Каринн Джейд

Дом астролога

© Я. К. Забелина, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука^®

* * *

Иэну, Люку и Кайлер. Ни один дом, даже «Дом астролога», не будет настоящим домом без вас. Спасибо за каждый день и за каждую авантюру.
Все, что не осознается, возвращается к нам в виде судьбы.
Карл Густав Юнг

Воскресенье. Последний день

В доме царит беспорядок.

На кухне над миской с гниющими фруктами на столе жужжит муха. Кофеварка эспрессо залита кофейной гущей. Дверца холодильника приоткрыта, о чем он сигнализирует неприятным писком.

Посреди прихожей валяется кроссовка «Голден гус» седьмого размера, ее шнурки растянуты и в узлах. Она выделяется из стройного ряда лоферов для вождения и туфель на танкетке, аккуратно расставленных возле двери.

На одной из полок любовно собранной библиотеки зияет дыра – выдернули целую стопку книг. Дорожка из романов, словно слезы, тянется из библиотеки в гостиную. На диване, будто конфетти, валяются вырванные из корешка страницы. Окна дребезжат от ветра.

За стенами викторианского дома бушует шторм. Молния, быстрая и пронзительная, как прозрение, прошивает небо до самой земли. Раздается раскат грома, яростный, как битва, которая кипит снаружи.

Их осталось шестеро. Они пробираются по заднему двору, словно в плохо поставленном балете, на цыпочках преодолевая свои запутанные желания, ненадежные привязанности и переменчивые эмоции. Хаос бури ничто по сравнению с охватившей их яростью. Эти люди куда опаснее погоды.

Все признаки указывают на то, что жизнь изменится в следующее мгновение, но астролог вряд ли с этим согласилась бы. Она сказала бы, что все, что произошло в 16:44 в воскресенье, 25 августа, развивалось, набирало силу и обретало форму на протяжении долгого времени. С момента их приезда прошло два дня. С того рокового звонка – шесть месяцев. И завершились десять лет боли.

Жизнь не изменилась в тот миг. Просто наступил момент. Момент, который подтолкнул одного из них к убийству.

Двумя днями ранее. Пятница. День приезда



Рини

Еще в детском саду, до того как я узнала о натальных картах и предопределенности смерти, когда у меня были мама, папа и старшая сестра, я усвоила важный жизненный урок: бери, что досталось, и будь довольна.

Тот, кто готов заплатить по моим расценкам за астрологический ретрит в «Звездной гавани», вероятно, никогда не слышал эту простую истину. В частности, группа выходного дня, которую я жду, скорее всего, получила противоположный урок.

В своем кабинете в главном доме я раскладываю на столе папки с документами на каждого из гостей и зажигаю ванильно-имбирную свечу, чтобы сведения об этих восьми мужчинах и женщинах стали частью моего собственного знания.

Адам и его сестра Марго учились в школе Хораса Манна, затем в Йеле, потом в Колумбийском университете: она – на юридическом, он – на журналистском. Я представляю, как их преподаватели бойко читают лекции о том, что не обязательно принимать то, что дает тебе мир. Что они могут – нет, должны – продолжать разрабатывать стратегии и вести переговоры, пока не получат именно то, что хотят. Carpe diem[1].

Они даже не представляют, какая это привилегия – жить так.

Жизненные пути жены Адама, Эйми, и мужа Марго, Теда, схожи. Эйми родилась и выросла на Манхэттене. А Тед, выходец из рабочего класса, напрочь позабыл о своих корнях двадцать один год назад, когда поступил в Йельский университет, а благодаря удачному браку достиг высот, на которые не смог бы взобраться в одиночку.

Тед работает в банке «Голдман Сакс» вместе с другим гостем, Риком. Жена Рика, Иден, велнес-инфлюенсер, специалист по оздоровлению богатых и знаменитых, к ней прислушиваются все актрисы, когда-либо получавшие «Оскар». Можно подумать, будто регулярное употребление свежевыжатого сока гарантирует получение золотой статуэтки.

Следующая гостья – женщина по имени Фарах, довольно известный акушер-гинеколог, о чем я и понятия не имела. Она не так популярна, как Иден, но исследования показали, что она принимала роды у тех, чье семейное состояние больше, чем у девяносто девяти процентов работающих взрослых в стране. После утробы матери, где зреет следующее поколение обладателей привилегий, Фарах – первая, кому позволено их коснуться. Ее муж Джо – местный политик, нацеленный на Белый дом. Судя по новостям, он настолько харизматичен, насколько и безжалостен.

Возможно, это самая влиятельная группа, которую я когда-либо принимала, и все же это не меняет моих планов на выходные.

Телефон писком информирует о новом сообщении, и я слишком быстро хватаюсь за него, роняя на пол ручку. Она откатывается на шесть дюймов к востоку. Если бы моя старшая сестра Энди была здесь, то спросила бы, почему я до сих пор не позвала Эрика и не попросила его осмотреть пол. Наклон может указывать на прогнившую балку, – я это знаю. Энди бы отметила, что знать о проблеме – не значит решить ее. Правда, статус Эрика, не только моего подрядчика, но и моего бывшего парня, все осложняет.

Немного нервничая, я поднимаю ручку и просматриваю сообщение от Марго, организатора группы:

Подтвердите, что подушки из полиэстера (или лучше из латекса), у моего брата аллергия на перья.


Если бы Марго и ее команда усвоили правильные уроки в тех престижных школах, то подумали бы о своем долге сделать мир лучше, чем он есть на самом деле. Вместо этого они узнали, что лучше спят на гипоаллергенных подушках. Я оставляю ее сообщение непрочитанным. Мы разберемся с этим, когда она приедет.

Кем бы ни были мои гости, я всегда сохраняю приятную улыбку и ровный тон. Это негласный кодекс поведения хозяйки. Гости чего-то требуют, я киваю, и мы называем это «отдыхом», а не «исполнением договора о предоставлении услуг». Большинство гостей обычно самостоятельно решают свои мелкие проблемы, но, похоже, к Марго мне придется применить правило: лимит – три запроса в день.

Думаю, я за всю жизнь вряд ли трижды обращалась к кому-либо с просьбой, не говоря уже о трех за один день. Я начала подрабатывать в шестнадцать лет, используя удостоверение личности Энди, и вскоре бросила школу, чтобы помогать оплачивать счета. Два года спустя, утром в день моего восемнадцатилетия, мама вручила мне купчую на три акра прибрежной собственности в Норт-Форке на Лонг-Айленде. Собственность была передана в доверительное управление для Энди и меня нашим отсутствующим отцом, что стало его самым грандиозным жестом раскаяния.

В тот день я сказалась больной в закусочной, где работала, и мы с Энди поехали осматривать участок. Не нужно было быть строительным инспектором, чтобы понять: дом площадью 7500 квадратных футов непригоден для жилья. Окна разбиты, крыша покосилась, а бóльшая часть черепицы и сайдинга отсутствовала.

Бери, что досталось, и будь довольна.

Я больше никогда не слышала об отце. По закону я, его младшая дочь, была совершеннолетней. Его обязательства по поддержке, какими бы незначительными они ни были, закончились. С днем рождения меня!

Я не стала продавать дом как земельный участок, хотя именно это предлагал нанятый моим отцом юрист, занимавшийся переоформлением имущества. Я даже не рассматривала это предложение, потому что в этой развалюхе увидела билет в лучшую жизнь для нас с Энди. Я сняла все деньги, которые заработала и не отдала матери, и потратила их на переезд в Гринпорт и ремонт, необходимый для того, чтобы превратить разрушающуюся красоту в арендуемый загородный дом.

Быстро выяснив, что моих сбережений недостаточно, я проявила в новом городе старую черту характера – подсуетилась. И устроилась официанткой в ресторан морепродуктов «У Клаудио». Я работала, а Энди смотрела на YouTube обучающие ролики по сантехнике и гипсокартону. Мы выживали на двадцати различных видах пасты, а в свободное время листали Pinterest в поисках идей для отделки и декора.

Благодаря упорству и поддержке, со многими ошибками и одним подрядчиком, ставшим моим бойфрендом, мы восстановили дом в его оригинальном викторианском стиле. За три года мы добавили современные и практичные элементы, такие как система кондиционирования и окна от пола до потолка, из которых открывается вид на море. Однако всего этого оказалось недостаточно.

Я вынашивала такие радужные планы, так усердно трудилась и вкладывала душу в ремонт, что была разочарована, когда мои буколические снимки принесли лишь заказы на выходные. В то первое лето, когда мы начали работать, нам так и не удалось свести концы с концами, и к четвертому июля мне пришлось возвращаться в ресторан «У Клаудио» и выпрашивать свои смены обратно. Но стало еще хуже.

Той зимой в доме прорвало трубу, хлынул поток, грозивший затопить подвал. Требовался большой ремонт, с которым мы не могли справиться, а с деньгами было туго. Я позвонила добрейшему сантехнику и предложила ему составить астрологический прогноз – эту дисциплину я изучала с четырнадцати лет – в обмен на работу. Он отмахнулся и повесил трубку, но через час перезвонил и сказал, что, если я смогу наскрести денег на запчасти, он готов взяться при одном условии: я должна произвести впечатление на его жену. После девяностоминутного сеанса она объявила меня ведьмой (очевидно, хорошей) и тут же отправила ко мне всех своих подруг.

Остаток зимы я работала официанткой на полставки, была астрологом для местных жителей и сдавала комнаты туристам. В шутку я объединила свои роли в одну. В стоимость проживания на три ночи и более я включила астрологический обед, а тем, кто останавливался на более короткое время, предлагала приобрести астрологический прогноз по 250 долларов с человека. Тем, вторым нашим летом дом не пустовал ни дня. Несколько лет спустя одна знаменитость посетила астрологический ретрит в «Звездной гавани», и мое предприятие получило официальное признание.

Я построила успешную карьеру, располагая всего лишь обветшалым домом, интересом к астрологии и опытом работы в сфере обслуживания. Я научилась преодолевать трудности, с которыми не справился бы ни один из моих гостей. Я игнорировала послания Вселенной о том, что мне следует свернуться калачиком и отказаться от своей мечты. Я закалила свой дух. Но эти выходные станут испытанием пределов моей веры в космическое взаимодействие судьбы и свободной воли. Что произойдет и что я могу с этим поделать?

Звонкий стук входных ворот оповещает меня о прибытии первых гостей.

Я не собираюсь сдаваться.



Марго

Именно так выглядит мой рай: мягкое кресло «Адирондак» возле гигантского викторианского дома в Норт-Форке на Лонг-Айленде, где днем из каждой комнаты открывается потрясающий вид на океан, а вечером, после того как мы полюбуемся закатом, нас согреет тепло дровяного камина, умело разожженного владелицей дома, чтобы уберечь нас от заноз. Гарантированные уютные вечера, как и обещала хозяйка рая Рини.

– Разве это не потрясающе? – Я сую свой смартфон мужу.

– Марго, мы будем там через пять минут, – говорит Тед.

– Ненавижу ждать, – раздражаюсь я, закрываю Instagram[2] и бросаю телефон в сумочку, но на заблокированном экране успевает высветиться дата. – Не могу поверить, что в эти выходные исполняется двадцать семь лет с тех пор, как умерли мои родители.

Тед отрывает взгляд от дороги, чтобы посмотреть, как там я.

– Это долгий срок, но в то же время и нет?

Я киваю. Прошло двадцать семь лет, а я все еще вижу, как мой отец смеется над моими не по годам мудрыми монологами о жизни. Прошло двадцать семь лет, а я все еще задаюсь вопросом, может ли моя мама гордиться мной.

– Странно, этот год кажется мне трудным. Двадцать семь лет – это так непримечательно.

– Горе не подчиняется временнóй шкале.

Мой многострадальный муж улыбается, не отрывая взгляда от дороги. Его высокая коренастая фигура и эмоциональная стабильность – якоря в нашем неспокойном море. В последнее время нас здорово потрепало. В эти выходные ситуация изменится.

Об астрологическом ретрите в «Звездной гавани» я узнала благодаря случайной рекламе в социальных сетях. И после очередного месяца неудачных тестов на беременность я импульсивно забронировала его на последние выходные лета, которые стали доступны из-за неожиданной отмены. Каким-то образом у нас у всех эти дни оказались свободными. Это было похоже на судьбу.

Судьба. В свои двадцать с небольшим я бы заявила, что судьба – это отговорка для лентяев, которые не хотят трудиться, чтобы получить желаемое. Однако, по мере того как я становлюсь старше и совпадения перестают казаться случайными, меня то и дело посещает мысль, не упускаю ли я из виду что-то неосязаемое, но необходимое для достижения цели. Возможно, ответ кроется в звездах, как обещает Рини.

Я все еще не уверена, что верю в астрологию, но я близка к отчаянию. У меня накопились вопросы, на которые мне нужны ответы. Отзывы о «Звездной гавани», полные восхищения астрологической точностью Рини, для меня так же важны, как сияние закатного солнца над водой. Те, кто приезжал туда, хвастались, что возвращаются из года в год, чтобы в равной степени расслабиться и понять смысл жизни. Тед считал, что включенные в программу астрологические чтения – не более чем салонный трюк, но я отнеслась к этому серьезно.

В эти выходные я обеспечу свое будущее: услышу, что рожу ребенка и верну брата.

Навигатор в машине предупреждает нас, что пункт назначения находится в тысяче футов впереди. Тед сворачивает налево на подъездную дорожку с указателем «Звездная гавань. Астрологический ретрит». Он сжимает мою ладонь, пока мы ждем, глядя, как медленно открываются буковые ворота.

– Это чтобы в сад не проникли олени, – сообщаю я, повторяя слова хозяйки.

– Хорошо, поскольку больше они ни на что не годятся, – говорит он, целуя тыльную сторону моей ладони.

Ворота высокие, но непрочные, механика у них не сложнее рычага с задвижкой. Кажется, они разлетятся вдребезги, если Тед нажмет на газ и пронесется прямо сквозь них. А мы ездим на очень скромной «ауди».

За воротами видна длинная красивая подъездная дорожка, посыпанная гравием, – речка из мелкой белой гальки с коричневыми крапинками, похожая на мои любимые жареные маршмеллоу. Края выложены кирпичами из светло-серого камня.

Тед едва успевает снять ногу с тормоза, как ворота полностью раздвигаются, и мы видим пышную растительность. Вскоре вдали, словно вырастая из сверкающего океана, появляется белый дом в викторианском стиле. Строение с черными ставнями, черной крышей и круглыми башенками. Рассматривая его в телефоне по дороге на восток, я была слегка разочарована тем, что «Звездная гавань» не окрашена в цвета пасхального яйца – бирюзовый и фиолетовый с солнечно-желтым оттенком, – как некоторые другие дома, которые мы проезжали. Но, по правде говоря, я предпочитаю сочетание черного с белым.

После трех с половиной часов в дороге мои ноги прилипли к кожаному сиденью, но я распахиваю дверцу и выбираюсь из машины. Поднимаю руки над головой и вытягиваюсь во весь рост. Позади нас стоит крошечный коттедж, в котором, вероятно, живет хозяйка.

– Обернись и полюбуйся видом, – говорит Тед.

Ухоженная лужайка простирается на сотни ярдов до сверкающей голубой воды. Вечнозеленые деревья на востоке и западе заслоняют соседей. До далекой береговой линии Коннектикута двадцать три морские мили. Тед обнимает меня за талию, и я прижимаюсь к нему. Кажется, мы единственные люди на земле.

– Здравствуйте, – окликает нас молодая женщина.

Она стоит у парадного входа в дом. Двойные двери сделаны из темного дерева с рельефными стеклянными панелями, на которых выгравирован мотив виноградной лозы. Над ними красуется навес, увитый зеленью. Он еще более потрясающий, чем на фотографиях.

– Рини?

– Да. Ри-ни, сокращенно от Серены, – говорит она.

По телефону я представляла себе чопорную, надменную женщину, которая считает себя «утонченной». И если бы мне пришлось угадывать, я сказала бы, что ей больше моих тридцати семи. Что она намного старше. Опустевшее гнездо. Но реальная Рини выглядит так, будто едва ли может легально покупать алкоголь.

– Добро пожаловать в «Звездную гавань», мистер и миссис Флинн, – говорит она.

Я оформляла заказ, поэтому она думает, что моя фамилия – это и фамилия Теда тоже.

– Пожалуйста, зовите нас Тед и Марго, – прошу я, стараясь держаться непринужденно.

Рини открывает входную дверь и ждет, пока мы не войдем. Мой взгляд поднимается к люстре в виде канделябра, свисающей с двадцатифутового потолка. Под ней находится витая лестница, похожая на нить ДНК. Пол выложен широкой елочкой из светлого дерева. Очень элегантно.

– Здесь чудесно! – восклицаю я.

– Я проведу для вас небольшую экскурсию, а потом вы сможете устраиваться, – говорит Рини.

Мы проходим мимо широкой лестницы слева, а справа – уникальная круглая библиотека, которую я видела в посте на BookTok. Заставленная книгами всех цветов радуги от пола до потолка, она похожа на кондитерскую лавку.

– Тут наверняка понравится Адаму, – говорю я Теду, кивая на стоящие на полке книги моего брата-писателя.

Рини показывает нам классическую белую кухню с забитым продуктами холодильником, а затем величественный кабинет, где пахнет кожей и старыми учебниками.

– Здесь будут проходить приватные астрологические чтения, – объясняет Рини.

Тед заявляет, что его любимое место – игровой зал, потому что там есть бильярд и шаффлборд, а также настоящие игровые автоматы «Мисс Пакман» и «Фроггер».

Я пока не могу выбрать. Каждая комната на втором этаже оформлена в драгоценных тонах: изумрудно-зеленом, рубиново-красном, сапфирово-синем и цитриново-желтом, как в настоящем доме из игры «Клуэдо». Я замечаю, что некоторые окна маленькие и с толстыми стеклами, в то время как другие куда больше, они явно недешевые и без рам. Я спрашиваю Рини о разительном отличии.

– Эти комнаты относятся к самой старой части дома, построенной в тысяча восемьсот девяносто четвертом году, – говорит она. – В этом районе Лонг-Айленда летом бывают бури, а в сезон ураганов – сильные ветры. Сейчас есть более эффективные методы защиты, но тогда у них не было другого выбора, кроме как делать окна поменьше.

Рини ведет нас мимо столовой в еще одну гостиную.

– Ух ты! – восклицаем мы с Тедом в унисон.

Главное украшение «Звездной гавани» – окна от пола до потолка. Создается впечатление, что во время прилива океан может ворваться внутрь.

– Ирония судьбы, не правда ли? Современные штрихи выгодно подчеркивают многовековую красоту природы.

– Это Атлантический океан? – спрашивает Тед.

– Пролив Лонг-Айленд, эстуарий Атлантики, – отвечает Рини. – Может, поднимемся в апартаменты?

Задняя часть дома также может похвастаться двадцатифутовыми потолками, есть там и вторая лестница, встроенная в стену в колониальном стиле, замаскированная.

– Это была лестница для прислуги? – уточняю я.

– Вы же знаете старые дома! – улыбается Рини. – Мы сохранили ее, желая проявить деликатность. Есть ли что-нибудь более неприглядное, чем тележка для уборки, загораживающая вашу комнату? Здесь вы этого не увидите.

Мы следуем за Рини к парадной лестнице в передней части дома. Я провожу рукой по гладкому мореному дереву. Наверху мы оказываемся на роскошном кремовом ковре.

– Я устрою вас в номере «Близнецы», – говорит Рини. – Уверяю вас, он лучший в доме.

Мы с Тедом киваем. Он поверит ей на слово и просто рухнет на кровать. А я удовлетворю свое любопытство, заглянув в каждую комнату до появления остальных гостей.

– На случай, если вы захотите осмотреть дом, напоминаю, что комнаты в крыле с восточной стороны лестницы закрыты для вашей группы.

– Почему? – невинно спрашиваю я.

– Потому что в этом крыле есть все, что вам нужно, – отвечает Рини с улыбкой и открывает дверь с надписью «Близнецы» и символом под ней.

Стены выкрашены в цвет морской пены, на шторах вьется яркий желто-зеленый узор. Изголовье кровати, на которой лежит пуховое одеяло цвета слоновой кости, обрамлено золотыми планками. Сделано со вкусом, в сдержанном версальском стиле, но окажись все это у вас дома, вы утомились бы от пестроты и цветов через несколько месяцев.

– Я оставлю вас здесь, мистер и миссис Флинн.

Я прочищаю горло и сообщаю:

– Вообще-то, Марго Флинн и Тед Уильямс.

Я замечаю, что Рини бросает взгляд на мой безымянный палец.

– Будет иначе, когда у вас появятся дети, – заявляет она.

– Я так не думаю, – ласково, но твердо произносит Тед.

– Все в порядке, – перебиваю я.

В обычной ситуации я ввязалась бы в длительную дискуссию, опровергая устаревшие представления о фамилиях, подкрепляющих отношение к женщинам как к собственности. Или попыталась бы выяснить, насколько обиден этот комментарий для человека, столкнувшегося с бесплодием. Но в данную поездку не приглашены ни Марго-адвокат, ни Марго-тщетно-пытающаяся-забеременеть.

К тому же Рини не незнакомка с улицы, предлагающая непрошеные советы. Ее комментарий мог быть намеком. В конце концов, она астролог, составившая мой гороскоп. Вероятно, что-то в нем вынудило ее осмелеть и сказать о моих будущих детях. Это, должно быть, хороший знак.

После того как Рини выходит из комнаты, я распахиваю дверь на французский балкон, с которого открывается вид на пролив Лонг-Айленд. Стая гусей с криками взмывает в безоблачное голубое небо.

– Я схожу за багажом, – предлагает Тед. – А тебе стоит спуститься туда и отдохнуть. Я вижу кресло «Адирондак» с твоим именем на нем.

Я кладу сумочку на стол в нашей комнате, беру библиотечную книгу, выхожу и поворачиваю налево по коридору. Иду мимо других номеров: «Овен», «Козерог» и «Рак». Все двери закрыты, но я заглядываю внутрь. Интерьер «Овна» интригует огненно-красными оттенками, для «Козерога» характерны цвета земли. Номер темный и задумчивый. А «Рак» выкрашен в успокаивающий синий цвет, но на дальней стене висит безвкусный пластиковый моллюск. Рини права: нам достался лучший номер.

Я сбегаю вниз по черной лестнице, и меня встречает вид из безупречных окон от пола до потолка. Я прохожу через раздвижные стеклянные двери и опускаюсь в кресло, обращенное к воде, неподвижной, как стекло. Я уже собираюсь открыть книгу, когда замечаю, что Тед двумя пальцами открывает заднюю дверь. В одной руке он держит пиво для себя, а в другой – стакан чая со льдом для меня. Я встаю и встречаю его на полпути через лужайку.

– Спасибо, милый. – Чуть наклонившись, я обнимаю Теда и кладу голову ему на грудь.

Он обхватывает меня за плечи, прижимая к моей спине банку с прохладным пивом, касается моего подбородка, и я поднимаю на Теда глаза. Он целует меня, и я вздрагиваю, хотя нас ласкает теплое солнце. Я жестом приглашаю его занять кресло рядом с моим.

Уик-энд – идеальное время для того, чтобы поговорить на сложную тему, и наша хозяйка предоставила мне прекрасную возможность. Тед наклоняется и целует меня в макушку. Я прижимаюсь ухом к его плечу.

– Знаешь, мне бы хотелось, чтобы у наших детей была моя фамилия, – говорю я ему в рубашку, не поднимая глаз.

– В самом деле? Мы вместе уже больше десяти лет, но я в первый раз слышу об этом. Мне нравится, что ты до сих пор удивляешь меня.

Рини этого не понять – она может даже презирать меня, считая помешанной на сомнительном прогрессе манхэттенской выскочкой, – но мы с братом – последние Флинны в нашем роду. У Адама три дочери, и я посею в них семя ответственности, чтобы они сохранили свою фамилию, как это сделала я. Но мне хотелось бы приложить еще больше усилий.

Семья для меня – это все. Мы с Адамом трагически потеряли родителей, когда учились в начальной школе. Нас вырастила бабушка, и ей повезло увидеть, как мы заканчиваем старшую школу, но она скончалась, когда мне было двадцать. Мой брат долго был для меня всем миром. Потом появился Тед и спас меня от самой себя. Теперь у меня растут три замечательные племянницы. Последним, самым совершенным произведением станут мои собственные дети.

– Мы должны решить прямо сейчас? – спрашивает Тед.

– Немедленно! Так да или нет? – Я напускаю на себя подчеркнуто серьезный вид, чтобы показать, что шучу, и мы смеемся вместе.

Это момент, за который я хочу ухватиться. Я была так сосредоточена на своих клиентах, беременности и странном поведении брата, что растеряла и самообладание, и лучшие стороны себя. Мне хочется все вернуть. Я откидываюсь на спинку кресла «Адирондак», о котором мечтала, и подставляю лицо солнцу.

Несколько минут мы с Тедом сидим в уютной тишине, но мой мозг лихорадочно работает. Когда я чувствую себя хорошо, мои мысли обращаются к будущему. Прошло две недели с момента моей последней овуляции, которая отслеживалась как на моем браслете Ava, так и в приложении Ovia. А не беременна ли я прямо сейчас?

Я обещала Теду не брать с собой никаких тестов – это же всего один уик-энд! – но передумала. Когда Адам приедет, мы улизнем в один из «7-Элевен» на главной дороге. Адам пойдет со мной за пачкой сигарет, его собственным контрабандным товаром.

Смартфон вибрирует в кармане. Я достаю его и вижу на экране мигающий номер Адама. Провожу пальцем вправо и интересуюсь:

– Ты уже съехал с автострады? Вот там-то и начинается настоящее движение.

– Ух… – выдыхает Адам.

Мое сердце пускается в бешеный галоп без всякой осознанной причины. Отмахиваться от оправданий брата вошло в привычку.

– Адам, только не говори мне, что ты застрял на работе, или тебе нужно почистить сточные канавы, или дождаться доставки мебели. Я не стану выслушивать твои паршивые доводы. Только не в эти выходные!

Депрессия у Адама обычно проходит через месяц или два, но в этот раз он откровенно игнорировал меня в течение полугода. Я понятия не имею, что нашло на брата, но этому пора положить конец. Мне нужно серьезно поговорить с ним наедине. И я не смогу этого сделать, если его здесь не будет!

– Успокойся, я еду, – сообщает Адам.

Несмотря на мои резкие слова, он, похоже, в хорошем настроении и поддразнивает меня ради забавы. Он продолжает говорить, но я улавливаю только каждое пятое слово. Что-то о поезде. Или он сказал «дождь»? Ни то ни другое не имеет смысла. Светит солнце, и он должен быть в своей машине.

Рини обещала, что этот дом поможет нам отвлечься от повседневной суеты, но я думала, что она имеет в виду красивые виды, экскурсии с выпивкой и дружеские соревнования у костра, а не отсутствие вышек сотовой связи.

Я вхожу в раздвижную дверь, надеясь, что внутри ловится лучше. Через окна на противоположной стороне дома я замечаю машину брата, внедорожник «акура», уже припаркованный перед домом. Заканчиваю разговор и распахиваю входную дверь, багажник машины медленно поднимается.

К своему ужасу, я слышу голоса Эйми и Фарах.

– Почему ты ездишь на машине моего брата?! – возмущаюсь я.

– Это ведь и машина Эйми тоже, – замечает Фарах.

– Пробок почти не было. А как вы доехали? – спрашивает Эйми, ловко меняя тему.

Фарах и Эйми одновременно хватают свои сумки. Эйми одета в яркий кобальтово-синий комбинезон, который буквально кричит: «Я здесь для того, чтобы повеселиться!» Фарах, напротив, надела льняные брюки и сшитую на заказ белую рубашку с эффектным ожерельем и излучает утонченную элегантность. Фарах покровительственно относится к выкрутасам Эйми в выходные без детей. Несмотря ни на что, эти две женщины неразлучны. Я каждый год приглашаю Фарах на наш семейный отдых не только потому, что ее мальчики – лучшие друзья моих племянниц, – ее общество благотворно действует на Эйми. Когда Фарах рядом, невестка не злится на мои шутки и на проделки Адама. Но, честно говоря, меня пугают обе. Разве нормальная женщина будет дружить со своим акушером-гинекологом?

– Адам звонил, но нас прервали, прежде чем он успел сказать, когда приедет. Я подумала, что ты – это он, – говорю я Эйми.

– Понятно, – кивает Фарах и, видя, как Эйми борется со своей сумкой на колесиках на гравии, ловко подхватывает ее.

– Ему пришлось остаться в городе. Важная встреча с литагентом, – поясняет Эйми.

По последним подсчетам, Адам отстал от графика написания новой книги по меньшей мере на тридцать тысяч слов. Выволочка от литагента – не лучшее начало наших совместных выходных.

– Так он уже в пути? – пытаюсь я выяснить, жалея, что не расслышала слов Адама, когда он звонил: теперь не пришлось бы полагаться на Эйми.

Фарах проскальзывает мимо меня, а Эйми не проявляет желания ускорить шаг.

– Он сказал, что поедет на поезде, – отвечает она.

– Уже едет или только собирается? Ваш сеанс «Совместимость пар» начнется через два часа.

Эйми кладет руку мне на плечо и наваливается всем своим весом.

– Тебе лучше знать, чем мне, – беззаботно роняет она.

Я нервно тереблю кутикулу на ногте. Достаю из кармана смартфон и отправляю Адаму сообщение:

Ты в поезде? На восток ходит только один поезд в день. Ты что, издеваешься?


Я нажимаю кнопку вызова, но сразу попадаю на голосовую почту: «Это не моя вина, Марго. Я приеду завтра».

Завтра утром?


Я сердито тыкаю в вопросительный знак. Мое сердце разрывается.

Проходит минута. Вторая. Ответа нет.

Экран расплывается от моих слез.

Меня захлестывает ярость, быстрая и серебристая, как ртуть. Но я не осознаю этого, пока не швыряю телефон себе под ноги. Я смотрю в окно, чтобы проверить, не заметили ли мою вспышку Эйми или Фарах, но вижу лишь собственное отражение. Безумные глаза и нахмуренные брови пугают меня, но они такие знакомые. Я похожа на мать.

Я наклоняюсь, чтобы поднять телефон. Он стоит под углом на идеальной лужайке, словно топор, воткнутый в стену в безвкусном концептуальном баре. Счищая с него грязь и траву, я замечаю вдалеке Рини. Она наблюдает за мной.

Я машу ей, сообщая, что все в порядке.

А Рини не машет мне в ответ.



Эйми

Мы с Фарах ставим наши сумки на землю у ступенек, и я сбрасываю обувь, чтобы побродить по густой зеленой лужайке. Мы вместе обходим дом и идем к океану.

– Хотела бы я разлить по бутылкам этот аромат свежего воздуха и соленой воды, – говорю я Фарах.

– Уже планируешь следующее путешествие? – Фарах ехидно усмехается.

Трехчасовая поездка на астрологический ретрит в «Звездной гавани» заняла почти четыре часа, так как несколько раз я заставляла Фарах съезжать на обочину дороги, чтобы запечатлеть моменты, достойные Instagram.

У идиллической маленькой фермы я выпрыгнула из машины, перепачкав в пыли грунтовой дороги свои шлепанцы, и вывернула шею в поисках малыша, которого могла бы выдать за одну из своих трех девочек.

– Она слишком высокая, чтобы быть Дилан?

– Нет, но слишком светловолосая, – покачала головой Фарах. – Но вот та, в платьице в голубую полоску, похожа на Клару.

Тут и я заметила возле вывески «Собери клубнику сам» маленькую девочку.

– Ты гений, – сказала я Фарах и наклонила свой телефон, чтобы сделать несколько снимков, на которых я улыбаюсь из-за спины маленькой девочки, сидящей на корточках в отдалении с корзинкой ягод.

– Разве вы не планируете провести эти выходные в романтическом уединении, а не как обычно – в семейном отпуске? – спросила Фарах.

Горечь в ее голосе удивила меня, но обычно я не привлекаю Фарах к фотосессиям: у нее не хватает терпения выслушивать банальности.

– Я не собираюсь публиковать их сейчас. Они появятся на следующей неделе. Это называется планированием контента, – пояснила я.

– Жаль, я не могу принять роды заранее, чтобы у меня была небольшая передышка на следующей неделе.

– Последний снимок, я обещаю.

Оставшуюся часть пути до «Звездной гавани» я чувствовала себя немного расстроенной. Мои посты кажутся Фарах легкомысленными, но за кулисами идет большая кропотливая работа по созданию прибыльного контента.

С тех пор как я ушла из женского журнала, где начинала свою карьеру, я зарабатываю на жизнь публикациями в социальных сетях о второстепенных аспектах материнства: о том, как вывести пятна от кетчупа, как тренироваться во сне, как приготовить идеальные торты для празднования дня рождения в классе. Но в том, чтобы быть матерью, нет ничего второстепенного. Не для меня. Это самый лучший способ самопознания, какой я только знаю.

Фарах не разделяет моих взглядов на материнство как на призвание и на социальные сети как на работу. Фарах – врач, у нее самая традиционная профессия. Она понятия не имеет о проблемах, с которыми сталкивается инфлюенсер в сфере воспитания детей. Мне приходится следить за новейшими тенденциями в одежде и аксессуарах, собирать тысячи восхитительных снимков в неделю, хотя мои персонажи бóльшую часть дня капризничают, и составлять для моих спонсоров график регулярных публикаций, вплоть до указания идеального времени суток, чтобы максимально использовать алгоритм.

Но различие сближает нас с Фарах, а не отталкивает. Мы обе уважаем наш выбор. Так что я знаю: Фарах беспокоилась по дороге не из-за моей продолжительной фотосессии для Instagram. Она казалась напряженной и измотанной, когда лавировала в потоке машин. И я не стала засыпать ее вопросами, которые роились у меня в голове, а дала ей время разобраться в себе.

Теперь, когда мы смотрим на океан, она выглядит более спокойной и расслабленной. И я спрашиваю:

– Эй, у тебя все хорошо?

Фарах бросает взгляд на меня, а затем снова на горизонт.

– Вчера Беккет выскочил под колеса машины, – после паузы отвечает она. – Я сажала Коула в его автокресло, а Беккет побежал через улицу. Мимо проносился «мерседес», но в нем сработала аварийная система, и он остановился на обочине.

– Беккет пострадал? – в ужасе спрашиваю я.

– Нет, но заплакал, потому что увидел пикап с мороженым, а затем тот исчез. Не потому заплакал, что он, знаешь ли, чуть не умер, – иронично продолжает Фарах.

Я не могу удержаться от смеха. Кажется, Фарах довольна разрядкой напряженности.

– С ним все в порядке, со мной все в порядке, со всеми все в порядке. Джо поинтересовался, не болтала ли я по телефону. Он думает, что это я проглядела.

– Джо – политик, он по умолчанию обвиняет других людей.

Фарах молчит. Она явно чувствует себя виноватой. Мнение, которое она приписала Джо, может быть проекцией ее собственной вины.

– Наверное, это было ужасно, – говорю я.

Фарах кивает:

– Я все еще слышу визг шин в своей голове…

Я выдерживаю паузу. Взгляд Фарах устремлен на океан. Я знаю, это еще не все, но верю, что она расскажет мне, когда придет время.

– Не пора ли нам встретиться с этой дамой-астрологом? Ты погуглила ее? – спрашивает Фарах, меняя тему.

– Ну, от тебя ничего подобного ожидать не приходится.

– У меня нет времени на такую чепуху, – отмахивается Фарах.

– Хорошо, и как ты ее себе представляешь?

– Морщинистая старуха в муумуу[3].

– Ответ предсказуемый. Но она молодая, и на ней симпатичные брючки. – Я показываю фотографию Рини на ее веб-сайте.

Блестящие каштановые волосы астролога перекинуты через плечо. Закутанная в красную куртку-бушлат, она сидит на крыльце черно-белого викторианского дома, глядя прямо в небо, с загадочной улыбкой на губах.

– Она выглядит такой обычной. Как она стала астрологом? – удивляется Фарах.

– Это работа, о которой мечтает каждый двадцатилетний, – говорю я.

В дни, предшествовавшие поездке, я как одержимая искала астролога в Google и теперь, открыв несколько самых интересных заголовков, читаю их вслух:

– «Молодая предпринимательница возрождает гостиничный бизнес в Норт-Форке, а изменения в законе о зонировании мешают ее конкурентам». «Есть ли хоть что-то, чего она не умеет? Успех у влиятельных и знаменитых». Она выглядит невинной девицей, а я потратила свою молодость на вечеринки и написание статей с кликабельными заголовками по тридцать баксов за штуку.

Фарах касается моей руки кончиками пальцев:

– О, Эйми, ты все еще молода.

Как всегда, Фарах видит меня насквозь.

– Сорок не за горами, – возражаю я.

– Через три года.

Игнорируя настойчивость Фарах, я сосредоточиваюсь на фотографии Рини. Не только ее молодость не дает мне покоя. Я увеличиваю изображение большим и указательным пальцами – нет, я не знаю ее, но странное ощущение смутного узнавания не оставляет меня.

– Что ж, я рада, что мы здесь. Дом, безусловно, красивый, – говорит Фарах. – Может, заселимся?

На современный роскошный курорт наше пристанище не похоже, но оно очаровательно. Викторианский дом на утесе. Зеленые ухоженные лужайки. Океан на заднем плане. Посыпанная гравием дорожка, ведущая к дому, обрамлена высокими узловатыми деревьями с раскидистыми ветвями.

У этого дома есть характер. Кажется, он собственной персоной встречает нас вместе с астрологом, которая стоит в дверях и представляется.

– Это прекрасное место, – произношу я, убеждаясь, что прежде никогда не видела Рини.

Она водит нас по первому этажу, показывая удобства и помещения различного назначения с отработанным мастерством. Я замечаю, что в библиотеке собраны все напечатанные романы Одры Роуз, и улыбаюсь про себя: Рини, возможно, не в курсе, что под этим псевдонимом пишет мой Адам. Но сам он точно придет в восторг, когда увидит, что его тринадцать опубликованных романов выставлены на всеобщее обозрение, как сокровище.

Мы поднимаемся по парадной лестнице на второй этаж, где Рини объясняет, что нам запрещено пользоваться какой-либо из комнат в другом крыле, если мы не хотим понести непомерную плату за уборку. Фарах упивается этим, она любит правила.

– А как насчет башенок? – спрашивает Фарах.

– К ним нет доступа, – коротко отвечает Рини, будто ей задавали этот вопрос миллион раз.

– Очень жаль! Держу пари, оттуда открывается потрясающий вид!

Рини заговорщицки наклоняется ко мне:

– Вы умеете хранить секреты? – (Мы с Фарах киваем одновременно. Фарах, может, и сдержанна, но я-то непроницаема, как сейф.) – Они декоративные, – заявляет Рини.

– Почему? Это такая расточительность, – заявляю я.

– В соответствии с кодексом зонирования здание классифицировали бы как трехэтажный дом категории «B&B», а не как двухэтажный дом для сдачи в аренду помещений на короткое время, не добавив ни одной спальни для увеличения вместимости. Мне пришлось бы заполнять больше бумаг. И больше платить налогов.

– Судя по отзывам в прессе, вы правильно сделали, что остались на хорошем счету у властей, отвечающих за зонирование, – говорит Фарах.

Рини сцепляет руки за спиной, и я задаюсь вопросом: учат ли этому на курсе «Гостеприимство 101»?

– Ну, на сегодня все. Хотите что-нибудь спросить?

– Нет, спасибо, – роняет Фарах.

– Вообще-то, да, – произношу я одновременно с ней. – Моя подруга – акушер-гинеколог. По дороге мы останавливались у фермы, и она сказала кое-что, что меня зацепило.

– Что я сказала? – удивляется Фарах.

– Ты сказала, что хотела бы иметь возможность знать заранее, когда ребенок появится на свет.

– Это была шутка.

– Я догадалась, что ты меня поддразниваешь, но подумала: «Так ведь способ есть – это плановое кесарево сечение»!

– Нет. И рассуждать об этом совсем не то же самое, что собирать контент для TikTok.

– Я не хотела спорить о своей «работе», – говорю я, ставя воздушные кавычки вокруг слова, как это делает она.

– Дамы? – вмешивается Рини.

Я взглядом прошу Фарах набраться терпения, как сама всегда поступаю, выслушивая ее, и поворачиваюсь к Рини с объяснением:

– Когда мы заполняли анкеты, вы попросили указать дату и время нашего рождения. Как вы думаете, если роды планируются заранее, это может повлиять на судьбу ребенка? Или как насчет судьбы матери?

Прежняя Эйми высмеяла бы идею о том, что наша судьба предопределена какой-то невидимой силой. Прежняя Эйми знала, чего хочет от жизни, и делала все возможное, чтобы добиться этого: от сдачи дополнительных зачетов для получения более высоких оценок в школе до разрыва с Адамом, когда он не сделал ей предложение в нужный срок. И меня приняли в Колумбийский университет, а Адам появился на следующей неделе с бриллиантовым кольцом. Ничто не могло увлечь меня туда, куда я не хотела идти. И ничто не могло помешать мне добраться туда, куда я наметила.

И все же в последние несколько лет я все больше верю во всякие бредовые штуки вроде судьбы и кармы. Даже сам этот разговор кажется мне доказательством их существования. Сколько раз Фарах смотрела мои посты обо мне и девочках в социальных сетях именно в ту минуту, когда мы обедали возле ее офиса? Достаточно, чтобы знать, что я планирую контент заранее, и она ни разу не сказала, что хотела бы знать заранее, когда родится ребенок. Только в тот момент, когда у меня есть возможность спросить эксперта. Должно быть, действует невидимая сила.

– Эйми, тебе никогда не делали кесарево сечение, – растерянно бормочет Фарах.

Она совершенно права, но мой вопрос – это метафора. Могла ли я давным-давно сделать выбор, который изменил этот самый момент. А я идиотка, которая думает, что все еще рулит своим автобусом? Неужели наше будущее определяется нашим прошлым? Я не в силах задать прямой вопрос, поэтому спрашиваю про кесарево сечение.

– Какой интересный вопрос. – Рини испытующе смотрит на меня.

Я улыбаюсь.

Все, чего я когда-либо хотела, – это идеальной жизни. Мой рецепт: много тяжелой работы на съемочной площадке, десятки попыток довести изображение до идеала и хорошее освещение.

Поставьте рядом со мной преданного мужа, автора популярных романов. Щелчок. Один достойный журнала дуплекс в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена. Щелчок. Один аппетитный малыш. Щелчок. Еще одна девочка-ангелочек. Щелчок. Третья идеальная дочь. Щелчок.

Я впереди и в центре. Лучший свет, лучший ракурс. Щелчок.

В последнее время я боюсь, что в следующий раз, когда сделаю снимок, затвор камеры закроется и – пуф! – все пропадет. Я проваливаюсь в тартарары под тяжестью ошибки, настолько старой, что она появилась еще до Instagram Stories. Выбор, который не исчезнет через двадцать четыре часа, как бы я ни пыталась его заархивировать.



Фарах

Скрывать что-либо от Эйми для меня так же неестественно, как публиковать посты в социальных сетях. Я становлюсь неуклюжей и косноязычной. Так было и будет всегда. Поездка в Гринпорт вдвоем с Эйми должна была стать главным событием моих выходных, и все же я чувствую, как у меня в животе завязывается узел, который я не смогу распутать без нее.

Материнская интуиция отличается от других внутренних реакций. Это то, что нельзя проверить, пока у вас не появятся собственные дети. Я не ожидала, что моя материнская интуиция будет сильной, ведь я слишком рассудочна, чтобы прислушиваться к каким-то смутным «ощущениям». Но я также не ожидала, что буду начисто лишена этой интуиции. Уже восемь лет, как я стала матерью, но не разбираюсь в вещах так, как Эйми. При мне она посмотрела на Клару через стол и бросилась за миской, чтобы подставить ее девочке под подбородок в тот самый момент, когда ту вырвало. А я видела только, как Клара ела, играла и смеялась. Что недоступное мне знала Эйми? Каким геном, которого нет у меня, она обладает?

Эйми сразу поняла, что я не все рассказала ей о выбежавшем на дорогу Беккете, но она понятия не имеет, о сколь многом еще я умалчиваю. Вот почему я приветствую наш с ней экзистенциальный спор в холле дома астролога. Когда мы говорим о кесаревом сечении и судьбе, мне не нужно сдерживаться из опасений проговориться.

– Ты хочешь сказать, что мы все разыгрываем какой-то заранее определенный сценарий, как в домашнем театре? – усмехаюсь я.

Я не верю в судьбу, а даже если бы и верила, планировать кесарево сечение для моей работы – это не игра со Вселенной. У матери такая же свобода выбора даты и времени, как и у меня. Жизнь состоит из серии конкретных решений.

– Я спрашиваю, определяет ли прошлое наше будущее. И я спрашиваю Рини, – хмурится Эйми.

Мы обе смотрим на Рини, на губах которой играет легкая улыбка.

– Почему бы нам не продолжить этот разговор в моем кабинете? – предлагает она.

Интересно, не ставим ли мы ее в неловкое положение своими мелкими перебранками и не пытается ли она нас спрятать?

Кабинет Рини удивительно похож на мой рабочий кабинет. Два зеленых кожаных кресла стоят перед массивным письменным столом из орехового дерева. У боковой стены разместился диван с мягкой обивкой. Пространство позади Рини, устроившейся за своим столом, заполнено сотнями книг. Здесь пахнет знанием: древесный аромат с оттенком ванили, приправленный запахом старой бумаги. Мы с Эйми сидим в креслах напротив Рини.

– Я хочу попытаться ответить на ваш, Эйми, вопрос. Я уверена, что рост числа кесаревых сечений окажет долгосрочное влияние на общество, – говорит Рини.

– Каким образом? – бросаю я вызов.