Флориан Дениссон

Я их всех убил

Тебе, Лили, – где бы ты ни была, я знаю, где ты есть
Звезды мирового детектива



Florian Dennisson

LA LISTE

Copyright © Chambre Noire, 2020

First published in France by L’Oiseau Noir éditions, Sevrier

All rights reserved



Перевод с французского Риммы Генкиной





© Р. К. Генкина, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Азбука®

1

– Я их всех убил!

Тот, кто только что произнес эти слова, был очень худ, а его изможденное лицо, словно состоявшее лишь из впалых щек и кругов под глазами, таких больших, что самого лица за ними не было видно, свидетельствовало о нездоровом образе жизни.

Дежурный капрал нахмурил кустистые брови и инстинктивно опустил ладонь на табельное оружие.

Незнакомец двинулся внутрь помещения, и жандарм все крепче сжимал рукоять своего «зиг-зауэра».

Глаза странного посетителя были налиты кровью; изношенной до дыр и пожухлой одежды постыдился бы и бездомный. Выглядел он как нищий. Но по контрасту его черные волосы были гладко причесаны.

От едкого запаха капрал едва не попятился, когда странный субъект облокотился на крепкую деревянную перегородку, служившую приемной стойкой.

– Я их всех убил! – повторил он, на этот раз чуть тише.

Капрал, несмотря на молодость, успел уже всякого наглядеться. Случаи из жизни даже такой маленькой деревушки Верхней Савойи, как Силлинжи, о которых он рассказывал приятелям, ничем не уступали громким делам, имевшим место в злачных кварталах парижских предместий.

Однако тем первым весенним утром жандарм инстинктивно почувствовал, что эта новая история превзойдет все, что он знал прежде.

Нужно только сохранять хладнокровие и вести себя, как положено профессионалу.

По-прежнему держась за кобуру, он обратился к субъекту подчеркнуто нейтральным тоном:

– Не могли бы вы объяснить, в чем дело?

Глаза мужчины медленно закрылись, словно от облегчения, и он едва различимо снова завел свое:

– Я их всех убил…

Слова слетели с его губ, как предсмертный выдох, и капрал едва удержался, чтобы не поморщиться, когда его коснулось гнилостное дыхание. По-прежнему не веря своим ушам, он осторожно обогнул стойку, чтобы оказаться ближе к посетителю.

Каждое его движение было рассчитано до миллиметра, и он мертвой хваткой сжимал пистолет, готовый мгновенно выхватить оружие.

Но мужчина казался измученным, а его признание звучало, словно предсмертная исповедь.

– Я сейчас подойду к вам, – медленно и раздельно произнес жандарм, – а вы покажете мне свои руки – просто такова процедура.

Не успел он договорить, как незнакомец послушно и спокойно протянул ладони, подставив запястья.

Сцена выглядела все нелепее.

Капрал снова вгляделся в глаза странного посетителя и решил, что перед ним наркоман. Ни дать ни взять героинщик в полном кайфе, причем добавивший к ежедневной дозе кое-какие психотропы с галлюциногенным эффектом.

Когда руки мужчины были надежно скованы за спиной, жандарм велел ему следовать за собой.

Странная парочка двинулась в соседнюю комнату, стены которой были сплошь усеяны фотографиями и заметками. Дежурный жандарм сидел за рабочим столом, на котором громоздилась куча папок; он поднял голову, когда они проходили мимо, и лишь слегка вздернул брови, сведя реакцию к минимуму.

И только когда незнакомец занял место у соседнего стола, а коллега начал допрос, он соблаговолил проявить к делу толику интереса и развернулся к ним, скрипнув стулом.

– Объясните, кого вы убили?

Мужчина опустил голову; в жестком неоновом свете черты его лица выглядели резче, что придавало ему угрожающий вид. Он порывисто втянул в себя воздух и повторил чуть слышно:

– Я их всех убил.

– О’кей, – подхватил капрал, – но кого? Вы же не просто так сюда пришли, верно? Так расскажите.

В комнате воцарилось тягостное молчание.

Веки незнакомца медленно сомкнулись, и он, не поднимая головы, что-то пробормотал.

Все ту же фразу, в которой с момента своего появления не изменил ни слова.

Жандарм бросил быстрый взгляд на коллегу, тот беззвучно произнес: «Нарик». Потом, выждав несколько секунд, продолжил нарочито доброжелательным тоном:

– Я вас не тороплю, но вы должны все мне объяснить.

Мужчина поднял голову: его зрачки сузились, а взгляд остановился на блокноте, венчающем бардак на столе.

Он подбородком указал на ручку, и жандарм наконец-то понял:

– Вы предпочитаете писать? Вы правша?

Тот медленно кивнул.

Убедившись, что незнакомец спокоен и готов сотрудничать, капрал решил освободить ему руку, чтобы тот мог писать.

Почерк у него был неровный и дрожащий; закончив, он подтолкнул листок к жандарму.

На бумаге были написаны четыре имени. Список. Список из четырех человек.

– Это те люди, которых вы убили? – серьезным тоном спросил капрал.

– Я их всех убил, – снова затянул странный человек, и в уголке его глаза блеснула слеза.

2

Еще до того, как зазвонил будильник, около полудюжины кошек различных размеров и мастей вспрыгнули на кровать Максима Монсо, мяуканьем и дружеским мурлыканьем демонстрируя желание плотно перекусить. Рыжий лохматый кот подобрался к самому лицу и принялся вылизывать его шершавым языком.

Неприятное ощущение заставило Максима скривиться, и он сел в кровати, спугнув черную кошечку c хрупким, стройным тельцем.

– Ладно, ладно, сейчас покормлю.

Комната огласилась разноголосым пронзительным «мяу».

Максим выбрался из кровати и спустился по узкой деревянной лестнице на нижний этаж. Кошачья стая следовала за ним по пятам, и когда он открыл шкаф, чтобы достать оттуда большой мешок с сухим кормом, две кошки вспрыгнули на кухонный стол. Максим распределил дневной рацион, разложив корм почти равными порциями по разномастным мискам и чашкам, а затем выстроил их в ряд на полу.

Рот у него скривился в чуть заметной ухмылке, пока он наблюдал, как компания царапок – он даже не всем придумал имена – шумно набивает животы.

Он однозначно предпочитал общество животных человеческому и считал, что неблагодарность, в которой обвиняют – и, по его мнению, совершенно незаслуженно – котов, как минимум сравнима с той, что свойственна человеческим особям.

Максим взбежал по лестнице обратно в спальню и направился к своеобразной амбразуре в глубине комнаты, откуда открывался великолепный вид на озеро Анси. Там почти впритирку к стеклу был установлен телескоп, надежно закрепленный на треноге.

Зоркий наблюдатель обратил бы внимание на то, что странный угол, под которым была направлена труба, не позволяет всматриваться в небо и тем более в звезды.

Максим на несколько секунд приложился глазом к окуляру. На его лице мелькнула гримаса отвращения, будто пронеслась грозовая туча; потом он выпрямился и направился в ванную.



Наскоро проглотив завтрак, он потратил несколько минут, чтобы погладить задержавшихся в квартире кошек, прежде чем решился выйти из дому.

По Франции прошла волна холодов, накрывшая как раз этот район, и первый весенний день скорее напоминал начало зимы. Только переклички черных дроздов и прочих пернатых предвещали иное время года.

Максим двинулся к машине, под ногами поскрипывал гравий. Вдруг где-то за спиной раздался голос:

– Вы сегодня возвращаетесь на работу?

Маленькая старушка с морщинистым лицом и голубоватой сединой стояла у своего крыльца, согнувшись над палкой, надежно упертой в землю. На ней был зеленый фартук, пережиток иных времен, а из-за согбенной позы она выглядела куда беззащитнее, нежели была в действительности. Но стоило ей открыть рот, как ощущение хрупкости мгновенно рассеивалось.

Максим обернулся. Он хотел улыбнуться, но помешал тугой узел, с момента пробуждения стянувший внутренности.

– Простите за задержку, – сказал он, – но не беспокойтесь, вчера я перевел вам квартплату.

– Я не о том вас спрашивала, – ворчливо возразила она.

Он постарался придать лицу приветливое выражение:

– Да, верно, сегодня я снова приступаю к работе.

– Значит, вы меня покидаете? Таковы все мужчины! А я за эти недели привыкла к вашему присутствию.

– Но должен же я зарабатывать на жилье.

– Резонно, – признала она.

Максим помахал ей рукой и уже собрался продолжить путь, когда она снова заговорила:

– Кстати, ваш маленький приятель вернулся. Он так долбил в мое окно клювом, что чуть не разбил стекло!

– Ворон? – нахмурившись, уточнил Максим.

– Ворон, ворона, откуда мне знать! Но если вы станете опекать всю живность в округе, то скоро здесь будет настоящий зоопарк! Мало этих кошек…

Он с облегчением понял, что птица с поврежденными крыльями, которую он с таким упорством лечил, снова обрела способность летать, несмотря на пессимистичный прогноз ветеринаров. Максим целый месяц возился с этим вороном, кормил, ежедневно менял повязки, а тот в одно прекрасное утро исчез и больше не вернулся. Максим решил, что вылазка во внешний мир оказалась ему не по силам или же он стал добычей какого-то хищника. Но вот две недели спустя его летающий пациент вернулся требовать пищи.

– Он все еще здесь? – осведомился Максим, сделав ударение на последнем слове, уставив в землю указательный палец.

– О нет! Я вышла, и стоило мне поднять палку, как ваш дружок убрался подобру-поздорову.

Она изобразила Максиму эту сцену, но тот не повелся. Слова старухи-хозяйки противоречили бессознательным рефлексам, значение которых он мгновенно считывал в ее лице.

Как синерголог[1], совсем недавно получивший диплом, Максим был экспертом во всем, что касалось искусства расшифровывать невербальный язык. Приподнятая правая бровь означала, что говорящая пребывает в разладе с собственными высказываниями. Хотя на словах она выражала враждебность по отношению к ворону, лицевой тик, контролируемый подсознанием, свидетельствовал, что старуха не так уж недоброжелательно воспринимает птицу. Ее неприязнь основывалась скорее на местных народных поверьях (которые наделяли этих пернатых аурой вестников беды), чем на истинную антипатию.

– Хорошего вам дня, – заключил Максим.

Когда он сел за руль, ком в желудке начал давить еще сильнее, и он позволил себе помедлить и как следует продышаться, прежде чем тронуться с места.

За ветровым стеклом разворачивался зеленеющий пейзаж – цветущие деревья и поля с высокими травами; в зеркалах заднего вида вырисовывались контуры дальних гор. Пасторальная умиротворяющая картина, которая, однако, никак не помогала унять его тревогу в преддверии возвращения в бригаду.

Шестьдесят три дня и два часа. Максим скрупулезно подсчитал, сколько времени прошло с его ухода, как заключенный, выцарапывающий что-то на стенах камеры, чтобы не забыть.

Официально речь шла об отдыхе по причине эмоционального выгорания, но и он, и его тогдашний начальник знали, что это было скорее отстранение от должности, нежели отпуск по здоровью. Кстати, помимо Максима, только капитан Саже и аджюдан[2] Эмма Леруа оказались единственными, кто был в курсе истинных причин этого вынужденного простоя.

Вдоль широкой авеню, ведущей непосредственно в центр города, тянулись метров на четыреста казармы жандармерии Анси. Недавно начальство провело там косметический ремонт, и теперь фасады зданий, где размещалось около двухсот квартир, были перекрашены в более современные тона, чем те, в которые дома были покрашены в семидесятые годы.

Это вполне уместное обновление радовало глаз и делало вид казарм более привлекательным, слегка скрадывая суровость очертаний; однако, несмотря на все эти улучшения, опасения Максима не рассеивались.

Он хотел было припарковаться на привычном месте, но с огорчением увидел, что оно уже занято другой машиной. Сделал еще круг по стоянке, вновь проехав мимо помещения бригады: сквозь широкие застекленные проемы было видно, что внутри царит бурная деятельность. Сердце забилось чаще, он остановил наконец машину, закрыл глаза и начал делать дыхательные упражнения. Легкий приступ паники быстро прошел, и он решился вылезти из салона.

Накануне дама-психиатр – которую он обязан был посещать раз в неделю в течение всего периода отстранения от работы – дала ему зеленый свет, рекомендовав снова выйти на службу. С первого же визита она прописала ему транквилизаторы, однако он не стал их принимать и лишь в последние дни перед возвращением на службу, когда стресс стал труднопереносимым, начал глотать таблетки.

А коллеги-то предупреждены, что я сегодня приду? – внезапно подумал Максим, взбегая по ступенькам к главному входу в жандармерию. Эта мысль вызвала новый спазм в желудке, вынудив замедлить шаги и сделать глубокий вдох, прежде чем толкнуть тяжелую застекленную дверь. На лице у дежурного капрала, едва он узнал Максима Монсо, появилось радостное выражение. Все признаки искренности имеют место, проанализировал тот.

Молодая женщина с рыжевато-каштановыми волосами, собранными в косу на затылке, быстро прошла перед ним, потом внезапно обернулась. Ее небесно-голубые глаза вспыхнули, а на лице засияла широкая улыбка, отчего стала еще заметнее россыпь веснушек на скулах.

Эмма Леруа, наплевав на правила протокола, бросилась Максиму на шею.

Не очень привыкший к проявлению теплых чувств, он застыл, не зная, куда девать руки. К счастью, объятия продлились лишь несколько секунд. Эмма быстро опомнилась. Она заправила прядь волос обратно за ухо и сказала:

– Наконец-то вернулся, да, господин аджюдан?

Обычно она никогда так его не называла, – может, только в самые первые дни их знакомства, – но, за исключением официальных церемоний и иных совершенно особых обстоятельств, никто в бригаде не обращался к другому по званию. Максим воспринял это как попытку разрядить атмосферу. Попытка не удалась, но он оценил усилие и отстраненно хлопнул коллегу по плечу.

– Мы тут кое-что задумали, иди-ка сюда, – сказала она, делая знак следовать за ней.

Они прошли по просторной зоне открытой планировки – здесь был нервный узел всех расследований, проводимых их бригадой, – и Эмма помахала рукой, привлекая внимание присутствующих.

Максим узнал почти всех.

Чуть подальше, из-за стола, который был его собственным с момента перевода в отделение в Анси, встал высокий, атлетически сложенный блондин c угловатым лицом и бросил на него взгляд, как волк, оценивающий новичка в своей стае.

Эмма представила их друг другу:

– Максим, это младший лейтенант Борис Павловски: он заполнил пустоту, образовавшуюся после твоего ухода в отпуск.

Она подмигнула, и Максим протянул руку старшему по званию.

От Бориса веяло мускусным запахом лосьона после бритья; в дурманящей смеси ароматов смешивались и мужской одеколон, и дезодорант.

Мужчина, который злоупотребляет парфюмом, боится смерти, подумал Максим.

У него едва не закружилась голова, но следовало произвести хорошее впечатление на этого колосса, и он послал ему улыбку, постаравшись сделать ее как можно более приветливой.

Как Максим и предполагал, пожатие Бориса оказалось куда крепче, чем требовалось, и когда тот обратился к вновь прибывшему с парой приветственных слов, то откашлялся, двигая кадыком, что дипломированный синерголог без труда расшифровал. Этим рефлекторным движением младший лейтенант утверждал свое превосходство.

Сообщение принято.



После теплых дружеских приветствий, позволивших Максиму освоиться, все направились в комнату отдыха. Когда дверь открылась, он понял, в чем дело.

В глубине помещения на столе были расставлены бутылки с содовой, а над ними висел транспарант, на котором алыми буквами было написано: «С возвращением».

Букву «С» перерезала маленькая косая линия, что не ускользнуло от его внимания и возбудило любопытство.

Эмма тут же отследила взгляд коллеги, заметившего ошибку, сделала шаг к нему и прошептала на ухо:

– Я собиралась написать «Welcome back»[3], но мне дали понять, что мы не в твоих американских сериалах.

Он хмыкнул. И наконец-то почувствовал, как спадает внутреннее напряжение.

Рыжеволосая красавица подскочила к старшему сержанту Буабиду, который подобрался к буфету и подвинул к себе блюдо с птифурами.

– Эй! Не трогай! Это для Максима! Они вегетарианские! – воскликнула она.

– Именно – по крайней мере я могу быть уверен, что там нет свинины! – чавкая, ответил Ахмед.

Максим оценил знак внимания со стороны напарницы и мысленно улыбнулся. Ему постоянно приходилось бороться за то, чтобы коллеги смирились с его специфическим режимом питания. Мясо, рыба, яйца или молоко и вообще любые продукты, имеющие животное происхождение, были исключены. Причина, по которой он не ел ни бифштексов, ни омлетов, ни прочих суши, мало-помалу проложила тропку в умы даже самых отъявленных скептиков, но вот отказ от молочных продуктов – более того, от меда и даров моря – сопровождался шуточками и грубоватыми комментариями. А ведь этические принципы Максима были просты: ему была невыносима мысль, что любое существо из животного мира может пострадать ради его собственного удовольствия.

От принятых утром таблеток пересохло во рту, и он порадовался, наполнив стакан минералкой с газом, главное – успеть выпить, прежде чем его засыплют вопросами.

Но едва Максим сделал глоток, как в комнате раздался голос – который он узнал бы из тысячи – и вызвал у него легкую неприятную дрожь.

– Как ни жаль прерывать ваши танцульки, но через несколько минут к нам поступит задержанный, и дело, похоже, серьезное. Срочный брифинг. Жду всех на рабочих местах! – непререкаемым тоном объявила руководительница бригады.

В комнате появилась лейтенант Ассия Ларше, недавно назначенная на пост начальника следственной бригады города Анси. Испепелив Максима взглядом, она вышла так же стремительно, как и вошла.

Ему показалось, что сердце на мгновение замерло в груди, а по позвоночнику пробежала дрожь. Узел, стянувший желудок с момента, когда ему объявили дату возвращения на службу, явно был связан с этой женщиной.



Предшественник Ларше, капитан Анри Саже, после командировки по обмену опытом со шведской полицией ввел новую форму организации работы. Перегородки были снесены, а все кабинеты объединены в одно большое помещение, с тем чтобы создать единую синергетику и благоприятную среду. На сегодняшний день такие пространства – обычное дело во всем мире, но в восьмидесятые годы и тем паче в епархии такой престарелой ригористки, как национальная жандармерия, подобная инициатива была скорее новаторской и даже, по мнению некоторых, граничила с ересью.

Однако именно дух соревнования, порождаемый этаким свальным грехом, позволил успешно провести расследование таких громких и сложных дел, как дело Роберто Зукко[4] или сравнительно недавнее убийство семьи Флактиф[5].

Зайдя в помещение, Максим понял, что младшему лейтенанту Борису Павловски не только отдали его, Максима, стол, но, по всей видимости, тот занял и его место в тандеме с Эммой.

Свободным оставался единственный письменный стол, и Максим тотчас понял, что он предназначен ему.

Ассия Ларше не стала ждать, пока он усядется:

– Несколько часов назад в жандармерию деревни Силлинжи явился некий субъект и заявил, что убил несколько человек. Он не пожелал представиться, но составил список из четырех имен, который, по мнению выслушавшего его капрала, является перечислением жертв. В центральной базе его отпечатков не обнаружилось, результаты личного досмотра были скудными: автобусный билетик и что-то вроде визитки. Заместитель прокурора распорядился перевести задержанного к нам, его доставят через несколько минут. На данный момент мы не располагаем никакими данными, позволяющими проверить достоверность факта убийства, но ввиду серьезности заявления прокуратура незамедлительно назначит следователя.

Она сделала паузу и оглядела дисциплинированно внимающую ей аудиторию, тщательно избегая Максима.

А он невольно разглядывал ее, не упуская ни малейшей детали. Ее кожа имела чудесный карамельный оттенок, а изящный овал лица смягчал суровость, которую придавали ей густые гладкие черные волосы, стянутые на затылке в безукоризненный конский хвост. Ассия в брючном костюме, подчеркивавшем длинные ноги, казалась очень высокой. Без сомнения, ее появление в бригаде не могло не вызвать соперничества среди гетеросексуалов. Однако, изучая реакцию присутствующих, Максим отметил, что каждый ведет себя совершенно невозмутимо, словно полностью сосредоточившись на том, что она говорит. За эти два месяца Ассия действительно сумела утвердить свою власть, заключил он.



– Буабид и де Алмейда, вам в помощь придается Гора; на вас базовые сведения. Разошлите запросы. Леруа и Павловски, свяжитесь с местным отделением. У нас видеоконференция с заместителем прокурора меньше чем через час: постараемся к этому моменту собрать все, что сможем.

Она развернулась и исчезла в коридоре, ведущем к ее кабинету.

Внезапно все ощутили некоторую неловкость. Никто ничего не сказал, но иногда молчание красноречивее слов. Лейтенант Ларше не упомянула Максима, не приписала его ни к одной из групп, и этот факт ни от кого не ускользнул. Возможно, она, памятуя о причинах его длительного отсутствия, сочла, что пока еще слишком рано подключать его к столь серьезному делу? Или в этом сквозил оттенок личной вендетты?

Знакомый голос прервал ход его размышлений.

– Сожалею, что твой маленький «праздник возвращения» сорвался, – сказала Эмма, обозначив в воздухе кавычки.

– Не переживай.

– А ты по-прежнему разговорчив – вижу, что отпуск пошел тебе на пользу!

В иных обстоятельствах он с удовольствием послал бы ей в ответ легкую улыбку, но какие бы благие ни были намерения у подруги, толку не было – Максима не отпускало. Ком в желудке мало-помалу превращался в тугой узел гнева.

Эмма дружески положила ему руку на плечо и продолжила:

– У меня тут дело о краже скутеров, от которого я уже несколько недель на стену лезу. Могу его тебе подкинуть, если ты и твои таланты менталиста удостоят его своим вниманием, не возражаешь?

Она всегда его подкалывала на тему его увлечения синергологией и искусством расшифровки невербального языка. Для нее, как и для большинства коллег, ничто не могло сравниться с признательными показаниями или же со старыми добрыми неопровержимыми уликами. Во главе угла стояли ДНК-идентификация и информация, полученная из прослушки мобильных телефонов. Максим мог только приветствовать пришествие новых технологий, но по-прежнему воспринимал человека как очень непростое животное, требующее оценки себе подобных. Никакой компьютер, даже самый продвинутый, не мог прозондировать душу с той же точностью, что и человек, усвоивший соответствующие методы. Синергология и изучение так называемой невербальной коммуникации, по его мнению, были оружием не менее действенным, чем целая команда научно-технической полиции.

Поскольку он не ответил и вообще никак не отреагировал, она настойчиво повторила:

– Тебя это не привлекает? Знаешь…

– Эмма! – прервал ее из глубины помещения Борис Павловски своим зычным голосом. – Может, делом займемся, если не возражаешь?

Молодая женщина замерла, выражение ее лица изменилось. Она тихонько вздохнула и развернулась, собираясь направиться к своему рабочему месту.

Нервно обежав глазами новый стол, Максим, прежде чем она отошла, ухватил ее за запястье.

– Посмотри, не нашел ли случайно Павловски в ящиках мой кубик Рубика, ладно? – попросил он почти шепотом.

Она с нейтральным видом кивнула и продолжила движение.

В просторное помещение с потолка лился холодный неоновый свет, смешиваясь с непредсказуемым и изменчивым светом, проникающим сквозь широкие окна. Максим любил подолгу вглядываться в листву высоких платанов, выстроившихся по обеим сторонам авеню Ла-Плен, или в облака, которые словно цеплялись за хребты дальних гор, как пассажиры тонущего корабля. В этот первый день весны температура была экстремально низкой для этого времени года, горные вершины окутались снежной пеленой, что побуждало противников теории глобального потепления отпускать сомнительные шуточки. Человечество внесло разлад в свое природное окружение, но в глазах молодого человека зрелище оставалось великолепным.

Внезапно в поле его зрения возник фургончик жандармерии, въехавший на парковку.

Оттуда вышли два капрала. Обогнув машину, они помогли выбраться из задней двери высокому типу, грязному и неухоженному. Казалось, он не спал много дней. Больше всего он смахивал на бомжа, но одна деталь противоречила общей картине: этот тип был свежевыбрит.

Почти сразу к ним присоединилась лейтенант Ассия Ларше. Максим зафиксировал взгляд на их лицах и попытался читать по губам, стараясь на расстоянии вникнуть во все детали их разговора.

Ничего существенного из мимики и жестикуляции жандармов он не извлек, но, посмотрев на задержанного, который украдкой озирался по сторонам, сразу понял, что тот чего-то опасается. Мужчина стоял, сгорбившись, и вздрагивал от шума проезжающих по улице машин. Зрачки у него были расширены.

3

Мужчину поместили в «холодильник», самую странную камеру, пользовавшуюся печальной известностью среди членов следственной бригады. Камера находилась в конце плохо освещенного коридора, там всегда было дико холодно, а по бетонным стенам сочилась влага. Ходило множество теорий, объяснявших причины царящей там стужи. С точки зрения наиболее рассудительных, все дело было в микропротечках вмонтированной в перегородку старой канализационной трубы. С годами стены пропитались водой, так что помещение невозможно было протопить. Другие, менее рациональные, верили, что мрачной репутацией камера обязана осужденному на пожизненное заключение, который в этой самой камере покончил с собой, и теперь там обретается его призрак.

Сменяющиеся начальники ни разу не удосужились провести ни проверку, ни необходимые ремонтные работы. В конечном счете камера приносила практическую пользу – редко кто из обвиняемых не ломался, проведя там пару суток. Если новичок упорствовал, не желая назвать свое имя, можно было поспорить, что «холодильник» развяжет ему язык.



Скудные данные, связанные с этим необычным делом, были распределены между двумя следственными группами, и Буабид вместе с де Алмейдой и Гора уже трудились над накорябанным от руки списком. Четыре имени, четыре потенциальные жертвы. Жандармы понимали, что медлить нельзя.





Члены группы начали рассылку запросов относительно личности предполагаемых жертв. Ахмед, старший по званию, занялся поисками Колина Вассарда и Нины Грокис-Стейнер, в то время как де Алмейду и Патрику остались, соответственно, Харл Коммегерлин и Иони Превис.

Борис и Эмма, составлявшие группу А, решили немного подержать подследственного на холодке, прежде чем приступить к первому допросу. На данный момент они сосредоточились на билетике, найденном во время личного досмотра.

Молодая женщина проверила транспортные линии, проходящие через остановку рядом с бригадой в Силлинжи, где объявился субъект, и нашла только один маршрут. В сельских районах вокруг Анси общественный транспорт курсировал нечасто, куда реже, чем в центре города, и если подозреваемый оказался в отделении в 8:12, значит он приехал на автобусе номер 33, из которого вышел в 8:08.

Она оторвалась от стола и через всю комнату обратилась к группе Б:

– Парни, у меня кое-что для вас есть! Наш субчик наверняка ехал на тридцать третьем автобусе в направлении Ла-Бальм-де-Силлинжи. На том самом, который выходит из Мейте в семь тридцать восемь: вы уж сами свяжитесь с автобусной компанией, чтобы найти водителя, который работал на этом маршруте, лады?

Де Алмейда что-то чиркнул в блокноте, и вся троица откликнулась дружным громогласным «О’кей!».

Эмма развернулась на стуле и увидела Бориса, который разглядывал второй предмет, найденный в карманах незнакомца. Простой белый картонный прямоугольник, на котором красовался черный логотип: отпечатанная жирным шрифтом буква G в центре равнобедренного треугольника со сторонами, обозначенными тонкими линиями. Он махнул карточкой в сторону напарницы и молча пожал плечами. Вместо ответа она потрясла головой. С первого взгляда пиктограмму никто не опознал.



Со своего места за новым столом Максим смотрел на бурную деятельность коллег и чувствовал себя бесполезным, как обыватель, глазеющий на муравейник. Ощущение изолированности направило его мысли в новое русло, заставив вспомнить прежнего начальника, капитана Анри Саже. При нем подобное не могло иметь места; он бы никогда не исключил члена бригады из криминального расследования, тем более что речь шла о четверном убийстве. Но Ассия Ларше, сменившая его на этом посту буквально на следующее утро после того, как Максима отправили на вынужденный отдых, очевидно, имела на этот счет свое мнение.

Рано или поздно наступит момент, когда мне придется встретиться с ней взглядом, мелькнула у него тайная мысль.

Он снова оглядел свой стол, горы папок, и вторая попытка только усилила привкус горечи. Руки задрожали, и он пожалел, что потерял свой кубик Рубика: он неплохо помогал снять легкие приступы тревоги. Однако на протяжении последних шестидесяти трех дней и двух часов, когда пришлось временно забыть о работе, этой цветной головоломки было бы явно недостаточно.

Максим попытался отвлечься от химических костылей, которыми, по сути, являлись транквилизаторы, и сосредоточился на дыхании и ощущении прохлады в носовой перегородке. При каждом вдохе волна тревоги понемногу рассеивалась. Он сознательно оставил транквилизаторы в машине и категорически запретил себе принимать их на людях, даже в случае панической атаки.



– Думаю, наш типчик дозрел, тебе не кажется, Павловски? – неожиданно спросила Эмма.

Оторвавшись от монитора, Борис кивнул.

Оба жандарма одновременно встали.

«Холодильник» оправдал свою репутацию. Когда они открыли дверь камеры, незнакомец лежал, скорчившись в позе эмбриона, и дрожал всем телом. В отличие от прочих арестантов, испытавших на себе прелести этого особенного застенка, он не орал, требуя одеяло или чтобы его выпустили отсюда. Он оставался неподвижным и даже не отреагировал на появление Павловски.

Младший лейтенант мощным движением поднял его на ноги, мужчина уставился в пол и затянул свою литанию:

– Я их всех убил, я их всех убил!

– Ладно, ладно, вот и расскажите нам об этом, – отозвался высокий блондин.

Подозреваемый не оказал ни малейшего сопротивления и позволил надеть на себя наручники, а потом отвести в одно из помещений для допросов.

Эмма уселась напротив и долго его рассматривала. Ее напарник уже занимался настройкой оборудования, позволяющего вести запись беседы.

Она помахала листком с копией списка и выложила его на стол, прямо перед носом допрашиваемого.

– Эти люди, – начала она, указывая на список, – ты же их убил, верно?

– Погоди! – гаркнул Борис почти агрессивно.

Эмма вытаращила глаза от удивления и повернулась к нему.

– Сначала следует проверить, что веб-камера работает, – пояснил он, смягчив тон.

– Ну да, работает! Давай, начинаем, – нетерпеливо отозвалась она.

Борис перестал возиться с компьютером, и его лицо стало серьезным.

– Эмма, это важно. Если случится накладка с записью, ты прекрасно знаешь, что допрос потеряет всякую юридическую силу. Со мной такое уже было, баста, я не желаю повторения.

Молодая женщина на секунду задумалась и кивнула. Павловски понял, что она с ним согласна, и вернулся к своему занятию.

Через несколько секунд, закончив тестирование, он кивнул – мол, продолжай.

Молодая женщина вздохнула и повторила:

– Имена, которые ты написал, – это твои жертвы, верно?

Незнакомец глядел в пустоту, и его глаза бегали, словно внутри них мельтешили крошечные электрические разряды. Стоило раздаться чуть более громкому звуку, как он вздрагивал и поворачивался, точно боялся, что на него нападут сзади.

– Ты был один, когда совершил… это? – продолжила она.

Бормотание, снова эта проклятущая фраза, на которой он зациклился.

– Каким образом ты это сделал? Как ты их убил?

На все вопросы ответ оставался неизменным: «Я их всех убил».

Через несколько минут Борис нацарапал несколько слов на отрывном листке и протянул его Эмме.

«Мы из него ничего не вытянем. Вернем в „холодильник“?»

Она прочла записку и медленно опустила веки в знак согласия.

Неожиданно их подозреваемый вроде бы заинтересовался тем, что же затеяли копы, и опустил взгляд на бумагу.

Вдруг он откинул голову назад, черты лица исказились в гримасе ужаса. Он попытался поднять руку, чтобы закрыть объектив веб-камеры, но ему помешали наручники.

– Вы ведь заодно с Капитаном? – закричал он. – Так?! Вы с ним заодно! Скажите ему, что я их всех убил! Всех!

Глаза мужчины закатились, все тело свело судорогами. Эмма кинулась к нему, и ей пришлось навалиться всем весом, чтобы удержать его на стуле.

Павловски начал легко похлопывать незнакомца по щекам, чтобы привести в чувство.

Через несколько секунд странный тип наконец успокоился, и жандармы отправили его обратно в камеру. Там он улегся на пол в самом центре и снова свернулся в позе зародыша. И даже не попросил одеяла – защититься от холода. Он так и остался лежать с закрытыми глазами, дрожа как осиновый лист.



Вернувшись в рабочее помещение, где кипела бурная деятельность, Эмма и Борис подошли к Ахмеду и его следственной группе.

– Ну что? – спросил Буабид.

– Ничего, тип точно смахивает на торчка в разгар ломки, – ответила молодая женщина, заплетая свои длинные рыжие волосы в косу, что получилось у нее на удивление быстро. – А у вас?

– Тоже небогато. Мы как раз проверили все реабилитационные центры, больницы и приюты: ни фига. В центральной базе отпечатков тоже нет: он там не зарегистрирован. Через час пошлем капрала поговорить с водителем автобуса, в котором он ехал, но для быстроты уже с ним созвонились: мужика он помнит, а вот где тот сел – нет.

Младший лейтенант Павловски, появившийся в жандармерии всего два месяца назад, стоял чуть в стороне, сложив руки на груди.

– Может, камеры что-то зафиксировали? – бросил он своим почти механическим голосом.

– В автобусе? – с улыбкой откликнулся Буабид. – К сожалению, не в этом. Зато, – продолжил он, повернувшись к экрану своего компьютера, – я послал запросы в социальные службы, в бюро по выдаче пособий, в телефонную компанию и электросбыт: результаты должны скоро поступить.

– Хорошо, – заключила Эмма, – держи нас в курсе.

Пока они расходились по местам, она помахала Максиму, который в ответ лишь холодно и отстраненно наклонил голову.

Тогда она направилась к столу Бориса и начала лихорадочно рыться в ящиках под изумленным взглядом коллеги. Найдя наконец то, что искала, она большими шагами двинулась через комнату.

– Держи, – сказала она, громко хлопнув кубиком Рубика по столу бывшего напарника. – Может, хоть теперь перестанешь дуться?

Порыв воздуха, сопровождавший ее приближение, принес с собой сладковатый аромат ее духов с нотками ванили. Обоняние Максима немедленно сигнализировало о наличии нового запаха: он понял, что она сменила дезодорант.

Максим протянул руку, схватил головоломку и поднял глаза на Эмму.

– Вы продвигаетесь? – нейтральным тоном спросил он.

– Вообще-то, у меня все нормально, спасибо, что спросил. А как ты после этих двух месяцев? Чем занимался, съездил в отпуск?



Она и капитан Саже были единственными, не считая самого Максима, кто знал истинную причину его отстранения. Это так называемое нервное истощение было, в сущности, реальным срывом по полной программе. За общепринятым эвфемизмом «психическое выгорание» стояло давление общества, которое подминало и обгладывало души. Жандармы, как и все сотрудники сил охраны порядка, экстренных служб и служб спасения, находились в эпицентре этого коловращения. Именно они, угодив в «глаз бури», принимали на себя самые хлесткие удары наиболее низменных проявлений современной жизни. Требовалась немалая стойкость, чтобы выдержать этот наплыв все нарастающей жестокости людей, неспособных даже на минимальное сочувствие. Глубокая безнадежность пронизывала человечество, как агрессивный рак.

В отпуск Максим так и не поехал – хотя не отказался бы, – но дело было не только в этом, и Эмма с присущим ей цинизмом задела его за живое. Понятно, что она пыталась добиться от него какой-то реакции, но он сам не понимал, что творится в его душе.

– И как тебе новенький? – Максим резко сменил тему.

– Павловски? Отличный, суперправильный, иногда с перебором, но только это от него и требуется, так что меня устраивает.

– И как продвигается дело?

– Ага, наконец-то добрался до сути! – гаркнула она. – От души отлегло: я-то боялась, что ты станешь расспрашивать, как дела у меня! – Она подмигнула. – Этот тип просто гроб с музыкой… или, вернее, испорченная пластинка! Он без остановки твердит: «Я их всех убил», а мы представления не имеем, кто он такой. В жизни ничего подобного не видела! Четыре потенциальные жертвы, виновный сдался сам и во всем признался, но больше ничего не желает сказать.

– Как он держался во время допроса? Его лицо, взгляд…

– О нет, Макс! Только не надо этих «синергоштучек»! Говорю же, у нас ничего нет. По мне, так он просто нарик с навязчивыми галлюцинациями. Сам понимаешь, после столь серьезного признания у прокурорских выбора не было, кроме как поставить всех на уши; но, честно говоря, от силы через несколько часов нам придется закрыть дело.

В группе Ахмеда Буабида наметилось оживление. Он зычно окликнул Эмму, прервав их разговор с Максимом.

– Аджюдан Леруа! – Если речь шла о чем-то серьезном, в жандармерии Анси в соответствии с традицией переходили на официальный тон. – Пришел ответ на наши запросы, и нам прислали адрес одного человека из списка!



Лейтенант Ассия Ларше дала добро, и группа А, то есть Эмма и Борис Павловски, отправилась в Верье-дю-Лак, одну из самых благополучных и богатых коммун департамента.

Хлынул ледяной дождь, мощные струи заливали окрестные дома и бились в ветровое стекло их машины. Павловски приходилось постоянно протирать стекло тряпкой, чтобы сидевшая за рулем Эмма могла хоть что-то разглядеть.

Минут через двадцать они остановились перед большим зданием, нависающим над озером. Ненастье не красило эти места, но в нормальную погоду величественный вид, открывающийся на огромное водное пространство внизу и горные вершины на том берегу, наверняка приводил в восторг.

Компания, обслуживавшая электросеть, сообщила о наличии абонемента на имя Колина Вассарда. Квартира была небольшая, но, глянув на цены недвижимости в деревушке Верье-дю-Лак, шикарном предместье Анси, Эмма сразу подумала, что разыскиваемый ими мужчина наверняка на бедность не жаловался.

Когда они вошли в подъезд, включилось автоматическое освещение; они двинулись по коридору к квартире предполагаемой жертвы. На позолоченной табличке значилось «Колин А. Вассард».

Молодая женщина несколько раз нажала на звонок. Тишина.

– Господин Вассард? – прокричала она. – Это жандармерия, откройте, пожалуйста!

По-прежнему тихо.

Она достала служебное оружие и кивнула напарнику. Тот обошел соседние двери, стуча и звоня по нескольку раз, пока не появилась внушительная дама с метлой в руке.

– Здравствуйте, мадам, жандармерия, – автоматически представился Борис. – Вы знакомы с человеком, который живет здесь?

Он ткнул пальцем в направлении квартиры Колина Вассарда.

Она только робко пожала плечами.

– Господин Вассард! – снова прокричала Эмма еще громче. – Если вы не откроете, мы будем вынуждены взломать дверь!

Выждав еще минуту в тягостной тишине, Эмма, которую адреналин делал нетерпеливой, нагнулась и взялась за портативный таран, который они принесли с собой.

– Подожди! Нам нужен еще один понятой.

Рыжая красавица прекрасно знала правила, но, поскольку уже была на взводе, что-то раздраженно буркнула чисто по-мужски.

Павловски исчез в глубине коридора и вернулся через несколько минут вместе с пожилым мужчиной, которому явно было тяжело передвигаться.

Теперь, когда пара понятых у них была, Эмма, выкрикнув последнее предупреждение и не дождавшись ответа, выбила дверь.

С оружием наготове Борис с напарницей зашли внутрь квартиры того, чье имя вместе с тремя другими, выведенными дрожащим почерком, значилось в таинственном списке.