Вдруг какое-то тихое короткое гудение. Вибрирует телефон!
Эсэмэска. Либо Эми жива, либо не обнаружена – или мертва.
Кровь кинулась в лицо, воздух застрял в горле. У меня есть ответ, но при Левине нельзя рисковать, даже совсем коротко на экран глянуть!
Колсон с Левиным впереди прислонились к ангару, Кеннеди о чем-то беседовал с двумя экспертами-криминалистами в белых пластиковых комбинезонах. Я видел пришвартованный к пирсу катер береговой охраны и водолазов в воде. Потом Кеннеди махнул мне рукой, приглашая зайти в какой-то шатер. Я уже знал, что это за шатер и что там может быть внутри. Такие временные сооружения полиция использует по всему миру – для того, чтобы защитить найденные человеческие останки от всяких природных явлений.
Внутри шатра на земле лежали два больших пластиковых мешка. Я до упора опустил молнию, закрывая полог шатра. Только я, Кеннеди и два упакованных в мешки трупа.
Агент повернулся ко мне спиной, присел рядом с мешками.
Телефон словно сам прыгнул мне в руку. «Она у нас. Все чисто. Четверо и баба в минусе. Эми в шоке, но ОК».
Ноги подогнулись. Колени с хрустом врезались в гравий, и я закрыл лицо руками. Губы повторяли «спасибо!» снова и снова. Боли в шее будто и не бывало. Чувство было такое, словно какой-то ядовитый свинцовый груз, который грозил в любой момент раздавить мне сердце, вдруг внезапно взял и испарился. Набрав полные легкие воздуху, я вдруг почувствовал, что готов.
Готов смешать Волчека с землей.
Всем пора.
– С полчаса назад эти ребята еще были в труповозке. Я ее специально завернул, чтобы вы полюбовались, – сказал Кеннеди.
— И будь наконец мужчиной!
По меньшей мере один приказ за день.
– Вот уж спасибо – это как раз то, на что я мечтал взглянуть перед завтраком. Ко мне-то все это какое имеет отношение?
Тайные встречи с Гонзой. Да пусть его мамаша лопнет от злости, когда узнает. И все же наш побег не был напрасен. По крайней мере есть что вспомнить. А в горах могло быть здорово. Что-нибудь необыкновенное. С приключениями. Ну кто из приличных мальчиков способен на это?
– Это уж вы мне сами скажите.
— Свожу тебя на дискотеку, ты в жизни на такой не был. Увидишь, в городе тоже есть отличные места.
Кеннеди присел на корточки возле одного из мешков, и в этот момент я заметил, что из его застежки-молнии сочится вода. Я вообще-то в курсе, что тела, обнаруженные в озерах и реках, обычно пакуют прямо в воде, чтобы максимально сохранить возможные улики. Иногда такие мелочи помогают определить причину или время смерти.
Где это я? Веселая команда за столом, на котором с виду обыкновенная кока-кола. Но почему она кажется волшебной? Удивительная легкость. Ева, Павел, Даша, Зденек смеются, как и я минуту назад.
— Ну как тебе? — спрашивает Рихард.
Сверкающая застежка ярко выделялась на серой унылой поверхности мешка. Кеннеди потянул замочек, и блестящие зубчики разъехались по сторонам. Он полностью открыл один мешок, потом следующий. В мешках лежали два мужских тела. Оба в темно-синих комбинезонах; оба белые; оба, судя по виду, пробыли в воде больше суток; и, что было совершенно очевидно, оба погибли насильственной смертью. А точнее, были убиты – на груди первого трупа отчетливо выделялись два пулевых отверстия. Аналогичные раны были и у трупа номер два. Судя по кучности попаданий, тот, кто их убил, явно умел обращаться с оружием, а вот третье пулевое отверстие в каждом из тел безошибочно указывало на убийцу-профессионала. Контрольный выстрел – оба получили еще и по пуле в голову практически в упор.
— Что это было?
– Насколько я понимаю, обнаружить пену в легких вы не рассчитываете, – сказал я.
– На смерть от утопления действительно не похоже; этих людей казнили, мистер Флинн. Оба были мертвы еще до того, как попали в воду. Пиратство на реке в наши дни не сильно-то развито, и до сих пор мы уж точно не видели чего-то подобного.
— Некто Тимоти Лири, бывший профессор Гарвардского университета, называет это углублением восприятия. Или реимпринтом. Английский знаешь?
– Груз-то нашли? – спросил я.
Михал качает головой.
– Ни крошечки.
— Новый вариант восприятия, — продолжает Рихард. — Все, усвоенное раньше, блекнет, вытесняется особым восприятием, получает новые контуры. Неожиданно приобретает иное значение. Понимаешь? Или ты, например, осознаешь, что прежнее вообще не имеет никакого значения. Ты обретаешь новые возможности. Похоже?
– А что перевозила «Саша»?
Михал удивленно глазел на Рихарда. Разве мог он ожидать подобное именно тут, да еще от этого блондина с волосами до плеч? Ему вдруг захотелось говорить об этом. Хоть целую ночь. Ведь раньше он и понятия не имел о таких вещах.
Кеннеди не ответил. Только ухватился за тот труп, что поближе, и перевернул его на грудь. На спине комбинезона я прочитал название компании: «Маклоклин. Взрывные работы».
Впрочем, так можно сказать о любом сильном ощущении, вдруг понял он. Однако решил промолчать. Зачем спорить с человеком, умеющим делать волшебную кока-колу? Ничего не скажешь, ощущение было неслабое.
– Короче, подобьем бабки, мистер Флинн. Примерно за двое суток до начала этого судебного разбирательства весь экипаж «Саши» убивают, а груз бесследно исчезает. Вчера я получаю информацию о потенциальной угрозе взрыва. Здесь может быть какая-то связь. А может, и нет. Мне просто хотелось, чтобы вы приехали на это взглянуть, потому что я не верю в совпадения. Думаю, что и вы тоже. Мне хотелось, чтобы для начала вы посмотрели, какого рода публику представляете…
— Я просто хотел узнать, что это было?
Рихард приподнял брови:
Я никак не мог сосредоточиться на словах Кеннеди. Полностью переключился на другую волну. Все прочее в голове затмил лишь один образ – фургоны, въезжающие на подземную парковку под зданием суда.
— Не любопытствуй.
– Сколько они взяли? – спросил я.
На какую-то секунду Михалу стало не по себе. Посвященный лишь приоткрыл завесу тайны кому-то низшему. Но показал не все. Избранный на минутку снизошел до примитива. И слишком хорошо это понимает. Даже восхищается собственным благородством, с которым мечет бисер перед свиньями.
– Достаточно, чтобы нанести любому из зданий в Нью-Йорке очень серьезный урон.
Но ради возможности повторить эту легкость можно и потерпеть. Место, куда за мной никто не придет. Ни отец, ни эти ехидные участливые насмешники. Собственная экологическая ниша. Подальше Северного полюса, хотя всего в пятнадцати минутах ходьбы от нашей квартиры.
Кеннеди чуть отклонился назад и посмотрел на меня – явно в ожидании, что вот сейчас я все и выложу.
Но я так ничего и не сказал. За спиной у меня послышалось шуршание пластика, и на освещенной солнцем стенке шатра проступил темный силуэт. Это был Левин, который втихаря потягивал сигаретку.
— Пан Отава, завтрак… — Новая сестра из утренней смены. Свежая, как персик. Наверное, даже краситься не надо. Румяные щечки и глаза цвета незабудок. Никакого макияжа. Режим и сон.
– Послушайте, буду с вами откровенным, мистер Флинн. Вчера мы получаем информацию, что вы с вашим клиентом обсуждаете какую-то бомбу. Сегодня выясняется, что пропал целый пароход взрывчатки, а весь его экипаж перебили. Лично я не думаю, что это вы застрелили этих парней, но просто убежден, что вы знаете куда больше, чем говорите. И еще эта кровь…
– Какая кровь? – встрепенулся я.
— Выпейте хотя бы чаю…
– Кровь, которую я заметил у вас вчера на обшлагах рубашки. Уж не с этих ли она ребят?
Я уже и думать забыл про то пятно – про кровь с моей собственной руки. Вчера вечером я притворно протягивал Кеннеди руки для наручников, когда всячески пытался его выпроводить. Точно – руки мои он прекрасно разглядел.
Одна мысль о том, что придется влить что-то в желудок, была выше его сил. Выворачивала наизнанку. Приехали. Очередные ломки. Понос. Судороги в руках и ногах. Капли пота стекают по лицу, увлажняют простыню под спиной и одеяло на животе. И тут же озноб, будто меня собираются заморозить.
– Порезался вчера. Стеклом. Это была моя кровь. Вот, смотрите. Вон он, порез, – сказал я.
— Чайку горяченького? А? Приподнимитесь немного, я помогу…
– Мне надо закончить тут. Лучше вам уйти. Я не могу потерять и эту работу.
Кеннеди внимательно изучил мою ладонь.
Светлые волосы выбиваются из-под шапочки. Фигура обалденная. Большая роскошная грудь возле самого моего лица. А запах…
Луиза еще долго стоит на месте, пока Кристи не садится на корточки у коробки. Луиза хочет защитить свою семью, разумеется, но… мать Кристи умерла в мае? Май был два месяца назад, и Луиза чувствует, что желание защищать распространяется и на Кристи.
– По-моему, это первый случай, когда вы говорите мне правду, – заметил он. – Так что бросьте нести пургу и выкладывайте остальное.
Сестра даже покраснела от натуги, пытаясь приподнять Михала.
– Понятно, – говорит она наконец. Нелепый ответ, но большего Кристи, кажется, и не ждала. А если и ждала, то Луиза не представляет, чего именно.
Когда и кто обнимал меня так в последний раз?
– Да больше особо и нечего выкладывать.
Она находит Клэр у надувных кругов. Ключи, машина, опущенные стекла. Они сворачивают на Первое федеральное раньше, чем нужно, и водитель подъезжающего сзади пикапа со всей силы налегает на гудок. На языке вертятся ругательства, но ради Клэр Луиза сдерживается.
— Не могу, — зашептал он.
– Послушайте, я вижу, что вы нервничаете. Встаете на защиту клиента и все такое. Но в данный момент это вы – тот человек, которому нужна защита. Я хочу исключить вас, чтобы полностью сосредоточиться на вашем клиенте. И поэтому мне требуется ваше добровольное согласие на обыск в вашей квартире.
— Надо попробовать…
– Мы забыли пижаму с омарами, – грустным голосом сообщает Клэр с заднего сиденья.
Он развернул вынутый из кармана пальто листок и сунул его мне под нос. Это был стандартный бланк согласия владельца на обыск жилого помещения. Я припомнил тот момент прошлым вечером, когда стоял перед наглухо закрашенной оконной рамой и охлопывал карманы в поисках ключей. Либо ключи просто выпали из кармана, когда утром меня вырубили в лимузине, либо же… Ужасная мысль поразила меня, словно прямой в голову, – Артурасу нужно было подставить меня как взрывника! Он вытащил у меня ключи, чтобы подбросить ко мне в квартиру что-то инкриминирующее – что-то, что связало бы меня с взрывным устройством. Кеннеди я не мог выдать даже самой малости, по крайней мере, пока – когда рядом ошивается навостривший уши Левин, а у меня нет доказательств. Таких доказательств, которые позволят преподнести ему на тарелочке и Левина, и русских – и которые надежно перевесят абсолютно все, что эти твари могли подбросить мне в квартиру.
— Не могу! — вдруг заорал он в ее спокойное, нежное лицо. И понял, что на этот раз кишечник определенно подвел.
– Прости, Клэр. – Луиза очень не любит нарушать обещания. – Купим, когда снова приедем. А мы обязательно приедем. Обязательно.
Господи, можно сгореть со стыда. Эта ведь меньше всех заслужила, чтоб на нее орали. Хоть бы она ушла… Ну уйди ты, ради бога…
– Ладно, – смиренно отвечает Клэр. – На самом деле она мне не очень нужна. – Короткий, душераздирающий вздох. И пару мгновений спустя: – Ты сердишься?
Левин словно почувствовал, что я за ним наблюдаю. Подошел ко входу, вжикнул молнией.
Сестра наконец поняла. Заглянула под одеяло.
Луиза раздумывает.
– Лучше бы нам двигать, иначе не поспеем, – произнес с улыбкой.
– Не сержусь, нет. Скорее, немного грущу.
— Не страшно, сейчас поменяем, пан Отава. — Мягкая улыбка.
– Кажется, она милая.
Кеннеди застегнул мешки, поднялся, вытащил из правого нагрудного кармана мобилу.
– Да, кажется. То есть да, милая. Дело не в этом.
Смилуйтесь надо мной!
– Подписывайте согласие, и мы исключаем вас из расследования. Сосредоточим усилия на настоящих преступниках. Последний раз предлагаю, – сказал он, держа телефон на весу.
(Что Кристи имела в виду, когда говорила: «Дэнни же рассказывал. Я должна была догадаться»? Что Дэнни рассказывал ей о Луизе? И обо всех Фицджеральдах?)
– Тогда в чем дело?
– Мне нечего вам сказать, – ответствовал я.
Два совсем юных лица, склонившихся над постелью Михала. Приподнять, обмыть, вытащить простыню, при этом делать вид, будто ничего не случилось… Интересно, что они обо мне думают? Правую ногу раздуло, словно воздушный шарик на ярмарке. Когда я видел его в последний раз? Сплошная, громадная гнойная рана от бедра до щиколотки. Вонь такая, хоть противогаз надевай. Да если бы только это. Неужели им не противно дотрагиваться до меня? Конечно, противно. Но это их работа. Мерзопакостная. И вдобавок ко всему — стараться не подавать виду. Для них я лишь непонятная развалина, способная вызвать разве что сочувствие. И все. А черт их знает, может, даже и не сочувствие. Устрашающий пример.
– Думаю, в том, что все прошло не так, как я хотела.
– А как ты хотела?
Откинув крышку телефона, агент набрал номер.
Он судорожно прикрыл веки, чтобы не смотреть на них. Не видеть, как глядят на его жалкое тело две роскошные девицы.
– Не знаю, – признается Луиза. Вздыхает. И сворачивает на Норт-Шор-драйв – пожалуй, слишком резко. – Не знаю, крошка.
– Это Кеннеди. Я тут с Флинном. Он отказывается давать согласие на обыск. Так что исправь-ка последний абзац ходатайства, пусть звучит так: «Эдди Флинн, адвокат и член адвокатской коллегии, отказался от сотрудничества по обоснованному предложению со стороны федерального правоохранительного агентства произвести обыск в принадлежащем ему жилом помещении с целью исключения данного лица из числа подозреваемых в ходе проведения оперативных мероприятий».
А в тот раз я вдруг обрел мир, очень важный для меня. Мир, в котором не было ничего, что так страшно бесит. Даже Олины. Никаких проблем. Почти без напряга. И даром!
Он сделал паузу, чтобы его собеседник на другом конце линии успел все это записать. Продолжил, упорно глядя мне прямо в глаза:
Привет, папочка.
У меня для тебя такая новость! У нас появилась новая Секретная тетя, про которую даже мамочка не знала, что она ее сестра! То есть полу-сестра. Я и не знала, что в моем возрасте может появиться новая тетя. Она работает в «Ренис», и у нее есть татуировки. Так Клэр рассказывала, она видела ее вживую. Оказывается, она обслуживала нас в ресторане «Арчерс» в начале лета, но мы тогда не знали, что она наша полу-тетя. Вот бы я знала! Я бы тоже поехала в «Ренис».
Это круче чем поездка Сабрины в Италию и новая «тесла» у папы Шелби.
Вчера вечером мамочка с бабушкой ССОРИЛИСЬ. Сначала ссорились шепотом, но потом стали кричать. Я читала на веранде «Мост в Терабитию», которая, могу сказать, ПРОСТО ПОТРЯСАЮЩАЯ КНИГА, а они шептались в гостиной, и я слышала каждое слово. Наверное, они не знали, что я там, потому что я лежала на качелях – я там всегда читаю.
Я думала, что только родители ссорятся шепотом. Бабушка сказала мамочке, что она не должна была говорить Кристи, что это ПЛАТА ЗА МОЛЧАНИЕ, потому что это ОПОШЛИЛО СИТУАЦИЮ. Пришлось смотреть это слово в словаре, поэтому я подождала, пока мама с бабушкой перестанут. ОПОШЛИТЬ означает ПРЕДСТАВИТЬ ПОШЛЫМ, то есть БЕЗВКУСНЫМ, БАНАЛЬНЫМ. Слово БАНАЛЬНЫЙ я тоже не знала, оно означает ПРИМИТИВНЫЙ, НЕИНТЕРЕСНЫЙ.
ПЛАТА ЗА МОЛЧАНИЕ – такого в словаре не было, но нас в школе учили понимать смысл ИЗ КОНТЕКСТА, когда не знаешь значение. Я так поняла, что ПЛАТА ЗА МОЛЧАНИЕ – это деньги, о которых нельзя говорить.
Мамочка сказала бабушке, что если для нее это проблема, то она и сама могла передать чек. Еще она сказала, что это так по-мужски – завел ШАШНИ, а разбирается с этим пусть кто-нибудь другой. (Я посмотрела в словаре слово ШАШНИ, и это означает ЛЮБОВНАЯ СВЯЗЬ. Потом я уточнила, что значит в данном контексте ЛЮБОВНЫЙ, и это значит РОМАНТИЧЕСКИЙ ИЛИ ЭРОТИЧЕСКИЙ.) Но потом я случайно уронила книгу, и мамочка такая «Эбигейл, это ты?», так что мне пришлось притвориться, что я шла на кухню попить и что я ничегошеньки не слышала. Пить мне совсем не хотелось, но я попила, а когда я выходила из кухни, мамочка с бабушкой вышли из гостиной. Обе были сердитые, и мамочка сказала ЛАДНО МАМ ЗАБУДЬ, а бабушка сказала БУДЬ ПО-ТВОЕМУ, что на самом деле тоже означает ЛАДНО.
Они поднялись в свои комнаты, и обе ХЛОПНУЛИ дверью, и никто не пришел проверить, почистили мы зубы или нет, поэтому-то я и смогла добраться до словаря.
Я, кстати, почистила зубы, если ты сомневался, а вот Клэр нет.
Я читала книжку, а она пришла и хотела поиграть. Она сказала, вот бы у нас была игра «Четыре в ряд». Мне «Четыре в ряд» вообще не нравится, там за три секунды все заканчивается и надо начинать сначала, а еще фишки могут застрять, когда пытаешься их вытащить. Кто придумал эту ПОШЛУЮ игру?
Пиши пожалуйста скорее.
С любовью,
Эбигейл
– «Таковой категорический отказ от сотрудничества ничем не обоснован и может создать препятствия ходу федерального расследования. Ходатайствуем перед судом о пересмотре решения о выдаче ордера с целью получения и сохранения существенных вещественных улик». Успел записать? Молодец. Сразу отправь Хименесу, с пометкой «срочно».
По крайней мере тогда я думал, что даром.
28. Кристи
В самом деле, почему надо вечно за чем-то гоняться, когда можно спокойно сидеть и жить своей внутренней жизнью? Во всяком случае ребятам из компании это удается, думал я. Словно пробуждаешься от зимней спячки и попадаешь совсем в иной мир. Ребята и девчонки, каких я в жизни не встречал. Великодушные. Выше вещей. Выше проблем. И все же настоящие друзья. Они вообще не способны на подлость. Никаких подножек.
Звучно захлопнув телефон, Кеннеди не удержался от торжествующей ухмылки. Я поразмыслил над этим звонком. Он мне многое поведал. Поведал, в частности, что ФБР уже пыталось получить ордер на обыск моей квартиры, но безуспешно – Кеннеди ходатайствовал о пересмотре решения. Когда ФБР срочно нужен ордер, то они просто звонят дежурному федеральному судье и запрашивают его по телефону. Видать, Кеннеди вчера вечером тоже пытался решить вопрос по телефону, да обломался. И не без причины. Во-первых, дело было явно построено на песке: прочитанное по губам слово «бомба», потенциальная угроза федеральному свидетелю, кража взрывчатых веществ без всякой привязки ко мне – все это было шито белыми нитками. Во-вторых, конгресс давно установил для представителей определенных профессий особые правила, направленные на защиту их интересов, и возглавляли этот список как раз адвокаты.
Неужели тогда я и в самом деле так думал? Конечно.
Пятнадцать минут спустя после ухода Луизы и Клэр Кристи устраивает перерыв в комнате отдыха и открывает конверт. Внутри чек на тысячу долларов.
Необыкновенные. Будто с огромной высоты наблюдают они за миром обыкновенных, сереньких людишек там внизу. И смеются над ними.
Сумма большая. Действительно большая. Никто не спорит. Но это малая часть того, что ей нужно.
И никогда не предадут. Просто незачем.
А еще Кристи чувствует, что закипает. «На маму столько свалилось»! А на ее маму – нет? А на нее саму?
Обыскивать жилище или рабочее место адвоката – дело стрёмное, поскольку при этом могут быть обнаружены материалы, охраняемые привилегией адвокатской тайны в отношении клиента. Может, федеральный судья был бы и рад приостановить действие моих прав по четвертой поправке
[26], но из-за угрозы нарушить права клиента вряд ли выдал бы ордер без дополнительного слушания. В большинстве случаев ордера оформляются не по телефону, а письменно, без всяких слушаний, прямо судьей. Агент показывает под присягой, какие у него в точности основания для обыска и что он рассчитывает найти, и в девяти случаях из десяти такие объяснения принимаются. Если дело посложней, вроде обыска в квартире адвоката, федеральному обвинителю приходится отстаивать свои аргументы в ходе судебного слушания. Это требует времени. На получение ордера обычно уходит весь день – или полдня, если федералам повезет. А в некоторых случаях надо неделями готовиться, чтобы вообще запрос на ордер подать.
Жизнь вдруг оказалась совсем не там, где я ее искал. Будоражащая кровь. Полная приключений и тайн, которые нас объединяют. Без стереотипов и банальностей обыкновенной жизни. Никаких подростковых проблем. Как у моих одноклассников. Или у меня.
Она достает письмо Шейлы, которое привезла с собой из Альтуны, которое бесконечно перечитывала в автобусе, сидя рядом с развеселым Бобом и оплакивая маму, – достает и разглаживает на коленях.
Ухмылочка Кеннеди растянулась в полноразмерную самодовольную усмешку.
А если б я знал, в какие проблемы впутываюсь? Такого торчка, как я теперь, в те времена в Чехии не было. Или, может, просто умалчивали? Да нет, в нашей компашке бы знали. Наверняка.
Он знал, что его заявление на выдачу ордера обязательно будет удовлетворено и что я сам ему в этом деле помогу. Будучи адвокатом я просто обязан всячески содействовать суду, это в некотором роде мой священный долг. Отказавшись добровольно дать разрешение на обыск, я фактически преподнес Кеннеди этот ордер на тарелочке. Ни один судья не возьмет на себя риск отказать в ордере – хотя бы просто из опасений выставить себя тем, кто из корпоративных соображений прикрывает проштрафившегося коллегу-юриста.
Тогда я на полном серьезе думал, что ребята из компании не такие, как все. Что знают больше, умеют больше. Они вечно перемигивались, вечно скрытничали. Никто из непосвященных не должен был догадываться, что они делают или куда собираются. Они казались мне в сто раз взрослее всех одноклассников, вместе взятых. Лица, в которых есть что-то значительное, глаза, которые видят насквозь. При этом никто из них даже не подозревал, что с ними в конечном счете станет.
– Какой судья слушает запрос? – спросил я.
Милая моя Кристи,
это письмо я хотела написать давным-давно. Но в то же время думала, что никогда не напишу. Я постараюсь сказать то, что должна.
Я знаю, я всегда говорила тебе, что твой отец умер. Я говорила тебе, что он умер сразу после твоего рождения. Я говорила тебе, что его имя не записано в свидетельство о рождении, потому что мы не были женаты, а он не собирался оставаться с нами. Кое-что из этого правда, но не все. Мы не были женаты. Он не собирался оставаться с нами. Это правда. Но он не умер.
Я все объясню, Кристи. Я объясню все с самого начала.
Когда мне было двадцать лет, я работала курьером в одной юридической конторе. У моей семьи не было денег, чтобы отправить меня в колледж на четыре года, так что мне пришлось переехать в Мэн, где я работала няней у одной семьи, а по вечерам училась в колледже Южного Мэна. Это длилось два года, потом в моих услугах перестали нуждаться.
Я мечтала, что однажды смогу поступить в университет на юридический. Думала, таково мое будущее. Я, девчонка из Филадельфии, поступаю в университет! В нашей семье ни у кого не было высшего образования, я бы стала первой. Никто из моего окружения и представить не мог, что такое возможно. Но я была умной и смелой, и у меня была цель, так что все казалось возможным.
Работа курьером меня полностью устраивала: я знакомилась с миром юриспруденции, могла снимать жилье и успевала на занятия.
Там же работали еще две девушки, примерно моего возраста. Они учились на юридическом, а это была их летняя стажировка.
Летом, в пятницу, около пяти часов вечера, начальник вручил мне пакет, чтобы отвезти в другую контору. «Как управишься, ты свободна, – сказал он мне. – Считай, уже выходные». Одна из стажерок прочитала имя адресата на пакете и сказала: «Красавчик с бездной обаяния. Поосторожнее с ним».
«Глаза!» – сказала другая.
«Глаза, – согласилась первая. – Сапфиры. Не смотри ему в глаза. Это как смотреть на солнце во время затмения».
Я сказала только: «Да ну вас». В прошлом у меня уже были серьезные отношения. Его звали Джейсон Карпентер, и глаза у него были темно-карие, как у золотистого ретривера. С Джейсоном Карпентером мы расстались за месяц до того, как я встретила твоего отца. Знаешь, что сказал мне тогда Джейсон Карпентер? Он сказал: «Извини, Шейла, я просто ничего не чувствую». Ты можешь представить, чтобы люди расставались с такими словами?
В любом случае, неважно, какие у юриста глаза. Ты не видишь самого юриста, просто оставляешь документы секретарю, и все. Так обычно происходит.
Когда я добралась до конторы, а она находилась в нескольких кварталах от той, где я работала, секретарши уже не было. Я позвонила в колокольчик на столе, и из коридора донесся голос: «Сюда!»
Я пошла на голос. До конца коридора, где кабинет. В кабинете, за огромным деревянным столом, в летнем вечернем свете, льющемся из окна позади, сидел твой отец. Я постучала в дверь, хотя она была открыта.
«Мэриэнн уехала на выходные в Кеннебанк, – сказал твой отец. – Летом в конце недели всегда уходит раньше. И знаете? Не могу ее осуждать».
Он смотрел в бумаги на своем столе, одновременно протягивая руку за документами.
«Я возьму».
Он получил то, что нужно, и неважно, кто это принес. Таковы мужчины, Кристи. Такими они были, такими и будут, как бы кто ни кричал, что мир изменился.
Я передала ему пакет, и он сказал: «А, точно. Хорошо. Мне это очень нужно. Не могли бы вы подождать? Наверное, придется срочно ответить». Он наконец взглянул на меня, и я подумала: глаза. И поняла, в чем дело.
Он указал на кресло в углу, я села и стала ждать, оглядывая кабинет. Было тихо, и выглядело все по-деловому. Думаю, твой отец забыл про меня. По ощущениям прошло полчаса, не меньше.
«Простите, – сказал наконец он. – Я не думал, что это так надолго. Могу я хотя бы предложить вам выпить?»
«Спасибо, но откажусь, – ответила я. – У меня же рабочее время».
Он был уже на ногах и наливал из графина, который, оказывается, все это время стоял на том же столе, на дальнем углу.
«Вечер пятницы, – сказал он, – уже не рабочее время. Надеюсь, вы не против виски».
«Ни в коем случае», – ответила я. Я еще никогда не пила виски.
Он налил два бокала, отдал один мне и сел обратно за стол. Он просматривал бумаги в конверте и медленно потягивал виски. Я тоже села обратно. Прошло еще несколько минут. Виски согрел меня и придал смелости. Я встала с кресла и стала гулять по кабинету. Полки с книгами по юриспруденции. Серебряные часики, которые показывали двадцать минут шестого. Дипломы в рамках. Фотография улыбающихся женщины и девочки на пляже. Девочка была в ярко-розовых солнечных– Поттер. Нам назначено на двенадцать.
Отлучки из дома чем дальше, тем рискованнее. Исчезнуть, как только папаша уйдет на ночное дежурство.
очках, а женщина – в широкополой шляпе, и губы у нее были ярко накрашены. Я подумала тогда: помада на пляже?
Наконец он глубоко вздохнул и сказал: «Ну что ж. Закончил. Простите, но не могли бы вы отвезти это назад?»
Он взглянул на меня, и стоило ему улыбнуться, как мне открылась знаменитая бездна обаяния. Глаза, снова подумала я и ответила: «Конечно. Я же подождала».
Был момент, когда я могла отстраниться или шагнуть ближе. Одно движение вело в одну сторону, второе – совсем в другую. Я подумала о Джейсоне Карпентере, о том, что он «просто ничего не чувствует». Я шагнула ближе. Я подумала: мне двадцать лет, интересно, что будет, если так сделать.
Я поцеловала его.
И почувствовала то, чего не чувствовал Джейсон Карпентер.
Но тут же, тут же твой отец сказал: «Прошу прощения». Поцеловала его я, а извинялся он.
С гордостью могу заявить, что сохранила хладнокровие. «Не стоит», – отозвалась я.
«Я не должен был, – продолжал он. – Я не мог. Не знаю, что на меня нашло. У меня есть жена и дочь».
Женщина, накрасившая губы на пляж, была его женой.
«Я понимаю», – ответила я. Я впервые пила виски. Впервые поцеловала женатого мужчину. Внутри все было в огне. Губы меня не слушались, мозг меня не слушался. Я заставила себя отсчитать тридцать секунд. Мне как-то говорили, что если в неловком разговоре замолчать на тридцать секунд, то собеседник сочтет своим долгом прервать паузу. Это заложено в человеческой природе – не позволять молчанию длиться слишком долго.
Прошло двадцать девять секунд.
На тридцатой он сказал: «Оставите свой номер? На всякий случай».
Я не стала уточнять, на какой случай.
Через два месяца я забеременела.
Это были мои сведения об обстоятельствах дела. Вот еще несколько:
1. Твоего отца зовут Мартин Фицджеральд. На пике своей карьеры он был председателем Федерального окружного суда штата Мэн. Блестящий ум.
2. У тебя его глаза.
3. Вы виделись с ним, когда ты была очень маленькой. Он поцеловал тебя в лоб, поздоровался и сразу попрощался. Тогда же он оставил нас, чтобы вернуться к семье. Своей настоящей семье.
4. Твой отец проводит лето в большом сером доме с гонтовой крышей в местечке Совий Клюв, штат Мэн, рядом с городом Рокленд. Я была там один раз. Как же там красиво, Кристи. Не буду вдаваться в подробности, но есть шанс, что ты была зачата в этом доме.
5. Я не знаю номер дома и есть ли у него номер. Но у него есть название. Или было. Смотровая башня, так написано на дощечке над входной дверью. Дорога к дому называется Хидден-Бич-роуд. Это все, что я помню, но, думаю, этого достаточно, если ты захочешь найти этот дом.
6. Наивная девушка, мужчина постарше. Старая история. Такое случается повсеместно. Так часто, что стало клише, об этом написано столько книг и снято столько фильмов. Но в глубине души я продолжаю верить, что наша история – особенная, не такая, как все.
7. Не жалей меня, Кристи, – и не жалей себя. Мартин Фицджеральд подарил мне самую большую драгоценность в жизни, и это ты.
8. Я знаю, что не смогла дать тебе всего, что хотела. Я старалась, но у меня не получилось.
9. Обычно подобные истории рассказывают так: мужчина совершил ошибку и, осознав ее, вернулся к своей настоящей любви. Но я рассказала иначе. Кто сказал, что мы должны быть на вторых ролях? Нет, это наша история, и мы в ней – главные герои! Кто сказал, что не мы – настоящая любовь? Правда, моя хорошая?
10. Тебе решать, что делать с этой информацией, когда меня не станет. Но, надеюсь, ты наведаешься в Мэн. И, надеюсь, ты найдешь там то, что ищешь.
Сейчас было 8:05.
Даже маме это подозрительно.
— Конечно, сынок, я понимаю, тебе хочется погулять. Пожалуй, отец слишком строг. Но нельзя же до ночи. Ты ведь еще совсем ребенок. Будь дома хотя бы к двенадцати… Давай договоримся…
Кристи отдала бы все на свете – все на свете! – чтобы расстелить одеяло, лечь в углу и поспать.
Весь мой график летел к чертям. В полдень помощник федерального прокурора Хименес выдаст ФБР затребованный ордер. Федералы наверняка уже заранее перекрыли мою квартиру со всех сторон, поставили человека у дверей, чтобы никто не изъял оттуда никакие улики – теперь ждут только бумаги с подписью Поттера. После того как тот утвердит запрос, на всякую канцелярскую мутату вроде подписей и печатей у клерка уйдет еще десять, от силы пятнадцать минут. Потом – минут сорок на то, чтобы доставить оригинал документа ко мне на квартиру, чтобы было законное основание для обыска. А я-то думал, мне только к четырем дня надо со всем разобраться! Теперь же на все про все у меня меньше пяти часов, офигеть!
— Ладно, мам, не волнуйся…
К счастью, я знаю, что мама ложится в десять: на работу приходится ездить через всю Прагу.
Едва мы вышли из шатра, как Кеннеди придержал меня за руку. В другой у него была визитка.
Ей и голодно, и тошно одновременно, ей тоскливо, она потеряна.
— Уроки на завтра сделал?
— А как же.
– Вот мои контакты. Хорошенько всё обдумайте. Вы влипли по самые уши.
Но перерыв окончен, пора возвращаться к работе.
— Все выучил?
Я увидел, как Левин вытаскивает свой мобильник.
Прости, мамочка, думает она. Складывает письмо и кладет в рюкзак, складывает чек и кладет туда же. Ты старалась. Жаль, все идет не так, как ты надеялась.
— Конечно, мам. И не жди меня допоздна. Ничего со мной не случится. Приду сразу после кино.
– Нет, спасибо. Оставьте при себе, – сказал я.
29. Мэтти
Кеннеди сунул визитку обратно в пиджак.
Начинаем в дискотеке. Потом слоняемся без цели по ночной Праге. Мы так близки друг другу, как никто в этом мире. Все понимаем с полуслова. Общий кайф пару раз заменяет черт-те сколько лет дружбы.
Грузовик Билли Пеллетье с грохотом въезжает на дорожку перед домом в пять тридцать утра. Мэтти на ногах с четырех – проснулся и не смог заснуть. В животе все перемешалось, внутренности сдавило и скрутило.
Агент Билл Кеннеди – мужик малость дерганый, но весьма настойчивый, пришло мне в голову. Реально болеет за дело, такое не сыграешь. К тому моменту у меня уже сложилось довольное твердое убеждение, что малый он честный. Когда-нибудь я ему все наверняка выложу, но перед этим надо самому во всем окончательно разобраться. И еще не хотелось, чтобы русские знали, что я взял у него визитку. Ладно, еще придумаю способ, как с ним связаться…
В кабине только одно сиденье, но очень широкое, и Хейзел сдвигается к Билли, чтобы освободить место для Мэтти. Она уже с жвачкой во рту. На всю кабину пахнет мятой. На ней шорты и толстовка с надписью «Вандербильт». Мэтти в своей толстовке для бега. У Хейзел сонные глаза, спутанные волосы. Мэтти чувствует, как Купидон поднимает лук и направляет свою стрелу прямо ему в сердце.
Тогда я мог бы поклясться, что мы любим друг друга, как никто и никогда. Чудесное чувство. Святая наивность! Я ведь никого из них толком не знал. Неужто все дело было в одном кайфе? Наши замечательные прогулки. Разве могли они закончиться иначе, чем крахом…
– Привет, – здоровается он, забираясь в кабину.
Такой, который русским и в голову не придет.
Очень свежо. Он старается не дрожать.
— Ева, ты жутко похожа на одну девчонку, которую я любил. Но ты такая… Такая надежная.
На Билли кепка «Ред Фокс», фланелевая рубашка и джинсы. Лицо серьезное, внушающее трепет, в щетине седина. Шины грузовика жуют гравий. Мэтти уже тоскует по темному, теплому дому и его спящим обитателям.
Глава 49
– Ты ел? – спрашивает Билли.
Мы обнимаемся в каком-то сквере между панельными громадинами. Два последних светящихся окна. Первая теплая ночь приходящего лета. И мы будто парим над миром. Высоко над землей, над суетой и гонкой всех тех, внизу, которых через несколько часов будильники снова прогонят из постелей. И всего-то пять капель в двести граммов кока-колы.
Вопрос ставит Мэтти в тупик. Надо было поесть? Или не надо?
Федералы подбросили меня обратно к зданию суда. В дороге никаких разговоров не заводили. Я был за это только благодарен, поскольку смог хоть немного подумать.
– Немного, – отвечает он (он съел банан), и, похоже, такой ответ принимают, хоть и встречают молчанием. Грузовик взбирается вверх и катится вниз по холмам Норт-Шор-драйв. Все выглядит иначе, чем днем. Солнце только показалось из-за горизонта, и над деревьями висит светлеющая дымка.
— Я ужасно рада, что мы встретились. Веришь? Никто меня так не понимал, как ты. Слышишь? Никто!
У почты они сворачивают, и из-за центробежной силы Мэтти соскальзывает к Хейзел. Запах мяты становится сильнее. Это изощренная пытка – быть так близко к ней. Грузовик выправляется, и Мэтти сдвигается на свое место.
Твердил себе, что единственное, чем сейчас можно прищучить русских, – это содержимое того чемодана. Чемодана на пассажирском сиденье одного из фургонов, в которых наверняка скрывался груз взрывчатки, похищенный с «Саши».
О чем же она тогда говорила? Что мы друг о друге знали? Все и ничего.
– У нас есть кофе в термосе, – говорит Хейзел. – И кексы, бабушка испекла. С черникой.
На обратном пути Кеннеди постоянно поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Судя по всему, Кеннеди и другой агент, Колсон, даже не подозревали, что Левин и нашим и вашим. Убедить в этом Кеннеди будет ой как непросто. Одному только никак не находилось разумного объяснения: если Левин заодно с бандитами, то почему ему так и не удалось вызнать, где федералы запрятали Бенни?
– Здорово, – отвечает Мэтти. Он никогда еще не пил кофе. В прошлом году Клэр тайком выпила целую чашку и потом четырнадцать часов не могла спать.
— Ты замечательная. Я люблю тебя.
– Ты когда-нибудь ловил омаров?
– Выходит, ребята, сегодня вы притащите в суд своего «свидетеля Икс»? – спросил я как бы между прочим.
— Я никогда не умела знакомиться с мальчишками. Боялась. Теперь все по-другому. С тобой мы знакомы всего пару дней, а мне кажется, будто много лет.
Это Билли.
При этом вопросе Колсон с Левиным оба явно навострили уши, словно сами заинтересовались, что же ответит Кеннеди.
С тобой и с кайфом, позабыла добавить Ева в тот раз, думает сейчас Михал.
– Нет, сэр.
– Только между нами, парни, годится? – обратился тот ко всем сразу.
Рассвет среди панельных коробок. Как же мы забрели сюда ночью?
– Приезжал каждое лето и ни разу не выходил на лодке?
— Пора на работу, — соображает Ева. — Вот тебе и на.
– Ну, не на такой.
– Годится, – чуть ли не хором отозвались Колсон и Левин.
— А кем ты работаешь?
– Что за народ. – Билли качает головой.
– Вообще-то, его уже туда везут. Этим особое подразделение занимается, не из нашего города, – ребята из программы защиты свидетелей. Даже я не знаю, где его держат. Но это и к лучшему. До дверей суда вся ответственность только на них. Дальше все вопросы безопасности на мне.
— Секретаршей. В гимназию не приняли, хотя экзамены я сдала, но в связи с недостатком мест…
Все прекрасно объяснилось. Левин – стопудово человек Волчека, и абсолютно никто в машине не знает, где держат Бенни. Умно, подумал я. Кеннеди еще больше вырос в моих глазах.
— А тебе обязательно надо?
– Мистер Флинн, сегодня я за вами буду плотно присматривать, – сказал Кеннеди. – Если у вас дома мы что-нибудь найдем, я хочу сам произвести арест.
— У меня прогулов до чертиков.
Помотав головой, я выдавил деланый смешок – типа, держи карман шире, – однако Кеннеди этим явно не убедил.
— Не повезло. Значит, пойду домой спать. Не идти же в гимназию в таком виде.
— Может, поспишь у меня? — предлагает невесть откуда взявшийся Рихард.
– Но это крайняя мера. Если вы знаете, что в суд хотят подложить бомбу, то лучше сразу сказать про это, – внушительно произнес он.
Неужели шпионил за нами?
– А откуда вам знать – может, она уже там?
До меня еще не доходит.
— Нет, надо домой. Пока мама спит.
– Мы всё обыскали, от подвала до крыши. Чисто, – сказал Кеннеди.
Как-то раз я пришел всего минуты на три раньше отца. Успеваю раздеться и шмыгнуть в постель.
Смешливые лучики морщинок у глаз и возле рта. Чему уж тут улыбаться.
Прежде чем я успел спросить себя, как это ФБР ухитрилось не заметить те фургоны, как ответ пришел ко мне сам. Если на подземной парковке стоит какое-то транспортное средство и оно включено в утвержденный охраной список, имеющийся у сторожей, то у ФБР нет никаких законных оснований его обыскивать. Опять четвертая поправка. Артурас продумал все до последней мелочи, и я мог поставить на кон последнюю рубашку, что номера фургонов давно уже в этом списке. Подземную парковку в этом здании оборудовали еще в семидесятых, когда порушили расположенные здесь камеры временного содержания, а заодно и палату для исполнения смертных приговоров. Огромное освободившееся пространство могло вместить где-то сотни две автомобилей. На то, чтобы вычислить владельцев всех машин на парковке, у ФБР ушла бы как минимум неделя – а на это однозначно пришлось бы пойти, поскольку при запросе ордера требуется известить того, на кого зарегистрировано транспортное средство. Чтобы на законных основаниях тщательно обыскать каждую, потребовалось бы слишком много времени. Так что их оперативники наверняка просто по-быстрому осмотрели машины снаружи, со стороны, и на этом успокоились. Бить в них стекла слишком рискованно – а вдруг подвернется тачка адвоката или судьи?
— Дайте-ка взглянуть на вашу ногу… Да, признаться, такого я еще не видывала. А почему вы вовремя не обратились к врачу?
А что бы он мог сделать? Мне ведь надо было ширяться в ту ногу, а не валяться с ней по больницам. И в загноившейся ране не видно следов уколов.
Фэбээровская машина подкатила ко входу в суд, и Кеннеди меня выпустил.
— Вы понимаете, что могло быть поздно, не попади вы к нам? Вы вообще отдаете себе в этом отчет?
– Не забывайте про наш разговор, – напомнил он.
Я-то отдаю.
Михал почти незаметно кивнул, лишь бы отвязались.
— Не говорите, что вам все равно, если вдруг придется ампутировать.
Я никак не отреагировал и споро двинулся к поднимающимся наверх широким ступенькам. Работяги, которые реставрировали наружную оболочку здания, уже торчали на своей подъемной платформе у меня над головой. Платформа висела на укрепленных где-то на крыше толстых стальных тросах и сейчас располагалась всего в паре этажей от крыши. Работяги обдирали вековую грязищу с кладки водой под высоким давлением, отчего на плечи стоявших в очереди перед входом сыпался коричневатый снежок. Толстый охранник с усиками стоял сразу за спиной у Хэнка, наверняка высматривая меня. Как я пройду досмотр, русских явно не волновало – бомба-то давно наверху. Однако у меня по-прежнему были мобильник, аэрозольный баллончик, фонарик и настоящий пульт от бомбы, и мне очень не хотелось, чтобы толстяк все это увидел. На сей раз я не стал ждать, пока продвинусь ко входу поближе, прежде чем пролезть без очереди, – сразу обогнул длиннющий хвост и решительно двинулся прямо к толстому охраннику. И на сей раз особо не нервничал. Уже придумал, как войду, практически не привлекая постороннего внимания.
Инвалидная коляска, промелькнуло у Михала. Но ведь это… Он вспомнил свой сон: коляска с безвольно лежащим телом. Вместо головы череп, в свисающую поверх поручня руку воткнут шприц. В тот раз он проснулся совершенно взмокший от пота. И почти до рассвета думал, кто это был, он или не он. Ну разве можно что-то распознать по черепу?
Рамка металлоискателя сразу бибикнула, едва я проскочил сквозь нее; не обращая внимания на призывные жесты Хэнка, я шагнул прямо к человеку Артураса, шепнул:
— Сказать по правде, мне определенно не нравится ваша температура.
– Отвадь этого мудака Хэнка. У меня на себе бабки, не хочу, чтобы обнаружили. Деньги твои – Артурас сказал, чтобы я передал тебе премию.
Ломки, и ничего больше, ворочаясь в постели, пытался убедить себя Михал.
— Похоже на гнойный тромбофлебит — глубокое воспаление вен. Надо бы этим основательно заняться. Не думайте, пан Отава, все это совсем не просто.
– Все нормально, Хэнк. Этот парень со мной, – тут же бросил коллеге толстяк. Звали его, судя по бейджу, Элвин Мартин.
Он попробовал улыбнуться. Жалкое подобие.
Прежде чем Хэнк успел выразить протест по поводу того, что ему уже во второй раз не дают меня обыскать, я мотнул головой Элвину:
— Не вставать, никаких резких движений, не напрягаться, вы поняли? — Она снова прикрыла Михала одеялом.
– Отойдем-ка куда-нибудь, где потише. Тут в вестибюле полно видеокамер. Знаю одно местечко на техническом этаже.
Ну наконец-то. Его опять затрясло, как осиновый лист.
— Ничего, мы вас из этого вытащим. А вот если бы вы остались дома… Не знаю, не знаю…
Мне сразу припомнилась лавочка Эдгара – потайная комнатка, в которой Эдгар, бывший начальник службы безопасности здания, втихаря гнал самогон на продажу, распространяя его среди догадливой клиентуры вроде меня, моих дружков-адвокатов и даже кое-кого из судей. Помнится, Гарри особо восхищался одной эдгаровской настоечкой с довольно неприличным названием.
Где «дома», подумал Михал.
Элвин прошел вслед за мной к двойным дверям на западной стороне вестибюля, за которыми скрывалась уходящая вниз лестница.
— Я говорила с вашим отцом, — сказала докторша. — Правильный он мужик, а?
Мы спустились на подземную стоянку и свернули влево по длинному неосвещенному коридору. Здесь, за одной из утопленных в ниши дверей, и размещалась в свое время подпольная винокурня Эдгара. К счастью, дверь оказалась не заперта. Похоже, что самогонную аппаратуру отсюда уже понемногу повывезли. Некогда тут была бойлерная, но теперь здесь хранились лишь горы пыльных складных стульчиков и несколько столов. Эдгара в конце концов застукали, но без особых последствий. Помню, как на дисциплинарном слушании Гарри замолвил за него словечко. Поскольку вступился не кто-нибудь, а сам судья, Эдгара не уволили. Понизили в должности, объявили выговор, но и под зад коленкой не дали. В качестве благодарности Гарри получил остатки его припасов.
Конечно. Все правильные. Никого ни в чем нельзя винить. Только меня!
Я придержал для Элвина дверь.
Он устало кивнул.
– Я должен заплатить тебе прямо сейчас, но хочу убедиться, что ты все правильно понял – насчет того, что от тебя требуется, – сказал я.
— Может, ты мне в конце концов объяснишь, что с тобой происходит?
Михал еще не видел отца таким разъяренным.
Вид у Элвина был малость удивленный и растерянный. Однако при напоминании о деньгах бодро зашел в темное помещение. Я врубил свет, и, едва он двинулся ко мне, как моя правая рука незаметно метнулась к его пистолету. Отстегнул ремешок кобуры и дернул «беретту» я абсолютно чисто, практически одним движением – но, видно, он все-таки услышал щелчок кнопки и шорох соприкасающегося с кожей кобуры металла, поскольку сделал попытку цапнуть меня за руку. Мой прямой левой тут же молотом бухнул ему в затылок. Элвин упал на колени, отпустил руку.
Что он знает? Что может знать? Похоже, обойдется без порки. Думает хоть этим пронять?
— Михал, ты меня слушаешь или нет?
– Не гоношись, и тогда, может, останешься в живых, – сказал я, нацеливая его собственный пистолет прямо ему в башку. – Сядь!
— Слушаю.