Нэнси Спрингер

Энола Холмс и Леди с Лампой

Скутари, Турция 1855

(Впечатлительный читатель может сразу перейти к первой главе)



На вершине холма у гавани стоит огромная квадратная постройка — прежде служившая казармой для турецкой армии, сейчас она стала адом на земле. Вонь плавающих в море распухших трупов — коровьих, лошадиных, человеческих — и близко несравнима с вонью в этом громадном каменном кубе. На жестком полу лежат плечом к плечу раненые, больные, умирающие, по большей части молодые английские солдаты, а соломенных тюфяков и тонких одеял хватает далеко не на всех. В аду относительно тихо: несчастные не производят почти никаких звуков — настолько велико отчаяние этих беспомощных, слабых пациентов, жизни которых тысячами уносят инфекции, гангрена и холера.

Один из них, уже без чувств, без надежды пережить эту ночь — юноша всего лет двадцати. Над ним склоняется испуганная девушка, еще моложе его, с которой они женаты меньше года и которая пришла с ним в эти кошмарные места. Многие жены отправились на войну за своими мужьями с младенцами на руках, поскольку солдаты не могли посылать домой конверты с жалованьем и оставшиеся без кормильцев семьи погибли бы от голода.

Однако большинство все равно голодали.

Девушка, подобно всем нежным душам, которым не посчастливилось оказаться сейчас в Скутари, хранит печальное молчание и дрожит всем телом — ведь ей пришлось увидеть слишком много смертей и она понимает, что может умереть и сама, а на то, чтобы сохранить новую жизнь, которая теплится в ее худом теле, почти и не надеется.

Поодаль от нее стоит сестра милосердия в бесформенном сером балахоне и чепце и промывает уголки глаз одного из солдат, затянутые ослизлой коркой. Она недавно прибыла из Англии вместе с небольшой группой решительно настроенных медсестер, которые надеялись улучшить условия в полевых госпиталях, и им это отчасти удавалось. Они отчищали грязные полы, отмывали от грязи тела, кипятком выводили вшей из одеял. Солдат с заражением в глазах, вполне возможно, ослепнет, но все же ему впору считать себя человеком везучим, поскольку живыми из тех, кто приезжает в Скутари, домой возвращаются меньше половины.

— Больше глаза руками не трогайте, — наставляет его сестра. — Не важно, как сильно хочется их потереть. Так вы занесете в них заразу.

Тем временем другая сестра делает обход. Это стройная дама с аристократичными чертами, и она держит переносную лампу: ведь за окном уже сгущаются сумерки. Ее симметричное овальное лицо излучает доброту и удивительную безмятежность. Гладкие волосы с аккуратным пробором посередине походят на два коричневых крыла, сложенных под белым кружевным чепцом с завязанными под подбородком лентами. Идет она медленно, останавливаясь почти у каждого тюфяка и нежным, мелодичным голосом обращаясь к больным:

— Хиггинс, письмо вашей матери отправили... Нет-нет, благодарить не за что. О’Рейлли, вы сегодня ели? Прекрасно. Завтра у меня для вас найдется одеяло. Вы взяли новую мочалку, Уолтерс? — Она задерживается у сестры, которая ухаживает за теряющим зрение пациентом. — Хорошо. Теперь возвращайся к себе. Уже темнеет.

Сестра уходит, и Леди с Лампой движется дальше, но вновь останавливается — на этот раз подле дрожащей девушки, сгорбившейся над лежащим без сознания мужем.

Дама смотрит на него, ставит на пол лампу и сама опускается на холодный каменный пол. Она кладет себе на колени синие босые ноги солдата и начинает растирать их ладонями, вероятно в попытке немного согреть.

— Это все, что я могу для него сделать, — говорит она, обращаясь к молчаливой девушке с широко раскрытыми от ужаса глазами. — Тебе пора собираться ко сну, дитя. Можешь вернуться завтра с утра.

Бедняжка умоляюще смотрит на нее, не произнося ни слова.

Добрая сестра отвечает на эту немую мольбу, как если бы та была произнесена вслух:

— Знаю, дитя, ты не хочешь с ним расставаться, но по правилам ночью в госпитале не должно находиться ни одной женщины, а если мы не будем соблюдать правила, нас могут отправить на кухню или, того хуже, обратно в Англию. — Она говорит тихо, не повышая голоса, а ее узкое лицо не отражает ни усталости, ни сожаления, ни отчаяния и остается ангельски блаженным. — Тогда больные лишатся медсестер, которые о них заботятся хотя бы в течение дня. Поэтому мы должны уйти. Понимаешь?

Сестра решает, что дитя все поняло — если, конечно, услышало ее слова. Хотя девушка не сдвинулась с места, в глазах ее не читалось сопротивления — лишь изнуряющая усталость.

— Идем. — Дама бережно опускает ноги умирающего на пол, берет свою лампу и поднимается. — Идем, я тебя провожу и освещу тебе дорогу.

Она протягивает девушке согретую теплом света руку, и та нерешительно ее принимает. Сестра помогает несчастной подняться на ноги, и на несколько секунд они обе, держась за руки, замирают над... пожалуй, можно сказать, что над телом.

Тонкие губы девушки шевелятся, и она неожиданно подает голос.

— Энто мой муж, — беспомощно говорит она непонятно к чему.

— Знаю, милая, но все равно...

— Он человек хороший, — продолжает девушка, как будто не слушая добрую сестру. — Звать его Таппер. Томас Таппер. Должен же хоть кто-то окромя меня энто знать.

— Конечно, его должны помнить, — ласково заверяет ее Леди с Лампой. Те, кто вернулся из Скутари живым, позже воспевали ее тихий голос, приносящий больным и раненым блаженное умиротворение. — А теперь идем, миссис Томас Таппер.

Глава первая

— Мисс Месхол, — сказала миссис Таппер, злбирая мою пустую тарелку, — у вас найдется минутка посидеть да потолковать кой о чем?

Пожилая и глухая как пень хозяйка пансиона, в котором я обитала, завладела моим вниманием еще до того, как закончила фразу: во-первых, обычно она кричала, а на этот раз говорила тихо, а во-вторых, из-за того, что бедняжка была туга на ухо, мы редко заводили беседу и ее просьба была сама по себе довольно необычной. Признаюсь, предложение «потолковать» от нее поступало впервые. Чаще всего после скудного ужина — сейчас, к примеру, в сезоне был зеленый лук, и сегодня мне подали рыбно-луковый суп с хлебным пудингом — я кивала ей, выражая таким образом свою благодарность, и покидала столовую, чтобы подняться в свою комнату, запереться там, снять все побрякушки, подкладки и подушечки «мисс Месхол», со вздохом облегчения упасть в уютное мягкое кресло и положить ноги на пуфик.

— Мне б совет не помешал, — продолжила миссис Таппер, водружая глиняную супницу на плиту, как будто это была кастрюля. Остатки хлебного пудинга она бросила в помойное ведро — вместо того чтобы положить их в кошачью миску. Озадаченная тем, что же так встревожило мою хозяйку, я кивнула и жестом показала свою готовность ее выслушать.

— Давайте-ка присядем, — предложила миссис Таппер.

Я, разумеется, уже сидела — за кухонным столом, но мы переместились в другой угол комнаты, который служил «гостиной» — дом миссис Таппер был хоть и чистым, но невероятно тесным; там я опустилась в кресло, а миссис Таппер села на краешек небольшого грубого дивана и посмотрела на меня своими слезящимися серыми глазами.

— Не мое энто дело, конешно, ну да я не могла не заметить, што вы не так-то просты, — сказала она, как бы объясняя, почему решилась поделиться своими тревогами со столь юной девушкой. — Не обычная девчонка, какой хотите казаться. И за попрошайку сойти можете, и за блахородную леди, и себя не жалеете — выходите в балахоне монашки...

Я не стала скрывать своего удивления; она не должна была этого знать. Если слухи дойдут до моих братьев, Майкрофта и Шерлока, они отыщут в Ист-Энде пансион, в котором я живу, и моя свобода окажется под угрозой.

Миссис Таппер, похоже, не заметила моего смятения:

— ...в ночь, помохаете холодным да голодным, а хде деньги берете — ну, то Господь только знает. — Она подняла на меня взгляд — мало того что рост у моей хозяйки был небольшой, так она еще и горбилась от старости, и потому я казалась намного ее выше. — Добрая вы душа, мисс Месхол — ну или как там вас звать на самом деле...

— Энола Холмс, — невольно прошептала я.

К счастью, миссис Таппер ничего не услышала и продолжила:

— ...и сильный вы человек, так што, надеюсь, сумеете мне помочь.

Не раз она помогала мне — лечила от простуды, выхаживала, обрабатывала синяки и раны. Заботилась обо мне после того, как на меня напал душитель. Приглядывала за мной как мать. Конечно, я не знала наверняка, как ведут себя любящие матери, но миссис Таппер заставляла меня есть кровяную колбасу на завтрак и спасала от меланхолии, что в моих глазах было проявлением материнской любви. Разумеется, я хотела ей помочь!

— Позвольте! — воскликнула я, подаваясь вперед. — Что же произошло?

Она достала из кармашка фартука конверт, очевидно доставленный утренней почтой, и протянула мне, кивнув и жестом показав, чтобы я его открыла и прочла содержимое, как будто это я была глухой, а не она.

Дневной свет из окна — которым миссис Таппер очень гордилась, поскольку окна облагались налогом, — уже был довольно тусклым, но я с легкостью разобрала жирные печатные буквы, выведенные индийскими чернилами. Впервые мне приходилось видеть такой грубый размашистый почерк. Угловатый, с нажимом, с линиями, похожими на дубинки и рапиры, он четко был виден на плотной бумаге.



Скутари?.. Я перечитала письмо, но ничего не поняла, кроме того, что оно содержит угрозу. Однако каким бы тревожным оно ни было, колючий почерк тревожил меня больше.

— Вам знакома эта рука? — спросила я.

— Ась? — миссис Таппер приставила рупор к уху.

— Почерк знакомый?! — завопила я, прекрасно осознавая бессмысленность вопроса. Анонимный автор непременно изменил бы свой почерк, если бы догадывался, что его узнают. Возможно, вырезал бы и наклеил буквы из газет, как делают злодеи в популярных сейчас рассказах.

— Э? Што он мой знакомый? Нет, откуда ж мне знать, кто итта.

Проклятье, ну почему нельзя ей написать! К сожалению, простой народ читал медленно и с трудом, и к миссис Таппер это тоже относится.

— Почерк! — повторила я.

— Впервые вижу. Што, не запомнила бы я, что ль, эдакие шипы? — Она всплеснула руками, выражая испуг и удивление. — Наверное, перепутал он што-то, письмо прислал не тому.

— Наверное, — с сомнением проговорила я. Все-таки «Таппер» не самая распространенная фамилия. Кроме миссис Таппер, я никого с такой и не знала. Точнее, она изначально принадлежала ее давно почившему супругу. Возможно, у него в Лондоне остались какие-то родственники?

— У мистера Таппера была родня?

— Ась? — она снова приложила рупор к уху.

— Мистер Таппер! — рявкнула я, подавшись вперед.

— Умер в Скутари. — Миссис Таппер обхватила себя руками, словно ее пробрал мороз, хотя стоял прекрасный майский вечер. — Лет тридцать пять тому. Никогда энтого не забуду. Жуткое же было место. Как ад на земле.

Я снова опустилась в неудобное кресло и мысленно отчитала себя. Скутари. Ну конечно! Там располагался главный британский лагерь в Турции во время Крымской войны.

— Мистер Таппер служил в армии? — спросила я.

— Ась?

Чтобы не терзать дальше любезного читателя всеми подробностями этой мучительной беседы, длившейся несколько часов, позвольте кратко пересказать историю, которую мне удалось вытянуть из миссис Таппер и которая в ее устах звучала более чем запутанно — что, впрочем, неудивительно, поскольку не было конфликта запутаннее, чем Крымская война, яркий пример человеческой глупости: Англия и Франция неожиданно взяли в союзники безбожную Османскую империю и, что еще более странно, пошли на гиганта, который уже находился при смерти, — Российскую империю. «Наше дело не гадать что к чему, наше дело — умирать за войну» — вот каким был слоган обреченных солдат, бросающихся под пушечные выстрелы ради какого-то несчастного клочка земли в Черном море — Крымского полуострова, который в основном населяли гниды размером с пауков, жирные блохи и такие большие крысы, что от них в страхе убегали терьеры.

Однако, по объяснениям миссис Таппер, ее супруг отправился на Крымский полуостров на заработки — предлагать солдатам товары, которыми их не снабжали вороватые поставщики. Не задумываясь, он ухватился за возможность разбогатеть и поехал туда, захватив с собой свою невесту. Они тогда были совсем юными. Видели, как жены уезжают вслед за офицерами в каретах, полных слуг, серебра и тканей — словно на отдых. В самом деле, в то время армию сопровождали тысячи женщин, включая сестер милосердия, не подозревая о том, что многие из них погибнут вместе с солдатами.

Не от боевых ранений — от заразы.

— Крымская лихорадка, так она звалась, — объяснила миссис Таппер. — Бедный Томас с ней слег. Кровь из ушей шла, из глаз, из носа, изо рта. Я хотела ему помочь, дала монетку-другую местным попрошайкам, ну и они загрузили его в повозку и повезли нас — знаете, в большой такой госпиталь, там, в Скутари. — Она покачала головой, дивясь своей прежней наивности. — Я думала, врачи чего-нибудь сделают, сестры его на ноги поставят. Говорили, энто новые сестры какие-то, из Англии.

Как я выяснила впоследствии, английские сестры вынуждены были подчиняться строгим правилам армейских врачей, которые видели в них лишь помеху — бесполезных женщин, вторгшихся в мужские владения, или того хуже — гражданских шпионок, присланных испортить им сладкую жизнь своими нелепыми попытками заботиться о рядовых солдатах. Накладывалось много запретов. К примеру, сестрам запрещалось находиться в госпитале после заката.

Поэтому тела умерших они выносили с утра.

Включая тело мистера Таппера.

— Я его в порядок привела как могла, в одеяло зашила, и они его бросили в одну братскую могилу с тридцатью другими несчастными, кто помер той ночью, — поведала мне миссис Таппер.

А пока она хоронила мужа, все его добро растащили воры военной поры. Торговая палатка, вьючные пони, товары — все рассеялось как дым. Ей не на что было вернуться в Англию, и она попала на самые нижние круги ада, известного как Скутари. Под казармами и госпиталем скрывался лабиринт погребов. Там и нашла убежище миссис Таппер вместе с другими вдовами, осиротевшими детьми, старыми убогими слугами, которых бросили хозяева: одним словом — нищими, и она стала одной из них.

— И притом здоровье меня, так сказать, подводило.

К сожалению, вместо того чтобы развить эту любопытную мысль, миссис Таппер поднялась зажечь свечи. Поразительно, как легко она ходила, несмотря на свой почтенный возраст. Ей было, пожалуй, не меньше пятидесяти! Прежде чем снова сесть, она подошла к низкому буфету и взяла с него деревянную шкатулку, которая не раз притягивала мое внимание. Достав оттуда выцветшую фотографию, она протянула ее мне.

— Энто наша с мистером Таппером свадьба, — объяснила она, пока я изучала молодых в абсурдных одеждах середины века: жених — в широком, спадающем на грудь шейном платке, невеста — в огромной юбке, натянутой на кринолин и похожей на перевернутую миску. Моя добрая хозяйка ударилась в воспоминания и напрочь позабыла о грозном письме, которое побудило ее начать свой рассказ.

Желая вернуться к обсуждению жуткого послания, написанного черными чернилами, я закричала ей в рупор:

— Что вы должны доставить? Какое послание? Кому?

— Не знаю! — Миссис Таппер села и обхватила себя тощими руками. — Я думала-думала, но в голову ничего нейдет. Забыла, видать: дите же еще тогда потеряла...

Я похолодела от ужаса, и сердце у меня сжалось. Кто бы мог подумать! Моя милая старая хозяйка, которая целыми днями тушит бычьи хвосты и вяжет наволочки, в молодости побывала в жестокой стране, лишилась мужа, и «здоровье ее подвело»...

Миссис Таппер, очевидно, заметила мое ошарашенное выражение лица.

— Мертвым родился, — объяснила она. — Ну и неудивительно: я же там голодала, ходила в обносках, спала на холодном полу, у нас даже кроватей не было — да и какой там сон, когда крысы все норовят кусок от тебя отхватить... — Она принялась раскачиваться взад-вперед, все еще обнимая себя руками. — Адское место, адское. С ума там сходили. Кто-то дите мое взял и в море кинул. Я думала, что и сама там помру, но меня это мало волновало — уж больно горе было большое.

— Как же вы спаслись? — прошептала я.

Тут мне не было нужды кричать ей в рупор — она и так все поняла по моему выражению лица.

— Была там английская сестра... Как же я так, много лет об ней не вспоминала? Об той сестре все тогда были наслышаны. Солдаты ее величали Леди с Лампой. Каждый день она как мать родная о всех них заботилась — а их там сотни лежали. И как нашла на меня время, уж я не знаю. — Водянистый взгляд миссис Таппер устремился куда-то вдаль. Как будто смотрела она не на меня, а на место из далекого прошлого. — Услыхала, может, што я не... — Сухое бледное лицо моей хозяйки залил легкий румянец. — Ну, вы понимаете, о чем я. Как другие... другие, кто со мной в погребах жил, они на все были готовы ради еды и монетки-другой, ну и я их не виню, не мое это дело, а сама бы ни за что... Наверное, из-за этого. Точно вам не скажу. В общем, подошел ко мне как-то один из бедных уродцев, которых она к себе брала, и к ней позвал. Она в башне жила, высоко, а у меня и сил уж не было по лестнице карабкаться. Ну, поднялась кое-как, а там в комнате человек сто, все трещат о чем-то на французском, что ль, бегают кто с губками, кто с бинтами или пуговицами на рубашку, лимонами, йода пузырьком, свитерами вязаными и теплыми шапками, и бог знает с чем еще — это у нее там склад свой был.

— Как ее звали? — пробормотала я себе под нос, напрягая память. Дело в том, что и я слышала об этой выдающейся англичанке, но о Крымской войне знала унизительно мало. Мое образование в основном строилось на содержимом отцовской библиотеки и сводилось к чтению Сократа, Платона, Аристотеля и других классиков.

— Она проследила, штоб меня помыли да покормили, — восхищенно продолжала миссис Таппер, — одежку дала красивую, лучше той, в которой я замуж выходила, из своего кармана за мой билет домой заплатила. И любезно так со мной говорила, хотя я ничего, считай, понять не могла. Уже тогда была подглуховата, но ни слова никому об том не сказала: думала, само пройдет, што это из-за шума стрельбы в Севастополе — мы тогда с мистером Таппером везли бренди нашим солдатам, а на холме русские леди сидели, под зонтиками и с корзинками для пикника, наблюдали за сраженьем прям как за спектаклем.

Неужели я не ослышалась?! Она побывала и на поле боя?! Моя милая старая хозяйка?!

Даже не зная, что и думать, как дальше вести эту тяжелую беседу, я протянула ей загадочное письмо и закричала:

— Миссис Таппер, вы не...

— Не знаю! — перебила она меня и яростно помотала головой. — Не пойму, чего от меня хотят! Я там была никем!

Может, и никем, но человеком удивительно храбрым — и в то же время и правда всего лишь бедной вдовой, волею судьбы оказавшейся на войне. Кем же был ее загадочный враг и чего он — а судя по грубому, яростному почерку, это был именно «он» — от нее хотел? Тем более сейчас, тридцать четыре года спустя?

Я понимала, что мое любопытство, возможно, никогда не будет удовлетворено, однако считала себя обязанной по мере сил помочь моей милой хозяйке.

Глава вторая

Как и положено благородной юной леди, я обратилась за советом к человеку старше и мудрее меня, к достойному господину и моему начальнику — доктору Лесли Рагостину, ученому искателю.

Шутка. Доктора Рагостина я выдумала для прикрытия, чтобы свободно заниматься поисками потерянных вещей и пропавших людей. Весь следующий день, сидя за рабочим столом мисс Месхол, секретаря этого великого человека, я размышляла над таинственным делом миссис Таппер. Как же найти отправителя загадочного письма с угрозой?

По обычаю я первым делом составила список вопросов:



Почему она «почтовая голубка»? Потому что возвращалась домой как обученный голубь?

Потому что от нее ждут некоего послания?

«Голубь» — очень странное оскорбление. Американцы называют тайных осведомителей голубями.

Считать ли Анонима — назовем его так — американцем?

«Птичьи мозги» вместо «куриных» — тоже американизм?

Что за послание?

От кого?

Кому?

Как это касается Анонима?

Чего он хочет — получить послание, перехватить, уничтожить?

Как он нашел миссис Таппер?

Был ли он с ней в Скутари?



Пользы это никакой не принесло. Я сильно сомневалась, что записка с угрозой пришла от американца. Америка никак не была замешана в Крымской войне; мало того — было что-то неуловимо европейское в колючем почерке Анонима, и чернила...

Я дополнила свой список:



Индийские чернила — что это значит?

Ими пользуются для чернильных эскизов; возможно.

Аноним художник?



После этого я долго сидела, сверля взглядом лист с вопросами, пока не пришел мой помощник Джодди с утренними газетами и, поскольку на дворе стоял май, с букетиком сирени, который я попросила его принести, потому что мне нравился ее божественный аромат.

Меня так и не посетила ни одна дельная мысль, и все, чего я добилась, — это составила и напечатала на пишущей машинке — самой новой модели, которую приобрела совсем недавно, — следующий текст для колонки объявлений в газете:



У ПОЧТОВОГО ГОЛУБЯ НЕТ ПОСЛАНИЯ, ОН НЕ ЗНАЕТ НИ О КАКОМ ПОСЛАНИИ, НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ ДОСТАВИТЬ. ДАЛЬНЕЙШИЕ РАССПРОСЫ БЕССМЫСЛЕННЫ. ПРОШУ БОЛЬШЕ НЕ ПИСАТЬ. МИССИС Т.



«Т», разумеется, означало «Таппер»; имени миссис Таппер я не знала.

Вернувшись в пансион, я с облегчением обнаружила, что она цела и невредима и стряпает на кухне очередной кулинарный ужас. Я показала ей листок с ответом и получила ее одобрение.

На следующий день я напечатала несколько копий, разнесла по всем издательствам Флит-стрит и понадеялась, что на этом все закончится.

Если бы.

Это была среда. «У почтового голубя нет послания...» появилось в утренних газетах в четверг. Тем же вечером, возвращаясь в ветхий пансион миссис Таппер, зажатый между другими домами в Ист-Энде, я думала только об ужине и гадала, не подадут ли мне что-нибудь хоть отдаленно съедобное. А когда поднялась на крыльцо, ожидала, что внутри меня встретит запах еды — тушеной селедки, куриной печени или более-менее аппетитного мяса... Но стоило мне открыть дверь, как все подобные мысли улетучились.

Все ящики были выдвинуты, стулья перевернуты, полки сняты, на дощатом полу валялись осколки посуды.

Пахло здесь только дымом сигар, китовым жиром, вытекающим из разбитой лампы, и страхом.

До меня донесся чей-то приглушенный крик.

— Помохите! — Это был женский голос, и я слышала жалобные всхлипы. — Помохите, пожалста!

У меня сжалось сердце. Что за бессердечный негодяй осмелился навредить милой глухой старушке!

И на что еще он способен?

Возможно ли, что он до сих пор где- то рядом?

Я достала кинжал, спрятанный у меня в корсете и прикрытый большой уродливой брошью, выпирающей между пуговицами, и с оружием в руках прошла в дом, опасливо оглядываясь по сторонам. Там я увидела связанную по рукам и ногам, с кляпом из кухонного полотенца...

...вовсе не миссис Таппер!

— Меня побили!

К стулу была привязана тощая девчушка лет двенадцати с заплаканным покрасневшим лицом, которое я узнала не сразу. А когда я разрезала веревки, она сама вынула кляп — и я поняла, что это Флорри, помощница миссис Таппер. Обычно она заканчивала все свои дела к тому времени, как я возвращалась с работы, и поэтому мы с ней виделись всего несколько раз.

Где же тогда миссис Таппер?

— Они меня трогали! — горько взвыла Флорри. Ясно было, что никакого толку от нее не добьешься.

Живот у меня скрутило от ужаса. Где моя милая хозяйка — в обмороке, ранена, а может, даже...

На первом этаже ее не было, поэтому я стиснула кинжал в кулаке и поспешила наверх, в ее спальню, оставив Флорри биться в истерике. Там меня ждала похожая картина: кровать лежала на боку, содержимое шкафа и комода разбросано повсюду, полностью закрыв ковер. Сначала я даже подумала, что миссис Таппер погребена под этими горами простыней, одеял, обуви, юбок, шалей и нижнего белья.

Отбросив кинжал в сторону, я принялась рыться в них подобно сумасшедшему барсуку, отбрасывая в стороны тряпки, дешевые газеты, домашние и выходные платья, лекарства от ревматизма, фартуки и... старый черный капор для воскресных прогулок?

Я взяла его в руки и посмотрела на нашитые к Пасхе новенькие ленты. В горле все еще стоял комок, но теперь я чувствовала себя немного спокойнее.

Если бы в доме еще оставались бандиты, они бы уже на меня напали, а Флорри давно бы сбежала — но с первого этажа еще доносились ее причитания. С этими мыслями я подняла с пола кинжал и убрала его в ножны.

После спальни миссис Таппер я проверила свою. Как ни странно, там ничего не тронули. Я заглянула в гардероб и под кровать, но миссис Таппер там не нашла, ни живую, ни — страшно подумать — мертвую.

Я помчалась вниз по лестнице. Флорри уже поднялась со стула, и ее стоны постепенно становились похожи на осмысленные фразы, хотя понимала я их все еще с трудом.

— Вот сволочи, бедные мои ножки! Ворвались сюда, нелюди... прилипшую девушку ударили! Дом весь разворотили...

— Где миссис Таппер? — перебила я ее.

— ...крысомордые псы, место им в канаве...

Я взяла служанку за плечи и едва сдержалась, чтобы не встряхнуть:

— Флорри. Где миссис Таппер?

— ...а она тесто месила, рукава закатаны, а они ей по холове, а холова в чепце...

Я не выдержала и принялась трясти бестолковую девчонку:

— Где миссис Таппер?!!

Она вырвалась и закричала на меня в ответ, как будто это я здесь была дубоголовой:

— Так я ж вам и ‘оворю! Они ее забрали!



Всю историю целиком мне пришлось буквально вытаскивать из нее клещами, и на это ушел целый мучительный час. Флорри никак не успокаивалась, ласковые слова ее не трогали, и я пригрозила, что позову констебля. Она же не знала, что я никогда так не поступлю, поскольку сама скрываюсь от Скотленд-Ярда и своих хитроумных братьев. Флорри, как и все жители Ист-Энда, до смерти боялась всего связанного с полицией и немедленно уселась на кухонный стул, готовая отвечать на мои вопросы.

— Одеты они были как жентельмены, а то я б их и не впустила, — сообщила она.

— Сколько их было? — спросила я, ставя чайник на плиту и оглядываясь в поисках хоть одной уцелевшей чашки. Если бы Флорри выпила чаю, она бы, вероятно, немного успокоилась и смогла более последовательно изложить все события.

— Два здоровяка, бородатых таких.

— Как они выглядели?

— Ну бороды у них были прям как у анархистов.

Вероятно, накладные. Я терпеливо продолжила расспросы:

— А кроме того? Какого цвета волосы?

Этого она не помнила.

— А рост?

Точно она сказать не могла. Ей они показались огромными.

— Сколько им примерно лет?

Один выглядел моложе другого, но не так чтобы сильно. И так далее. Бедная девочка ничего не соображала после пережитой травмы.

Я вполне ее понимала. Судя по всему, в дверь постучали двое бородатых незнакомцев, вежливо спросили, здесь ли живет миссис Таппер, а когда их впустили, резко сменили пластинку и стали требовать послание для Птицы.

— Что-что?

— Они все повторяли, мол, давайте што у вас есть для Птицы.

— Может, некоего мистера Титца?

— Нет-нет, просто «Птицы», так они сказали. Ревели ей прямо в рупор: «Мы знаем, што вы шпионили для Птицы!»

Загадочное письмо с угрозой, адресованное «почтовой голубке с птичьими мозгами», требовало от миссис Таппер доставить некое послание — возможно, она была птицей, обязанной отчитываться перед Птицей?

Звучало это нелепо, но все же перед глазами начинала вырисовываться картина. Если бы не эта деталь, мне сложно было бы поверить в сбивчивый рассказ служанки.

— Они все кричали: «Што у вас есть для Птицы?!» Она им твердила, што нечего ей сказать, а потом они ее стукнули...

Мерзавцы! Бедную старую миссис Таппер!

— ...и меня поколотили за то, што я вмешалась...

Флорри пыталась ее защитить?! Я немедленно оттаяла к доброй служанке.

— ...связали и пошли искать.

— Что искать?

— Не знаю, мисс, и миссис Таппер не знала. Она, бедняжка, так перепугалась, что аж заплакала.

— Звери, — пробормотала я себе под нос и поставила перед ней чашку с чаем.

— Да, мисс. Спасибо, мисс.

— Он без сахара, к сожалению. Сахар весь рассыпали, — объяснила я и принялась мерить шагами комнату. — Так эти подлецы нашли что искали?

Флорри отпила чаю и после небольшой паузы ответила:

— Откуда ж мне энто знать, мисс Месхол?

Чтоб ее черти съели! Мне тут же захотелось отобрать у нее чашку. Пускай ее привязали к стулу и посадили спиной к двери, чтобы она ничего не видела — но слышать-то она могла! Я взяла себя в руки и вежливо задала ей еще несколько вопросов. Наконец мне удалось выяснить, что один из злодеев сказал «возьмем старуху с собой, пусть он сам ее спросит».

Кто же этот «он», хотелось бы знать.

Очевидно, бандиты не отыскали «послание для Птицы».

Дьявол, кем же были они сами?

Знала ли Флорри еще что-нибудь полезное?

Я присела рядом, чтобы не нависать над бедняжкой, и заново обо всем ее расспросила. К сожалению, больше ничего не удалось добиться, кроме одной новой детали — у старшего похитителя не хватало нескольких зубов. Из этого я заключила, что он происходит из низших слоев. Когда Флорри — какое дурацкое, но при этом удивительно популярное имя, оно встречалось мне повсюду! — снова ударилась в слезы, я поняла, что допрос пора заканчивать.

— Хорошо, спасибо, Флорри. — Я протянула ей шиллинг. — Беги домой, расскажи обо всем матери. Пусть она поделится новостями с остальными. — Мама Флорри, местная прачка и уроженка Ирландии, славилась у нас в районе своим длинным языком и так или иначе распустила бы слухи по всему Ист-Энду. Я показала служанке фунтовую банкноту, намекая на будущее вознаграждение. — И пусть спросит, не видел ли кто, куда эти двое увезли миссис Таппер, и скажет, чтобы пришли ко мне и доложили, если им хоть что- то известно.

Флорри всхлипнула, кивнула и выбежала из пансиона.

Глава третья

Вскоре после того как ушла флорри, я тоже отправилась на улицу, не сняв полосатого платья из поплина с рюшами, дурацкой шляпки, стеклянных зеленых клипсов и накладных кудрей: мисс Месхол на этой улице уже хорошо знали и не отказались бы с ней посплетничать, а я надеялась отыскать свидетелей возмутительного похищения.

Нашлось их целое множество, поскольку на эту узкую, вымощенную камнем улочку резко заезжали конные экипажи, а незваные гости миссис Таппер прибыли именно на этом виде транспорта. Разумеется, многие слоняющиеся по району бездельники его заметили.

«Слепой» попрошайка на углу по секрету мне сообщил, что какие-то чужаки приехали на блестящей двухместной карете черного цвета, запряженной гнедой лошадью и с тучным краснолицым кучером.

Торговец свечами сказал, что видел фаэтон с открытым верхом, гербом на двери, тощим непримечательным кучером и вороной кобылой — «прямо как на похоронах».

Его жена подтвердила, что на двери был изображен белый олень или единорог, но также добавила, что приезжало ландо, а не фаэтон, лошадь ей запомнилась гнедая, а кучер был крепкий, приземистый, с выдающимся подбородком.

Зеленщик описал черную двухместную карету с ярко-желтыми колесами и без герба, рыжую лошадь и высокого щекастого кучера с красным носом, очевидно пьяницу и, скорее всего, ирландца.

Продавец пудингов сказал, что перед домом миссис Таппер остановился захудалый серый экипаж с мускулистой темной кобылой, больше подходящей «для работы в поле», и кучером со сросшимися бровями, «густыми как щетка» и нависающими над носом подобно крыше.

«Ночная бабочка» с нашей улицы, которая не упускала возможности побыть и «дневною бабочкой», призналась, что обращалась к кучеру, пока он ждал своих пассажиров у дома миссис Таппер, и получила грубый отказ. Выглядел он обыкновенно — два глаза, рот, посередине нос. Сама карета была черная, с блестящими красными колесами, без герба и с чалой лошадью.

Маленькие бродяжки говорили кто что. Лошадь — черная, бурая, рыжая; экипаж — четырехколесный, ландо, фаэтон; кучер — низкий, высокий, толстый, тощий, старый, молодой. Сошлись они лишь в одном: кучер этот был ужасным скупцом и вместо того, чтобы бросить им монетку-другую, пригрозил кнутом.

Что касается пассажиров кеба/фаэтона/кареты/ландо, то есть похитителей миссис Таппер, никто не видел, как они вошли в дом. Никто — повторяю, никто — не видел и того, как они вышли, как загрузили миссис Таппер в салон экипажа и куда поехали. Судя по всему, местных интересовало только эффектное появление, а отъезд не привлек их внимание. К концу моих расспросов я поняла, что, даже если кто-нибудь сейчас опишет их внешность, я не поверю ни единому слову.

Чуть не крича от отчаяния и разочарования, я вернулась в пансион — ждать новостей от Флорри и ее матери или письма от похитителей.

Время ужина давно прошло, однако мне было не до еды. Я даже не могла спокойно сидеть и ждать и вместо этого ходила взад-вперед по комнате на первом этаже, пиная осколки посуды, мешающие мне пройти, и размышляла. Два здоровяка, требующих послание. «Мы знаем, што вы шпионили для Птицы!» Миссис Таппер — шпионила?! Немыслимо!

Кто же, разрази его гром, такой этот «Птица»?!

Что за сообщение она якобы должна ему передать? Мое представление о происходящем казалось таким же размытым, как тусклое пламя свечи в полумраке ночи, медленно опускающейся на город.

Во что ввязалась бедная миссис Таппер? Невозможно, чтобы она намеренно скрывала какую-то информацию от двух бандитов угрожающего вида. Несмотря на все ее приключения на Крымском полуострове, она не похожа на человека со склонностью к излишнему героизму. Если бы моя милая хозяйка знала, чего от нее хотят эти негодяи, непременно бы все им рассказала.

Так или иначе, они не нашли того, что искали: иначе зачем забрали миссис Таппер с собой? Они не сомневались, что она знает, где находится нужное им послание, и надеялись, что их главарь или наниматель — таинственный Аноним или «Птица» — сможет ее разговорить и выманить...

...что? Что выманить?

Бандиты перевернули ее пансион вверх дном, вероятно в поисках некоего предмета.

И, похоже, не нашли его.

А миссис Таппер, очевидно, даже не знает, что это.

Однако... Возможно ли, что загадочный предмет и правда где-то в доме?



Когда я была еще маленькой, то есть меньше года назад, до внезапного исчезновения мамы — хотя казалось, прошла целая вечность между сладкими деньками на природе и жизнью в сером туманном Лондоне, — когда в тринадцать вела себя как в десять, а не в четырнадцать как благопристойная работающая леди двадцати с лишним лет, я часто убегала в лес в родном Фернделл-парке и искала там разные «сокровища», залезая на деревья и заглядывая в щели между камнями. У меня накопилась целая уйма всего: перья соек, желтые полосатые ракушки улиток, гранатовая сережка, яйца ржанки, позеленевшие от времени пенни, необычные камешки, про которые я думала, что в них скрываются драгоценные минералы. И похоже, мое стремление искать ценности в неожиданных местах никуда не делось. Оно стало моим призванием.

Поэтому к обыску пансиона миссис Таппер я приступила не только с порожденной волнением энергией, но и с острым любопытством человека, привыкшего во все совать свой нос, и глаз у меня был наметан подмечать детали.

Незваные гости миссис Таппер устроили в бедном пансионе ужасный беспорядок, а я выбрала иной подход — стала раскладывать все по местам. Возмутительным образом нарушая порядки бережливой хозяйки, я принялась зажигать все свечи и масляные лампы подряд. Дюйм за дюймом я прочесывала помещение, постепенно приводя его в более или менее приглядный вид.

Разбитую посуду, к сожалению, было уже не спасти, поэтому я подмела осколки и выбросила их в мусорное ведро.

Два фарфоровых спаниеля, стоявшие на каминной полке, тоже оказались расколоты. Я внимательно их изучила, но внутри статуэток ничего не нашлось.

Содержимое шкатулки воспоминаний было разбросано по полу. Я все подобрала и осмотрела: свидетельство о крещении — такое старое, что края у листа уже осыпались; не менее древние коричневатые фотопортреты, вероятно родных миссис Таппер; фотография выпуска сестер надежды из школы для бедных в Хойзингтоне, на которой среди других стоявших по струнке детей я быстро нашла свою хозяйку — для девочки, окончившей школу для бедных, она добилась больших успехов в жизни; снимок со свадьбы, который я уже видела; пожелтевший свадебный сертификат; купчая на дом и так далее. Из всех этих бумаг я вынесла только одно: миссис Таппер звали Дина.

Несмотря на поздний час, я и не думала о сне и упорно продолжала поиски. Прибравшись в основном помещении первого этажа, служащем одновременно и кухней, и столовой, и гостиной, и не обнаружив ровным счетом ничего интересного, я заставила себя съесть ломоть хлеба, чтобы слабость и голод не мешали расследованию. А потом, на ходу жуя сухую корку, поднялась на второй этаж.

Первым делом я заглянула в свою комнату и поспешно избавилась от сковывающего меня корсета, подкладок на грудь и бедра и других атрибутов мисс Месхол. Сбросив ее пышную светловолосую личину, я испытала огромное чувство облегчения. В одних чулках и халате, без парика на тонких волосах, снова худая и бледная, я отправилась в спальню миссис Таппер.

Комод стоял пустой — из него вынули все ящики. Держа в руке свечку, я внимательно осмотрела каждый из них на предмет второго дна, где могли скрываться важные бумаги или корреспонденция. Я даже отодвинула комод от стены, чтобы изучить его со всех сторон, и проверила, нет ли в нем тайных отсеков. Безуспешно. Вернув ящики на место, я тяжело вздохнула и принялась подбирать с пола одежду. Когда я складывала старомодные панталоны бедной милой миссис Таппер, у меня потекли слезы. Чужие люди ворвались в ее комнату, трогали своими грязными руками ее нижнее белье! Это же кошмар.

Все еще всхлипывая, я осмотрела пустой гардероб и начала убирать в него мятую одежду, бережно вешая все на вешалки. Разглаживая аккуратно залатанные муслиновые блузки и шерстяные юбки, обычно составлявшие ее повседневный наряд, я размышляла о том, что добрая миссис Таппер человек порядочный, а похитители, наверняка застав ее в блузке, юбке, фартуке и чепце с рюшами, разумеется, не дали бедняжке возможности переодеться. Миссис Таппер ни за что не вышла бы по доброй воле на улицу, не сменив фартук на накрахмаленный белый передник, а чепец на капор!

Юбки предназначались для будних дней, а для выходных и особых случаев — платья, и к ним у миссис Таппер был такой же подход, как и ко всему в жизни: бережливый, скромный, ответственный. Всего в ее гардеробе было не более четырех платьев. Каждую весну она покупала новое, подходящее для ее возраста и скромного положения, но добротное и в меру модное. Каждую зиму перелицовывала одно из старых: распарывала швы, выворачивала ткань наизнанку — еще не выцветшую и не потертую, подправляла фасон и детали, чтобы они соответствовали свежим веяниям. То, что было уже не спасти, выкидывала. То, что вышло из моды, миссис Таппер тоже не хранила. Например, года не прошло, как она выбросила свой турнюр, когда это нелепое надругательство над женским силуэтом потеряло свою актуальность.

Поэтому представьте мое удивление, когда среди всего этого разбросанного по полу добра я обнаружила старомодное пышное платье — из тех, которые натягивали на кринолин. Оно принадлежало тем временам, когда из-за широких юбок модницы с трудом протискивались в двери. Сшито оно было на совесть, украшено баской на талии и оборками на плечах, а огромная юбка из лазурного шелка раскладывалась в ровный круг — в таких платьях ходили лет тридцать назад.

Возможно, бережливая миссис Таппер хранила эту реликвию древности из-за дорогой ткани? Но почему же она его так и не перешила? Почему позволила лежать без дела?

Значит, платье было связано с драгоценными воспоминаниями? Со свадьбой? Для такого важного события выглядело оно вполне подходяще.

Хотя нет: миссис Таппер показывала мне фотографию со свадьбы, и там она была одета иначе.

Так почему же, позвольте, моя экономная хозяйка хранила это пышное платье в своем тесном шкафу?

Тут я опустила взгляд на пол — и с изумлением обнаружила, что там лежит и его кринолин!

Глава четвертая

Любезный читатель непременно поймет, что я хочу не оправдаться, а всего лишь изложить факты, когда говорю, что в ту минуту на меня снизошел свет — но не метафорический, а буквальный свет нового дня. Проведя всю ночь без сна, мой разум затупился, и я смотрела на кринолин без единой мысли в голове. Меня лишь удивляло, зачем миссис Таппер хранит это пыточное устройство, которым никто не пользуется уже с 1860-х.

Я подобрала кринолин, прощупала сам каркас и натянутую на него нижнюю юбку из колючей льняной ткани, не накрахмаленную и примятую, однако в прежние времена наверняка довольно представительную, способную поддерживать даже самые тяжелые платья с рюшами, оборками и девятью ярдами в окружности. Кринолин заметно расширялся книзу, и каждый следующий обруч был намного больше предыдущего. Швы на нижней юбке прикрывали крепкие банты из ткани в рубчик, вышитые цветами.

Признаюсь, эти украшения завладели моим вниманием.

В отличие от большинства благородных леди, я никогда не обучалась вышивке. Моя мать, суфражистка, презирала эти женские увлечения. Она поощряла чтение книг, поездки на велосипеде и прогулки по лесу, лазанье по деревьям — а не лепку розочек из воска, нанизывание на нитку ожерелья из ракушек, вышивание каймы на носовых платках и бисероплетение. Разумеется, я могла поставить заплатку, пришить пуговицу, заштопать чулки, но декоративной вышивкой никогда не занималась.

Вероятно, поэтому я с таким восхищением любовалась синими лентами, вышитыми очаровательными пастельными бутонами — розовыми, персиковыми, желтыми, лавандовыми и так далее. Я всегда считала такие узоры удивительно красивыми и не раз жалела, что не обучена этому искусству. Даже прочла про два основных вида стежков в «Женской газете» — «французский узелок» и «ленивая маргаритка», — и они оба присутствовали на бантах этого кринолина. Впервые в жизни я увидела вышитые ленты, и хотя мне казалось, что узор на них должен повторяться, на самом деле это было не так. Синяя ткань в рубчик оказалась украшена мило, но безвкусно. Ее покрывал разноцветный узор из цветков шиповника и седмичника, причем расположенных в случайном порядке и самых разных оттенков. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, вышиты они были незатейливо. Седмичник состоял из «французского узелка» в центре и семи «ленивых маргариток» вокруг него. Цветки шиповника — из трех крестиков, покрытых простыми стежками...

О чем я думаю?! Моя бедная глухая хозяйка пропала, ее похитили, возможно, искалечили или даже — страшно подумать — лишили жизни! А я стою тут и разглядываю вышивку.

Я затолкала кринолин в гардероб и продолжила поиски хоть какого-нибудь намека на то, что произошло с несчастной миссис Таппер и куда ее забрали. Покончив с одеждой, я осмотрела и застелила кровать, заглянула под тумбочку и умывальник, пролистала журналы про моду и светские сплетни, но ничего полезного так и не обнаружила. Даже подняла ковер, но и там ничего не нашлось. С тяжелым вздохом я опустилась на кровать и осмотрелась вокруг. Окинула взглядом пол. Стены. Легла на спину, чтобы изучить потолок...



Час или два спустя меня разбудила Флорри:

— О, мисс Месхол! Ну и испужали же вы меня! Свет повсюду включен, а вас ни внизу нет, ни в вашей комнате — я уж думала, они вернулись и вас утащили!

— Что? Кто? — сонно пробормотала я, пытаясь сообразить, что происходит, где я и кто я. Мисс Месхол? Разве меня зовут не Энола Холмс?

— Мисс Месхол, — встревоженно повторила Флорри, — вы сами на себя не похожи. Больно переживали за миссис Таппер, всего за ночь исхудали так, што взглянуть страшно. И как вы еще живы-то!

Бедная простушка никогда не видела меня без всех подушечек и подкладок, благодаря которым фигура менялась до неузнаваемости, и резиновых вставок в ноздри и под щеки, округлявших лицо. Мое преображение она явно связала с волнением за судьбу пропавшей миссис Таппер.

— Мама ‘оворит, ее, может, и в живых уж нет...

Я тут же приподнялась:

— Флорри, прошу тебя, замолчи!

Как можно предполагать, а тем более говорить вслух, что миссис Таппер погибла, убита?! Нет, это слишком.

Флорри и не подумала замолчать:

— ...но мы-то не должны из-за энтого себя губить! Если вы еще не ели ни- чехо, так идите скорее съешьте вареное яйцо с чаем!

Что за удивительное создание! Костлявая неуклюжая девчонка с круглым детским личиком — и проявляет заботу обо мне? Мое лицо озарила едва заметная улыбка, и я села на краешке кровати, свесив ноги.

— Флорри, — ласково спросила я, — не появилось новостей о миссис Таппер?

— Уж не знаю, можно это назвать новостьми или нет, мисс, но все только об этом и толкуют: кто ховорит, што это красные анархисты ее забрали, кто на банды с верфей думает, кто на Джека-потрошителя. — Флорри поежилась. — Но это же глупые байки, да, мисс? Миссис Таппер была достойной женщиной!

Меня смутило прошедшее время, и я вскочила на ноги:

— Надеюсь, и есть до сих пор. Ты права, Флорри, мне надо поесть, а уже потом поразмыслить над тем, как лучше поступить.

Если верить мистеру Ватсону, мой брат Шерлок терзает себя отсутствием еды и сна, чтобы сохранять остроту разума, однако по моему опыту мне думалось намного легче после сытного обеда и отдыха.

— Эт’ правильно, мисс, — кивнула Флорри и вышла в коридор.

Я последовала было за ней, но тут мой взгляд упал на открытый шкаф с одеждой.

— Флорри, ты, случайно, не знаешь, зачем миссис Таппер это хранит? — спросила я, показав ей роскошное старомодное платье из синего шелка.

— О, мисс, конешно знаю! — Флорри бодро развернулась и забежала обратно в спальню. — Она мне его как-то раз показала, мисс, потому што ей энто платье подарила дама, в честь ‘оторой меня назвали. Ну, точнее, меня-то назвали как тетю, а вот ее — в честь этой дамы.

Проклятая болтушка, от нее у меня разболелась голова! Однако мне нужно было узнать ответ на свой вопрос, и поэтому я терпеливо ее выслушала:

— Какой дамы?

— Той, ‘оторая дала миссис Таппер энто платье, мисс!

Я тяжело вздохнула: