В ЦЕЛЯХ ОЗНАКОМЛЕНИЯ! При распространении файла или же выставления фрагментов указывать меня.
Автор: Карисса Бродбент
Книга: Убить Вампира-Завоевателя
Серия: от Смертельных Врагов до Возлюбленных Монстра (книга 1)
Перевод и редакция: ПЕРЕВОД lenam.books (
https://t.me/translationlenambooks)
ГЛАВА 1
Я больше не скучала по зрению. Зрение было неэффективным способом восприятия окружающего мира. Это был костыль. То, что я получила вместо него, было гораздо полезнее.
Взять, к примеру, этот момент — когда я прижалась спиной к стене, с кинжалом в руке, ожидая, когда смогу убить человека на другой стороне.
Если бы я полагалась только на зрение, мне пришлось бы облокотиться на дверную раму. Пришлось бы рисковать тем, что меня увидят. Пришлось бы ориентироваться на то, что я смогу разглядеть в темноте — его и его любовницу, прищуриваться на эту корчащуюся массу плоти и прикидывать, как лучше сделать свой ход.
Неэффективно. Возможность ошибки. Ужасный способ работы.
Вместо этого я почувствовала. Я почувствовала. Благодаря магии нитей я все еще могла воспринимать границы физического мира — цвет и форму пейзажа, плоскости лица, отсутствие или наличие света, — но у меня было гораздо больше, чем это. Очень важно для моей работы.
Моей целью был молодой дворянин. Шесть месяцев назад умер его отец. Через несколько недель после того, как он получил ключи от значительного отцовского города, он начал использовать все это новообретенное богатство и власть, чтобы обокрасть свой народ и создать еще больше богатств для Короля Пифора.
Теперь его сущность была пропитана желанием. Арахессен не умел читать мысли, не правда ли, но мне и не нужно было видеть его мысли. Что толку в его мыслях, когда я вижу его сердце?
— Еще, — женский голос. — Пожалуйста, еще.
Он что-то пробормотал в ответ, и слова зарылись в ее волосы. Ее желание было неподдельным. Ее душа затрепетала и запульсировала от этого — наслаждение стало еще более ярким, когда он сместил углы, толкая ее на кровать. На краткий миг я не мог не позавидовать тому, что у этой змеи секс лучше, чем у меня.
Но я быстро отогнал эту мысль. Арехессенам не полагалось оплакивать то, от чего мы отказались во имя нашей богини — Акаэи, Ткачихи Судеб, Хранительницы Неведомого, Матери Колдовства. Мы не могли оплакивать зрение, самостоятельность, куски своей плоти, вырезанные в жертву. И нет, мы не могли оплакивать секс тоже.
Мне хотелось, чтобы они поторопились.
Я прижалась спиной к стене и выпустила сквозь зубы разочарованный вздох. Я моргнула, ресницы защекотали ткань повязки.
{Сейчас?}
Голос Раэты звучал в моей голове очень тихо — она была почти вне зоны действия Шепота Нитей, внизу, у входа в пляжный домик. Когда она говорила с моим сознанием, я чувствовал слабое эхо океанского ветра, ласкавшего ее лицо.
{Еще нет,} ответила я.
Я почувствовала раздражение Раэты.
{Я не знаю, сколько еще времени у нас есть. Он отвлекся, не так ли? Бери его и уходи, пока он не начал обращать внимания.}
О, он отвлекся. Его женщина теперь была не единственной, кто голосил, его ворчание эхом отражалось от стены позади меня.
Я не сразу ответила.
{Силина…} начала Раэт.
{Я хочу подождать, пока девушка уйдет.}
Как я и предполагала, Раэт на это насмешливо ответила.
{Подождать, пока девушка уйдет? Если ты будешь ждать так долго, кто-нибудь заметит, что что-то не так.}
Я сжала челюсти и не ответила, позволив ее Шепоту Нитей раствориться в звуках восторженной кульминации нашей цели.
Шепот Нитей был очень полезен. Общение, которое нельзя было подслушать, которое могло выходить за пределы звука так же, как мы выходили за пределы зрения. Это был подарок Ткачихи, за который я была очень благодарна.
Но мне не нравилось, что из-за этого я никогда не смогу притвориться, что ничего не слышала.
{Силина!}
{Она может не знать,} сказала я ей.
Кто он. Кто он. Что он делает и для кого.
У меня не было никаких сомнений по поводу убийства дворянина. Я бы получила больше удовольствия, чем следовало, чувствуя, как его присутствие увядает и умирает подо мной, и это был бы мой маленький секрет, виновное удовольствие. Но девушка…
И снова насмешка Раэты раздалась между нами.
{Она знает.}
{Она…}
{Если она трахается с ним, значит, знает. А если нет, то у нее ужасный вкус на мужчин. Какая разница?}
И тут я почувствовала это.
Внезапный треск в воздухе. Звук, да, далекий БАНГ — но звук был ничто по сравнению с ощущением, которое разорвало нити жизни под физическим миром, сила, достаточно мощная, чтобы заставить их вибрировать.
Я замерла.
Мой объект и его спутница остановились.
— Что это было? — прошептала женщина.
Но я уже не обращала на них внимания. Не из-за силы вибраций и беззвучной паники Раэты, которая медленно распространялась по ним и катилась ко мне, как лужа крови.
{Раэт?}
Ничего.
{Раэт? Что это было?}
Смятение. Страх. Я чувствовал его, хотя и приглушенно, потому что она, должно быть, отходила от двери, а потом бежала, выходя на городские улицы.
{Раэт!}
Но теперь она была вне зоны досягаемости. Все, что я могла почувствовать от нее, — это слабые отголоски.
До тех пор, пока не услышала ее крик.
Арахессен не должен был отказываться от задания ни за что, даже ради спасения жизни Сестры. Но все мысли о послушном учении покинули меня, как только я почувствовал ее ужас, вязкий, человеческий и слишком знакомый, в чем я никогда бы не призналась вслух.
Я побежала.
По мраморным ступеням, по плиточному полу, недавно покрытому не знаю чем, через дверь, где несколько минут назад стояла на страже моя Сестра. Воздух был соленым и сладким, как океан.
А вместе с ним пришло ощущение их присутствия.
Вампиры-захватчики.
Спустя десятилетия я не забуду этот момент. Именно так я себя чувствовала, когда они приплыли. От их магии меня тошнило, она была испорчена и проклята, а воздух имел такой густой привкус крови, что я едва не захлебнулась ею.
Сестры Арахессен проходят обширную подготовку по магии каждого бога. С самого детства мы подвергались воздействию любой магии, даже если наши тела протестовали, даже если она обжигала нас или ломала.
Это, как я сразу поняла, была магия Ньяксии. Богиня-Еретик. Мать Вампиров.
Сотни, возможно, тысячи их обрушились на наши берега той ночью.
Звуки были бесполезны, все удары, крики и стоны рушащегося камня сливались воедино, как шум водопада. На мгновение я тоже ослепла, потому что ощущений было так много — каждая сущность, каждая душа кричала одновременно.
В тот момент я не понимала, что происходит. Только позже я осознала, чему именно я была свидетелем. Но я знала, что это не дело рук Короля Пифора. Это были чужеземцы.
{Раэт!}
Я забросила зов так далеко вниз по нитям, как только могла, забрасывая его к ней, как сеть. И там, у места, где земля сходится с морем, я почувствовала ее. Почувствовала, как она бежит — не прочь от взрывов на берегу, а к ним.
Нет.
Глупая девчонка. Глупая девчонка. Импульсивная. Нетерпеливая.
Я побежала за ней.
{Раэт! Отступи!}
Но Раэт не слушала.
Я подбегала все ближе, уворачиваясь от обломков скал, от скоплений странного огня — не горячего, а холодного, пожирающего деревья и здания. Голова раскалывалась, магия выла от перенапряжения из-за необходимости постоянно переориентироваться, снова и снова.
Но я не пропустила ни одного шага.
Раэт была на берегу. В доках. Ее окружало много-много присутствий — так много, что я с трудом отделяла их друг от друга. Человек. Вампир. Я не могла их сосчитать. Слишком много. Их становилось все больше. На берег нахлынули волны морской пены, магии, взрывчатки и кровожадной ярости, от которой у меня за пульсировали вены.
{Силина!}
Резко произнесла Аша, обращаясь ко мне. Даже немного испуганно.
Я никогда раньше не чувствовала страха своего командира.
И еще никогда не ослушивалась ее.
Потому что в этот момент Раэт закричала. Еще один взрыв темной магии пронесся по воздуху, такой мощный, что, когда он угас, я стояла на коленях, осколки пирса впивались в мою плоть.
А Раэта просто не было.
Трудно описать, каково это — ощущать смерть Сестры. Я не могла ее видеть. Я не слышала ее голоса. Но когда ты находишься рядом с другим Арахессеном, ты просто чувствуешь его, как чувствуют тепло тела другого, все его нити связаны с твоими.
И все это, в один момент, обрывается.
У мертвых не было нитей.
Цвет Раэт был фиолетовым. Иногда он был чуть теплее, когда она была счастлива или возбуждена, — светящийся розовый оттенок восторга. Иногда он был холоднее, когда она была угрюма, как грозовые тучи на закате.
Теперь же это было ничто, дыра в каждом из нас, где должна была быть Раэт. Странно, что это напомнило мне о другом далеком воспоминании, о том, что я не должна была больше иметь, о том, каково это — быть свидетелем того, как жизнь вырывается из неумолимых челюстей войны.
Аша тоже это чувствовала. Конечно, чувствовала. Мы чувствовали это повсюду.
{Отпустите ее,} повторила Аша. {Возвращайтесь. Нам нужно уходить. Мы выполним наше задание в другой раз.}
Задание? Да кого сейчас волновал этот хромой дворянин?
У меня были дела поважнее.
Потому что он был здесь.
Даже в море вампиров и магии он выделялся. Его присутствие было больше, чем их всех, — оно притягивало. Все остальное — бесчисленные души, серая морская пена, холод ночи — обрамляло его, как трон, словно вселенная просто сориентировалась вокруг него, когда он поднялся из прибоя.
Уже тогда, сквозь хаос и недостаток информации, я знала, что являюсь свидетелем чего-то смертоносного, невероятного и ужасного. В тот первый момент я поняла, что он лидер.
С тех пор я выжигаю его присутствие в своей душе. Каждый его угол. Каждый запах, который война донесла до меня с морским бризом. Даже с такого расстояния я чувствовала его внешность сквозь нити — он носил прекрасные одежды, а поверх них — еще более прекрасные доспехи. Его длинные волосы, отражая лунный свет, солеными прядями лежали вокруг плеч.
И, конечно же, рога. Черные как ночь, они торчали из его верхней части лба и загибались назад. Они не были похожи ни на что, что я когда-либо видела раньше. Наверняка творение какой-то темной, неведомой магии.
Он был проклят. Он был испорчен. Я чувствовала это даже отсюда. И когда он перешагнул через тело Раэты, я даже не задумалась, а потянулась к спине и вытащил лук.
Я была фантастическим стрелком. Человеческие глаза ошибаются. Но нити никогда не обманывают.
У меня был идеальный прием. От меня к нему тянулась одна нить, прямо к его сердцу.
{Вернись, Силина!} скомандовала Аша.
{У меня есть выстрел.}
{Ты слишком далеко.}
Я не была слишком далеко.
Я нарисовала.
{Мы не можем пожертвовать еще одной Сестрой!} Аша зарычала — так сильно, что у меня голова раскалывалась.
Он ступил на берег. Нить между нами натянулась. Я почувствовала, как он повернул голову. Почувствовала, как его взгляд упал на меня. Почувствовала, как его ядовитая магия дрожит по связи.
{Силина, Зрячая Мать приказывает тебе вернуться.}
Я смогу.
Я смогу.
Мои руки дрожали. Все мое внимание было направлено на то, чтобы прорваться сквозь все эти ощущения и упасть только на него. Больше ничего не существовало.
Но взгляд Зрячей Матери был устремлен и на меня. Сестра не могла ослушаться Зрячую.
Я опустила лук и отступила, убегая в хаотичную ночь. К тому времени как я добралась до Аши, я настолько перенапрягла свою магию и свои чувства, что спотыкалась о камни на дороге. Я знала, что в Крепости меня ждет наказание, но мне было все равно.
Этого наказания было достаточно. В тот момент.
Момент, когда я отпустила его.
Я буду думать об этом моменте долго, очень долго.
ГЛАВА 2
Когда они забирают ваши глаза, они забирают их медленно — как подношение, которое дается по частям каждый день, а не сразу.
Зрячая мать сказала мне тогда, что для Акаэи это значит больше. Один-единственный поступок может быть совершен в порыве. Он может быть необдуманным. О нем можно сожалеть. Но никогда не будет опрометчивым решение каждый день в течение года дарить богине свои глаза, и каждый раз это делать всерьез.
Это был честный обмен. В конце концов, Арахессены спасли меня.
Мне было десять лет. Старше многих. Я остро осознавала это тогда и буду осознавать всегда — те десять лет жизни, которые отделяли меня от моих сестер. Большинство из них едва ли помнили процесс своего посвящения, как и жизнь, которую они вели до приезда сюда. Арахессен и Соляная Крепость — вот все, что они знали. Иногда я жалела их, ведь они полюбили бы это место еще больше, если бы поняли, каково это — жить за его пределами.
А я понимала. Я все помнила.
Я была достаточно взрослой, чтобы помнить, как горела каждая капля экстракта Маратина, попадая мне в глаза. Я была достаточно взрослой, чтобы помнить последующие видения, которые заставляли меня просыпаться по ночам со слезами на лице. И самое главное, я была достаточно взрослой, чтобы помнить, что даже эта боль была объятиями по сравнению с внешним миром.
Люди думали, что мы настолько изолированы, что не слышим того, что о нас говорят. Глупости. Мы слышали все. Я знала, что люди говорят о нас как о сумасшедших — как будто мы принесли какую-то немыслимую жертву. Это была не жертва. Это был обмен: Закрой глаза, дитя, и ты увидишь целый мир.
Вопреки мнению окружающих, мы не были слепы. Нити жизни, пронизывающие наш мир, и наше владение ими говорили нам обо всем, что нужно было знать. Все и даже больше.
В первый раз сама Зрячая склонилась надо мной, прижав мои руки к каменному столу. Тогда я испугалась, хотя мне хватило ума понять, что этого делать не следует. Я еще не успела привыкнуть к виду Арахессенов и их прикрытым глазам. Когда Зрячая склонилась надо мной, я не знала, куда смотреть, и уставилась в пунцовый шелк ее повязки. Она была из тех женщин, которые не подвластны времени. Слабые морщины вокруг ее рта и носа мало что делали, чтобы приглушить жуткий вид ее молодости.
— Ты должна быть очень спокойной, дитя, — сказала она. — Даже перед лицом сильной боли. Ты помнишь, как это делается?
Мне понравился голос Зрячей Матери. Он был ровным и мягким. Она говорила со мной так, будто уважала и мою ранимость, и мой интеллект, что было редкостью среди взрослых. Как только я познакомилась с ней, я поняла, что готова ради нее на все. Втайне я представляла себе богиню Акаэи с ее лицом.
— Ты понимаешь, Силина? — спросила она, когда я не ответила.
Это был первый раз, когда она назвала меня этим новым именем. Мне было приятно это слышать, как будто меня только что впустили в открытую дверь.
Я кивнула, во рту пересохло.
— Да. Я понимаю.
Уже тогда я осознавала, что это еще одно испытание. Меня уже проверяли, прежде чем пустить в Соляная Крепость. Способность выдерживать боль была обязательным навыком. Я умела терпеть боль. Я показала это Сестрам, и у меня были сломанные пальцы, чтобы доказать это. Спустя десятилетия я все еще испытывала чувство гордости, когда касалась левой руки.
Зрячая Мать улыбнулась мне, а затем кивнула Сестре, стоявшей рядом со мной.
Когда все закончилось, по моему лицу текли слезы, а в горле запеклась кровь — из языка, который я прокусила так сильно, что неделю не могла есть твердую пищу.
Однако это того стоило. Позже мне сказали, что я была единственным новобранцем, который не издал ни звука.
Я больше не замечала повязки на глазах Смотрящей, потому что у меня, как и у всех моих Сестер, была своя. Сегодня на мне была красная, того же оттенка, что и на Зрячей, когда она склонилась надо мной в тот день, пятнадцать лет назад. Случайное совпадение, и я вспомнила о нем только сейчас, когда сидела за столом для собраний вместе с Сестрами, погрузив кончики пальцев в крупинки соли, разбросанные по большому круглому столу. Нас собралось сорок человек, и каждая прижимала ладони к соли — наша связь с друг другом и с Ткачихой, Владычицей Судеб, Богиней Акаэи, которой мы все поклялись в неизменной верности.
Но я остро ощущала пустоту стульев. Еще больше пустых с момента нашей последней встречи, когда мы с Ашей вернулись с юга в день начала вторжения.
Невозможно было не почувствовать их отсутствие. Разрывы в цепи, нетронутые солью просторы.
Раэт погибла во время их первой высадки на берег. А позже Вима погибла в Брелесе. Еще один город, завоеванный нашими захватчиками, еще одна потерянная Сестра.
Вампиры двигались быстро. Они не теряли времени. Было ясно, что их цель — захватить всю Глаэю. Иначе зачем бы они начали с самых южных берегов, а затем медленно продвигались на север?
Поэтому я не удивилась, когда Зрячая прочистила горло и сказала:
— Вампиры захватили Вапрус.
Наступила полная тишина. Но мы все почувствовали, как по нитям пробежала пульсация страха, горя.
Я наклонила голову к третьему пустому креслу. Мне не нужно было спрашивать, чтобы узнать правду. Но молодая Сестра Илен слабо произнесла:
— Амара?
Зрячая Мать испустила долгий выдох. Мы все почувствовали ее печаль, прежде чем она произнесла.
— Она потерялась.
Илен прикусила губу, слегка облокотившись на стол. Ей было всего семнадцать. Потеря все еще глубоко поражала ее. Впрочем, я полагала, что она глубоко ранит всех нас. Мы просто научились закрывать раны другими вещами. Зашивать их нитями следующего задания.
Моя челюсть сжалась, и я попыталась выдохнуть свое разочарование, пока никто другой не почувствовал его. За всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя более увиденной, более принятой, чем здесь, за этим столом, — связанной со всеми моими Сестрами, с моей Зрячей Матерью, с самой Богиней Акаэи.
Но в последние несколько недель то, что раньше казалось связью, стало казаться удушающим, и мне все труднее было подавлять постыдные мысли, которые я не должна была чувствовать.
— Есть ли у нас какие-нибудь дополнительные сведения о том, чего они хотят, Зрячая Мать? — спросила Аша. Меня слегка порадовало, что в ее словах я тоже услышал, почувствовал оттенок гнева.
— Я полагаю, — мягко сказала Зрячая Мать, — они хотят завоевать.
— Обитраэнсы еще никогда не завоевывали человеческую нацию.
Обитраэнсы — жители континента Обитраэс, родины вампиров и владений Ньяксии, богини-еретика. Обитраэс состоял из трех королевств: Дома Тени, Дома Ночи и Дома Крови. Они враждовали между собой, но никогда не осмеливались нападать на человеческие государства — по крайней мере, не было известно, чтобы они действовали скоординированно. А это? Это не было ничем, если бы не было скоординировано. Это была целая армия.
— Мы знаем, что Дом Крови — самый непредсказуемый из вампирских народов, — сказала Зрячая Мать. — Сейчас невозможно сказать, почему они переместились.
— Разве не было официального заявления? — спросила Аша.
— Нет. Король Дома Крови не объявлял войны.
— Тогда этот мужчина… этот командир… может ли он действовать самостоятельно?
— Мы не можем сказать.
В голосе Зрячей была какая-то слабость — беспомощность женщины, которая никогда не была беспомощной. Мне было неприятно это слышать.
Все надолго замолчали.
— Возможно, все это милосердие, — наконец тихо сказала Аша. — Пусть они уничтожают друг друга. Может, это проредит стада.
Я повернула голову в сторону Аши. Я не могла подавить внезапную волну негодования по поводу этого заявления.
Я прикусила язык, прямо над выступающим краем рубцовой ткани, оставшейся с тех пор, как мне было десять лет, пока боль не вытеснила гнев.
Но слишком поздно. Я чувствовала на себе пристальный взгляд Матери Зрения.
— Что ты хочешь сказать, Силина?
— Ничего, Зрячая.
— Здесь не говорят неправды.
Эта фраза часто звучала за этим столом, когда мы прижимали кончики пальцев к соли, и, возможно, это было правдой, потому что мы никогда не были так открыты друг другу, как за этим столом, но это не означало, что не было мыслей, которые было неприемлемо выражать. Даже чувствовать.
Мне вообще не следовало отвечать.
Но прежде чем я смогла остановить себя, я сказала:
— Допущение этого может иметь высокую человеческую цену.
— Я думаю, что ты, Силина, как никто другой, должна это знать, — сказала Аша таким жалостливым тоном, что мне захотелось перепрыгнуть через стол и влепить ей пощечину. — Мы действуем только по воле Акаэи. А не по своим личным чувствам.
Да. Верно. Король Пифора опустошил нашу страну, оставив Глаэю в состоянии вечной войны с тех пор, как два десятилетия назад он сам безжалостно отправился на завоевательный путь. Но даже этого было бы недостаточно, чтобы заставить Арахессена действовать. Арахессены не принимали решений на основе морали — некой выдуманной меры добра и зла, хотя, конечно, по любым меркам король Пифора был неправ. Хуже того, Ткачиха показала нам, что Король Пифора нарушил естественный порядок. Его действия отклонили наш мир от его курса.
Такова мера врага Арахессена. Воля Акаэи. Равновесие. Не зло или праведность.
Но это… это чувство…
— Акаэи не испытывает ненависти к детям Ньяксии, — напомнила мне Аша. — Она может поддержать это. Иногда боги считают чистку необходимой.
Я поперхнулась, слишком разозлившись, чтобы остановить себя:
— Чистка?
— Ни один прогресс не дается ценой.
В последнее время мое самообладание было коротким. Слишком коротким. Особенно с Ашей. Иногда, когда я слышала ее голос, я слышала только то, как он звучал, когда она приказывала мне отступить.
Я могла бы выстрелить. Эти места не были бы пустыми.
И все же я знала, что она была права. Ньяксиа, мать вампиров, была врагом Белого Пантеона человеческих богов. Две тысячи лет назад, когда она была всего лишь молодым, слабым богом, она полюбила и вышла замуж за Аларуса, Бога Смерти. Но их отношения были запрещены остальными членами Белого пантеона, что в итоге привело к казни Аларуса. Разгневанная и убитая горем, Ньяксиа отделилась от других богов и создала вампиров — общество, которым управляла сама. Теперь боги Белого Пантеона презирали ее. Исключение составлял лишь Акаэи — единственный бог, который терпела Ньяксиа и созданное ею общество вампиров.
Не нам судить нашего завоевателя.
Но я хотела. Я хотела судить его. Я хотела осудить любого, кто заставил город выглядеть так, чувствовать себя так же, как мой собственный дом много лет назад.
Это делало меня плохой Сестрой. Я, по крайней мере, осознавала себя.
Одно дело — контролировать выражение лица. Но, как и зрение, мимика была неглубоким индикатором истины. Я могла контролировать каждый мускул своего тела, в том числе и мускулы на лице, но гораздо сложнее было контролировать изменения в своей ауре, как никогда заметные здесь, перед Сестрами.
Сейчас она кипела от гнева. Гнев на нашего завоевателя. Гнев на Ашу за то, что она посмела заявить, что его убийство может быть во благо.
И — кого я обманываю — злость на Ашу за то, что она не позволила мне сделать тот выстрел.
{Ты хочешь еще что-то сказать, Силина?} прошептала Аша, и я была так близка к тому, чтобы сорваться назад.
{Хватит!}
— Хватит!
Зрячая Мать заговорила одновременно в обоих местах — голос прорезал воздух и нити.
Мы все замолчали. Я собралась с силами.
Зрячая сказала:
— Силина права.
Под повязкой мои брови дернулись от удивления.
И удовлетворения.
— Мы лучше других знаем, что зло может принимать разные обличья, — продолжила она. — Да, Король Пифора — наш враг. Но это не значит, что все его враги должны быть нашими друзьями. Этот завоеватель действительно тревожит нас.
Для любого другого человека слово «тревожит» могло бы показаться мягким. Но в устах Зрячей Матери оно могло бы звучать как проклятие.
— Ткачиха говорила с тобой, Зрячая Мать? — неуверенно спросила Айлин.
Зрячая Мать долго не отвечала. Затем она поднялась, прижав ладони к соли.
— Пока рано говорить о том, во что верит Ткачиха. Но мы все должны быть готовы к грядущим темным временам. Это, дочери, правда. Мы должны смотреть вглубь себя. Так что идите сейчас и готовьтесь к вечерним чтениям.
Единым движением каждая из нас провела сплющенными ладонями по столу, рассыпая соль. Затем мы поднялись. Я собралась последовать за Сестрами из комнаты, но Зрячая Мать сказала: {Не ты, Силина. Ты пойдешь со мной}.
ГЛАВА 3
Соляная Крепость получила свое название благодаря расположению в горах восточной части Глаэи, печально известной своей неприступностью. Горы, окружавшие замок, были высокими, коварными, густыми и невероятно эффективными для того, чтобы держать чужаков на расстоянии. Даже если бы кому-то удалось обнаружить Крепость — что было бы нелегко, учитывая непревзойденную способность Арахессенов хранить секреты, — путешествие через горы пешком означало бы почти верную смерть. Горная цепь была настолько плотной, что даже самые редкие магические средства передвижения были невозможны на такое расстояние, да и опасны. Если только ваши координаты не были очень, очень точными, у вас был значительный шанс свалиться в ущелье. Что, собственно, и произошло однажды, около века назад, когда какой-то несчастный влюбленный колдун попытался проследить за объектом своей привязанности до самой Крепости.
Да, существовало множество практических причин, по которым Соляная Крепость была построена именно здесь, на месте слияния гор с морем, в изоляции от остального мира. Но ни одна из них не относилась к его эстетике.
И все же она была прекрасна.
Когда я впервые увидела ее в детстве, я никогда в жизни не чувствовала себя меньше, словно оказалась между двумя божественными царствами — горами с одной стороны и морем с другой, — огромными силами, которые превращали меня в ничтожество из плоти и костей. Это закрепило Арахессен в моем сознании как силу, превышающую совокупность ее членов — нечто большее, чем все мы. Разумеется, рассуждала я, Соляная Крепость — единственное, что может существовать здесь, на вершине этих двух миров.
Конечно, я уже не могла смотреть на этот вид так, как тогда. Не то чтобы я не видела его по-своему — не то чтобы я не переживала его по-прежнему, может быть, даже глубже, чем в тот день. Теперь я ощущала мир вокруг себя во всех смыслах, его присутствие окутывало меня со всех сторон. Каждая зазубренная плоскость скалистых утесов — серая, накат прибоя — зеленый, пыльная, сухая, щекочущая голени трава — тусклое золото.
Мне не о чем было скорбеть. Я приобрела больше, чем потеряла. Так бы я сказала любому, кто спросил бы меня.
Но втайне, в той части себя, которую я старалась не признавать, мне не хватало возможности увидеть это. Иногда, когда я приходила сюда, я пыталась вызвать в памяти это воспоминание — воспоминание о зрении, когда мне было десять лет.
— Ты отвлеклась, Силина, — сказала Зрячая Мать, и я наклонила голову вперед. Мы шли по каменистым тропинкам вдоль скал, плотно натягивая плащи от соленого ветра, который жалил щеки.
Она была права. Я была рассеяна.
— Я прошу прощения.
Я услышала теплую улыбку в ее голосе.
— Тебе не нужно извиняться. Вознесения — это сложно. И я знаю, что вознесение Раэт было особенно тяжелым для тебя.
Именно это я всегда ценила в Зрячей Матери, с самого детства. Она была грозной, властной, строгой — да. Но при этом она была доброй, теплой, присутствующей. Я так нуждалась в этом, когда встретила ее. Я и сейчас чувствую, что нуждаюсь в этом.
По этой причине я не стала пытаться ей лгать.
— Я боролась с этим, — призналась я.
— Раэт сейчас живее, чем когда-либо. Но я знаю, что ты это понимаешь.
— Да.
Вознесение, а не смерть. Никогда не смерть. Арахессены не верили в смерть, только в изменения. Как потеря глаз не означает потерю зрения, так и потеря сердцебиения не означает потерю жизни.
И все же трудно было не оплакивать того, кто существовал теперь только как воздух, земля и вода, в которых не было места ни воспоминаниям, ни мыслям, ни переживаниям, делающим человека человеком.
— Что тебя так беспокоит, Силина? — спросила Зрячая Мать.
Я не ответила, и она тихонько рассмеялась.
— Ты всегда была загадочной. Даже когда мы тебя нашли.
— Я… — Я тщательно подбирала слова. — Я чувствовала, что судьбы Раэты можно было избежать, и я ношу в себе горечь по этому поводу. Это мой груз, а не Аши.
— Дело не только в Раэт.
Я не ответил. Я не мог придумать, как это сделать, чтобы не показаться обиженным. Может, потому, что так оно и было.
— Имя Ткачихи, Силина, просто говори, что думаешь. — Зрячая Мать ласково потрепала меня по плечу, покачав головой. — Это не допрос.
— Я не люблю озвучивать мысли, которые этого не заслуживают.
— И я уверена, что Акаэи благодарна тебе за благочестие. Но не обижайся на меня.
Мои зубы заскрипели, как всегда, непроизвольно, когда я думала о выстреле, который был так близок к тому, чтобы сделать, но не сделала.
— Я мог бы покончить с этим тогда, — сказал я после долгого раздумья. — У меня был четкий выстрел в него. Я собирался выстрелить.
— Почему ты этого не выпустила стрелу?
Мне не нравилось, когда Зрячая Мать так поступала — задавала вопросы, на которые уже знала ответ, только для того, чтобы заставить нас произнести их вслух.
— Потому что Аша приказала мне вернуться.
— И поэтому ты действительно не вернулась?
Я сделала паузу и повернулась к ней. Зрячая Мать продолжала идти.
— Продолжай, — сказала она. — Почему Аша велела тебе вернуться?
— Она почувствовала, что у нас мало времени для бегства.
— Это не единственная причина. — Зрячая Мать тоже остановилась и повернулась ко мне. — Арахессены существуют только для того, чтобы быть архитекторами судьбы, которую укажет нам Ткачиха. Мы не судьи. Мы не палачи. Мы — последователи воли богини Акаэи и последователи неизвестности.
Мои щеки вспыхнули — я была раздражена тем, что мне это объяснили, и смущена тем, что Зрячая Мать, которой я так восхищалась, видимо, сочла нужным это объяснить.
— Я знаю, Зрячая Мать. И я приверженец этого.
— О, я знаю, что это так, Силина. Именно поэтому я говорю тебе об этом. Потому что ты преданная Арахессен. Сестра нитей. Дочь Ткачихи. И я знаю, что ты боролась с этим. Думаю, по причинам, которые не понятны даже тебе самой.
— Здесь так много страданий, — сказала я. — Дело не только в Раэт или Аше, дело в…
— Это напоминает тебе, — сказала Зрячая Мать, — о твоем собственном прошлом.
Мне стало стыдно за защитный гнев, который вскочил во мне при этих словах.
— При всем уважении, Зрячая…
Она подняла руку. Это движение, казалось, воздвигло между нами стену — ее присутствие упиралось в мое.
— Тебе не нужно соглашаться или спорить со мной. В конце концов, неважно, считаешь ли ты меня правой или нет. У тебя была более долгая жизнь за стенами Крепости, чем у большинства Арахессенов. Я знаю, что это было трудно для тебя. В некотором смысле это поставило под угрозу твое обучение — и я с гордостью могу сказать, что ты это преодолел.
Мое лицо было горячим. Мне не нравилось думать об этом. Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось защищаться от многочисленных обвинений в том, что я никогда не стану хорошим Арахессеном, потому что к тому времени, как я попала сюда, я была уже очень стара.
— Твое прошлое привило тебе сильное чувство справедливости. Это делает тебя сильным воином, твердым в своих убеждениях. Но это также означает, что ты борешься с реальностью, в которой нет добра или зла в этом мире, как нет добра или зла в нас. Только то, что положено судьбой.
Я хотела бы сказать, что она не права. На протяжении многих лет я пыталась выбить из себя это качество, ту часть, которая была так одержима справедливостью и праведностью. И по большей части у меня это неплохо получалось.
Не существовало морального добра или зла. Было только то, что было предначертано судьбой, и то, что не было. То, что было правильным по нитям, сотканным нашей богиней, и то, что было отклонением от того, что должно быть. Судить о том, что есть что, было не в нашей власти.
Я едва не подпрыгнула, когда теплая рука коснулась моей щеки. Ласка Зрячей Матери была короткой и нежной.
— У тебя доброе сердце, Силина, — сказала она. — Это дар для Акаэи, даже если иногда это бремя для тебя. Умерь свои ожидания от этого мира. Но не гаси свой огонь. Он понадобится тебе для того, что ждет тебя впереди.
Что впереди?
Мне не нужно было выражений, чтобы почувствовать, как изменилась Зрячая Мать: в ее присутствии появился торжественный оттенок.
— Что это? — спросила я.