стояли одинаковые стулья с цветастыми подушками. Стало понятно, что именно тут протекала жизнь обитателей дома.

– Ужасно жаль Лео, – заговорил Грин, отойдя к другому столику у стены, где стояли американская кофемашина, микроволновка и электрический чайник. – Когда я услышал крики Пилар из сада, мне и в голову не могло прийти…

– Кто такая Пилар? Ваша домработница?

– Да. Я уже проснулся, и тут раздался вопль. Я выглянул в окно и увидел Пилар и неподвижно лежащего на траве человека. Я тут же бросился вниз, хотя должен сказать, что Лео я не сразу узнал. Только-только начало светать. – Карлос Грин замолчал.

Он подошел к окну и поднял тяжелую римскую штору. Жаркий, слепящий свет залил комнату, она буквально засияла разными оттенками. Валентина, Ривейро и даже Сабадель не смогли сдержать восхищенных возгласов.

– Боже, как красиво! – проговорила Валентина. Она встала и подошла к Грину. – Позволите?

– Да, конечно, – улыбнулся хозяин. – Прошу. Здесь живет genius loci.

– Кто, простите, здесь живет? – не понял Ривейро.

– Гений места. Истинный хозяин и дух дворца. По крайней мере, так говорила бабушка, – с теплотой в голосе объяснил Карлос. – По ее словам, этот сад и есть главное сокровище дворца, и дух его охраняет. – И Грин повел рукой, словно отодвигая театральный занавес и приглашая гостей в сад чудес.

Как оказалось, штора закрывала не окно, а арочный проход в удивительной красоты оранжерейный сад. За аркой начиналась застекленная оранжерея, одной стороной выходившая во внутренний дворик, сад был небольшой, около сорока квадратных метров. Этот романтичный уголок будто устремлялся навстречу посетителям, радуясь встрече, предлагая полюбоваться его цветами, насладиться запахами. Здесь цвели сальвия, календула, львиный зев и даже лаванда, наполняя оранжерею чудесным букетом ароматов. Другая стеклянная стена смотрела на газон перед домом, где Клара Мухика с судьей наконец дождались судебного секретаря. Валентина подняла голову и восхитилась витражными вставками в потолке, сквозь которые лились разноцветные лучи, а стеклянная стена, отделяющая оранжерею от внешнего сада, создавала иллюзию единого зеленого пространства.

В одном из углов оранжереи растительность расступалась. Валентина увидела у стены деревянную фигурку эльфа. Подперев подбородок рукой, эльф будто замечтался, устремив взгляд в окно напротив. Из кармана у него выглядывали часы на цепочке. Сидел он на старинном деревянном глобусе с раскрашенными в бежевый цвет океанами.

Валентина подошла ближе, чтобы рассмотреть очаровательную скульптуру.

– Я же говорил, что здесь у нас живет свой дуэнде[6], дух дома, – улыбнулся Грин. – Он уже обитал тут, когда бабушка купила дом. Я не знаю, что это за дерево, но материал очень прочный.

– Очень красиво, – отозвалась Валентина, разглядывая духа дома и земной шар, на котором тот сидел.

– Это мое любимое место в доме, – сказал Грин. – Но за этим садом очень непросто ухаживать. По словам Лео, за несколько месяцев до моего приезда почти все растения заболели и он изрядно повозился с ними, некоторые растения пришлось даже заменить.

Валентина кивнула.

– Я плохо разбираюсь в цветах, но могу представить, какой за таким местом нужен уход.

– Но оно того стоит. У этого сада особое очарование. Я большую часть дня провожу тут, – хозяин указал на обустроенное рабочее место.

На небольшом возвышении стояла белая деревянная беседка, внутри – видавший виды старый письменный стол, заваленный папками, тетрадями… Здесь же лежал новенький ноутбук, смотревшийся в этом саду совершенно чужеродно. Возле стола честеровское кресло с наброшенным лоскутным покрывалом, этажерка с английскими книгами.

– Ух ты, а эта штука работает? – Ривейро подошел к большому, почти метр высотой, музыкальному автомату, стоящему за креслом.

Верхняя часть автомата переливалась всеми цветами радуги и своим видом явно отсылала к Америке пятидесятых. Карлос Грин пожал плечами:

– Работает, когда ему приспичит. Теоретически туда надо бросить монетку, но механизм живет своей жизнью. Порой, пока я работаю тут, он сам по себе включается. Я пытался открыть ящик с пластинками, но дверца не поддалась, напрочь заржавела.

– А вдруг там музыкальные редкости? – спросил Ривейро.

– Это вряд ли, – вздохнул Карлос. – По-моему, там только Нэт Кинг Коул, Билли Холидей, Элвис Пресли и Патти Пейдж. В общем, сплошь музыка пятидесятых.

– Так вы здесь работаете? – спросила Валентина, рассматривая письменный стол.

Ретромузыка ее мало интересовала.

– Да, я писатель.

– Да, мне сказали. Один живете?

– Один, но сюда я приехал на лето.

– Очуметь! – встрял Сабадель. – Один в таком огромном доме! Прямо как Джек Николсон!

При виде каменного лица Валентины младший лейтенант прикусил язык. Карлос Грин, от которого ускользнул смысл слов Сабаделя, недоуменно молчал. Валентина уже было заговорила, но тут до Грина дошло, и он расхохотался, взъерошив свои светлые волосы.

– А, как в “Сиянии” с Джеком Николсоном! Конечно! Как я сразу не сообразил. Вот только я, сеньор Сабадель, не хотел бы сойти с ума… – Внезапно он сделался серьезным. – Однако в этом доме творится что-то странное.

– Странное?

– Да, лейтенант. Еще когда… патруль…

– Патрульные гражданской гвардии, – подсказала Валентина.

– Да, они самые. Когда патрульные спросили меня, не могло ли что-то сильно напугать Лео или не видел ли я сам в доме посторонних… Я им сказал – и вам сейчас повторю, – что никого не видел, но у меня отчетливое ощущение, что кто-то или что-то, кроме меня, живет в этом доме. Не подумайте, что я умом тронулся, но мне постоянно слышатся скрипы, шорохи, не знаю даже, как описать… Вам знакомо чувство, будто за вами кто-то следит?

Валентина не торопилась с ответом и внимательно наблюдала за собеседником. Карлос Грин вовсе не производил впечатление полоумного. Загорелый блондин в хорошей спортивной форме (по крайней мере, с виду), одет в простую белую футболку и шорты, очень даже привлекательный. Но разве угадаешь, что скрывается за ясными глазами сеньора Грина? Валентина прекрасно знала, как умело некоторые маскируются.

– Подобные места могут сыграть злую шутку с нашим воображением, сеньор Грин.

– Вы правы. Но Лео тоже говорил, что видел и слышал всякое. И Пилар. Вы ее расспросите.

– Что именно они слышали и видели?

– Тени, звуки шагов, необъяснимые дуновения холодного воздуха, свет в комнатах, где его никто не включал…

Валентина скептически вздохнула.

– Сеньор Грин, я обратила внимание на сигнализацию у входа. Она включена?

– Да, круглый год. Сюда приезжают только на лето, поэтому сигнализация обеспечивает хоть какую-то безопасность.

– Понятно. А есть у вас во дворце, скажем так, предметы роскоши?

– Роскоши? – Грин пожал плечами: – Здесь достаточно старых вещей, но вряд ли их можно назвать ценным антиквариатом.

Они направились к выходу из оранжереи. Валентина продолжала расспрашивать хозяина скорее из любопытства, а не потому что это могло пролить свет на смерть садовника.

– А ваша сигнализация… Она хоть раз срабатывала за время вашего пребывания здесь?

– Ни разу. А я в Суансесе уже третий месяц, с июня.

– Ни разу, – в задумчивости повторила Валентина. Переглянувшись с Ривейро, который все записывал в блокнот, она жестом указала на стол в кофейной комнате: – Сеньор Грин, давайте присядем и выпьем кофе. Начнем сначала и обсудим причину, по которой мы здесь, – смерть Лео Диаса Помбо. А уж потом, если захотите, поговорим о привидениях.



Когда мы влюблены и это чувство взаимно, наши возлюбленные меняют нас. Оливеру, как человеку, жизнь которого была разрушена землетрясением, и ее потом не раз приходилось отстраивать заново, это было прекрасно известно. Он не мог не улыбнуться, поняв, что сейчас почти неосознанно собрал разбросанные по крыльцу кроссовки и сложил их в ящик для обуви у входа. Еще недавно он бы так и оставил их валяться, пока не понадобятся. Но с тех пор, как они с Валентиной стали жить вместе, Оливер изменился. Сказывалось соседство с человеком с обсессивно-компульсивным расстройством. Конечно, свою роль сыграло и появление щенка, потому что бигль Дюна грызла все, что плохо лежало. Изменился Оливер не ради того, чтобы Валентина была им довольна, а чтобы она чувствовала себя спокойно. Его самого немалую часть жизни сопровождала тревога. А Валентина лишь рядом с ним наконец научилась расслабляться, не быть в напряжении каждую секунду. Будто стягивавшие ее узлы развязывались сами собой и их уносило волной. Вместе с узлами она освобождалась и от навязчивых идей, от вечно довлевшего над ней чувства долга. Наконец-то они оба зажили спокойной жизнью без особых потрясений. Травмы прошлого, страхи и тени былого постепенно рассеивались. Порой Валентина даже говорила, что так не бывает, рано или поздно непременно случится что-то плохое. Но Оливер только посмеивался над ней, но потом, оставшись один, тоже мрачнел, думая о том, что их чудесная совместная жизнь слишком уж хороша, чтобы вот-вот что-то не разрушило ее.

Вернувшись с урока сёрфинга на Пляже безумцев, Оливер отправился под горячий душ. Времени было в обрез, ему скоро выезжать в университет. У Оливера образовалась вполне стабильная работа на филологическом факультете Университета Кантабрии в Сантандере, где он дважды в неделю по утрам вел занятия по английскому языку и работал в отделе международных отношений.

– Сеньор Гордон?

– Матильда?

– Да, сеньор, это я. Можно вас на минутку?

– Иду! – крикнул Оливер с легким удивлением.

Вот уже несколько месяцев Матильда работала на вилле “Марина”, но еще ни разу не заходила в их с Валентиной бунгало. Она убирала комнаты, готовила завтраки для постояльцев его маленького отеля. Это была кантабрийка средних лет, не из болтливых, с тонкими губами и живыми глазами. Темно-каштановые волосы она стригла на мужской манер.

Оливер открыл дверь.

– Сеньор Гордон, простите за беспокойство, может, это и глупости, но…

– Ну что вы, Матильда, проходите! Что у вас стряслось?

– Да у меня-то ничего. Я хотела пару слов про Бегонью сказать.

– Матильда, но мы уже все выяснили, – вздохнул Оливер. – Как вы в разгар сезона останетесь без помощницы? Вы же не можете все на себе тащить. И не говорите мне, что… Ну ладно, что Бегонья на этот раз разбила?

– Да если бы… Руки у этой девчонки, прямо скажем, не из того места растут, но какая-никакая помощь от нее есть. Я про другое хочу поговорить.

– Выкладывайте, Матильда, только побыстрее, а то мне еще надо успеть душ принять. Присядете?

– Нет, я быстро. Смотрите, уж я не знаю, глупости или нет, но штука странная, и я решила, что лучше вам расскажу.

– Если один из постояльцев попросил на завтрак кровь и у него торчат клыки, то, чтоб вы знали, чеснок у нас в кладовке.

Матильда серьезно смотрела на Оливера. Ее вообще было не так-то просто рассмешить, сколько англичанин ни старался.

– Бегонья говорит, что то и дело видит, как по территории кто-то бродит.

– Кто-то? Кто?

– Не знаю. Какая-то женщина.

– Погодите, что значит – какая-то женщина бродит по территории? Так, может, это гостья отеля? У нас и главные ворота всегда открыты…

– Нет-нет, она видела ее с начала лета уже четыре раза.

– Странно, что мы с вами ее не видели.

– Да вы же знаете Бегонью. Вечно витает в облаках, больше в окно смотрит, чем убирается.

– И что… эта женщина как-то странно себя ведет?

– Не то чтобы… Она просто кружит по территории и будто подбирается к вашему дому.

– К моему дому? – изумился Оливер.

– Сеньор Гордон, Бегонья мне только сегодня утром рассказала. Она думала, вдруг это ваша знакомая. Но я решила – надо вам рассказать. Раз упорствуете, ни сигнализацию не ставите, ни камеры видеонаблюдения… – В голосе Матильды прозвучало осуждение.

Оливер рассмеялся:

– Нам только этого не хватало! Что тут, Букингемский дворец, что ли? Да и страховка у нас есть.

Он постарался не показать обеспокоенности. С одной стороны, может, это и чепуха, но за последние годы жизнь научила его серьезнее относиться к любым странностям.

– А как выглядит наша шпионка? Бегонья ее вам описала?

– Молодая, полненькая, смуглая, волосы средней длины. Появляется рано утром или поздно вечером.

– Рано утром или поздно вечером, – задумчиво повторил Оливер. – И не просто у ограды стоит, а именно заходит внутрь? И подходит к моему дому?

– Да, сеньор Гордон.

– Тогда она явно не в курсе, что у нас тут живет Лара Крофт.

Так Оливер называл Валентину. Матильда, разумеется, даже не улыбнулась.

– Скорее всего, ничего страшного, просто любопытная дамочка. Но странно это, сеньор Гордон. В наше время всякое бывает…

– Вы правы, Матильда. Не беспокойтесь, буду смотреть в оба. Спасибо большое, что рассказали. А Бегонье передайте, что когда в следующий раз увидит эту женщину, пусть сразу сообщит мне, хорошо?

– Разумеется. Я и сама буду держать ухо востро!

Оливер попрощался с Матильдой, снова поблагодарив ее за бдительность и трижды повторив, что волноваться по поводу загадочной шпионки пока не надо. Но кто же это? Что ей надо? Что она забыла в его доме? Оливер закрыл за Матильдой дверь и поспешил в душ. Если бы ему рассказали подобную историю года три назад, он бы моментально выбросил это из головы. Но с тех пор на его долю выпало столько бед, что теперь он серьезно относился к любой возможной угрозе. По пути в ванную он взял телефон и позвонил Валентине.

Профессор Мачин. Лекция первая

После вступительного слова и официальных представлений профессор Альваро Мачин поднялся на кафедру. Лекцию организовали во дворце Ла-Магдалена, где под аудиторию переоборудовали помещение бывших королевских конюшен. Все ряды были заняты. Профессор улыбнулся, прищурился, отчего на его представительном, несмотря на почтенный возраст, лице отчетливее проступили морщины.

– Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за то, что записались на этот курс ментального здоровья, а также пригласивший меня Университет Кантабрии. – Профессор обернулся на сидевших за кафедрой ректора, университетских профессоров и пару заезжих научных светил.

Они уважительно закивали.

– Как вам известно, предметом моих научных интересов является человеческий мозг, в том числе исследования нейрокогнитивных особенностей людей, которые утверждают, что сталкивались с паранормальными явлениями. Для начала я спрошу… – профессор, говоривший с легким канарским акцентом, выдержал паузу и обвел взглядом присутствующих, – верите ли вы в привидения?

В аудитории повисла тишина. Вопрос был не то чтобы сложным, но слушатели явно не ожидали, что им уже в самом начале лекции придется делиться мнением. Затем по рядам пробежал гул.

– Я смотрю, единогласия не наблюдается, – улыбнулся профессор. – Не желает ли кто-нибудь высказаться?

Слушатели недоуменно переглядывались. Профессор Мачин был известен определенной экстравагантностью, хотя авторитет его никто не ставил под сомнение, да и послужной список не вызывал ничего, кроме уважения. Вот уже более двадцати лет он занимал пост профессора когнитивной, социальной и организационной психологии в Университете Ла-Лагуна на Тенерифе и сотрудничал с научным центром нейрокогнитивных исследований. Хотя Мачин скептически высказывался о паранормальных явлениях, он сотрудничал с Эдинбургским университетом – со знаменитой и единственной в своем роде кафедрой парапсихологии имени Кестлера. Мачин активно разъезжал по миру с лекциями.

Руку решился поднять молодой темноглазый блондин, одетый с ног до головы в черное.

– Прошу, – сказал профессор. – Представьтесь, пожалуйста.

– Кристиан Валье.

– Итак, сеньор Валье, по вашему мнению, стоит ли вообще всерьез рассуждать о привидениях?

– Я считаю, что если мы допускаем существование души или… – тут молодой человек замешкался, подыскивая слово, – некоей сущности, обитающей в человеческом теле, то почему бы не допустить, что эта сущность может существовать автономно, вне тела?

– Иными словами, в привидения вы верите. По крайней мере, допускаете, что они могут существовать.

– Я верю, что есть нечто, что мы не можем ни точно определить, ни описать с научной точки зрения.

– Разумеется, сеньор Валье, не можем, именно поэтому парапсихология суть псевдонаука. На сегодняшний день нет ни одного рационального доказательства существования паранормальных явлений.

– Как и их несуществования.