Прямо на глазах жены с ребенком на руках.

Шейми решил после еды как следует отмокнуть в горячей ванне и улечься спать. Когда он проснется, все будет выглядеть в более привлекательном свете. Шейми в этом не сомневался. Уилла еще не оправилась от шока. Потом ее сознание прояснится, и она поймет, что он принял единственно возможное решение. Он не забыл об их разговоре на вершине. Ничто не заставит его забыть услышанных и произнесенных слов: ни трагическое происшествие, ни пять последующих сумасшедших дней. Он скажет Уилле, что по-прежнему ее любит, и услышит те же слова в ответ. Только это и имело значение. Они оба сильные, они любят друг друга и пройдут через испытание, устроенное им судьбой.

Шейми съел второй ломтик, потягивая крепкий черный кофе. Он вновь начинал ощущать себя человеком. Теперь неплохо бы почитать газету. Возможно, затянуться сигаретой. Но сигарет в баре не продавали, зато газета имелась. Она лежала на столике, рядом с одним из плантаторов.

* * *

– Простите, это ваша газета? – спросил у него Шейми. – Вы не возражаете, если я просмотрю ее?

Меня охватывает озноб – я совершенно отчетливо вижу всю картину: перекошенные от изумления и испуга лица мужа и жены, маленького сына, с непонимающим простодушием наблюдающего, как гибнет отец. Вижу, как жена, осознавшая, что муж ушел туда, откуда нет возврата, поворачивается спиной и, подчиняясь инстинкту, пытается бегством спастись от того, что произошло.

– Пожалуйста. – Человек протянул ему газету и вновь повернулся к друзьям. – Заголовок видели? – громким от изумления голосом спросил у них плантатор. – Бакстера арестовали.

– Сида Бакстера? Парня, который работает на ферме Мэгги Карр?

– Того самого. Оказывается, в Лондоне его разыскивали за убийство. Несколько лет назад он пришил какую-то актриску. Удрал на грузовом корабле. Фамилию поменял.

Глава 23

Шейми похолодел. Отодвинув чашку, он развернул газету.

Первое, что я ощутил после взрывной вспышки эмоций, была неловкость, постепенно сменившаяся отвращением к самому себе.

– Нет, – сказал он себе. – Это не он. Такого не может быть. Мир не настолько тесен. Совпадение, только и всего.

Я совершил то, о чем и помыслить не мог, – ударил женщину.

Увы, не совпадение. В газете была фотография. Плохонькая, зернистая, с белой зубчатой линией наискось, словно пластинка, с которой ее делали, треснула. На снимке человек в наручниках спускался с крыльца хижины. Он шел, склонив голову, однако Шейми сразу же его узнал.

И не просто женщину, а ее.

Я это сделал.

То был Сид Мэлоун. Родной брат Шейми.

Рот наполняется горечью.



И обратно вернуть ничего нельзя.

Глава 114

Никаких чувств ко мне у нее не осталось.

Сид сидел на земляном полу тюремной камеры, прислонясь к стене и обхватив голову. К миске с суферией, похлебкой из вареных бобов, он даже не притронулся. На полу валялся грязный, кишащий клопами матрас. В углу стояла помятая жестяная параша.

Рука, которой я отвесил ей пощечину, горит. Боль не уходит, ладонь, словно раз за разом, ощущает тот момент, когда я ее ударил, и остаточное изображение этого мгновения, казалось, будет вечно стоять перед глазами.

Он сидел с закрытыми глазами, но не спал. Ночь он тоже провел без сна. Его мучили воспоминания прошлого – жуткие картины пребывания в лондонской тюрьме. Он вновь слышал шаги, приближавшиеся к его камере по ночам. Вновь ощущал страх и отчаяние. Он слышал смех надзирателей, смех Уиггса, обещавшего вернуться.

Она все еще лежит на татами, на боку.

Прошлое вернулось. И снова отчаяние, удушающий страх, безнадежное одиночество. Сид знал: так будет до самого последнего дня, когда его поведут на виселицу и палач накинет петлю ему на шею. Уиггс был мертв, но остались другие, подобные этому изуверу. Много их, очень много. И все ждут, когда он окажется у них в руках.

Неподвижно.

Сид снова услышал шаги. Кто-то шел по коридору в сторону его камеры. Звук шагов заставил его вздрогнуть.

Я полагаю, это скорее шок, чем боль.

– Боже мой, ты! Никак, история повторяется?

Сид поднял голову. Лицо, смотревшее на него по другую сторону решетки, было ему чем-то знакомым, но казалось слишком изможденным и опустошенным.

Что она испытывает сейчас? Злость, страдание, удивление?

– Быть того не может, – наконец сказал Сид. – Такого просто не может быть. Шейми?

Я со страхом жду момента, когда она посмотрит на меня.

– Во плоти, – кивнул Шейми. – Той, что осталась.

Наконец она медленно поднимается и рассеянно смотрит на меня.

Сид мигом вскочил на ноги. Шейми протянул руку через решетки. Сид ее пожал.

– Каким чертом тебя сюда занесло? – спросил Шейми.

Я наблюдаю за ней краем глаза. Волосы ее всклокочены, но она даже не пытается их поправить, взгляд ничего не выражает.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

Что это было? Что вызвало у меня мгновенную вспышку? Откуда взялась эта сумасшедшая ярость?

– Долгая история.

Какое-то время я не могу ни шевелиться, ни смотреть на нее, но ловлю на себе ее пристальный взор.

– У тебя есть внимательный слушатель.

Наконец я чувствую, что ее выражение меняется, и как бы невзначай перевожу на нее глаза.

Шейми устало рассмеялся.

И вижу на ее лице потрясение и испуг.

– Садись, – предложил Сид, указав на стул за спиной брата.

Эти чувства передаются и мне, заставляя вздрогнуть, как от удара током.

Шейми придвинул стул поближе к решетке и сел. Он подался вперед, упер локти в колени и сцепил пальцы.

– Ну что? – говорю я вместо извинения, которое должно было прозвучать в первую очередь.

– Поверить не могу, – улыбаясь, признался он.

Похоже, она озабочена не тем, что я ее ударил, а чем-то другим.

– Я тоже. Но вид у тебя ужасный. Хуже не бывает, – сказал Сид, забыв про свои несчастья. – Что с тобой приключилось?

– Ничего. – Она бесстрастно качает головой. – Мне кажется, я поняла, как погиб твой отец.

– Поднимался на Килиманджаро из-за проигранного пари, – ответил Шейми.

– Что? – автоматически спрашиваю я.

Шейми рассказал брату всю историю, начав с шутливого пари в пабе Кембриджа и закончив катастрофой на спуске, изматывающим переходом до железной дороги и операцией Уиллы. Сид с изумлением слушал. Когда Шейми закончил рассказ, Сид тихо присвистнул.

Она тут же отводит глаза.

– Она поправится? – спросил он.

– Врач говорит, что да. Не знаю. Сейчас вид у нее страшнее моего.

– Что ты поняла? Как же он погиб?

– Ничего удивительного. Представляю, какую боль ей пришлось вытерпеть. Потом воспаление, операция…

«Он твой отец».

Шейми покачал головой:

Видимо, она уже признала это как неоспоримый факт.

– Все еще сложнее. Она выглядит совершенно раздавленной. Такое ощущение, что ее лишили не только ноги. Альпинизм – дело ее жизни, а теперь горы для нее закрыты. Она винит меня. Вслух не говорит, но я знаю.

«Не мой».

– Кто она тебе?

Мне казалось, я слышу эти слова.

Шейми уперся взглядом в сцепленные пальцы:

Но она молчит.

– Ничего особенного. Просто давнишняя любовь.

– Ты что-то вспомнила? – настаиваю я.

От сочувствия брату у Сида защемило сердце.

Если у нее есть какие-то мысли по поводу смерти проводника, она должна ими поделиться со мной. Пусть говорит.

– Она оправится, парень. Вот увидишь.

Она дерзко смотрит на меня.

Шейми кивнул, но чувствовалось, слова брата его не убедили.

В ее глазах то, чего я больше всего боялся увидеть, – ледяное презрение. Чувствую, как меня обдает жаром.

– Мою грустную историю ты знаешь. Теперь расскажи свою.

– Почему бы тебе для разнообразия самому не включить мозги? Это же твой отец, у вас характеры похожи.

Сид рассказал ему все. В первый раз он рассказал Шейми об Индии Селвин Джонс. Потом о путешествии в Африку, о встрече с Мэгги и относительно спокойной жизни на ее ферме. Сид признался, что дорожил этим спокойствием, пока несколько дней назад встреча с Индией не разнесла его спокойствие вдребезги. Вскоре произошла другая встреча – с ее мужем.

От ее холодного тона лицо горит еще сильнее.

– В газете пишут, что он добивается твоего возвращения в Лондон и суда по обвинению в убийстве Джеммы Дин.

– Не пойму, ты о чем?

– Он намерен меня повесить. Уверен, что это так.

– Да? А я видела сходство. Поставь себя на его место, представь, что бы ты тогда подумал и сделал.

– Почему?

Теперь ее слова звучат безразлично. Ее все это больше не касается.

– Потому что я для него угроза.

Презрение и то куда-то ушло. Осталась лишь неизбывная пустота, словно говорившая: «Я к этому отношения не имею».

– Его браку?

Сдерживая гнев, я пытаюсь говорить спокойно:

– Его миллионам.

– Может быть, ты больше ни при чем, конечно, но для меня он – отец, и, если у тебя есть что сказать, я хотел бы послушать.

– К счастью, он не единственный, кто будет принимать решение. Будет суд. Будет судья, присяжные. Они поймут, что никакого дела нет, и выпустят тебя. Обязаны выпустить.

– Ты не знаешь Литтона. Это преступник такого уровня, что в сравнении с ним я выгляжу жалким любителем. Он пропихнет нужный ему приговор. Подкупит судью или запугает.

Ее глаза округляются, и она заходится от смеха:

Отчаяние, временно отступившее от радости встречи с братом, нахлынуло снова.

– Ну сколько можно!

– Конченый я человек, Шейми.

Я с трудом сдерживаю поднимающуюся внутри черную ярость.

– Не смей так говорить… – начал Шейми.

Его слова были заглушены сердитыми голосами, донесшимися все из того же коридора.

Она медленно качает головой:

– Вы обязаны ждать здесь! – утверждал мужской голос, в котором Сид узнал голос надзирателя. – По закону Найроби, к заключенному допускают только по одному посетителю.

– Хотел бы послушать, да? Не «мне нужно это знать», а «хотел бы послушать»? Вот что для тебя отец значит.

– Прочь с дороги, Джордж! Я целых два дня тащилась сюда по жаре. Ферму свою оставила под присмотром пьяного дурака. Женщины у меня на полях отказываются работать. И пока я здесь торчу, семьсот акров кофейной плантации того и гляди сгинут. И все потому, что этот чертов Хейс Садлер арестовал моего управляющего. Так что возьми свой закон и подотри себе задницу. Пропусти меня к нему!

Этот голос Сид тоже узнал.

У меня слова застревают в горле.

– Привет, Мэггс, – сказал он, когда она появилась в поле зрения. – Как вижу, ты сумела подвинуть Джорджа.

Она продолжает качать головой:

– Напыщенный болван! – прорычала Мэгги. – Можно подумать, у него тут содержится Джек-потрошитель… Постой! А это кто? Парень здорово похож на тебя!

Шейми встал.

– Я ничего не скажу. Это всего лишь мои догадки. Мое буйное воображение, на которое у тебя всегда только две реакции: или отторжение, или удивление. У тебя привычка – ждать, когда я что-нибудь скажу. Наверняка ты ненавидишь меня за то, что я говорю ужасные вещи, которые приходят мне в голову. И сейчас ты меня ненавидишь. За слова, которые не хочешь слышать.

– Познакомься с моим младшим братом Шеймусом Финнеганом. Шейми, и ты познакомься. Это миссис Маргарет Карр. Я работал на ее ферме.

– Ничего подобного.

– Как твоего братца сюда занесло? – поинтересовалась Мэгги.

Но я знаю, что она права. Изо всех сил стараюсь не показать, как глубоко задевают меня ее слова, хотя она права по всем пунктам.

– Это долгая история, мэм, – ответил Шейми.

– Я совершенно не злюсь на тебя. Расскажи, что ты думаешь, – прошу я, собрав остатки искренности.

– Ладно, потом расскажешь. Сейчас поговорим о более важном. – Мэгги тяжело плюхнулась на освободившийся стул. – Я побывала у этого проныры Тома Мида. Заставила его рассказать, что затевается. Тебя здесь продержат еще три дня, а потом поездом отправят в Момбасу. Там погрузят на почтовое судно – и в Лондон. Прямиком в Уандсворт.

Но она лишь одарила меня безразличным взглядом.

Услышав знакомое название, Сид закрыл глаза. Само это слово вызывало у него глубочайшую тошноту.

– Нет.

– Сид! Сид! Ты меня слушаешь? Слушай внимательно. Нам нужно что-то придумать. За тем я и пришла. План разработать. Давай кумекать.

– Какой план? – открыв глаза, спросил Сид.

– Твоего побега, – шепотом ответила Мэгги.

– Ну что ты вредничаешь?

– Я не собираюсь бежать. Пусть везут в Лондон. Меня это уже не волнует. Мне не для чего жить.

– Перестань молоть чепуху! Даже думать так не смей! Тебе нужно выбраться отсюда. Сбежать. На Цейлон. Или в Китай. Туда, где Литтон вовек тебя не найдет.

– Не хочу еще раз получить оплеуху.

– Как, Мэгги? Как?

Вспомнив, что я не извинился, я быстро наклоняю голову в низком поклоне.

– Придумаем. Это тебе не Ньюгейт. Не тюрьма, а шаткий курятник. Отсюда бежали, и не раз. И ты сбежишь.

– Прости меня. Это скотство с моей стороны. Я не хотел, поверь.

Сид покачал головой. Его вновь захлестнуло отчаяние. Он утратил волю к сражению.

– Угу. А ты буйный, оказывается, – тихо говорит она, медленно качая головой.

– Не скисай, Чарли. Миссис Карр права. Нужно попытаться, – сказал Шейми.

– Я?!

– Чарли? – переспросила Мэгги, и ее глаза округлились.

– Ты. Я всегда так думала.

– Это настоящее имя моего брата. Так его назвали наши родители, – пояснил Шейми.

– Ну какой я буйный? – горячо протестую я.

– Чарли, – повторила Мэгги, привалившись к спинке стула. – Так я и знала, – помолчав, заявила она. – Я сразу поняла, едва только ее увидела.

– Но ты меня ударил.

– Что ты знала? – спросил Сид.

– И прошу у тебя прощения. Меня все это так потрясло. Я предположить не мог…

– Ты когда свалил из Лондона?

– О! Значит, это я во всем виновата? Вот поэтому больше не хочу делиться своими мыслями, – говорит она с тихим вздохом.

– В девятисотом. А что?

Можно придумать много слов для оправдания, но мне вдруг становится не по себе.

– По времени все сходится. Ей почти шесть лет. На свет появилась раньше срока, но такое не редкость. У женщин от страха или от падения часто случаются преждевременные роды.

А что, если все так и есть, как она говорит: вдруг я и в самом деле буйный? – возникает откуда-то мысль.

– Мэгги, ты о чем говоришь?

– Хотела я тебе, Сид, кое-что сказать. Очень хотела. Еще когда миссис Литтон впервые приехала к нам на ферму. Но потом решила не встревать не в свое дело. Да и кто бы меня упрекнул? С тобой о подобных вещах говорить ой как непросто. Не позволяешь никому совать нос в твою жизнь. Даже для твоего же блага.

Вдруг она переводит взгляд на меня. Кажется, ей пришло что-то в голову.

– Мэгги…

– Неужели ты сам не заметил? Это же ясно как божий день. Форма лица. Глаза. Улыбка. Ты такой возможности не допускал?

– Скажи, Хиро, ты кого-нибудь любил? По-настоящему? Так, чтобы всем сердцем?

Мое сердце на миг замирает.

– Какой возможности? Что я должен был заметить?

Из всех сюрпризов сегодняшней ночи этот вопрос огорошил меня сильнее прочих.

«Ты кого-нибудь любил?»

Мэгги подалась вперед, почти касаясь решетки.

Она с отсутствующим видом смотрит на меня.

– Подумай об этом, Сид. Хорошенько подумай. Индия Литтон назвала свою дочь Шарлоттой. Слышишь? Шарлоттой.

Она не только больше не испытывает ко мне любви и привязанности, но и не верит, что у меня к ней были такие чувства.

– Ну и что?

Удивительно, насколько это ранит и потрясает меня.

Мэгги выпучила глаза:

Ответить на ее вопрос я не в состоянии, потому что сам не уверен, любил ли вообще кого-нибудь.

– А вот Фредерикой почему-то не назвала. С чего бы это?

Не получается вспомнить даже лицо Мисако.

Сиду хватило нескольких секунд. Он встал, подошел к двери и вцепился в решетку.

Оно где-то далеко и размыто, как на старой фотографии. Поверить не могу, что я собираюсь уйти отсюда к Мисако.

– Мэгги, неужели ты думаешь…

Но Аки и не ждет от меня ответа.

– Еще как думаю.

Она существует в каком-то своем мире, сидит, обхватив обтянутые юбкой колени и уставившись в одну точку на стене.

– Может, мне кто-то скажет, о чем речь? – спросил совершенно ошеломленный Шейми.

На меня вдруг наваливается усталость.

Сид посмотрел на брата. Недавнее отчаяние исчезло. Его глаза светились. Там было все: боль, удивление, радость.

Я измочален нашим эмоциональным пинг-понгом, отвращением к себе, собственным упрямством.

– Шейми, у меня есть дочь. Ее зовут Шарлотта.

Ночь выдалась невыносимо мучительной. Какого черта мы здесь делаем?



Глава 115

Я валюсь на татами, прилипая к полу мокрой от пота спиной.

В «Норфолк» Шейми вернулся к полудню, едва дотащившись до отеля. Все эти дни ему было не до отдыха. Он толкал свое уставшее тело за пределы выносливости, думая только о спасении Уиллы. И теперь вместо честно заработанного отдыха на него обрушилась беда совсем иного свойства. Старший брат, которого Шейми любил и не надеялся увидеть снова, вдруг оказался в местной тюрьме, брошенный туда по обвинению в убийстве.

Меня охватывает безразличие.

Шейми поднялся в номер и прилег, думая, что полежит полчасика, а затем встанет и отправится навестить Уиллу. Вместо этого он крепко уснул и проснулся лишь наутро, в восемь часов.

Хорошо бы наступил конец света, думаю я, и в мире осталась только эта наша квартира. Мир снаружи превратился в обугленную пустыню, и только мы вдвоем не замечаем, что ему конец. Тогда можно будет вот так, ничего не делая, лежать на татами, пока не сгниешь.

– Твою мать! – простонал Шейми и открыл глаза.

– Я вспомнила, чем кончился фильм, – вдруг произносит она тихо.

За окном вовсю светило солнце. Он взглянул на часы, встал, умылся и поспешил вниз. Вчера он договаривался встретиться с Мэгги Карр за обедом. Мэгги он увидел сидящей в холле. Заметив его, она тут же встала.

– Что?

– Извините, – пробормотал Шейми. – Спал как убитый.

– Я про кино, о котором тебе рассказывала. Про студентов, которые заперлись в комнате, включили газ и стали ждать, кто дольше высидит.

– Ничего удивительного, парень. Я вечером стучалась к тебе. Ты не ответил. Я решила тебя не тревожить. В полумертвом состоянии от тебя никакого толку. Ну что, выспался? Готов наброситься на завтрак?

– И чем дело кончилось? – спрашиваю я как заведенный.

Шейми ответил, что завтрак обождет. Ему нужно в больницу. Он обещал навестить Уиллу вчера вечером и не пришел. Шейми волновался и за нее, и за брата.

– Все разбегаются, и на этом конец. Заключительная сцена: девушка идет одна по улице, играет какая-то музыка, типа энки[12]. И все.

– Хватит волноваться, – сказала Мэгги. – Что-нибудь придумаем. Ты же вытащил девчонку с горы? Вытащил. Вот и Сида из тюрьмы вытащишь. Сейчас иди в больницу. Встретимся в полдень, тогда и поговорим.

– Хм. Ерунда какая-то.

До больницы Шейми не шел, а бежал. Войдя туда, он с изумлением увидел, что Уилла пытается ходить. Бледная, еще больше исхудавшая, по-прежнему изможденная, она ковыляла на костылях между койкой и окном. Шейми подскочил к ней, боясь, что она упадет.

– Ерунда…

– Не рано ли ты встала? – спросил он, забыв поздороваться. – Сколько дней прошло после операции? Чья это затея? Никак, это доктор заставил тебя ходить?

Похоже, после долгого перерыва мы впервые хоть в чем-то согласились.

– Остынь, Шейми. Никто меня не заставляет. Я сама попросила их принести.

– Точно, ерунда, – говорит она и вдруг переводит взгляд на кухню.

К ее койке подошел доктор Рибейро.

– Интересно, через сколько времени наступает смерть, если захочешь отравиться газом?

– Думаю, мисс Олден, пока достаточно, – сказал он. – Вам не следует перенапрягаться.

– Это дело трудное, если комната большая. Надежнее в машине. Протянул трубку от выхлопной трубы в салон, и все. И потом, газ из газопровода может вспыхнуть и взорваться. Соседям вряд ли понравится.

Уилла кивнула и села на койку, отложив костыли. Врач подал ей стакан воды, помог лечь, подсунув подушку под спину. Двигая правой ногой, Уилла заскрипела зубами. Шейми это заметил и, когда доктор занялся другим пациентом, снова спросил, не рано ли она задает организму такую нагрузку.

– Да уж. А еще жалко домовладельца. Кто захочет поселиться в квартире, где произошло самоубийство.

– Я ходила всего несколько минут. Решила попробовать. Мне же все равно придется к ним привыкать. Сам знаешь.

– Можно запереться в комнате и жечь угольные брикеты. Отравление угарным газом. Думаю, обходится без взрыва.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ага! Любимый метод кандидатов в самоубийцы, которые в интернете ищут себе компанию.

– Лучше, – ответила она, вымученно улыбаясь. – Но быстро устаю.

Разговор продолжается по инерции, как бы сам по себе, но я замечаю в ее глазах слабую искру пробуждающегося интереса.

А она стала спокойнее, подумал Шейми. Нет такого отчаяния, как вчера. И позавчерашняя истеричность тоже исчезла. Хороший знак.

– Интересно, что подумали бы люди, если бы мы с тобой умерли?

Прежде, говоря об Уилле, Шейми не употребил бы слово «спокойнее». Сказывалась собственная усталость. Если бы не собственное утомление и не тревога за брата, Шейми внимательнее присмотрелся бы к Уилле и под обманчиво спокойной поверхностью увидел бы бурлящий гнев. А внимательнее прислушавшись к ее голосу, уловил бы нотки раздражения. Он бы догадался, что внезапное спокойствие было лишь фасадом. Но мысли Шейми все время сбивались на брата.

– От угарного газа?

Уилла спросила Шейми о его состоянии и удалось ли ему отдохнуть. Потом стала расспрашивать о Найроби и отеле, где он поселился. А дальше произошло то, чего никогда не происходило прежде: их разговор иссяк.

– Все равно от чего. Предположим, нас здесь найдут мертвыми утром, когда мы должны съехать. Что скажут?

Первой не выдержала затянувшегося молчания Уилла:

Я представляю нас лежащими на татами.

– Прости. Нагнала на тебя скуку. Я опять устала. Постоянно хочется спать.

Картинка почему-то кажется мне очень реальной.

– Нет, это ты меня прости, – возразил Шейми. – Мешаю тебе отдыхать. Я сейчас уйду. – Он налил ей еще воды, затем сказал: – Уилла, может случиться, что завтра я не смогу прийти. И послезавтра тоже.

Ведь сейчас мы лежим в похожих позах.

– У тебя что-то стряслось? Никак сам заболел?

– Самоубийство или убийство?

– Нет, у меня все отлично. А вот мой друг… попал в беду.

– Темное дело.

– Друг? Здесь, в Найроби? Вот уж не знала, что у тебя здесь друзья. Кто же это?

– Кто их разберет? Разочаровались в жизни? С чего бы?

– Он… Ты все равно не знаешь. Старый школьный приятель. Обстоятельства вынуждают его спешно покинуть город. Он попросил меня поехать вместе с ним. Но это ненадолго. День, от силы два. К концу недели вернусь. Может, вообще никуда не поеду. Ты тут не заскучаешь без меня?

– Зачем близнецам сговариваться о двойном самоубийстве?

– Выдержу, – улыбнулась Уилла. – Остальные мои вещи у тебя? Бумажник, деньги и все такое? Вдруг мне что-то понадобится, пока тебя нет? Деньги были бы не лишними.

– Кто знает?

– Конечно. Если вечером я не сумею прийти, пошлю сюда кого-нибудь из гостиничной прислуги.

Бьюсь об заклад, нам обоим приходит в голову один и тот же ответ.

Уилла вдруг взяла его за руку:

Чтобы подвести черту под запретной любовью.

– Шейми… – (Он повернулся.) – Шейми… я люблю тебя.

Хотя вслух, конечно, мы так ни за что не скажем.

– И я тебя люблю, Уилла. Очень люблю.

Как ни странно, мы опять воспринимаем себя как единое целое.

Шейми крепко обнял ее. Как он жаждал услышать эти слова!

– И еще я прошу меня простить.

Долгая психологическая битва нас так измотала, что мы оба вдруг вернулись в свое прежнее состояние. Напряжение, в котором проходила наша жизнь в последние месяцы, куда-то делось. Мы снова похожи друг на друга, как раньше.

– Я устала, – шепчет она.

– За что? – удивился Шейми.

– Угу, – киваю я.

– За все.

– Давай уйдем вместе, – предлагает она с улыбкой.

Ее глаза подозрительно блестели. Шейми не хотелось, чтобы она заплакала.

Я чувствую, как дрожь пробегает по телу.

– Тсс, Уилла. Все в порядке.

Что заставляет меня содрогнуться? Ее улыбка. В этот момент она кажется мне особенно чувственной и притягательной.

– Нет.

И еще. Ее предложение вызывает у меня особое чувство – то ли радость, то ли удовольствие.