С. Дж. Беннет

Самое королевское убийство

Елизавета II, 1926–2022 Эта книга посвящается королеве, с любовью и благодарностью
© S. J. Bennett, 2022

© П. Якушева, перевод на русский язык, 2025

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2025

© ООО “Издательство Аст”, 2025

Издательство CORPUS ®

Часть первая

Рука судьбы

Мы не наследуем землю у наших предков, мы одалживаем ее у наших детей поговорка коренных американцев
Декабрь, 2016 год

Девушка вышла из‐под крыши на пляж и устремила взгляд к горизонту над илистыми отмелями. Она обходила укрытия в конце тропы, ведущей к заповеднику в Снеттишеме, на побережье Норфолка – проверяла, как домики перенесли мощный ночной шторм. Днем эти небольшие хижины занимали орнитологи-любители, собиравшиеся со всей округи, чтобы понаблюдать за гусями, чайками и куликами. Ночью строения служили временным укрытием от холодного морского бриза, здесь можно было выпить пива и предаться… более интимным занятиям. Предыдущий серьезный штормовой прилив разломал несколько хижин и оттащил их в лагуны. Девушка была рада увидеть, что поросята из Королевского общества защиты птиц на сей раз построили домики из более прочного дерева.

Выйдя из домика, она посмотрела вдаль. Одна из вещей, которые так ей нравились здесь, на самом восточном побережье Соединенного Королевства, – пляж неизменно смотрел прямо на запад. Он выходил к заливу Уош, прямоугольной чаше между Норфолком и Линкольнширом, где несколько рек впадали в Северное море. Здесь не увидишь бледно-розовых восходов, вместо этого солнце поднималось над лагунами за ее спиной. Впереди низко и тяжело нависла гряда облаков, но жидкий свет придавал им бледно-золотой оттенок, отражавшийся в илистых отмелях, так что сложно было сказать, где кончается земля и начинается небо.

Недалеко от лагун, по левую руку, начиналась болотистая окраина поместья Сандрингем. Рождество уже на носу, и обычно королева к этому времени была там, но девушка пока не слышала о ее прибытии – странно. Королева, подобно приливам и восходу солнца, обычно служила надежным способом определять время.

Девушка взглянула наверх, на косяк короткоклювых гуменников, которые возвращались домой с моря. Еще выше, прямо у нее над головой, кружил в воздухе лунь. Пляж Снеттишема представлял собой зрелище суровое и неприветливое. Бетонная дорожка у ног и скелетообразные деревянные конструкции, выступающие на илистую равнину там, где кончалась галька, были отголосками войны ее прадеда. Добыча гальки для взлетно-посадочных полос авиабазы помогла создать лагуны, где теперь тысячи уток, гусей и куликов наполняли воздух своим кряканьем, уханьем и свистом. По словам отца, после постоянных артиллерийских учений чайки покинули это место на несколько десятилетий. Их возвращение было триумфом природы. И, видит бог, природа нуждалась в своих маленьких триумфах. У нее так много врагов.

Большая часть птиц была скрыта из виду, но они не сидели без дела. Обширные грязевые отмели впереди недавно служили местом бойни, почва была изрыта тысячами следов всевозможных форм и размеров – после отлива сюда слетались гоголи и бекасы, чтобы полакомиться обитавшей в песке мелочью.

Внезапно взгляд девушки выхватил черно-белый пушистый комок, несущийся по грязи справа налево. Она узнала пса: помесь колли и кокера из прошлогоднего деревенского помета, собака принадлежала человеку, которого девушка не считала другом. Хозяина нигде не было видно, щенок мчался к ближайшему деревянному строению: его внимание привлекло нечто, покачивающееся в небесного цвета морской воде, которая завихрялась вокруг гнилого столба.

Шторм завалил пляж всевозможным мусором, природным и человеческим. Мертвую рыбу выбросило на берег вместе с пластиковыми бутылками и плотными яркими узлами дырявых рыболовных сетей. Она подумала о медузах. Их тоже иногда прибивало к берегу. Глупый недоросль вполне мог попытаться сожрать медузу, рискуя быть ужаленным и отравиться.

– Эй! – закричала она.

Щенок проигнорировал оклик.

– А ну иди сюда!

Девушка пустилась бежать. Широко работая локтями, она преодолела полосу лишайника и низкорослых галофитов, ведущую к гальке. Теперь она тоже была на илистых отмелях, и вода моментально заполняла каждый след, оставленный ее “мартенсами” на песке.

– А ну стой, придурочный!

Щенок вился над бесформенным размокшим предметом. Он повернулся и посмотрел на девушку, только когда та схватила его за ошейник. Она отдернула пса подальше.

Предмет оказался пластиковым пакетом: старым пакетом из супермаркета, растянутым и рваным, с завязанными ручками, из‐под которых выглядывали два бледных щупальца. Подняв плававшую рядом палку, девушка оттащила пакет подальше от щенка и с беспокойством заглянула внутрь. Не медуза, нет: какое‐то другое морское существо, бледное и раздутое, обернутое в водоросли. Она решила забрать пакет с собой, чтобы выбросить позже, но, когда она повернулась обратно к пляжу, щенок у ее ног потянул за ошейник, содержимое пакета выскользнуло в дыру и шлепнулось на влажный темный песок.

Девушка сначала подумала, что это мутировавшая бледная морская звезда, но при ближайшем рассмотрении, убрав водоросль в сторону палкой, поняла, что ошиблась. На мгновение она удивилась тому, насколько по‐человечески выглядит существо со щупальцами, напоминающими пальцы. Затем она увидела блеск золота. Каким‐то образом одно из щупалец зацепилось за что‐то металлическое, круглое и блестящее. Она подалась вперед и пересчитала одутлые восковые “щупальца”: один, два, три, четыре, пять. Золотом блестело кольцо на мизинце. “Щупальца” кончались слезающими ногтями.

Девушка уронила пакет и закричала так громко, что небесный свод, казалось, весь заполнился этим воплем.

Глава 1

Королева чувствовала себя отвратительно и телом, и душой. Она взглянула на удаляющуюся спину сэра Саймона Холкрофта со смесью сожаления и бесплодной ярости, затем достала из раскрытой возле рабочего стола сумочки свежий носовой платок, чтобы вытереть текущий нос.

“Доктор настаивает… О поездке на поезде не может быть и речи… Герцогу вообще противопоказан переезд…”

Если бы головная боль не пульсировала столь жестоко, она нашла бы нужные слова, чтобы донести до личного секретаря тот простой факт, что до Сандрингема всегда ездят поездом. Путешествие из Лондона в Кингс-Линн значилось в календаре уже несколько месяцев. Начальник станции и его команда будут ожидать ее через четыре с половиной часа, они наверняка отполировали медь, подмели каждый квадратный дюйм платформы и, несомненно, отдали в химчистку форму, чтобы она выглядела подобающе случаю. Нельзя отменять планы просто из‐за того, что кто‐то хлюпает носом. Если речь не идет о сломанных костях, если никто из близких родственников внезапно не преставился, то необходимо взять себя в руки и исполнить свой долг.

Но голова действительно раскалывалась. Вдохновенная речь потонула в приступе кашля. Филипа не было рядом, потому что он второй день подряд проводил в постели. Он, без сомнения, подхватил адскую инфекцию от одного из правнуков на предрождественской вечеринке, которую королевская чета устроила для всей семьи в Букингемском дворце. “Маленькие рассадники” – так их называл Филип. Конечно, вины детей тут не было, они неизбежно цепляли любую заразу в детском саду и подготовительной школе и распространяли ее повсюду, словно круглощекое биологическое оружие. Которого же из отпрысков ей подозревать? В тот день все они выглядели абсолютно здоровыми.

Она подняла рожок телефона с письменного стола и попросила соединить ее с герцогом.

Филип проснулся, но звучал вяло:

– Что? Говори громче, женщина! Ты как будто со дна озера звонишь.

– Я сказала, – она сделала паузу, чтобы высморкаться, – Саймон настаивает на том, чтобы лететь в Сандрингем завтра вместо того, чтобы ехать сегодня поездом.

Она умолчала о том, что сэр Саймон предлагал Филипу вообще не покидать стен дворца.

– Вертолетом? – пролаял герцог.

– Едва ли мы можем воспользоваться “Боингом 747”. – Голова трещала, и королева чувствовала раздражение.

– На флоте нам запрещали… а-пчхи!.. летать с простудой. Чертовски опасно!

– Ты же не за штурвалом полетишь.

– Если у меня лопнут перепонки, передай Саймону пламенный привет. Чертов идиот. Понятия не имеет, о чем говорит.

Королева не стала напоминать, что сэр Саймон и сам был когда‐то пилотом вертолета, а консультировавший их врач обладал всеми необходимыми компетенциями. У него были свои причины рекомендовать быстрое путешествие по воздуху вместо длинного пути по железной дороге. Филипу исполнилось девяносто пять – трудно поверить, но так и было. Ему вообще не следовало вылезать из постели с такой температурой. О, что за год, и что за подходящее для него завершение. Несмотря на чудесное празднование дня рождения весной, королева будет рада увидеть конец 2016 года.

– Боюсь, решение принято. Мы полетим завтра.

Она сделала вид, что не услышала хриплого вдоха Филипа перед тем, как он, несомненно, разразился бы потоком жалоб, и положила трубку. Рождество быстро приближалось, и ей просто хотелось тихо угнездиться в привычном сельском комфорте Сандрингема и сосредоточиться на бумагах, которые сейчас просто расплывались у нее перед глазами.



Осень и начало зимы были полны неопределенности. Референдум по Брекситу и выборы в США выявили глубокие разногласия в Уайтхолле1 и Вашингтоне, для разрешения которых потребуется очень твердая рука. На протяжении всего этого времени королева принимала президентов и политиков, встречала послов, вручала медали и устраивала благотворительные вечера – в основном в Букингемском дворце, который она воспринимала просто как позолоченный офис на кольцевой развязке. Сейчас Норфолк привлекал ее своими широкими просторами и сосновыми лесами, изобильными болотами, бескрайним английским небом и вольными птицами.

Уже несколько дней она мечтала оказаться там. Сандрингем воплощал Рождество. Ее отец всегда проводил Рождество там, как и его отец и дед. Пока дети были маленькими, какое‐то время было легче праздновать в Виндзоре, но Рождество ее детства было Рождеством в Норфолке.



На следующий день вертолет нес королевскую чету с одеялами на коленях и собаками у ног над Кембриджем, над великолепными средневековыми башнями собора Или, “корабля болот”, и дальше на северо-восток в сторону Кингс-Линн. Вскоре заболоченные земли уступили место фермерским угодьям с островами сосновых лесов, пастбищами и коттеджами из кремня. Ненадолго под ними мелькнула эбботсвудская розовая вилла времен Регентства, и королева с удивлением заметила стадо оленей, медленно бредущих по лужайке у особняка. Далее последовали щетинистые безупречные поля и разбросанные рощи поместья Манкастер, чьи самые дальние уголки граничили с одной из королевских ферм, и, наконец, поля, дамбы и деревни самого поместья Сандрингем. Когда вертолет зашел на поворот, королева увидела блеск морской воды в далеком Уоше, а минуту спустя за грядой сосен показался Сандрингемский дворец с его регулярными и нерегулярными садами, озерами и размашистыми лужайками – достаточно большими, чтобы они могли приземлиться.

Дворец, возведенный для Эдуарда VII, когда он был принцем Уэльским, представлял собой краснокирпичную, небезбашенную идею викторианского архитектора о том, как должен выглядеть якобинский замок, и люди, которых чрезвычайно заботили архитектурные каноны, обычно были этой идеей возмущены. Королева, как и ее отец, очень любила самобытные уголки и закоулки Сандрингема. Филип, имевший свои твердые представления об архитектуре, однажды безуспешно предложил дворец снести. Но что действительно имело значение, так это двадцать тысяч акров болот, отмелей, лесов, пахотных земель и садов, из которых состояло поместье. Королева была прирожденным деревенским жителем, и здесь они с Филипом могли спокойно заниматься фермерством. Да, они были не из тех фермеров, что чинят заборы под проливным дождем и принимают на рассвете роды у овец, но вместе они заботились о земле и любили ее, потому что это была маленькая часть планеты, принадлежавшая им. Здесь, на севере Норфолка, они могли активно участвовать в попытках сделать мир лучше: для дикой природы, для тех, кто питался с этой земли, для пахарей, для будущего. Это было тихое наследие – они не говорили о нем публично (опыт Чарльза на этом фронте указывал почему), – но им самим оно было очень дорого.



В своем кабинете в “служебной” части дома Рози Ошоди оторвалась от экрана ноутбука как раз вовремя, чтобы увидеть, как вертолет огибает край леса, прежде чем зайти на посадку. Будучи помощницей личного секретаря королевы, Рози прибыла поездом сегодня утром. На данный момент в ее владении находились комнаты для персонала с удобной мебелью в эдвардианском стиле – и, в определенной степени, весь дворец и даже, в некотором смысле, нация. Во всяком случае, так обстояли дела по словам матери Рози. Сэр Саймон, личный секретарь королевы, обладавший навыками одновременно адмирала и посла, отправился на Шотландское высокогорье, где проводил первую часть отпуска. Ему и его жене Саре на рождественские каникулы был предоставлен замок Балморал в знак признания его безупречной работы осенью, и в результате Рози в течение двух драгоценных недель брала на себя управление личными делами монарха. “На тебе огромная ответственность, – сказала ей мать. – Я не нагнетаю. Но подумай, ты словно первый темнокожий Томас Кромвель. Правая рука. Глаза и уши. Не ударь в грязь лицом”. Рози никогда не считала свою мать большой поклонницей истории Тюдоров. Хилари Мантел2 явно приложила к этому руку.

Поскольку Рождество было совсем близко, Рози не ожидала большого потока дел. Коль скоро роспуск монастырей и заключение королевских браков давно не входили в список обязанностей трона, основной задачей личного секретаря было поддерживать связь с правительством, налаживать коммуникации и составлять публичный график королевы. Но Уайтхолл и Даунинг-стрит3 фактически закрылись на каникулы, СМИ сфокусировались на праздничных историях, следующее публичное появление королевы было запланировано только через три недели, да и это было всего лишь небольшое чаепитие в деревне. Томасу Кромвелю все это показалось бы весьма скучным. Рози в основном разбирала остатки писем, которые почему‐то так и не попали в папку “срочно” в ее почтовом ящике. Однако час назад ей пришло новое уведомление. Возможно, праздники все‐таки пройдут не так тихо, как она ожидала.



Миссис Мэддокс, безупречная экономка, и ее штат ждали появления королевской четы, выстроившись у входа в вестибюль. Сегодня во дворце восхитительно пахло дымком от камина, который потрескивал в салоне позади них – там семья соберется позже вечером с напитками и играми. Собаки потопали внутрь, радуясь возвращению, а Филип сразу же отправился в постель.

У королевы хватило энергии ровно на то, чтобы отдать должное паре свежих традиционных пирожков и чашке дарджилинга в светлой и просторной гостиной в задней части дома, большие эркеры которой выходили на лужайку. В одной из ниш уже стояла рождественская елка, частично убранная в красно-золотых тонах и ждущая остальных членов семьи, которые завтра закончат украшение вместе. Обычно королева выбирала рождественское дерево сама, но в этом году у нее не хватило времени. Небольшая цена за уютный домашний вечер, в котором она так нуждалась.

Она только что закончила разговор с миссис Мэддокс о планах на ближайшие несколько дней, когда в дверях гостиной появилась Рози. Эффектная помощница сделала реверанс, и королева заметила, что она держит под мышкой закрытый ноутбук. Ничего хорошего это не предвещало.

– Ваше Величество, есть у вас минутка?

– У нас проблемы? – спросила королева, надеясь, что ответ будет отрицательным.

– Не совсем, но кое‐что требует вашего внимания.

– О боже, – их глаза встретились, и королева вздохнула. – Думаю, малая гостиная нам подойдет.

Она прошла в соседнюю комнату, которой обитые шелком в цветочек стены придавали нежный, женственный вид, несколько контрастирующий с реалистичными скульптурами птиц, которые здесь хранил принц Филип: напоминание об одном из его главных местных развлечений.

Рози прикрыла за ними дверь. Королева подняла глаза на помощницу. Рози, красивая молодая женщина тридцати лет, на своих фирменных каблуках преодолевала макушкой отметку в шесть футов. В своем возрасте и при все уменьшающемся росте в пять футов два дюйма королева привыкла смотреть почти на всех снизу вверх… образно выражаясь. Она не считала это проблемой, за исключением тех случаев, когда ей приходилось кричать высоким, глуховатым герцогам и министрам. К счастью, у Рози слух был превосходный.

– Прекрасно. Что случилось? Новый президент что‐то учудил?

– Нет, мэм. С нами связалась полиция. Боюсь, они кое‐что обнаружили.

– Да?

– Вчера утром на отмели у пляжа в Снеттишеме нашли руку.

Новость застала королеву врасплох.

– Руку? Человеческую?

– Да, мэм. Ее вынесло штормом, рука была в пластиковом пакете.

– Боже мой. Неизвестно, откуда?

– Из Окадо, если вам интересно. Они доставляют продукты из магазина “Уэйтроуз”.

– Я имела в виду руку.

Рози нахмурилась:

– Пока не ясно. Полиция надеется быстро опознать жертву. На пальце было необычное кольцо, это может помочь.

– То есть рука женская?

Помощница помотала головой.

– Мужская. Перстень с печаткой.

Наконец королева поняла назначение ноутбука. Сэр Саймон пришел бы и без него, но, к счастью – в данных обстоятельствах – его здесь не было. Ее личный секретарь норовил избавить монарха от любого рода “неприятностей”. Но после девяноста лет, отречения от престола, мировой войны, ранней потери отца и множества семейных скандалов она была более стойкой перед лицом неприятностей, чем большинство людей. Рози смотрела на вещи реалистично. Женщины понимают друг друга – это королева уяснила давно. Они знают сильные и слабые стороны друг друга и не склонны недооценивать первые.

– Могу я взглянуть?

Рози поставила ноутбук на письменный столик перед окном. Когда она открыла его, экран ожил, явив четыре ужасающие фотографии. Королева надела бифокальные очки, чтобы рассмотреть изображения повнимательнее. Фотографии сделали в судебно-медицинской лаборатории, и на них безошибочно узнавалась левая мужская кисть и запястье с узором светлых волос ниже костяшек, смертельно бледной кожей, раздутой, но практически неповрежденной. Рука выглядела точь‐в-точь как жуткий театральный реквизит или муляж для розыгрыша. Взгляд королевы остановился на последнем фото, где крупным планом был запечатлен мизинец. В призрачной плоти было утоплено золотое кольцо, о котором упомянула Рози. Оно действительно было необычным: крупное даже для перстня, в центре – красновато-черный овальный камень, посередине которого вырезан герб.

Рози объяснила:

– Руку нашла местная девушка, мэм. Насколько я понимаю, она гуляла с собакой. Полиция пока работает над установлением личности. Это не должно занять больше нескольких дней, даже с учетом рождественских каникул. Полиция думает, что рука может принадлежать наркоторговцу, потому что чуть дальше по пляжу на берег выбросило сумку с наркотиками. Есть версия, что жертву могли похитить и отрезать руку, чтобы обозначить какую‐то позицию или, возможно, ради выкупа. Следы насилия есть, но нет никаких свидетельств того, что владелец мертв. Сейчас они прочесывают округу. Они…

– Тут я могу сэкономить им время, – подняла взгляд королева.

Рози нахмурилась:

– Мэм?

– Долго прочесывать не придется. Это рука Эдварда Сен-Сира.

Королева ненадолго прикрыла глаза. Нед, подумала она про себя. Господи боже. Нед.

Рози выглядела ошеломленной:

– Вы его узнали? По этому?

Вместо ответа королева указала на верхнее левое фото:

– Видите, средний палец сверху плоский? Он отстругал себе кончик еще подростком, когда столярничал. Но в основном, конечно, дело в кольце. Гелиотроп… кровавый камень. Весьма примечательный. На нем лебедь с семейного герба.

Она снова взглянула на последнюю фотографию. Кольцо было кричащим – ей это никогда не нравилось. Подобное украшение носили все мужчины семейства Сен-Сир, но ни у кого другого не было следов такой травмы. Неду, кажется, было около шестнадцати, когда это случилось, он был такой энергичный и изобретательный мальчик. Больше полувека назад.

– Смею предположить, он не был местным наркобароном, мэм, – нарушила молчание Рози.

– Не был, – согласилась королева и вновь посмотрела на помощницу. – Хотя он был внуком настоящего барона. Это, конечно, не значит, что он не имел никаких дел с наркотиками. Или не имеет, – поправилась она.

Ее беспокоило высказанное Рози предположение, что Нед может быть жив – наверное, это маловероятно? Бог знает, что он сейчас испытывает, если это так.

– Надеюсь, полиция быстро разберется.

– Ваше открытие определенно ускорит дело, мэм.

Голубые глаза королевы встретились с карими Рози.

– Нам не обязательно уточнять, кто именно узнал перстень.

– Разумеется.

После года службы Рози знала: королева ни в коем случае не раскрывает и даже не помогает раскрывать преступления. Она всего лишь заинтересованный наблюдатель. Однако, как было известно Рози, часто интерес королевы лежал глубже, чем было известно большинству людей.

– Могу я сделать для вас что‐то еще?

– Не сейчас, – твердо ответила королева. – Думаю, на сегодня вполне достаточно.

Какими бы ужасными ни были новости, она с облегчением отметила, что Снеттишем, хотя и находится недалеко, является природным заповедником, которым управляет Королевское общество защиты птиц. Это была, выражаясь прямо, не ее проблема. И как раз перед Рождеством, после чертовски долгого года, она не хотела делать ее своей.

– Конечно, мэм. – Рози закрыла ноутбук и вышла из комнаты.

Глава 2

Королева сопроводила миссис Мэддокс в быстром обходе по дому, дабы убедиться, что все устроено должным образом, хотя под зорким оком этой экономки дом всегда был подготовлен идеально. После королеву снова потянуло в салон с его манящим дымным запахом. Большинство комнат Сандрингема были довольно небольшими и скромными по королевским меркам, но салон был спроектирован так, чтобы впечатлить гостей. Высотой комната была в два этажа, с лепным потолком, балконом и роялем. Гобелены и портреты монархов делали салон похожим на музей – коим он и являлся, когда королевы здесь не было, – но современные диванчики, кремовые стены и мягкий свет ламп придавали ему уютный, гостеприимный вид. Потрескивающий огонь в камине – последнем оставшемся в особняке – был неизменным атрибутом рождественских праздников.

Помимо многочисленных семейных фотографий, украшением комнаты служили в основном бронзовые и серебряные статуэтки лошадей. Если с изображениями лошадей и можно было переборщить, то королева пока не нашла способа это сделать. Мельком из окна она углядела великолепную новую статую в натуральную величину – подобие одной из любимых ее скаковых лошадей, великолепной Эстимейт. Статуя была установлена недавно в дальнем конце двора напротив крыльца и весьма приятно дополнила ее коллекцию. А пока королева подошла к покрытому сукном столику рядом с пианино, на сукне был разложен деревянный пазл. Пазлы были еще одной традицией шестинедельного пребывания в Сандрингеме, и она внимательно изучила картину. Королева узнала полотно Джона Констебля: много небесного простора и пушистых деревьев. Завтра пазл разберут и перемешают. Особую перчинку задаче добавит то, что готовую иллюстрацию тоже унесут из салона. Необходимо будет полагаться на память и терпение, которыми не все члены семьи обладают в равной мере.

Королева надеялась отвлечься, но ее мысли неизбежно возвращались к Неду Сен-Сиру. Он был на два года старше Чарльза, то есть теперь ему было бы семьдесят. “Семь декад”, – подумала она. По-библейски долгая жизнь, хотя сейчас можно легко дожить и до ста, чему доказательством была ее собственная мать и все те поздравительные телеграммы, которые она отправляла по долгу службы4.

Бедный, милый Нед. Для нее он все еще был школьником. В пятидесятые он часто бывал здесь гостем в сопровождении своей очаровательной матери и ее семьи. Неда выделяла копна рыжеватых светлых волос и неизменно обаятельная улыбка – обычно она служила извинением за что‐то, что он только что натворил или собирался натворить. Однажды Нед убедил юного Чарльза, что будет неплохо шутки ради спрятать несколько кусочков королевского пазла. Надо было видеть выражение лица Филипа, когда спустя две недели Чарльз признался в содеянном.

В следующий свой визит Нед принял выговор с достоинством. Кажется, она припоминала, что он явился с самодельным скворечником, который покаянно преподнес, и с парой школьных шуток, которые рассмешили Филипа до слез.

Чаще всего Неду сходило с рук его озорство. Подобно матери и любимому дяде Патрику, благодаря обаянию и харизме он стал “одним из тех особенных людей”, как выражалась ее собственная мать – и она знала, о чем говорит, потому что и сама, несомненно, принадлежала к породе “особенных”.

Возможно, это был несчастный случай. Возможно, Нед погиб в море, и руку каким‐то образом отделил гребной винт лодки. Но нет – ведь руку нашли в пакете. Должно быть, кто‐то…

Она молилась, чтобы по крайней мере поскорее нашли в остальном нетронутое тело. И уж точно не стоит углубляться в те ужасы, что рисует воображение. Королева вернулась к пазлу и безуспешно попыталась затеряться в раскидистых кронах Констебля.



Вернувшаяся за свой стол Рози раздраженно вперилась в экран компьютера. После капитанской службы в Королевской конной артиллерии и пары лет стремительного взлета по карьерной лестнице в Сити5 она могла собрать винтовку с завязанными глазами, обезоружить врага, оседлать взбесившуюся лошадь и разобрать финансовый отчет – но в Западном Лондоне, где она выросла, не было ферм и загородных угодий, а королевская семья все еще считала само собой разумеющимся многое, чему Рози только предстояло научиться.

Сейчас она загуглила “Эдвард Синсер” и поискала его во всех справочниках, которые только могла вспомнить, начиная с “Дебретт”, но аристократа с таким именем не нашла. Она не могла спросить прислугу, потому что они все носились, словно в зад ужаленные (как сказал бы принц Филип), готовясь к завтрашнему прибытию нескольких поколений королевской семьи. Но был один человек, который наверняка мог помочь, если бы она набралась духу попросить об этом.

Сэр Саймон Холкрофт не добился бы высокого звания личного секретаря, если бы не был помешан на контроле. Он заверил Рози, что она может звонить в Шотландию “в любое время дня и ночи”, если у нее возникнут какие‐либо вопросы или опасения любого рода. Со своей стороны, Рози не продержалась бы столько лет, будучи темнокожей женщиной-офицером в британской армии, не развив мощное чувство самодостаточности, поэтому она абсолютно не намеревалась звонить старшему коллеге. Однако королева находилась во дворце менее двух часов, а палец Рози уже завис над номером сэра Саймона в телефоне. Едва ли она могла позвонить в полицию, чтобы помочь с опознанием жертвы, если сама не знала, кто он такой. И никто не задавал ее величеству один и тот же вопрос дважды.

Черт.

Сэр Саймон был само очарование. На заднем плане раздавался звон стаканов и гул доброжелательной болтовни. Его голос звучал так, словно он находился в каком‐то баре или джентльменском клубе и хорошо проводил время.

– Рози, дорогая Рози. Эдвард Синсер, говорите? А как по буквам?

Рози нахмурилась. Как еще можно написать Син…

Черт.

Он озвучил мысль, которая только что пришла ей в голову:

– Только не говорите, что С-и-н‐с…

– Да, я так и думала, – сердито сказала она, постукивая ногтем по кожаной обивке стола.

– Разве я ничему вас не научил относительно фамильных имен аристократов? Вспомните “Чамли”.

Рози помнила. Фамилия на письме выглядела как “Cholmondeley”. Сэр Саймон научил ее обходить орфографические ловушки Биверов (“Belvoir”), Элторпов (“Althorp”), Баклю (“Buccleuch”) и Сен-Джонов (“St John”). Стоило догадаться.

– То есть это “Сен-” что‐то там?

– Точно так. Сен-Сир. С дефисом. Фамильное имя барона Манди. Базируются в Ледибридж-холле. Весьма милое местечко, окружено рвом, не очень большое, от вас минут сорок на машине. Семейство Манди – древние норфолкские аристократы. Им пожаловал титул король Иоанн в тринадцатом веке, – продолжал он. Ну конечно, сэр Саймон, историк-любитель, мог вспомнить все мельчайшие детали так сразу. – Тот самый Иоанн, который, как известно, утопил королевские драгоценности в заливе Уош. А что?

– Что-что? – переспросила Рози. Она все еще думала о королевских драгоценностях в заливе – они напомнили ей о кольце на мертвом пальце.

– Почему вы интересуетесь?

– Поводов для беспокойства нет, – твердо ответила она. И не солгала: едва ли находка была заботой личного секретаря королевы. Теперь, когда она знала имя жертвы, оставалось только передать информацию полиции.

– Всегда есть поводы для беспокойства, – возразил сэр Саймон.

Рози больше не слышала звона стаканов на заднем плане. Он ушел в какое‐то тихое место, чтобы сосредоточиться. Рози неохотно пересказала историю о руке и кольце.

– Боже, – откликнулся он. – Какой гротеск, – с минуту он помолчал, переваривая новости. – Нашли только руку? Никаких следов других частей тела?

– Пока нет.

– Будьте очень осторожны, Рози, – внезапно тон его сделался весьма серьезным. – И не впутывайте Босса, чего бы это ни стоило.

– Разумеется, – согласилась она и скрестила пальцы.

Рози понимала, что не впутывать Босса туда, куда она хотела быть впутанной, было практически невозможно, вне зависимости от приложенных усилий. Сэр Саймон не знал королеву в этом качестве так, как знала ее Рози.

– Она упомянула, что у жертвы был дедушка-барон.

– Не нынешний. Нынешний приходится ему дальним кузеном, насколько я помню. Все же стоит, наверное, телефонировать в Ледибридж, сообщить лорду Манди новости.

– Зачем? – поинтересовалась Рози. – Если он только далекий кузен?

– Они дружат с Боссом. И ей он тоже дальний родственник. Будет неправильно, если ему скажет полиция, а потом окажется, что руку опознал кто‐то в Сандрингеме и не сообщил сначала ему.



После короткого звонка контактному лицу в штаб-квартире полиции Норфолка, чтобы сообщить об открытии, Рози набрала номер Ледибридж-холла. Она почти надеялась на разговор с работником вроде нее, который мог бы затем передать семье ужасные подробности, но трубку взял сам достопочтенный лорд Манди (она проверила титул, чтобы не ошибиться в разговоре). Он долго задумчиво молчал. Передав новости так деликатно, как только было возможно, Рози теперь задавалась вопросом, на линии ли он еще.

– Вы в порядке, милорд?

– Боже мой, – звучал он так, будто у него сперло дыхание. – Мне нужно присесть. Какой кошмар.

– Простите, что мне пришлось…

– О нет, дорогая, не извиняйтесь. И зовите меня Хью. Спасибо, что позвонили. Очень заботливо с вашей стороны.

В свойственной его положению в обществе манере лорд Манди произносил слова чрезвычайно отчетливо и почти нарочито выверенным тоном, напоминая Рози всех графов и герцогов, с которыми она общалась по работе. Но они обычно звучали формально и сдержанно, в то время как он, казалось, был абсолютно потерян:

– Так вы уже говорили с полицией?

– Да, только что.

– Боже, боже, – голос дрожал. – Господь милосердный. Рука, говорите? Я видел его не так давно… Мы до этого много лет не общались, как вы, наверное, знаете.

– Нет, я не в курсе, – признала Рози.

Зато сэр Саймон наверняка все знал.

– Но после похорон моей жены летом… Он повел себя очень достойно. Мне показалось, что он хочет зарыть топор войны. Полиция знает что‐то о том, как…?

– Пока рано судить, – объяснила Рози. – Им известно совсем немного.

– Что ж, вы очень добры, что позвонили. Я… простите. Не знаю, что и… Как ее величество узнала?

– Кисть нашли недалеко от Сандрингема. Полиция передала нам информацию в качестве жеста доброй воли.

– Недалеко от Сандрингема… Как ужасно. Ее Величество, должно быть… Передайте ей мои соболезнования. Мы должны увидеться после Рождества, но я понимаю, что нынешние обстоятельства несколько осложняют положение. Как они, кстати, поняли, что это Эдвард?

Рози вздохнула:

– По кольцу, милорд, – она не могла заставить себя называть его Хью. Она не так привыкла тереться плечами с аристократией, как сэр Саймон.

– Боже… Кольцо… У меня и у самого такое есть…

Он снова затих, и Рози представила, как он в ужасе уставился на свою левую руку.

– Мне очень жаль.

– Что вы. Вы тут ни при чем… Какой кошмар. Спасибо, что позвонили. Пожалуйста, пожелайте Ее Величеству счастливого Рождества от нас. Надеюсь, она скоро поправится.

Последняя фраза застала Рози врасплох. Откуда он знает, что королеве нездоровится? Затем она вспомнила, что об этом писали в “Таймс” из‐за отмены поезда.

– Обязательно передам, – заверила она, хотя и не собиралась этого делать.

Меньше всего Боссу было нужно, чтобы люди за пределами семейного круга судачили о ее здоровье.



Затем Рози вернулась к своему ноутбуку и вбила в поисковую строку “Эдвард Сен-Сир”.

В Википедии значилось, что Эдвард родился в 1946 году и был единственным внуком десятого барона Манди. Вырос в семейном поместье Сен-Сиров, в 1970‐х годах недолго пробыл в Греции, Лондоне и Калифорнии, где основал две провальные рок-группы, затем перебрался к матери в небольшое поместье под названием Эбботсвуд, к югу от Кингс-Линн, где организовал пару скандальных рок-концертов, а позже и второй по популярности литературный фестиваль в Норфолке. Был женат и разведен трижды, вторая жена была няней детей от первого брака. В этом месте в статье давались ссылки на газетные заметки о скандале, их Рози проигнорировала. Эдвард входил в советы различных благотворительных организаций, две из которых боролись с наркотиками, а одна поддерживала беженцев в Греции.

Раз уж она начала, Рози почитала и про нынешнего лорда Манди. Хью был сыном Ральфа, одиннадцатого барона, который, в свою очередь, был племянником деда Эдварда, десятого барона, умершего без наследников мужского пола. То есть Хью и Эдвард Сен-Сир приходились друг другу двоюродными братьями. Сэр Саймон снова оказался прав. Рози подумала о собственной семье. У нее было множество двоюродных и троюродных братьев и сестер, некоторые жили в Нигерии, некоторые в Техасе и Нью-Йорке, а некоторые в Пекхэме, на юге Лондона. Благодаря социальным сетям и бесчисленным семейным чатам, созданным ее мамой и тетушками, она не могла не знать, кто чем занимается: “отличники” (одной из них была Рози), “плохие парни”, пасторы, финансовые вундеркинды, технические гуру поколения Z, молодые родители (“Вот видишь, Рози?” – говорила мать) и те, кто, к тихому отчаянию ее матери, пытались наладить собственную жизнь, прежде чем плодить новых Ошоди. Конечно, это не то же самое, что “древняя норфолкская аристократия”, но большая семья – да, об этом она знала не понаслышке. И да, если бы что‐то случилось с одним из них, ее мама обязательно хотела бы знать.

Последующий поиск по картинкам выдал фотографии высокого стройного мужчины с кожей цвета чая с молоком, острым носом, румяными щеками, прямыми густыми бровями и глазами такими же голубыми и пронзительными, как у королевы.

На более ранних фотографиях молодой Эдвард меланхолично подпирал белые стены, увитые бугенвиллеями: босой, в джинсах клеш и выцветших футболках, в сопровождении женщин в мини-юбках с прическами а-ля Брижит Бардо. Позже, запечатленный с вереницей стройных блондинок в облегающих платьях, он, похоже, отдавал предпочтение розовым и фиолетовым пиджакам, балансирующим на грани китча.

Судя по последним снимкам, Эдвард затем перешел на более непринужденный деревенский стиль: вощеная куртка поверх джинсовой рубашки, потертая шляпа трилби и хлопковый шарф с бахромой, подчеркивающий цвет глаз. Благодаря выдающимся бровям и крупному носу его лицо могло бы выглядеть устрашающе, но когда Эдвард демонстрировал яркую, белоснежную, небританскую улыбку, его харизма мгновенно привлекала внимание, даже на фотографиях, где полированная медь волос выцвела до бледного золота.

На самой свежей фотографии, которую Рози удалось найти, он стоял у капота старого лендровера “Дефендер”, выкрашенного в розовый, а у его ног сидели три собаки. Сен-Сир облокачивался на открытую дверь автомобиля, и на мизинце левой руки отчетливо виднелся перстень с печаткой. Рози передернулась.

Глава 3

Королева поужинала в столовой со своей фрейлиной, а затем Филип позвонил ей из постели.

– Мне сказали, что Неда Сен-Сира кто‐то порубил на кусочки. Что, черт возьми, произошло? – В его голосе слышалось потрясение, но ему явно стало лучше.

– Не совсем так. Пока нашли только один кусочек. – Королева наслаждалась вечерним виски в салоне с фрейлиной, перед тем как отправиться в постель.

И кто ему сказал? Сплетни распространялись среди слуг со скоростью лесного пожара и имели тенденцию мутировать, как при игре в испорченный телефон. Бог знает, о чем судачат сейчас в служебном крыле.

– Помнишь Белый бал, который они с Патриком закатили здесь для твоей матери?

Королева помнила. Это было в начале шестидесятых, когда они с Недом еще виделись регулярно. Неду, вероятно, было не больше двадцати, но он и его дядя Патрик уже были партнерами по организации мероприятий для высокого общества примерно в пяти графствах. Идея бала в Сандрингеме выросла отчасти из “Черно-белого бала” Трумена Капоте в Нью-Йорке, а отчасти из портретов принцесс кисти Франца Винтерхальтера, который изобразил женщин в романтической манере: в белых платьях с открытыми плечами и с роскошными кринолинами. Напротив стула, на котором сейчас сидела королева, висел такой портрет молодой королевы Виктории. В тот вечер мама блистала, словно кинозвезда, в нескольких слоях тюля цвета слоновой кости. Нед приложил огромные усилия, чтобы украсить дом цветами из знаменитого белого сада в Ледибридже, а также искусными бумажными орнаментами, которые смастерил сам и развесил в каждом зале. Ночь была волшебной… пока перепившего гостя не стошнило в один из роялей, но едва ли в этом можно винить Неда.

– Тот рояль несколько месяцев не могли потом настроить, – проворчал Филип. – Или лет. Нед вечно во что‐то встревал. Он ведь мертв, я полагаю?

– Я поднимусь, – сказала королева.

Это был не телефонный разговор, тем более здесь, когда ее внимательно слушала фрейлина, а у двери стоял лакей.

По пути наверх она представляла мать Неда, роскошную Джорджину – старшую сестру Патрика, – спускающуюся в тот вечер по этой самой лестнице в бархатном платье от Диора. В пятидесятые и шестидесятые годы Джорджина была частым гостем в Сандрингеме. Она была одного возраста с королевой, звезда своего звездного поколения. Джорджина ездила верхом, занималась фермерством, поддерживала сад в соответствии с международными стандартами, коллекционировала современное искусство (она одной из первых заметила потенциал молодого художника по имени Дэвид Хокни), выглядела одинаково модно в парижском кутюре и в кардигане с кармашком для секатора. Однажды она остроумно объединила несколько своих увлечений и решила позировать для портрета в бальном платье верхом на своем любимом скакуне в гостиной Ледибриджа. Нед, единственный ребенок, обожал ее безмерно, а Джорджина была очень вовлеченной в процесс воспитания матерью. Королева пыталась следовать ее примеру, но частые разъезды оставляли меньше возможностей уделять внимание детям, поэтому иногда она немного завидовала их отношениям.

Филип сидел, приподнявшись на подушках. Выглядел он гораздо менее серым, чем сегодня утром. Деревенский воздух уже пошел ему на пользу.

– А, здравствуй, Капустка. Итак. Как я и говорил, мы предполагаем, что его нет в живых?

– Трудно представить другое развитие событий, – согласилась она.

– Удивительно. Нед был одним из самых живых людей, что мне доводилось встречать.

Королева подошла и присела на край кровати, но у нее заныло бедро, и она согласилась на предложение Филипа занять соседнее кресло.

– Разумеется, мы знаем, кто за этим стоит, – сказал Филип.

– Разве?

– Кто‐то из родни.

– Мммм, – откликнулась королева, как обычно в тех случаях, когда была не совсем согласна.

– Яснее ясного. Кстати, дать тебе платок? Нос у тебя светится, как маяк на скалах.

– Нет, спасибо. Я справлюсь.

– Дело всегда в родне, так или иначе. Мне было жаль его женушек. Понятно, почему никто с ним не остался. Нед задрал половину юбок в этой стране. – Герцог задумался. – Или задолжал кому‐нибудь. Ему нравилось создавать впечатление, что он кормится с земли, но Эбботсвуд абсолютно безнадежен в плане сельского хозяйства. Слишком много лесов и болот. Я иногда задавался вопросом, как он платит за обогрев своей чудовищной розовой виллы. Мы пролетали ее сегодня утром, ты обратила внимание?

– Да. Мне она всегда казалась довольно симпатичной, – призналась королева.

– Розовый – саффолкский цвет, – возразил герцог. – Видела оленей на газоне?

– Да, весьма неожиданно.

– Прямо к дому подошли. Наверняка сжевали все на своем пути. Одному богу известно, что они там делают. Наверняка очередное безумное начинание Неда. Помнишь рок-концерты? Коммуну? А тот треклятый книжный фестиваль, из‐за него еще пробка была на половину графства, пока совет6 не прикрыл эту лавочку. Его имя вечно мелькало в газетах из‐за какого‐нибудь очередного нарушения. Не знаю уж, что он опять пытался сделать и кто хотел ему помешать. Я… – Тут Филипа разобрал кашель и какое‐то время он трясся на подушках.

Но королева заметила, что, когда муж пришел в себя, взгляд его уже затуманился, и не только болезнь заставила его сделать паузу, прежде чем продолжить:

– Боже, Лилибет, человека расчленили. Как скотину, – герцог будто только сейчас осознал происходящее. – Что же с ним сделали?



В гардеробной Кларенс-хауса недалеко от Букингемского дворца, где он просматривал предложения своего камердинера по вечернему платью, принц Уэльский поприветствовал лакея с телефоном (он не признавал мобильников) и принял звонок от принцессы.

– Чарльз у телефона, – объявил он твердым голосом.

– Кто же еще, – подобно их отцу, принцесса Анна не терпела глупых формальностей. – Послушай, ты уже знаешь про руку с пляжа?

– Нет. Какого пляжа?

– В Снеттиншеме. Нашли вчера, сегодня утром опознали. Только что передали в новостях. Нужно подбодрить маму. Только этого ей не хватало.

– Что за рука?

– Неда Сен-Сира. Сына Джорджины Сен-Сир. Того ужасного мальчишки, который гонял тебя вокруг обеденного стола в Сандрингеме.

– Ничего он не гонял, – запротестовал Чарльз.

– Еще как гонял. В любом случае, он мертв. Или, по крайней мере, лишился одной из конечностей.

– Известно, как он погиб?

– Полагаю, есть какая‐то связь с тем, что ему отрубили руку, – язвительно ответила Анна. – Если верить новостникам, он пропал несколько дней назад. Бедная Астрид будет раздавлена.

– Какая Астрид? Почему? – уточнил Чарльз, еще не успев усвоить новости. Анна, как всегда, была на десять шагов впереди и замедляться не планировала.

– Астрид Вестовер. Невеста Неда, она сообщила о его исчезновении.

– Он снова собирался жениться? – Чарльз много лет не видел Неда и имел самое смутное представление о его семейных обстоятельствах.

– Да. В третий раз. Знакомая Зары. Занималась конным спортом. Хорошая посадка, но руки ни к черту. Мы с ее матерью вместе были в “Пони-клубе”, миллион лет назад, – объяснила Анна. – Интересный персонаж эта Астрид. Ей еще нет и сорока – она младше старших детей Неда. Зара говорит, что она инфлюенсер, что бы это ни значило.

– Хотелось бы думать… кто‐то вроде меня. Возможно, – предположил Чарльз, понимая, что они уходят от темы.

– Поверь мне, ты уж точно не инфлюенсер и никогда им не станешь.

– Точно?

– Будь уверен, этот титул тебе не светит. Зара объясняла что‐то про инстаграм, фильтры и фотографии завтрака.

– Завтрака? И это кому‐то интересно? – Чарльз вспомнил съеденное утром вареное яйцо. Может, они пишут натюрморты с завтраками? Любопытно.

– Очевидно, это было интересно Неду. Хотя Астрид больше по лошадям. Когда‐то давным-давно он пытался зазвать меня на свидание, представляешь? – задумчиво добавила принцесса.

– Неужели?

– Говорил, увезет меня на Корфу и покажет настоящую жизнь. Секунд на тридцать я даже задумалась. Нед водил “порш-спайдер” и думал, что он Джеймс Дин. При нужном освещении они были даже, пожалуй, немного похожи.

– Но ты отказала?

– Разумеется! Я один раз села в тот “спайдер”, клянусь, думала не переживу эту поездку. Фамильная черта.

– Разве?

– Конечно. Вспомни его бедного дядюшку Патрика в “кобре”. В общем, мама наверняка жутко расстроена. Как я и сказала, надо ее подбодрить. Не стоит упоминать о Неде, просто быть рядом. Подумала, стоит тебя предупредить.

– Спасибо. – Чарльз сделал мысленную пометку быть повнимательнее с матерью. – Кстати, что думаешь про расшитое шервани7 на после обеда? Шелк и кашемир. Выглядит статусно, к тому же очень удобно.

– Ужасная идея. Папа устроит тебе кромешный ад. Не стоит.

Чарльз с сожалением посмотрел на мерцающую перед ним ткань глубокого синего цвета. Наверное, Анна права. Когда он будет командовать в Сандрингеме, в дресс-коде произойдет революция, которой позавидовал бы сам Бо Браммелл8. Чарльз рассеянно положил трубку и вернулся к делам.



В тридцати милях от Сандрингема дочь нынешнего барона Манди, Флора Осборн, созерцала результаты своих трудов в комнате для цветов Ледибридж-холла. Она потянулась через корзинку с несколькими длинными веточками остролиста и пучками свежесрезанной омелы, чтобы ответить на звонок, – телефон лежал подальше от брызжущего во все стороны крана.

– Валентин! Все в порядке?

– Ты занята? – спросил брат, и Флора прижала телефон к уху плечом.

– Немного. Как раз заканчиваю с композицией для Длинной галереи. Всегда в итоге оказывается нужно в шесть раз больше зелени, чем я рассчитывала.

– Слышала про кузена Неда?

– Нет, а что? Объявился? Я уже начала волноваться.

– И не зря.

Лицо Флоры омрачилось, когда она услышала новости о руке. Она положила остролист, который держала в руках, и вся обратилась в слух.

– Они знают, где ее сбросили в воду? – голос был низким, во рту пересохло. Флора не понимала, радоваться ли тому, что полиция пока знает совсем немного.

– Я вот думаю… – запнулся Валентин. – Должен ли я им сказать? Про нас? Я имею в виду, что это выглядит довольно…

– Нет, – отрезала Флора. – Их не касается, что и где мы делаем. Совершенно.

– Ну, если ты так говоришь.

– Я уверена.

– Если полицейские спросят, – нерешительно начал он, – наверное, я могу просто сказать… Ну, то есть… скрывать нам нечего.

– Конечно, – согласилась Флора. – Но они не спросят, с чего бы? Я только в июне с ним познакомилась. Да и ты тоже, полагаю.

– Это да, но я…

– Ничего не говори, – настаивала Флора. – Не нужно делать работу за полицейских. А теперь давай перейдем к более приятной теме. Ты же поедешь с нами тридцатого, да? Останешься здесь на ночь? Точно не хочешь приехать на Рождество к нам? Мы всегда рады, ты же знаешь. Вам обоим.

На том конце провода раздался лающий смешок:

– Нет, не думаю, что мы приедем. У Роланда на меня планы. У нас забронирован столик в “Клэридж”. Роланд говорит, у него для меня сюрприз.

– Думаешь…

– Я ничего не думаю, Флоретт. Если будут новости, я сообщу при встрече. Ладно, иди развлекайся со свей зеленью. “Пока Бирнамский лес не выйдет в бой на Дунсинанский холм…”9

Флора нахмурилась:

– Разве Макбет не погибает в следующей сцене?

– Я скорее про эстетическую сторону. Масштаб твоих проектов всегда поражает.

– Валентин? – Впервые голос ее не был полон уверенности. – Как думаешь, ничего, что мне полегчало? Я только что поняла. Я что, дурной человек?

– Ничто на свете не сделает тебя дурным человеком, – откликнулся брат. – Передавай девочкам привет от меня. Как наш старик, кстати?

– Все еще не очень. Из него будто весь дух вышибли. Сегодня еще хуже. Просидел в часовне целую вечность. Честно говоря, про Рождество мне и думать страшно.

В голосе Валентина звучала нежность:

– Уверен, тебе удастся всех развеселить. Мама оставила рецепт. Осталось только добавить твою собственную изюминку.