Стив Кавана

Пятьдесят на пятьдесят

Steve Cavanagh

FIFTY FIFTY

Copyright © Steve Cavanagh 2020



© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025



Январь

Эдди

Есть в английском языке два слова, способные более всех прочих вселить ужас в сердце судебного адвоката. И сейчас эти два слова, поступившие в виде текстового сообщения пару секунд назад, смотрели на меня с экрана моего мобильника.

«ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ».

Присяжные отсутствовали в зале ровно сорок восемь минут.

За сорок восемь минут можно много чего успеть. Можно пообедать. Можно поменять масло в машине. Можно, пожалуй, даже посмотреть эпизод какого-нибудь телесериала.

Но вот чего никак нельзя успеть за сорок восемь минут, так это вынести справедливый и взвешенный вердикт по самому сложному судебному делу об убийстве в истории города Нью-Йорка. Это просто нереально. «Наверное, у присяжных возник какой-то вопрос, – подумал я. – Это не вердикт».

Такого просто не может быть.

На противоположной стороне улицы, на углу Лафайет, находится кафе «Кортэ» – типа как «Судебное», только на испанско-французский манер. Снаружи оно выглядит довольно соблазнительно. Внутри же – простецкие пластиковые столы и стульчики, кофе и сэндвичи. Обычно на этих стульчиках прохлаждаются три-четыре адвоката. И всегда можно сказать, кто из них ожидает возвращения присяжных. Еда не лезет им в горло. Они не способны усидеть на месте. Такие люди нервируют остальных посетителей, как если бы на их месте сидел какой-нибудь псих с мачете на коленях. Некогда я и сам захаживал туда в ожидании вердикта, но одного только взгляда на другого адвоката, зависшего в томительной неизвестности между адом и раем судебного процесса, вполне достаточно, чтобы кофе в «Кортэ» застрял в глотке. А кофе там приличный.

Так что вместо того, чтобы ерзать на стуле, рискуя протереть штаны, я взял там кофе навынос и отправился прогуляться по площади. Даже сам не знаю, сколько раз мне уже доводилось так вот расхаживать по Фоли-сквер. Мой личный рекорд – три дня. Именно столько времени потребовалось присяжным, чтобы оправдать одного из моих клиентов, и я, блин, едва не проделал подметками канаву в тротуаре. Но на сей раз едва только успел выйти из «Кортэ» с бумажным стаканом кофе в руке, как получил это сообщение.

Выбросив недопитый стакан в урну, я перешел на противоположную сторону улицы и направился за угол, к зданию уголовного суда Манхэттена, над входными дверями которого на тридцатифутовой высоте развевался на флагштоке звездно-полосатый флаг. Флаг был очень старый. Ветер, дождь и время не по-доброму обошлись с ним. Цвета его потускнели, а сам флаг порвался чуть ли не надвое. Часть звезд распалась и была унесена ветром. Длинные разлохмаченные нити, свисающие с красно-белых полос, почти достигали мостовой. Деньги на его замену обычно находились. Да, времена сейчас тяжелые и становятся только тяжелей, но флаг всегда выглядел как новенький, даже если протекала крыша… Подумалось, что им стоит сохранить этот старый флаг – выгоревшие на солнце краски, разрывы и прорехи почему-то казались уместными в нынешнее время. Я мог лишь догадываться, не испытывают ли и судьи схожие чувства. Когда на границе детей держат в клетках[1], звезды и полосы для многих утратили свой блеск. Никогда не думал, что моя страна будет настолько разделена и расколота.

На конце флагштока сидел ворон – большая черная птица с длинным клювом и острыми когтями. Первые вороны, вернувшиеся в Нью-Йорк, были замечены еще в 2016 году. Обычно они обитали на севере штата, и никто не знал, почему они вернулись. Вороны устраивали свои гнезда на высоких пилонах мостов и путепроводов, а иногда даже на вышках сотовой связи и опорах ЛЭП, питаясь всякими отходами и мертвечиной, скапливающимися в углах переулков по всему городу.

Когда я проходил под вороном, тот пару раз отрывисто каркнул: «Кар-р! Кар-р!» Я так и не понял, приветствие это или предостережение.

Но чем бы это ни было, карканье малость выбило меня из колеи.

Перед тем как взяться за это дело, я не верил в зло. До этого момента в своей жизни мне не раз доводилось иметь дело с мужчинами и женщинами, способными на злые поступки, но я списывал это на чисто человеческие слабости – жадность, похоть, гнев или желание. И некоторые из этих людей были больны. Больны на всю голову. В принципе, можно было сказать, что они не несут ответственности за свои ужасные преступления.

Проходя через пост охраны в вестибюль здания суда, я никак не мог избавиться от подобных мыслей. Они вторглись в мой разум, отравляя его. Каждая такая мысль была словно еще одной каплей крови в стакане прохладной воды. Когда совсем скоро начинаешь видеть все в красном цвете.

Сталкиваясь с убийцами – а доводилось мне сталкиваться с ними не раз и не два, – я почти всегда мог найти какое-то объяснение их поведению. Что-то в их прошлом или в особенностях психики давало ключ к их образу мыслей и преступным поступкам. Я всегда мог включить голову, применив рациональный подход.

На сей раз какого-то простого объяснения не имелось. Зацепиться было не за что. Рациональный подход был здесь неприменим. Почти что неприменим. В основе этого дела лежало что-то темное. Что-то зловещее.

И я сразу ощутил прикосновение этого зла. Которое нависло над этим судебным делом, как вороны над городом.

Присматриваясь.

Выжидая.

Чтобы в один прекрасный момент резко метнуться вниз и пустить в ход свои длинные когти и острый как бритва клюв. Как что-то мрачное и черное, быстрое и смертоносное.

По-другому это не описать. Иначе никак не скажешь. Да, люди могут быть хорошими. Есть ведь такое явление, как хороший человек. Тот, кто совершает добрые поступки, потому что ему это нравится. Тогда почему же не может существовать и чего-то прямо противоположного? Почему человек не может быть злым просто потому, что ему это нравится? Раньше я не рассуждал об этом с такой точки зрения, но теперь вижу суть. Зло абсолютно реально. Обитает оно в темных закоулках сознания и способно пожирать человека, словно раковая опухоль.

Погибло уже так много людей… И не исключено, что погибнет еще больше, прежде чем все это закончится. Когда я был ребенком и рос в маленьком холодном доме в Бруклине, моя мама говорила мне, что никаких страшил и подкроватных монстров не существует. Истории, которые я читал в детстве о чудищах и ведьмах, уводящих детей от родителей в лес, она называла просто сказками. Никаких монстров не бывает, говорила мама.

Она ошибалась.

Лифты в здании уголовного суда – старые и жутко медленные. Когда один из них наконец доставил меня на мой этаж, я вышел из кабины, проследовал со всей остальной толпой по коридору в судебный зал и занял свое место за столом защиты рядом со своей клиенткой. После того как публика расселась по местам, двери закрылись. Судья уже расположился за своей кафедрой. Когда присяжные вошли в зал, воцарилась гнетущая тишина.

Документы они уже передали секретарю. Все бумаги были оформлены в совещательной комнате. Моя клиентка попыталась что-то сказать, но я ее не расслышал. Просто не смог. Слишком уж кровь шумела в ушах.

Я всегда мог неплохо рассудить, к какому решению склонятся присяжные. Был способен заранее предсказать его. И всякий, блин, раз оказывался прав. И всегда знал, прежде чем взяться за какое-то дело, виновен ли мой клиент в том, в чем его обвиняют.

Я много лет был профессиональным мошенником, прежде чем применить эти свои навыки в юридической практике, – естественно, с небольшими поправками. Хотя надуть на пару сотен штук какого-нибудь наркоторговца – это вам не то же самое, что развести присяжных и заставить их вынести нужный тебе вердикт. Ни в чем не повинные люди регулярно оказываются за решеткой, но только не в мою вахту. Я давно уже научился – в барах, закусочных, на улицах – разбираться в людях. У меня это очень хорошо получалось. Так что, перенеся свою деятельность в судебные залы, я всегда еще с самой первой встречи знал, виновен ли мой клиент. И если он или она были виновны, но хотели доказать свою невиновность в суде, я желал им удачи и прощался с ними. Я уже это проходил, и это слишком дорого мне обошлось. Тогда я проигнорировал свое чутье и позволил своему клиенту выйти сухим из воды. Он был виновен, а я выпустил его на свободу. После чего он едва не убил ни в чем не повинного человека. Поэтому я едва не убил его самого. В некотором роде я все еще расплачиваюсь за ту фатальную ошибку. Не бывает абсолютно непогрешимых людей. Обмануть можно кого угодно.

Даже меня.

Короче говоря, читать клиентов и присяжных как открытую книгу – это я умею. Но это дело не было каким-то обычным. В нем не просматривалось ничего даже отдаленно нормального.

Это был первый вердикт, который я не взялся бы предсказать. Хотя в любом случае не оказался бы слишком далеко от истины. На мой взгляд, вероятности того или иного исхода были примерно равными, так что с одинаковым успехом можно было просто подбросить монетку. Фифти-фифти. Пятьдесят на пятьдесят. Я знал, чего хочу. Теперь я знал, кто убийца. Я просто не знал, увидели ли это присяжные. Я был шорами на глазах у присяжных.

А еще я жутко устал. Я не спал уже несколько недель. С той самой темно-красной ночи.

Секретарь суда встал и обратился к старшине присяжных:

– Итак, оба вердикта вынесены? И вынесены единогласно?

– Да, – последовал ответ. – Единогласно.

Часть I. Сестры. Тремя месяцами ранее

Расшифровка звонка в службу 911



Рег. номер происшествия: 19–269851

5 октября 2018 г.

Время: 23:35:24



Диспетчер: Нью-Йорк, 911. Вам нужна полиция, пожарные или «скорая»?

Вызывающий абонент: Мне нужны полиция и «скорая помощь». Прямо сейчас!

Диспетчер: Какой адрес?

Вызывающий абонент: Франклин-стрит, 152. Пожалуйста, поскорей, она ударила его ножом и теперь поднимается по лестнице!

Диспетчер: В доме кто-то ранен?

Вызывающий абонент: Да, мой отец. О господи, я слышу, как она поднимается по лестнице!

Диспетчер: Полиция и «скорая помощь» уже в пути. Где вы находитесь в доме? И где ваш отец?

Вызывающий абонент: Он на втором этаже. В главной спальне. Там всё в крови. А я… я в ванной. Это моя сестра! Она все еще здесь. Кажется, у нее нож. О господи… [неразборчиво].

Диспетчер: Сохраняйте спокойствие. Вы заперли дверь?

Вызывающий абонент: Да.

Диспетчер: Вы не ранены?

Вызывающий абонент: Нет, не ранена. Но она собирается убить меня. Пожалуйста, пришлите сюда полицию и врача поскорее! Мне нужна помощь. Прошу вас, поспешите!

Диспетчер: Они уже едут. Никуда не выходите. Если можете, упритесь ногами в дверь. Все обойдется. Постарайтесь взять себя в руки, полиция уже в пути. Сохраняйте спокойствие и не шумите. Как вас зовут?

Вызывающий абонент: Александра Авеллино.

Диспетчер: А вашего отца?

Вызывающий абонент: Фрэнк Авеллино. Это моя сестра София – она, видать, окончательно сошла с ума. Она буквально раскромсала его на части… Она [неразборчиво].

Диспетчер: Там ведь у вас не одна ванная комната? В какой конкретно вы находитесь?

Вызывающий абонент: В той, что в главной спальне. Я вроде слышу ее. Она в спальне. О господи…

Диспетчер: Постарайтесь не шуметь. Все с вами будет в порядке. Полиция всего в нескольких кварталах от вас. Оставайтесь на линии.

Вызывающий абонент: [неразборчиво]

Диспетчер: Александра… Александра? Вы еще здесь?

Звонок завершен в 23:37:58



Расшифровка звонка в службу «911»



Номер происшествия: 19–269851

5 октября 2018 г.

Время: 23:36:14



Диспетчер: Нью-Йорк, 911, вам нужна полиция, пожарные или медики?

Вызывающий абонент: Полиция и «скорая». Мой отец умирает! Я на Франклин-стрит, 152. Папа! Папа, пожалуйста, скажи что-нибудь!.. На него напали. Ему нужен врач!

Диспетчер: Как вас зовут?

Вызывающий абонент: София. София Авеллино. Черт, я не знаю, что делать! Здесь столько крови…

Диспетчер: На вашего отца напали? Дома?

Вызывающий абонент: Он в спальне. Это ее рук дело. Это она…[неразборчиво]

Диспетчер: В доме есть еще кто-нибудь? Вы в безопасном месте?

Вызывающий абонент: По-моему, она ушла… Пожалуйста, пришлите сюда кого-нибудь, мне так страшно! Я не знаю, что делать.

Диспетчер: Ваш отец истекает кровью? Если да, то попробуйте прижать к ране какую-нибудь тряпку или полотенце. И не отпускайте. Полиция появится с минуты на минуту. Я вижу, что из вашего дома поступил еще один звонок…

Вызывающий абонент: Что? Вам еще кто-то позвонил?

Диспетчер: В доме есть кто-нибудь еще?

Вызывающий абонент: О боже! Это Александра! Она в ванной. Я вижу ее тень под дверью. Вот черт! Она прямо здесь! Мне надо уходить. Она убьет меня. Пожалуйста, помогите мне, пожалуйста!.. [кричит]

Звонок завершен в 23:38:09.

Глава 1

Эдди

Терпеть не могу юристов. Большинство из них. Вообще-то почти всех, за редким исключением. Не считая разве что моего наставника, судьи Гарри Форда, и еще пары-тройки таких же древних судебных зубров, которые слоняются по зданию уголовного суда Манхэттена, словно призраки на собственных похоронах. Прокручивая в свои юные годы всякие хитроумные мошеннические схемы, я знал куда больше законников, чем сейчас. Большинство юристов довольно легко напарить, поскольку они сами народ нечестный.

Никогда не думал, что стану одним из них. На визитке в моем заднем кармане значится: «Эдди Флинн, судебный адвокат».

Если б мой папаня, и сам талантливый аферист, дожил до этого дня, ему было бы стыдно. Я ведь мог стать боксером, или мошенником, или карманником, или даже букмекером. Он смотрел бы на своего сына, адвоката, качал головой и задавался вопросом, в чем же ошибся как родитель.

Главная проблема в том, что адвокаты склонны больше думать о самих себе, чем о своих клиентах. Начинается все с благих намерений: все смотрели «Убить пересмешника», а может, даже и одолели книгу Харпер Ли, и все хотят стать такими, как Аттикус Финч[2]. Чтобы встать горой за маленького человека, вступиться за которого больше некому. В общем, вся эта давидо-голиафовская муть. А потом вдруг понимают, что особых денег это не сулит, что все их клиенты виновны и что даже если они напишут речь, достойную Аттикуса Финча, судья пропустит все эти их словеса мимо ушей.

Те, у кого достает ума понять несбыточность подобной мечты, приходят к заключению, что нужно устроиться в какую-нибудь крупную фирму, вкалывать не покладая рук и попытаться пролезть в партнеры[3], пока еще не хватила кондрашка. Другими словами, они понимают, что закон – это бизнес. И у некоторых этот бизнес вполне себе процветает.

Стоя возле дома под номером 16 по Эриксон-плейс, я невольно припомнил, сколько бабла заколачивают маститые адвокаты по уголовным делам. По этому адресу располагается Первый райотдел полиции Нью-Йорка – в смысле, отдел под номером один. Парковочные места перед зданием, обычно предназначенные для патрульных машин, сейчас занимала целая выставка дорогостоящих достижений мирового автопрома, в основном германского. Я насчитал пять «Мерседесов», девять «БМВ» и один «Лексус».

Внутри явно что-то происходило.

В отдел можно попасть через выкрашенные синей и белой краской двери из красного дерева, с железными заклепками, обрамляющими каждую декоративную филенку. Сразу за ними – пункт охраны, и чуть дальше – стойка дежурного сержанта. Вот там-то я и обнаружил какой-то кипиш, причем в самом разгаре. Детектив в штатском, в желтой рубашке, гневно тыкал пальцем в физиономию сержанта Буковски, в то время как около дюжины адвокатов по другую сторону стойки, в приемной, оживленно грызлись между собой. Приемная здесь не более двадцати футов в длину и десяти в ширину, стены выложены желтоватой плиткой. Когда-то, наверное, эта плитка была девственно-белой, но в семидесятые и восьмидесятые копы курили как паровозы.

Буковски позвонил мне двадцать минут назад. Сказал, что мне нужно срочно гнать сюда. Появилось дело. Крупняк. А значит, с меня билеты на «Никс»[4]. Это у нас с ним такая договоренность. Если за его стойкой вырисовывалось что-нибудь интересное, он сразу звонил мне. Единственная проблема заключалась в том, что Буковски был не единственным копом в участке, который брал взятки, и, судя по толпе адвокатов, слухи про лакомый кусочек уже успели распространиться по всему городу.

– Буковски… – тихонько позвал я его.

Буковски – это плотный, поросший густым волосом комок мускулов и жира, облаченный в темно-синюю форму полиции Нью-Йорка. В свете потолочных ламп на его лысой макушке блеснул пот, когда он повернулся, подмигнул мне, а затем беззаботно велел детективу убрать палец от своего лица, пригрозив засунуть его куда-то самому этому детективу или его мамаше. Я особо не вслушивался.

– С меня уже хватит, Буковски! У каждого из них ровно одна минута на беседу с подозреваемой! Не больше. После этого она выбирает себе адвоката, и мы сразу приступаем к допросу. Понятно? – процедил детектив в желтой рубашке.

– Что ж, я не против. Это по-честному. Я прослежу за этим. Скройся-ка пока на полчасика – сходи кофейку выпей, что ли… Или позвони своей мамаше – скажи, что я зайду, когда закончится моя смена.

Детектив отступил назад, многозначительно поглядывая на Буковски, а затем резко крутнулся на каблуках и направился к стальной двери в дальнем конце приемной.

Сержант обратился к толпе адвокатов, стоявших перед ним, словно устроитель подпольной лотереи, объясняющий правила:

– Итак, поступим вот каким образом… Каждый из вас, красавцы, сейчас возьмет талон с номером, и по этим номерам я буду вас вызывать. У каждого ровно одна минута, чтобы уболтать подозреваемую. Кому отказали, тот немедля валит отсюда. Понятно? Это все, что я могу для вас сделать.

Некоторые из адвокатов негодующе воздели руки в воздух, после чего принялись стучать пальцами по своим мобильным телефонам, в то время как другие, не переставая недовольно ворчать, стали проталкиваться к автомату, чтобы получить талон с номером очереди. Талоны вообще-то предназначались для граждан, явившихся подать заявление, а не для адвокатов, жаждущих пообщаться с потенциальным клиентом.

– Какого хрена, Буковски? – возмутился я. – Какой мне смысл покупать тебе билеты на «Никс», если ты обзваниваешь всех адвокатов на Манхэттене?

– Прости, Эдди. Послушай, это дело – просто нечто. Ты явно захочешь вписаться. Сейчас так все это просто детский лепет по сравнению с тем, как это место будет выглядеть утром, когда на улице соберется армия папарацци, желающих зафотать этих девиц, когда мы повезем их в суд для предъявления обвинения.

– Каких еще девиц? В чем вообще суть?

– В полночь группа быстрого реагирования привезла сюда двух красоток. Сестер. Обеим по двадцать с небольшим. Их папаня лежал наверху в спальне, раскромсанный на куски. Сестры вызвали полицию друг на друга. Обе уверяют, что его убила другая. Дело явно обещает быть громким.

Я оглядел приемную, в которой собрались все сливки манхэттенской адвокатуры по уголовным делам – сплошь крупные игроки в тысячедолларовых костюмах, за которыми хвостом держались их подручные. А потом опустил взгляд на свои черно-белые кроссовки «Эйр Джордан Лоу», голубые джинсы и футболку «Эй-Си/Ди-Си» под черным блейзером. Большинство моих клиентов не парились по поводу моего внешнего вида после полуночи. Я заметил, как несколько человек в костюмах принялись подталкивать друг друга локтями, указывая подбородками в мою сторону. Судя по всему, эта публика не воспринимала меня как конкурента. Но вот чего я не понимал, так это почему они сочли это дело таким уж вкусным.

– Обе сестры утверждают, что это сделала другая… Ну и что? У них есть деньги или еще чего? Что привело всех этих львов на берег реки нынешней ночью?

– Блин, ты что, новости не смотрел? – изумился Буковски.

– Нет, я спал сном праведника.

– Девиц зовут София и Александра Авеллино. Это дочки Фрэнка.

– Так это Фрэнка убили?

Буковски кивнул:

– Я разговаривал с одним из ребят из группы быстрого реагирования. Фрэнка выпотрошили, как рыбу. Буквально кишки выпустили. Парень говорит, что выглядело это не фонтан. А ты же знаешь – эти ребята всякого насмотрелись…

Подразделение быстрого реагирования – это практически тот же полицейский спецназ. Они там и вправду чего только не насмотрелись – от терактов до ограблений банков, от захватов заложников до перестрелок с применением автоматического оружия. И если кто-то из этой группы говорит, что выглядело увиденное не фонтан, то это и впрямь было нечто кошмарное. Однако вовсе не необычайный уровень насилия, сопровождавший преступление, привлек внимание лучших судебных акул Манхэттена – это были жертва и предполагаемые преступники.

До ноября прошлого года Фрэнк Авеллино был мэром города Нью-Йорка.

– Каковы шансы, что мне достанется это дело, если я буду стоять в самом хвосте очереди?

– Теперь ты уже в самом начале очереди. Кэрол не сумела заполучить клиентку. А тот малый, который сейчас перед тобой, только зря топчется. Сейчас я тебя туда отведу, – сказал Буковски.

– Погоди-ка, так я какой в очереди – третий?

– Кэрол Чиприани подкинула мне штуку, чтобы быть первой, но так и не уболтала клиентку. Ты уж прости, Эдди, мне тоже нужно есть…

– Эй, а мы кто такие, по-вашему? Мелочь пузатая? Что тут вообще происходит? – вопросил один из костюмов.

– Не переживайте, всё по-честному. Он не лезет вне очереди. У вас еще есть шанс, – заверил его Буковски. – Всё в порядке, Эдди. Большинство этих павлинов пришли повидаться с Александрой. А ты встречаешься с Софией.

– Погодите, а мы здесь разве не для того, чтобы пообщаться с обеими сестрами? – поинтересовался один из прикостюмленных адвокатов, и все они дружно загалдели, выражая свое недовольство.

Буковски давно уже был моим человечком в полиции – равно как и с полдюжины других дежурных сержантов, которые сразу же ставили меня в известность в случае крупного ареста, и я тоже не забывал позаботиться о них в ответ. На сей раз полиция Нью-Йорка учуяла запах реально громкого дела, и каждый коп, у которого есть адвокат, набивающий ему карманы, взялся за телефон. Мне уже доводилось такое видеть. Детективы, назначенные на это дело, могли пожаловаться на сержантов, но, пока те не слишком затягивали время предварительного содержания под стражей, ничего не могли с этим поделать. А кроме того, детективы вообще не стали бы жаловаться своему руководству, потому что тогда они просто сдали бы своего коллегу-копа.

Стукачи в полиции Нью-Йорка долго не живут. Кому-то из адвокатов в итоге везет, а те, кто в пролете, в жизни не станут поднимать бучу. В противном случае никто им больше не позвонит. Клиенты тоже обычно не против, поскольку получают возможность выбрать лучшего из адвокатов. Громкое убийство – это для копов в форме праздник почище Рождества. Как и в случае с большинством всего прочего в нашем городе, малая толика коррупции и немного бабла со стороны помогают подмазать нужные колеса. Добро пожаловать в Нью-Йорк…

– Дай-ка только возьму ключи и сразу же представлю тебя Софии.

– А почему именно Софии? – спросил я.

Буковски перегнулся ко мне через стойку:

– Я тебя знаю. Ты не возьмешься за дело, если клиент пытается отмазаться от совершенного им преступления. Насчет Александры у меня возникли кое-какие сомнения. А вот эта цыпочка, София… Короче, сам увидишь. Каждый день через мои руки проходят от двадцати до тридцати человек, и я не хуже тебя могу распознать, кто из них реально преступник, а кто нет. Она не преступница. Но должен тебя предупредить: лучше не делай с ней никаких резких движений. И ничего ей не передавай – не оставляй ни ручек, ни бумаги.

– И почему же?

– Ну, наш док считает, что она малость того. Хотя нападать на тебя вряд ли станет. Ты будешь ее адвокатом, это я тебе гарантирую.

Глава 2

Кейт

Кейт Брукс крепко спала, завернувшись в несколько слоев шерстяных одеял и натянув поверх спортивного костюма пижаму от «Тейлор Свифт» и две пары толстых белых носков по колено. Сколько бы она ни возилась со старыми батареями в своей квартирке, никак не могла заставить их нагреться. В рекламном объявлении о сдаче внаем однокомнатная студия подавалась как «люксовое жилое помещение с центральным отоплением». Две батареи в противоположных концах комнаты формально оправдывали такое определение, но в результате каждый вечер перед сном Кейт напяливала на себя все доступные одежки. Когда по-настоящему наступила зима, она уже и не знала, что ей делать.

На мобильнике сработал будильник – забрякал электронный колокол, становясь все громче с каждой секундой. Кейт потянулась к прикроватной тумбочке и дважды шлепнула рукой по экрану, чтобы отключить звук. Потом быстро засунула руку обратно под одеяло и перевернулась на другой бок, так по-настоящему и не проснувшись.

Телефон забрякал опять.

На сей раз она заставила себя открыть глаза. Звук, доносящийся из телефона, не был похож на сигнал будильника. Тут она сообразила, что звонит ее босс – Теодор Леви. А еще и то, что сбросила его первый звонок.

– Здравствуйте, мистер Леви, – произнесла она хриплым со сна голосом.

– Одевайся. Мне нужно, чтобы ты заскочила в офис и забрала кое-какие документы, а потом встречаемся в Первом райотделе в Трайбеке, – без всяких приветствий распорядился Леви.

– О, конечно. А что нужно забрать?

– Скотт сейчас в офисе, подчищает кое-какие концы, но он требуется мне здесь. Мне нужно, чтобы ты подготовила клиентский договор на имя Александры Авеллино. Привози его сюда. Он понадобится мне в течение сорока пяти минут. И не вздумай опоздать.

С этими словами он повесил трубку.

Кейт откинула одеяло и поднялась с кровати. Такова уж жизнь начинающего юриста. Она проработала в этой области меньше полугода – как говорится, чернила на ее адвокатской лицензии еще не высохли. Скотт, еще один начинающий адвокат из их фирмы, уже торчал в офисе, и почему, черт возьми, он так и не сумел найти то, что требовалось Леви, Кейт не интересовало. Леви выкрикивал приказы, и люди послушно брали под козырек. И не важно, что наверняка имелся и более простой или быстрый способ что-либо сделать, – пока все носились туда-сюда, как припадочные, Леви был просто счастлив.

Кейт глянула на часы. Ей понадобится такси. От ее квартиры до офиса – где-то двадцать минут езды. Попытавшись прикинуть, сколько времени займет дорога от их фирмы до Первого райотдела полиции, она решила, что наверняка еще минут двадцать.

Времени на душ уже не оставалось. Стащив пижаму и треники, Кейт надела блузку и деловой костюм. Юбка оказалась мятой, но это не имело значения. Когда она натягивала колготки, по правой икре пробежала стрелка. Блин, последняя пара… Ругнувшись, Кейт отправилась на поиски обуви и стукнулась головой об арку, отделявшую кровать от небольшого пространства, в которое ей удалось втиснуть компактный диванчик и стеллаж с книгами, – пространства, сходившего здесь за гостиную. На лбу осталась небольшая ссадина, которую тут же противно защипало, отчего она резко втянула воздух сквозь зубы.

– Вот же скотство, – буркнула Кейт.

У входной двери квартиры стояла пара адидасовских кроссовок. Она влезла в них, схватила пальто и сумочку и выбежала на улицу.

Двадцать минут спустя Кейт выбралась из такси на Уолл-стрит, попросила водителя немного обождать и бросилась ко входу в здание. Воспользовавшись электронной карточкой-пропуском, чтобы открыть входную дверь, вбежала в вестибюль, где за стеклом регистрационной стойки маячил охранник. Звякнул сигнал лифта. Двери начали открываться, и Кейт уже шагнула к ним, готовая запрыгнуть внутрь; в этот момент из кабины навстречу ей вырвался Скотт с папкой под мышкой, так задев ее плечом, что она развернулась на месте.

– Прости, Кейт, мне нужно спешить. Секретарша Леви все еще распечатывает клиентский договор. У меня уже не было времени забрать его – Леви хочет, чтобы я немедленно приехал в райотдел.

– Подожди, я буду ровно через две минуты. У меня там такси ждет на улице, – сказала она.

Скотт кивнул, повернулся и побежал к входной двери.

Кейт ткнула в кнопку двадцать пятого этажа и успела нажать ее еще двадцать пять раз, отсчитывая каждый этаж по мере подъема кабины. Секретарша Леви, Морин, уже вынимала из принтера отпечатанные страницы. Убрав их в папку, она протянула ее Кейт.

– Это клиентский договор?

Морин кивнула. Страницы были еще теплыми после принтера.

Почему Скотт не мог немного подождать и взять его с собой?

Кейт уже давно отказалась от попыток отвечать на подобные вопросы. В том мире, в котором существуют крупные юридические фирмы, могут не моргнув глазом нанять хоть двадцать адвокатов и полсотни нелицензированных помощников, если это сулит преимущество над оппонентом. Ее отправили за договором, потому что ее могли отправить за договором. Кейт вернулась в лифт, выбрала первый этаж и вдавила средним пальцем кнопку закрывания дверей. Одними губами шепча: «Ну давай же, давай!», проследила, как они неспешно закрываются.

Не успели еще двери лифта полностью открыться на первом этаже, как Кейт выскочила в вестибюль. Охранник при ее появлении встал и своим пропуском открыл входную дверь, после чего схватился за ручку и распахнул ее перед ней. Выдохнув «Спасибо!», Кейт выбежала на холодный воздух.

И остановилась как вкопанная.

Ее такси уехало.

Скотт…

«Вот же сволочь…»

Она в отчаянии оглядела улицу – ни одного такси, – после чего открыла приложение «Убер» на своем телефоне. Ее отец терпеть не мог, когда она пользовалась «Убером», и много раз предостерегал ее от этого. Приложение сообщало, что свободная машина находится в двух кварталах от нее.

Уберовское такси подъехало буквально через несколько секунд, и Кейт забралась на заднее сиденье. Это был старый «Форд» цвета синий металлик, в салоне ощутимо воняло псиной. Было слишком темно, чтобы как следует разглядеть водителя, но она поняла, что он светловолосый, худой и с татуировками на обеих руках.

«Ну и гадина же этот Скотт!»

Скотт получил должность младшего юриста через четыре месяца после Кейт. Фирма «Леви, Бернард и Грофф» предоставляла полный спектр юридических услуг, а это означало, что здесь могли спрятать ваши миллионы, чтобы вы не платили налоговому управлению, лишить вашего супруга или супругу возможности расторгнуть брак и предоставить вам возможность подать в суд на любого, кто пришелся вам не по вкусу – причем по абсолютно любой высосанной из пальца причине; а если дело действительно пахло жареным, то здесь имелся Теодор Леви – мастер судебной тяжбы и адвокат по уголовным делам. Кейт успела поработать в нескольких отделах и в конце концов остановилась на уголовном. У нее обнаружился талант к этой сфере. И это было заметно. Команда Леви насчитывала больше десятка адвокатов, но к своим собственным делам он предпочитал более тесно привлекать как раз новых младших сотрудников, чтобы не вносить путаницу в расчеты почасовой оплаты более опытных юристов.

Кейт заметила, что Леви особенно нравилось находиться рядом с молоденькими сотрудницами.

Скотт пришел в отдел уголовного права месяц назад и сразу же отлично поладил с начальником, став у Леви чуть ли не любимчиком. Кейт совершенно ясно это видела. Она была с Леви всего на одном деловом обеде, а ведь до появления Скотта успела проработать в отделе целых два месяца. За четыре последующих месяца Скотт успел уже четырежды отобедать с Леви. В то время как их босс был человеком низеньким, приземистым и малость смахивал на жабу, Скотт был высоким и худым, как жердь, а его скулами вполне можно было бы отбивать мясо. Довершала угловатую наружность младшего адвоката пара темно-синих глаз, которые словно каким-то непостижимым образом подсвечивались изнутри – как будто за каждым из них ярко горела маленькая лампочка.

И вот теперь он перехватил у нее такси… Кейт дала себе обещание как следует поговорить с ним, как только они окажутся наедине.

Водитель всю дорогу молчал. Вскоре она вышла из машины и направилась к зданию отдела полиции.

Внутри ее ждал натуральный цирк. Здесь толклась целая толпа адвокатов из ведущих фирм Манхэттена, и все чего-то ждали.

Наконец Кейт заметила Леви и Скотта, которые сидели на алюминиевой скамье в дальнем конце помещения, увлеченные разговором. Чтобы попасть туда, ей пришлось протиснуться мимо дюжины других юристов, набившихся в тесную приемную. Некоторые лица были ей знакомы – одних она видела по телевизору, других узнала по рекламным роликам или фотографиям в журнале «AБA»[5]. Все это были люди, постоянно купающиеся в сиянии фотовспышек на всяких мероприятиях нью-йоркской коллегии адвокатов. Всем за сорок. Все белые. Все богатые. Все мужчины.

И все смотрят на нее как на пустое место.

– Простите, – пробормотала Кейт, пытаясь пробраться сквозь толпу. Некоторые из собравшихся были увлечены групповой беседой. Гольф… Все богатые белые адвокаты просто-таки обожают гольф. Другие о чем-то спорили, а третьи приникли к своим телефонам. Никто не смотрел ей в глаза. Она низко опустила голову и осторожно двинулась вперед, тихонько лепеча извинения. В самом центре толпы, где все уже терлись плечами, чьи-то руки мягко скользнули по ее пояснице, и когда она отдернулась, эти руки сразу же убрались, но Кейт почувствовала, как еще чья-то рука коснулась ее спины, а потом чьи-то пальцы сжали сначала верхнюю часть ее бедра, а затем и ягодицу.

Кейт закашлялась, подтолкнув стоящего впереди седовласого адвоката намного сильнее, чем тот ожидал, и наконец вновь оказалась на более или менее свободном пространстве, услышав за спиной взрыв смеха. Двое или трое мужчин склонили друг к другу головы, явно обмениваясь какими-то шуточками. Вероятно, как раз кто-то из них и ущипнул ее за задницу, и теперь они смеялись над этим. Ни Леви, ни Скотт не подняли глаз. Кейт повернулась, и лицо у нее вспыхнуло, когда она оглядела толпу. Седовласый адвокат вернулся на свое место, закрыв свободное пространство, оставленное ею в толпе. Невозможно было сказать, кто конкретно ее лапал. Лицо и шея у Кейт покраснели от смущения. Однако выражать протест не приходилось – ее восприняли бы как скандалистку.

Позади она услышала недовольный и чуть ли не плаксивый голос Леви:

– Кэти, где, черт побери, тебя носило? Скотт добрался сюда уже десять минут назад!

Кейт прикрыла глаза. А потом открыла их и попыталась настроиться на деловой лад. Ночь обещала оказаться тяжелой. Ей не хотелось сорваться прямо на глазах у Леви. Он лишь посоветовал бы ей не распускаться и начал бы ныть, что она поставила его в неловкое положение. Она решила плюнуть на происшедшее. Чтобы иметь дело с Леви, ей понадобится все ее самообладание. Только двое мужчин называли ее Кэти. Один из них приходился ей отцом, а другой – Леви. И насколько она любила, когда отец называл ее этим уменьшительным именем, настолько же терпеть не могла то, как произносил его Леви.

Отступив на шаг, Кейт повернулась лицом к своему боссу. Забрав у нее папку с документами, он сухо произнес:

– Это очень важное дело для нас. Для фирмы. Нам надо кровь из носу заполучить эту клиентку. Мне нужно, чтобы ты была в отличной форме, это понятно?

Кейт кивнула.

– Я в полном порядке. А что за дело?

У Леви отвисла челюсть, оставшись в таком положении на несколько секунд – он будто поджидал, когда мимо пролетит какое-нибудь насекомое, чтобы в этот момент, словно хамелеон, выстрелить перед собой своим рептильим языком, перехватить его в воздухе и втянуть в свой розовый рот.

– Погиб бывший мэр Нью-Йорка, Фрэнк Авеллино. Убит в собственной спальне, его ударили ножом… Сколько там раз, Скотт?

– Пятьдесят три раза, – быстро ответил тот.

– Пятьдесят три удара ножом, моя дорогая. И мы собираемся представлять интересы его старшей дочери. На месте преступления задержаны обе его дочери, и каждая из них обвиняет в убийстве другую. Одна из них лжет, и наша задача – доказать, что это не наша клиентка. Понятно?

В словах Леви явственно слышались покровительственные нотки, но Кейт проигнорировала этот тон.

Это «моя дорогая» прозвучало явно не по-джентльменски. Она уже привыкла к большей части дерьма, с которым ей приходилось мириться, но «моя дорогая» или «моя юная леди» все еще заставляли ее сжимать зубы. Кейт подавила гнев, поскольку это был тот момент, которого она ждала с тех самых пор, как пришла в фирму. Со всяким жлобьем в барах и повседневным уличным сексизмом ей удавалось справляться без особого труда. Но вот когда речь шла о мужчинах, от которых зависела ее карьера, все было совсем по-другому. Она знала, что так быть не должно, что это неправильно, но сочла за лучшее держать язык за зубами и не высовываться. По крайней мере, на данный момент. У них была вся власть. Вздумай она протестовать и жаловаться, то, по мнению Кейт, ее бы мигом уволили – ее карьера закончилась бы, даже не успев толком начаться.

Вот уже несколько месяцев Кейт составляла выписки по прошлым судебным делам, развлекала разговорами клиентов и раздавала канапе на вечеринках фирмы. И вот теперь наконец могла заняться делом. Настоящим, громким делом об убийстве. Чувствуя возбужденное трепыхание в животе, она одернула пиджак, облизнула пересохшие губы и прочистила горло. Кейт хотела быть готовой к этому. Она чувствовала, что готова.

– Я поняла, – последовал ее ответ.

Леви оглядел ее с ног до головы.

– Что это на тебе надето? Это что – кроссовки?

Кейт открыла было рот, чтобы ответить, но не успела.

– Леви! Ваша очередь! – послышался чей-то голос. Это был полицейский, высунувшийся из-за приоткрытой стальной двери.

– Уже иду! – отозвался Леви, после чего встал и поддернул брюки, которые регулярно спадали с его округлого живота. Причем не важно, был на нем ремень или подтяжки – подтягивание штанов, похоже, уже давно вошло у Леви в привычку.

Кейт увидела, как из-за стальной двери вышла небольшая группа адвокатов – судя по всему, только что пообщавшихся с потенциальной клиенткой. Головы у них были опущены, вид унылый. Леви явно получит это дело. Кем бы ни была клиентка. Это не имеет значения. Это всегда было его сильной стороной. Леви умел ладить с клиентами. Быстро привлекал их на свою сторону. Просто пиар-машина с адвокатской лицензией. Они обязательно выиграют это дело, и Кейт с самого начала должна находиться в самом центре защиты. Она едва подавила дурацкую улыбку, готовую расцвести у нее на губах – просто от волнения и нервов.

– Ладно, пошли, – бросил Леви.

Скотт кивнул Кейт. Кейт ответила тем же. Они втроем вместе шагнули к двери. Но тут прямо перед лицом у Кейт возникла картонная папка. Она едва успела выставить руки, когда папка опустилась и хлопнула ее по груди, остановив на полпути к двери. Кейт обеими руками подхватила ее.

– В этом досье Скотта есть кое-что, что клиентка и полиция Нью-Йорка не должны видеть, – бросил Леви. – Убери его в сейф для документов в багажнике моей машины. Она припаркована снаружи. Золотистая «БМВ».

Перед лицом у нее болталась связка ключей. Кейт взяла их и судорожно сглотнула, ощутив першение в горле. Как будто наглоталась песку.

– Мы скоро. Ты можешь использовать это время, чтобы подумать о том, почему так поздно приехала. Когда мы закончим, я могу подбросить тебя домой, – добавил Леви.

И с этими словами Скотт и Леви направились к открытой стальной двери. Кейт замерла, не в силах двинуться с места.

– Не бери в голову, детка. У тебя самая важная работа. Ты можешь присмотреть за «бэхой» Леви, – послышался голос у нее за спиной. Кто-то из конкурирующих адвокатов.

Этого оказалось достаточно, чтобы вся группа разразилась громким хохотом, раскатившимся по всей приемной.

Кейт мучительно покраснела, после чего бочком протолкалась мимо группы, не решаясь вновь влезать в самую гущу, и направилась к выходу.

Чувствуя, как противное жжение переползает с лица на шею, она припомнила последние слова Леви. Когда он закончит, то предложит подвезти ее домой. А значит, может предпринять еще одну неуклюжую попытку подкатить к ней.

Дробно стуча подошвами кроссовок, Кейт выбежала через входную дверь на улицу.

Глава 3

Она

Когда ее привезли в Первый райотдел, дежурный сержант оглядел ее с ног до головы, объяснил ее права, а затем рассказал, как будут дальше развиваться события.

– Ваши личные вещи будут изъяты в качестве вещественного доказательства. Включая одежду и нижнее белье. Две женщины-полицейские сопроводят вас в отдельную комнату, где все это будет происходить. Одежду на смену вам выдадут. Детективы, расследующие это дело, хотят взять у вас образец ДНК, слепок с зубов и состричь вам ногти. Просто подчинитесь. Не сопротивляйтесь. Это только навредит вам. Женщины-полицейские также сфотографируют вас и снимут отпечатки пальцев. Затем вас отведут в допросную, где к вам придут детективы и зададут несколько вопросов. Вам что-нибудь из этого непонятно?

Она покачала головой.

– У вас уже есть адвокат?

Она опять покачала головой. Не произнеся ни слова.

– Что ж, к тому времени, как вас отсюда увезут, он у вас будет, – заключил сержант.

Полицейский был прав. Все произошло именно так, как он и сказал. Она молча разделась перед двумя женщинами в полицейской форме и отдала им свою окровавленную одежду, которую они сложили в большие прозрачные пластиковые пакеты, выдав взамен нижнее белье и оранжевый комбинезон. Когда она оделась, они убрали срезанные кончики ее ногтей в маленький пакетик и провели ватной палочкой по внутренней стороне рта, после чего на языке остался неприятный привкус.

Затем ее отвели в комнату для допросов и оставили одну. В одной из стен допросной было зеркало, и она догадалась, что кто-то наблюдает за ней из-за него.

Упершись локтями в колени, она наклонилась вперед, опустив голову и не сводя взгляда с белых резиновых тапок, которые ей выдали. Некоторое время посидела так, неподвижная и молчаливая.

Она не проронила ни слова с тех самых пор, как полиция задержала ее на Франклин-стрит. Услышав, как кто-то из копов произнес слово «шок», решила этим воспользоваться.

Она не была в шоке.

Она размышляла.

И слушала.

Стальной стол перед ней был весь в каких-то вмятинах и царапинах. И очень хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим неровным линиям, понюхать стол, прикоснуться к нему и ощупать его.

Это навязчивое желание зародилось у нее еще в детстве. Еще один повод для раздражения для матери, которая всегда шлепала ее, застукав за тем, как она трогает и нюхает всякие предметы вокруг. Она могла целый час провозиться так с каким-нибудь листочком, камешком, ягодкой. Запахи и ощущения были почти ошеломляющими, и тут вдруг мать – шлеп! «Не трогай! Хватит уже все лапать, паршивая ты девчонка!»

Наслаждение от прикосновения стало для нее чем-то таким, что приходилось держать в секрете. Скрыть это непреодолимое побуждение помогала музыка. Когда она влюблялась в какую-нибудь песню, то видела цвета и очертания, и музыка становилась для нее чем-то более реальным и осязаемым, что помогало держать руки в узде.

И одна из таких песен по-прежнему звучала у нее в голове. Та самая, которую она слушала, входя этим вечером в дом своего отца на Франклин-стрит, 152. Это была любимая песня ее матери – «Она» в исполнении Шарля Азнавура. В то время как сама она всегда предпочитала кавер-версию этой песни от Элвиса Костелло. Эта песня беспрестанно крутилась у нее в голове, звучала громко и ярко, заглушая все остальные мысли. Сидя в маленькой, вонючей допросной, она одними губами пропела несколько слов, пока эта песня звучала только для нее.

«Она – лицо, что не забыть…»

Пока звучала музыка, образы в голове у нее сменяли друг друга. Галстук ее отца… Узел, все еще туго затянутый у него на шее… Поблескивающая белая кость у него в груди… И все эти чудесные искорки света на лезвии ножа, когда она выдернула его из отцовской груди, вскинула над головой и стала вонзать в живот, шею, в лицо, в глаза – раз за разом, раз за разом…

«Она».

Все это было заранее спланировано. Конечно, она фантазировала об этом уже много лет. Как здорово было бы не просто убить его, а растерзать на куски. Уничтожить его тело. Опустошить его. И ей пришла в голову мысль, что все остальные убийства были всего лишь репетицией этого главного действа.

Тренировкой.

Поначалу смотреть, как угасает свет в глазах у жертвы, было очень захватывающе. Словно наблюдать за неким превращением. От жизни к смерти. Причем от ее собственной руки. И никаких угрызений совести. Никакого чувства вины.

Ее мать выбила это из нее и ее сестры еще в юном возрасте. Мать была блестящей шахматисткой и хотела, чтобы ее дочери превзошли ее. В свои молодые годы она видела, на что способны за шахматной доской сестры Полгар[6], и хотела, чтобы ее дочери тоже преуспели в этом деле, поэтому очень рано начала обучать их шахматам. С четырехлетнего возраста ее заставляли сидеть в комнате перед доской и передвигать фигуры – под присмотром матери, растолковывающей ей классические приемы и стратегии, победа в которых закладывалась еще в миттельшпиле. Тренировались они буквально часами. Каждый день. Обе сестры по отдельности. Мать никогда не разрешала им играть друг с другом, даже в порядке тренировки. Тренировки проходили только с матерью. И мать никогда не позволяла обеим есть перед дневной тренировкой. Никакого тебе обеда – тарелка хлопьев или фруктов, съеденная на завтрак, оставалась далеким воспоминанием. Она часами сидела в маленькой комнате с матерью – растерянная, испуганная и голодная.

Если мать замечала ошибку в стратегии или когда она слишком долго держала какую-нибудь фигуру на весу, ощупывая углубления на полированном дереве или пытаясь уловить ее запах, то хватала ее за эту провинившуюся пухлую ручонку, пытающуюся сделать ход, поднимала повыше и кусала за один из пальцев. Она все еще могла представить это сейчас, словно наяву. Когда мать хватала ее за запястье, у нее возникало чувство, будто рука угодила в какой-то страшный бездушный механизм, медленно затягивающий ее во что-то вроде циркулярной пилы. Только это был не бешено крутящийся зубчатый диск – вместо него она видела, как ее мать раздвигает свои ярко-красные губы, обнажая два ряда идеально белых зубов. Пальцы у нее начинали дрожать, и сразу же – хвать!

Укус причинял боль. Но это наказание не ставило своей целью пустить кровь. Целью его было напугать, привести в смятение. Убедиться, что подобная ошибка больше не повторится. И ей оставалось лишь гадать, уж не все ли матери на свете такие, как у нее, – холодные, бесчувственные женщины с острыми зубами.

Играя в шахматы, она всегда терзалась от голода. Мать говорила, что голод помогает мозгу оставаться творческим, живым. И всякий раз при виде того, как эти зубы тянутся к ее мизинцу, ощущала тошноту и голод в ожидании боли, которое всегда было даже страшней, чем сам укус.

Она многому научилась на собственных ошибках.

Ей припомнилось выражение лица ее дорогой сестры в тот день, когда мать упала с лестницы. Сестра все плакала и плакала, пока наконец домой не вернулся отец. Но сестра так и не оправилась от случившегося. Это заставило ее задуматься о том, что хоть мать кусала и била их обеих, заставляя каждый день часами играть в шахматы и читать о них, в той все равно оставалась какая-то часть, по которой ее сестра будет скучать. Некая связь, которая теперь была разорвана навсегда.

Даже сейчас, спустя многие годы, она все еще слышала крики своей сестры, когда та увидела тело матери. Сестра стояла у подножия лестницы с этим своим дурацким плюшевым зайчиком в руке, плотно сжав колени, и на ее бордовых колготках расплывалось темное пятно, распространяясь от промежности вниз по обеим ногам. Вскоре рыдания стали такими сильными, что у сестры перехватило дыхание – до того это был панический, судорожный, отрывистый плач.

Теперь укусы, побои и слезы остались лишь в памяти. Как та неотъемлемая часть ее, что помогла ей стать тем совершенным созданием, которое она представляла собой сегодня.

* * *

Сегодняшний вечер прошел просто идеально. Все выглядело беспорядочно, грязно, неистово, и тело дорогого папочки осталось лежать там, где упало. Убийство, совершенное окончательно обезумевшим маньяком.

Вот на что это было похоже. Именно так она и хотела, чтобы это выглядело. По правде говоря, ей это понравилось. Она всегда контролировала свои убийства, и исполнение задуманного приносило ей удовлетворение, хотя ничто не шло ни в какое сравнение с тем самым первым разом. Разве что сегодняшний вечер. Она и вправду позабыла обо всем на свете. Те порывы, которые до той поры сдерживались силой воли и лекарствами, – все это выплеснулось на дорогого папочку. Казалось, что у нее в голове сорвало какой-то предохранительный клапан, не выдержавший навалившегося на него давления – облегчение было полным и чудодейственным.

До этого правоохранительные органы никогда не связывали ее ни с какими преступлениями. И вот теперь она сидит в отделе полиции, ожидая, когда ей предъявят официальное обвинение в убийстве, которое она совершила.

Она оказалась именно там, где и хотела оказаться.

Там, где и планировала оказаться.

Глава 4

Эдди

Буковски повел меня по коридору, выложенному такой же пожелтевшей от никотина плиткой, как и в приемной. Услышав, как кто-то из копов вызывает следующую команду адвокатов для собеседования с потенциальной клиенткой, я замедлил шаг – хотелось посмотреть, кто это.

За высоким патрульным в форме вслед за нами поспешали Теодор Леви и какой-то молодой светловолосый парень. Мне иногда доводилось сталкиваться с Леви в судебных коридорах на Сентер-стрит, но мы никогда не вели какого-либо дела вместе. Хоть и тоже адвокат защиты, Леви плавал поглубже меня, работая на преступников в белых воротничках, готовых выложить за его услуги целое состояние. Он знал, что это дело обязательно попадет в газетные заголовки, и ему время от времени требовались подобные судебные процессы, чтобы поднять свой авторитет. Когда в течение шести месяцев твоя физиономия регулярно светится на первых полосах газет, обычно это означает существенное увеличение объема работы и возможность прибавить к своей почасовой ставке на следующий год еще процентов двадцать.

Я продолжал идти, но позволил Леви догнать меня. В конце коридора Буковски свернул направо, и мы поднялись на два лестничных пролета. Еще пару лет назад на этом этаже располагались четыре камеры предварительного заключения, но не так давно полиция Нью-Йорка полностью распотрошила их, чтобы освободить место для рабочих кабинетов. Железные двери весом в шестьсот сорок фунтов каждая были вырваны с мясом, после чего бесследно исчезли. Бог его знает, чьими усилиями – подрядчиков или самих копов. Но кто-то явно неплохо заработал на металлоломе, и уж точно не городская казна. Теперь, помимо дополнительных офисных помещений для отдела уголовного розыска, в здании появилось пять новых комнат для допросов.

На данный момент заняты были только две. Об этом можно было судить по надписям, сделанным маркером на белых досках, приделанных к дверям, прямо под небольшими смотровыми окошками. Подавив желание хоть одним глазком глянуть на свою клиентку, я дождался Леви.

– Эдди Флинн, насколько я понимаю? Я Теодор Леви, – представился он, протягивая руку.

Мы обменялись рукопожатиями, после чего Леви засунул большие пальцы за пояс и натянул брюки обратно на живот. Его черные волосы были коротко пострижены, а два внимательных глаза за толстыми линзами очков в черной оправе оглядывали меня с ног до головы, словно у гробовщика, снимающего с меня мерку для гроба.

– Рад познакомиться, – сказал я.

– У вас что, сегодня в офисе день без галстуков? – поинтересовался он.

– Перед судебным слушанием я переоденусь. Мои клиенты нанимают меня не из-за моего гардероба.

– Аналогично. Вы тут по поводу второй сестры? – продолжал он. – Тогда желаю удачи.

– Мне нужна удача?.. Похоже, вы знаете нечто такое, чего не знаю я. Что-то я не пойму, с чего это половина манхэттенской адвокатуры заявилась на прослушивание к этой вашей дамочке. Не желаете просветить меня, почему большинство из них предпочитают одну сестру другой?

– Если вы не в курсе, то у Софии есть кое-какие проблемы. Всегда были. Любой, кто знал Фрэнка Авеллино, вам это скажет. Это общеизвестно. Александра была его любимицей. Она – не последняя фигура на Манхэттене, и это практически беспроигрышный вариант. А вот София – паршивая овца в семье, да и с головой у нее не всё в порядке. Тут может быть только один исход. Думаю, что лучший вариант для вас – уболтать Софию на досудебную сделку с признанием вины. Это сэкономит всем нам кучу времени.