– Как обругала? – поинтересовался я, разглядывая Вику.
Тяжело ей. Врачебное дело вообще нелегкое, медики быстро выгорают, а потом еще и профессионально деформируется психика. Цинизм, вульгарность… Хочу ли я, чтобы такой стала дочка профессора?
– Ты почему так на меня смотришь? – обеспокоилась Виктория.
– Как так?
– С жалостью.
– Потому что жалею тебя. Ну и чем там кончилось с прокурором?
– Мне так стыдно. Нагрубила ему.
– Приехали, барин! – повернулся к нам кучер, сделал «тпру» лошадке. – Вон он, ваш желтый дом.
Я пригляделся. Рядом с воротами были припаркованы еще одни сани, в которых, укрывшись пологом, сидел низенький чернявый мужчина в тонком пальтишке. Увидев нас, он вышел, похлюпал галошами к дому.
– Борис Абрамович? – поинтересовался я, пожимая руку чернявому.
Сколько ему лет? Под полтинник. Явно из евреев, но не очень понятно, как обошел черту оседлости. Выкрест?
Представил Вику, объяснил ей, что маклера порекомендовал Калашников, и тот может продать, купить обратно и продать снова всю Москву.
– Очень р-рад знакомству. – «Березовский» (так я про себя решил называть картавого Бориса Абрамовича) поклонился. – Пр-ройдемте в дом, ключи у меня есть.
Да уж, речь у специалиста по недвижимости грассирующая, как у актера любительского театра, пытающегося изобразить французский акцент. Главное, не начать смеяться в начале общения, потом, надеюсь, привыкну как-нибудь.
А до этого со зданием для скорой никак не ладилось. Я осмотрел по объявлениям уже с полудюжины домов – и ничего путного. Или слишком маленькое, или наоборот. Плохой подъезд, небольшой двор, нет водопровода… Одно за другое цеплялось, и я раз за разом отступал. Арбат, дом шестнадцать. Это в нашем времени, сейчас Москва без номеров, дома по владельцам различают. Доходный дом Федосюка на Самотеке. Покровка, два здания напротив Полицейской больницы, ни одно не подошло. Дом Полежаевой на Лужниковской. Борисоглебский, восемь, рядом с будущим музеем, это точно помню. Так я скоро сам риелтором стану.
На первый взгляд, дом великоват. Четыре этажа, два подъезда. Но красавец!
– Дом новый, готовится к сдаче, – начал окучивать нас маклер. – Общая площадь – пять тысяч триста сорок восемь квадратных аршин…
– Это сколько в метрах? – перебил я его.
– Две семьсот пять, – ни секунды не задумываясь, перевел Борис Абрамович.
Специалист, однако. Думаю, он бы и в квадратные футы мигом конвертировал, и в какие-нибудь китайские меры. Только плати.
– А что случилось? Почему продают? – задал я беспокоящий меня вопрос.
– Очень нужны деньги. Внезапно, – понизив голос, будто нас кто-то может услышать, доверительно сообщил Борис Абрамович. – Заказчик проигрался в карты, собирает нужную сумму, поэтому и так дешево, что срочно.
– И сколько же хотят?
– Пятьдесят четыре тысячи, – произнес маклер еще тише заветную сумму. Лицо у него было такое… торжественное. Я бы даже сказал, одухотворенное.
Тут задумался. Таких денег у меня нет. Только треть. Ну больше немного. Когда пойдут деньги от Келера, думаю, наберу. А пока…
– Давайте внутри посмотрим, – так ничего и не решив, сказал я.
Н-да, надо было отказываться на улице. Стоило мне войти в открытую дверь, сразу стало понятно: это то, что искал. Вот здесь сносим перегородки, и будет замечательный приемный покой. Тут смотровая, комната для персонала, процедурный кабинет… Лестница широкая, носилки носить легко. Сделаем стационар на втором этаже, тоже путем объединения помещений. Тут же операционная… Третий этаж, соответственно: лаборатория, персонал, аптека, кухня… Нет, кухню на первом этаже, с отдельным входом… А на четвертом… Будет жить главный врач! Квартира вот как раз замечательная, пять комнат, мечта!
Борис Абрамович носился за мной, рассказывая про подведенный уже водопровод, отопление на угле, строительную артель, готовую по моему слову исполнить любую прихоть по перепланировке, обширный подвал, который мы еще не посмотрели, каретный сарай, конюшню, а я уже знал, что костьми лягу, в любой кредит залезу, но дом этот будет моим и больше ничьим.
– Завтра дам ответ, – сказал я «Березовскому». – Подумаю еще. Но в цене надо бы подвинуться немного. Тогда предварительно будет «да». А пока – не знаю.
– Две тысячи максимум, больше не смогу, – сделав вид, что подумал, ответил маклер.
– Сорок пять, и мы можем говорить о сделке.
– Да вы без ножа режете, Евгений Александрович, пятьдесят, и так себе в убыток сделаю все!
Как же, в убыток. Вон, в Борисоглебском я видел приют «Красного Креста» для инвалидов. Туда сходи, расскажи, может, поверят. А денежек хочется, даже заговорил без выпендрежа, забыв про грассирующий говор.
– Сорок восемь. Завтра после обеда я с вами свяжусь.
После того как мы попрощались с «Березовским», я повез Вику домой. Она всю дорогу молчала, и только когда провел ее к двери, спросила:
– А где ты собираешься взять деньги? Это же неимоверная сумма!
– Банк ограблю, наверное, – улыбнулся я. – Или он меня, что скорее.
Вика чмокнула меня в щеку и пошла домой. А я в окне дома увидел лицо вдовы. Вот нас и запалили!
Глава 22
Где взять денег? Вот вопрос, который меня волновал день и ночь. Дворянский земельный банк согласился выдать ссуду под залог Знаменки, но только десять тысяч, сроком на пять лет под шесть процентов годовых. Восемнадцать тысяч я получил от арбатских толстосумов. Плюс около пяти тысяч накопил на счете: доходы с имения, врачебная практика. Не хватало пятнадцати тысяч. Идти на поклон к Пороховщикову? Так он в Париже. По телеграфу ему ничего не объяснишь, тем более что такие вопросы решаются только лично. Можно попросить у Калашникова. Благо я теперь почти родственник, стал крестным отцом его сына. Но как-то сразу после крестин просить денег… Поймут неправильно. Да и есть ли у него такая сумма в распоряжении?
Или у Келера? Продажи стрептоцида и зеленки били все рекорды, фармацевтический магнат, поди, с удовольствием купит один патент или оба. Но это будет история из разряда библейского Иакова, который за чечевичную похлебку продал первородство. Эх, почему я подписал ежеквартальную выплату роялти, а не ежемесячную? Сейчас бы так не страдал.
В итоге, намучившись, пошел к Сеченову. Иван Михайлович вник в мои затруднения, раскурил трубку. Сам не поленился пощелкать счетами, водя пальцем по строчкам бюджета.
– Нужно не пятнадцать тысяч, а двадцать девять, – припечатал меня профессор, и я чуть не стек по стулу на пол.
– Как двадцать девять?
– Считайте. Перепланировка – шесть тысяч. Мебель, кровати для больных. Еще тысяч пять. У вас тут указано два экипажа. Специальные кареты, лошади, овес… Две тысячи минимум клади. А то и поболе. Больничная аптека, хирургический инструмент. Тысяча-полторы. Никак не выходит пятнадцать. – Сеченов хитро на меня посмотрел.
И что же делать? Я, честно сказать, растерялся. Нет, дополнительные расходы на оборудование подстанции у меня были запланированы. Но не сразу.
– Оклад врачам надо бы хороший положить. Дело новое, докторов требуется лучших нанять. А когда еще доходы с клиники пойдут? Так что, милостивый государь, тут, как ни крути, тридцать тысяч нужно.
– И откуда же их взять? В банке я был, больше десяти тысяч не дают.
– Известно где, – вздохнул Сеченов. – У старообрядцев или евреев. Ладно, тысяч пять дам я.
– Можно долей в товариществе, – быстро произнес я. Вот не хотелось мне становиться должником Ивана Михайловича.
– Пусть долей, – покивал профессор. – Но двадцать пять тысяч все одно придется выпрашивать. И лучше – у старообрядцев. Обязательств меньше потом будет. Вы, Евгений Александрович, вот что… Завтрашний вечер не занимайте, поедем в Рогожскую слободу.
* * *
Перед поездкой к старообрядцам мне пришлось выдержать осаду вдовы. Нет, сначала все выглядело чинно и прилично. Приглашение на чай, виляющий обрубком хвоста пудель… Вики не было, и отдуваться пришлось мне одному. Точнее отбиваться, ибо Елена Константиновна почти сразу осаду сменила на решительный штурм. Поинтересовалась напрямую, какие отношения связывают меня с ее дочкой.
– Ученицы и наставника, – сделал я честные глаза. – Ежели вы про тот невинный поцелуй в щеку, то и для меня это было сюрпризом!
– Вы знаете, что Виктория отвергла ухаживания господина Хрунова?
– Ну и слава Богу, – перекрестился я, обрадовавшись внутри, что можно легко перевести тему разговора. – Совершенно пустой человек. Вы слышали, как на последнем заседании по делу вашего погибшего мужа адвокат разгромил его позицию в суде?
Увы, Гришечкин получил всего двенадцать лет. А должен был двадцать или вообще бессрочную каторгу. В ходе следствия (это мне пересказывала Вика, которая исправно посещала судебные заседания) выяснились всякие смягчающие вину свидетельства. И якобы профессор был жесток со своим студентом, по его представлению Гришечкина лишили именной стипендии (разумеется, совершенно незаслуженно), и тяжелое детство. Чего только адвокат ни приплел. А вот прокурор на все это смотрел сквозь пальцы, позевывая. Явно решил посчитаться с Таллями за отвергнутые чувства. И посчитался.
Отделавшись от вдовы, я заехал за Иваном Михайловичем, и мы отправились к старообрядцам. Морозовской больницы еще не было, проехав мимо лошадиного рынка, мы подъехали к обычному трактиру, которых здесь было великое множество. Там имелся большой отдельный кабинет, куда нас и провели. За столом сидело несколько бородатых купцов, которые поедали зажаренного целиком поросенка. Во главе стола находился плотный узкоглазый мужчина с короткой стрижкой. Он встал, вышел нас встречать.
– Это Савва Тимофеевич Морозов, – представил Сеченов знаменитого мануфактурщика. Сообщил громко присутствующим мое имя.
– Прошу прощения, что встречаемся «на ногах», но вы, Иван Михайлович, телефонировали о срочном деле, а я отбываю в Валуево…
Морозов окинул меня цепким взглядом, очевидно, сделал какие-то выводы.
– Мы долго не задержим.
Профессор уселся с другой стороны стола, кивнул мне на стул рядом. Морозов называл фамилии купцов: Ершов, Назаров, Расторгуев… Негоцианты здоровались или даже привставали в знак уважения. А потом обратно возвращались к еде. Похоже, Савва Тимофеевич устроил тут какую-то свою «тайную вечерю», а мы со свиным рылом да в калашный ряд…
Впрочем, стесняться я не стал, под паровозные гудки взял слово, изложил концепцию скорой медицинской помощи в Москве. Привел в пример австрийский опыт. Упомянул великого князя, который дал добро на все начинание. Последнее произвело впечатление.
Слушали меня внимательно, купцы даже отложили ножи и вилки. Потом посыпались вопросы. Тут я порадовался, что Сеченов мне устроил свой «экзамен» перед этой встречей, легче было отвечать. Привел все цифры, объяснил, на что пойдут деньги и как буду отчитываться за них.
– Ежели при «Русском медике» создадите попечительский совет, – взял слово Морозов, переглянулся с купцами, – мы в деле.
– Иван Михайлович! – поклонился я в сторону Сеченова. – Не соблаговолите ли возглавить совет? Я завтра же подам документы в управу.
Как говорится, назвался груздем – полезай в короб. Так это работает. Сеченов покряхтел, но все-таки дал согласие.
В итоге собрали по подписке даже больше, чем планировали, – сорок две тысяч. Что полностью закрывало все потребности подстанции на ближайшие полгода-год.
* * *
Отгремела широкая масленица, объевшиеся блинами москвичи сели на диету Великого поста. Опять задули метели, ударили морозы. Как говорится, пришел марток – надевай семеро порток.
От холода спасался тренировками ушу, плюс мотался по городу как оглашенный. Порой приходилось обходить по пять-шесть адресов в день. Это не считая «кабинетной» практики, где пациенты тоже навострились вызывать на дом.
Благодаря протекции Россолимо в «Практической медицине» вышла моя большая статья о лечении травм спины растяжкой. Бобров сумел в «Вестник практической медицины» и «Военно-медицинский журнал» тиснуть не только статью про методы реанимации, но и обзор зеленки. Ее и суп Монро врачебное сообщество приняло практически моментально, на меня посыпался вал писем от коллег, в том числе иностранных.
То воротили нос, отвечали через раз – какой-то приват-доцент, ученик Талля. А тут выяснилось, что зеленка всем нужна, а еще у Баталова есть какой-то «секретный» стрептоцид, который отлично борется с любыми гнойными ранами. Таинственность нового лекарства, слухи, поползшие из университетской клиники, играли мне на руку: ажиотаж поднялся неимоверный. Дай и дай. Почти все госпитали встали в очередь, заказы на Келера сыпались один за другим. Пошли первые авансы от фармацевта, которые я тут же вкладывал в скорую.
А станция жрала деньги как не в себя. Вытяжку для лаборатории надо? Плати. Утеплить конюшню хотите? Выкладывай «катеньки». Заполнить сарай углем, закупиться лекарствами для госпитальной аптеки, карболкой для мытья полов, хозинвентарь с посудой, оборудование для лаборатории, обставить все помещения… Голова пухла и готова была взорваться.
Хорошо, что Кузьма сильно помог с экипажами, взял на себя торговлю с барышниками. Разумеется, никаких орловских рысаков мы покупать не стали, приобрели шесть двухлеток вятской породы. Резвые, послушные… Думал я сделать тройки с бубенцами, а потом понял: ну где они проедут в городе, в котором на центральных улицах уже случаются пробки! Так что пара в упряжке, два экипажа, две лошадки отдыхают от трудов.
Закрытые кареты заказывали отдельно, так как готовых под наши нужды было купить нельзя. А потом еще и дорабатывали по моим замечаниям: я попросил сделать держатели для будущих капельниц, запирающиеся шкафчики для хранения укладок. Да, переливать капельницами еще пока нечего, нет ни физраствора, ни консервированной крови… Но ведь это только пока! Зачем-то я в это непростое время угодил…
С кем не было проблем, так это с персоналом. Стоило дать объявления в газеты о найме кучеров, истопников, дворника и поломоек с кухарками, как народ выстроился в очередь. Вот буквально приезжаю с утра на Большую Молчановку, а там целая толпа стоит, вперемешку бабы и мужики. Стоят, притоптывают на морозце. Пришлось целый день потратить на отбор. У всех просил рекомендации с предыдущего места работы, это сразу отсеяло больше половины.
В итоге нанял двух кучеров, конюха, пару истопников посменно, ну и дворника. Последнего – с проживанием. Пришлось выделить кривоногому татарину по имени Ринат каморку в подвале, но это окупалось тем, что Ринат, несмотря на совершенно бандитский шрам через все лицо, был на хорошем счету у местного околоточного и обещал наладить все мои связи с участковой полицией.
Женский персонал у меня получился разнообразным. Две уборщицы, три кухарки. После визита в компанию «Эриксон», которая тянула провод на подстанцию, встал вопрос о телефонистках. Кто-то же должен принимать и обрабатывать звонки. Причем набирать пришлось девушек высоких, выше ста шестидесяти сантиметров. Коротышки просто не дотягивались сидя до штекеров оборудования, которое готов мне было поставить «Эриксон».
Тут сильно помогла Вика. Я снова дал объявления в газеты, а Талль занялась собеседованиями и подбором. Две телефонистки в смену, а если набирать, как при советской власти, то это четыре с четвертью ставки на пост… Восемь человек… Да я так на паперть пойду скоро! Становиться диким капиталистом с дежурствами по десять-двенадцать часов мне совершенно не улыбалось. Но у нас не фабрика, дежурство суточное, с правом отдыха вне вызовов. Инспекции труда нет, профсоюза – тоже, Господь миловал пока. Хотя люди были готовы на любые условия, лишь плати. Работать без отпусков? Легко. Медицинская страховка? Слов таких не знаем, не надо нам этого. Город был набит бывшими крестьянами, которые были готовы, ютясь в ночлежках, вкалывать буквально за еду. Именно после толпы плохо одетых, голодных соискателей я резко осознал, что страна сидит на огромной мине. И фитиль он вот, горит уже.
Понимали это в высшем обществе? Судя по обрывкам разговоров, что я слышал в кофейнях, ресторанах, на катках, увы, нет. Обсуждали денежную реформу Витте (в апреле и мае планировался запуск золотого рубля). Все гадали, какой в итоге установится курс к бумажным ассигнациям, серебру и как на этом ловчее заработать. Сплетничали о всяких помолвках, свадьбах да похоронах аристократов. Заботы простого народа практически никого не волновали, голод в губерниях тоже не беспокоил высшее общество.
Фитилек шипел, плевался огнем, а я исповедовал концепцию малых дел, мол, окучивай свой садик и так далее. И все это на «Титанике», который разгонялся и разгонялся в сторону огромного революционного айсберга.
* * *
Выход статей про новые методы лечения, зеленку, а также выступление на съезде сильно облегчили найм врачей и фельдшеров на подстанцию. Соискатели опять стояли в очереди, почти все имели рекомендации либо от Боброва, либо от Сеченова с Россолимо. И врачи приходили все сознательные, со взором горящим. С восторгом мне сразу сообщали, что будут рады стоять у истоков большого, интересного дела.
Выбор был велик и сложен. Брать врачей общей практики? Или хирургов? А может быть, учить под себя, с нуля? Допустим, студентов старших курсов можно сначала на фельдшерских должностях опробовать. Но как быть с опытными докторами? На смены двух экипажей нужно шесть человек. Даже если делать одну врачебную бригаду, все равно трое. Плюс еще трое-четверо в клинику на женское и мужское отделение. Старшего врача для работы в день. При необходимости я сам подключаться буду, мне с третьего этажа недалеко. Сестры милосердия. Еще десяток.
Ладно, со штатами разберусь. Как там император Наполеон говорил? Главное, ввязаться в драку? Но сначала надо бойцов подготовить. И вот тут я понял, во что ввязался. Мне надо составить план учебного курса для сотрудников, написать лекции и потом донести эти знания до персонала. При этом следить, чтобы материал соответствовал современному уровню. А то расскажешь докторам про стресс, а они на тебя смотреть будут в недоумении, потому что Селье, наверное, и не родился еще, не то чтобы научно объяснить всем желающим про состояние организма, находящегося под угрозой нарушения гомеостаза.
А еще эпонимы. Любое проявление болезни имеет своего автора, впервые описавшего. В медицине это дело в двадцатом веке получило статус священной коровы. Симптом Щеткина-Блюмберга при остром животе как называется сейчас? Так же? Или доктора Щеткина, когда бы он ни жил, прицепили позже, во время борьбы за отечественные приоритеты? Не знаю! А копаться по справочникам… Да я эти лекции до китайской пасхи писать буду. Поэтому стану оригинальным: никаких симптомов по авторам, только описание. А если кто из слушателей вспомнит, тогда и соглашусь.
Мне надо всех научить основам сердечно-легочной реанимации! А есть уже фирма «Амбу», выпускающая замечательные манекены для тренировки медиков? Смешно будет, если начать искать такое сейчас. Какой-нибудь примитивный «Ваня» из восьмидесятых годов двадцатого века, наверное, будет стоить целое состояние. Надо искать свежие трупы и тренировки проводить на них. Это не издевательство, а учеба, потому что сколько ни рассказывай про экскурсию грудной клетки, обязательно найдется особо ретивый, который не только ребра поломает, но и грудину оторвет.
В итоге самого первого я нанял директора. Пусть будет человек, который за зарплату возьмет на себя обязанности отдела кадров, зама по административно-хозяйственной части и всего остального. Я этого господина сам немного побаивался, пока собеседование проводил. Больше всего Федор Ильич Чириков напоминал армейского фельдфебеля, этакого держиморду. Впрочем, оказалось, что военной службы у него в жизни не случилось, а работал он старшим приказчиком у купца Лапина, который занимался торговлей колониальными товарами, и тащил на себе склад, приказчиков, грузчиков, экспедиторов и прочий люд, за которыми пригляд нужен двадцать четыре часа в сутки, а иной раз и больше. Только вот когда купец умер прошлой зимой, наследники Федору показали на ворота. А ведь ему всего пятьдесят два. И я подписал с ним контракт. А как же, пришлось еще и на юриста потратиться, чтобы составил мне трудовые договоры. А с материально ответственным лицом сам Бог велел.
Старший врач мне достался просто из романа какого-то. Внебрачный сын целого графа. Польского, из какой-то младшей ветви, но всё же. Моровский Вацлав Адамович. Из графской фамилии просто убрали первый слог, по традиции. Учился Вацлав в Вене и Берлине, и все в его жизни складывалось неплохо, но подвела любовь к чужой жене. Он мне это когда рассказал, я прямо почувствовал родственную душу. Случился громкий скандал, Моровского турнули с работы, он практиковал где-то в провинции, пока его старинный знакомый профессор Дьяконов не написал о сумасшедшем, который собрался на свои открыть скорую помощь в Москве. Вот только рекомендация у доктора была дополнена… письмом от секретаря великой княгини Елизаветы Федотовны, соломенной вдовы московского генерал-губернатора.
С одной стороны, против лома не попрешь. Такие мелкие просьбы, начинающиеся словами «не могли бы вы изыскать…», не что иное как приказ, причем безоговорочный. Придется брать. И именно старшим врачом. С одной стороны, опыта у него вагон, отзывы блестящие, да и мнение Дьяконова, который поклонник медицинской науки высокого градуса посвящения, а потому всяких проходимцев вряд ли предлагать будет. А с другой – во всем надо искать плюсы. Я точно теперь знаю, от кого этот граф. Глупо было бы мечтать, что нас отправят в свободное плавание, не приставив соглядатаев. Если Вацлав окажется некомпетентным, то способов избавиться от него немало. Посмотрим. В конце концов, протеже великой княгини и помочь сможет в случае чего. Конфликтовать только из-за этого я с ним точно не буду.
Может, Моровский – любовник главной московской аристократки? А что, сам почти граф, высокий, красивый, почти молод – сорока еще нет. И лицо такое… как у типичного злодея-любовника из дамских сериалов: мощный подбородок, высокий лоб…
Ладно, посмотрим на тебя в деле.
С остальными было труднее. Конечно же я сразу отсеял юношей бледных со взором горящим. Опыта никакого, один энтузиазм пополам с самоуверенностью. Я в наседки юным врачам не записывался. Может, потом. «Ребят» слегка за сорок и старше я тоже разворачивал. У них уже есть закостенелый подход, который переделывать придется долго и с неявным исходом. К тому же закрадывалось подозрение, что эти господа не состоялись на предыдущем месте работы, несмотря на все рекомендации. Значит, либо рукожопы, либо склочники. Этих я без собеседования отправлял прочь.
В итоге первая тройка получилась в возрасте от двадцати восьми до тридцати пяти. Малышев Андрей Германович, самый молодой. Ординатор клиники госпитальной терапии. Личная рекомендация от заведующего кафедрой Остроумова. Внешне – серая мышка. Глянешь, и забудешь. Пока дело не зайдет о медицине. Готов поглощать знания, пока не упадет. Впрочем, в лежачем положении, наверное, продолжит. Как в том анекдоте: не можешь ползти, лежи в том направлении. Не женат, но дам любит, в чем сам и признался. Мне все равно, лишь бы на работе юбки не задирал, о чем и был сразу предупрежден.
Лебедев Никита Егорович, тридцать два года. Коллега, хирург. Работал в Новоекатерининской больнице на Страстном. Считает, что здесь у него больше шансов проявить себя. Эрудирован в высшей степени. Знает, что, где и как. Попытался показать широту кругозора, был низвергнут, поражение признал. Редко такие встречаются. Надо держать и не отпускать.
Горбунов Михаил Александрович, тридцать пять. Сам не понимаю, чем он меня привлек. Скорее всего, рассказом о работе в холерном бараке, когда они двое суток без еды и сна там впахивали. И за подвиг это доктор Горбунов не считал. Так, эпизод в работе, не более. Такой плакать в конце дежурства о большом количестве вызовов не будет. А мне только такие и нужны.
Собеседование на должность старшего фельдшера я малодушно отложил на следующую неделю. Неудобно перед людьми, но так ведь и не обещал, что вот именно сегодня. А у меня очень важный визит. Возможно, эпохальный. Когда я прикидывал, что должно быть в волшебном чемоданчике, то понял: есть вещь, которой еще нет, но работать без нее… как-то негоже. Баловство одно будет, не очень отличимое от работы извозчика. И я заказал прибор у Келера. Мог бы и сам поехать в Богородское, тут недалеко, за Сокольниками, именно там располагается Московское товарищество резиновой мануфактуры, но выгода получилась бы не такой и большой, а Роман Романович все компоненты соберет вместе. К тому же после успеха затеи со стрептоцидом он для меня что угодно готов сделать.
Глава 23
Как серьезный партнер, я теперь Келера не только на работе могу ловить, но и дома, в любое время. А как же, денежки идут, и поток этот останавливаться не собирается. В кабинет, стоило мне зайти, сразу же вызвали специалиста по чаю и закускам.
– Вот, Евгений Александрович, извольте, сфигмоманометр, изготовлен в Вене по оригинальной конструкции фон Баша, лейб-медика австрийского императора. Штука редкая, потому что спросом почти не пользуется. А вот и заказ ваш, согласно эскизам. Доставили еще вчера, я хотел было написать вам, но раз сговаривались на сегодня…
Я уже не слушал. Все передо мной, осталось только соединить. Манжета, конечно, не на липучках, а на крючочках, цепляющихся за металлические спицы. Материальчик тонковат, надо погрубее немного, чтобы износ был поменьше, из прорезиненной ткани, допустим. Груша… Ага, клапан приделали, как я и нарисовал. Испытаем…
– Трубка широковата, пропускать будет, видите, болтается, – показал я Келеру. – Дайте пока нитку или проволочку тонкую, чтобы зафиксировать.
Фармацевт с любопытством наблюдал за моими манипуляциями. Что должно получиться в итоге, я ему не сказал. Пообещал после объяснить. А ему и всё равно: я же заказ оплатил, и весьма недешевый. Трубку закрепили, и я качнул пару раз воздух грушей. Манжета надулась немного, а когда я клапан открыл, сдулась. И ртутный столбик дернулся.
– И что теперь? – спросил Келер.
– Снимайте пиджак с сорочкой и закатывайте рукав нательного белья выше локтя, – предложил я. – Будете первым в мире человеком, которому измерили артериальное давление.
Быть первопроходцем всегда интересно, а потому руку мне предоставили очень скоро. Я наложил манжету, приложил к локтевому сгибу фармацевта стетоскоп и начал накачивать воздух. Ну а дальше просто.
– И как это работает?
– Все элементарно, дорогой Роман Романович. Нагнетая воздух в манжету, которая должна плотно прилегать к коже, мы перекрываем плечевую артерию. Потом начинаем потихонечку воздух выпускать, кровь начинает идти своим обычным путем, но артерия еще освобождена не полностью, возникает турбулентность, которую мы слышим, прикладывая стетоскоп вот сюда, – показал я красноватый кружок, оставшийся на коже. – В этот момент начинает дергаться столбик ртути, и мы засекаем показания. По мере потери воздуха из манжеты турбулентность прекращается, и тоны, равно и как прыжки столбика ртути, заканчиваются. Начало биения соответствует сердечной систоле, окончание – диастоле. Все в точности, как описано в заявке на привилегию.
– Как просто, – прошептал Келер. – Почему до этого никто не додумался раньше, Евгений Александрович?
Ага, я уже вижу мелькание цифр в твоих глазах. Небось, по десять копеек будешь брать за измерение давления в аптеке новомодным прибором. Может, даже рубль на первых порах, пока все в новинку. Аппараты страждущим больным, врачам, в клиники. Да тут миллионами пахнет. Это даже мне понятно.
– Ну раз вопросов нет, Роман Романович, то можно и соглашение подписать.
– Извольте, Евгений Александрович, я всегда готов… Наше сотрудничество…
– Только мой процент немного увеличится. И это я не включаю долю от использования…
– Да какое там…
– А если я вам скажу какое, то и этот процент включим.
– Согласен, – тяжело вздохнул Келер.
– Тогда мне срочно десять… нет, двадцать таких приборов, с исправлениями. – Я кивнул на проволочку. – И давайте обсудим новый заказ на производство систем для внутривенного вливания растворов. Смотрите, в комплект входит игла…
* * *
Сколько в Москве ежедневных газет? Дюжина, если не больше. И почти во все, как я уже выяснил с наймом, можно подать объявление. Я решил не распыляться, разместить рекламу скорой в пяток самых популярных, но на первой странице. А где такое невозможно, все равно в центре и очень крупным шрифтом. А еще заказать листовки, чтобы их расклеили на всех театральных тумбах. Не поскупился и на красивый номер телефона. Да, знаменитый «ноль три». Сколько пришлось денег за это отдать «Эриксону»… Как так? У всех четырехзначные, а вы хотите двухзначный!
В объявлениях и на плакатах написал очень простое послание: «Скорая медицинская помощь, бесплатно, доступна всем, вызывать по телефону 03».
Накануне открытия собрали всех сотрудников, нарядных и расфуфыренных. А как же, событие! Приглашенный фотограф сделал один общий снимок, потом – только врачей, во главе с главным, конечно же. Для истории. А как же, мы – первые в России. Опередили и Питер, и остальные крупные города.
В день, когда вышли утренние газеты, сам дежурил в телефонной комнате. Мне в смену попались две смешливые девушки-курсистки, Маша и Глафира. Остроглазые брюнетки, в строгих черных юбках и глухих белых блузках, они сначала стеснялись, а потом разошлись, начали тихо переговариваться, хихикать. А я все ждал и ждал звонков. Которых все не было и не было.
Первый час сидел, перечитывал и правил инструкцию для телефонисток: как принимать звонки, что спрашивать, как определять на висящей на стене карте Москвы расстояния. Второй час трепался с девушками, даже выпили на рабочем месте по чашечке кофе. Маша оказалась местная, московская. Так же, как и Вика, учится на женских курсах общества естествознания. Глафира, та попроще, коломенская, из крестьянок. Вместе с отцом еще ребенком переехала в Москву. Работала уборщицей, потом кто-то из жильцов ее пристроил в «Эриксон» на телефонную станцию. Там к ней начал подбивать клинья начальник, но без всяких семейных перспектив. Это мне по секрету уже рассказала Вика. Так что после пары недвусмысленных намеков пришлось уволиться.
Звонок раздался в полдень. Мы даже вздрогнули.
– Барышня, барышня! – Мужской голос в трубке был тревожным, слышно даже с нынешним качеством связи.
– Да, да, слушаю! – ответила Мария. – Добрый день!
Знаменитое «алло» в телефонном деле еще не прижилось, так что люди просто здоровались, как при обычной встрече.
– У меня лошадь подкову потеряла. Срочно помогите. Записывайте адрес…
И дальше хохот. Судя по голосу, молодежь. Да, сейчас шутников вычислить проще простого, звонок на станцию, и телефонистка сразу выдаст информацию, с какого номера звонили. Но максимум, что им грозит, это родители погрозят пальчиком.
Девушки вопросительно на меня посмотрели, а я нажал на рычаг телефонного аппарата, развел руками.
– И это бывает. Готовьтесь. Пьяные будут звонить, умалишенные. Или вот такие шутники. Трудная работа, сразу предупреждаю! А теперь объясните, почему нарушена инструкция? Как представляться надо? – Я показал на висящую на стене шпаргалку, где мною собственноручно были начертаны перечень вопросов и прочие нужные диспетчеру сведения.
– Волновались… – пролепетала Мария. – Больше не повторится, господин Баталов…
* * *
Не надеясь только на рекламу, я еще решил объехать основных клиентов. На телефонной станции начальство распорядилось повесить напоминание о нашей службе перед каждой телефонисткой. Потом – полицейские и пожарные участки. Везде раздавал визитки с номером телефона, объяснял суть нашей работы. Для важности ссылался на великого князя, европейский опыт. У нас же как? Если на Западе кто-то что-то придумал и это там уже работает, дайте две. Пожарные и полицейские визитки брали, важно кивали. Последние так и вовсе получили циркуляр из МВД об оказании всемерной помощи скорой, и я у местного пристава Арбатской части даже оформил бумагу с разрешением на… сирену. Ручные роторные, на ручке вполне себе продавались в лавках, в основном чтобы пугать ворон, для развлечений. Но ставить их на экипажи никто не решался.
– Лошадей перепугаете, – посетовал седой, с пышными усами пристав по имени Федор Евсеевич.
– Выдрессируем, – отмахнулся я. – В кавалерии лошадей к выстрелам приучают, а у нас – к специальному сигналу.
– Чужих-с перепугаете, – покачал кудлатой головой полицейский. – А на улицах, знаете ли, разные бывают господа. Не дай бог кортеж какой, да вот того же великого князя!
– Мы же не дураки, будем смотреть, кто едет! Да и без нужды запускать не будем.
– Ну, раз так…
Разрешение мне в итоге дали, и мы в конюшне начали врубать сирену, приучая наших лошадок к ужасному звуку. Впрочем, не долго: тут же посыпались жалобы из соседних домовладений, пришел околоточный. Пришлось давать небольшую взятку и обещать упражнять лошадей за городом. Только полицейского удалось спровадить, как поступил вызов. Настоящий. Да еще какой! Пожар! Как говорится, не было гроша, да вдруг… И у нас не алтын, а целый рубль, наверное.
* * *
– Спиридоньевский переулок, на пересечении с Большим Козихинским, – тщательно записывала карандашом Глафира. – Пожар в квартире на третьем этаже.
Когда же городские власти закончат пронумеровывать дома? Сейчас только на дворников и городовых надеяться можно. Запомнить названия домов по владельцам, наверное, и не всякий компьютер справится.
– Обе бригады – на вызов, – скомандовал я. – Действуйте.
Здесь недалеко, даже пешком минут за пятнадцать дойти можно. Не нужна будет вторая бригада – отпущу.
– Бригады, на вызов! – крикнула в открытую дверь диспетчер.
Хотя что звать, все и так столпились рядом. Ожидание заразило не только меня. Оказалось, не зря с утра Горбунов накручивал хвосты фельдшерам, заставляя их по несколько раз проверять укладки и прочее. Кстати, как я сегодня узнал, первое дежурство врачи разыгрывали по жребию. Тоже в историю медицины попасть хотели. И приглашенный фотограф оживился, не напрасно штаны просиживал. А то случились бы «боли в животе», или «задыхается», что бы он снимал? Как медики в карету садятся, фотографировал уже.
Я прыгнул в карету ко второй бригаде. А как же, мне тоже надо побывать там. Имею право. А если начальник на борту, то и выезжать со двора нам первым.
– Включим сирену? – с надеждой спросил меня фельдшер Дубинин.
– Воля ваша, – улыбнулся я. – Сколько там штраф за звуковые сигналы, включенные без особой нужды на то?
Детский сад, честное слово! Дубинин – отставник, участвовал в походе Скобелева на туркмен, в Средней Азии лет десять прослужил, пока не вышел в запас, а туда же, дайте полетать по городу с сиреной. И я знал, что соблазн будет велик. Поэтому и разрешил включать звук только при необходимости. Дикий народ, дети гор, не видели еще перевернутых карет и прочих конно-транспортных ДТП конца девятнадцатого века.
Спешка спешкой, а время прибытия на место я засек. Шесть минут добирались. Но первыми не были. На месте уже работали пожарные. Очень живописное зрелище. Куча экипажей, штук пять, притащили бочки с водой, молодцы в брезентовых костюмах и медных касках разворачивают пожарную машину, матерясь, пытаются развернуть заклинившую лестницу. У стены здания уже стоят прислоненными багры. А вот и подмога: впереди – верховой, дующий в трубу как сумасшедший, сзади – еще экипажи пожарников. Кто мне сегодня про опасность сирены рассказывал? Наверное, если бы в кармане сразу зашелестело, пугливость лошадей заметно снизилась бы? Оборотни, блин, в погонах.
А пожар неслабый, дым клубами валит из шести окон третьего этажа, а из одного окна и огонь вырывается. Пожарные со своим скарбом ринулись в подъезд.
– Действуйте, Михаил Александрович, – скомандовал я врачу, оторопело глядящему на происходящее. – Меня здесь нет. Найдите старшего, представьтесь, определите место для приема пострадавших, будьте готовы оказывать первую помощь и обеспечить эвакуацию нуждающихся в госпитализации. Вы, так как старший здесь, уезжаете последним. Быстрее!
Обалдел доктор от увиденного. С новичками бывает, в теории все знают, а как руками приходится делать, так голова и отключается. Ничего, обвыкнется.
Старшего пожарного найти просто, вон он, стоит, активно жестикулирует и придает бодрости подчиненным командным рыком. Но Михаила Александровича услышал, кивнул и показал место недалеко от наших карет. И, что самое главное, ни капли удивления. Будто со скорой сто лет уже сотрудничает.
Я благоразумно стоял на другой стороне улицы, мало ли что может полететь вниз, а потому разбивающееся окно увидел сразу. Стекла со звоном рухнули на тротуар, а ножки стула, которым кто-то орудовал внутри, через секунду исчезли. Створки распахнулись, и на подоконнике появилась девочка. Чумазая от копоти, с мокрыми волосами, надсадно кашляющая.
– Спасите! Горим! – закричала женщина, держащая ребенка за талию.
Пожарные, занятые своими делами, ее не слышали. Да там и без этого шума хватало. Так что свидетелями стали только я с фотографом, колдующим над переносной камерой, и зеваки. И что мне делать? Пытаться поймать руками? С такой высоты она меня собьет как снаряд. Надо полотно, хотя бы одеяло. Его вырвет из рук, или оно порвется, но скорость падения все равно снизит. А где его взять? Вот же дурень, у огнеборцев местных, должны ведь они уже додуматься до такой простой вещи?
Я побежал к пожарным, даже не подумав, что можно послать кого-то из подчиненных. Никак не привыкну еще, наверное. Известие о вероятной прыгунье начальника вдохновило, особенно на фоне так и не починенной до сих пор лестницы, и шестеро ребят потащили свернутый брезент. И я вслед за ними.
Пришитых ручек вполне достаточно. Я тоже ухватился обеими руками за одну, и высокий пожарный, задрав голову, крикнул:
– Давай!!!
Не знаю, наверное, женщина очень хотела оградить девочку от огня, и она ее не уронила, а толкнула изо всех сил, может, даже бросила.
– Сюда!!! – завопил я и потащил свой край подальше от стены, пытаясь подставить растянутый брезент под летящее вниз тело.
Конец 1-го тома