– Это мое самое любимое место, поэтому я и пригласила тебя посетить меня в этот час.

– И почему же ты предпочитаешь этот час всем другим? – спросил я.

– Все просто: день ушел, хорош или плох он был, я с ним распрощалась и теперь могу предаваться размышлениям, понимая, что ближайшие несколько часов мне не надо ничего делать и уже не изменить то, что было сделано в прошедшие несколько часов. Для меня это время абсолютного покоя и умиротворения.

– То есть покой – это то, чего ты ищешь?

– Душевный покой и замершая жизнь – это разные вещи.

– Так сказали бы философы.

– Сказали бы. И говорят.

– А ты сможешь обрести покой после того, что случилось между мной и Вестином? Или глупо на это рассчитывать?

– Теперь могу. Но прежде я должна была завершить то, что задумала сделать на твоем пиру. Я должна была это сделать ради него. Это был мой долг перед ним.

– Отомстить или попытаться отомстить, – сказал я. – Это базовое желание. Но возможно, неудавшейся попытки мести будет достаточно?

– Да, этого достаточно. Перед лицом богов месть и попытка мести равны. Теперь я не обязана тебя проклинать. Если наши жизни будут связаны, – прокляв тебя, я прокляну себя.

– И это единственная причина? – Если она все еще желает мне зла, смысла связывать с ней свою жизнь нет никакого. – Согласись, если ты со мной, ты обречена так же, как я. Не самый лучший выбор.

– Все так, – согласилась Статилия. – И я не желаю тебе зла. – Она взяла мое лицо в ладони и посмотрела прямо в глаза. – Но нам все еще нужно кое-что уладить.

И после этого она за руку отвела меня наверх. Ее комнаты выходили на террасу, с которой открывался вид на весь освещенный тысячами факелов Рим.

– Это – мой мир, – сказала Статилия. – Дом моих предков. – Тут она выдержала паузу и только потом продолжила: – Вестин здесь никогда не бывал, мы жили в его доме.

Хорошо, что тени прошлого не бродили в этом доме. Здесь жили только ее личные воспоминания о тех временах, когда она его еще не знала.

Статилия, опять же за руку, провела меня в спальню, к своей постели. В комнате царил полумрак, она хотела зажечь лампу, но я ее остановил. Темнота обнимала и влекла нас друг к другу. За небольшими окнами светили только появившиеся в небе звезды. Откуда-то издалека доносились звуки флейты, еще можно было слышать голоса людей и визг играющих друг с дружкой детей.

Я обнял Статилию. Она в моих руках. Все было так естественно. Никаких опасений, никакого стеснения. Она наклонилась, откинула покрывало и погладила гладкие простыни, приглашая лечь рядом с ней.

Статилия была опытной женщиной, она знала, как дарить наслаждение, и не знала стыда в постели. Никакой замены не было, но, если нет дикого, безумного обожания, чувственность и взаимное удовлетворение все равно остаются.

И никто из нас не произнес слово «люблю».

* * *

Мы сочетались браком в том же доме неделю спустя.

Когда на следующее утро я сел в паланкин, все уже было решено. Я прошел испытание «вполне удачно», как выразилась Статилия. Развивать эту мысль у себя в голове у меня не было никакого желания. А чего она ожидала? Я хотел это услышать? Нет.

– Что ж, – сказала она, – не вижу причин откладывать.

Я тоже их не видел.

А Тиридат, будучи моим гостем, мог сделать из нашей свадьбы событие государственного уровня.

И, стоя в атриуме, мы произнесли все положенные для такого случая слова, кроме клятвы: «Где ты, Гай, там я, твоя Гайя».

Я поклялся в этом Поппее и даже после ее смерти не стал бы нарушать данную клятву. Хотя бы просто потому, что не хотел растеряться и почувствовать себя неловко, встретившись с ней в загробном мире, где мы превратимся в какие-то бледные тени.

Статилия не возражала. Для нее, как я понял, наш брак был практическим решением, и потому все церемониальные детали не имели особого смысла. Ее даже не волновало, какой властью она сможет обладать, став императрицей. Так мне показалось. Но возможно, она была настолько самоуверенна и самодостаточна, что просто не сочла нужным спросить меня об этом.

Тиридат подарил нам великолепную, отлитую из золота статуэтку лошади, пообещав при этом, что пришлет нам на развод самых лучших своих жеребцов.

По случаю нашей свадьбы его свита устроила целое зрелище, продемонстрировав свой талант невероятно метких лучников. После чего был устроен богатый, но во всех остальных отношениях обычный пир.

На заходе солнца мы, в соответствии с традицией, отправились в дом жениха. В нашем случае это был мой довольно скромный дом в Сервилиевых садах[134], который я посещал очень редко, потому как располагался он крайне неудобно – в юго-западной части города, возле ведущей в Остию дороги. Причина для такого выбора была простой: эту свою невесту я хотел принять в доме, где хотя бы несколько первых дней после нашей свадьбы не будут бродить по комнатам духи умерших.

Когда мы наконец остались наедине в спальне, Статилия глубоко вздохнула:

– Вот и началось. – Она посмотрела на меня. – Поздний брак отличается от первого, как астра от фиалки. Но нам не занимать опыта в таких делах. И Юлий Цезарь, прежде чем встретил Клеопатру, трижды был женат.

Но он любил ее больше всех других. Любовь приходит, когда захочет, а не по старшинству или еще в каком-то другом порядке.

И я дипломатично заметил:

– Фиалки и астры хороши каждая в свое время цветения.

LIII

Мы, оградившись от Рима, целую неделю провели в моей резиденции в Сервилиевых садах. Я пытался понять, что значит для меня этот брак, и как-то разобраться в своих чувствах к Статилии.

Мне нужна императрица, – это очевидно. Мне еще нет тридцати, и жизнь одинокого мужчины точно не для меня. Есть и практический вопрос, который надо решить, – зачатие и рождение ребенка. Без наследника Рим откатится во времена распрей и междоусобиц, которые последовали сразу за смертью Цезаря.

Но надо ли мне было жениться именно на этой женщине?

Нерон, поздно задаваться этим вопросом. Дело сделано.

Именно осознание того, что вопрос решен, приносило мне некоторое удовлетворение.

Во всем доме мы, если не считать рабов, жили одни. И конечно, меня ежедневно посещали Тигеллин и Геллий, которого я ценил все больше и больше.

Тиридат отбыл в Парфию. Набор в Первый Италийский легион проходил без проблем: многие мужчины проявляли желание встать в его ряды.

В один из своих визитов Тигеллин, сидя на высоком стуле, подмигнул мне и спросил:

– И как там… всё… цезарь?

– Хорошо, – коротко ответил я.

– Уверен, Воракс обрадуется, если ты решишь ее посетить. Если все не так уж хорошо.

– Я сам прекрасно понимаю, что для меня хорошо, а что нет.

– Просто решил напомнить, цезарь.

– Память меня пока еще не подводит.

Но если бы моя память о Поппее не была настолько яркой и живой, возможно, мне стало бы только легче жить дальше.

Статилия была опытной и сластолюбивой женщиной. В постели с ней я забывал обо всем, хотя после мысли снова закрадывались мне в голову. Однако, отгородившись от всего мира, мы могли, пусть с опаской, постепенно узнавать друг друга такими, какими были до заговора.

Ей тридцать один год, она на три года старше меня. Она вышла за Вестина, когда ей было семнадцать, но любовников у нее хватало.

– Что ж, это многое объясняет, – сказал я.

– Что именно?

– Ну, хотя бы то, почему ты остановила свой выбор на мне. Сравнение?

Статилия вздохнула и, потянувшись, взяла с блюда на столике возле кровати свежий инжир.

– Без сравнений не обойтись. Это проклятие любого брака. Говорят, что лучше всего друг другу подходят девственники: у них ведь нет опыта, и они довольствуются тем, что имеют.

Статилия откусила кусочек инжира, и сок потек по ее подбородку, но она тут же его стерла.

Я рассмеялся:

– Ты точно не подходишь под это описание.

– И ты тоже, – парировала она. – Знаешь, ходят слухи, будто я была твоей любовницей и Вестина объявили заговорщиком только для того, чтобы ты мог взять меня в жены.

Странно, как это прошло мимо ушей Тигеллина?

– Бред, – усмехнулся я.

Статилия рассмеялась и спросила:

– А ты уверен, что раньше никогда не был со мной?

– Разве я мог бы о таком забыть?

– Ну, тогда, у Пизона, ты был слишком пьян…

О боги! Она была в списке Петрония? Или она просто решила меня подразнить?

– Уверен, такое я не смог бы забыть, – сказал я, желая сделать ей комплимент.

Зарубежный криминальный роман. Выпуск 3

– Теперь ты стал более изощренным. – Статилия развела руками и рассмеялась. – Остался бы примитивным, кто знает…

– Если тогда я был пьян до беспамятства, неудивительно, что сейчас кажусь изощренным.

Росс Макдональд

Неужели она серьезно? Я очень сомневался в том, что мы когда-то могли быть вместе. Но я не хотел и не стал развивать эту тему.

Дрожь

Всего через несколько дней вернулась легкость, которую я испытал, общаясь со Статилией, в недалеком прошлом.

О чем мы только не разговаривали. Низкий, хрипловатый голос Статилии все так же меня завораживал. Она избегала простых суждений и позволяла себе иметь собственное мнение.

– Знаешь, я всегда считала, что тебе можно доверять, – как-то призналась она.

Глава 1

– Почему?



– Хотя бы потому, что у тебя хватило смелости открыто встретить неодобрение окружающих. Ты, несмотря на отторжение и осмеяние, выступил в роли артиста.

Окна в зале суда были задернуты тяжелыми узорчатыми шторами. Желтоватый дневной свет, просачиваясь сквозь щели, смешивался с тусклым мерцанием электрических лампочек, свешивавшихся с потолка. Редкие солнечные лучи выхватывали из сумрака отдельные детали: графин с водой у стены напротив присяжных, карминовые ногти стенографистки, порхавшие над столом, внимательный взгляд миссис Перрин, пристально наблюдавшей за мной.

– Осмеяние?

Было около полудня, шел второй и последний день судебного разбирательства по ее делу. Я был последним свидетелем защиты, и ее адвокат заканчивал опрашивать меня. Представитель окружного прокурора предложил начать перекрестный допрос, но присяжные лишь с недоумением взглянули на него. Наконец судья сообщил мне, что я свободен.

Статилия расслабленно устроилась на кушетке.

В первом ряду я заметил молодого человека, который не был похож на завсегдатаев судебных процессов — пенсионеров и домохозяек, заполняющих свободные утренние часы созерцанием чужих бед. Похоже, у него была своя. Он не сводил с меня задумчивого взгляда, и я начал подозревать, что он собирается чем-то поделиться со мной.

– Ну, ты ведь наверняка знаешь, что есть люди, которые над тобой насмехаются?

Как только я направился к выходу, он вскочил и остановил меня в дверях.

– Не слышал о таких.

— Мистер Арчер, не мог бы я поговорить с вами?

– Вот и хорошо. А я слышала. Ты верен себе и верен до конца. Я могу тебе верить, могу слушать тебя и никогда тебя не предам. Сплетни и слухи – это не твое.

— Конечно.

– Откуда ты знаешь?

Тем временем судебный пристав выглянул и энергично замахал руками:

– Просто знаю, и все, – совершенно спокойно ответила Статилия. – Я это вижу. Моя мать говорила, что умеет считывать людей: стоит человеку сказать всего несколько слов, и она сразу понимает, чего он стоит. Думаю, я унаследовала ее дар.

— Выходите, джентльмены, выходите. Вы мешаете, идет заседание.

– Дар или проклятие?

– Дар, который причиняет боль.

В коридоре молодой человек кинул мрачный взгляд вокруг и произнес:

Тут мне оставалось только ей позавидовать. Пусть это больно, но, умей я сразу видеть, кто есть кто, предательство Пизона, Сенеки, Лукана, Фения и других не стало бы для меня таким потрясением.

— Ненавижу, когда командуют.

Возможно, Статилия – тот человек, который сможет стать моими ушами и глазами и справится с этой задачей лучше Тигеллина.

— Разве это называется «командуют»? У вас неприятности, дружище?

* * *

Зачем только я спросил? Лучше бы сразу сел в машину и отправился в Лос-Анджелес. Но в его глазах застыла такая боль, этот типичный американский мальчик с короткой стрижкой был так трогателен, что я не устоял.

Вынырнув из кокона, в котором пребывали в моей резиденции в Сервилиевых садах, мы вернулись в шумный, полный жизни Рим и расположились в Золотом доме, где Статилия заняла покои Поппеи.

— Меня только что вышвырнули из приемной шерифа. А до этого уже дважды выставляли из кабинетов представителей местной власти. Я не привык к такому возмутительному обращению.

Это было радостное и в то же время исполненное горечи событие.

— Я не думаю, что они затаили что-то конкретно против вас.

Покои Статилии обставили в ее вкусе. И она взяла с собой всех своих рабов.

— Вы занимаетесь сыскной деятельностью? Так я понял из ваших показаний. Кстати, вы здорово помогли миссис Перрин. Уверен, суд оправдает ее.

Так, постепенно, шаг за шагом, хотели мы того или нет, настоящее подминало под себя прошлое.

— Посмотрим. Пока решение не вынесено, нельзя быть ни в чем уверенным. — Его комплимент не вызвал у меня восторга — по-видимому, он означал лишь то, что он имеет на меня виды. Заседание суда, на котором я только что выступил, было последней точкой в длинном и неинтересном деле, и теперь я собирался отправиться на рыбалку в Ла-Пазу. — Надеюсь, я вам больше не нужен?

Статилия была представлена Сенату и народу Рима как его императрица. Нас должным образом поздравляли и чествовали, никто просто не посмел бы от этого уклониться.

— Напротив, очень нужны, если только согласитесь выслушать меня. Дело в том, что у меня неприятности с женой. Она меня бросила.

После одной из очень длинных церемоний я попросил Статилию:

— Я не занимаюсь бракоразводными процессами.

– А теперь ты, которая утверждает, будто наделена даром читать мысли людей, скажи, что они на самом деле думают.

— Бракоразводными процессами? — Он натужно рассмеялся. — Я был женат один день, даже меньше. И все, включая моего отца, твердят, что я должен аннулировать брак. Но я не хочу ни аннулировать, ни разводиться. Я хочу, чтобы она вернулась.

– Не хочу тебя разочаровывать, но им все равно, – ответила она.

— А где сейчас находится ваша жена?

– О… – Я действительно был разочарован.

— Не знаю. — Дрожащими руками он зажег сигарету. — Долли исчезла посредине нашего медового уик-энда, на следующий день после свадьбы. А вдруг она попала в плохую историю?

– Их больше волнует то, что ты решил отправиться в Грецию, – сказала Статилия. – И совсем не прельщает перспектива так надолго оставаться без императора. Цезарь планировал поход в Парфию, на который у него ушло бы минимум три года. Опасно оставлять Рим на такой срок.

— Но, может быть, она просто передумала и решила, что ей не хочется замуж или, по крайней мере, замуж за вас. Такое случается.

Тут я, не выдержав, повысил голос:

— Вот и полиция говорит: «Такое случается». Как будто от этого легче! Как бы там ни было, но я-то знаю, что дело совсем не в этом. Долли любила меня, и я любил... я люблю ее.

– Я двенадцать лет преданно служил Риму и никогда его не покидал! Я заслужил передышку. Заслужил шанс проявить себя где-то еще!

Он произнес это очень искренне. Было видно, что ему едва удается справиться с переполняющими его чувствами.

Статилия пожала плечами:

— Вы не назвали своего имени.

– То, чего ты заслуживаешь, не равно тому, как разумно было бы поступить.

— Простите. Кинкейд. Алекс Кинкейд.

– В прошлом императоры покидали Рим, чтобы завоевывать для него новые территории.

— На какие средства вы живете?

– Тогда, возможно, тебе будет лучше сначала отправиться в поход с Тиридатом, а уж потом на игры в Грецию. Народ будет доволен, что ты на первое место поставил интересы Рима и только затем свои собственные.

— Последнее время я практически не работал, с тех пор, как мы с Долли... с тех пор, как все это случилось. А вообще-то я служу в нефтепроводной корпорации. Мой отец возглавляет их отделение в Лонг-Бич. Вы, наверное, слышали о Фредерике Кинкейде?

– Состязаясь на играх в Греции, я добуду славу для Рима. Я делаю это, представляя не себя одного, а всех римлян.

Я он нем не слышал. Судебный пристав открыл дверь. Приближалось время второго завтрака, и заседание было прервано. Присяжные потянулись к выходу. Движения их были медленны и покойны, как будто это входило в судебный ритуал. Алекс Кинкейд наблюдал за ними с таким видом, словно они должны были вынести ему обвинительный приговор.

– Да, но римляне не отождествляют себя с состязаниями в артистическом искусстве в Греции или где-нибудь еще. Не замечала, чтобы твои Неронии пользовались у них успехом.

– О чем ты? Люди заполняли все арены!

— Здесь невозможно разговаривать, — произнес он. — Пойдемте позавтракаем. Я вас приглашаю.

– И все же я не замечала, чтобы эти твои игры и гонки колесниц особенно их увлекали. Как только устроенные тобой игры заканчивались, римляне возвращались к своим излюбленным бегу и борьбе.

— Хорошо. Однако я вполне кредитоспособен. — Мне не хотелось быть ничем ему обязанным, по крайней мере, до тех пор, пока я не узнаю его историю.

– Нет, совместный поход с Тиридатом я поставлю на второе место. На его подготовку уйдет много времени, а порядок игр в Греции уже расписан.

Ресторан находился напротив здания суда. В центральном зале висели клубы дыма и стоял гул голосов. Все столы, покрытые клетчатыми скатертями, были заняты. Основную часть посетителей составляли служащие суда, адвокаты, представители шерифа, полицейские инспекторы. И хотя Пасифик-Пойнт находился почти на пятьдесят миль южнее района, где я жил, человек десять — двенадцать из них я узнал.

– Воля твоя, – сказала Статилия. – Ты – император.

Мы с Алексом направились в бар и отыскали в темном углу два свободных места. Он заказал двойной виски со льдом. Я последовал его примеру. Он выпил его, как горькое лекарство, и захотел тут же повторить.

Она определенно считала, что я совершаю ошибку.

— Спокойнее. Не спешите так.

* * *

— Вы еще будете меня учить? — нарочито отчетливо и раздраженно произнес он.

В начале июля со всеми приготовлениями было покончено. Скептики предсказывали, что задуманное мной путешествие не вызовет интереса, а на деле ко мне пожелало присоединиться огромное количество народу. Несколько сенаторов, включая Клувия Руфа, который выступал в роли императорского герольда; военачальники, такие как генерал Веспасиан и старшие преторианцы, и, что неудивительно, толпы артистов и атлетов.

— Просто я хочу услышать вашу историю. А для этого вы должны быть в состоянии ее внятно рассказать.

Перед отбытием я обратился к Сенату.

— Думаете, я алкоголик?

Сенаторы, понимая, что на какое-то время наши собрания откладываются, явились в полном составе.

— Думаю, что у вас нервы не в порядке. И если их сейчас смочить алкоголем, они превратятся в клубок змей. Я бы вам посоветовал не огрызаться на каждое мое слово и не искать поводов для ссоры.

Я встал и поправил тогу, в душе порадовавшись, что надолго буду избавлен от обязанности обряжаться в эти неудобные одежды.

Некоторое время он сидел, опустив голову. Лицо его было бледным и, казалось, светилось в сумраке, он дрожал.

– Благородные сенаторы Рима! Я отправляюсь в путешествие, которое до меня не предпринимал ни один император. Это не захватнический поход, моя цель – победы в состязаниях по атлетике и искусству.

— Да, конечно, я не в себе. Даже представить не мог, что со мной такое может случиться.

Я отправляюсь в Грецию – колыбель наших обычаев и вдохновения, где до сих пор проводятся священные игры: в Олимпии – в честь Зевса, в Дельфах – в честь Аполлона, в Немее – снова в честь Зевса и в честь Посейдона – в Истмии. А также важны Акцийские игры, которые учредил божественный Август в честь свой победы при Акциуме, которая положила конец гражданской войне. – Я слева направо оглядел лица сенаторов. – Кое-кто из вас выразил желание отправиться вместе со мной, и я, конечно же, рад вашей компании. А если кто-то еще захочет к нам присоединиться, время пока есть.

— Самое время рассказать, что с вами случилось. Почему бы не начать с начала?

Встал полный сенатор:

— Как она исчезла из гостиницы?

– Но, цезарь, как долго тебя не будет?

— Хорошо. Начинайте с этого.

– Я приму участие в полном цикле игр, и это займет год.

– Год! – воскликнули сразу несколько сенаторов.

— Мы остановились в «Прибое» здесь, в Пасифик-Пойнт. Вообще-то для меня это дороговато, но Долли очень хотела — она никогда не жила в таких гостиницах. И я подумал, что из-за трех дней я не разорюсь. Я уже использовал свой отпуск, и мы поженились в субботу, чтобы иметь для себя хотя бы три выходных дня.

– Возможно, кто-то из вас пожелает присутствовать на одних или других играх из всех, что проводятся в течение года. Я бы рекомендовал Олимпийские – они состоятся летом и обещают быть грандиозными.

— Где был заключен ваш брак?

Встал другой сенатор:

— В Лонг-Бич. Нас записал судья.

– Нас не беспокоит, сможем ли мы там присутствовать. Нас беспокоит, что ты покидаешь нас на целый год.

— Похоже на случайный брак.

– Я уже назначил верных уполномоченных представителей, – сказал я. – Геллий станет моим первым заместителем. Он будет вести дела от моего имени.

— В каком-то смысле так оно и есть. Мы познакомились недавно. Долли хотела, чтобы мы сразу поженились. Только не подумайте, что я не хотел. Наоборот. Это мои родители считали, что нам надо подождать, найти дом, обставить его и всякое такое. Они хотели, чтобы мы венчались в церкви. Но Долли предпочла гражданский брак.

Все вытаращили на меня глаза.

— А ее родители?

Наконец один встал и вознегодовал:

— Они умерли. У нее нет родственников. — Он медленно поднял голову и посмотрел мне в глаза. — Во всяком случае, она так говорила.

– Вольноотпущенник! Ты наделяешь вольноотпущенника правом занимать судейскую скамью в правительстве?!

— Похоже, вы сомневаетесь.

– Нет, судейскую скамью занимаю я, а Геллий всего лишь будет действовать от моего имени.

— Не то чтобы сомневаюсь. Просто она всегда расстраивалась, когда я начинал расспрашивать ее о родителях. Естественно, я хотел познакомиться с ними, но ей это казалось нездоровым любопытством. В конце концов она сказала, что ее родители погибли в автокатастрофе.

Тут встал худой дерганый сенатор:

— Какой?

– Прости, цезарь, но это… это…

— Не знаю. Теперь выясняется, что я не так уж много знаю о своей жене. Единственное, что я знаю — она замечательная девочка, — добавил он в порыве искреннего чувства, в котором уже слегка сказывалось влияние алкоголя. — Она красивая, интеллигентная, хорошая девочка и любит меня, — монотонно, как заклинание, повторял он, словно это могло вернуть ему жену.

– Возмутительно! – выкрикнул другой. – Оставлять нас слуге, вольноотпущеннику!

— Ее девичье имя?

Но тут кто-то дернул его за тогу, и он быстро сел на место.

— Долли Макги. Дороти. Мы познакомились в университете: она работала в библиотеке, а я посещал летний курс по коммерческой деятельности...

Теперь встал его товарищ.

— Этим летом?

– Конечно, цезарь не может вызвать наше возмущение, – проговорил он. – Ведь император всегда и во всем соблюдает наши интересы. Мой друг лишь хотел сказать, что… Сможем ли мы без тебя?

— Да. — Он сглотнул. — Мы были знакомы всего шесть недель — шесть с половиной — до свадьбы. Но все это время виделись каждый день.

– Это ненадолго. И я вернусь с наградами, завоеванными от имени вас всех. Мои победы прославят Рим.

— И чем занимались?

Если мой ответ не удовлетворил сенаторов, они предпочли не высказывать этого вслух и, встав как один, пожелали мне удачи.

— Это имеет значение?

* * *

— Конечно. Я должен знать ее привычки.

Мы с Тигеллином и Нимфидием отправились на смотр недавно отобранных солдат Первого Италийского легиона.

— У нее не было дурных привычек, если вы об этом. Она никогда не позволяла мне пить, когда мы были вместе. Ее не привлекали ни рестораны, ни кинотеатры. Она была очень серьезной девочкой. В основном мы разговаривали и гуляли. По-моему, мы обошли весь западный район Лос-Анджелеса.

Их лагерь располагался за стенами Рима. К нашему прибытию легионеры уже были построены.

— О чем же вы беседовали?

Сидя верхом, мы осмотрели стройные ряды бойцов. Сверкающие на солнце шлемы были разработаны специально для этого легиона, ну и конечно, делали их выше.

– Отлично смотрятся, цезарь, – одобрил Тигеллин. – Но драться они могут?

— О смысле жизни, — сказал он как о само собой разумеющемся. — Мы пытались спланировать свою жизнь, создать свод правил для себя и наших будущих детей. Дети для Долли значили очень много. Она хотела воспитать их так, чтобы они стали настоящими людьми. Она считала, что гораздо важнее быть честным человеком, чем гнаться за материальными благами. Но я не хочу обременять вас всеми этими подробностями.

– Что ты имеешь в виду?

— Вы меня совершенно не обременяете. Она говорила искренне?

– Они все красавцы, – это я признаю, – вступил Нимфидий. – Но их отбирали в основном по росту, а высокое тонкое дерево не обязательно сильное.

— В жизни не встречал более искреннего человека. Вообще она хотела, чтобы я бросил работу, вернулся в университет и получил диплом. Она считала, что я не должен брать деньги у отца. Говорила, что будет работать и помогать мне. Но когда мы решили пожениться, отвергли этот план.

– Как и кустарник! – огрызнулся я.

— Это не был вынужденный брак?

Мы спешились, и командующий новым легионом провел нас вдоль строя. Над головами солдат возвышались штандарты с изображением быка – их символом. Я сам был довольно высоким, но на этих воинов смотрел снизу вверх.

Он бросил на меня ледяной взгляд.

Затем, поднявшись на помост, я произнес речь:

— Между нами ничего не было. Более того, мы даже... я хочу сказать, что я к ней не прикоснулся в первую брачную ночь. Она почему-то начала нервничать, как только мы приехали в Пасифик-Пойнт, хотя это была ее идея.

– Приветствую вас всех. Я, ваш император, горд тем, что вы вливаетесь в ряды двадцати семи легионов Рима, и уверен, что вы будете такими же доблестными воинами. Вы – Первый Италийский легион. Первый, созданный за сто лет, и каждый из вас был отобран в Италии. Но ваше второе особое имя – «Фаланга Александра Великого». Я выбрал его потому, что вы по его стопам отправитесь в поход в тот регион, который он посещал, но прошел мимо. Ваша цель – перевал через Кавказские горы и земли за ними.

Поэтому мы решили отложить физическую близость. Сейчас очень многие так поступают.

— А как вообще Долли относилась к сексу?

Их отлично подготовили к смотру – за все время моей речи ни один легионер даже не шелохнулся.

— Нормально. Мы говорили с ней об этом. Если вы думаете, что она бросила меня, потому что испугалась, то ошибаетесь. Она была очень нежным существом.

– И я лично поведу вас! Я буду сражаться плечом к плечу с вами!

— Почему же она оставила вас, Алекс?

Радостные вопли сотрясли летний воздух. И я верил в то, что говорил. Наконец-то я почувствовал зов крови Германика и Антония.

Его глаза снова подернулись страданием.

Но сначала – игры в Греции. И – написать письмо.

— Не могу понять. Между нами ничего не произошло, я уверен. Ее исчезновение связано с бородатым человеком.

LIV

— Это еще кто?

Акте

— Он пришел в гостиницу днем... Я пошел купаться и заснул на пляже. Меня не было в номере пару часов. Когда я вернулся, Долли уже не было. Портье сказал, что к ней заходил бородатый мужчина и пробыл в номере около часа.

Итак, он снова женился. И так быстро. Он не умел жить один, ему всегда был нужен компаньон, зеркало, наперсница. Это я всегда знала, но меня почему-то встревожила новость о его женитьбе.

— Имя его?

Его новая жена из старого рода патрициев. Ее предком был Статилий Тавр, дважды консул, награжденный триумфом. В памяти римлян он увековечил свое имя, построив первый в Риме каменный амфитеатр – театр Тавра. Увы, театр был разрушен во время Великого пожара.

— Он не назвал.

Ее муж погиб после разоблачения заговора, так что странно, что она согласилась выйти за того, кто сделал ее вдовой. Впрочем, это мелочь, о которой можно забыть, если предложение делает сам император.

— Ваша жена ушла вместе с ним?

О, какая же я злая! Но разве это не подозрительно? Трудно поверить в ее чистые помыслы. И у нее была репутация распутницы, как и у ее кузины и жены Клавдия Мессалины. Правда, сравнивать я бы их не стала, с последней в этом вряд ли кто-то мог сравниться.

— Портье сказал, что сначала ушел мужчина. Потом Долли вызвала такси и поехала на автобусную станцию, но, насколько я смог узнать, она не покупала билет на автобус. Она также не покупала ни авиа-, ни железнодорожного билета. У нее нет машины. Поэтому я склоняюсь к мысли, что она все еще здесь, в Пасифик-Пойнт. Не могла же она уйти пешком?

Вчера мне доставили послание из дворца, такое же неожиданное для меня, как и первое, от Поппеи. Я на всю ночь оставила его лежать на столе. Принимать приглашение я не собиралась, просто хотелось выдержать паузу, перед тем как сказать «нет». Эта пауза еще оставляла возможность ответить согласием.

— Она могла уехать с попутной машиной.

— Ни в коем случае.


Клавдии Акте из Веллетри.
Император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик шлет тебе свои приветствия.
Император приглашает упомянутую Клавдию Акте присоединиться к нему в путешествии в Грецию на Панэллинские игры, которые состоятся в Коринфе, Дельфах, Немее и Олимпии.
Детали: отбытие из Рима – 15 июля. Караван будет двигаться по Аппиевой дороге в Брундизий[135]. Ты можешь присоединиться в любой точке намеченного маршрута. Из порта Брундизия караван будет переправлен кораблями по морю в Грецию. Императора будут сопровождать правительственные чиновники, солдаты, артисты и атлеты. Проживание и питание за счет императорской казны.
Император будет рад, если ты примешь его приглашение.


— Где она жила до свадьбы?

А дальше уже его рукой:

— В Вествуде, в меблированной квартире. Но перед свадьбой, в субботу утром, мы перевезли ее вещи и машинку ко мне. Там все так и лежит, и вот как раз это-то меня и волнует. Я все внимательно перебрал, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но ничего не обнаружил.

— А может, это и входило в ее планы — выйти за вас замуж и сбежать?


Дорогая Акте,
с опозданием благодарю тебя за то, что предупредила о Сенецио.
Ты была свидетелем моего первого выступления на публике и лучше других способна понять, что значат для меня предстоящие состязания в Греции. И ты сможешь справедливо судить, стал ли я с тех пор выступать лучше. Зрителей будет множество, но никто не будет так важен для меня, как ты.
Твой друг и благодарный император,
Нерон, или Луций


— Не думаю. Какой в этом смысл?

Я не могла ответить согласием. Не хотела стать частью его восторженного окружения, да и оставить на такой срок свои дела тоже не могла. Меня совсем не привлекало путешествие в компании актеров, атлетов и солдат.

— Я могу предложить несколько вариантов. Например, у вас большая страховка?

Впрочем, я была почти уверена, что он включит меня в свой ближний круг.

— Довольно большая. Отец застраховал меня, как только я родился. Но держателем страховки остается он.

Как к этому отнесется Статилия? После опыта общения с Поппеей я совсем не стремилась попадаться на глаза очередной императрице.