Мария Фернандес-Миранда

Загадка по имени Кристобаль Баленсиага

Посвящается Альваро, моему маленькому Баленсиаге
Персона





María Fernández-Miranda

El enigma Balenciaga



Перевод с испанского Анны Шарафеевой





© María Fernández-Miranda, 2023

© Шарафеева Анна, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025

КоЛибри^®

Пролог

За занавеской

«Тот, кто игнорирует моду, игнорирует саму жизнь». Сесил Битон«Зеркало моды»
«Что мы знаем о людях на самом деле? – подумала я. – Что же мы, черт возьми, знаем о других?» Сири Хустведт«Лето без мужчин»
Те из нас, кому посчастливилось побывать на модных показах, знают, что после carrusel – финального выхода моделей, во время которого они идут вместе по подиуму, демонстрируя всю коллекцию целиком, – всегда наступает самый трогательный момент. Дизайнер выходит из-за кулис и приветствует покупателей, VIP-гостей и прессу, они в свою очередь аплодируют. Некоторые художники выглядывают лишь на несколько секунд и застенчиво поднимают руку в воздух, а затем быстро скрываются в тени от света прожекторов. Другие же торжествующе проходят по всему подиуму, либо в одиночестве, либо под руку со своей звездной манекенщицей.

Но всегда можно найти исключения изправил, в особенности, если погрузиться в модные показы начала и середины прошлого века, в целом гораздо более сдержанные, чем нынешние. Говорят, что Кристобаля Баленсиагу ни разу не видели на презентации своих коллекций, что он никогда не выходил приветствовать гостей. Если верить легенде, баскский дизайнер следил за показами через дырку, проделанную в бархатной занавеске, украшавшей его парижский maison¹ на авеню Георга V. Баленсиага не имел также привычки знакомиться с большинством своих клиенток, когда они приходили за покупками в его магазины в Сан-Себастьяне, Мадриде, Барселоне или Париже. В 1936 году, спасаясь от Гражданской войны в Испании, он поселился в самом сердце французской столицы и за всю жизнь там посетил всего несколько вечеринок и приемов.

«Не трать свое время на светское общество», – сказал ему как-то его друг, швейцарский торговец текстилем Густав Цумстег.

То, что дизайнер был нелюдим, подтверждает пресса того времени. Например, в статье, опубликованной в 1965 году в газете La Nueva España, можно было прочитать следующее: «Нелюдимый человек или, по крайней мере, пренебрегающий мирским, Кристобаль Баленсиага никогда не посещает ни премьеры, ни торжественные мероприятия. Еще реже вы можете его увидеть в ресторанах и boiîes²».

За свой образ жизни кутюрье получил прозвище «монах высокой моды». Некоторые называли его «человеком-невидимкой». А кто-то даже окрестил Баленсиагу «призраком моды». Редактор журнала Vogue Беттина Баллард упомянула в своих мемуарах о мифе про the-man-who-is-never-seen, то есть «человека, которого никто никогда не видел». А издание Women’s Wear Daily назвало Баленсиагу мужским эквивалентом Греты Гарбо, поскольку все знали, что актриса была еще одним приверженцем социальной изоляции. Закрытость Кристобаля была настолько велика, что на свет даже появился слух о том, что его личность была не чем иным, как выдумкой, стратегией, дабы сохранять ореол тайны, окружавшей его бренд. Нашлись и те, кто осмелился утверждать, что за брендом Balenciaga стоял не один человек, а несколько дизайнеров, работавших в команде. «Удивительно, что почти никто ничего о нем не знает», – написала Кармел Сноу, легендарный главный редактор журнала Harper’s Bazaar. Именно она, вместе со своими коллегами Дианой Вриланд и вышеупомянутой Баллард, помогла испанскому кутюрье добиться успеха в США. Эмануэль Унгаро, ученик Баленсиаги, в одном из документальных фильмов о маэстро заявил, что «он сам был настоящей загадкой». А Пако Рабан, чья мать работала в ателье испанского модельера в Сан-Себастьяне, с сарказмом отметил, что «даже к Богу было приблизиться проще, чем к Баленсиаге».

«Не трать свое время на светское общество».
Густав Цумстег

Если бы дизайнер жил в наше время, его наверняка бы шокировала идея вести креативные соцсети бренда, и уж тем более личные. Уроженец провинции Гипускоа³ бежал от прессы, как от чумы, и предпочитал не появляться на людях, потому что свято верил в значимость моды и своих произведений, а не личности и своих поступков. Кроме того, у него не было желания остаться в веках: на самом деле, он надеялся, что его имя исчезнет после смерти, чего, конечно же, так и не произошло. За всю жизнь модельер дал лишь два интервью, оба после того, как он отошел от дел. Первое интервью было опубликовано французским журналом Paris Match в 1968 году, а второе – в 1971 году английской газетой The Times. До этого многие, с большим или меньшим успехом, пытались запечатлеть Баленсиагу на камеру. Фотографии в стиле папарацци, опубликованные в 60-е годы журналом Women’s Wear Daily, получились немного комичными. На них дизайнер, в пальто и шляпе, спокойно идет к себе на работу и, кажется, не замечает камер, которые преследуют его, словно какую-то рок-звезду.

И если на публике Баленсиага почти всегда отсутствовал, то и за кулисами у него был совсем небольшой круг друзей. Клиентка Сонсолес де Икаса, маркиза де Янсоль, и дизайнер Юбер де Живанши были двумя самыми близкими друзьями Кристобаля, одними из немногих, кому он, кажется, доверял. Также, насколько известно, у него было два партнера: Владзио Яворовски Д’Аттенвиль франко-польского происхождения [1] и, после смерти Владзио, уроженец Наварры Рамон Эспарса. И это еще одна из великих тайн, окружавших Баленсиагу: когда дело касалось его личной жизни, он был чрезвычайно скрытен. «Он был настоящим джентльменом», – рассказывает мне Сонсолес Диес де Ривера, дочь маркизы де Янсоль и нынешняя покровительница Фонда Кристобаля Баленсиаги. Она помнит, как в детстве сопровождала мать и ее друга дизайнера на рынок Растро в Мадриде, они шли искать самые настоящие сокровища, а также вспоминает те вылазки, которые совершала уже будучи замужем: Сонсолес уезжала из своего дома в Сараусе и ехала в Сан-Себастьян, чтобы провести вечер в беседах с обожаемым Кристобалем, уже ее другом.

Несмотря на ореол тайны, окутывающий его фигуру, мы можем приблизиться к личности дизайнера благодаря свидетельствам тех немногих близких друзей, которые еще живы, как, например, сама Сонсолес. Мы располагаем исследованиями, посвященными его профессиональной карьере, написанными такими экспертами, как Мирен Арсалус, Мари-Андре Жув, Памела Голбин, Хэмиш Боулз и Лесли Эллис Миллер. Также существуют биографические очерки, такие как эссе журналистки Мэри Блюм; романы, вдохновленные его личным стилем, входящие во французскую коллекцию Les Petites Histoires de la Mode⁴, или семейные мемуары авторства Мариу Эмилас, внучки Хуана Эмиласа и дочери Хуана Мари Эмиласа, портных, тесно сотрудничавших с Баленсиагой, и наконец не стоит забывать о многочисленных каталогах с выставок, докторских диссертациях, статей в прессе, телевизионных репортажах, документальных фильмах…

Эта книга не входит ни в одну из вышеперечисленных категорий. Это и не стандартная биография, и не эссе о моде. Эту книгу сложно назвать романом, хотя я и использовала в ней некоторые повествовательные приемы. Мне хотелось воссоздать восемь сцен из жизни маэстро, восемь мгновений, которые ознаменовали какой-то поворотный момент его таинственной жизни. Мне хотелось понять, как проходило его профессиональное развитие, а также я пыталась узнать, каким он был человеком. Для этого я опиралась на реальные события, но также позволила себе включить воображение и воспользовалась магией письма, чтобы заполнить некоторые пробелы в архивах. К примеру, я поместила Кристобаля в его дом в Монте-Игельдо, его убежище, где он оплакивал смерть Владзио. Но на самом деле не существует ни одного источника, который бы подтверждал, что все произошло именно так. Из этого жизненно важного эпизода мы понимаем лишь одно: потеря совершенно опустошила Баленсиагу. Что же он делал, что говорил или думал в те мрачные дни? Кто знает. Невозможно и точно узнать, о чем якобы говорили Габриэль Шанель и Кристобаль Баленсиага во время их первой встречи в казино Сан-Себастьяна. Мне пришлось сконструировать их воображаемый разговор, основываясь на дошедших до нас цитатах: весьма скудных от него и бесконечных от нее.

На следующих страницах вы увидите, как реальность смешивается с вымыслом. Кроме того, я попыталась обогатить текст с помощью журналистского анализа происхождения и наследия этого уникального человека. Однако в конечном итоге именно читателю предстоит составить собственное представление о лучшем дизайнере всех времен. И этот титул можно считать бесспорным, ведь так считали как Кристиан Диор, так и Коко Шанель, которые вместе с самим Баленсиагой образовали в 1940-е годы триаду самых высокооплачиваемых кутюрье своей эпохи. Диор называл его «нашим учителем», в то время как мадемуазель Шанель, которая не краснея признавалась, что не знает, куда прикалывать булавки, утверждала, что ее испанский коллега был «единственным настоящим кутюрье». Он, в отличие от всех остальных, умел разрабатывать дизайн, кроить, собирать и шить одежду от начала и до конца.

При написании этой книги я попыталась приблизиться к фигуре Баленсиаги с жадным любопытством, но с максимальным уважением. Исследование его биографии не только позволило мне еще выше оценить его безупречные и новаторские работы, но и в некотором смысле добраться до его сути. Думаю, если бы мне посчастливилось с ним познакомиться – или еще лучше: взять у него интервью! – я бы прониклась симпатией к этому человеку, о котором на протяжении многих лет мы можем судить лишь по эпитетам и регалиям. Одинокий, искренний, предприимчивый, набожный, вспыльчивый, воспитанный, целостный, восприимчивый, тихий, перфекционист, строгий, требовательный, одержимый, скрупулезный, упорный, щедрый, порядочный, методичный, амбициозный, застенчивый, скромный, элегантный…

Да, Баленсиага в действительности был таким. Но прежде всего он был загадкой.

1. Платье для маркизы де Каса Торрес

Гетария, 1906

«Хорошие дизайнеры не живут внутри моды. Она никогда не является их отправной точкой. Для них мода – всего лишь средство, позволяющее говорить о том, что действительно важно: о философии, искусстве, природе, политике. Марта Д. Риесу
Хорошие дизайнеры обращают внимание на людей и через свою работу рассказывают правдивые истории о человеческой природе. Истории о том, что нам нужно, кем мы хотим быть». «Вода и мыло. Заметки о непроизвольной элегантности»
Думаю, что смогу


Что-то происходит. В этом скромном доме со стенами из каменной кладки, который приткнулся между узким переулком и необъятностью моря, атмосфера печали и тревоги. Люди приходят и уходят, соседи шепчутся и обнимают Мартину Эйсагирре – мать семейства. У нее покраснели глаза. Подростки Агустина и Хуан Мартин, брат и сестра Кристобаля, степенно сидят бок о бок на стульях из джута, руки скрещены на груди, лица будто застыли. Кристобаль наблюдает за тем, что происходит, из-за угла, не осмеливается задать вопрос. Он всего лишь ребенок, одиннадцати лет отроду.

21 апреля 1906 года навсегда останется в его памяти. Забыть день, когда ты потерял отца, невозможно. Его отца, как ему объяснят чуть позже, не стало из-за инсульта. Хосе Баленсиага теперь уже никогда не сможет выйти в море на рыбалку или стать капитаном лодки, на которой во время летних каникул в Сан-Себастьяне часто путешествовала королева Мария Кристина со своими придворными. Защита интересов соотечественников на посту мэра города также осталась в прошлом [2]. Все это внезапно превратилось в воспоминания. Хосе больше нет, и маленькому Кристобалю придется расти без отцовской фигуры, которая смогла бы направить его шаги.

Мы находимся в Гетарии, рыбацкой деревушке на побережье провинции Гипускоа. Рыболовная отрасль процветает. Местные живут рядом с портом и каждый день проходят мимо скульптуры их самого выдающегося предка – Хуана Себастьяна Элькано (1486–1526). Он получил известность благодаря тому, что совершил кругосветное плавание на борту корабля «Виктория». В церкви Сан-Сальвадор, этом каменном храме, где скамьи расположены по восходящей к алтарю, установлена памятная плита, которая также напоминает о смелости Элькано.

Мартине, которая после внезапной кончины супруга не тратит слишком много времени на рыдания, тоже не занимать смелости. Она просто не может позволить себе слезы. Мартина стала вдовой с тремя детьми на попечении (двое из них, к счастью, уже взрослые и начали помогать матери), а значит, должна взять на себя ответственность за семью. В конечном счете, это женщина, на чью долю выпало множество испытаний. Помимо прочих невзгод, Мартине пришлось похоронить двух дочек вскоре после их рождения. Именно поэтому, хотя, согласно традициям, она и одета полностью в черное, женщина не позволяет трауру одержать над ней верх. Вместо этого Мартина немедленно надевает очки в толстой круглой оправе и начинает давать уроки шитья девушкам из города. Уроки проходят в маленькой мастерской, которую она открыла у себя дома. Баленсиага с облегчением думает о том, что вместе с хорошей погодой сюда вернутся и дамы из высшего сословия, которые любят проводить в Гетарии летние каникулы. Их появление всегда гарантирует дополнительный доход, поскольку они обычно заказывают ей самую разную работу, которую щедро оплачивают. Мартина вздыхает и садится перед швейной машинкой, ее символом выживания, инструментом, благодаря которому она обрела независимость. Женщина останавливается на секунду, чтобы погладить по голове сидящего рядом на табуретке Кристобаля, внимательно следящего за каждым ее стежком, пораженного этой способностью ama¹ приручать ткань. Они все больше времени проводят вместе, и, так как ребенок проявляет необычайный интерес к ее делу, Мартина учит его всему, что знает о шитье.

Пятнадцать месяцев спустя Мартина и Кристобаль идут вместе по мощеным улицам Гетарии, на которых воцарилось лето. Это настоящее кантабрийское лето, когда воздух влажен, а с моря дует легкий ветерок – приятный климат, привлекающий самых богатых жителей Мадрида, стремящихся спастись от удушающей жары столицы. С тех пор как королева Мария Кристина взяла за правило селиться летом во дворце Мирамар в Сан-Себастьяне, этот город и близлежащие к нему деревни на протяжении июля, августа и сентября принимают видных представителей аристократии, культуры и политики. Этот период стали называть королевским летом.

– Кристобаль, поторопись!

Мартина тянет мальчика за руку, вынуждая его ускорить шаг. У нее назначена встреча во дворце Альдамар, летней резиденции маркизов де Каса Торрес. Ей не хочется опаздывать. Мать и сын идут вперед, слева от них виднеется море. Кристобаль поворачивает голову, и его глаза окрашиваются кобальтово-синим цветом волн, пепельно-зеленым цветом гор, красным оттенком корпусов лодок. На заднем фоне виднеются дома соседнего города Сарауса.

Склон, который в конце концов приводит их ко дворцу, довольно крут. В деревне это здание называют «Биста Она», что в переводе с баскского означает «хороший вид», потому что из окон этого дворца можно наблюдать всю красоту здешнего пейзажа. Кристобаля, которому уже исполнилось двенадцать лет, это сооружение устрашает. Оно находится совсем недалеко от его дома, но эстетика здесь, конечно, совершенно иная. Фасад выполнен из красного кирпича, на котором несколько плиток цвета индиго образуют геометрические узоры. Резные деревянные балконы, каменные лестницы… в задней части дворца даже есть теннисный корт, роскошный и современный, и большой сад, где чета маркизов проводит семейные торжества.

Мать с сыном стучат в дверь, заходят внутрь. Один из служащих сопровождает Мартину и Кристобаля на верхний этаж. И мальчик, который до этого никогда не видел подобных комнат, с распахнутыми глазами рассматривает коллекцию доспехов, разбросанные повсюду книги и, прежде всего, невероятные величественные картины, украшающие стены. Все они – творения одних из самых выдающихся испанских художников. И хотя маленький Кристобаль еще не знает их имен [3], он достаточно восприимчив и чувствителен, чтобы понять, насколько ценны эти мазки.

– Можешь поторопиться? – нетерпеливо шепчет ему мать.

В комнате с большими окнами их принимает Бланка Каррильо де Альборнос-и-Элио, VI маркиза де Каса Торрес. Титул она унаследовала от отца. Уроженка Наварры, Бланка была элегантной и дружелюбной женщиной. Бланка была замужем за Сесарио Арагоном Барроэта-Альдамаром, с которым разделяла любовь к искусству и путешествиям по Европе. Кристобаль несколько раз видел, как она в изящных платьях с кружевными зонтиками приезжала в церковь Сан-Сальвадор на двухколесной карете. Он был очарован этой дамой, столь непохожей на других, грубых деревенских женщин, которые плели рыбацкие сети в порту.

– Мартина, проходите. Я послала за вами, потому что мне необходимо сшить пару платьев для Бланки. – Аристократка замечает Кристобаля, прячущегося за матерью. – И кто этот красивый мальчик?

– Маркиза, это мой младший сын Кристобаль. Когда у него нет школы, он помогает мне с делами. С тех пор как умер мой муж, сами знаете, мне дорога любая помощь…

Бланка Каррильо де Альборнос уже несколько лет поддерживает теплые отношения со своей швеей и поручает ей все больше и больше работы, от небольших починок личного гардероба до изготовления моделей для самых маленьких обитательниц дома. Она тепло приветствует мальчика, а затем дает точные инструкции относительно одежды, которая необходима ее старшей дочери. Дочь тоже зовут Бланка, и она ненамного старше Кристобаля. Мартина надевает очки и, поджав губы, сосредоточенно начинает снимать мерки. Закончив, она сворачивает рулетку и кладет ее в выцветшую сумку для шитья. Маркиза отправляет обоих детей играть на улицу, а сама согласовывает детали заказа с Мартиной. На обеих женщин падают лучи мягкого света, который время от времени прерывают проплывающие мимо облака.

Через пару недель, в назначенный день, у вдовы Хосе Баленсиаги уже все готово, а значит, платья можно доставить во дворец Альдамар. Есть лишь одна проблема – она себя неважно чувствует. Мартина прикладывает ладонь ко лбу и понимает, что горит.

– Кристобаль, сынок, сделай мне одолжение, отнеси платья для девочки сам.

И вот, в этот летний день, полный добрых предзнаменований, самый младший член семьи Баленсиага выходит из дома, проходит мимо церкви, поднимается вприпрыжку по холму и в одиночестве добирается до «Биста Она». Там он встречает девочку Бланку, с которой уже успел подружиться. Она очень рада его приходу и, пользуясь случаем, решает показать ему все скрытые уголки дворца. Дети бегут по лестнице на последний этаж, туда, где работают гладильщицы. Кристобаль тут же перестает обращать внимание на подругу, потому что ему интересно все, что его окружает. Он обращает внимание на роскошные ткани из гардероба маркизов, на богатство вышивки, на каждую деталь аксессуаров. Он не может удержаться от того, чтобы дотронуться до этих драгоценностей. Он останавливается, чтобы прочесть пришитую к одежде этикетку: Worth. 7, Rue de la Paix. Paris [4]. Для него эти слова не имеют никакого значения, но они дают ему понять, что вдали от дома существуют другие места, полные красоты и роскоши. Мальчик осознает, что в этот мир, так непохожий на его собственный, он, вероятно, никогда не сможет попасть.

Спустя некоторое время он понимает, что маленькая Бланка устала ждать, пока он обратит на нее внимание, и исчезла. Задумчивый Кристобаль в одиночестве спускается по лестнице. Он засунул руки в карманы шорт, обнажавшие его исцарапанные детские коленки, все еще пребывая под впечатлением от прикосновений к дорогим тканям. В саду мальчик сталкивается с маркизой.

– Кристобаль! Очень рада тебя видеть. Как ты поживаешь? Мне сказали, что твоя матушка приболела. Ты должен ей во всем помогать, подставлять плечо.

– Да, маркиза.

– Ты уже решил, чем будешь заниматься, когда вырастешь? Наверное, посвятишь свою жизнь морю, как твой отец?

Кристобаль хмурится и качает головой.

– Тогда скажи мне, кем бы ты хотел работать, когда станешь взрослым? Ведь нужно облегчить бремя Мартины.

Мальчик несколько секунд молчит, а потом отвечает с толикой смущения:

– Я хочу шить.

Затем делает глубокий вдох и добавляет:

– Мне бы хотелось сшить такое же платье, как то, которое сейчас на вас.

Бланка Каррильо де Альборнос удивленно смотрит на него, а затем опускает взгляд, рассматривая свое одеяние. Она приобрела его во время одной из своих поездок в Париж, город, в котором она часто посещает такие известные заведения, как Галерея Лафайет или крупнейший универмаг Les Grands Magasins du Louvre. В то утро она выбрала платье, носящее имя Поля Пуаре (1879–1944). Великого Поля Пуаре. Того самого, который со смесью гордости и тщеславия заявил прессе, что был не простым портным, а художником, а значит, пресса к нему должна была обращаться именно так. Озадаченная ответом мальчика, Бланка спрашивает его:

– И почему тебе хотелось бы сшить платье, подобное этому?

Тогда Кристобаль решает отбросить свою застенчивость в сторону. В его глазах видна решимость. Он отвечает на вопрос всего несколькими словами, прекрасно описывающими характер, который уже начинает у него формироваться:

– Я думаю, что смогу.

Маркизу забавляет ответ мальчика, и на его храбрость она отвечает необычным решением, вызовом, равным мужеству Кристобаля. На мгновение она задумывается, а затем, показывая на мальчика указательным пальцем, говорит:

– Я распоряжусь, чтобы тебе на дом отправили это платье и все необходимые ткани. С ними ты сможешь его воссоздать.

Бланка сдержала свое обещание. Спустя несколько дней Кристобаль дрожит всем телом, рассматривая лен, который аристократка послала в скромный дом на улице Сакайо. Он часами разглядывает швы платья, которое маркиза также прислала. Лишь тогда, когда паззл окончательно складывается в его голове, мальчик садится за швейную машинку своей матери, точно так же, как она садилась за нее множество раз [5].

В последующие несколько дней и ночей для Кристобаля в мире перестанет существовать все, кроме этой ткани и проходящей сквозь нее иголки.

Несколькими неделями спустя мы оказываемся в церкви Сан-Сальвадор. Ее прохладный воздух и запах благовоний приветствует как приехавших отдохнуть, так и уроженцев Гетарии. Дверь слегка скрипит, когда в церковь заходит маркиза. Она тут же почтительно крестится и в ожидании начала мессы садится на одну из впереди стоящих скамеек. Сидящий на последнем ряду Кристобаль чувствует, как у него перехватывает дыхание. Он видит, что Бланка Каррильо де Альборнос, самая элегантная женщина, когда-либо ступавшая на улицы этого городка, одета в платье, которое он создал своими руками, без чьей-либо помощи [6]. Он улыбается, опускает голову в знак смирения и произносит благодарственную молитву, так, как его научил его дядя-священник.

По окончании мессы аристократка пробирается сквозь толпу и подходит к нему. По ее взгляду видно, что она взволнована. Она не может ждать ни минутой больше, ей нужно поделиться новостями. Лицо маркизы расплывается в широкой улыбке, а затем она произносит несколько слов, которые навсегда изменят ход жизни этого двенадцатилетнего мальчика, ребенка без отца, которому не так уж и повезло в жизни.

– Кристобаль, собирай вещи. Я уже обо всем поговорила с твоей матушкой. Ты поедешь в Сан-Себастьян работать подмастерьем в ателье Casa Gómez.



Истоки

Кристобаль Баленсиага не любил корриду. И тем не менее болеро, выполненные из бархата и шелка, расшитые бисером, представленные в зимней коллекции 1947 года, были явно вдохновлены камзолом тореадора. Несмотря на то что кутюрье провел половину профессиональной жизни в Париже, он не хотел избавляться от влияния своего происхождения. Например, цвета, присутствующие на некоторых из его дизайнов – кобальтово-синий, пепельно-зеленый или красный, те самые цвета, о которых я упоминаю в своем повествовании, – воспроизводят оттенки, окружавшие Баленсиагу все его детство на побережье провинции Гипускоа. А плащи, которые он представил в шестидесятые годы, уж очень напоминали одеяния рыбаков, которые те носили, чтобы не намокнуть. «По его одежде видно, что он баск. Это читается в объемах и нежелании показывать слишком много кожи», – объясняет журналистка El Mundo Беатрис Миранда, которая не только является выдающимся экспертом в мире моды, но и провела не одно лето в Сараусе. «Эта сдержанность, умеренная элегантность Баленсиаги очень северная. От людей из тех регионов не стоит ожидать фейерверка эмоции. То же самое происходит и с баскской кухней, которая основана на использовании лучших ингредиентов. Что ж, с таким ингредиентом, как ткань, Баленсиага мог творить настоящие чудеса», – заключает она.

В его работах можно найти параллели с региональными костюмами Наварры, Галисии, Эстремадуры, Балеарских или Канарских островов; с бата де кола² в стиле фламенко или же одеждой, которую носили при дворе в «австрийском Мадриде»³… но прежде всего дизайны Баленсиаги – это отражение того искусства, которое он впервые увидел в летнем дворце маркизов де Каса Торрес. По словам историка Мирен Арсалус, маркиз входил в попечительский совет музея Прадо и был членом Королевской академии изящных искусств Сан-Фернандо, что объясняет его интерес к коллекционированию превосходных картин. Этими же самыми картинами Баленсиага восхищался и позже, уже во время визитов в Прадо. Все эксперты отмечают, что в силуэтах кутюрье угадываются объемы Сурбарана, цветовая палитра Эль Греко, кружева и муслин портретов Гойи, детали юбок и корсажей Веласкеса. Безусловно, все отмечают отношение к черному цвету, характерное для Эль Греко или Пантохи де ла Крус… Также дизайнер вдохновлялся работами своего друга Сулоага⁴. Или точнее будет сказать, что они вдохновляли друг друга, поскольку художник даже нарисовал портрет своей дочери Лусии, одетой в Balenciaga.

Итак, присутствие родной земли Баленсиаги ощущалось во всем, что он делал. Ностальгия? Я бы сказала, что да. Этот нюанс не ускользнул даже от журналистов из далеких Соединенных Штатов: «Во всей его коллекции чувствуется вкус Испании», – написали в журнале Harper’s Bazaar в 1938 году. Диана Вриланд, которая в шестидесятые годы была главным редактором журнала Vogue, отметила, что Баленсиага привнес «стиль Испании в жизни всех тех женщин, кто носил его одежду». А меценат Элен Давид-Вайль в прологе к каталогу выставки, состоявшейся в 2006 году в Париже, написала следующее: «Кристобалю Баленсиаге было суждено стать выдающимся. Быть баском – означает быть другим, желать взбираться на горы, переплывать океаны. Быть баском – означает иметь возможность быть и испанцем, и французом одновременно. Но прежде всего это означает хотеть быть самим собой».

Архимиллионерша Полин де Ротшильд, одна из главных клиенток уроженца провинции Гипускоа («Я имела честь одеваться в Balenciaga на протяжении двадцати трех лет», – говорила она с гордостью), в 1973 году написала статью о кутюрье, в которой, как и Э. Давид-Вайль, мифологизировала его происхождение. Давайте прочитаем ее слова: «Однажды в феврале мы совершили паломничество в Гетарию, полное любви и восхищения. Стоял один из тех зимних дней, что бывают на атлантическом побережье, с внезапными вспышками солнечного света, сменяющимися быстрыми облаками. Дома на главной улице сияли так, словно были покрыты золотой металлической броней». От домов баронесса де Ротшильд переходит к лодкам, виноградникам… «И куда бы ты ни глянул, везде можно увидеть образцы из коллекций Balenciaga: сбрызнутый дождем синий, зеленовато-серый; в некоторых местах климат изменил цвет древесины с темно-коричневого на бледно-кофейный. Там нет традиционных средиземноморских красок, нет ярко-красной земли, нет сапфирового моря». Ее вердикт заключался в том, что «корни творчества Кристобаля Баленсиаги» находились именно в Гетарии.

Естественно, со своих привилегированных позиций Полин и Элен видели все в поэтическом свете. Но модный эксперт Хэмиш Боулз не забывает, что в то время, как многие коллеги Кристобаля – такие как Пьер Бальмен или Кристиан Диор – жили в богатстве с детства, он происходил из бедной семьи, что вынудило его бросить обучение в раннем возрасте. «Несмотря на то, что большинство мужчин Гетарии, чтобы прокормить себя, возделывали землю или уходили в море, прислужник Баленсиага считал, что посвятит себя церкви», – уверяет Боулз в своей книге «Balenciaga и Испания». Если он когда-то и рассматривал возможность стать священником, следуя по стопам своего дяди Хулиана, полагаю, что эта идея улетучилась, стоило ему познакомиться с модой: «В шесть лет, вдохновленный, скорее всего, примером матери, он сшил свое первое пальто, которое предназначалось для кота», – продолжает английский автор, добавляя, что того мальчика сильно расстроил тот факт, что животное не сидело на месте и мешало ему работать с удовольствием…

Думается мне, что, если бы не покровительство маркизы де Каса Торрес, любовь маленького Кристобаля к иголке и нитке не зашла бы дальше этой истории про кота. Но умная маркиза отправила его в Casa Gómez, откуда он потом отправился в другое ателье, New England, а оттуда – в филиал парижского универмага в Сан-Себастьяне. В последнем блестящем заведении его назначили управляющим отделом женской одежды, а ведь ему на тот момент исполнилось всего шестнадцать лет. И это было лишь началом всего того, что должно было произойти после…

2. Встреча с Коко Шанель

Сан-Себастьян, 1917

Дайте мне неидеальное тело, и я сделаю его идеальным.


Уже три года как мир погрузился в кровавую войну. Однако представители буржуазии и аристократии Сан-Себастьяна, казалось, не хотели этого замечать: люди сидели в кафе и ходили на скачки на ипподром. В общем, жизнь кипела. В эту атмосферу carpe diem¹, обеспеченную нейтралитетом Испании в Первой мировой войне, и погружается Кристобаль Баленсиага. Он возвращается в город после того, как проработал некоторое время в ателье в Бордо. У этого юноши двадцати двух лет нет почти ничего общего с тем мальчиком, сопровождавшим свою мать по делам на улицах Гетарии; теперь он понимает французский язык, а также знает тонкости высокой моды. Из своих поездок в Париж Баленсиага привез несколько моделей от дизайнеров, которыми восхищается. Он хочет распороть платья и проанализировать каждую деталь, подобно тому, как энтомолог препарирует насекомых под лупой. Есть одна кутюрье, которой он особо одержим: ее зовут Габриэль Шанель, однако больше она известна как Коко. Говорят, что благодаря ей на баскском побережье можно увидеть свободных от корсетов женщин, прогуливающихся в необычных вязаных кардиганах и матросках.

Мы находимся на пороге Гран-Казино в Сан-Себастьяне, прямо у фасада, смотрящего на сады Альдерди-Эдер, за которыми виднеется залив Ла-Конча. На дворе тихий поздний вечер конца сентября, время, когда лето еще отказывается покидать город. У молодого Кристобаля зачесанные назад волосы, на нем пиджак, двухцветные ботинки и элегантная шляпа [7]. Это привлекательный и перспективный мужчина 1,80 метра ростом, только что открывший свой первый модный дом в городе, на улице Вергара, 2. Этот дом носит простое название C. Balenciaga [8]. Его сестра Агустина помогла ему найти сотрудников, и на каждого из них он произвел впечатление человека, уверенного в своем таланте.

«Дайте мне неидеальное тело, и я сделаю его идеальным», – повторяет Кристобаль как мантру. А затем обычно с решительностью добавляет:

– Женщине не обязательно обладать красотой, чтобы носить мои наряды: сам наряд превратит ее в красавицу.


Почему же в столь поздний час, будучи таким серьезным и ответственным, настолько преданным своему делу, он пришел в казино? Оказывается, до его ушей дошел слух, что Шанель, которая уже несколько дней представляет свою последнюю коллекцию в роскошном отеле «Мария Кристина», каждый вечер приходит в игорное заведение. В компании своей младшей сестры Антуанетты она пытает счастье в баккара. А Кристобаль, зачем же отрицать очевидное, жаждет познакомиться с этой женщиной. Сейчас ей тридцать четыре года, свою карьеру она начала в двадцать семь. Шанель стала шить шляпы благодаря, по слухам, финансовой поддержке своего любовника, английского джентльмена и игрока в поло по имени Бой Кейпел. «Я думал, что дал тебе игрушку, а в итоге подарил свободу», – говорят, именно эту фразу Бой сказал Коко на открытии ее парижского ателье на улице Камбон. За ателье последовали открытия магазинов в Довиле и Биаррице, где теперь Габриэль продавала платья за три тысячи франков. А еще говорят, что во всех магазинах у этой смелой швеи теперь трудятся почти триста работниц. Какая женщина! Настоящая успешная предпринимательница!

Да, Кристобаль ужасно хочет познакомиться с мадемуазель, couturière, которая смогла добиться успеха среди громких, преимущественно мужских, имен парижской высокой моды: Уорта, Пакен, Дусе… Итак, он решительным шагом заходит в казино, проходит мимо играющего на террасе оркестра, который выглядит так, будто в мире не происходит никаких несчастий. Баленсиага оставляет позади себя кафе и бильярд и поднимается по величественной лестнице из белого мрамора, освещенной вереницей бронзовых ламп. На верхнем этаже расположены игровые комнаты: они закрыты для жителей Сан-Себастьяна, это территория иностранцев. Однако не привыкший сдаваться Баленсиага прибегнул к покровительству друга-иезуита с хорошими связями, и директор казино позволил ему посетить комнаты [9]. Перед тем как оказать ему эту услугу, его религиозный друг предупредил Баленсиагу, чтобы тот был осторожен с Коко Шанель, он был убежден в дьявольском происхождении ее таланта.

Кристобалю без проблем удается добраться до игровых залов. Он бродит среди смеющихся иностранцев, празднующих удачу, и вот тут-то видит ее. Там, вдалеке, с картами в одной руке и сигаретой в другой, сидит непохожая ни на кого женщина. С чего бы начать? У нее довольно скандальная прическа: ее темные волосы подстрижены в стиле «гарсон», так же, как и у дерзкой писательницы Колетт². Кожа у нее загорелая, словно она пыталась подражать самым скромным крестьянкам, а не тем аристократкам, которые так заботились о бледности своего лица. И как будто этого всего было недостаточно, подол ее платья даже не прикрывал лодыжки, а талия была едва видна под свободным кроем ткани. На ее груди покоились несколько ниток очень длинного жемчужного ожерелья, где жемчуг переплетался с какими-то камушками, похожими на бижутерию. Она одевалась так, как хотела, потому что не боялась ничего и никого и привыкла общаться с самыми яркими персонажами парижской культурной сцены. Например, всего несколько месяцев назад она подружилась с Пабло Пикассо, ее альтер-эго в мире живописи, как сказал Жан Кокто.

«Похоже, сам дьявол “нашептывает” ей идеи для нарядов».


Осмелится ли Кристобаль заговорить с ней? Осмелится ли завязать разговор с грозной Мадемуазель?

Отчего бы и нет? Разве он, несмотря на свою молодость, не стал уже успешным кутюрье? Разве его не вызывали во дворец Мирамар, чтобы сама королева Мария Кристина могла примерить одно из его творений? Почему он должен бояться?

В этот момент Коко встает. Она идет через зал, направляясь туда, где со шляпой в руке остановился Кристобаль. Подобно тому, как однажды он осмелился попросить маркизу де Каса Торрес позволить скопировать купленное в Париже платье, сегодня он набирается смелости, чтобы заговорить с Габриэль, с самым революционным среди новых деятелей моды, а также – как ему рассказали – и самым вспыльчивым. Он обращается к ней на своем неуклюжем, но неплохом французском.

– Мадемуазель Шанель?

Она останавливается и разворачивается к нему во всей красе: прямой нос, гордый подбородок, блестящие черные глаза и высокие скулы. Вглядывается в его лицо. Она хороша собой, но прежде всего невероятно харизматична.

– Да, это я, вы что-то хотели?

– Меня зовут Кристобаль Баленсиага. Позвольте мне выразить восхищение вашей модой.

Приподнимая брови в раздражении, Габриэль поправляет его:

– Ах, нет-нет, месье. Это другие следуют моде, я же создаю стиль. Мода предназначена для того, чтобы ее убивали. Господи Боже, да ведь мода стареет еще быстрее, чем женщины! Мои же творения будут жить даже тогда, когда меня уже не будет. Я в этом не сомневаюсь.

Он застенчиво улыбается и кивает в ответ на тираду своей собеседницы. Прокашливается.

– Видите ли, я только что открыл свое ателье в Сан-Себастьяне. Я планирую представить свою первую коллекцию в следующем году и…

Шанель не дает ему закончить:

– Что ж, тогда я желаю вам удачи, и прежде всего, быть амбициозным. Видите ли, амбиция – слово, которое я не боюсь использовать, и вам советую его не бояться.

Кристобаль пытается вновь взять слово. Он хочет произвести на нее впечатление.

– Правда в том, что мне бы хотелось изменить взгляд на некоторые вещи так, как это сделали вы, устранив… скажем так, бессмысленные части женской одежды. Позвольте признаться: ничего не раздражает меня так, как cursi³ [10].

Шанель тут же смягчает свое выражение лица, готовится пошутить.

– Я вас понимаю. Элегантная женщина должна иметь возможность ходить по магазинам и не смешить при этом домохозяек. Вы же знаете, что тот, кто смеется, всегда прав, не так ли?

Затем она вновь становится серьезной, выдерживает драматическую паузу, смотрит вдаль – словно ее слова предназначены для огромной публики – и говорит:

– По правде говоря, на мой взгляд, неудобное платье – это провал. Платье – не тугая повязка. Оно создано, чтобы его можно было носить. Его носят на плечах. Платье должно свисать с плеч [11]. – Шанель слегка прикасается к его руке, словно давая понять, что разговор окончен. – Надеюсь, что мы с вами еще увидимся, месье.

Габриэль продолжает свой путь, а Кристобаль провожает ее взглядом. Вдруг он замечает одну деталь, которая не сразу бросилась ему в глаза: у ее платья есть карманы. Невысокого роста дизайнер равнодушно убирает в них руки, очень по-мужски. Так идет неудержимая женщина, сбегающая от участи бедной девочки, брошенной в монастыре. А тот, кто на нее смотрит, будто бы тоже смеется над той жизнью, что изначально уготовила ему судьба. Он определенно никогда не станет ни капитаном корабля, как его отец, ни священником, как его дядя. Вместо этого он уже почти готов взойти на Олимп богов моды.



Гениальность

Габриэль Шанель хотела войти в историю; Кристобаль Баленсиага же хотел, чтобы его имя умерло вместе с ним. Габриэль Шанель говорила, что хотела, чтобы ее копировали; Кристобаль Баленсиага сделал все возможное – даже запретил в 1956 году прессе присутствовать на показе его коллекций – чтобы его работы не смогли скопировать. Габриэль Шанель выдумала свою биографию; Кристобаль Баленсиага никогда не скрывал свое происхождение. Он не вступал в конфликты, она же обожала скандалы. Однажды, например, когда любящий цвета дизайнер Поль Пуаре в шутку спросил ее, полностью облаченную в черный цвет, не собирается ли она на чьи-то похороны, Шанель ехидно ответила: «Да, на ваши».

Да, Габриэль и Кристобаль были очень разными, но мы все же можем найти между ними некие сходства. Например, их одержимость совершенством рукавов или удобством одежды. Но еще кое-что, несомненно, их объединяло – гениальность. Вот как об этом писала редактор Диана Вриланд: «Женщина, одетая в Chanel в 20-е и 30-е годы – точно так же, как и женщина, одетая в Balenciaga в 50-е и 60-е годы, – обладала величием, авторитетом, чем-то, что выходило за рамки общепринятого вкуса». Этот необузданный талант, которым они оба обладали, объясняет, почему, несмотря на все различия, они в итоге подружились. Время от времени их можно было увидеть ужинающими вместе в ресторане Allard в Париже. Также Коко сделала Кристобалю несколько очень личных подарков, таких как, например, собственный портрет или бронзовая утка, которую Кристобаль с любовью поставил на свой письменный стол.

Специализирующаяся на моде журналистка Лола Гаваррон, изучившая карьеры обоих дизайнеров, принимает меня в своем доме в Мадриде. В нем множество книг и семейных воспоминаний. На низком столике она расположила все свои библиографические материалы об уроженце Гетарии, чтобы я могла их изучить; как внимательный и аккуратный человек, она хранит даже пресс-релизы выставок, прошедших несколько лет назад. Лола считает, что Шанель и Баленсиага, должно быть, в очень юном возрасте пережили своего рода озарение, которое подтолкнуло их посвятить себя моде. «Я думаю, они почувствовали сильное призвание к этому делу. Они оба были выходцами из того социального слоя, которое обычно не попадает в мир моды, ведь для этого нужно было иметь определенную родословную. Разница была лишь в том, что Баленсиага посвятил себя полностью работе (если он видел, что какой-нибудь маленький стежок не несет никакого смысла в готовом платье сложного покроя, он мог полностью распустить свое творение), в то время как Шанель была более easy going⁴». Лола вспоминает один случай, когда она была удостоена возможности лично взять интервью у Ива Сена-Лорана. Тогда он ей признался, что для него лучшим комплиментом было, когда его называли наследником Balenciaga и Chanel. «Кристобаль, в очень мужественной манере, а она в очень женственной, обозначили две крайности совершенства моды XX века», – продолжает журналистка и добавляет, что «было очевидно их уважение и восхищение друг другом».

Тем не менее был период, когда в их отношениях случился разлад, а бронзовая утка исчезла со стола Кристобаля, чтобы вновь перелететь⁵ в руки Шанель… Что же случилось? Что стало причиной их размолвки? Не совсем понятно. Журналистка Мэри Блюм в своей книге собрала несколько высказываний Юбера де Живанши, в которых он ссылается на интервью, которое якобы дала Коко Шанель. Во время этого интервью француженка заявила, что баскский мастер, кроме всего прочего, совершенно не разбирался в женском теле. Со своей стороны бывшая глава архива Balenciaga Мари-Андре Жув придерживается точки зрения журналистки Жаклин Деморнекс, которая утверждает, что никакого интервью не было. Имел место напряженный разговор между дизайнерами, во время которого Шанель раскритиковала личную жизнь своего коллеги и, более того, произнесла фразу, вызвавшую гнев Кристобаля: «Совершенно ясно, что женщин вы не любите, иначе бы не выставляли напоказ их морщинистые шеи». (Ох, господи.)

Габриэль вполне могла отпустить такой едкий комментарий, особенно если принимать во внимание определение, которое ей дала (несмотря ни на что) ее подруга Диана Вриланд: «Иногда Габриэль была совершенно невозможным человеком. Она была очень остра на язык. Кажется, однажды она сказала, что я самая претенциозная женщина из всех ее знакомых. Но такой уж была Коко, она много болтала <…> Коко никогда не была приятной женщиной». Сама же Габриэль даже хвасталась своим невозможным характером: «Да, я знаю, что невыносима», – без колебаний признавалась она. И еще: «Я раздражаюсь сама и раздражаю других». Не говоря уже о ее склонности к сплетням: «Я обожаю критиковать. В тот день, когда я больше не смогу критиковать, моя жизнь для меня будет кончена».

Боги наградили ее долгой жизнью, чтобы она могла продолжать критиковать всех и вся. 10 января 1971 года ее не стало, на тот момент ей было восемьдесят семь лет. Шанель умерла в отеле «Ритц», в своем номере на шестом этаже, украшенном коромандельскими ширмами. Она продолжила работать до самой смерти. Хотя с Баленсиагой они больше не общались, он не пропустил ее похороны, состоявшиеся в церкви Мадлен, недалеко от улицы Камбон, где у французского дизайнера была штаб-квартира. Существуют документы той эпохи, на которых можно увидеть, как Кристобаль с серьезным лицом выходит из храма вместе с другими великими фигурами мира моды, такими как Сен-Лоран, Бальмен, Курреж… Возможно, он хотел оставить все обиды позади и в последний раз отдать дань уважения этой женщине – такому же гению, как и он сам – с которой он однажды встретился в Гран-Казино в Сан-Себастьяне.

3. Maison на авеню Георга V

Париж, 1937

Кутюрье должен быть архитектором кроя, художником цвета, музыкантом гармонии и философом меры.


Кристобаль до сих пор слышит взрывы в Сан-Себастьяне¹. Война, которая сейчас ведется, для него еще более болезненна, чем та, что опустошала мир, когда он прибыл в Доностию² из Бордо. Ведь на этот раз речь шла о гражданской войне, в которой друг против друга воевали сами испанцы. Именно поэтому год назад он решил покинуть свой город. Он знает, что принял правильное решение, что при таком повороте событий другого выхода у него не было. Он мог лишь собрать чемоданы и отправиться в Париж. Баленсиага политикой не интересуется, единственное, что им движет – это мода. И в этом новом пункте назначения мода как раз имеет значение. В его же родной стране, обреченной расколоться на две непримиримые части, больше не имеет смысла посвящать этому делу ни секунды.

К счастью, в своем побеге он не одинок. Владзио едет вместе с ним. Они живут вдвоем в прекрасной съемной квартире на авеню Марсо.

Его полное имя – Владзио Яворовски Д’Аттенвиль, он сын польского эмигранта и знатной парижанки. Именно она, Мари Элен, мать Владзио, обладавшая великолепными связями, разглядела творческие способности в своем сыне и отправила его работать в ателье Balenciaga в Сан-Себастьяне. Сам Баленсиага до сих пор помнит день, когда Д’Аттенвиль прибыл в Сан-Себастьян. Веселый и разговорчивый, красивый и уверенный в себе, эмоциональный и образованный, он был невероятно восприимчив к красоте, и это была одна из отличительных черт его характера. Теперь Кристобаль уже не представляет без него свою жизнь. Владзио стал его верным помощником, создателем головных уборов, которые венчают творения Баленсиаги, делая их чуть менее серьезными, а еще – идеологом дизайна ателье. Наконец, Владзио стал главной движущей силой Кристобаля в профессиональном плане, а также его самой большой личной поддержкой. Он передал Баленсиаге свои изысканные манеры и даже убедил его – такого скрытного человека! – позволить сфотографировать себя Борису Липницкому, официальному портретисту Шанель, Пуаре и Скиапарелли, а также других престижных имен haute couture³.

В конце концов, разве Баленсиага не к этому стремился? Да, он приехал в Париж, чтобы тоже стать великим, чтобы закрепить свое имя на международной модной арене. Он уже прошел большой путь. Сегодня он – сорокадвухлетний мужчина, сделавший себя сам. У него отличная клиентура, которая посещает его магазины в Сан-Себастьяне, Мадриде и Барселоне. А также он прекрасно знает, какие качества ему необходимы в его деле.

– Кутюрье должен быть архитектором формы, художником цвета, музыкантом гармонии и философом меры, – любит повторять он.

Кто мог сказать ему, сыну рыбака и швеи, что сегодня он окажется здесь, в эпицентре событий. Ощущая легкое головокружение, он смотрит на бумагу в своих руках. Это регистрационная запись только что созданного дома Balenciaga в Париже с капиталом в 100 000 франков. Кристобалю принадлежит лишь 5 % акций; у Владзио 20 %. Остальные 75 % находятся в руках инженера Николаса Бискаррондо, соседа Кристобаля из Сан-Себастьяна, который в настоящее время, как и сам дизайнер, оказался во Франции. Бискаррондо был человеком республиканских убеждений, вместе с ним Кристобаль укрывался во время бомбардировок гражданской войны. Оценить мастерство модельера он смог благодаря зоркому глазу своей жены Вирхилии Мендисабаль. Невозможно отрицать, что Николас, Владзио и Кристобаль – прекрасная команда. Первый вкладывает деньги, второй имеет нужные контакты, а третий привносит в дело свой талант. Вот такой рецепт успеха.

Этот взрослый Баленсиага – бледная кожа, темные тщательно причесанные волнистые волосы, сама опрятность – в одно из июльских воскресений 1937 года прогуливается по своему новому ателье. Оно расположено в доме № 10 на элегантной авеню Георга V, в здании 1887 года с неоклассическим фасадом и железными балконами, неподалеку от посольства Испании. Maison Balenciaga занимает 500 квадратных метров на третьем этаже; это пространство с белой лепниной, плотными шторами, светлым ковром и колоннами, на которых стоят несколько ваз, превращенных в светильники. Это помещение со сдержанным декором, стиль которого выдержан в соответствии с собственной эстетикой Кристобаля. Ему самому нравится одеваться в не очень броскую, но качественную одежду: когда он не за работой, он обычно носит белые льняные рубашки, завязанные на шее платочки, брюки с приятной фактурой… [12].

Кристобаль приближается к модели, которую ему оставили на проверку. Он хмурится и поджимает губы, одна из которых, верхняя, значительно тоньше другой. Он внимательно осматривает одежду и тут же замечает крошечный изъян на рукавах, который менее опытные, нежели его собственные глаза, обязательно бы пропустили. На его лице, которое с годами не утратило ни капли той юношеской привлекательности, появляется выражение недовольства. Кристобаль садится и смотрит на висящие на стене часы с золотыми точками, похожие на солнце. «Семь вечера, – думает он. – впереди еще вся ночь». Решительным движением, можно даже сказать драматичным, он распарывает швы, беспощадно разбирает всю вещь и приступает к шитью. Его руки двигаются с такой же быстротой, с какой двигались руки Мартины, его матери: именно она пару месяцев назад без колебаний посоветовала ему эмигрировать в Лондон или Париж. Там он мог бы продолжить оттачивать свою технику. Иногда ему кажется, что он вновь слышит ее голос:

– Следуй своему инстинкту, сынок.

На следующий день, в понедельник, Кристобаль появляется в maison по обыкновению в девять утра. «Месье прибыл», – объявляет звучным голосом его секретарь Жерар, словно речь идет о прибытии короля или императора. Сегодня день примерки. Здесь Даниэль и Колетт, две его любимые модели, которые работают сверхурочно за 1500 франков в месяц. Он выбрал их не за красоту – невероятными красавицами их назвать никак нельзя – а за стиль, умение держаться и фотогеничность. Кристобаля не интересуют идеальные женщины, по которым вздыхают другие дизайнеры; по его мнению, именно платье должно служить женщине, а не наоборот. «Месье любит, когда у женщин есть небольшой животик», – шепчутся продавщицы, когда он их не слышит [13]. Модели очень уважают его и испытывают признательность: если примерка безбожно затягивается, он всегда следит за тем, чтобы такси доставило их до дома в целости и сохранности. В то время как мастер с полным ртом булавок вносит свои коррективы, вокруг него воцаряется тишина. Никто не произносит ни слова, не улыбается; не слышно даже шелеста крыльев мухи. Можно подумать, что мы находимся не в доме моды, а в монастыре…

Месяц спустя, в середине августа, maison готовится встретить свой самый важный день. Кристобаль Баленсиага собирается представить свою первую коллекцию высокой моды в Париже. В воздухе чувствуется ажиотаж. Прошло уже семь лет с тех пор, как находившийся на пенсии Поль Пуаре объявил, что модному миру нужен был новый руководитель. Станет ли Баленсиага капитаном этого корабля? Среди избранной публики, приглашенной в штаб-квартиру на авеню Георга V, можно встретить журналистку Беттина Баллард. Она работает в офисе Vogue на Елисейских полях и оттуда отправляет хроники, которые позже публикуют по другую сторону Атлантики. Показ начинается, и Беттина обращает внимание на платья с длинными рукавами и узкими лифами, которые напоминают ей о главных героинях романа «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Беттина симпатизирует Кристобалю. Они познакомились совсем недавно, но она уже считает его своим другом, и радуется тому, что в городе света он производит хорошее впечатление [14]. Она от души аплодирует проходящим мимо моделям.

Заголовки модных изданий возникают незамедлительно: «Balenciaga достигает нового уровня качества в моде», – Harper’s Bazaar. «Коллекцию отличает вкус и оригинальность», – L’Officiel. «Молодой испанский кутюрье создал замечательную первую коллекцию», – Women’s Wear Daily.

Тихая революция Кристобаля началась.

В следующем, 1938 году почти девяносто репортеров будут толпиться у двери штаб-квартиры на авеню Георга V, чтобы посетить выставку его творений [15]. Мир моды навсегда изменится: на сцене появился l’espagnol⁴, готовый изменить правила игры.

Техника

«Следуй своему инстинкту, сынок».
Мартина Баленсиага

Баленсиага рассматривал одежду снаружи, но конструировал ее изнутри, поэтому самое интересное в его работах – именно то, что ускользает от глаз. Чтобы добиться совершенства, к которому он всегда стремился, Баленсиага не скупился на трюки, словно фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы. Под его юбками-баллонами, к примеру, находились нижняя юбка и еще один слой из шелка, которые помогали создать объем. В некоторых жакетах он прятал сзади несколько свинцовых кружочков для красивой посадки. В других вещах в область бедра он подставлял подушечки. И, как я уже упоминала, Баленсиага действительно был помешан на совершенстве рукавов, до такой степени, что он мог даже вырвать их из готового изделия, если замечал хоть малейший изъян. «Он считал, что рукав должен прилегать к телу, быть его естественным продолжением и ниспадать свободно, без единого дефекта. Рукав должен был быть достаточно гибким, чтобы позволить движение, но не тянуть за собой весь силуэт. Рука должна иметь возможность скользить естественно. Это одновременно и эстетический поиск, и техническая задача», – резюмирует куратор музея Памела Голбин [16]. Она также добавляет, что маэстро «посвятил всю свою жизнь поиску технических решений в высокой моде, которую он вывел на высший уровень благодаря упрощению кроя, ставшего впоследствии легендарным».

Одно из самых знаменитых открытий Баленсиаги состояло в том, что он оставил пространство между тканью и телом женщины, чтобы она не чувствовала себя как в плену. «Любая клиентка Balenciaga сказала бы вам, что не она несла на себе платье, а само платье ее несло. Его одежда имела сложную внутреннюю структуру, но отвечала основной цели его постоянной работы – комфорту. И мне кажется, что та лояльность, которую на протяжении всей его жизни демонстрировали его клиентки, свидетельствует о том, что он достиг своей цели: красоты без необходимости отказываться от комфорта», – объясняет мне Элой Мартинес де Ла Пера, куратор модных выставок и покровитель Фонда Balenciaga (а также человек, которого я просто обожаю слушать), пока мы пьем кофе за мраморным столиком в мадридском кафе La Duquesita. В своей докторской диссертации, посвященной маэстро, исследователь Ана Бальда объясняет то же самое в очень поэтичной манере: «Его платья задумывались как обитель для тела. Подобно тому, как дом должен быть комфортным для жильцов, Баленсиага считал, что его одежда должна быть удобной и адаптироваться к жизни его клиенток». Вот почему в одной из своих самых знаменитых цитат Диана Вриланд говорила, что, когда в помещение входила женщина, одетая в Balenciaga, все другие просто переставали существовать.

Я побеседовала с французским дизайнером Стефаном Ролланом, который особенно известен в СМИ по своим коллекциям, что демонстрировала прекрасная испанская топ-модель Ньевес Альварес. Роллан признается мне, что работа баска стала для него своего рода компасом, который всегда возвращает его на север. «В начале моей карьеры мне выпала возможность познакомиться с Мари-Андре Жув. Она предоставила мне доступ ко всем архивам Кристобаля Баленсиаги, спрятанным в подвале частного особняка. Для меня эти архивы стали настоящим откровением», – рассказывает он мне. Я спрашиваю Роллана, использует ли он в настоящее время одну из техник Баленсиаги, и он полушутя отвечает, прибегая к небольшой хитрости: «Я вшиваю органзу по краям, чтобы они не рвались». Затем он добавляет: «Если говорить серьезно, именно его философия находит у меня отклик и направляет мои шаги. В минуты сомнений я погружаюсь в его историю, и это, странным образом, помогает мне найти самого себя».

Записав размышления Стефана Роллана, я отправляюсь на поиски успешного испанского дизайнера, который также сможет рассказать мне о влиянии гения из Гетарии. Мне удается пробраться в мадридское ателье нашего самого известного кутюрье: Лоренцо Каприле. Поначалу он говорит о Баленсиаге весьма неохотно, потому что считает, что журналисты уделяют ему слишком много внимания, в то время как другие его современники, такие как Педро Родригес или Флора Вильяреаль, канули в лету. Но потихоньку лед между нами тает, Каприле выкуривает одну сигарету за другой, и в конце концов наша беседа затягивается на два часа. Мы сидим в ателье одни, друг напротив друга, в крохотном кабинете, где есть холодильник с бутылками воды, на пробках которых напечатана знаменитая фраза, приписываемая Пикассо: «Плохие художники копируют. Хорошие – крадут».

«Баленсиага был помешан на технике. Мне кажется, его величайшим вкладом стало архитектурное видение моды. Он был мастером объема, – рассказывает мне Каприле. – Он обладал потрясающим даром кроя. Он позволил ткани говорить. Именно это я и пытаюсь объяснить сегодня в школах дизайна: вы не можете приготовить пиццу с ангулас⁵, потому что ингредиенты абсолютно друг другу не подходят. Точно так же необходимо уважать кусок атласа, у которого есть свой собственный язык. Навязать ткань невозможно, вы должны позволить материалу самому создать костюм». В любом случае, Лоренцо настаивает на том, что Баленсиага не был изобретателем моды, потому что он сам черпал идеи у своих предшественников: «Приехав в Париж, он учился, покупая лекала у великих творцов того времени, например у Мадам Вионне, которая была великой революционеркой кроя XX века. Он набрался опыта, воспроизводя и адаптируя к своим клиентам эти лекала, изученные во Франции».

Я прошу моего собеседника рассказать мне, каким, по его мнению, был самый важный этап в жизни Баленсиаги с креативной точки зрения. «Они все были важны, – отвечает он. – Лично мне очень нравится первый этап, самый исторический, вдохновленный испанскими традициями, с его гагатовой⁶ вышивкой, сочетанием коричневого и черного, его любовью к кружеву… Правда в том, что стиль Баленсиаги развивался очень медленно и линейно. Есть коллекции, в которых мы встречаемся все с той же идеей, тысячу раз переформулированной».

Каприле взял в руки иголку в детстве, примерно в том же возрасте, что и знаменитый гипускоанец. В его случае он дебютировал с пеналом для хранения ручек, выполненным из джинсовой ткани. «Я уже начал думать, что никогда не смогу пришить на него молнию», – вспоминает он, смеясь. Я прощаюсь с дизайнером под звон его телефонов и сообщений от команды: одна инфлюенсер хочет заказать ему вечернее платье на мероприятие, невеста звонит ему, чтобы узнать подробности о своем платье, кто-то поздравляет его с наградой, которую ему только что вручила Академия исполнительских искусств, испанское телевидение спрашивает, в котором часу он приедет на съемочную площадку для участия в одной из самых популярных программ… Надо же, насколько это безумие отличается от монашеской атмосферы, которая, согласна хроникам того времени, характеризовала ателье Кристобаля. «Сегодня просто невозможно оставаться в тени, единственный, кому это удалось, – Мартин Маржела. Баленсиага обладал привилегией, потому что жил в эпоху, когда Instagram⁷ еще не изобрели», – говорит мне Каприле, который после тридцати лет на острие моды мечтает о том, чтобы посвятить свободное время исключительно распространению своих знаний о моде, об именах, которые мы почитаем, но также и о тех, кто несправедливо остается в тени.

4. Муза по имени Сонсолес де Икаса

Мадрид, 1940

Сеньора, моей вины в вашем положении нет.


Из окон доносится шум проспекта Хосе Антонио. Он назван в честь основателя Испанской Фаланги¹ Хосе Антонио Примо де Ривера. Однако многие жители Мадрида из-за огромных размеров проспекта предпочитают называть его Гран Виа². Если выглянуть в окно, то напротив можно увидеть вход в «Музей Чикоте», первый коктейль-бар в Испании, основанный бывшим барменом отеля «Ритц». В ближайшие несколько лет этому бару будет суждено превратиться в обязательную остановку знаменитостей той эпохи, от Сальвадора Дали и Авы Гарднер до Эрнеста Хемингуэя и Лолы Флорес³. В беззаботные послевоенные ночи известные мужчины и женщины любили собираться у барной стойки этого бара. Его дизайн выполнен в стиле ар-деко, а в подвале хранятся тысячи бутылок различных спиртных напитков.

Но давайте же отойдем от окна и обратим внимание на интерьер салона, в котором мы находимся. Это светлое помещение со свежевыкрашенными белыми стенами и несколькими стульями золотого цвета, расположенными в самом конце комнаты; на потолке висит внушительная хрустальная люстра; на комоде с классическим зеркалом лежат несколько модных журналов; в самом верху стопки можно разглядеть номер L’Officiel с изящной иллюстрацией Рене Грюо⁴ на обложке. Однако это помещение не всегда излучало такую гармонию. Есть люди, которые, несмотря на свою прекрасную внешность, несут в сердце печаль, – так и на некоторых помещениях лежит тень трагедии. И помещение, в котором мы находимся, не исключение. Когда-то это была штаб-квартира компании по продаже меховых изделий, принадлежавшая одной аргентинской паре. В 1936 году, когда в Испании разразилась Гражданская война, предприниматели бежали в свою страну и вернулись лишь три года спустя, после окончания военного конфликта. По возвращении супругов ждал кошмар – все было разрушено и разграблено: ни посуды, ни одного предмета одежды. Исчезло все, их встретила полная пустота. В итоге женщина покончила с собой, а ее опустошенный муж вернулся в Аргентину. Но перед отъездом он быстро избавился от мебели. Возможно, в отчаянной попытке стереть горькие воспоминания и оставить позади ту Испанию, которая стала для него проклятьем.

Продавщицы, ступающие на светло-серый ковер, скорее всего, даже не подозревают о печальном прошлом своего рабочего места. Сегодня двухэтажная квартира обрела новую жизнь: здесь располагается штаб-квартира модного дома Кристобаля Баленсиаги в Мадриде [17]. Внизу находится холл, офис руководства, склад и примерочные, а наверху – мастерские и помещение, служащее дизайнеру жильем во время его приездов в испанскую столицу. На одежду, которая выходит из этих мастерских, нашиты этикетки, на которых можно увидеть слово EISA. Это сокращение от фамилии Eizaguirre, где букву z заменили на более мелодичную s. Именно так она и произносится на баскском языке. Фамилия Мартины, матери Кристобаля и его первой учительницы, – код, позволяющий отличить сшитую в Испании одежду от тех, что дизайнер и его партнеры продают во Франции. Хотя на первую и тратится меньше денег, она так же совершенна, как и та одежда, что носит на себе этикетку со словом BALENCIAGA. Просто потому, что ее создатель никогда бы не позволил себе продавать изделия посредственного качества.

Одна из тех продавщиц, что одеты в строгий черный, сверяется с картонной карточкой. Она читает имя клиентки, которая вот-вот должна подъехать. Речь идет о Сонсолес де Икаса и де Леон, одной из самых элегантных женщин Мадрида. Дочь покойного Франсиско де Асис де Икаса, мексиканского поэта и дипломата, она носит титул маркизы де Янсоль с 1936 года. Именно в тот год она вышла замуж за Франсиско де Паула Диес де Ривера. По желанию матерей Франсиско и Сонсолес, маркиз должен был жениться на старшей сестре Сонсолес, Аните. Однако стоило Франсиско впервые увидеть Сонсолес, как он понял, что не хотел видеть рядом с собой никого другого. Диес де Ривера старше своей супруги на двадцать четыре года, но это не мешает ему ее обожать. Она же видит в нем скорее отца, нежели мужа. В конечном итоге у нее будет страстный роман с невероятным красавцем Рамоном Серрано Суньером, министром при режиме Франсиско Франко, женатым на Сите Поло, сестре Кармен, жены диктатора [18]. Полномасштабный скандал, о котором будут шептаться в высших кругах Мадрида.

Но не будем отвлекаться, ведь ничего из этого еще не произошло.

Маркиза де Янсоль, приехавшая на проспект Хосе Антонио на «кадиллаке» с собственным водителем, входит в зону примерочных. Она идет твердым шагом, излучая уверенность. Невозможно не обратить внимание на ее стать: рост 1,72 метра – необычный для женщин ее эпохи – к которому нужно прибавить почти десять дополнительных сантиметров ее туфель на высоком каблуке. У нее тонкие брови, идеальная улыбка, прямой нос, волнистые волосы и отстраненный взгляд. Она похожа на кинозвезду. Говорят, что Сонсолес хорошо образована и у нее легкий нрав. Она обожает чтение, а за ее столом часто ужинают философ Ортега-и-Гассет и танцор Антонио эль Байларин. Маркиза принадлежит к тому привилегированному испанскому меньшинству, которое, несмотря на трудности страны, может себе позволить доступ к двум видам роскоши: приятным беседам и высокой моде.

К ней сразу же подходит один из сотрудников Balenciaga. Он должен откорректировать toile⁵. Из этого грубого материала выполняются первоначальные дизайны, позволяющие принять решение по каждому стежку. И только потом одежду начинают шить из одной из тех тканей с запоминающимися названиями, которые так нравятся маэстро: органза, атлас, тафта, шифон, шантильи⁶, гипюр, шелк, креп… в настоящий момент для Сонсолес разрабатывается пара нарядов для беременных. Хотя она, конечно, предпочла бы сверкать в популярном платье Infanta («Инфанта») из прошлогодней коллекции⁷. Это творение напоминало наряды женщин испанского Королевского двора, которые так хорошо изображал Веласкес и которые Баленсиага мог тщательно рассмотреть во время своих частых визитов в музей Прадо [19].

Прошу прощения, маркиза, но… но дело в том, что в этом доме скидки не делаются.


Аристократка смотрит в прямоугольное зеркало, поворачивается вокруг и кладет правую руку на живот. Внутри зарождается жизнь Антонио, третьего ее ребенка от маркиза, после Сонсолес и Франсиско. Она разворачивается к обслуживающей ее продавщице и говорит высокомерным тоном:

– Я хочу, чтобы мне сделали скидку.

Растерянная продавщица качает головой и произносит с дрожью в голосе:

– Прошу прощения, маркиза, но… но дело в том, что в этом доме скидки не делаются.

Сонсолес надувает губы, к отказам она не привыкла. Она в раздражении молчит, а когда примерка заканчивается, снова надевает свою одежду. Маркиза выходит на своих каблуках в коридор и ищет кого-то более высокого ранга для обсуждения данного вопроса, и вот тогда она видит его. Это высокий и красивый мужчина, одетый в безупречно белый халат, из-под которого выглядывает черный галстук. Наверняка это он: Кристобаль Баленсиага собственной персоной. Сонсолес подходит к нему, протягивает украшенную драгоценностями руку, представляется и повторяет свое требование: она хочет, чтобы ей предоставили скидку.

– Имейте в виду, что после рождения ребенка, когда я восстановлю фигуру, я уже не смогу носить все эти наряды, – настаивает она.

Баленсиага рассматривает маркизу. Задерживает взгляд на ее деликатной шее. У дизайнера пристрастие к этой области женской анатомии; неслучайно на его показах у моделей всегда забраны волосы, чтобы подчеркнуть шею. По этой причине дизайнера так вдохновляют японские кимоно, которые не закрывают шею. И именно поэтому его творения слегка отклоняются в верхней части, открывая таким образом затылок, что уравновешивает силуэт.

Сонсолес пристально смотрит на него. Кристобаль опускает очки на переносицу – очень характерный для него жест – скрещивает руки за спиной и бесстрастно отвечает своим тихим обычным тоном:

– Сеньора, моей вины в вашем положении нет.

Проходит несколько секунд, во время которых они словно оценивают силы друг друга. Затем оба начинают смеяться.

Мы становимся свидетелями зарождения нерушимой дружбы, которая сохранится на протяжении более трех десятилетий.



Клиентки

Когда Сонсолес Диас де Ривера спрашивают о роли музы, которую для Кристобаля Баленсиаги играла ее мать, она обычно отвечает, что маэстро музы не требовались. Однако ни у кого нет сомнений в том, что маркиза де Янсоль была одной из тех, кто лучше всего носил творения модельера. Она была готова на все, даже надевала самые театральные модели, которые были задуманы только для показа мод. «Это же создал ты? Значит, я это надену», – так аристократка без комплексов отвечала на сомнения своего друга. У Сонсолес де Икаса было несколько шкафов, полных его работ – около четырехсот платьев и девяноста шляп. К сожалению, многие из них были с годами утеряны из-за обвала дома. «Мы жили на улице Эрмосилья, рядом со зданием, которое собирались снести. Из-за того, что здание плохо закрепили, половина дома упала на нас, именно на то место, где стояли сундуки. Из-за этого многие вещи были утеряны», – говорит мне Диес де Ривера.

Я договорилась о встрече с ней, с Сонсолитас – как ее называл Баленсиага, чтобы не путать дочку с матерью – в ее нынешнем доме в Мадриде. На ней джинсы, белая рубашка и мокасины. Ее угольно-черные волосы смотрятся так, будто она только что вышла из парикмахерской. Выглядит она лет на десять моложе своего возраста (поскольку она довольно кокетливая женщина, я не буду здесь раскрывать ее возраст). В гостиной можно найти книги о живописи и семейные фотографии. С дивана, на котором я расположилась, можно увидеть портрет Кармен, ее ныне покойной младшей сестры. Кармен прозвали «музой демократии», потому что она была директором кабинета министров Адольфа Суареса. «Моя мать была потрясающей женщиной, а моя сестра была невероятной красавицей. Поскольку я с ними ничего общего не имела, я понимала, что должна быть самой остроумной и смешной», – поясняет она мне шутя. Сонсолес Диас де Ривера, которая носила Balenciaga уже во время своего первого причастия, знает множество историй. Например, когда ей было пятнадцать лет, дизайнер подарил ей платье, а она сказала ему, что оно ей не понравилось. В этом платье она чувствовала себя толстушкой. «Но ведь оно элегантно», – запротестовал Баленсиага. «Я буду элегантной, когда мне будет сорок», – заявила она. И тогда Кристобаль посмотрел на мать Сонсолитас и сказал: «Девочка права. Пусть идет в ателье и выбирает, что хочет». Моя собеседница подтверждает, что Сонсолес де Икаса и Баленсиага были близкими друзьями, несмотря на все их различия. «Моя мать была настоящим экстравертом, в то время как он, в глубине души, был очень застенчив. Но вместе они проводили много времени. Например, обожали торговаться с антикварами».

Сонсолес де Икаса действительно была самой важной клиенткой Баленсиаги. Именно ей удалось лучше всего узнать его не как профессионала, а как личность. Тем не менее в его VIP-список входили и другие громкие имена эпохи. Поговаривают, например, что актриса Ава Гарднер (любительница Испании) сначала шла в «Чикоте», а затем переходила дорогу, чтобы примерить что-нибудь в мадридском ателье дизайнера. Миллиардерша Барбара Хаттон даже не удосужилась сходить ни в одно ателье: ей привозили одежду прямо в ее роскошный номер отеля «Ритц» в Париже. Там она принимала продавщиц с бокалом джина в руке и могла купить одно и то же платье в трех разных цветах. Именно она, Барбара Хаттон, дала Моне Бисмарк – еще одной богатой американке – контакты maison Balenciaga. Говорят, что Бисмарк за один раз купила сто пятьдесят платьев. Принцесса Монако, Грейс Келли, появилась на празднование своего сорокалетия в черном бархатном платье Balenciaga. А Марелла Аньелли, жена магната Fiat Джанни Аньелли, надела розовое платье модельера для фотосессии на своей итальянской вилле. Отдельный случай – история ландшафтного дизайнера и коллекционера произведений искусства Рейчел Меллон по прозвищу Банни. У нее было более шестисот произведений уроженца провинции Гипускоа. Для нее Баленсиага шил даже пижамы и одежду для работы в саду, а также элегантные халаты из шелка или бархата, в которых она принимала гостей, когда устраивала вечеринки. Хорошо известна история техасской наследницы Клаудии Херд, вышедшей замуж за одного из членов испанской семьи виноделов Осборнов. Согласно этой истории, она попросила, чтобы после смерти ее похоронили в ее любимом наряде от Balenciaga. По нему дизайнер смог бы сразу ее узнать, когда они встретятся в загробной жизни. Джеки Кеннеди, в свою очередь, носила разные модели от Кристобаля, когда была первой леди Соединенных Штатов. Также творения кутюрье любили герцогиня Виндзорская Уоллис Симпсон (к которой мы вернемся чуть позже) и светская львица Глория Гиннесс. Последняя, будучи весьма практичной, приказала построить в каждом из ее особняков огромную гардеробную, чтобы не утруждать себя упаковкой чемоданов. Помните Элену Рубинштейн, создательницу косметической империи, носящей ее имя? Она пригласила команду журнала Harper’s Bazaar сфотографировать некоторые модели Balenciaga наряду с несколькими произведениями Пикассо, которые висели в ее парижской квартире. А еще она попросила художника Грэма Сазерленда нарисовать ее во впечатляющем красном платье из парчи, созданной Кристобалем. В общем, говоря словами журналистки Жаклин Деморнекс, Баленсиага одевал всех тех, кто «был кем-то».

Всех этих женщин, пристрастившихся к творениям баска, называли las balenciagas. К этой категории мы также могли бы отнести и киноактрис, которые обожали его вещи. Среди них, например, была Марлен Дитрих, которая как-то заявила: «Он никогда не снимал с меня мерки, но его платья сидели на мне идеально». Баленсиага одевал Дитрих на ее представления и концерты, а также и на некоторые появления на большом экране, как, например, в фильме «Встреча в Париже». Мексиканка Мария Феликс была одета в платья от дизайнера в «Пустой звезде», а Сара Монтьель – в «Грехе любви». Исабель Гарсес, испанская актриса, как и Монтьель, по контракту требовала, чтобы на ее платьях стояла подпись баска (потом она оставляла их себе, и именно таким образом создала себе внушительный гардероб, что вполне можно считать ее заслугой). Среди тех, кто предпочитал одежду Balenciaga, были такие звезды кино, как Рита Хейворт, Лорен Бэколл, Элизабет Тейлор, Джинджер Роджерс, Ингрид Бергман, Роми Шнайдер… Список можно продолжать бесконечно.

Как человеку из небольшого испанского прибрежного городка удалось очаровать всех этих статусных женщин, которые могли позволить себе одеваться в самых лучших модных домах мира? Возможно, дело было в совершенстве и качестве. Или в том, что все придуманные им дизайны отличались от всего остального. «Когда я видел его коллекции, мне хотелось плакать. Я словно присутствовал на рождении новой симфонии», – резюмировал Юбер де Живанши. Столь же показательны и воспоминания модного редактора Дианы Вриланд: «Никогда не знаешь, что увидишь на показе Balenciaga. Можно было потерять сознание. Можно было взорваться и умереть. Помню, на одном показе в начале семидесятых годов, организованном больше для клиентов, нежели покупателей, Одри Хепберн повернулась ко мне и спросила, как у меня от увиденного еще не пошла пена изо рта. Я ответила ей, что пытаюсь держать лицо и излучать спокойствие, потому что я все-таки принадлежу к прессе. На другом конце подиума Глория Гиннесс соскользнула со стула на пол. Показ был драматичен, словно гром среди ясного неба. Мы не понимали, что с нами происходит, но это было великолепно. Просто дело было в том, что Баленсиага впервые представил maillot⁸».

Если Вриланд рассказывает целую историю, то модный эксперт Элой Мартинес де ла Пера обобщает причину успеха кутюрье одним единственным словом: вдохновляющий. «В его эпоху каждая элегантная женщина хотела иметь хотя бы одно платье от Balenciaga. Сейчас все невесты, которые могут себе это позволить, хотят выйти замуж в Elie Saab или в Zuhair Murad», – заключает он. Теория модного фотографа и современника Кристобаля Сесила Битона заключалась в следующем: «Многие женщины слепо верят в смелый, но непогрешимый талант Баленсиаги и чувствуют, как их уводят от опасности водоворота в безопасные воды современной моды». Кстати, те невероятные женщины, которые слепо верили испанскому кутюрье, с радостью оплачивали свои покупки, как, например, писала об этом Беттина Баллард: «Клиентки настолько уважали этот модный дом, что им и в голову не могло прийти не оплатить счета вовремя или опоздать на примерку». Но немногими, очень немногими, Баленсиага занимался лично. Сонсолес де Икаса, аристократка, которая осмелилась просить его о скидке, была одним из таких исключений.

5. Траур по Владзио

Игельдо (Сан-Себастьян), 1948

Никто даже представить не может, насколько трудна и изнурительна эта работа, несмотря на всю роскошь и гламур. И правда, c’est la vie d’un chien!¹


Наступили холода, до Рождества оставалось несколько дней.

Кристобаль паркует свой старенький «ситроен» на хрустящем под колесами щебне. Дизайнер выходит из машины, приподнимает воротник пальто и обыскивает карманы, пока наконец не находит ключи от дома. Пес его сестры Агустины выбегает ему навстречу и приветствует радостным лаем. Баленсиага рассеянно гладит его по мордочке и направляется к дому. Прежде чем дойти до входной двери, он останавливается и чуть оборачивается, чтобы насладиться видами. Ему, разумеется, нравится его парижский maison со всем его выдержанным стилем и пышностью. И все же для него ничто не сравнится с созерцанием залива Сан-Себастьян с вершины Монте-Игельдо, где расположено его убежище. Этот баскский дом – место, куда он летом любит приглашать своих самых близких друзей полакомиться сардинами на гриле. А еще это место, куда он без предупреждения может вернуться, чтобы отдохнуть между коллекциями. Здесь нет мраморных полов в форме шахматной доски, вместо этого его всегда встречает влажная земля. Здесь он перестает быть Баленсиагой и становится просто Кристобалем.

Он поворачивает ключ, заходит, зажигает свет. Направляется в небольшую гостиную и видит, что на прочном испанском столе Агустина оставила ему ужин. Старая добрая Агустина, которая так и не вышла замуж и не родила детей и поэтому продолжает заботиться о нем, своем младшем брате. Но Кристобаль не хочет есть, на самом деле ему вообще ничего не хочется. Он идет в гостиную и падает на диван перед камином, на котором стоит большое распятие и пара зеркал в рамах в стиле барокко. Перед камином, словно призрак, покоится старая швейная машинка Мартины Эйсагирре, его матери. Но сегодня он впервые думает не о ней. Кристобаль запрокидывает голову и кладет ее на подушку, глядя на открытые балки потолка [20]. Он произносит вслух лишь одно слово, одно имя: «Владзио».

Его воспоминания о прошлой неделе немного туманны. Новость из Мадрида о внезапной смерти из-за перитонита [21]. Владзио ушел из жизни всего в сорок девять лет, на четыре года меньше, чем ему сейчас. Какая несправедливость. А потом каскад эмоций: боль в груди, голова, которая вот-вот взорвется, злость, ярость, тревога, паника. Чувство пустоты. Тело умоляет его бросить все, сбежать, сдаться раз и навсегда и покинуть мир высокой моды. Да, этот мир много ему дает, но в то же время и много чего берет взамен.

«Никто даже представить не может, насколько трудна и изнурительна эта работа, несмотря на всю роскошь и гламур. Это собачья жизнь!» – думает он про себя.

Какой смысл все это имеет сейчас, если рядом нет Владзио? Кристобаль очень устал и чувствует, что не может двигаться вперед без него. Кто же теперь будет восхищать клиенток, проливать свет на бренд Balenciaga, создавать этот мир иллюзий вокруг его произведений?

Да, он и правда всерьез подумывает о том, чтобы все бросить. Что, если уйти в монастырь? Возможно, там ему станет лучше, вдалеке от всех, в тишине. Религия всегда приносила ему облегчение и утешение…

Но есть голоса, которые просят его продолжать, говорят ему не сдаваться; они предупреждают, что без него парижский бизнес высокой моды рухнет, подобно тому, как рушатся замки из песка на берегу моря, когда никто не защищает их от надвигающихся волн. Тогда быстро развивающийся американский рынок опередит французский. Парадоксально то, что человек, который больше всего уговаривал его остаться в бизнесе, сейчас является его самым главным конкурентом. Речь идет о Кристиане Диоре.

Менее двух лет назад, а именно 12 февраля 1947 года, этот лысый человечек с эльфийскими ушами и розоватой кожей [22], родившийся в Нормандии в буржуазной семье, громко ворвался на сцену высокой моды. До этого он работал под руководством Люсьена Лелонга, а ранее без особого успеха пытался управлять художественными галереями. Диор дебютировал как кутюрье под собственным именем в доме № 30 на авеню Монтень в Париже с коллекцией, которую он назвал Corolla. На тот момент ему было уже за сорок. Чтобы положить конец опустошению, которое вызвала Вторая мировая война, Диор предлагал одевать женщин, подобно цветам, в юбки, раскрывающиеся от талии словно лепестки, выполненные в пастельных тонах. Возвращение радости!

– Заканчивалась эпоха униформ, женщин-солдат с комплекцией боксеров. Я рисовал женщин, подобных цветам, с мягкими плечами, пышными бюстами, тонкими, как тростник, талиями и длинными, как венчики, юбками [23], – вот как объяснял свои идеи Диор, когда журналисты спрашивали про его революционный подход.

На показе его первой коллекции Кармел Сноу, редактор журнала Harper’s Bazaar, не могла сдержать восторга по поводу того, что видели ее глаза: Dear Christian, your dresses have such a new look! (у твоих платьев такой свежий вид), – сказала журналистка нормандцу, энергично обняв его. И с тех пор никто уже больше не говорил о силуэте «венчик», а только о New Look. Вот насколько сильным было влияние Сноу в индустрии моды, сколько бы ее ни обвиняли в чрезмерном употреблении мартини [24]. Если ответом Диора на окончание войны было создание гиперженственных силуэтов женщин-цветков, то Баленсиага создал силуэт Barril (бочка), чем одним махом устранил талию и сделал выбор в пользу максимальной простоты. Орел и решка.

Но все это случилось, когда Владзио был еще жив, а мир Кристобаля еще не оказался подвешенным в воздухе.

Давайте вернемся в тот декабрьский день 1948 года, в холодный баскский дом, где мы оставили Кристобаля одного в его самые тяжелые часы.

Дизайнер ходит по комнате, сжав кулаки. Чувствует, как прерывается его дыхание. Пройдя мимо швейной машинки Мартины, он останавливается. Расслабляет руки и медленно подносит правую ладонь к металлической конструкции. Ощущая ледяное прикосновение, вспоминает, как впервые воспользовался этим приспособлением. Вспоминает эмоции, которые его переполнили, когда он понял, какие ему открывались горизонты. Затем он возвращается в гостиную. Садится за стол и почти в ярости поглощает еду, оставленную Агустиной. Он относит грязную тарелку на кухню, ополаскивает ее в раковине, вытирает руки грубой тряпкой и возвращается в гостиную. Начинает искать свои рабочие принадлежности. Как только он их находит, то сразу усаживается в кресло и, помедлив пару секунд, начинает рисовать.

На листе появляется поспешный эскиз платья. Он берет кусок ткани, вырезает силуэт и прицепляет его на рисунок. Эта ткань насыщенного тяжелого черного цвета, такого же черного, как дно колодца, такого же черного, который он видел на картинах Эль Греко. Баленсиага в трауре, и это отражается в его рисунках, но что-то ему подсказывает, что время сдаваться еще не пришло.

Пока не пришло.



Человек

Каким на самом деле был Баленсиага? Мы можем догадываться о его личности по тому, каким он был дизайнером. И все же, каким был этот человек, собиравшийся бросить все после смерти друга? Сам Кристобаль приложил все усилия, чтобы мы с вами не смогли ответить на эти вопросы.

«Почему им нужно меня фотографировать? Я не мудрец, не победоносный генерал» [25].

Именно поэтому на своих показах он прятался за кулисами. И поэтому дал за всю свою жизнь только два интервью, в которых, что еще хуже, очень мало прямой речи. Этот факт наталкивает меня на мысль о том, что у авторов этих текстов было слишком мало времени для разговора с кутюрье.

Почему им нужно меня фотографировать?
Я не мудрец, не победоносный генерал.


Из-за отсутствия информации мне было невероятно сложно осветить истинную сущность Кристобаля. Предполагаю, что актер Альберто Сан Хуан оказался в похожей ситуации. Он играет Баленсиагу в сериале, который Disney+ снял о кутюрье. И это первый проект подобного рода, посвященный глубокому рассмотрению личности дизайнера. Итак, моей следующей целью стал обмен впечатлениями с исполнителем главной роли. Поскольку Сан Хуан очень занят на репетициях, я связалась с ним через его представителя, и он любезно согласился ответить на мои вопросы по электронной почте. Актер рассказал мне, что до того, как взять на себя эту роль, он совершенно ничего не знал ни о моде, ни тем более о Кристобале. Ему пришлось вообразить его кожу – именно такую красивую метафору Сан Хуан и использует: «вообразить его кожу» – из-за нехватки свидетельств о том, как кутюрье двигался, каким были его выражения лица или голос. «Мне кажется, что тот Баленсиага, который появляется в сериале, не хотел бы, чтобы о нем снимали сериал. А может, и хотел бы, не знаю. Ведь в нем, как и в любом человеке, было множество противоречий, а также он был довольно тщеславным», – объясняет актер. В день, когда я получила пресс-релиз с фотографиями, на которых Альберто Сан Хуан появлялся в роли дизайнера, я практически подпрыгнула на месте: именно такой образ Баленсиаги и складывался у меня в голове, пока я работала над этой книгой. Поэтому я решаю спросить Альберто, не думает ли он, что в глубине души, между его персонажем и им самим гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. «Да, у Кристобаля были черты характера, о которых мы говорим в сериале и которые также присутствуют и у меня: я довольно скромный человек, но и тщеславный тоже, порой бываю даже высокомерным», – признается он.

Актер рассказывает, что его интересовали многочисленные нюансы характера Баленсиаги, как, например, «невозможность свободно быть тем, кем он являлся». «Также меня интересовало его отношение к творческому процессу, который мог подарить ему крылья или же утопить», – добавляет Сан Хуан. Поскольку часть съемок проходила в Гетарии, я спрашиваю, какие чувства он испытывал в этом месте и какое влияние оно могло оказать на Баленсиагу. «Не знаю, – признается он. – Возможно, это место поселило в нем страх перед тем, что скажут люди. Необходимость выглядеть правильно в глазах других. А также определенное чувство достоинства. Сегодня Гетария – это прекрасная туристическая деревушка, нелегко представить, какой она была почти век назад…»

И Сан Хуан совершенно прав, с тех пор прошло очень много времени.

Как же мне вернуться в те прошлые времена, чтобы продолжить наводить справки о характере маэстро? Вдруг я вспоминаю, что в недавнем выпуске подкаста журнала Telva дизайнер Фернандо Лемоньес вскользь упомянул тот факт, что его двоюродная бабушка была подругой Кристобаля. Лемоньес – один из тех немногих людей, которые не установили приложение WhatsApp на свой телефон, поэтому мы договариваемся о встрече с помощью СМС-сообщений.

«Все говорят о Баленсиаге, но на самом деле никто практически ничего не знает о его персоне, потому что во всем, что касалось личной жизни, он был подобен герметичному ящику». Как только я включаю диктофон, эта фраза – первое, что мне говорит этот мужчина, разделяющий с Кристобалем баскское происхождение и профессию дизайнера. А еще я бы добавила, что Лемоньес такой же сдержанный и элегантный. Мы встретились в кафе в мадридском районе Саламанка. Фернандо заказывает бутылочку воды и соглашается рассказать мне историю Кармен Саппино Баркайстеги, своей двоюродной бабушки по папиной линии, которая была близко знакома с кутюрье. «Они познакомились в Сан-Себастьяне, где она жила. Они были современниками, у Кармен там было множество друзей, как и в Сан-Жан-де-Люз, в Биаррице… в ту эпоху, в конце пятидесятых или начале шестидесятых, Сан-Себастьян был деревней», – рассказывает он. «Каждый сезон Баленсиага присылал ей из Парижа около пяти платьев, которые он собственноручно для нее выбирал. Это говорит о его щедрости, потому что у моей бабушки не было состояния, необходимого, чтобы одеваться в его модном доме». Кармен умерла бездетной, и некоторые из тех моделей – всего тринадцать – сейчас находятся в руках Фернандо. Практически все свое свободное время он посвящает их изучению, что напоминает мне те времена, когда Баленсиага изучал стежки Шанель. Это похоже на бесконечную цепочку творцов, идущих по стопам друг друга…

Лемоньес показывает мне фотографию своей двоюродной бабушки. Передо мной предстает элегантная женщина, с короткими волосами, жемчужным ожерельем, черными перчатками и идеальным костюмом Balenciaga, сшитым на заказ. Она улыбается в камеру. О близкой дружбе Кристобаля и Кармен свидетельствует еще одна история, рассказанная мне двоюродным внуком этой женщины. «Когда я был маленьким, мне было лет шесть или семь, моя двоюродная бабушка очень сильно заболела. Вы знаете, что в то время люди умирали дома. Мои родители жили на втором этаже, а она на пятом, и каждое воскресенье мы поднимались наверх, потому что к ней приходил священник служить мессу. Я помню, что вместе с нами – моими родителями, братьями и мной – приходил слушать мессу высокий сеньор, очень серьезный. Он всегда был одет в одежду темных тонов, не знаю, в черную или серую… у меня это прекрасно отложилось в памяти. Однажды, уже во взрослом возрасте, я спросил моего отца: \"Слушай, папа, а кто был тот сеньор, который приходил к бабушке Кармен, когда она умирала?\" И он мне ответил, что это был Баленсиага».

Кристобаль также поддерживал отношения с родителями Фернандо. Дизайнер показывает мне фотографию скомканного листочка бумаги, исписанного синими чернилами сверху донизу наклонным почерком. «Цыпленок по-индийски» – гласил заголовок. Лемоньес улыбается, увидев на моем лице недоумение. «Видите ли, когда Баленсиага приезжал в Сан-Себастьян, он часто приглашал моих родителей на обед. Однажды он угостил их экзотическим блюдом, которое очень понравилось моей матери. Это было что-то вроде куриного карри. Она попросила у него рецепт. А он, узнавший его от одной из английских клиенток, связанной с Индией, написал рецепт от руки».

Эти фрагменты семейной памяти помогают нам лучше представить Кристобаля как личность, но, если Фернандо Лемоньесу пришлось бы выделить лишь одну черту характера маэстро, это был бы его интеллект. «Если бы мы экстраполировали его в область медицины или музыки, он был бы Флемингом или Моцартом. Он был невероятно умен и обладал даром шитья. Послушайте, я сорок лет посвятил моде, старался делать все честно, но мои знания по сравнению с его просто мизерны. Сперва он всегда выбирал ткань, и это было одним из его ключей к совершенству; он умел слушать ткань, а она подсказывала ему, каким должен был быть дизайн», – отмечает дизайнер. По мнению Лемоньеса, баскское происхождение также оставило отпечаток на Баленсиаге: «Он всегда был верен своим принципам. И я считаю, что это то, что дает земля. Ему предлагали золотые контракты, но он никогда не продавал себя. Он не переставал быть скромным человеком».

Эти размышления соответствуют тому, что я прочитала в мемуарах Беттины Баллард, написанных еще при жизни кутюрье: «Баленсиага проявляет наименьший интерес к деньгам среди всех известных мне людей. При этом он обладает хорошим инстинктом, ведь ему платят ровно столько, сколько он заслуживает. Каждый раз, когда ему предлагают внушительные суммы за создание оптовой линии в США или за размещение своего имени на чем-то, к чему он не приложил руки, он пожимает плечами и говорит: \"И что я должен себе на эти деньги купить? У меня и так есть машина и множество домов\"». Машина, которую он имел в виду, была тем самым стареньким «ситроеном», на котором, возможно, он приехал в тот печальный день в Монте-Игельдо, чтобы в одиночестве оплакать смерть Владзио…

Та сцена, в которой Кристобаль находится в одиночестве в своем доме, – попытка приблизиться к этому мужчине. Некоторые из описанных деталей – например, блюдо с едой, оставленное Агустиной, – являются плодом моего воображения. Но я не выдумала ту черную одежду, которую он, предположительно, начал создавать во время траура. Одна из самых повторяющихся легенд о Баленсиаге гласит, что после ухода Владзио он выпустил совершенно траурную коллекцию. «Черная поэма» – так ее назвала Мари-Андре Жув. Кто бы мог устоять перед настолько сильной с повествовательной точки зрения историей… Тем не менее исследователь Ана Бальда отрицает этот факт во время нашей долгой беседы, которую я с ней веду через экран компьютера. Она сидит в своем офисе в Стране Басков, а я нахожусь в своем офисе в Мадриде. «Черный цвет присутствовал во всех его коллекциях, потому что это очень элегантный цвет. Но в той коллекции были также и другие цвета. В репортаже Women’s Wear Daily, вышедшем на следующий день после показа Balenciaga, 4 февраля 1949 года (Владзио скончался 14 декабря 1948 года), говорится, например, об изумрудно-зеленом платье из шифона. А в следующей коллекции, представленной в августе 1949-го, также присутствовали другие цвета: в репортаже того же издания говорится о платьях рубинового, желтого и светло-голубого цветов…» – уточняет Бальда. А чуть позже отправляет мне журнальные вырезки в доказательство своих слов. Вся эта ситуация с трауром напоминает мне реакцию Коко Шанель, когда ее любовник Бой Кэйпел тоже внезапно скончался (он погиб в автомобильной аварии). Сломленная болью дизайнер приказала, чтобы ее комнату от потолка до пола перекрасили в черный цвет. Но потом, в попытках там уснуть, у нее чуть не случился инфаркт. «Вытащите меня из этой гробницы!» – умоляла она своего дворецкого. На следующее утро Шанель приказала вновь перекрасить комнату, на этот раз в розовый цвет. А может быть, такого и не было. Возможно, эта история тоже была легендой, похожей на ту, в которой рассказывается о черной коллекции Balenciaga. Есть загадки, которые невозможно разгадать…

6. Пятиминутная овация

Париж, 1950

Важен не успех, а репутация.


Молодой кутюрье, открывший в 1917 году свой первый модный дом в Сан-Себастьяне, превратился в пятидесятипятилетнего мужчину, который лечит свой синусит в швейцарской клинике. Кроме того, долгие рабочие дни уже начинают сказываться на его спине. У него есть и другие раны, душевные, так и не зажившие после кончины Владзио, несмотря на то что у него теперь есть новый партнер. Это испанец с густыми бровями и скромным характером, родом из наваррского города Лесаки. Он присоединился к модному дому в качестве художника, а теперь отвечает за дизайн шляп. Его зовут Рамон Эспарса [26].

С момента открытия модного дома в 1937 году на авеню Георга V многое изменилось. Теперь, тринадцать лет спустя, в парижском ателье на первом этаже появился бутик, интерьер которого создал дизайнер Кристос Беллос. Он украсил бутик каменными и лепными скульптурами, а также поставил двух бронзовых оленей у дверей обтянутого кожей лифта. Лифт поднимался на третий этаж, туда, где были расположены мастерские. В витринах не было ни одного платья, ни одного пальто, ни другой актуальной одежды, которая могла бы привлечь внимание прохожих-толстосумов. Однако там можно было увидеть аллегорические фигуры [27] и небольшие аксессуары, вроде сумок и шарфов, а также два флакона духов, на которых красовались элегантные надписи Le Dix и Le Fuite des Heures. Кажется, на этих витринах, увенчанных белым навесом, над которыми виднелась надпись BALENCIAGA, излишество не приветствовалось. Как же парадоксально, что именно в соседнем здании планировалось открытие «Бешеной лошади». Это кабаре, по слухам, могло составить конкуренцию «Мулен Руж», ведь в нем женщины должны были танцевать на огненно-красной сцене полуобнаженными…

Здесь, в доме № 10, бизнес Кристобаля процветает: на тот момент, в 1950 году, в парижском модном ателье трудятся в общей сложности двести тридцать два работника, включая закройщиков, руководителей мастерских и манекенщиц. Такой штат позволяет создавать две коллекции в год, каждая из которых содержит около двух сотен дизайнов [28]. Их с нетерпением ждут пресса, клиенты и покупатели. В детстве Баленсиага с невероятным трепетом прикасался к ткани, присланной в его дом маркизой де Каса Торрес. Эта ткань казалась ему уникальнейшим в мире сокровищем. Теперь же он мог выбирать из бесконечного числа эксклюзивных материалов, которые ему предлагали около девяноста различных поставщиков.

Наступил день, отмеченный красным в календаре maison. Именно сегодня состоится показ коллекции осень-зима. Присутствующие хранят молчание; некоторые тушат сигареты в тяжелых мраморных пепельницах. Ни музыки, ни шума, за исключением нескольких робких покашливаний, которые приглушаются ладонями. В первом ряду сидит та, кого ни с кем не спутаешь: Кармел Сноу. Ее отливающие розовато-лиловым волосы подстрижены в салоне Антуана (лучший парижский салон красоты), а в низком голосе слышен заметный ирландский акцент. Именно этим голосом она дала название New Look первой коллекции Dior. Журналистка хвастается, что у ее читательниц Harper’s Bazaar утонченные наряды и утонченный ум [29]. Говорят, Сноу не принимает ни одного важного решения без предварительной консультации со своим астрологом [30]. А еще ей нравится окружать себя привилегированными умами. Один из них – начинающий писатель, подписывающий свои тексты именем Труман Капоте. Дважды в год Кармел оставляет своего мужа и дочек в Нью-Йорке и отправляется в Париж – на недавно запущенном трансатлантическом рейсе, на котором очень мало женщин – для посещения модных показов.

«Элегантность – это хороший вкус плюс щепотка смелости», – заверяет Сноу (чья настоящая фамилия Уайт) каждого, кто просит у нее совета.

И вот она в первом ряду, со своей красной записной книжкой и заточенным карандашом. Ее внимательный взгляд готов поймать все, что заслуживает быть позже запечатленным камерой Ричарда Аведона или Луизы Даль-Вулф, ее любимыми фотографами. Эти фотографии затем появятся на страницах ее журнала. От взгляда Сноу не ускользнет ни одна деталь. Чуть поодаль, тоже на первом ряду, сидит женщина с губами алого цвета и разделенными на пробор волосами, заплетенными в две толстые косы, забранные в пучок на затылке. Речь идет об Уоллис Симпсон, герцогине Виндзорской, американке, заставившей Эдварда VIII отречься от престола Соединенного Королевства из-за любви к ней, разведенной женщине. Разведенной не один, а целых два раза! Удивительная Уоллис, которая также известна самым авангардным гардеробом в мире: однажды она появилась на страницах Vogue в платье дизайнера Эльзы Скиапарелли, на белой ткани которого был изображен огромный омар кисти Сальвадора Дали…

На часах ровно три часа дня, и модели начинают выходить на подиум.

Они появляются одна за другой, отстраненные. Их волосы забраны в простой пучок, придуманный стилистом Александром. Модели продвигаются вперед необычным образом, опираясь сначала на носочек, а затем на пятку, поэтому кажется, что они не идут, а будто бы скользят по полу. Баленсиага научил их не улыбаться, никогда не смотреть прямо на публику, а направлять взгляд поверх голов людей. Он считал, что элегантная женщина должна быть немного неприятной.

В руке, на уровне бедра, они все держат небольшую табличку, на которой можно увидеть присвоенный платью номер, и здесь нет никакой поэзии, как в названиях дизайнов Dior. Одна простая арифметика. Так пролетает целый час, в течение которого по подиуму проходят силуэты серого, бежевого, горчичного, светло-голубого и песочного цветов. То, что происходит далее, заставляет некоторых клиенток вытянуть шею, они с любопытством наблюдают за происходящим. На подиуме появляется костюм, который облегает тело спереди и существенно отходит сзади на спине, словно его застало врасплох дуновение ветра. «Он плохо сшит…?» – в смущении шепчет одна из клиенток. В зале нарастает замешательство, подобно тому, когда кто-то раскрывает нам свои самые сокровенные тайны, а мы в глубине души не знаем, достойны ли эти тайны критики или одобрения.

Элегантная женщина должна быть немного неприятной.


И лишь Кармел Сноу улыбается и в восторге широко раскрывает глаза. Она прекрасно поняла эстетику новорожденного полуприталенного силуэта. Она встает. Аплодирует. Не спеша, но с силой и решительностью. Затем еще один человек присоединяется к ее аплодисментам, а затем еще один и еще один. И в конечном итоге замешательство превращается в овации, которые длятся пять минут. «Браво!» – кричит кто-то на французский манер, с грассирующей «р» и с ударением на «о». Оглушительный триумф [32].

Проходит несколько минут. Звук аплодисментов стихает, зал потихоньку пустеет, и, наконец, гаснет свет. Когда Кристобаль Баленсиага выходит из-за бархатного занавеса, за которым он скрывался на протяжении всего показа, сигаретный дым все еще продолжает витать в воздухе. Он не ликует от победы. Мастер небрежно оставляет на столе букет белых цветов, которые ему только что подарили манекенщицы, и отправляется в свой кабинет. Там он заворачивается в любимый белый халат и начинает разрывать швы одного из выставленных на показе платьев. Он хочет его переделать [33]. Это его способ отпраздновать успех: продолжать работать. Он может добиться большего. Да, он может и должен добиться большего…

В то время как Кристобаль склоняется над одеждой, невероятно высокий мужчина, которому удалось вырваться из окружения мадемуазель Рене, авторитарного директора модного дома, украдкой пробирается в мастерскую. Ему чуть за двадцать, у него манеры аристократа. Он обожает искусство и архитектуру. А еще, как и Баленсиага, он всегда знал, что его призвание – стать кутюрье. Он работает над изготовлением аксессуаров для Schiaparelli и по совету Диора подумывает над открытием своего собственного дома моды, который он хочет называть своей фамилией: Givenchy.

Юбер – так его зовут – только недавно познакомился с Кристобалем [34] и обращается с ним как с отцом, которого у него никогда не было. Отца он потерял в очень раннем возрасте и почти совсем его не помнит. Юбер уважает Баленсиагу как человека, а как профессионала – почитает.

– Месье Баленсиага, я пришел вас поздравить! – восклицает он взволнованно. – Ваша коллекция – это настоящий успех!

Руки Кристобаля застывают на одежде, над которой он работает. На мгновение он видит самого себя тридцать лет назад. Именно тогда он подходил к недосягаемой Шанель, чтобы выразить ей свое восхищение. Он слегка улыбается, тень горечи омрачает его лицо. А затем лаконично отвечает:

– Дорогой Юбер, важен не успех, а репутация.

Парфюм

В наше время каждый уважающий себя дизайнер имеет собственную линейку ароматов, но так было не всегда. В конце XIX века эта индустрия контролировалась исключительно такими громкими именами в парфюмерии, как Guerlain, Molinard, Roger&Gallet и Coty. Именно последний из них, провидец Франсуа Коти, произнес фразу, которая осталась в веках: «Дайте женщине лучший продукт, на который вы способны, преподнесите его в идеальном флаконе, установите разумную цену… и вы станете свидетелем рождения бизнеса, которого мир еще не видывал». Как же он был прав: только в Испании объем продаж парфюмерии превышает 1,7 миллиарда евро в год [35].

Поль Пуаре стал первым кутюрье, понявшим, что существует рынок, на котором можно развернуться. Его ныне совсем забытые Parfums de Rosine появились в 1911 году (Розиной звали его старшую дочь). Но, опять же, именно Коко Шанель удалось превзойти всех и вся: никто не станет отрицать, что ее Chanel № 5 оставались мировой иконой на протяжении десятилетий. Мне этот успех кажется вполне заслуженным, ведь № 5 были революционными по нескольким причинам. Для начала эти духи порвали с традицией вульгарных ароматов эпохи, сосредоточенных лишь на одном цветке – розе, жасмине, лилии – и предлагали абстрактную композицию, в которой среди восьмидесяти ингредиентов было невозможно выделить доминирующую ноту. Кроме того, в формулу были впервые введены альдегиды – синтетические соединения, усиливавшие запах. Флакон № 5 также стал своего рода прорывом. Он был чрезвычайно минималистичен, а его колпачок был вдохновлен геометрией Вандомской площади (парижской площади, где сосредоточены лучшие ювелирные магазины мира и где находится «Ритц», в котором жила Шанель). Ну и, конечно, нельзя не упомянуть о названии духов. Это было простое число, причем не какое-нибудь, а то, что принесло Габриэль, которая была очень суеверной, удачу (согласно другим теориям, выбор числа 5 был обусловлен тем, что из всех образцов, которые предоставил парфюмер Эрнест Бо, Шанель выбрала именно пятый).

Все это случилось в 1921 году. В 1947 году Кристиан Диор опрыскал посетителей своего первого показа ароматом, который он окрестил Miss Dior. Этот аромат – до сих пор бестселлер. Miss Dior был вдохновлен садами из детства кутюрье. Что касается названия, то оно являлось отсылкой к сестре Кристиана, Катрин. Своим же появлением аромат обязан изобретательности другой женщины, Митцы Брикар, считавшейся великой музой француза. История такова: как-то раз Митца была в гостях у модельера, и когда в комнату вошла Катрин, Брикар воскликнула: “Tiens! Voilà Miss Dior¹”. Так маэстро и решил дать название Miss Dior своему первому парфюму. Вскоре после этого, в 1949 году, на свет появится Diorama. Выходец из Нормандии решительно защищал ту роль, что ароматы играли в мире моды: «Духи – незаменимое дополнение к женской личности, это последний штрих образа», – говорил он.

Кристобаль Баленсиага, в свою очередь, дебютировал в мире ароматов в тот же год, что и Кристиан Диор. В 1947 году на свет появился парфюм, который, следуя традиции Коко Шанель, был помечен цифрой, Le Dix, «десять» по-французски, намек на помещение на авеню Георга V, где располагался maison. Что же происходило потом? Сколько духов выпустил Баленсиага?

В поисках ответов я отправляюсь в Барселону. Там живет Хуанхо Руис Кривилье, человек, который подготовил выставку, посвященную парфюмам Balenciaga и современников дизайнера. Сделал он это по поручению музея в Гетарии, носящее имя баскского кутюрье. К миру моды Хуанхо не имеет никакого отношения: он бывший директор банка, который теперь посвящает свободное время своему большому хобби – коллекционированию ароматов. «Моя бабушка была портнихой и ездила во Францию покупать ткани. Из каждого путешествия она привозила моей маме духи, чаще всего это были Guerlain. В то время французские духи в Испании были редкостью, поэтому моя мама хранила их, даже не открывая. Когда она скончалась, я нашел двадцать или тридцать неоткрытых духов, они и положили начало моей коллекции сорок лет назад», – рассказывает он мне, пока мы поднимаемся по винтовой лестнице, ведущей на чердак его атико². Я, человек, помешанный на ароматах и собравший свою небольшую коллекцию, не могу поверить своим глазам, когда мы наконец оказываемся наверху: пять огромных стеклянных витрин с духами, а также бесчисленные коробки, в которых, по словам Хуанхо, тоже лежат флакончики и старые парфюмерные каталоги.

На бильярдном столе, скрытом в углу чердака, хозяин квартиры разложил все свои экземпляры Balenciaga. И вместе мы начинаем исследовать парфюмерные эксперименты Кристобаля. Сначала мы останавливаемся около ребристого флакона Le Dix. В темном соке внутри флакона высокая концентрация альдегидов. Его ноты включают лимон, бергамот, жасмин, иланг-иланг… Насыщенность аромата обеспечивают такие ингредиенты, как ваниль, ветивер, мускус, амбра или сандал. Я радуюсь, когда узнаю, что из всех чудес, пришедших к ней из Франции, мать Хуанхо пользовалась только Le Dix. «Я помню, как она пахла именно этими духами, ни Dior, ни Chanel», – вспоминает ее сын. Молодец, Кристобаль!

Мы переходим к следующему флакону, элегантному и стильному, с колпачком, напоминающим мне старинные бутылки из-под спиртного. С флакона свисает небольшая золотистая бирка, на которой можно прочитать La Fuite des Heures («Полет часов»). Это творение 1948 года, с нотами дубового мха, аниса, тимьяна и кожи, среди прочих. Рядом с этими духами Хуанхо поставил три парфюма разного размера, все они носят одно и то же называние Fleeting Moment, что можно перевести как «Мимолетное мгновение». «Так называли La Fuite des Heures на американском рынке», – объясняет мне коллекционер. Следующая жемчужина его коллекции датируется 1955 годом и носит название Quadrille. Руис Кривилье перечисляет мне ольфакторную пирамиду, именно так ценители описывают структуру каждого аромата: «Для верхних нот были выбраны слива, персик и лимон; для средних, то есть в основе аромата – гвоздика, жасмин и кардамон; а для базовых – амбра и мускус». Я не могу отвести взгляд от другого флакона Quadrille, который представляет собой скульптуру их двух ладоней, держащих сердце. «Это один из тех экспонатов, которые выставляли на витрину. Я нашел его пятнадцать лет назад в Париже, на встрече коллекционеров», – рассказывает он с гордостью. В его коллекции есть еще два экспоната, увидевшие свет еще при жизни Кристобаля: Eau de Balenciaga 1962 года и Ho Hang 1971-го.

Через пару месяцев после встречи с Хуанхо в Барселоне я лечу в Париж на презентацию новой косметической компании Ulé. Во время обеда, организованного представителями бренда на фабрике, где выращиваются ингредиенты, я болтаю с посетителем, сидящим справа от меня. Это француз, работающий в своей стране на группу Shiseido (которой и принадлежит Ulé) и… угадайте, чем он занимается в свободное время. Именно. Он тоже коллекционирует духи. Антуан Пужоль, так его зовут, начал собирать ароматы шестнадцать лет назад, после знакомства с Сержем Мансо, известным дизайнером флаконов. «Я планирую создать музей, посвященный искусству презентации в парфюмерии», – рассказывает Антуан. На сегодняшний день его музей виртуальный: все свои экспонаты он выкладывает в личный профиль в Instagram. Разумеется, я сразу же спрашиваю, есть ли в его коллекции что-то Кристобаля Баленсиаги. Он отвечает, что владеет восьмьюдесятью флаконами бренда Balenciaga, датированными начиная с 1947 года и по сей день. Восемьдесят флаконов! Нам приносят десерт, но на улице меня уже ждет машина, которая отвезет меня в аэропорт, поэтому я спрашиваю у Антуана его контакты, чтобы продолжить нашу беседу по электронной почте.

И уже по возвращении в Мадрид благодаря его помощи я продолжаю создавать карту запахов Balenciaga.

Мы остановились на Ho Hang, выпущенным в 1971 году, последнем парфюме, который вышел на рынок до смерти маэстро. «Я почти уверен, что разрабатывал эти духи не он, а его семья, которая продолжала заниматься парфюмом в течение нескольких лет», – анализирует Антуан. «На моем письменном столе имеется коробка Ho Hang с надписью: Balenciaga SA-30 Avenue d’Iéna 75116 Paris (это примерно в десяти минутах ходьбы от исторического адреса на авеню Георга V). Значит, после смерти кутюрье его семья не стала закрывать компанию, чтобы создавать и выпускать новые духи, в то время как швейное производство было закрыто». И правда: после кончины Баленсиаги парфюмы Balenciaga продолжали появляться.

В 1973 году наследники выпустили в продажу Cialenga.
Начиная с 1978 года несколько компаний сменили друг друга во владении парфюмерией, и благодаря им на рынке появились следующие духи:
Michelle (1979)
Portos (1980)
Prélude (1982)
Rumba (1989)
Balenciaga
pour Homme (1990)
Talisman (1995)
Cristóbal (1998)


Потом был перерыв, пока не появилась компания Coty (вы же помните Франсуа Коти, о котором я вам рассказывала ранее?), и в 2010 году были выпущены духи Balenciaga Paris. Личное отступление: именно эти духи я выбрала для своей свадьбы годом позже, в 2011-м. В то время я работала в одном модном журнале, и каждый месяц в редакцию приходили десятки разных ароматов, практически все новые, которые только-только появлялись на рынке. Так что теперь, когда я об этом вспоминаю, тот факт, что я выбрала духи, носившие имя Balenciaga, кажется мне знаком судьбы (я, как и Кармел Сноу и Коко Шанель, довольна суеверна).

Но давайте вернемся к оригинальному аромату, Le Dix. «Сначала у него был прямоугольный флакон и круглый колпачок, но от этой идеи быстро отказались. Этот флакон существовал лишь в 1947 году, на сегодняшний день известно всего десять таких экземпляров», – рассказывает французский коллекционер. По его мнению, подход Balenciaga к парфюмерии был очень близок к подходу Chanel: «Изысканная, чистая и гармоничная упаковка. Геометрические флаконы. И очень простые узоры для коробочки, как и в случае его моделей от кутюр, далекие от роскоши Dior».

Моду невозможно понять без ароматов. Подобно Баленсиаге, Шанель и Диору, Юбер де Живанши, который, как я описывала в этой главе, поздравлял Кристобаля с успехом, также не удержался от того, чтобы попытать счастья в мире парфюмерии. В 1957 году он выпустил L’Interdit, существующий и по сей день. За этим названием скрывается довольно забавная история. Оказывается, Живанши создал этот аромат для своей музы, актрисы Одри Хепберн. Однажды Одри забыла набрызганный духами платок в maison своего друга, и одна из клиенток, вдохнув его аромат, сказала, что хочет такие же духи. Юбер спросил мнения актрисы относительно коммерциализации духов, которые он создал для нее, на что Хепберн ответила: “Je te l’interdis!” (что в переводе с французского означает «Я тебе запрещаю!»). Я не знаю, пришлось ли Живанши сильно настаивть, чтобы переубедить ее, но в итоге он выпустил духи, этикетка которых содержала эту игру слов. Одно мы знаем точно: Одри не разозлилась, ведь она согласилась сниматься в рекламной кампании. Кстати, о рекламных кампаниях: меня поражает тот факт, что несмотря на пресловутое отвращение к камерам, Баленсиага согласился появиться – серьезное лицо, руки подпирают подбородок, отрешенный взгляд – в рекламе Le Dix. Но сейчас мы уже с вами знаем, что он был настоящим противоречием…

«Духи – это украшение, как и платье.
Но если одежда является еще и необходимой защитой от смены погоды, то парфюм – это исключительная роскошь, бесполезное, но восхитительное выражение эстетического чувства человечества».
Сесил Битон

7. Свадебное платье Фабиолы Бельгийской

Брюссель, 1960

Шитье подобно морю: оно всегда разное и в то же время одинаковое.


На дворе 15 декабря 1960 года. Утро в Брюсселе выдалось холодное и туманное. Женщина – испанка, – которой уже исполнилось тридцать два года, идет по центральному проходу собора Святого Михаила и Святой Гудулы. Она сегодня выходит замуж. Женщина идет под руку с Бодуэном I, королем бельгийцев. Ему всего тридцать, и на тот момент он – самый молодой правитель в Европе. И, судя по всему, самый меланхоличный из них. В действительности эта пара уже является мужем и женой, так как они только что скрепили свои узы в Тронном зале Королевского дворца. Но сейчас настало время принять участие в церемонии, празднуемой перед Богом. Их больше волнует это таинство, венчание, потому что оба они глубоко верующие люди.

Невесту зовут Фабиола де Мора-и-Арагон. Ее родители – Гонсало де Мора Фернандес, маркиз Каса Риера, и Бланка де Арагон Каррильо де Альборнос, а ее крестная мать – королева Виктория Евгения. Молодая аристократка говорит на четырех языках и получила образование медсестры; знающие ее люди отмечают, что она невероятно дисциплинирована и добра. Фабиола покинула мадридский семейный особняк, стоящий на улице Сурбано, чтобы стать столь ожидаемой преемницей королевы Астрид, матери Бодуэна. Королева трагически погибла в дорожной аварии, когда ее сын был еще совсем ребенком. В аэропорт Барахас попрощаться с невестой прибыло множество ее соотечественников. Она, застенчивая и улыбчивая, приветствовала их, помахав рукой с трапа самолета. А сегодня, когда она ехала в собор на машине с панорамной крышей, на улице ее ожидали толпы бельгийцев, снимавшие шляпы в знак радости и уважения. Сочиняющая детские сказки Фабиола внезапно оказывается в одной из них и, подобно Алисе, пересекает Зазеркалье. Сейчас она принадлежит двум разным народам и, направляясь к алтарю, прекрасно это понимает. А еще она понимает, что в ее жизни случился крутой поворот. Она контролирует каждый свой жест, зная, что этот исторический момент транслируется в прямом эфире по телевидению, что до сегодняшнего дня считалось чем-то невероятным. Но у невесты есть неожиданное оружие, которое позволит ей выйти победительницей: ее платье.

Это не простое свадебное платье: речь идет о модели высокой моды, настолько хорошо сконструированной, что она творит настоящее волшебство, наделяя величием владелицу. Поговаривают, что, прежде чем прийти к финальному дизайну, невеста отвергла несколько эскизов, посчитав их слишком царственными. На что создатель эскизов, не кто иной, как Кристобаль Баленсиага, ответил ласково, но твердо:

– Имейте в виду, эта модель предназначена королеве.

И вот мы видим Фабиолу, одетую, да, как настоящая королева.