Стив Хокенсмит

Союз рыжих

Steve Hockensmith

HOLMES ON THE RANGE

Copyright © (As Revised) Steve Hockensmith, 2023

All rights reserved



© А. В. Александров, перевод, 2025

© Серийное оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка®

* * *



Конечно, посвящается Мар


Пролог,

или Затишье между бурями

Здесь, на Западе, есть две вещи, от которых не уйти: пыль и смерть. Они будто взвиваются на ветру вихрем, и не знаешь, когда очередной порыв швырнет одно или другое тебе прямо в лицо. Я еще молод, но успел повидать смерть во всех возможных обличьях. Видел и утопленников, и застреленных, и заколотых; видел умерших от голода, замерзших, отравленных, повешенных, раздавленных, поднятых на рога быками, укушенных змеями, а также унесенных разнообразными болезнями, одними названиями которых можно исписать эту книгу до конца, и еще в запасе останется.

Так что это своего рода комплимент, когда я говорю, что в жизни не видал страшнее останков, на которые мы наткнулись на следующий день после большой бури. Мало того что по трупу провальсировали несколько сотен коров – после них тем, что не прилипло к копытам, закусили койоты. Остались лишь ошметки жил и хрящей, перемешанные с грязными полосками мяса, словно опрокинулся котелок недоваренного техасского чили.

– Начну собирать потихоньку, – сказал мне брат, спрыгнув с лошади. – А ты возвращайся на ранчо и привези нам пару лопат.

Обычно, когда Старый начинает корчить из себя босса – что случается эдак раз сто на дню, – я плачу ему той же монетой. Но сейчас препираться не хотелось, ибо поездка за инструментом казалась куда как привлекательнее, чем выковыривание чужих кишок из земли.

Утро стояло чудесное, насколько это только возможно весной в Монтане, – такое прохладное, тихое и солнечное, что трудно было вообразить, как всего несколько часов назад на этом ясном голубом небе клубились черные тучи и сверкали молнии. Я, не торопясь, доехал до конторы и вернулся обратно, наслаждаясь каждой редкой секундой одиночества под солнцем. Мы со Старым уже почти два месяца как подвизались на ранчо «ВР с черточкой», и за все это время мне впервые представилась возможность побыть одному, не прячась ради этого в сортире с присущими ему ароматами. Да, знакомый мне человек только что оставил сей мир далеко не самым эстетичным образом, но разве можно упрекать меня, что я воспользовался выпавшим шансом насладиться прекрасной погодой. Все равно так или иначе скоро придется отхватить очередную порцию мерзости.

В этой самой мерзости и копался Старый, когда я вернулся. Если раньше останки представляли собой не более чем пестрый круг в грязи, то теперь мой брат сложил из них нечто напоминающее очертаниями человеческую фигуру.

– Это тебе не Шалтай-Болтай, – хмуро заметил я, швыряя лопату к ногам Старого. – Его уже не собрать.

Братец даже не пошевелился, чтобы подобрать лопату. Вместо этого он вытер руки о джинсы, стянул с головы стетсон и запустил пятерню в коротко остриженные темно-рыжие волосы. Обычно на лице у него отображается слегка раздраженное разочарование, будто Старый мучительно обдумывает, что смог бы наворотить за те шесть дней, за которые Господь Бог сотворил такую халтуру. Но сейчас брат не обнаруживал ни недовольства, ни даже отвращения. Лишь казался озадаченным.

– Да я не его пытаюсь собрать. – Братец потер затылок, словно это была волшебная лампа, а он – Аладдин, пытающийся вызвать джинна.

– И как тебя понимать? – спросил я, спешиваясь.

– Пытаюсь собрать картину, как это его так угораздило.

– Что ж, полагаю, здесь каким-то образом замешаны коровы, – предположил я, быстро втыкая лопату в вязкую грязь. Если уж хоронить труп, похожий на взрыв в мясной лавке, лучше управиться побыстрее. – Мне лично ничего другого в голову не приходит… разве что ты углядел здесь вчера стадо слонов.

Когда-нибудь настанет день, когда я услышу смех своего старшего брата. Но не сегодня.

– А мне вот сдается, что тем коровам кто-то подсобил, – ответил он.

Я застыл с лопатой в руках. Сам того не зная, я уже несколько месяцев ждал этого момента. Все равно как проснуться от свистка паровоза и внезапно вспомнить, что заснул на рельсах.

– Черт тебя подери, брат! – воскликнул я. – Ты же ковбой, а не детектив.

Старый не стал ничего говорить, лишь повернулся ко мне, и я разглядел у него под усами легкую тень ухмылки, которая всякий раз блуждает там, когда братец воображает себя шибко умным.

«А что, – означала эта ухмылка, – и то и другое сразу нельзя?»

Глава первая

Начало,

или Мой брат находит свое истинное призвание

Можно идти по тропе, даже не понимая, что идешь по ней. Тычешься из стороны в сторону, а то и думаешь, что заблудился, – но все равно куда-то да направляешься. Просто не знаешь об этом, пока туда не попадешь.

Вот так и у нас со Старым. Наш путь к этому раскатанному в блин телу начался за целый год до нынешнего дня, весной 1892 года. И чтобы мы отправились в это путешествие, хватило лишь одного рассказа из журнала.

В то время мы перегоняли скот, и однажды вечером у костра один из погонщиков достал детективчик под названием «Союз рыжих». Это, само собой, было задумано как издевка, ведь мы с братом и сами вроде как союз рыжих. Волосы у нас такого цвета, что хоть прикуривай, и пусть, когда придет время, на наших могилах напишут «Отто Амлингмайер» и «Густав Амлингмайер», здесь, в прерии, нас называют Верзилой Рыжим и Старым Рыжим. Меня прозвали Верзилой по очевидной причине – я не во всякую дверь-то пройду, – а вот Густав заслужил прозвище не в силу преклонного возраста, а из-за характера: такое занудство впору скорее семидесятидвухлетнему, чем двадцатисемилетнему.

Старый с алфавитом не дружит, поэтому читать вслух «Союз рыжих» пришлось мне. Что я с удовольствием и проделал, поскольку повестушка оказалась что надо. Однако для моего брата она стала чем-то гораздо большим. Она стала для него откровением.

Иные обретают веру. Густав же обрел Шерлока Холмса.

Вы наверняка слышали про этого малого, Холмса, – английского детектива, знаменитого своим великим дедуктивным методом. Да только мы-то живем здесь, в Монтане, так что и о Втором пришествии узнаем, поди, только неделю спустя по телеграфу.

В «Союзе рыжих» Холмс, считай, в одиночку накрывает целую шайку отчаянных злодеев. Но моего братца проняло не то, что́ совершил сыщик, а как. Холмс умел докапываться до фактов, просто подмечая мелочи, на которые большинство не обращает внимания. Гений дедукции мог по рукопожатию сказать, где вы родились, а по прическе определить, что вы ели на завтрак.

– Холмс зацапал тех мазуриков, которые собирались ограбить банк, вовсе не потому, что учился всяким хитрым штукам в университете, – заявил Старый. – А потому, что знает, как правильно смотреть на вещи, причем не просто смотреть, а видеть.

Пожалуй, неудивительно, что такое пришлось по душе моему братцу, который проучился в школе всего год, да и то в незапамятные времена, и вряд ли помнит, что один плюс один будет два. Несколько месяцев подряд Густав просил меня читать ему этот рассказ снова и снова, и я никогда не отказывал, ведь сам-то даже не научился бы читать, если бы не Старый. Когда я был маленьким, все мои братья и сестры вкалывали за двоих, чтобы хоть один из нас – как раз я – научился книжной премудрости. Благодаря мне семья должна была выбиться в торговцы, да только прежде, чем я начал куда-то выбиваться, оспа и наводнение унесли бо́льшую часть моих родных в мир иной.

Чем больше Старый слушал «Союз рыжих», тем больше укреплялся в мысли, что у него есть все данные для настоящего детектива. Вы можете подумать, что мне, как младшему брату, захотелось бы развеять столь дерзкие мечты. Но я всегда считал, что Густав способен на большее, нежели крутить хвосты быкам. Пусть он и неуч, как большинство ковбоев, но уж никак не тупица. Ему свойственно подолгу предаваться размышлениям о таких предметах, которые он толком и назвать не может, и я много раз думал, что, будь Старый сыном сенатора, а не землепашца, то стал бы философом или железнодорожным магнатом, а не пастухом за доллар в день.

Вот я и терпел одержимость Старого детективами, хоть и не видел в ней никакого житейского смысла. Как оказалось, не видел я и кое-чего еще: в какой переплет мы попадем из-за пристрастия братца.

Не то чтобы дела шли так уж прекрасно до того, как начались наши злоключения. Банк, где хранились честно заработанные на пастбищах денежки, лопнул, и когда нас занесло в Майлз-Сити, от сбережений оставались лишь несколько долларов в карманах да теплые воспоминания в сердце. Стоял февраль, а значит, до весеннего сгона скота, когда у ковбоев появляется работа, оставалось ждать еще несколько месяцев. Чтобы дотянуть до конца зимы, не продав при этом седла и не сожрав сапоги, нам требовалось чудо, причем как можно быстрее.

Ожидание чуда, скажу я вам, дело безрадостное. Я обретал утешение в салунах за пару монет, которые ежедневно выделял мне Старый. Брат таскался со мной, но не ради выпивки и не за компанию: он следил, чтобы я не начал пить в каком-нибудь заведении в долг. Но была и еще одна причина: Густав упражнялся в холмсианстве.

Пока я тянул жидкое пиво и обменивался похабными анекдотами со случайными собутыльниками, Старый сидел молча, пронзая холодным взглядом каждого, кто заходил в салун. Он проверял себя, пытаясь в духе Холмса делать дедуктивные выводы – называть их догадками мне запрещалось – по внешнему виду посетителя. И у него неплохо получалось, хотя я так и не забыл братцу, как он счел одноногого типа охотником за головами, а тот оказался кузнецом, которому на ногу упала наковальня.

Старый обычно предавался дедукции в убогом грязноватом заведении под названием «Осиное гнездо», где обслуживали ковбоев, от которых отвернулась фортуна. Естественно, мы сидели именно там в тот день, когда капризная удача повернулась спиной и к нам. До полудня было еще далеко, и я все еще потягивал первую кружку пива, когда Густав ткнул меня локтем в ребра и прошептал:

– Глянь-ка вон на тех двоих.

Я поднял глаза и увидел двух здоровых мужиков, пробирающихся к стойке. Им не приходилось работать локтями: вид у них был настолько угрожающий, что толпа сама расступалась перед ними, как морские воды перед Моисеем. Приблизившись к стойке, они громко потребовали виски.

– Эта парочка ведет себя уверенно, – тихо проговорил Старый. – И, скажу тебе, они явно заслужили эту уверенность, вон как их боятся. Однако пушки у них так себе; стало быть, не бандиты. Да и одежка глянь как поношена. Значит, ковбои, но не простые. Привыкли командовать. Приказчик ранчо и его помощник, вот мое мнение.

Я пожал плечами.

– Может быть.

– И никаких «может быть». – Брат чуть приподнял палец, указывая на того, что побольше, чернобородого кряжистого здоровяка ростом даже выше меня. – Ставлю наш последний доллар на то, что это Ули Макферсон.

Его имя я слыхал: приказчик на ближайшем ранчо «ВР с черточкой». О мужике явно шла слава в здешних местах, хотя ничего конкретного я не слышал. Просто замечал, что стоило кому-то упомянуть Ули, как разговор замолкал, поскольку все начинали оглядываться через плечо и мочили подштанники.

– Тогда ясно, почему все расступаются, – согласился я. – Вот уйдет, и спросим, правильно ты определил или нет.

Двое мужчин взяли стаканы и промочили горло, после чего тот, что поздоровее, бросил на стойку монету, и оба направились к выходу. Но, дойдя до двери, не вышли на улицу, а развернулись лицом к залу.

– Слушайте все, – заговорил здоровый. Он не кричал, но его ясный звучный голос проникал в уши и без особых дополнительных усилий. – Ищу работников на «ВР с черточкой», плачу пять долларов в неделю.

Старый попал в точку: это действительно был Ули Макферсон.

Выглядел он вовсе не как заправила большого ранчо, а скорее как небогатый землепашец. Потрепанный стетсон совсем потерял форму, поля свисали с головы наподобие седла, а одежда пестрела неряшливыми заплатами, как обычно бывает у фермеров-холостяков. Широкое круглое лицо не знало бритвы по крайней мере несколько месяцев.

Я определил, что рядом с Ули его брат, Амброуз, на вид чуть старше меня, стало быть, лет двадцати с небольшим. В городке его звали Пауком, хоть я не знал почему. Выпяченной грудью и немигающими темными глазками парень скорее напоминал петуха. Несмотря на гладко выбритое костлявое лицо, в остальном он был ничуть не менее обдрипанным, чем его брат.

Оба выглядели людьми, которым чихать на чужое мнение, и мне стало жаль тех несчастных тупиц, которые согласятся наняться на их Богом проклятую ферму.

– Мне нужны парни, которые умеют ездить верхом, кидать лассо, ставить изгородь, смазывать ветряные мельницы и без вопросов выполнять приказы, – продолжал Макферсон. – Если это про вас, выходите вперед.

Наступило долгое молчание, пока все обдумывали предложение. Потом долговязый детина Джон Харрингтон по прозвищу Дылда соскочил со своего насеста и вышел на середину зала. За ним еще несколько парней набрались смелости – или отчаялись – и тоже вышли. Я повернулся к Густаву, уже готовый возблагодарить Господа за то, что мы еще не пали так низко, и обнаружил, что пали.

Старый как раз поднимался.

– Нет, – сказал я.

– Да, – сказал он.

И на этом спор закончился. Густав – не просто мой старший брат. Он единственный из оставшихся у меня родных. Я уже четыре года таскаюсь за ним по пятам, и хотя пару раз он и заводил нас в рисковые ситуации, мы неизменно выкарабкивались.

Так что я тоже встал, и мы присоединились к ковбоям, которые неуклюже пытались построиться. Некоторые, несмотря на ранний час, уже нетвердо держались на ногах, но после толкотни нам все же удалось образовать кривоватую шеренгу.

Вид мы все имели потрепанный, но можно было набрать отличную команду, если испытать каждого и отсеять негодных. На некоторых ранчо испытательный срок длится несколько дней: пока заполняются все места в бараке, нанятые ранее ковбои уже объезжают мустангов и усмиряют бычков. Я решил, что именно это и задумал Макферсон. Поспрашивает сначала на случай, если чье-то имя окажется знакомым, а потом отведет в кораль[1] и посмотрит, так ли хорошо мы держимся в седле, как рассказываем.

Макферсон окинул нас взглядом и направился к правой стороне шеренги.

«Ну вот», – подумал я, поскольку крайним стоял Джим Веллер, негр, которого все знали как отличного ковбоя.

Однако Макферсон прошел мимо него, даже не удостоив взглядом.

– Раз, – сказал он, ткнув пальцем в стоявшего слева от Веллера, и двинулся к следующему. – Два.

За ними последовали три и четыре, как вы и сами могли догадаться. Густав стал пятым, я шестым. Дылда Джон Харрингтон – седьмым, и последним.

– Ладно, ребята, – объявил Макферсон. – Я вас беру.

Глава вторая

Густав проставляется,

или Мой брат открывает средство от немоты

Макферсон сказал нам, когда явиться на ранчо и какой дорогой туда добираться, после чего они с братом ушли, и в салуне повисло недоуменное молчание, такое густое, что кошка задохнулась бы.

На большие фермы так работников не нанимают. И зачем им люди сейчас, когда еще лежит снег, а до весеннего сгона скота несколько недель? Никто ничего не понимал.

Ковбой, стоявший левее Дылды Джона, нарушил тишину:

– Вот проклятье! – Он стянул с головы шляпу и швырнул ее на пол. – Восьмой из семи! Ну разве я не самый невезучий на свете сукин сын?

Вокруг расхохотались, и лишь Джим Веллер даже не улыбнулся.

– Если кому сегодня и досталась ложка дегтя, так это мне, – пробормотал он.

Никто не нашелся с возражениями: те, кто давал себе труд чуток поразмыслить, ничего плохого о негре-ковбое не думали, но таковыми были далеко не все, наглядным примером чему служил Макферсон. А если не хочешь нарваться на драку, лучше не пытаться выяснять, кто придерживается широких взглядов, а кто туп как осел.

Как ни странно, обстановку в салуне разрядил Старый. Обычно он избегает веселья, как утка огня или, можно сказать, как масло воды. Но в тот день было иначе.

– Давай-ка подсластим твою ложку дегтя, Джим, – провозгласил он и, достав из кармана десятидолларовую бумажку, вручил ее мне. – Ты знаешь, что с ней делать, брат.

Я уставился на него так, будто он только что вытащил из кармана короля Сиама.

– Уверен?

– Уверен.

Я испустил радостный вопль и крикнул бармену, чтобы он лил пиво в глотку каждому, кто попадется на глаза. Мы со Старым были очень популярны, пока десятка не кончилась. А когда она кончилась, другие тоже стали заказывать выпивку на всех: кто празднуя удачу, а кто топя грусть.

В какой-то момент на город налетел смерч – во всяком случае, на меня, ибо, когда я проснулся следующим утром в нашем крошечном гостиничном номере, он вращался со страшной силой. Тем не менее, после того как Густав стянул с меня одеяло и рявкнул: «Поехали!», мне удалось скатить ноющее тело с кровати, спуститься по лестнице и взгромоздиться на лошадь, хоть и кое-как.

– Так нечестно, – простонал я, когда мы выезжали из города. – Ты спускаешь наши последние деньги на выпивку, а похмелье у меня.

– Ценю твою жертву, брат, – ответил Старый со своей едва заметной ухмылкой. – Знал, что ты устроишь веселуху, и ты не подкачал.

Мне пришлось некоторое время пошевелить раскисшими от пятицентового пива мозгами, чтобы понять смысл услышанного. Несмотря на алкогольный туман, застлавший вчерашний день, я смутно припомнил, что мой обычно угрюмый и сварливый братец вовсю веселился с парнями в «Осином гнезде», слушая их истории, анекдоты… и слухи о ранчо «ВР с черточкой».

– Значит, ты хотел, чтобы все напились, – промямлил я. – И разговорились.

Самодовольная улыбочка Густава стала чуть шире. До меня дошло, что он использовал меня как накачанного выпивкой Иуду-провокатора, – это ранило мои чувства, однако нельзя было не признать, что погудел я от души.

– И как? – проворчал я. – Удалось что-нибудь выловить в огненной воде?

Старый дернул подбородком, указывая на открывающееся впереди пастбище, и пустил лошадь в легкий галоп, что значило: «Сначала выедем из города». Я тоже пришпорил скакуна, хотя каждый удар копыта отзывался болью во всем теле. В ожидании, пока Густав придержит наконец лошадь и откроет рот, я попытался отвлечься от своих страданий – и раздражения на брата, – размышляя о том, что мне известно о ранчо «ВР с черточкой».

Как многие большие хозяйства, оно принадлежало англичанам. В данном случае – лордам и герцогам. Поэтому даже название его звучало чванливо: ранчо Кэнтлмир. Но, как принято в здешних местах, все называли его по тавру скота: буквам «В» и «Р» с короткой черточкой поверх.

Еще несколько лет назад «ВР с черточкой» ничем особо не отличалось от других больших ранчо. Но зимой 1886/87 года все изменилось. То времечко называют Большим мором, потому что тогда в прериях замерзло насмерть больше миллиона коров. Я пытался поддерживать нашу семью на плаву, работая конторщиком в зернохранилище в Канзасе, где пережил снег и морозы в тепле, как котенок, укутанный в свитер. Старый тоже зарабатывал деньги, но не в таких уютных условиях: он работал на ранчо на севере Техаса и едва не отморозил себе руки и ноги в бараке. Снега навалило столько, что, когда тот растаял, брат видел туши бычков, висящие на деревьях, а запах разлагающегося мяса стоял над прерией еще целый год.

Большинство из так называемых скотопромышленных баронов после этого продали свои земли. А вот хозяева «ВР» остались, но у них произошла одна важная перемена. Приехал новый главный управляющий, вручил приказчику письмо об увольнении и поставил на должность своего человека: Ули Макферсона.

Вплоть до того момента о «ВР» все было известно. Но после появления Макферсона сведения стало добывать гораздо сложнее. Похоже, Ули не любил, когда треплют языком о нем самом или о его ранчо, и несколько раз доводил это до всеобщего сведения, посыпая пол салуна чьими-нибудь зубами. Вот поэтому Старый и разорился на попойку. Страх замораживает языки, но от выпивки они неизменно оттаивают.

– В здешних местах слыхали о Макферсоне еще до того, как он нанялся на «ВР», – сообщил мне брат, когда мы выехали в прерию, где подслушать нас могли разве что суслики. – Он был поселенцем, владел небольшим участком чуть южнее ранчо. Говорили, что он мастер пережигать чужие тавро. Первый управляющий «ВР» даже обвинял Ули в том, что тот режет проволоку изгородей и угоняет скот. А потом из Англии приехал новый управляющий – Перкинс его фамилия, – который взял да и нанял сукина сына приказчиком.

– Запустил лису в курятник.

– Так точно.

– Оригинально.

– Дальше – больше. Когда пришел Перкинс, у «ВР» было тридцать тысяч голов на полмиллиона акров. Работы с лихвой человек на тридцать. Но, судя по тому, сколько закупается продовольствия в городе, их там не больше десятка. Точно никто сказать не может, потому что Макферсоны всех гонят оттуда взашей, даже соседей, когда те голодают и пытаются перехватить в долг посреди зимы.

– Не по-соседски.

– Еще как. Единственный, кто приезжает с ранчо в город, кроме Макферсонов, – это их повар. Кличут его Шведом, а почему – даже ты сумеешь сообразить.

– Он из Франции?

Густав пропустил шутку мимо ушей.

– По-английски он, похоже, говорит не лучше, чем рыба свистит, так что сплетен от него не добьешься. Но иногда можно кое-что узнать, даже если тебе ничего не рассказывают. Один из парней в «Осином гнезде» видел вчера, как Швед зашел в лавку Лангера и накупил припасов для банкета: устрицы в жестянках, бочонок трески, смородиновый мармелад, копчености. А потом туда ввалился Макферсон… и говорит Шведу, чтобы не забыл копченого лосося! А у самого в руках две бутылки тридцатидолларового скотча, только что купленные в дорогущем магазине.

Я немного подумал, а потом пожал плечами.

– Не понимаю, в чем тут загадка. Макферсон велел Шведу накрыть роскошный стол в наш первый день, чтобы никто не отказался от работы из-за скверной жратвы.

Старый так на меня зыркнул, словно я потерял портки на пороге церкви.

– Брат, – проговорил он, – если нам подадут скотч с устрицами, можешь с сегодняшнего дня звать меня Старым Дуроломом.

После этого мы какое-то время ехали в молчании. Я уже подумывал развернуть лошадь и мчаться обратно в Майлз, ибо «ВР» казалось не слишком гостеприимным местом.

Но я так долго таскался за Густавом, что сомневался, сумею ли пробиться самостоятельно. Если я и шел своей дорогой в жизни, то ее смыло в ту ночь, когда Коттонвуд-ривер вышла из берегов и унесла нашу семейную ферму, а вместе с ней – и всех наших родных. Кто знает, куда бы унесло и меня, если бы Густав не стал мне якорем?

Конечно, для якоря братец чересчур непоседлив, но скитаться вместе с ним было вполне сносно. Стоило мне решить, что пусть все остается как есть – во всяком случае, до поры до времени, – как Старый заговорил и разрушил мою вновь обретенную уверенность.

– Не понимаю, в чем тут загвоздка! – ни с того ни с сего выпалил он. – Тьфу!

Сомнения набежали на меня еще большим стадом, чем раньше.

Мне-то казалось, что мы едем на ранчо работать. Но теперь я всерьез опасался, что братец вознамерился провести расследование.

Глава третья

Замок,

или Мы видим сарай, достойный короля

В тот день Макферсоны должны были ждать нас на восточной тропе у Паудер-ривер. Когда мы приехали, остальные новобранцы из «Осиного гнезда» уже собрались: Дылда Джон Харрингтон, высокий и тощий; низкорослый и красномордый Мизинчик Харрис; сутулый и косоглазый Глазастик Смит; Набекрень Ник Дьюри, который вечно нес всякий вздор, а также угрюмый и вспыльчивый Всегда-Пожалуйста Маккой – самый злобный засранец к западу от Миссисипи… да и к востоку тоже, если на то пошло.

Парни согревались безудержной трепотней и картишками, и я мигом присоединился к ним. Старый же просто уселся поближе к костру, закурил трубку и уставился на огонь, вполне довольный обществом собственных мыслей.

Вскоре появился Паук. С ним рядом ехал еще один всадник, и такого странного ковбоя я еще не видывал. Все в нем было желтовато-белесым, даже свалявшиеся волосы и мертвые глаза, словно парня окунули в яичный желток и вываляли в муке. Когда они с Пауком подъехали ближе, я понял, что это негр-альбинос.

– Поскачем все вместе, и чтоб не отставать, – заговорил Паук, не утруждаясь приветствием. – Здесь будете ездить только туда, куда скажут, и когда скажут. Отлучитесь пособирать ромашки – пожалеете.

По его злобному взгляду трудно было понять, уволят нас в таком случае или попросту застрелят. Одежда у Паука была выцветшая и потрепанная, но кольт «миротворец»[2] сиял как отполированный.

– Прежде чем мы двинемся, Будро заберет у вас стволы, – продолжал он, кивнув на альбиноса. – Револьверы, пистолеты в сапогах, ружья – все, что найдется.

Будро спешился, вытащил из седельной сумки пару брезентовых мешков и развернул один из них быстрым взмахом руки.

– В мешок. – Голос у альбиноса был безжизненным, словно доносился из могилы.

Дылда Джон достал пистолет из кобуры, вытащил патроны и бросил все это в мешок Будро.

Остальные даже не шелохнулись.

– Работникам «ВР» оружие носить запрещено. Это закон, – прорычал Паук. – Если не нравится, можете уматывать обратно в Майлз и голодать.

Я бросил на Старого взгляд, который говорил: «Предлагаю поголодать». Но брат уже доставал свой кольт 45-го калибра. Один за другим примеру Густава последовали остальные, хотя Всегда-Пожалуйста Маккой недовольно буркнул, что ему неохота доверять ствол «гребаному белесому негритосу».

Альбинос и глазом не моргнул. Он молча переходил от одного к другому, собирая железо и свинец.

Мой кольт отправился в мешок последним.

Расставшись с оружием, я почувствовал себя скорее арестантом, чем наемным работником, – и по дороге это чувство только усиливалось. Паук ехал впереди, мы, осиногнездовцы, за ним, а его подручный Будро замыкал цепочку. Словно шериф с помощником, конвоирующие банду конокрадов в каталажку… или на виселицу.

Мы ехали на юг уже больше часа, и вокруг были только припорошенные снегом холмы да кустарник. Потом на горизонте появилась точка, которая постепенно росла, пока не превратилась в средневековый замок прямиком из учебника истории – с башенками, шпилями и прочими затейливыми финтифлюшками. Когда мы подъехали ближе, оказалось, что он сложен не из камня, а из сосны и тополя: то ли дворец, то ли сарай.

К тому же совершенно обветшавший: краска облупилась, стекла в окнах были пыльные и закопченные, а в ступеньках крыльца осталась дыра от чьего-то сапога. Недалеко виднелись пара бараков для работников и амбар, которые выглядели еще хуже. Неизвестно, чем тут занимались Макферсоны, но явно не обустройством хозяйства.

– Вам вон туда. – Паук, естественно, указывал на самое убогое строение. – Располагайтесь… и не вздумайте свалить.

После чего сделал именно то, что запретил делать нам, – свалил. Будро остался следить, как мы снимаем сбрую, и глаза у него были холодные и неподвижные, как желтые каменные шарики.

– Навидался я страхолюдин на своем веку, но, черт меня дери, ты еще страхолюднее, – попытался поддеть его Всегда-Пожалуйста.

Альбинос не клюнул. Сидел себе на лошади, словно истукан, вырубленный из мела.

В барак Будро не пошел. А если бы пошел, то наслушался бы от нас. Пыль покрывала все толстенным одеялом, а дерево прогнило насквозь: когда Глазастик попытался сесть на койку, то провалился сквозь нее и рухнул на пол.

– Дом, милый дом, – вздохнул он, поднимаясь на ноги.

– Вот же срань господня, – сплюнул Всегда-Пожалуйста. – Еще бы в яме поселили.

– Здесь много лет никто не жил, одни лишь змеи, – добавил Мизинчик.

– Может, оно и к лучшему, – равнодушно отозвался я, пристраивая сумки на более крепкую с виду койку. – Бьюсь об заклад, барак пустовал так долго, что даже вши передохли.

– Тот, другой, барак вроде немного побольше, – протянул мой брат, сваливая пожитки на койку под моей. – Думаю, там…

Но додумать Старому не дали, потому что снаружи раздался крик:

– Эй, новенькие, выходи!

Кричал Ули. С ним были Паук и еще один тип, которого мы раньше не видели, – явно не ковбой, судя по чистой белой рубашке, черному сюртуку и бледной физиономии. Вообще, он выглядел как настоящий джентльмен и рядом с потрепанными Макферсонами смотрелся неуместно, точно кусок первоклассной вырезки между ломтями червивого, заплесневелого хлеба.

– Перед вами мистер Перкинс, главный управляющий, – объявил Ули. – Слушайте внимательно, что он скажет.

Теперь, когда нам разрешили пялиться на чистенького господина, я воспользовался этим в полной мере. Перкинс обладал худощавым сложением, пронзительно голубыми глазами и вьющимися золотистыми волосами, местами тронутыми сединой. Несмотря на седину в кудрях, до Мафусаиловых лет ему было еще далеко: пожалуй, не старше тридцати пяти. Судить о мужской внешности меня научила сестра Грета, которая никогда не стеснялась высказывать свое мнение о подобных материях. Ее сердце наверняка дрогнуло бы при виде Перкинса, поскольку тот мог похвастать чистой кожей, выдающимся подбородком и отсутствием заметных увечий, что сестра считала совершенно необходимым для симпатичного мужчины.

– Добро пожаловать на ранчо Кэнтлмир. – В холодном тоне не слышалось особой приветливости. Несмотря на проведенные на Западе годы, управляющий сохранил сильный британский акцент, а пока он говорил, длинные пальцы левой руки нервно теребили золотую цепочку, свисавшую из жилетного кармана. – Теперь вы работники Суссекской земельно-скотоводческой компании, а значит, обязаны неукоснительно соблюдать правила: не пить, не драться, не воровать. Ни посетители, ни отлучки без разрешения не допускаются. Нарушение запрета карается самым суровым образом. Личная инициатива не вознаграждается и не приветствуется. Нам нужна только молчаливая исполнительность. Мистер Макферсон будет говорить вам, что делать и чего не делать. У вас нет абсолютно никаких причин обращаться ко мне. Вы меня поняли?

Все пробормотали «да, сэр», и Перкинс, удовлетворившись этим, без единого слова пошел к замку.

– Слова мистера Перкинса не нужно объяснять, – сказал Ули. – Но я повторю вам одну вещь, потому как хочу, чтобы вы крепко ее запомнили. Идете работать туда, куда я говорю. Остальное для вас все равно что за колючей проволокой. И я хочу услышать ответ: «Да, босс».

Мы удовлетворили его просьбу, и Макферсон скупо улыбнулся.

– Ну что ж, раз так, может, мы и поладим. А теперь – видите вон тот амбар?

Постройка представляла собой жалкое зрелище, и Макферсон, должно быть, тоже так считал, потому что наше первое задание в качестве работников «ВР» заключалось в том, чтобы выбить гнилые доски, залатать дыры и покрыть амбар свежим слоем краски. Этим мы и занимались вплоть до захода солнца, поскольку никто не отдал приказ остановиться, продолжали работать и дальше, пока не услышали чей-то скрипучий голос:

– Латна, ребята! Бросай кист, ходи сюда, хватай харч!

Мы обернулись и увидели у нашего барака седоусого старого хрыча. Все тупо пялились на него, не понимая, о чем он орет. Первым догадался Старый.

– Ты говоришь, у тебя есть харчи?

– Йа! – прокричал в ответ старикан. – Харчи!

Теперь все прояснилось. Это был тот самый Швед, повар, о котором мой брат слышал в Майлзе. К счастью, стряпня Шведа оказалась лучше, чем его английский. У себя на кухне он устроил нам целый пир: булочки, бобы и похлебка из требухи. Но, конечно, ни устриц, ни капли скотча мы не увидели.

Когда все набили брюхо, Швед пожелал нам доброй ночи – или, точнее, «добра нотш», – и мы потащились к себе в барак. Пока остальные переваривали пищу, щелкая костяшками домино, Старый отошел к входной двери, прислонился к косяку и закурил трубку. Я встал с койки и присоседился к нему.

– Что обмусоливаешь?

Густав только дернул плечом в ответ.

Перед нами в замке светился огонек, освещая два окна, которые казались парой яростных глаз на огромном темном лице.

– И что про него скажешь? – поинтересовался я, кивнув на большой дом. – Про Перкинса.

– Ты же знаешь, как он говорит, – ответил Старый тихо. – «Грубейшая ошибка – теоретизировать, пока не собраны все улики. Это искажает конечные выводы».

«Он», само собой, означало Шерлока Холмса, а цитата была из «Этюда в багровых тонах» – одного из рассказов про сыщика, которые Старый отыскал после того, как прослушал «Союз рыжих». Рассказы о приключениях Холмса напоминали потерявшихся в прерии коров, и со временем братец умудрился наловить небольшое стадо. Журналы хранились в его седельной сумке, и желтоватая бумага так истерлась от перечитывания, что слова не рассыпа́лись большей частью из чувства долга.

– А мне улик достаточно, – проворчал я. – Сукин сын надутый.

– Что ж… Пожалуй, такой-то вывод уже можно сделать, – согласился Густав.

Из темноты до наших ушей донеслось бряканье шпор, и, обернувшись, мы увидели парочку потрепанных загонщиков, возвращавшихся из кораля во второй барак. Они тоже смотрели на нас, и презрительные улыбки обоих были заметны даже в тусклом мерцании луны.

– Ты тоже это видишь?

– Вижу, – сказал Старый.

Ну еще бы. Ни один ковбой такого не упустит.

Шум, который парни издавали при ходьбе, исходил не только от шпор. К бряканью примешивались скрип кожи и похлопывание тяжелого железа по бедру.

У каждого из незнакомцев была кобура, и внутри лежали вовсе не свежесобранные ромашки.

– Значит, то правило насчет оружия… – начал я.

– …Относится только к нам, – закончил Старый.

Ковбои, за которыми мы наблюдали, скрылись в своем бараке как раз в ту минуту, когда свет в замке погас.

Глава четвертая

Посетитель,

или Закон предупреждает и встречает холодный прием

Ковбои – это, понятное дело те, кто работает с коровами. А, к примеру, домработницы – это девицы, которые делают работу по дому. Вот и получается, что первые наши три недели на ранчо «ВР с черточкой» мы со Старым были домбоями.

Макферсон посылал нас, новобранцев, убирать в замке, красить и чинить крышу, даже вытирать пыль, подметать и мыть окна. Мы стирали белье, драили полы… и боролись с искушением попробовать что-нибудь из на удивление изобильной кладовой замка. Мизинчика Харриса особенно привлекал впечатляющий запас спиртных напитков, и каждые несколько часов кому-нибудь из осиногнездовцев приходилось останавливать коротышку, чтобы он не умыкнул бутылку.

Мизинчик нас, конечно, не благодарил – хотя стоило бы. В замке у работников вряд ли был шанс уйти от наказания, потому что Перкинс вечно бродил где-то рядом, точно призрак. Видимо, он был из породы одиночек и слонялся по дому с кислым видом человека, тоскующего по чему-то давно потерянному. И, как я однажды случайно узнал, это был кто-то, а не что-то. Завернув за угол на втором этаже, я едва не расплющил Перкинса, который стоял и смотрел на маленькую вещицу у себя на ладони. Оказалось, это медальон, прицепленный к золотой цепочке, неизменно свисавшей из кармана жилета управляющего. Перкинс быстро защелкнул медальон и рявкнул на меня, чтобы шел работать, но я успел разглядеть предмет его страданий: портрет стройной темноволосой женщины. Я видел ее черно-белое изображение вверх ногами не больше секунды, но и этого хватило, чтобы понять: о такой красавице вполне можно тосковать.

Хотя в тот раз я и застал Перкинса врасплох, обычно это он пугал нас. Его спальня и контора располагались на первом этаже, и управляющий вечно выскакивал то из одной, то из другой двери и звал Макферсонов. И кто-нибудь из них обязательно подскакивал, потому что или Ули, или Паук обычно были рядом, чтобы помогать нам с уборкой. «Помощь» Ули имела форму замечаний вроде: «Простите, дамочки, но вон там на окне остались разводы». Паук же вносил свой вклад, убивая мух: хватал их на лету и съедал.

Когда мы наконец привели замок в божеский вид, Ули велел нам латать бараки и корали. Здесь было холоднее. Хотя снег уже растаял и обернулся слякотью, утренний воздух превращал растительность на лице в сосульки. Мы бы не возражали, если бы сидели в седлах, как полагается ковбоям, но со скотом управлялись старые работники «ВР».

Помимо Ули и Паука, в бараке Макферсонов жили еще пятеро. Будро был единственным, кого мы знали по имени, и в сравнении с остальными казался даже словоохотливым. Эти пятеро уезжали утром, возвращались вечером и не тратили время на болтовню с нами, так что нам самим пришлось придумать им клички. Франтоватого мы окрестили Павлином, лысого – Кудрявым и так далее.

Семерых работников было явно недостаточно для ранчо размера «ВР», и мы ломали голову, как они управлялись до того, как появились мы, осиногнездовцы. Старый подозревал, что им кто-то помогал. Как-то раз мы углядели, как Будро поехал на юг на телеге, и мой брат предположил, что он повез провизию в линейный лагерь, как мы, ковбои, называем пристанище для пастухов на дальних участках.

Если у Макферсонов и водились работники в линейных лагерях, могу точно сказать: проку от них не было никакого. Один-единственный раз парни Ули при нас взялись хоть за какую-то работу – и результат получился плачевный. Местный сортир продувался ветром, что дырявые портки, и Будро с Павлином построили новый между своим бараком и замком. От ветра он защищал чуть лучше старого, зато посетитель рисковал уйти с полной задницей заноз. Помимо этого, засов изнутри болтался и, если сильно хлопнуть дверью, падал и закрывался сам. Первый раз, когда такое произошло, мы целый день бегали в кусты, пока Старый не догадался, что в сортире никого нет.

Короче говоря, работать под началом Макферсонов было в равной степени унизительно и тоскливо. Впрочем, будучи ковбоем, я давно смирился и с тем и с другим, и в отупляющей рутине ранчо мои опасения относительно «ВР» постепенно таяли. Однако наступил день, разрушивший распорядок раз и навсегда.

Приближался вечер, и работники Макферсонов уже вернулись с пастбищ. Конечно, осиногнездовцы все еще трудились, пытаясь привести в порядок кузню, больше похожую на хижину бродяги. Старый мазал прогнившие доски белилами, но вдруг замер с кистью в руке и оглянулся.

– Ну надо же, – буркнул он. – А ему-то что здесь понадобилось?

Все обернулись и увидели приближающегося к нам всадника: это был Джек Мартин, помощник судебного пристава из Майлз-Сити.

Мы приветствовали его радостными криками. Не потому, что так уж любили, – все знали, что Джек важничает перед ковбоями и пресмыкается перед скотопромышленниками. Но в тот момент закидоны Мартина не имели значения. Просто после месяца на ранчо все обрадовались, увидев более-менее знакомое лицо.

Услышав наши приветственные крики, Будро и остальные старые работники высыпали из барака, а Перкинс, Паук и Ули вышли из замка, явно не в восторге от появления нежданного гостя.

– Да уж, это, без сомнения, самое расфуфыренное ранчо, что я видел, – сказал Мартин, кивнув на замок, и улыбнулся нам, осиногнездовцам, своей щербатой улыбкой. – Ну и как вам здесь работается?

– А как косоглазым работается на стройке железной дороги? – ответил вопросом на вопрос Всегда-Пожалуйста.

Перкинс поспешил вступить в разговор, не дожидаясь, пока начнут ныть и остальные.

– Вы по какому делу в Кэнтлмир? – спросил он.

Для нас Перкинс все это время был не более чем тенью в окнах замка. Если он когда и выходил наружу, то мы этого не замечали, и кожа его, не видевшая солнечного света, стала такой же бледной, как у Будро.

– Я по службе, – ответил Мартин, настолько преисполнившись важности, что она едва не полезла у него из ушей.

Он сделал паузу и оглядел собравшуюся толпу, явно наслаждаясь возможностью подержать нас еще немного в неведении. При виде призрачно-белого Будро его улыбка слегка притухла, но Мартин быстро опомнился. Он принес важную весть и не собирался упускать возможность произвести должный эффект.

– Три недели назад из дурдома в Колорадо сбежал Боб Трейси.

Едва ли не каждый в толпе пробормотал одно и то же:

– Голодный Боб?

Мартин кивнул.

– Он самый.

Ропот стал громче, только теперь уже без вопросительного знака:

– Голодный Боб!

Здесь, на Западе, не всякий знает, как зовут президента Соединенных Штатов, а вот про Голодного Боба Трейси слыхали все. Боб был траппером, проводником и, что куда примечательнее, самым настоящим каннибалом. По собственному признанию, он съел пять человек, когда их застиг снежный буран зимой 1877-го. Мама когда-то пугала меня: будешь плохо учиться – сожрет Голодный Боб. Хотя со временем я и перестал верить таким байкам, старина Боб еще долгие годы преследовал меня в кошмарных снах.

– Его видели дважды: первый раз у Форт-Коллинз, а потом на реке Литтл-Бигхорн, недалеко от Лодж-Грасс.

– Направляется в Канаду, – объявил Густав, как будто это он пришел сообщить новость.

– Может, и так, – согласился Мартин. – А может, прячется в холмах где-то к югу отсюда. Если он действительно двинется на север, то пойдет как раз через наши места. Так что мы предупреждаем всех, чтобы были начеку.

– Это не проблема. Знаешь ведь, как мы относимся к посторонним на ранчо, – процедил Ули. – Я бы сказал, тебе повезло, что доехал сюда и никто тебя не… остановил.

– А теперь удвоим бдительность, – добавил Паук. – И если вдруг кому взбредет в голову искать Голодного Боба в здешних местах, предупреди, чтобы не совались. Раз Боб рыщет по округе, мы церемониться не будем. Как знать, кому случится схлопотать пулю.

Мартин нахмурился и откинулся в седле.

– Знаем, у вас много важных дел. Не смеем задерживать, – еще не договорив, Перкинс развернулся и зашагал к замку. – Всего доброго.

И без того довольно хмурый помощник пристава теперь откровенно разозлился. Приближались сумерки, и он, скорее всего, надеялся на горячий ужин и ночлег.

– До ближайшего ранчо не меньше четырех часов езды, – подал голос Ули. – Так что вам лучше поторопиться. – Он указал на тропу, по которой приехал Мартин: – В ту сторону.

Законник мгновение сверлил Макферсона злобным взглядом, а потом развернул лошадь и умчался галопом, унося с собой наш последний шанс услышать еще что-нибудь о мире за пределами ранчо.

– Всё, хватит пялиться! – гаркнул Ули. – Работать, работать!

Осиногнездовцы медленно разошлись, не в силах оторвать взгляда от удаляющейся фигуры Мартина. Единственным исключением был Старый. Он смотрел в противоположную сторону – на простирающиеся на юге холмы.

Я точно знал, о чем он думает. И те же самые мысли грозили преследовать меня предстоящими долгими ночами.

Где-то там бродил монстр из моих детских кошмаров. Самый настоящий. На свободе.

И наверняка голодный.

Глава пятая

Паника,

или Буря налетает, а душа отлетает

В последующие недели каждое уханье совы или скрип койки мы принимали за клич Голодного Боба, вышедшего на охоту, чтобы добыть сочный стейк из человечинки. Дылда Джон трижды чудом не словил пулю, когда выходил полить цветочки посреди ночи. Мы засыпали настороже и просыпались измотанными, так что ни у кого не оставалось сил работать.

Но потом Ули снова озадачил нас, дав то самое поручение, которого мы так ждали. Мы начали объезжать лошадей для предстоящего сгона скота.

Целую неделю задницы у нас взлетали выше головы, пока мы укрощали норовистых жеребчиков – и наслаждались каждой минутой скачек. По вечерам, исцарапанные и побитые, все валились на койки, и стены барака сотрясал храп спящих мертвецким сном мужчин.

Когда мы наконец выехали с ранчо в поисках скота, то обнаружили, что макферсоновская команда все же сделала хоть что-то полезное: устроила лагерь с запасом сена и хлопкового семени и пригнала тысячу голов с окраинных пастбищ. Нам самим соваться на дальние угодья не полагалось – Ули запретил отъезжать дальше пяти миль от замка. А на случай, если мы забудемся и пересечем эту границу, Паук или Будро постоянно следили за нами.

И все же однажды Старый сумел избавиться от назойливых провожатых. Ули нужно было починить водяной насос, работавший от ветряка, и мой братец вышел вперед и заявил, что мы с ним знаем ветряные мельницы как свои пять пальцев – что было бы правдой, если бы мы видели собственные руки всего разочек, да и то издалека.

Мы воевали с деревянным чудовищем несколько часов, изгваздавшись в густой черной смазке с ног до головы. К счастью, единственными зрителями были изнывающие от жажды коровы, потому что Паук и альбинос присматривали за остальными осиногнездовцами. Каким-то чудом мы все же заставили ветряк качать воду и, отмывшись и вволю напившись сами, дали попить и коровам.

На обратном пути я слегка надулся, гордясь нашей изобретательностью, но Старый почему-то совсем понурился. Он ехал медленно, скособочившись в седле и низко опустив голову.

– Тебе что, дурно?

– Нет, мне не дурно, – буркнул Густав. – Я кое-что ищу.

– Какое еще «кое-что»?

Брат остановил лошадь и выскользнул из седла.

– Вот такое, – ответил он, указывая на землю, где, по-моему, не было ровно ничего особенного.

Густав опустился на колени и пополз по траве.

– Третий раз за все эти дни, – пробормотал он.

– Третий раз за все эти дни – что?

Он кинул на меня раздраженный взгляд.

– Третий раз за все эти дни я понимаю, что только у меня одного здесь есть глаза.

Братец всегда отличался талантом следопыта, но это не значило, что я готов был стерпеть его чванство.

– Ладно, вождь Зоркий Глаз, – сказал я. – Скажи уж наконец своему глухому, тупому и слепому бледнолицему брату, что, по-твоему, там такое.

Старый снова ткнул пальцем.

– Ты точно слепой, если сам не можешь объяснить.

Я видел одну траву, но Густава такой ответ вряд ли устроил бы. Поэтому я решил блефовать:

– Ну, теперь-то, когда ты показал, все ясно как день.

– Именно. Как и это. – Он указал на вытоптанную проплешину неподалеку.

– Ага, само собой. Как же я сразу-то не разглядел.