– Хотелось бы взглянуть на ваш сад, – говорит он, когда Торстен завершает рассказ о своих травах и овощах.
Наш хозяин на мгновение теряет маску, и в глазах у него вспыхивает злой огонек, однако он тут же прикрывает веки.
– О, думаю, это можно устроить.
Роуэн многозначительно усмехается. Такая улыбка мне хорошо знакома. Что ж, он хотя бы сознает, что мы находимся в обществе серийного убийцы; это радует. Есть надежда, что Роуэн все-таки знает, с кем мы сидим за столом, просто дурит мне голову.
Увы, когда Торстен откупоривает новую бутылку вина, наполняет два наших бокала, а себе наливать не торопится, с хищным интересом наблюдая, как Роуэн делает большой глоток, я понимаю, что мои надежды потерпели полный крах.
Наверное, нужно радоваться. Победа будет легкой. Однако от волнения меня бьет дрожь. Хорошо хоть вульгарная расшитая скатерть скрывает от присутствующих мои трясущиеся ноги.
Продолжая кулинарный диспут, Роуэн делает еще один большой глоток вина. Торстен, позвав Дэвида, велит ему забрать пустые тарелки для супа и дает четкие указания принести блюдо с салатом с верхней полки холодильника. Он повторяет свои инструкции трижды, а Роуэн тем временем замечает, с каким видом я разглядываю его бокал, и вопросительно вскидывает брови, будто спрашивая: «Что не так?».
– Лоботомия, – произношу я одними губами, демонстративно чешу лоб и киваю в сторону Дэвида.
Роуэн наклоняет голову набок, а я, стиснув зубы, закатываю глаза.
«Ло-бо-то-мия».
Роуэн щурится, и на губах у него проступает чуть заметная ухмылка. Он украдкой тычет пальцем в мою сторону, затем указывает на себя. «Ты лю-бишь меня?» – неслышно спрашивает он.
Я мотаю головой.
– Все хорошо? – уточняет Торстен, когда Дэвид уходит на кухню.
– О да, разумеется. Просто вспомнила, что не сделала на работе один важный отчет. Ничего страшного, займусь им с утра.
Торстен улыбается, но мои оправдания звучат не слишком убедительно, и сквозь его маску проступают сомнения.
– Вино у вас изумительное, – добавляю я с улыбкой.
Он следит за тем, как я подношу бокал к губам и притворяюсь, будто пью.
Хозяин дома все более теряет выдержку, особенно когда слышит из коридора скрип тележки. Под маской аристократа проступают оскал и хищная ухмылка. Роуэн этого не замечает. Он молча улыбается мне, слегка покачиваясь в кресле, а полуприкрытые глаза наливаются стеклянным блеском.
– Ты такая красивая, – говорит он, когда в комнату заходит Дэвид с тремя накрытыми тарелками на тележке.
Щеки у меня вспыхивают от румянца.
– Спасибо.
– Очень красивая. Когда ты вошла в ресторан, я сказал… – Роуэн дважды икает и, чтобы скрыть это, снова пьет вино. – Я сказал: «Слоан – самая красивая девушка на свете». А мой брат назвал меня идиотом, потому что в Бостоне полным-полно девчонок, а я по дурости дал обет возлежания…
– Воздержания.
– …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.
От румянца щеки пылают огнем, а в сожженном дотла сердце пляшет пламя.
Торстен ухмыляется: наша беседа его забавляет. Губы у меня разъезжаются в улыбке, в груди перехватывает дыхание. Через силу удается выдавить:
– Роуэн…
Однако тот переключает внимание на стоящую перед ним тарелку.
– Нисуаз с говядиной, – восхищенно произносит Роуэн, беря нож и вилку. Я бросаю на Торстена взгляд: хозяин дома ликующе смотрит на него во все глаза. – Обожаю нисуаз с говядиной!
– Он самый, – говорит Торстен, кладя на язык сложенный вдвое кусочек тончайшего, как бумага, мяса с кровью. – Нисуаз.
– Роуэн…
– Очень хочу услышать ваш вердикт, – продолжает Торстен. – Перед вами – мое видение традиционного рецепта.
– Роуэн… – шиплю я, но уже поздно.
Тот зачерпывает полную вилку салата, сует ее в рот и, закрыв глаза, принимается жевать нарезанную зелень, фасоль, помидоры черри и… мясо.
– Фантастика, – говорит он невнятно. Нетвердой рукой снова зачерпывает салат и запихивает в и без того набитый рот. – Дижонская заправка домашнего приготовления?
От комплимента Торстен едва ли не сияет.
– Да, еще я добавил в нее половину чайной ложки тростникового сахара, так как мясо с привкусом дичи.
– Отлично!
Я закрываю глаза ладонями. Роуэн заталкивает в рот очередную порцию салата и падает лицом в тарелку.
В комнате воцаряется молчание. Мы с Торстеном взираем на мужчину: тот мирно дрыхнет на подстилке из салата, а изо рта у него свисает тонкий ломтик человечины.
Торстен встречает мой взгляд и словно выходит из эйфорической дымки.
Он думает, что я пила вино. Пусть немного, почти не опьянев, – но он уверен, что легко со мною справится.
Зря.
Под растерянным взглядом хозяина я легонько толкаю бокал, роняя его на тарелку. Хрусталь разбивается, заливая салат кроваво-красным вином.
– Что ж, – говорю я, откидываясь на спинку кресла и выкладывая на стол руку с зажатым в ладони блестящим стальным клинком. – Наконец мы остались вдвоем.
Богиня хаоса
Роуэн
Первая осознанная мысль, что родилась у меня в голове, складывается в одно-единственное слово и слетает с губ, будто увязнув в густом сиропе:
– Слоан…
В ушах слышится ритмичный грохот. Сперва мне кажется, это стучит в голове пульс, потом я разбираю переливы музыки. Сквозь бряцание барабанов и мечтательный гитарный перебор раздается звучный мужской голос.
Слоан подпевает. Когда в песне заходит речь о том, что надо размозжить кому-то голову и положить в кастрюлю, я наконец узнаю мелодию. Knives Out. Radiohead. От хрипловатого женского голоса тиски в груди разжимаются. Слоан, хвала господу, цела и невредима.
В отличие от меня.
В комнате раздается дикий вопль, и я открываю глаза. Взору предстает смутно знакомый канделябр, усыпанный безвкусными стразами. Я пытаюсь сосредоточить на нем взгляд. Остальное вокруг расплывается.
– Просто… не… дергайся… – раздельно произносит Слоан между истошными мужскими криками. – Я бы сказала, что тогда будет не больно, но сам понимаешь – это неправда.
Мужчина снова орет, и я поворачиваю голову. Ничего труднее в жизни не было – она весит килограммов пятьдесят.
Визги переходят в истошный вой. Слоан спиной ко мне сидит верхом на мужчине, дергающемся в кресле во главе стола. Что с ним делает, непонятно. Сквозь мешанину из вина и наркотиков пробиваются отдельные воспоминания.
Торстен. Этого типа зовут Торстен.
И он меня обыграл.
– Еще один маленький надрезик… Вот так…
Крики неожиданно стихают, и Слоан разочарованно дергает плечами.
– Слабак…
Она поднимает руку в заляпанной кровью перчатке и небрежно кидает глазное яблоко на хлебную тарелку перед самым моим носом.
Меня скручивает в рвотном позыве.
Слоан, услышав, оборачивается.
– Возьми миску, Роуэн! Живо!
Сдернув перчатки, она одним прыжком соскакивает с мужчины, приподнимает мне голову и подсовывает под нос железную миску.
Из желудка ручьем льется красное вино вперемешку с ужином. Слоан крепко держит меня за плечи.
– Не держи в себе, не надо, – мрачно бурчит она. – Уж поверь.
– Эта мразь накачала меня наркотой… – хриплю я, когда спазмы наконец стихают.
Я вытираю рот салфеткой. Руки дрожат и липнут.
– Ага.
– Долго я был в отключке?
– Пару часов. – Слоан протягивает мне непочатую бутылку воды и забирает миску, с сомнением покосившись в сторону коридора. – Надо бы выбросить, но Дэвид меня нервирует.
– Он хотел напасть на тебя?! Если хоть пальцем тронул…
– Нет-нет, что ты! – Слоан толкает меня в кресло, из которого я пытаюсь встать. Я заваливаюсь на бок. – Он совсем безобидный.
– Так в чем проблема?
– Он там ЕСТ. На кухне.
Я непонимающе трясу головой.
– Оставшиеся блюда… наш ужин.
– И что тут странного? Все едят.
С лица Слоан сходят последние краски.
– Ага… Все…
– Я тебя не понимаю.
– Ты ел человечину! – выпаливает она.
Я изумленно таращу глаза и, выхватив у нее миску, снова давлюсь рвотными спазмами.
– Господи, Роуэн… До чего это было мерзко! Ты прямотаки наслаждался вкусом. Никак не мог насытиться.
Меня тошнит еще сильнее.
– А потом взял и отключился с набитым ртом. Пришлось выковыривать, чтобы ты не задохнулся.
Я поднимаю на нее слезящийся взгляд и снова давлюсь рвотой. К счастью, в желудке пусто.
– Знаешь, что это был за окорок? Торстен признался под пытками. Я вытаскивала у тебя изо рта куски человечьей задницы!
– Ты вытаскивала – а я-то ел! Господи, Слоан… Какого черта ты не предупредила?!
– Я пыталась, но ты не слушал. Не помнишь разве?
Черт. Она права.
Я вспоминаю и это, и многое другое.
Слоан пристально за мною наблюдает. Она не так равнодушна, какой хочет казаться. Чем дольше я смотрю на нее, тем сильней с ее лица спадает маска, а под веснушками на щеках и носу проступает слабый румянец.
Глупая девчонка. Боится, что я признался ей в чувствах? Нервничает в предвкушении неприятного разговора? Думает, как бы его избежать?
Я должен любой ценой удержать ее рядом, даже если ради этого придется вдребезги разбить себе сердце.
– Нет. – Я трясу головой, уставившись на столешницу. – Последнее, что помню, – это как Дэвид завозит тележку. Потом черный туман.
Я смотрю на нее. Губы у Слоан подрагивают. Она готова улыбнуться. Взгляд становится теплее.
Черт!
Так я и думал. Без объяснений ей намного проще.
В груди больно колет, и я, сглотнув острый комок, роняю голову на руки. Слоан никогда не узнает, что я помню каждое слово, которое произнес в нечаянном приступе откровенности. Не забуду, как щеки у нее налились румянцем, а губы поджались в тот момент, когда я сказал, что она прекрасна. Хотелось одного – перелезть через стол и зацеловать ее до дрожи.
Надо вбить наконец себе в голову, что ей не нужны отношения. Слоан устраивает и простая дружба. Но я не хочу ее терять. Она – единственная, кто видит живущего во мне зверя и не считает его чудовищем. Кроме того, ей и самой нужна поддержка.
– Пришел в себя? – спрашивает Слоан тихо, практически шепотом.
– Ага. Только память отшибло от наркотиков, – вру я и тут же даю себе зарок, что это последние лживые слова, которые я говорю Слоан Сазерленд. – Если бы ты знала, как мне паршиво…
И это мягко сказано.
Удостоверившись, что меня больше не тошнит, Слоан убирает миску.
– Да, человечину мне есть не доводилось. До каннибализма я не снизошла.
Я бросаю на нее сердитый взгляд. Она улыбается краешками губ, после чего отворачивается и уносит миску в коридор, бормоча под нос, что разберется с ней позже. С противоположного края стола доносится громкий стон, и я, пользуясь возможностью отвлечься от саднящей боли в груди, гляжу в сторону Торстена и только сейчас замечаю, во что превратилась столовая.
– Прядильщик… – благоговейно шепчу я, и у меня перехватывает дыхание при виде жуткой замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. – Слоан… Когда ты успела?
Она смущенно улыбается и пожимает плечами.
– Надо было чем-то занять время.
Слоан подходит к Торстену. Тот уронил голову на грудь; из черных дыр, где когда-то были глаза, стекает кровь. Он шевелится и стонет, после чего вновь проваливается в беспамятство.
– Почти закончили. – Хлопнув его по плечу, она встает рядом и любуется узором из лески, протянувшимся от пола до потолка.
Тяжелые нити разной толщины сплетаются и наслаиваются друг на друга. Причудливые узлы удерживают нити под определенным углом или нужным изгибом. На паутине то тут, то там развешаны крохотные кусочки плоти.
Слоан достает из коробки на столе пару латексных перчаток, рулетку и два отрезка тонкой рыболовной лески. Негромко мурлыча в такт песне, звучащей из портативной колонки, она привязывает одну из нитей к паутине над головой Торстена, рулеткой отмеряет от нее метр и прикрепляет вторую. Закончив с приготовлениями, она подходит к столу и, заметив мой восхищенный взгляд, зловеще улыбается.
– Лучше отвернись, красавчик.
Подцепив хлебную тарелку с глазными яблоками за бортик, она подтягивает ее к своему краю стола.
– Не дождешься. Я не брезгливый.
– Точно?
Желудок неуверенно екает.
– Потерплю.
Слоан пожимает плечами и осторожно, даже бережно поднимает глазное яблоко с тарелки.
– Точно-точно?
– Выбор у меня невелик: или смотреть, как ты мастеришь украшения из частей тела, или идти на кухню к безмозглому Дэвиду. Поэтому не тяни.
– Как скажешь.
Слоан подходит к паутине и аккуратно обматывает одну из нитей вокруг глаза, закрепляя его на прозрачной конструкции.
– Неужто ты сотворила все это за пару часов? – удивляюсь я.
Стоя ко мне спиной, она сосредоточенно завязывает леску в узел. Подол платья немного задрался. В штанах твердеет, стоит только представить, как упругая задница ляжет мне в руки.
– Заготовки я делаю в отеле. Так проще: можно приклеить их на пленку, свернуть в рулон, а потом, на месте, снять, – отвечает она, кивая в сторону скомканных кусков полиэтилена на полу возле стены. – Я сразу решила, что повешу паутину в столовой, поэтому зашла на сайт недвижимости и уточнила размеры комнат.
Слоан подходит к столу, берет второй глаз и, одарив меня очередной застенчивой улыбкой, возвращается со своим трофеем к паутине. Как и в предыдущем случае, она обматывает белый кругляш тонкой леской, а затем отходит на пару шагов, чтобы полюбоваться получившимся шедевром.
– Вуаля! – восклицает она в самое ухо Торстену. Тот и не дергается.
Слоан приглядывается к нему, теребит за окровавленную руку, привязанную к подлокотнику кресла, но, поняв, что он не собирается приходить в себя, вздыхает и поворачивается ко мне.
– Никакой выносливости. В пятый раз теряет сознание. Многие мои жертвы были намного крепче.
– В конце концов, ты вырезала ему…
– Выдавила, Роуэн. Я выдавила ему глаза.
– Ты выдавила ему глаза. Хотя… не знаю… судя по левой дыре, без скальпеля не обошлось.
Нахмурившись, Слоан задирает Торстену голову и придирчиво изучает пустые глазницы. Я еле сдерживаю ухмылку.
– Левый – это с какой стороны смотреть? С его или с моей?
– С его.
– Ничего подобного. Все идеально! – возмущенно бурчит Слоан. Скептически сведя брови, она оглядывается через плечо и замечает, как я давлюсь от смеха. – Идиот!
Еще не отойдя от наркотической вялости, я не слишком успешно пытаюсь увернуться от брошенной в меня рулетки. Слоан силится сделать вид, будто ужасно рассержена, но все равно не может скрыть улыбки.
– Ты как-то раз говорила, что твоя паутина – это карта, – вспоминаю я, потирая ушиб на предплечье.
Слоан кивает.
– Что ты имела в виду?
Ухмыльнувшись, она подходит ближе, снимает перчатки и заглядывает в глаза. На щеке проступает ямочка. Слоан протягивает ладонь.
– Давай покажу, если ты в состоянии удержаться на ногах и не облевать все вокруг.
Я шлепаю ее по ладони; она снова протягивает руку, и на сей раз я за нее хватаюсь. Когда встаю, комната начинает кружиться. Слоан терпеливо ждет, давая мне время прийти в себя. Пол под ногами наконец обретает твердость, однако Слоан все равно придерживает меня за плечо. Мы подходим к ее произведению искусства.
– Это масштаб, – говорит она, указывая на глаза, висящие над бессильно склоненной головой Торстена. – На моей карте один метр равен десяти километрам.
От Слоан исходит тепло вперемешку с ароматами имбиря и ванили. Подведя меня к первому слою лески, она заходит мне за спину и, положив руки на плечи, приподнимается на цыпочки, чтобы лучше видеть рисунок.
– Постарайся представить карту в трех измерениях. Первый слой – городские улицы. Второй – реки и болота. Третий – земля. – Она бережно обхватывает мою голову и поворачивает так, чтобы я видел все слои паутины с развешанными по ней кусками плоти под нужным углом. – Если бы эти идиоты-следователи наконец поняли мои подсказки, то загрузили бы фотографию каждого слоя в специальный софт для геодезистов и сумели бы восстановить топографическую карту. Кусочек из грудины в самом центре паутины – его дом. Остальные части тела – места, где он похищал своих жертв. – Слоан указывает на клочок кожи, обмотанный рыболовной леской. – Например, это мужчина по имени Беннет, которого он убил два месяца назад. Я сняла кожу с бицепса. «Б» – значит Беннет.
Я смотрю на Торстена – тот вяло шевелится. У него отрезан рукав, и под ним алеет участок оголенной плоти.
– Какой труд… – бормочу я.
Слоан убирает руки и встает рядом. Она смотрит на меня, заливаясь румянцем, но все-таки ухмыляется и закатывает глаза.
– По-твоему, лучше вязать крючком и кормить двенадцать кошек, а еще гонять с лужайки соседских детей?
– Ни в коем случае. – Я поворачиваюсь к ней, стойко выдержав тяжелый взгляд. – Хотя насчет детей согласен. Не люблю детские крики. Но, Птичка, – чтобы такое?.. Это шедевр!
Ее глаза теплеют. Уголки губ дергаются в чуть заметной улыбке. Она так близко, что тянет податься вперед и втянуть носом ее запах. Поцеловать. Запустить руку в черные как смоль волосы. Сказать, что считаю ее гениальной, хитрой и чертовски красивой. Что мне с нею весело. Что, несмотря на мерзкое самочувствие, я ужасно жалею, что нынешняя игра подходит к концу и нам надо расстаться. Какие бы ни были у нас отношения, мне мало. Я хочу большего, но боюсь, что если сделаю первый шаг, то оттолкну ее. Учитывая, как стремительно Слоан сбежала в ресторане и как долго я уговаривал ее вернуться, рисковать нельзя.
Поэтому я отхожу на пару шагов и прячу мысли за наглой ухмылкой.
– Странно, что у тебя нет двенадцати кошек. На вид ты настоящая кошатница.
Слоан толкает меня в плечо, и я смеюсь.
– Да пошел ты, красавчик.
– Завела бы в инстаграме
[2] блог про кошачьи туалеты – заработала бы целое состояние.
– Я собиралась оказать тебе честь и позволить убить этого напыщенного ублюдка, но теперь не дождешься!
Бросив на меня последний взгляд – не такой уж, впрочем, и злой, – Слоан поворачивается и идет к столу, чтобы надеть новую пару латексных перчаток и взять скальпель. Торстен шевелится и стонет. Слоан снимает пробку с флакона с нашатырем и сует ему под нос.
– Пожалуйста, хватит, не надо…
– Знаешь что, Торстен… или Джереми? Так ведь тебя зовут на самом деле, да? Джереми Кармайкл.
Слоан встает рядом и поворачивается к своей паутине лицом, затем поднимает руку и легонько прикасается к подвешенному глазу.
– Ты похож на человека, которого я знала давным-давно…
Торстен вопит громче, почти визжит: Слоан ведет кончиком лезвия по его шее. Вслед за ним тянется красная царапина, и я с улыбкой гляжу, как незадачливый каннибал бьется в конвульсиях. Я хорошо изучил Слоан и знаю, что она будет делать дальше: одним взмахом рассечет вену и оставит жертву истекать в кресле кровью.
Последний мазок кисти на идеальном холсте.
– Тот человек заманивал к себе людей. Сулил им покой и защиту. А на самом деле лишал и того, и другого, – говорит она, с презрением глядя на трясущегося Торстена. – Совсем как ты, правда? Ты обещал нам вкусный ужин и приятную компанию, а сам одурманил и хотел убить. Вот незадача, вышло не так, как ты планировал.
– Прошу, пожалуйста, прости меня, я не…
– Дэвид, наверное, тоже умолял, когда ты решил поиграть в доктора и устроить ему лоботомию? Готова поспорить, что он орал во весь голос, а ты наслаждался. Самое забавное, мистер Кармайкл, что у нас с тобой много общего. Открою маленький секретик. – Слоан, сложив губы в убийственно красивую улыбку, наклоняется и шепчет ему на ухо: – Я тоже люблю, когда мои жертвы умоляют их отпустить.
– Нет, нет, нет, ты не понимаешь… Дэвид! Дэвид, помоги мне!
Крики остаются без ответа. Слоан отходит в сторону и меняет скальпель на дамасский клинок. Торстен, не переставая истошно вопить, слепо вертит головой, не понимая, куда она делась. Слоан неслышно, не издавая ни звука, подкрадывается к нему сзади. Она движется плавно, будто летящая сова: бесшумно и грациозно, хищно и решительно.
– Человек, которого ты мне напоминаешь, тоже притворялся душкой, однако внутри у него жил дьявол. Он искал талантливых детей и обещал развить их способности. Сулил своим ученикам прекрасное будущее. Говорил, что подарит им возможность поступить в самые престижные университеты мира. А поскольку моих родителей никогда не было рядом, они не видели, какой ценой мне обходится талант.
Я всегда думал, что мое сердце зачерствело насквозь. Слоан Сазерленд доказала, что это не так.
Ее слова эхом стучат у меня в голове, а воображение уносит в темные ужасающие дали. Сердце, колотясь о ребра, проваливается, оставляя вместо себя черную дыру, которая с каждым ударом пульса наливается жаром.
– Я все вытерпела. Все пережила. Многому научилась. Например, прятать боль и ярость, чтобы жить среди людей. Молчать, выворачивая себя наизнанку. Но знаешь, какую цену заплатить я не сумела? – спрашивает она, останавливаясь за спиной у Торстена.
Улыбка гаснет. Слоан смотрит перед собой, и глаза у нее в тусклом свете свечей кажутся черными. Голос становится грубее, более хриплым.
– Я не смогла отдать ему Ларк!
Меня пробирает морозом.
– Она – единственная, кто был мне дорог. Когда я узнала, что он принялся и за нее, то сорвалась. В ту ночь, когда она призналась мне в чужих грехах, меня словно накрыло тенью. Там, во тьме, я дала клятву. Поклялась, что уничтожу всех, кто хоть чуточку на него похож, – до кого только смогу дотянуться. Я не остановлюсь до тех пор, пока не найду самых мерзких, самых гадких, самых отвратительных уродов на земле и не уничтожу их одного за другим. Я обещала себе, что никогда не позволю причинить боль близким мне людям.
Слоан заносит нож над головой Торстена. Держит так крепко, что костяшки пальцев наливаются белым.
– И свою клятву я исполняю!
Из колонки раздается громкий раскат музыки. Слоан – истинный гений, настоящий художник. Она ждет, когда мужчина в кресле скажет нужное слово, нанеся последний штрих.
– Пожалуйста…
Слоан втыкает лезвие ему в живот.
– Раз ты так вежливо просишь, давай вместе вычистим грязь из твоих кишок, – рычит она, ведя заточенную сталь вверх под звучание надрывных криков.
Из рассеченной плоти льются внутренности и кровь. Слоан, тяжело вздохнув, вытаскивает нож, и на ковер падает пунцовая полоса. Вопли Торстена стихают. Сделав еще несколько судорожных рваных вдохов, он умирает, обмякнув в кресле.
В комнате словно бьют электрические разряды. Воздух пропитан ароматами горячей крови. В паутине мерцают огоньки свечей. Каждая деталь обретает четкость, будто вселенная сузилась до пределов одной-единственной комнаты.
А в центре нее богиня хаоса. Слоан.
Лезвие в ее руке вздрагивает. Плечи трясутся, а глаза наливаются угольно-черной тьмой: сейчас она пребывает в прошлом, которое неожиданно вынырнуло из болотной топи воспоминаний. Я и сам порой испытываю подобные припадки, поэтому прекрасно ее понимаю.
В это мгновенье Слоан крайне опасна – в забытьи она запросто может на меня напасть. Но видя, как дрожат у девушки губы, а по веснушчатой щеке ползет первая слеза, я понимаю, что ради нее готов на любой риск.
Я осторожно подхожу, отмеряя каждый шаг. Беру ее за руку и, освободив клинок, опускаю его на залитые кровью колени Торстена. Слоан по-прежнему стоит как вкопанная, устремив взгляд в далекое прошлое.
– Ты жива. И Ларк тоже, – шепчу я, проводя ладонью по ее спине. Слоан не реагирует, и я обхватываю ее руками, сгребая в объятия. – Ты молодец.
Она не двигается, даже когда я крепко обнимаю ее и прижимаю голову к своему плечу.
– Я тоже живой, – продолжаю шутливо. – Хотя стоит, пожалуй, выпить пару таблеток от отравления. Видимо, дижонская заправка оказалась не слишком свежей. Интересно, что он туда добавил…
Слоан выдыхает и всем весом приваливается к моей груди. В этот момент я понимаю, что, если она и сбежит когда-нибудь, я сумею ее вернуть.
– Надо спросить совета у Дэвида, что ли… У этого парня, судя по всему, проблем с пищеварением не бывает.
– Если бы ты только видел, Роуэн, – сдавленно говорит Слоан мне в рубашку. – Когда я заходила на кухню, у него изо рта торчала сосиска.
– И что такого?
– Сырая!
– Хм… ладно. Наверное, зрелище было мерзкое. – Желудок натужно булькает, и я сглатываю, стараясь выбросить из головы непрошеный образ. Вместо этого поглубже вдыхаю имбирный аромат. Отпускать Слоан не хочется…
Она напрягается; приходится разжать руки.
– Надо проверить, как он, – говорю я, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Да, наверное…
Я хочу сам отнести миску, но Слоан отказывается, говоря, что я могу разлить содержимое и ей придется убирать. Думаю, истинная причина не в этом. Возможно, она чувствует за собой вину, что не рассказала о Торстене. Или хочет сосредоточиться на каком-то деле. А может, и впрямь решила проявить заботу.
Размышляя о ее мотивах, я шагаю вслед за девушкой по коридору. Она держит миску на вытянутых руках как можно дальше от себя, стараясь не пролить содержимое. Перед кухней замедляет шаг, потом и вовсе останавливается. Я встаю рядом. Слоан недовольно морщит нос. На щеках у нее застыли крохотные капельки крови – пунцовые дубликаты веснушек.
Охренеть как красиво…
– Слишком тихо, – шепчет она. – Мне это не нравится.
– Может, вышел погулять?
– Или обожрался мяса до состояния комы.
– Вряд ли успел бы…
Мы наклоняемся через порог и заглядываем на кухню.
Дэвид сидит на столе, поджав под себя ноги, и, безразлично смотря в пустоту, запихивает в рот мороженое, черпая его ложкой из банки.
– Слава богу, – украдкой выдыхаю я.
– Он прямо-таки наслаждается жизнью.
Слоан некоторое время наблюдает за Дэвидом, потом осторожно, чтобы не спугнуть его, заходит на кухню. Она идет к раковине, выплескивает туда содержимое миски и, ополоснув водой, от души заливает сверху моющим средством. Дэвид провожает ее взглядом, но не двигается, лишь методично ковыряет ложкой в банке с мороженым.
Прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки, я спрашиваю:
– Когда ты поняла, что Торстен собою представляет?
– Практически сразу. – Слоан пожимает плечами, сосредоточенно моя руки и старательно оттирая их полотенцем. – Пару лет назад до меня доходили слухи про убийцу-каннибала из Великобритании. Спустя некоторое время тот залег на дно. Когда Лахлан сообщил нам адрес, я проверила, нет ли поблизости загадочных исчезновений, и оказалось, что пропавшие люди соответствуют тому же типажу, что и жертвы в Англии. Затем я просмотрела, кто в этих краях покупал недвижимость за последние несколько лет, – и вуаля, нашла нашего людоеда!
– Ты не хотела и мне рассказать, что на ужин нас пригласил самый настоящий каннибал? – спрашиваю я.
Слоан пожимает плечами, по-прежнему не глядя мне в глаза.
– Как сказать… Разве что в тот момент, когда выковыривала мясо у тебя изо рта. А так – нет, не хотела и не планировала. В конце концов, ты сам напросился на ужин.
– Господи…
Слоан хихикает, явно довольная собой, и поворачивается ко мне, вытирая руки бумажным полотенцем. Глаза у нее заметно поблескивают.
– Было весело, не находишь?
– Не могу с тобою согласиться.
Ухмыльнувшись, Слоан подходит к Дэвиду, который, болтая ногами, самозабвенно поедает мороженое. С сомнением покосившись на меня, она говорит несчастному парню:
– Привет, Дэвид. Меня зовут Слоан. – Тот не обращает на нее внимания, лишь косит глазом, запихивая в рот очередную порцию мороженого. – Может, хватит кушать?
С ласковой улыбкой она осторожно вынимает банку с ложкой у него из рук. Дэвид не протестует, покорно отдавая лакомство.
– Надо же, – говорит Слоан, подходя ко мне ближе. На губах у нее проступает чуть заметная ухмылка: она читает текст на самодельной этикетке, прилепленной к белой баночке. – Боюсь, я больше не смогу спокойно есть мороженое.
– Даже не хочу знать, что там!
– Состав: сливки…
– Слоан!
– Сахар…
– Пожалуйста!
Не успеваю я это произнести, как Слоан ехидно ухмыляется. Желудок самым неприятным образом булькает.
Откашлявшись, она громко произносит:
– «Сперма, выдоенная с десятого по тринадцатое апреля». Какая любопытная замена соли…
Оттолкнув ее с дороги, я торопливо склоняюсь над раковиной и опять давлюсь рвотными позывами под громкий издевательский смех. Оказывается, желудок не такой уж и пустой. Требуется немало времени, чтобы прийти в себя, прополоскать рот, смыть лишнее из раковины, перевести наконец дух и распрямиться.
– Господи. Надо быть полным психом… – говорю я, вытирая со лба тонкую пленку пота.
– Да, он был странным.
– Вообще-то я не про Торстена, а про тебя!
Слоан смеется и пожимает плечами.
– Может, мне нравится видеть одного знакомого красавчика слегка помятым.
Под моим мрачным взглядом ей становится веселее.
– Думаю, ты меня таким уже видела, – отвечаю я, вспомнив о нашей предыдущей игре. Еще свежи в памяти воспоминания, как она перевязывала мне сбитые костяшки, а кончики пальцев ласково грели кожу.
– Это другое. Там ты был в естественной стихии. Сейчас… нет.
Я вздыхаю в знак согласия.
– Вдобавок мне полагается бонус за победу в этом году, – произносит Слоан, подходя ближе.
Я с сомнением щурюсь, прислонившись боком к раковине.
– С какой стати?
– За то, что спасла тебя от удушья, например. – Пожимая плечами, она встает передо мной на расстоянии вытянутой руки и задумчиво закусывает край нижней губы. – Настала пора требовать награду.
– Какую еще награду?!
– За сегодняшнюю победу.
– Погоди, – говорю я, качая головой. – Я не требовал награды в прошлом году, когда насмерть забил урода, который за тобой подсматривал.
– Давай начистоту: это ты за мной подсматривал.
Я презрительно фыркаю; звучит не слишком натурально.
– Ничего подобного.
– Разве? Ты прижимался ухом к стене, чтобы услышать, как я кончаю.
– Я слушал, как дрочит на тебя этот прилизанный урод с бабским галстуком.
– Да-да, конечно, – невозмутимо кивает Слоан.
Она поворачивается к Дэвиду, потом косит взглядом в мою сторону и с подозрением щурит глаза.
– Что будет с Дэвидом?
Я смотрю на парня, который с пустым лицом по-прежнему сидит на кухонном столе и болтает ногами.
– А что с ним будет?
– Возьми его к себе на работу!
Я громко фыркаю и принимаюсь хохотать, но вскоре понимаю, что это вовсе не шутка. Слоан говорит всерьез.