Дмитрий Силлов

Закон контролера

ИСКАТЕЛЬ № 3 1966







2-я стр. обложки



Л. Лагин

ГОЛУБОЙ ЧЕЛОВЕК[1]

Главы из романа

ИЗДАТЕЛЬСТВО АСТ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ «СТАЛКЕР»

Аркадий и Борис Стругацкие. ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ПРИПЯТИ

Дмитрий Силлов. ЗАКОН КРОВИ

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ВЫЖИВШИХ

Дмитрий Силлов. ЗАКОН БАНДИТА

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ШУХАРТА

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ЧЕРНОГО СТАЛКЕРА

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ЧЕРНОБЫЛЯ

Дмитрий Силлов. ЗАКОН МУТАНТА

Дмитрий Силлов. ЗАКОН ЗАТОНА

Рисунки Н. КУТИЛОВА



Дмитрий Силлов. ЗАКОН ФУКУСИМЫ


13 января 1959 года, в ночь на «старый Новый год», советский молодой человек, рабочий одного из московских предприятий и студент-заочник Георгий Антошин удивительным путем попадает из социалистической Москвы середины XX века в новогоднюю Москву 1894 года. В роман Л. Лагина «Голубой человек» описываются дела и переживания, встречи и думы Антошина за те несколько месяцев, которые он провел в старой, дореволюционной Москве времен зарождения организованного рабочего движения.


Дмитрий Силлов. ЗАКОН КРОВОСОСА



Дмитрий Силлов. ЗАКОН ВЫБРОСА

Когда Георгий Антошин впоследствии пытался восстановить в памяти подробности своего удивительного Старого-Нового 1959–1894 года, ему в первую очередь вспоминалась Большая Бронная улица, какой он ее впервые увидел, выйдя из мрачных ворот домовладения жены коллежского советника Екатерины Петровны Филимоновой. Пожалуй, самым поразительным было то, что на первый взгляд она почти ничем не отличалась от той Большой Бронной, какую он знал до своей роковой ссоры с Галкой Бредихиной. Разве только что вывешенные по поводу табельного дня трехцветные царские флаги да вывески с дикими деталями — фамилиями владельцев торговых заведений. Антошин нарочно проделал такой знакомый ему по вчерашнему вечеру путь — по Большой Бронной направо, до Пушкинской площади (теперь она называлась по-старому Страстной), потом по площади направо, до внешнего проезда Тверского бульвара, и снова направо по этому проезду, до того невзрачного здания, где еще вчера вечером — в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году — помещался кинотеатр «Новости дня», и на всем этом пути он не встретил ни одного дома, которого не видел бы вчера.

Дмитрий Силлов. ЗАКОН КОНТРОЛЕРА

Но памятник Пушкину стоял теперь на своем первоначальном месте, в самом начале Тверского бульвара. По левую руку бронзового Пушкина, в знакомом трехэтажном доме с нелепым бельведерчиком поблескивала большими цветными шарами знакомая ему с детства аптека. Но теперь она принадлежала не государству, а хозяину, частнику. По правую руку, на внутреннем проезде Тверского бульвара, где потом был многоэтажный дом с магазином «Армения» на углу, высилась церковь святого Дмитрия Солунского с красивыми широкими ступеньками. А там, где Антошин привык видеть новый просторный сквер с фонтанами у памятника Пушкину, закрывала горизонт приземистая громада Женского Страстного монастыря, окруженная толстой округлой крепостной стеной, из-за которой там и сям торчали голые верхушки деревьев.





На проезжей части площади, ближе к аптеке, темнел на фоне свежевыпавшего снега павильон городской конной железной дороги. Под его навесом на полированной деревянной скамье спасались от порывистого ветра несколько приезжих в лаптях, с котомками за плечами. Прогромыхала, глухо тенькая колокольчиком, двухэтажная конка с вывеской во всю ее длину: «Коньяк Шустова». На империале спиной к ветру, втянув в поднятый воротник голову в потертой мерлушковой шапке пирожком, сидел одинокий пассажир. Его унылая, скорчившаяся в три погибели фигура была как бы окантована снегом. Что заставило его забираться в такую мерзкую погоду на открытый всем четырем ветрам империал? Экономия (две копейки разницы против стоимости проезда внутри вагона)? Тяга к одиночеству? Потребность проветриться после бурно проведенной новогодней ночи?

© Силлов Д.О., 2024

Улицы, бульвар, площадь были равно пустынны и тихи. Табельный, неприсутственный и нерабочий день еще только начинался. Москвичи отсыпались. Лениво протрюхал извозчик: узенькие, похожие на игрушечные сани, покрытые облезлой полостью, невидная лошадка с ленточкой, вплетенной в жиденькую гриву по случаю праздника, точь-в-точь такой же, как десятки извозчиков, которых Антошин перевидал в кинофильмах и в иллюстрациях к сочинениям Льва Толстого, Антона Павловича Чехова. Маячил на углу, переминаясь с ноги на ногу, озябший городовой, первый городовой, которого Антошин увидел не на экране, а в жизни, в натуральном виде. Коренастый, массивный, в черной шинели с погонами из крученого красного жгута, с красным шнуром-аксельбантом, который кончался защелкой на рукоятке торчавшего из черной кобуры револьвера. На городовом была круглая, черная и низкая барашковая шапка с разлапистым позолоченным знаком.

© ООО «Издательство АСТ», 2024





ХРОНОЛОГИЯ РОМАНОВ О СНАЙПЕРЕ



Скамейки вокруг памятника Пушкину были покрыты пухлыми снежными перинками, чистенькими, свежими, немятыми. С тех пор как начал ночью падать снег, на них еще никто не сидел. Кроме одной. Кто-то смёл на ней краешек и, видно, не очень давно ушел, потому что сиденье в этом месте было только слегка припущено снегом. А сбоку, возле самого края скамейки, валялась сложенная вчетверо газета… «Ведомости московской городской полиции»!

____________________________

СТАЛКЕР. Закон проклятого

Когда-то в далекие детдомовские годы руководитель их политкружка, старая коммунистка Александра Степановна Беклемишева, лично водила юного Антошина — признанного главу детдомовских «историков-марксистов» — в Старосадский переулок, в Историческую библиотеку. Они поднялись с нею на пятый этаж, в газетный отдел, и Александра Степановна сама подобрала для своего любимца несколько комплектов старых московских газет. Несколько воскресных дней Антошин с утра до вечера (с перерывом на обед у Александры Степановны) листал хрусткие газетные комплекты, огромные, громоздкие, неудобные, в дешевых и некрасивых картонных переплетах. Он прочел в них уйму «Дневников происшествий» и объявлений, выписывал самое интересное, и это ему здорово помогло, когда он, пунцовый от горделивого волнения, делал на кружке сообщения «О характерных фактах московской жизни времен зарождения организованного рабочего движения».

СТАЛКЕР. Закон Зоны

Многого Антошин тогда в тех газетах не понимал, многое было ему хоть и понятно, но неинтересно.

СНАЙПЕР. Закон юга

Теперь Антошину предстояло читать одну из тех газет не в качестве самодеятельного историка, а как ее современнику.

СТАЛКЕР. Закон стрелка

* * *

СТАЛКЕР. Закон шрама

По старой памяти он начал с «Дневника происшествий».

СНАЙПЕР. Закон Северо-Запада

СНАЙПЕР. Закон Севера

КРЕМЛЬ 2222. МКАД


«Тридцатого декабря, — прочитал он, застревая с непривычки на незнакомых буквах «ять» и «фита», — в доме Берга на Маросейке был усмотрен повесившийся запасный рядовой, из крестьян, Федор Владимиров, 34 лет. Покойный злоупотреблял спиртными напитками, что, вероятно, и послужило причиной к самоубийству.
В тот же день в Старо-Екатерининской больнице умерла учительница Ольга Игнатьевна Самойлова, 30 лет. Смерть последовала от отравления карболовой кислотой, которую Самойлова приняла, проходя по Третьей Мещанской улице. Покойная последнее время находилась без занятий, была очень задумчива и не раз говорила домашним о желании покончить с собой.
В тот же день в приемный покой Мясницкой части доставлен был поднятый на улице неизвестный мужчина в болезненном состоянии, с отмороженными руками, который, успев назвать себя крестьянином Корчевского уезда Федором Марковым, 47 лет, вскоре умер.
Того же числа были подкинуты младенцы: к воротам дома Бородина в Головиной переулке младенец мужского пола; в коридоре при конторе смотрителя Мясницкой части — женского пола, с запискою: «Крещена, звать Татьяной», и на парадное крыльцо квартиры мещанина Федорова, в доме Маманина на Цветном бульваре, — также женского пола, с запискою: «Крещена, звать Домною». Подкинутые младенцы отправлены в воспитательный дом.
Из Перми сообщали, что в здешнем городском театре устроено электрическое освещение, которое предполагается распространить и на ближайшие улицы.
Из Санкт-Петербурга сообщали, что министр юстиции Макасеин уволен от должности по расстроенному здоровью и назначен членом Государственного совета с пожалованием ордена Александра Невского с бриллиантами, а государственный секретарь Муравьев назначен управляющим министерством юстиции. Товарищ министра внутренних дел Плеве назначен государственным секретарем… Управляющий министерством государственных имуществ Ермолов утвержден министром государственных имуществ.
Обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев пожалован в статс-секретари.»


КРЕМЛЬ 2222. Сталкер

* * *

— Газетку читаем, землячок?

РОЗА МИРОВ. Закон дракона

Антошин оглянулся. Справа от него пристроились на скамейке двое молодых людей — гимназист и студент. Оба в форменных шинелях и фуражках, свежие, оживленные, добродушные и любопытные.

— Пытаюсь, — ответил Антошин.

СТАЛКЕР. Закон Шухарта

— Трудно небось? — посочувствовал гимназист.

— Да не так чтобы очень.

РОЗА МИРОВ. Побратим смерти

— Хорошо, значит, грамотный.

— Более или менее, — сказал Антошин. Его забавлял и чуть-чуть раздражал мальчишески-снисходительный тон гимназиста.

СНАЙПЕР. Закон Хармонта

— Сам на эту газету подписываешься или у хозяев одолжаешься? — продолжал свои расспросы гимназист.

— А вы, господин гимназист, со всеми незнакомыми людьми на «ты» или только с простонародьем? — полюбопытствовал Антошин, не повышая голоса.

КРЕМЛЬ 2222. Петербург

Студент глянул на Антошина с приятным удивлением. Гимназист покраснел.

— Я так для доступности, — пробормотал он, все больше краснея, — для простоты обращения…

КРЕМЛЬ 2222. Шереметьево

— Я нашел ее на снегу у скамейки, — протянул ему Антошин газету. — Если это ваша, то пожалуйста…

СТАЛКЕР. Закон «дегтярева»

Гимназист вспыхнул:

СТАЛКЕР. Закон Призрака

— Ни один приличный русский человек не читает «Ведомости московской городской полиции»! Ни один уважающий себя русский человек не опустится до того, чтобы…

Очевидно, он сел на своего любимого конька, потому что студент бесцеремонно перебил его.

СТАЛКЕР. Закон клыка

— Хотелось бы знать, — обратился он к Антошину, — какое она на вас производит впечатление, эта газета?

СТАЛКЕР. Закон долга

Студент был серьезен, благожелателен и, видимо, искренне заинтересован таким редким явлением — крестьянским парнем, читающим газету.

СТАЛКЕР. Закон свободы

Тут мы считаем нужным еще раз подчеркнуть, что в тот день Антошин еще склонен был относиться ко всему, что так неожиданно и непонятно на него навалилось, не задумываясь и шутливо.

СТАЛКЕР. Закон монолита

— Других газет я пока не видал, — сказал Антошин. — Сравнивать поэтому не могу. Но… — тут он вдруг, сам того не желая, ухмыльнулся, — но информация в ней неполная, это факт.

СНАЙПЕР. Закон столицы

Вряд ли во всей Московской губернии, включая стольный град Москву, можно было в тысяча восемьсот девяносто четвертом году насчитать десяток простых, только что распростившихся с деревней крестьянских парней, которые знали бы значение, а тем более свободно пользовались такими редкими и учеными заграничными словами, как «информация» и «факт». Если студент был раньше заинтересован Антошиным, то теперь он уже был явно заинтригован.

СТАЛКЕР. Закон сталкера

— ИНФОРМАЦИЯ, говорите, в ней неполная? — протянул он, казня презрительным взглядом совсем присмиревшего гимназиста. — А почему вы считаете фактом, что информация в ней неполная?

СТАЛКЕР. Закон торговца

— А вы судите сами, — отвечал Антошин на полном серьезе и ткнул пальцем в обширную заметку на третьей полосе «Ведомостей». — Вот сообщают, например, что вчера прибыли в Москву тайный советник Шмит, действительные статские советники Зилов, Лестушевский, Пупешников — самые что ни на есть замшелые чинуши, бюрократы, канцелярские крысы, какой-то камердинер высочайшего двора Никифоров…

СТАЛКЕР. Закон крови

— Не камердинер, а камергер, — поправил Антошина гимназист, следивший за его указательным пальцем, водившим по строкам заметки.

СТАЛКЕР. Закон Охотника

— Одна дрянь, — сказал Антошин. — И камердинер холуй, и камергер холуй.

СТАЛКЕР. Закон Припяти

— Э-э-э, братец! — покосился на него гимназист. — С такими словечками надо, братец, поосторожней!.. За такие словечки, братец, раз-раз — и быстренько туда, куда Макар телят не гонял!

СТАЛКЕР. Закон якудзы

СТАЛКЕР. Закон лесника

— «И какой же русский не любит быстрой езды!» — беззаботно усмехнулся Антошин.

СТАЛКЕР. Закон выживших

СТАЛКЕР. Закон бандита

Теперь студент смотрел на Антошина со смешанным чувством восхищения и недоумения. Было легко догадаться по выражению его лица, что он никак не мог понять, кто этот одетый мужичком загадочный парень, который цитирует, да еще так рискованно, «Мертвые души».

СТАЛКЕР. Закон Черного сталкера

— Ты, Дима, не перебивай! — остановил он гимназиста и снова обратился к Антошину:

СТАЛКЕР. Закон Чернобыля

— Значит, говорите, камердинер высочайшего двора Никифоров?

СТАЛКЕР. Закон мутанта

— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Антошин. — И откуда они прибыли, сказано, и где остановились. А вот что в тот же самый день тридцать первого декабря прибыл и остановился на Большой Бронной улице, в доме Филимоновой, на квартире у своей тетки Ефросиньи Авксентьевны Малаховой такой удивительный человек, как Георгий Васильевич Антошин, об этом, представьте, ни слова!

СНАЙПЕР. Закон войны

СТАЛКЕР. Закон затона

— Действительно, получилось не совсем прилично, — в тон ему подхватил студент: — Но, может, Георгий Васильевич поздно прибыл? Тогда сообщат в следующем номере.

СНАЙПЕР. Закон меча

СНАЙПЕР. Закон Кремля

— Да, вот этого я, пожалуй, не учел, — сурово согласился Антошин. — Георгий Васильевич прибыл вчера в двенадцатом часу ночи.

СТАЛКЕР. Закон «Бритвы»

СТАЛКЕР. Закон Фукусимы

— Ну, вот видите! — сказал студент, откровенно потешаясь над гимназистом, который поначалу слушал их разинув рот. — Значит, читайте в следующем номере. Надеюсь, это вы и есть господин Антошин?

СНАЙПЕР. Закон хабара

СТАЛКЕР. Закон кровососа

— Не буду скрывать, — чуть улыбнулся он, — я и есть этот самый Антошин.

СТАЛКЕР. Закон Выброса

— Синельников. Тезка ваш. Тоже Георгий. Только Викторович. — Студент привстал и пожал Антошину руку.

СТАЛКЕР. Закон контролера



— Воронич Дмитрий… Кириллович, — в свою очередь, представился гимназист и снова залился краской. — Гимназист восьмого класса… Мы с вами, оказывается, почти соседи… Мы проживаем на Малой Бронной, в домах Гирша… Я так и думал, что…

Автор искренне благодарит:

Но ни Антошину, ни Синельникову не было интересно, что думал гимназист восьмого класса Воронич Дмитрий, и Синельников снова без всяких церемоний перебил его:

— Впервые в Москве?

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ;

— Да как вам сказать… — замялся Антошин. — Вроде и был я здесь раньше, а вроде и не был. Во всяком случае, теперешнюю Москву я, считайте, не знаю вовсе.

Алекса де Клемешье, писателя и редактора направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ;

— Та-а-ак… — протянул студент. — Та-а-ак! А видели вы уже наши новые Верхние торговые ряды на Красной площади? Я бы даже сказал, не новые, а новехонькие. Только месяц, как их построили. Прекраснейшее, доложу я вам, здание! Такое и в Париже не стыдно было бы поставить. Длина по фасаду сто шестнадцать сажен!.. Стеклянная крыша на головокружительной высоте!.. Фонтан, представьте себе, как в сказочном дворце… И магазины, магазины, магазины!.. На обоих этажах сплошь магазины… И роскошь электрических ламп!.. Вы уже видели электрическое освещение? Если вы не видели, то…

Алексея Ионова, ведущего бренд-менеджера издательства АСТ;

— Гога! — сказал гимназист. — Смотри, кто идет.

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Чернобыльской зоне отчуждения, за ценные советы;

Со стороны Никитских ворот неторопливо, вразвалочку приближался студент лет тридцати с лишним, небритый, в потрепанной шинели и видавшей виды фуражке блином.

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru и www.real-street-fighting.ru;

— Это мой друг! — обрадованно объяснил Воронич Антошину. — Вяльцев. «Вечный студент»… Хотите, я вас познакомлю? Он любит интеллигентных крестьян.

И они с Синельниковым замахали Вяльцеву, приглашая разделить с ними компанию на скамейке. «Вечный студент» отрицательно мотнул головой, развел руками: дескать, рад бы, но не могу. Дела.

Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;

По-прежнему не торопясь, он вскоре поравнялся с памятником и остановился по ту сторону памятника, потому что Синельников, а вслед за ним и гимназист кинулись поздравлять его с Новым годом. Потом Воронич стал что-то восторженно шептать ему, кивая на Антошина, Антошин из скромности снова уткнулся в газету, но краешком глаза заметил, как «вечный студент», очевидно, не разделив восторгов гимназиста, помрачнел, насупился и стал вполголоса, но очень резко в чем-то выговаривать обоим своим молодым приятелям. До Антошина долетело слово «провокатор», потом «полицейские ведомости», потом что-то насчет «типичного идиотства и ребяческой доверчивости», потом Вяльцев нарочито закашлялся, обращая тем самым внимание молодых людей на то, что Антошин прислушивается к их разговору. Оба молодых человека опасливо и — возможно, это только показалось Антошину — с отвращением оглянулись на него. Потом Синельников уже из-за памятника крикнул: «До свидания! Мы очень торопимся!» И чтобы сбить с толку Антошина, если тот захочет за ними увязаться, «вечный Студент» повернул налево, к Триумфальным воротам, Синельников назад, к Никитским, а гимназист Воронич Дмитрий махнул напрямик к Петровским.

Елену Диденко, Татьяну Федорищеву, Нику Мельн, Виталия «Дальнобойщика» Павловского, Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Андрея Гучкова, Владимира Николаева, Вадима Панкова, Сергея Настобурко, Ростислава Кукина, Алексея Егорова, Глеба Хапусова, Александра Елизарова, Алексея Загребельного, Татьяну «Джинни» Соколову, писательницу Ольгу Крамер, а также всех друзей социальной сети «ВКонтакте», состоящих в группе https://vk.com/worldsillov, за помощь в развитии проектов «СТАЛКЕР», «СНАЙПЕР», «ГАДЖЕТ», «РОЗА МИРОВ» и «КРЕМЛЬ 2222».

Чего обижаться? Во сне чего не бывает? Антошин заставил себя усмехнуться и снова углубился в газету. Но, говоря по совести, ему стало немножко не по себе. Даже во сне противно, если тебя принимают за провокатора. Он встал со скамейки, сложил газету вчетверо, не торопясь сбил ею снег, налипший на его штаны, вздохнул и повернул направо, на Тверскую.



Тверская хмуро поглядывала из-под вывесок на редких прохожих заспанными белесыми глазками своих невысоких витрин, Вывесок-то, вывесок сколько было понавешено на приземистых, все больше двух-, трех-, а то и одноэтажных строениях удивительно неширокой Тверской! От коньков крыш до самых тротуаров они висели тяжко, как вериги, разнокалиберные, разноцветные, с сусального золота буквами, «ятями» — твердыми знаками и «фитами», с двуглавыми орлами на вывесках «поставщиков двора его величества», с красными крестами на вывесках «депо пиявок», с роскошными дамами в ротондах и мужчинами неземной красоты в блестящих цилиндрах — над мужскими и дамскими конфекционами, с дамами в умопомрачительных прическах и молодыми усатыми джентльменами со скульптурными эспаньолками — над парикмахерскими, с виноградными гроздьями — над ренсковыми погребами. Поразительно громоздкие, неправдоподобные для советского человека вывески с фамилиями владельцев этих торговых и промышленных предприятий!.. Частников!..

Я потерял всё.

Над крышами курчавились дымы из сотен печных кирпичных труб: голландские и русские печки отогревали поостывшие за ветреную ночь квартиры.

Друзей – их всех убили, и я не был уверен, что Зона сможет вернуть их к жизни.

Здоровье – мне было слишком больно для того, чтобы надеяться на «ничего страшного, поболит-заживет-перестанет».

На Тверской площади, у подъезда тогда еще двухэтажного генерал-губернаторского дворца, поблескивали лаком нарядные сани, запряженные тройкой серых в яблоках лошадей. На облучке восседал неподвижный и громоздкий, как памятник, кучер в щегольской шапке с павлиньим пером. Несколько казаков с молодеческими чубами из-под папах застыли на своих до блеска начищенных конях. На противоположном углу, у гостиницы «Дрезден», там, где во времена Антошина было кафе «Отдых», скопилось человек двадцать зевак, ожидавших появления августейшего генерал-губернатора. Антошин стоял сначала позади, потом, когда зеваки заволновались, он пробился вперед и успел увидеть, как из подъезда вышел высокий, совсем еще молодой офицер с незначительным, но красивым лицом, младший брат царя, великий князь Сергей Александрович.

Мой нож – его пришлось подарить врагу, обменять на его обещание, которому вряд ли можно доверять. Но у меня просто не было другого выхода.

Но самое главное – я потерял смысл жизни. Я больше не верил в свое Предназначение. Я всю жизнь думал, что у меня есть некая миссия, что я делаю мир чище и лучше…

Большинство присутствующих смотрели на великого князя с благоговением, кое-кто безразлично. Были, возможно, считанные люди, которые смотрели на него с хорошо скрытой неприязнью. Но только Антошин один во всем мире знал в этот ранний зимний час, что Сергей Александрович — брат предпоследнего и дядя последнего русского царя и что ровно через десять лет он будет убит. И он не только знал, что Сергей Александрович будет убит, он знал место, где это произойдет, имя и фамилию его будущего убийцы и даже улицу в Москве, которая после революции будет названа именем этого революционера.

Но вот сейчас передо мной стояли два человека, которым я разрушил их спокойный и привычный мир, – и я снова пришел к ним просить о помощи. Никогда в жизни я не чувствовал себя более нелепо. Пришло четкое понимание: я несу людям горе. И какое же это, к чертям крысособачьим, Предназначение?

Но слова уже были сказаны, и еще более нелепо было бы после этого развернуться и уйти – вдобавок ко всему еще не хватало, чтобы эти два кузнеца сочли меня идиотом. Хотя уже, наверно, и так сочли: человек поссорил их с постоянными клиентами, чуть не отправил на тот свет, а теперь приперся опять и просит о каком-то ноже.

А генерал-губернатор, пока у Антошина мелькали в мозгу эти мысли, пошел к саням, камер-лакей ловко отстегнул драгоценную меховую полсть, пропустил под нее августейшего, снова ее застегнул, кучер дернул вожжи, тройка легко рванулась с места и под звон бубенцов понесла вниз, к Моисеевской площади, к Красной и дальше вниз, под гору, в Замоскворечье, прогуливать его только что опохмелявшееся императорское высочество.

– Хорошая шутка – это когда смешно, – сказал Шаман в ответ на мою просьбу. – И не кому-то одному, а всем. Иначе это неважная шутка.

Что ж, он был абсолютно прав. Я бы тоже послал куда подальше столь наглого типа, от которого одни проблемы.

А Антошин пошел вниз по крутой и узенькой Тверской пешочком, не торопясь, спокойным шагом, непрестанно оглядываясь по сторонам, заглядывая сквозь оттаявшие глазки в затянутые изморозью витрины, внутрь лавок, магазинов, мастерских, пивных, кофейных и ресторанов. У низенькой трехэтажной гостиницы «Париж», что на углу Охотного, насупротив «Национальной» гостиницы, он повернул налево, к Параскеве Пятнице и пошел по Охотному ряду. Из птичьих боен тянуло смрадом гниющего мяса…

Но Медведь, брат Шамана, все-таки решил уточнить диагноз:

* * *

– Какой нож? – спросил он сочувственным тоном психиатра, берущего анамнез у неизлечимо больного. Не затем, чтобы что-то узнать – и так все ясно, – а просто потому, что так положено.

Дверь в подвал была заперта: Малаховы еще не вернулись из гостей. Надо было ждать.

– Мне нужна «Бритва», – сказал я.

Кузнецы переглянулись.

Антошин присел во дворе на лавочке. Ветер утих. Перестал сыпать снег. Над белыми крышами столбом стояли в морозном сером небе белые дымы из печных труб. На дворе было по-праздничному тихо и безлюдно. Редко-редко кто выбегал по нужде, торопко похрустывая по свежему снегу. На Антошина никто внимания не обращал. Пробежит человек наискосок к дощатому нужнику, пробежит обратно, поеживаясь от холода, и снова становилось совсем тихо. Только слышно было сквозь форточку на втором этаже, как кто-то из постояльцев меблированных комнат терпеливо, но бесталанно разучивал на мандолине песню «Чудный месяц плывет над рекою». До колена «ничего мне на свете не надо» все шло более или менее сносно, но на этом месте он роковым образом застревал и с бычьим упорством все начинал сначала.

– Какая «Бритва»? – осторожно поинтересовался Шаман. – Уж не та ли, которую мы недавно чинили? Ты снова умудрился ее сломать?

А дверь в подвал, в котором со вчерашней ночи проживал Антошин, все еще была заперта. Антошин совсем озяб. Он решил побродить по улице, не теряя из виду ворота. В подворотне он носом к носу столкнулся с Сашкой Терентьевым. Бывший сыщик сегодня был трезв и, признав Антошина, снизошел до того, чтобы поздравить с Новым годом. Поздравив, увлек Антошина вниз по Большой Бронной для экстренного разговора.

Я покачал головой.



– Я ее подарил.



Шаман понимающе кивнул, глядя на меня как на идиота. Вполне нормальная реакция, я бы тоже так смотрел на себя, будь я на его месте.

— Ты свою пользу понимаешь? — спросил он недоумевающего Антошина, когда они, наконец, остановились на углу Сытинского переулка.

– Так, может, если она тебе так нужна, имеет смысл сходить к тому, кому ты ее подарил, и забрать свой подарок обратно? – спросил Медведь тоном психиатра, уговаривающего шизофреника не есть одеяло.

— Понимаю, — сказал Антошин.

– Это невозможно, – сказал я.

— А язык держать за зубами умеешь?

— Умею, — сказал Антошин. — А что?

– Тогда, думаю, мы вряд ли смогли бы тебе помочь, даже если б захотели, – произнес Шаман. – А с учетом того, что мы не хотим тебе помогать, по-моему, мы все просто сейчас теряем время.

— А то, что ты, ежели хочешь знать, держишь свое счастье в своих собственных руках! Вот в каком смысле!..

Вот теперь мой уход был обоснован. Причем – надо отдать братьям должное – послали они меня вполне интеллигентно. Другие бы как минимум набили морду, но эти, видимо, решили руки не марать. Хотя по тому, как они непроизвольно сжимали громадные кулаки, отметелить нахального сталкера им очень хотелось.

— Да ну?

Я развернулся и пошел к выходу из Распутья Миров – дискообразному порталу, висящему в воздухе, возле которого стоял страж-ктулху по имени Шахх, скрестив на груди могучие лапы и глядя на меня со смесью сочувствия и презрения.

— Не «да ну», а так точно!.. Только смотри, проговоришься хоть кому, хоть даже своему дядьке или Ефросинье Авксентьевне, не жить тебе на свете, голову оторву и на помойку выброшу… И ничего мне за это не будет… Понял?

Понимаю его, но все-таки лучше б он не на меня пялился, а на диск – тогда б, может, и оправдал свою должность стражника, стерегущего это место. Но Шахх, поигрывая впечатляющей мускулатурой, смотрел в другую сторону, потому граната прилетела ему точно между скрещенных лап, после чего взорвалась, разметав в разные стороны ротовые щупальца ктулху.

— А ты меня не стращай, а говори дело, — отвечал Антошин. — Пугать меня не надо.

Гранату бросил вышедший из портала крепкий парень в городском камуфляже и черной маске-балаклаве, натянутой на голову. В одной руке у парня был американский автомат LR-300, в другой – еще одна граната РГД-5, такая же, как и неожиданный сюрприз для Шахха, изрядно подпортивший ему физиономию и отбросивший назад метра на полтора.

— Меблирашки Зойкины знаешь? — спросил Сашка, деловито шмыгнув носом.

Парень, выдернувший гранату из подсумка, явно собирался бросить ее в кузнецов, но я среагировал чуть раньше, полоснув по руке парня очередью из моего FN F2000.

— Ну, знаю, — сказал Антошин.

Не попасть с расстояния в десять метров было сложновато, соответственно, я был уверен, что не промахнусь. И, зная это, стрелял, уже падая в фиолетовую траву и очень надеясь, что успею упасть прежде, чем какой-то из осколков прилетит мне в челюсть.

Надеялся зря.

— Может, приметил такого жильца, конопатого такого? Все у него лицо в ямках. От оспы. Сам из себя такой худой, длинновязый. Шляпа черная. Пальто, обратно, тоже черное. Шарф вокруг шеи носит зеленый. Уши острые, приплюснутые к самой голове. Голова, обратно, тоже длинная. Шатен… Мочки на ушах средние…

Правда, к счастью, прилетел не осколок, а фрагмент окровавленного кулака, больно ударивший меня точно под глаз. Чего только в бою не бывает, но, думаю, получить напоследок в морду от врага, разорванного гранатой, вряд ли кому доводилось.

— Н-н-не-ет, вроде не примечал, — протянул Антошин и глянул на Сашку с особым любопытством, которое Сашка принял в выгодном для себя смысле.

Парень, верхняя часть тела которого превратилась в кусок разлохмаченного мяса, рухнул на землю. Но из портала уже лезли другие бойцы в той же униформе, на рукавах которых я разглядел нашивки с головой синего орла.

Плохо дело…

А это Антошин вспомнил, как утром, за чаем, Шурка, девятилетняя дочь Степана и Ефросиньи, стала болтать про какого-то Конопатого, который третий день проживает в Зойкиных меблирашках, а приехал в Москву будто бы аж из Сибири, с каторги. Степан и Ефросинья перепугались, накричали на Шурку, чтобы она про Конопатого не болтала, а то еще с такой болтушкой беды не оберешься.

По ходу, боргам надоело, что их систематически выпиливают на Распутье Миров, и они обратились к наймитам – группировке наемников, профессионально занимающихся убийствами. Причем, по слухам, не только в Зоне, где была расположена их крупная база, что не случайно, – на зараженных землях до людей, занимающихся разного рода криминалом, крайне сложно дотянуться как правоохранителям, так и военным. Местная группировка наймитов была известна далеко за пределами кордона, ибо на Большой земле было их основное поле деятельности. Здесь же, в Зоне, с ними предпочитали не связываться и не конфликтовать, ибо в случае чего эти отмороженные профи быстро отправляли на тот свет любого, кто осмелился бы перейти им дорогу.

Антошин в расспросы, конечно, не пустился, промолчал, будто бы ему и вовсе неинтересно. Но про себя подумал: а вдруг этот Конопатый революционер? И ему очень захотелось встретиться с этим Конопатым, поговорить с ним, с настоящим, живым и еще молодым борцом за народное дело на самой заре русского рабочего движения.

Я осознавал, что сейчас своим выстрелом фактически подписал себе смертный приговор, но мне было плевать. Умереть я не боюсь, ибо делал это уже не раз и в любой момент готов снова встретиться с Сестрой – глядишь, она сменит гнев на милость и простит своего непутевого Побратима. К тому же я был реально должен кузнецам за все хорошее, что они для меня сделали, – и сейчас, нажимая на спусковой крючок снова и снова, я просто расплачивался с этим долгом, только и всего.

— Нет, не примечал, — повторил он после коротенькой паузы. — А кто он такой?

У меня было временное преимущество – те, кто выходил из портала, были уверены, что у первого все получилось и им лишь надо завершить зачистку местности. И потому первых двух таких уверенных я классически отработал из положения лежа по принципу «одна пуля – один труп». Парни словили по свинцовому цилиндру между глаз и рухнули рядом с тем, кому я помог подорвать себя своей же гранатой.

— Фамилие его тебе ни к чему, — перешел на шепот Сашка, то и дело оглядываясь по сторонам. — Розанов ему фамилие, а имя ему Сергей Абрамыч… Известно тебе, кто он такой есть?

А вот четвертый заподозрил неладное – высунул морду из портала, мгновенно оценил ситуацию и подался назад…

— Нет, — сказал Антошин, — неизвестно. Я же тебе говорил, что неизвестно. А кто он такой есть?

Видимо, портал был с характером. На тему «ты или туда ходи, или сюда, туда-сюда не надо». Результатом маневра смышленого наемника оказалась жуткая сцена: податься назад он, конечно, подался, только его лицо осталось на Распутье Миров, а остальное тело, наверно, вывалилось обратно в мир Чернобыльской Зоны.

— А есть он, — торжественно отчеканил Сашка, — государственный преступник. По отбытии срока наказания следует к месту своего рождения.

И это было больно.

— Государственный преступник?.. А что это такое есть государственный преступник? — осведомился Антошин, с удовольствием входя в образ простоватого деревенского парня. — Вроде конокрада?

Лицо человека исказила жуткая гримаса, он попытался закричать… Но для крика нужны легкие и гортань, которые остались по ту сторону. А на эту сторону от гладкой зеркальной поверхности портала медленно отвалилось перекошенное лицо, которое, словно большая жаба, шлепнулось вниз, разбрызгав в разные стороны рубиновые капли крови.

— «Конокрада», «конокрада»! — с досадой передразнил его Сашка и уже совсем шепотом пояснил, делая круглые глаза — Против государя нашего императора бунтовал!

У меня было несколько секунд, пока на той стороне портала наемники разглядывали товарища по оружию, у которого вместо лица теперь был гладкий кровавый срез. Не думаю, что с таким ранением живут, а если и живут, то ну ее на фиг, такую жизнь. Надеюсь, среди наемников нашелся человек, не лишенный сострадания, который сразу пристрелил несчастного, если тому вдруг не повезло остаться в живых.

— Да ну?.. — в свою очередь сделал круглые глаза Антошин. — Да разве против государя императора бунтуют? Ты меня не обманывай! Меня обманывать грех: я круглый сирота. Чего это люди против царя бунтовать будут? В каком таком смысле?

Но мне было по большому счету плевать на судьбу всех раненых и здоровых наемников, я не для того впрягся в эту тему, чтоб переживать за их отрезанные морды.

— С жиру бесятся, вот и бунтуют. И Конопатый тоже все, с жиру. В бога не верит, вот и бунтовал.

Я сейчас просто отдавал долг, вот и всё. Потому я чуть повернул голову и крикнул через плечо:

– Эй, кузнецы! Валите отсюда на хрен! Я прикрою!

— Разве такому человеку можно позволить в Москве останавливаться? — забеспокоился Антошин, вызвав снисходительную улыбку Сашки. — А вдруг он меня зарежет или тетю Фросю?

И еще матом добавил несколько слов – в боевой ситуации ядреный русский мат есть лучшее средство убеждения.

А потом мне стало не до кузнецов…

— Значит, можно. Временно… Не наше с тобой дело такие дела решать. На это начальство поставлено. Разрешили — значит, можно.

Что и говорить, наймиты были профессионалами и не зря драли с клиентов бешеные деньги. И когда в глубине портала вдруг замигали яркие вспышки, я сразу понял, что это такое.

— Ну разве только если начальство, — согласился Антошин. — А я тут при чем? Я человек приезжий, смирный. Мне на работу надо становиться, пропитание себе зарабатывать…

— Вот дурья голова! Как раз об этом с тобой и толкую. Хочешь, пока на работу поступить, подработать?… И на хлеб хватит, и на квас, и на сало, и на воду-лимонад, и на фруктовую карамель, и на вино… И с бабами всласть погуляешь.

Так быстро, словно световые очереди из нескольких пулеметов, мигают светодиодные стробоскопы на пуленепробиваемых штурмовых щитах, смонтированные на них для того, чтобы ослеплять противника и заодно подсвечивать цель тем, кто прется сюда, за этим щитом укрываясь.

— А чего такого с меня требуется? — спросил Антошин.

Надо же, наемники не поленились притащить с собой на операцию бронещит весом под пятьдесят кило. То есть через секунду, а может, и меньше, сюда вывалится группа, во главе которой будет идти «щитовой» – амбал, который тащит на себе махину из броневой стали, возможно, еще и постреливая при этом из пистолета. В подобных штурмовых щитах даже часто паз есть специальный, чтоб щитоносец мог в него вооруженную руку просунуть – хотя это на фиг не надо. За «щитовым», построившись в цепь, обычно прутся его товарищи, время от времени высовывая из защищенной зоны стволы и зачищая то, что по каким-то причинам вызвало опасения.

— К этому Конопатому будут всякие люди ходить, — снова зашептал Сашка. — Требуется установить, что за люди, куда от него уходят. А мне потом докладывать. А уж я — по начальству… Понял?..

Остановить «щитового», конечно, можно – если, например, под рукой есть крупнокалиберный пулемет «Корд», работающий с патроном 12,7×108 миллиметров. Такой калибр однозначно посадит на пятую точку любого амбала, ибо даже если пуля тот щит каким-то чудом не пробьет, то ее запреградное действие никто не отменял.

— А это почему за ними следить? — спросил Антошин, с трудом удерживаясь, чтобы не разбить в кровь приторно ласковую Сашкину физиономию, которая находилась в манящей близости от его правого кулака.

А вот все, что меньше калибром, усиленный щит шестого класса защиты с высокой вероятностью удержит. И поскольку «Корда» у меня с собой не было, я приготовился работать по ситуации – которая, судя по приближающимся из глубины портала стробоскопам, была для меня не особенно обнадеживающей.

В общем, я не ошибся.

— А может, они тоже государственные преступники, вот почему, — терпеливо объяснял Сашка, вздрагивая каждый раз, когда мимо них проходил прохожий. — Ежели они, преступники, бунтуют, то надо, конечно, проследить, где кто проживает. Тогда их можно будет взять под арест… — Он заметил хорошо разыгранное недоумение на лице своего собеседника и пояснил: — Ну, посадить их в тюрьму, потом, конечно, под суд и в Сибирь на каторгу, чтобы не мутили православных христиан. Теперь тебе понятно?

Из глубины портала, словно из вертикально поставленного зеркального омута, наконец вынырнула ожидаемая неприятность. Как я и предполагал, это был «Забор-6», наиболее продвинутый на сегодняшний день штурмовой щит в усиленном варианте, соответствующий шестому классу защиты, максимально возможному для пехоты – дальше по характеристикам идет уже танковая броня.

Внизу на «Заборе» болтался бронефартук, прикрывающий ноги «щитового». При этом, когда он из портала выходил, я успел заметить, что «щитовой» перестраховался, напялив еще и специальные бронещитки себе на ноги. В результате получился эдакий живой танк, следом за которым наверняка должна была идти штурмовая группа.

— Теперь понятно, — согласился Антошин. — А я тут при чем? Тебе все это еще более понятно, ты их и проследи.

В общем, все было плохо. Еще пара секунд, и вслед за «щитовым» из портала эдакой гусеницей выползут наемники, швырнут наугад гранаты три-четыре, потом рассыплются, попадают в положение лежа, и начнется пальба. Кого не пристрелят сразу, подавят огнем, а там либо добьют, либо возьмут в плен, что, пожалуй, даже хуже смерти. Кузнецы на боргов сильно обиделись и для острастки развесили на шестах головы тех, кто к ним приходил за тем же – или убить, или, взяв живыми, замучить до смерти, чтоб другим неповадно было идти против группировки, за красно-черными это не задержится. Соответственно, в случае плена и мне, и кузнецам придется умирать долго и больно.

Потому во избежание этой неприятной перспективы мне пришлось постараться.

— Мне нельзя! — горячо отвечал ему Сашка. — Стал бы я с тобой доходом делиться, кабы мог сам! Да мне нельзя. Уже ОН знает, что я в сыскном работал… Уже ему какая-то сука про меня набрехала… И потом, я из себя мужчина приметный, образованный, а ты, наоборот, неприметный, одним словом, деревенщина, Рязань косопузая… Да ты не обижайся! Я тебя деревней не со зла называю, а так, к слову…

Невысокая фиолетовая трава, конечно, мешала задумке, но я примерно представлял, где у «щитового» должны быть носки его берцев – туда я и всадил наугад несколько пуль прямо через траву, обильно брызнувшую во все стороны лиловым соком, когда через нее пронесся горячий свинец.

Даже не знаю, что должны придумать спецы-конструкторы по защите пехотинца, чтоб обезопасить это уязвимое место. Ботинки разве что сконструировать металлические, как у глубоководного водолаза, с носком из броневой стали. Правда, в таких штиблетах, да еще и с пятидесятикилограммовым щитом, ходить будет проблематично, а в Зоне – практически нереально. Какой бы ты шкаф ни был, в такой экипировке далеко не уйдешь. Потому у «щитового» берцы были обычные, сквозь которые пуля проходит легко и непринужденно, при попадании еще и начиная вращаться, превращая пальцы ноги в кашу из мяса и мелких осколков костей.

— Я не рязанский, я московский, и обижаться мне на тебя не стоит, — медленно протянул Антошин, лихорадочно обдумывая, что лучше: отказаться под благовидным предлогом или и интересах Конопатого и революции согласиться. — А мне за это что будет? Какая награда?

Боль от такого ранения, думаю, чудовищная. Сам я такое, к счастью, не ловил и врагу не пожелаю – если, конечно, он не тащит щит, за которым прячутся головорезы, жаждущие моей крови. В общем, судя по тому, какой нечеловеческий крик раздался из-за щита, в своих расчетах я не ошибся и хотя бы один из моих выстрелов не пропал впустую.

А потом стальной лист, к которому был пристегнут человек, его несущий, упал, и мне открылась макушка «щитового», а также его плечи с захлестнувшими их широкими лямками. Понятное дело, что пятьдесят кило далеко в руках тащить не выйдет, потому такие щиты крепятся к человеку специальным подвесом, который очень быстро отстегнуть от себя не получится – особенно когда боль разрывает ногу на части.

— Деньги тебе будут! — жарко зашептал Терентьев. — Очень большая масса денег!.. Пять рублей!.. Даже шесть!.. Ну как? — спросил он после довольно продолжительного молчания.

Ну, я человек сердобольный, не люблю, когда люди страдают, даже если это мои враги. Потому я одну пулю всадил в затянутую балаклавой макушку, словно в черный центр учебной мишени, после чего шарахнул гранатой из подствольника в тех, кто лез в портал вслед за «щитовым».

Их как раз полторы боевых единицы вылезло. Один наймит целиком и второй наполовину – голова, плечо, рука с автоматом наперевес и нога. Причем целый наймит сразу стрелять начал после того, как упал «щитовой»…

— Боязно мне, — сказал Антошин. — Еще зарежет.

И прицельно, сволочь, начал.

Две пули одна за другой долбанули мне в левую руку чуть ниже плечевого сустава, и, судя по тому, что я ту руку сразу перестал чувствовать, попал наймит хорошо.

— Да не зарежет он тебя, — стал его успокаивать Сашка. — Очень ему нужно таких, как ты, резать! Ты для него будешь вроде как пар — и все…

Для него, разумеется.

А для меня, можно сказать, фатально…

— Боязно мне, — повторил Антошин с сомнением. — Разве что для начала попробовать… Только ты мне как, деньги вперед дашь?

Но граната уже летела, несмотря на то, что пули наемника сбили мне прицел, – и попала не туда, куда я метил. В каску второго наймита угодила. Точнее, лишь чирканула по ней, выбив искру из металла, нырнула в зеркальную гладь портала, и, судя по тому, как та гладь озарилась изнутри ярким светом, рванула…

А потом случилось странное.