– Не могу, – промычал Иван Сергеевич. – Я ничего не могу…

– Можешь! – Мамонт рывком поставил его на ноги. – Пусть пока не можешь стрелять. Но спасти свою жизнь ты обязан! Имеешь право!

– Жизнь не принадлежит человеку…

Коротким, злым ударом Мамонт опрокинул голову Ивана Сергеевича в одну сторону, затем в другую.

– Не принадлежит тебе, так я отниму ее! Понял? Ну?!

Он не увидел пробужденного разума в его глазах, напротив, ярче засквозил испуг.

– Что?.. Не бей! Все сделаю!

– Сейчас ты пойдешь и заведешь «Буран», – продиктовал Мамонт. – Тот, к которому прицеплены нарты. Из других вытащишь бензобаки.

– Хорошо! Все сделаю! – забормотал Иван Сергеевич, и казалось, что сейчас он даже не понимает, кто стоит перед ним.

Афанасьев вышел на улицу, а Мамонт сдернул с вешалки меховые брюки и куртку, не обращая внимания на стоны Инги, одел ее, засунул ноги в мягкие, мужского размера, унты. Затем собрал оружие и остановился перед Айогой.

Кажется, зелье достало коры головного мозга: служанка таращилась на него, прикрываясь рукой, будто ожидала удара. Мамонт схватил ее за шиворот, подтащил к открытому люку подпола и швырнул туда, как куклу. После чего захлопнул крышку и придавил ее ножкой тяжелой деревянной кровати. Осмотрелся в последний раз, вспомнил о спичках – нашел их в кухонном шкафчике. С Ингой на руках вышел из дома – соседний пылал вовсю, огонь вырывался из всех окон и лизал доски фронтона, освещая площадку. Электростанция еще работала, пламя не попадало в подклет, выносимое вверх естественной тягой.

Иван Сергеевич расчехлил снегоход под навесом и теперь стоял, тупо глядя на машину, – вероятно, вылетело из головы, зачем оказался здесь. Мамонт оттолкнул его плечом, уложил Ингу в дюралевый короб нарт, укрыл брезентом, поскольку оленьей полости не оказалось. На ощупь отыскал кнопку подсоса на карбюраторе двигателя, потянул шнур стартера раз, другой, третий – промерзший мотор не заводился, а дыхания на интенсивную работу еще не хватало. Уходило драгоценное время, нужное, чтобы оторваться от преследования!

– Помоги, Иван! – крикнул он на выдохе.

Афанасьев пугливо засуетился, схватил Мамонта за руки.

– Только не бей! Не бей!

Мамонт оттолкнул его и снова взялся за стартер. Рвал, закусив губу, упругий жесткий шнур, в уме отсчитывая попытки и тем самым отмеряя время. Двигатель взревел неожиданно и сразу на высоких оборотах. Мамонт стал вынимать бензобаки из других машин, составляя их в нарты, а Иван Сергеевич таращился на горящий дом, прячась за столбом навеса.

Он не сопротивлялся, когда Мамонт подвел его к нартам и усадил в короб: завороженный огнем, его взгляд был неподвижен от немого восхищения.

– Иван, покажи дорогу на базу, где жил, – заслонив собой зрелище, мягко попросил Мамонт. – Ты помнишь, как ехать? В какую сторону?

Афанасьев поводил очарованным взглядом, виновато пожал плечами:

– Не знаю…

Терять на него время не имело смысла: личность была полностью подавлена – большая говорящая кукла…

Мамонт проехал мимо горящего дома, нашел след от снегохода, замеченный еще днем, но куда он вел – неизвестно. Предчувствие же подсказывало, что надежнее всего уходить от погони в ту сторону, где его не ждут, а именно по направлению к основной базе Тойё, где обитал Афанасьев со своими служанками. Оттуда наверняка были дороги, либо набитые следы от «Буранов» – по целинному снегу на нартах далеко не уйдешь. Он не знал, как далеко простирается «империя» Тойё, где ее границы, сколько «подданных» обитает на ее территории. Бить новый след по тайге – днем заметят с воздуха, и если не загонят, как волка, на вертолете, то вытропят по земле. Уходить следовало только по дорогам и путям охотников Дальнего Востока, а они, должно быть, изрядно наследили по округе.

База еще светилась за спиной отблеском пожара, а в ночном небе уже вспыхнул мощный посадочный прожектор вертолета, гул которого Мамонт не слышал из-за шума мотора. Машина шла низко, над самым лесом, и была невидима, прикрытая слепящим белым светом. Сейчас достаточно сделать пару кругов над базой, и никуда уже не уйти…

Однако по лучу прожектора, как по компасу, он точно определил направление, откуда мог взлететь вертолет: расстояние, по свидетельству Афанасьева, всего пятнадцать километров, значит, только поднялся в воздух и идет напрямую, ориентируясь по зареву пожара. Мамонт съехал с набитого следа и, заложив вираж, не разбирая дороги, пополз навстречу вертолету, далеко стороной огибая базу. В любом случае можно подсечь наезженный путь, ведущий к основной базе охотников.

«Буран» прыгал через колодины, сзади громыхала нарта, и хорошо, что тайга была редкая и оттого светлая, так что можно двигаться, не включая фары. Только не угодить под луч прожектора! Сверкающее его пятно пронеслось по вершинам деревьев в полусотне метров от них, проревели турбины вертолета. Мамонт взял немного правее и встал на курс, по которому только что промчалась машина: вряд ли они будут возвращаться назад этим же путем. Буквально через километр впереди замаячил просвет чуть ли не до горизонта, и скоро Мамонт выскочил на тракторный след, идущий по широкой просеке. Снегоход сразу же взял хорошую скорость, чувствуя под гусеницами спрессованный снег. Случайная эта дорога шла несколько левее, чем курс вертолета, но теперь важно было направление и твердь под ногами.

Он гнал снегоход, иногда на ровных участках развивая скорость до сорока километров в час, чувствуя, как морозный ветер обжигает кожу, зато легче становится дышать. Намерзающий куржак все плотнее затягивал лицо, становясь льдом, от которого трещала борода, но спасительный этот панцирь грел лучше, чем любая шерстяная маска. Он смотрел только вперед, однако все, что происходило сзади, виделось лучше, и каждая деталь не ускользала от внимания. Мамонт точно отметил, когда вертолет сел на площадку базы, мысленно просчитал, сколько времени охотникам потребуется, чтобы обследовать результаты происшествия и начать его планомерный поиск. И после этого уже память фиксировала лишь этапы: вот машина вновь оказалась в воздухе, зависла – связывались по радио, должно быть, передавали приказ перекрыть «империю» заслонами на всех дорогах. Затем прожекторный луч стал шарить по окрестностям базы – искали его выходной след. Мамонт на ходу вывернул из-за спины автомат, приспособив его под правой рукой – бить придется сразу же, по звуку, по движению, по любому шевелящемуся пятну. Вертолет взмыл повыше, заложил приличный круг, видимо, хотели засечь свет снегоходной фары, поскольку выключили прожектор: еще пять минут можно было уходить по прямой. Только бы не кончилась дорога! Не исчез бы с просеки плотный тракторный след!

Основную базу Тойё Мамонт заметил, когда вертолет стал кружить над незамерзшим участком речки – луч рыскал по туману, поднимающемуся от теплой воды. В трех километрах правее и много ниже замелькали огни среди леса, а один, ярко-красный, казалось, висит между небом и землей. Мамонт гадал, что это могло быть, пока не осенило – буровая вышка нефтеразведчиков! Лучшего прикрытия для базы, для появления здесь техники, людей и вертолетов не придумать. Красный фонарь обозначал верхние габариты для авиации и теперь стал для Мамонта на некоторое время маяком.

Как он ни молился, просека кончилась, едва тракторный след потянул с горы в широкую речную долину с редкими островками леса. Начинался самый опасный участок, открытый и хорошо просматриваемый хоть с воздуха, хоть с земли. Вертолет, судя по прожектору, все еще мотался в районе пожара, видимого даже отсюда, но в любой момент он мог начать высадку десанта на всех направлениях и дорогах «империи», кроме того, на снегоходах охотники могли выехать с буровой и перекрыть ближайшие к базе пути. И то, что они пока этого не сделали, было результатом точного расчета Мамонта: скорее всего его отрежут от гор, зажмут с севера и востока, поскольку южная сторона как бы перекрыта основной базой. Теперь важно было проскочить мимо буровой, и всю ночь гнать на юг. Разумеется, утром, при свете, «охотники» засекут след его «Бурана» на тракторном пути, но это случится только утром! Если бы сейчас потеплело, пошел бы снег, задула вьюга!..

Маяк на вышке оставался сзади и справа, когда от буровой вышел еще один след гусениц. Мамонт остановился на распутье – в нужном направлении лежал целинный, нетронутый снег, открытое пространство на несколько километров во все стороны – похоже, огромное болото. Хорошо набитая тракторная дорога шла от базы на восток и единственный след – на северо-запад, почти в обратном направлении. Мамонт подошел к нарте, приподнял брезент, запорошенный снегом: оба спутника безмятежно спали!

Тем часом вертолет наконец прекратил поиск в окрестностях базы и потянул в сторону хребта: очевидно, готовится высадка десанта. «Охотники» расставят людей на «номера», и с утра начнется настоящая охота… И пока не обложили, надо вырваться как можно дальше из этого круга. Пока они проигрывают, ибо делают «слепой» обклад, не установив точно, где сейчас находится Мамонт, а завтра начнут такой же «слепой загон», пока не обнаружат его след.

Он выехал на дорогу в восточном направлении и неожиданно поймал себя на мысли, что Урал держит его, не отпускает, как родное гнездо. Было уже ясно, «охотники» Тойё не оставят его в покое и вряд ли теперь скоро удастся вернуться в горы, чтобы продолжить поиск входа в пещеры. Мало того, эта затея становилась опасной, ибо можно привести за собой людей с Дальнего Востока, как уже однажды притащил бандитов генерала Тарасова. Он понимал, что ему придется вообще исчезнуть на какой-то период и, возможно, лишь весной вернуться на Урал и пойти по новому кругу, но боль от такой мысли была много чувствительнее, чем боль в груди, оставленная пулей.

Крепкая, смерзшаяся дорога оказалась зимником, не исключено, что между двумя буровыми вышками. Сколько их стоит в «империи» Тойё? Так можно ездить по ее дорогам, пока не кончится бензин. А если они замкнуты в кольцо? Если выход из «империи» только воздушным транспортом?..

Больше часа Мамонт ехал почти строго на восток, повинуясь этой чужой дороге, и искал хоть какой-нибудь поворот. Он по-прежнему не включал света, впрочем, это было и не нужно: давно пригляделся и хорошо видел в темноте. Все-таки белый снег и яркие звезды – это не черный осенний мрак. Миновав чистое болото, сквозь редкий угнетенный сосняк он увидел сначала неясные, призрачные отблески, затем отчетливое мельканье фар какой-то техники, идущей навстречу. В «империи» объявили тревогу! И это был первый высланный для перехвата наземный дозор!

Мамонт резко свернул в сторону и, повинуясь не рассудку, а сосредоточенному внутреннему чутью, заложил по лесу большой круг, выехал обратно к своему следу и залег возле него, как опытный, стреляный зверь. Через несколько минут на зимнике показался вездеход «ГТТ» – гусеничная машина, напоминающая мыльницу. Имея возможность хорошей скорости, ползла как гусыня, переваливаясь с боку на бок, – значит, искали, высматривали следы. Мамонт затаил дыхание. Вездеход проехал место, где он свернул с дороги, сбавил ход и развернулся, высветив фарами след снегохода. Из кабины никто не появлялся, похоже, совещались либо докладывали по радио. Через минуту свет потух, дизель урчал на малых оборотах, выпуская столб дыма в смеси с паром.

Мамонт снял рукавицу, сдвинул предохранитель. Сейчас вызовут сюда вертолет, перережут дорогу, и отлов зверя закончится намного раньше, чем наступит утро.

Должно быть, «охотники» получили команду проверить след – мало ли их в округе! – дверца машины откинулась, на снег выпрыгнул человек и стал натягивать на себя белый маскхалат. Упаковался, подвязал тесемки на унтах и принял поданные кем-то лыжи. Двинулся по следу медленно, с автоматом на изготовку, и по мере его приближения Мамонт поднимал оружие. Одиночный выстрел в морозном пространстве щелкнул коротко и негромко; услышать его в чреве ГТТ с работающим двигателем вряд ли возможно. И все-таки он выждал несколько минут, прежде чем подобрался к завалившемуся на бок «охотнику». Выпрастывая его из маскхалата, увидел знакомый спецназовский камуфляж, только без всяких нашивок, нашел в кармане портативную радиостанцию, стоявшую на дежурном приеме, спрятал у себя на груди вместо простреленного магазина. Маскхалат оказался тесноватым, сковывал движения, однако Мамонт аккуратно завязал тесемки, взял автомат «охотника» и встал на его лыжи. До вездехода было всего метров сорок, и это расстояние следовало пройти в открытую, как прошел бы его возвращающийся назад «охотник». Подбитые камусом лыжи почти не скрипели, мягко касаясь снега. Он знал, что они его видят и поджидают, любое подозрение оставшихся в машине людей – и уже будет не уйти…

Мамонт остановился возле урчащего вездехода, медленно снял лыжи и потянулся рукой к дверце. Но в этот миг она откинулась, и палец сам надавил гашетку. Огонь у дульного среза на несколько секунд высветил кабину – двое в спецназовском камуфляже, искаженные гримасами смерти узкоглазые лица. Мамонт тут же отскочил в сторону и следующей очередью издырявил брезент крытого вездеходного кузова, потом заглянул туда, дал еще очередь: кажется, пусто, только ящики.

Дизель урчал, выпуская высокий дымный столб.

Он вытащил из кабины убитых, затем выгнал из леса снегоход и растолкал в нарте Ивана Сергеевича.

– Вставай, садись в кабину!

То ли дорога, то ли сон подействовали на Афанасьева – кажется, он приходил в чувство. По крайней мере не было того испуганного, затравленного взгляда. Он обошел стороной выброшенных на дорогу «охотников», взялся за ручку дверцы.

– Это вездеход Хамары! – вдруг узнал Иван Сергеевич. – А где он сам?

Мамонт перенес Ингу в кабину, устроил ее на руках Афанасьева, сам сел за фрикционы. Потребовалось несколько минут, чтобы разобраться с рычагами управления, причем на ощупь, в темноте, к тому же сквозь вылетевшее боковое стекло врывался пар.

– Где Хамара? – не мог успокоиться Иван Сергеевич. – Ты убил его?

– Не знаю! – Мамонт наконец тронул с места машину, однако остановился и, не вылезая из кабины, расстрелял двигатель «Бурана».

– Если ты убил еще и Хамару, они нас из-под земли достанут!

– Ничего, из-под земли не достанут! – заверил он, прибавляя скорости. – Нам бы только уйти под землю… Ты знаешь эту дорогу?

– А где база? Где буровая?

– У нас за спиной!

– Значит, эта дорога к Хамаре! Туда ездить нельзя!

– Кто такой Хамара? – В кабине приходилось кричать из-за рева дизеля. – Такой же, как Тойё?

– Хамара – жрец! – неожиданно заявил Иван Сергеевич. – Его боятся больше, чем Тойё!

– Ты же его не боишься? – через силу засмеялся Мамонт. – Спи, Иван, и ни о чем не думай!

Он постепенно привыкал к управлению. Машина оказалась новой, ходкой и послушной, от капота дизеля несло жаром, однако слева обжигало холодом сквозь разбитое пулями стекло. Лед на усах и бороде начинал таять, текло по горлу и груди, приятно охлаждая жгущую вмятину, вокруг которой назревала горячая опухоль. Мамонту показалось, Афанасьев заснул – заклевал носом, роняя голову на грудь Инге, но он вдруг потянулся рукой, закричал:

– Я узнал место! Сейчас будет болото, поворачивай на запад! Есть дорога!

– Нам нельзя возвращаться в горы!

– Но в горах нас Хамара не найдет. Он боится Урала! Потому что там кончается «империя» Тойё!

Это уже напоминало разумную речь. Через несколько километров и в самом деле впереди замаячило белое снежное пространство и от зимника ответвился единственный гусеничный след, сначала потянувший на юг, затем резко на запад, почти в обратную сторону. Это была старая дорога, заброшенная, возможно, такой же зимник. Впереди высился Уральский хребет, который можно было определить только по высокому горизонту, закрывающему звездное пространство. Скоро след отвалил влево, на болото, и вездеход выскочил на нетронутый снег. Перед ним часто возникали согнутые в арки деревья или зависший старый сухостойник, преграждающий путь; Мамонт поначалу инстинктивно сбавлял скорость, искал объезды, но, протаранив несколько таких преград, уже больше не рыскал по сторонам.

– Вертолет! – неожиданно закричал Иван Сергеевич, указывая куда-то на горы. – Они нас поймают, Мамонт!

Мамонт остановился, открыл верхний люк и высунулся по пояс: вертолет делал разворот над отрогами гор и опознавался лишь по мерцающему, как звезда, проблесковому маячку под фюзеляжем. Выписав круг, он завис на минуту и осторожно стал опускаться куда-то за одиночную гору, прямо по курсу движения, возможно, километрах в десяти. Выбрасывал десант, скорее всего перекрывая эту дорогу. Если убитые на зимнике «охотники» уже обнаружены, значит, назад пути нет. Расстрелять из засады вездеход не составит никакого труда…

Мамонт выждал, когда сверкающая звезда вновь покажется на темном небосклоне. Вертолет сделал поворот и пошел над болотом, навстречу движению: заброшенная дорога находилась всего в полукилометре от кромки. Проблесковый маяк плавно проплыл мимо на небольшой высоте, послышался вой турбин и отчетливое хлопанье несущего винта.

– Хамара! – крикнул Афанасьев. – Хамара там! Я знаю!

Вертолет ушел в сторону зимника…

Оставался один путь – вперед. Мамонт погнал машину по целинному снегу, не включая фар. И едва дорога пошла на подъем по склону одиночной горы, за которой высадился десант, он повернул к болоту и через двадцать минут оказался в чистом бескрайнем поле. Почва промерзла хорошо, снег еще был неглубоким, вездеход летел, не встречая преград, и лишь чуть покачивался на буграх мерзлотного вспучивания торфа. Если рев дизеля и услышали из засады за горой, то настигнуть его сейчас могли только по воздуху. А пока вызванный по радио вертолет рыщет над болотом в поисках выходного следа, он успеет одолеть открытое пространство и уйти в лес.

Гора с засадой давно осталась позади, а белое пространство никак не кончалось. Мамонт на ходу высовывался в верхний люк, чтобы осмотреться: на линиях горизонтов не было ни мигающей звезды вертолета, ни близкого леса, и подступало чувство, будто он заблудился, попал в некий заколдованный и бескрайний круг. Сориентировался по звездам, по белому хребту на фоне неба, нет, двигался все время прямо. Прошло не менее получаса, а впереди так и не появилось ни одного темного пятна.

Такого огромного болота в этом районе не могло быть!

Зато за спиной в небе вспыхнул прожектор, еще далекий, однако повисший над болотом, – искали след! Мамонт уже не спускался в кабину, лишь нащупал за спинкой сиденья автомат и вытащил его наружу. Стоит «охотникам» заметить свежую колею на поле – вытропить вездеход минутное дело.

Неожиданно впереди, в белом пространстве, засветился маленький призрачный огонек, запрыгал между небом и землей, и машину сразу затрясло на кочках. Мамонт нырнул в люк, ударившись затылком о край, схватился за ручки управления и увидел, что вездеход несется уже по лесу, на счастье, мелкому, худосочному сосняку, подминая его гусеницами, а в десятке метров, на взгорке, – едва различимые стволы матерого бора.

Он остановился, перевел дух: заиндевевшая на морозе тайга была совершенно белая, словно обряженная в маскхалат. Между высокими соснами на уступе едва различимой горы светился огонь и вырисовывались смутные очертания какого-то большого строения, тоже подернутого куржаком. Мамонт толкнул Афанасьева.

– Ты что-нибудь видишь?

Иван Сергеевич глянул сначала сквозь лобовое стекло, потом переложил Ингу на капот и выглянул из люка.

– Дом, – настороженно сказал он. – Окно светится…

– Чей это дом?

– Мамонт, гляди, это Хамара! – Он указывал назад. – За нами летит!

Вертолет блуждал над болотом, как охотничий пес, вынюхивающий след.

Мирный манящий огонек в окне чуть колебался, словно кто-то качал в руке свечу перед заиндевелым стеклом.

– Бери Ингу, иди в дом, – попросил Мамонт.

Иван Сергеевич помедлил, не спуская глаз с проблескового маяка на горизонте.

– Или оставайся со мной, – предложил он. – И бери автомат.

Афанасьев от последних слов вздрогнул, отрицательно помотал головой и, спустившись в кабину, открыл дверцу. Выбрался сам, затем вытащил Ингу.

– Где мы? – спросила она, безвольно уронив голову на плечо Ивана Сергеевича. – Мы еще живы?

– Уходи отсюда, быстро! – приказал Мамонт и развернул вездеход на склоне, поставив его в колею. Афанасьев полез в гору, что-то бормотал и часто оглядывался назад…

А Мамонт прихватил оружие, выскочил на снег и через дверной проем, орудуя прикладом автомата, добавил оборотов двигателю, отжал муфту сцепления и включил передачу, после чего резко отскочил в сторону. Вездеход дернулся, вскинувшись вверх, и, набирая скорость, помчался назад своим следом. Мамонт проводил его взглядом, пока темная мыльница машины не растаяла вдали, затем не спеша выдернул тесемки из маскхалата, сел в снег и связал два автомата так, чтобы можно было стрелять одновременно из обоих. Потом спустился вниз, в кочки на краю болота, и начал протаптывать две дорожки к позициям в противоположных сторонах от вездеходного следа. Работал долго и упрямо, сочетая приятное с полезным: после теплой кабины тело бил озноб. Иногда он посматривал на гору, где стоял дом и куда Иван Сергеевич унес Ингу, – там все было тихо, разве что редко и беззлобно взлаивала собака.

Мерцающая звезда на горизонте блуждала из стороны в сторону, пока все-таки не наткнулась на след вездехода, и сразу же с неба пал на искристый снег косой упругий луч света. Протаптывая дорожки, Мамонт никак не мог согреться, а тут сразу стало тепло и спокойно. Он засел между высоких мерзлых кочек и больше уже не сводил глаз с летящего к нему столба света. Вертолет шел в десятке метров от земли, так что за ним взмывал длинный шлейф поднятого воздушным потоком снега, заслоняющего звезды на горизонте. Вдруг он резко подскочил вверх и круто пошел на разворот: заметил бегущий по земле вездеход. Мамонт ожидал, что с борта сейчас откроют огонь, но «охотники» намеревались взять «зверя» живым. Прожектор погас, а проблесковый маячок выписал круг и ушел далеко вперед, постепенно падая на землю – высаживали десант!

Мамонта берегли. Похоже, дорожили им больше, чем собственными жизнями.

Через несколько минут вертолет снова взмыл в небо, развернулся и, выставив как рогатину луч света, понесся над следом. Вероятно, «охотники» пытались ослепить «зверя», чтобы потом закружить и взять голыми руками. Однако что-то там не удавалось. Машина болталась над самой землей, взметывая в воздух тучу снега, и рыскающий луч, пронизывая ее, создавал феерическое зрелище. Было полное ощущение, что идет охота за живым существом, оказывающим сопротивление. И при этом все происходило в полном безмолвии: мороз и пространство глушили все яркие звуки, обращая их в монотонный шелест.

Около двадцати минут продолжалась эта пляска, пока, наконец, вертолет не опустился на землю и не погас прожектор. Пустой вездеход, судя по всему, был остановлен выстрелом гранатомета, ибо от места схватки донесся отчетливый хлопок. Через некоторое время на болоте вновь вспыхнул свет, и луч, удлиняясь, полетел в сторону Мамонта. Он лег на спину, поднял стволы спаренных автоматов и закрыл глаза, чтобы не слепнуть от яркого набегающего света. Слушал только звук и отсчитывал про себя секунды. Он не надеялся, что удастся сбить вертолет из маломощного для таких целей оружия; расчет был на то, что пилоты отвлекутся от управления – хотя бы на мгновение! – остальное доделает круто уходящая вверх гора, покрытая белым от инея лесом.

Но звук постепенно начал слабеть, гаснуть и скоро превратился в далекий шелест. Мамонт открыл глаза: в небе мерцали только звезды, среди которых была одна яркая, мигающая через равные промежутки времени. Он глянул на часы – вертолет находился в воздухе уже более четырех часов, и, вероятно, горючее было на исходе…

Бой еще не закончился, разве что наступила маленькая передышка, перед тем как рассветет и начнется загон. Мамонт обернулся назад, отыскал брезжущий за деревьями огонек и побрел к нему напрямую, по целинному снегу.

Дом стоял на уступе, у края широкой заснеженной поляны, исчерканной полузанесенными изгородями. Если смотреть снизу, он казался высоким и неприступным, сквозь изморозь проглядывали толстые, до метра, старые бревна, и из целого ряда маленьких окон светилось лишь одно. Мамонт обошел его, отыскивая вход, и вдруг почувствовал под ногами твердь наезженной дороги.

Приткнувшись к воротам крытого двора, стоял желтый милицейский «УАЗ» с синей полосой. В этой глуши и безлюдье, на территории, где царил полный беспредел, где пришедшие из глубин Дальнего Востока искатели сокровищ объявляли свои «империи», вид этой машины, олицетворяющей власть, был диким и более нереальным, чем тихий и теплый свет из окна среди замороженной бескрайней тайги.

Не веря своим глазам, Мамонт подошел к «УАЗу», прикоснулся к стеклу дверцы, заглянул внутрь и вспомнил предупреждение Ивана Сергеевича о том, что его могут арестовать, как только выйдет в жилые места. Не исключено, что в этом доме его ждала засада. Возможно, потому и вертолет не стал больше преследовать, исполнив свою миссию, – Мамонта загнали в западню…

Но если это так, то не оставили бы здесь машину, спрятали во дворе. И ключи бы не забыли в замке зажигания.

На раздумье времени не оставалось. Он осторожно открыл дверцу, сунул внутрь автоматы и сел за руль. Ингу и Афанасьева можно было оставить здесь, теперь они не пропадут и не будут связывать ему руки. А одному всегда легче уйти из любого обклада. Если сюда проехали на «УАЗе», значит, есть выход из «империи» Тойё не только воздушным путем.

Он повернул ключ – стартер не заработал. Поискал под ногами кнопку отключения аккумулятора. И в этот миг увидел человеческую фигуру, маячившую в темном проеме входной двери. Мамонт потянул связанные автоматы и рассмотрел ряд пуговиц на одежде. Человек не спеша выступил из тьмы и, сунув руки в карманы брюк, приблизился к машине.

– Здравствуй, Мамонт. – Голос показался знакомым. – Заходи в дом, передохни. Тебя там ждут.

Мамонт оставил автоматы, сполз с сиденья и повис на дверце.

Перед ним стоял участковый из Гадьи.

Кажется, и заношенный кургузый китель на нем был тот же, что летом, и манера держаться с легкой веселой независимостью. Но сейчас, в полумраке, Мамонт неожиданно увидел поразившее его сходство с дочерью Ольгой и теперь стоял, боясь сморгнуть видение.

Он знал, что Валькирия рождается только от Валькирии, однако всегда похожа на отца и от него получает мужественный образ…

11

Археологов брали старым казачьим способом, используя тактику пластунов, отработанную в команде Кутасова. Не снимая постов, просочились в деревню с двух сторон и начали «вязать снопы», передвигаясь группами от дома к дому навстречу друг другу. Строго засекреченный «Арвох», должно быть, много и нещадно натаскивали и инструктировали по поводу сохранения тайн, соблюдения особого режима работы в Боснии и обеспечения личной безопасности. Все двери оказались снабженными замками с системой сигнализации, выведенной на пульт, установленный в штабном домике с электростанцией. Было не совсем ясно, чего больше опасается служба безопасности: проникновения посторонних лиц в жилища к археологам или их самих. По крайней мере в определенный час, вернувшись с работы, они, по сути, лишались свободы и не имели права выходить из помещений. Замки отпирались и запирались с пульта. После короткой и тщательной разведки, когда выяснилось это обстоятельство, пришлось начинать со штаба, где дежурили два оператора.

Дверь у них оказалась закрытой изнутри. Когда люди всецело полагались на технику, сложную электронику, у них вырабатывался соответствующий стереотип мышления, они напрочь лишались способности воспринимать адекватно простейшие и грубые явления, привыкнув следить за сигналами, за миганием лампочек, высвечиванием цифровых табло, где передавалась многообразная и тонкая информация. Арчеладзе встал у двери с обрубком толстой яблони в руках, а Воробьев врезал камнем в светящееся окно, зашторенное жалюзи. Через несколько секунд на пороге показался возмущенный оператор и тут же лег на бетонном пятачке у двери. Полковник оттащил его в сторону, оставляя обмолоченный «сноп» на товарища, сам же прокрался в дом и остановился возле отворенной внутренней двери: второй дежурный сидел за пультом, выжидательно и недоуменно глядя вслед ушедшему первому. В руках его оружия не было – охрана оказалась еще не пуганой. Арчеладзе выступил в дверной проем и, наставив автомат, пошел к оператору. Тот начал медленно вставать, поворачиваясь и одновременно сунув руку за пазуху. И получил стволом в живот, прежде чем успел достать пистолет. От второго удара прикладом по затылку осел на пол, однако оставался в сознании. Полковник завернул ему руки, спутал их сдернутым с плеч пиджаком. Остальное уже доделывал подоспевший Воробьев.

Арчеладзе передал условный сигнал Кутасову по радиостанции – без слов, кнопкой вызова, – сел за пульт. Разобраться и найти нужные тумблеры снятия с охраны сразу не удалось, но вдвоем с Воробьевым кое-как осилили непростую систему блокировки, открыли замки и тут же ушли на улицу. «Грибник» присоединил к автомату ночной прицел и забрался на крышу, засел возле каминной трубы, а полковник остался на связи.

Операция длилась девять минут. Разбитая на группы команда Кутасова входила в заранее распределенные дома и вязала археологов сонными, вынимая из постелей. Чтобы особенно не травмировать психику ученых мужей, не сеять страха и паники, говорили только на английском. «Снопы» вязали наручниками: по два-три человека – всех, кто оказывался в доме, – сковывали спина к спине, переплетая руки и пристегивая к любому «якорю» – спинке кровати, каминной решетке, а то и просто к ручке двери. Уборка «снопов» началась после того, как прошли всю деревню. За малейшее сопротивление тут же коротко и крепко «обмолачивали». Урожай оказался богатым и тяжелым, так просто не перетащить через голландскую зону на сербскую территорию: четырнадцать человек. Пленных сосредоточили на выходе из деревни, но, чтобы перейти речку по взорванной плотине, требовалось теперь снять ближайший пост охраны, месторасположение которого было установлено еще вечером. На это дело Кутасов пошел сам, а его команда готовила тем временем археологов к переходу, вернее, марш-броску. «Снопы» вязались по парам: переднему сковывали руки за спиной, а заднего цепляли за его наручники. Поскольку ученые пришли в себя и начали понимать, что это не произвол службы безопасности «Арвоха», а обыкновенное похищение, пришлось заткнуть им рты, тоже способом, который использовали казаки-пластуны – каждому в рот вставлялся камень, едва пролезающий сквозь зубы, и между ними пропускалась веревка, завязанная на затылке. Пленные надежно хранили молчание и дышали как йоги, медленно и только носом.

«Каскадер» вернулся ни с чем – негласного дозора, контролирующего подходы к плотине, на месте не оказалось, наверное, часть охраны сняли и увезли на потасовку с русскими.

От деревни до начала зоны, контролируемой голубыми касками из Голландии, было километра четыре, и это расстояние следовало одолеть в один марш-бросок, поскольку оставшиеся постовые могли в любой момент обнаружить исчезновение археологов и поднять тревогу. Они бы не смогли организовать преследования или оцепления района, так как охрана уехала в «гости», однако подняли бы на ноги службу безопасности «Арвоха» – организацию, потенциал которой пока не раскрыт и не ясна тактика действий. Ученых мужей приходилось подгонять всеми мыслимыми способами, от кнута до пряника. И все-таки миновать зону до объявления тревоги не удалось. По разделительной территории, охраняемой голландцами, где никогда и ничего не случалось, патрулировали бронетранспортеры и рыскали гигантские лучи тяжелых пограничных прожекторов. Можно было представить, что сейчас происходит в зоне, где несут службу морские пехотинцы.

Втайне Арчеладзе надеялся, что где-нибудь возле колючей проволоки их поджидает эта женщина – Дара, обещавшая встретить на обратном пути, потому, когда вышли к зоне, он сам прошел вдоль нее, но никого не обнаружил. Так что рассчитывать приходилось только на свои силы. Проскочить через нейтралку без пленных не составляло труда, но археологов не заставишь ползать, прыгать и, если надо, не дышать, обратившись в камень под лучом прожектора. А отчужденная ООН полоса в этом месте была довольно широка, более полукилометра, и представляла собой долину с лоскутьями давно запущенной пашни.

Долго торчать возле проволоки становилось опасно, в любой момент могли выслать разведывательный патруль вдоль зоны, и тогда остается прорываться с боем, что вообще было неприемлемо. Археологи должны исчезнуть бесследно; всякое неосторожное движение в районе зоны, в том числе отвлекающий маневр, который позволил бы под шумок перебраться на сербскую территорию, могло указать направление поиска.

Кутасов с одним бойцом ушел в разведку, остальные спешно делали проходы в заграждении и минном поле, чтобы без промедления уйти в зону. С минами было проще: их обезвреживали, затем снимали и уносили с собой как трофеи. Никому в голову не придет проверять их количество. Больше хлопот со спиралями колючей проволоки, уложенной на земле ровными рядами. Ее следовало осторожно нанизать на телескопическое удилище, после чего бережно, чтобы не перепутались и не перехлестнулись кольца, поднять над землей на полметра и так же потом опустить на место. Ювелирная эта работа требовала крепких мышц и много времени, к тому же одно дело – пропустить под проволокой пару бойцов и совсем другое – двадцать человек, которые животами, локтями и коленями набьют целую дорогу. Поэтому делалось сразу несколько проходов. На сей раз успели подготовить только два, как заметили приближающийся белый бронетранспортер. Арчеладзе приказал прекратить работы, но тут заработала радиостанция.

– Гриф, я подхожу к вам на французском БТРе, – сообщил Кутасов. – Могу взять всех на борт и покатать.

Полковник не любил, когда «каскадер» начинал выдрючиваться и кичиться своей ловкостью, но тут готов был расцеловать.

– Машину чисто взял? – сдерживаясь, спросил он.

– Да, вместе с командой из четырех человек. Ребята послушные, не шалят, только по-русски не говорят. Но мы друг друга хорошо понимаем. Входите в зону, а я немного еще покатаюсь. Все-таки служба в усиленном режиме.

БТР проурчал вдоль минного поля и пропал за складкой местности. Это был, конечно, риск: контролировать команду бронетранспортера невозможно из-за простого незнания голландского языка. Захваченные в плен «миротворцы» могли сообщить о своем положении по радио и «каскадер» завалился бы в один миг. Но иного выхода сейчас не было. Чтобы войти в зону вместе с археологами, потребовалось около двадцати минут. БТР за это время выписал большой круг и остановился в условленном месте. Грузились через заднюю дверь, набились плотно, рассадив пленных на колени друг к другу. «Каскадер» торчал из командирского люка в голубой каске и с трофейным прибором ночного видения. Оказалось, что он захватил антиснайперскую группу – команду в общем-то самостоятельную, находящуюся в свободном поиске. Теперь предстояло незаметно уйти из зоны на сербскую территорию. Увидев ооновский бронетранспортер, а потом, очутившись в его чреве, археологи окончательно были сбиты с толку. Трем из них пришлось развязать рты – у двоих началась рвота, у одного астматический приступ одышки. Освободившись от камней и веревок, они поделились между собой впечатлениями, и Арчеладзе сделал вывод, что ученые мужи находятся в полном замешательстве и склонны думать, будто захвачены некой группировкой противоборствующих сил в системе ООН. Это было на руку сейчас, пусть как можно дольше остаются в заблуждении – легче будет на допросах вытащить истинные намерения «Арвоха» в Боснии.

Полковник полностью положился на Кутасова, а тот, освободившись от воли начальства, начал каскадерить в зоне в буквальном смысле. В его команде оказался боец, отлично владеющий немецким, и потому командир антиснайперской группы теперь был под языковым контролем. Подъехав к командному пункту голландцев, Кутасов выставил его из люка и, держа под пистолетом, приказал, чтобы командир потребовал немедленно сделать проход в минном поле и ограждении для выезда БТРа на сербскую территорию – якобы для ликвидации снайпера. Сержант-голландец было заупрямился, и ему тут же надели на гениталии прибор, напоминающий конскую носовертку, после чего он стал послушным и сообразительным. Пока саперы снимали мины и резали проволоку, «каскадер» дефилировал по зоне и через пленного сержанта просил, чтобы прожектористы высветили вершину горы на территории сербов, где будто бы засел снайпер. И на удивление, исполнительные голландцы навели луч прожектора на гору, после чего боец Кутасова демонстративно сделал один выстрел из захваченной в БТРе крупнокалиберной снайперской винтовки фирмы «Макмиллан». «Каскадер» хорошо изучил тактику действий «миротворцев» в разделительной зоне и их повседневную жизнь. В том, что он делал, не было ничего, что бы вызвало тревогу или подозрения. Это было нормально, штатное поведение антиснайперской команды.

В проделанный проход он поехал не сразу, а около получаса ползал на бронетранспортере по раскисшей пашне, мозоля глаза механизированному патрулю, и только после этого выскочил из зоны на большой скорости, устремляясь вдоль подножия горы. «Пассажиров» высадил в километре от ограждения, хотя вполне можно было сделать это раньше. И сразу же связался с прожектористами, требуя еще раз посветить на гору. Арчеладзе с бойцами Кутасова уводил пленных стремительным марш-броском подальше от зоны, а «каскадер» все еще продолжал бой с тенью: палил по горе из винтовки, потом из пулемета и, наигравшись, не спеша снова въехал в зону, попросив через сержанта-голландца заделать проход в ограждении. И потом еще часа два разъезжал по нейтральной земле, совался в самые неожиданные места и прощупывал таким образом систему ночной охраны. Ближе к утру, когда «миротворцы» притомились и пешие патрули мало-помалу стянулись к КПП или забрались под броню БТРов, Кутасов отыскал каменистый участок, чтобы не оставлять следов, снял мины, поднял проволочное ограждение на двухметровую высоту и благополучно покинул голландскую зону вместе с захваченным бронетранспортером. За зоной бронетранспортер вымазали грязью, чтобы не бросался в глаза, и пока Арчеладзе вел пленных на обсерваторию, «каскадер», опередив его, успел подготовить камеру в бетонированном подвале сгоревшего коттеджа.

Полковник к концу пути валился с ног и держался только за счет таблеток сиднокарба – допинга, который опробовал еще в Чернобыле. Он рассчитывал посадить пленных под замок и, несмотря ни на что, завалиться спать, однако домочадцы – оставшиеся на базе бойцы Кутасова – приготовили ему сюрприз: в штабе под охраной сидел офицер морской пехоты ВМС США. Объяснения домочадцев были маловразумительными: этот офицер был обнаружен в комнате Арчеладзе, причем сидел в кресле, и, когда его застукали, не оказал никакого сопротивления, добровольно сдал личное оружие и сообщил, что полковник с археологами «Арвоха» сейчас движется в сторону обсерватории и с минуты на минуту будет здесь и что он подождет его в комнате. Как он проник на территорию поселка, а тем более в штаб, оставалось загадкой, офицер пояснить что-либо отказался.

Самое удивительное, что этот янки отлично говорил по-русски.

Арчеладзе вошел в свою комнату, повесил на стену автомат и начал сдирать с себя грязную одежду, краем глаза наблюдая за странным гостем. На вид ему было лет тридцать – эдакий голливудский накачанный красавчик в ладно сидящей форме морского пехотинца.

Смотрел спокойно, с достоинством, и пока полковник раздевался, не обронил ни слова.

– Принеси мне сухую одежду, – попросил Арчеладзе кутасовского бойца, охраняющего офицера. – И что-нибудь выпить.

Едва тот скрылся за дверью, как гость встал, сдернул с головы пилотку, сказал негромко:

– Здравствуй, Гриф.

Это прозвучало как пароль. Полковник содрал с себя мокрую от пота тельняшку, швырнул в угол.

– С кем имею честь?..

– Я Страга Земли Сияющей Власти, – представился офицер. – Карна благодарит тебя за службу, Гриф.

– Как я должен ответить? – со скрытой иронией спросил Арчеладзе. – Рад стараться? Или служу Будущему?

Тот понял его по-своему, и ответ был неожиданный:

– Если ты хочешь получать деньги – нет проблем. Я готов выкупить каждого пленника по пятнадцать тысяч долларов. Получается хорошая сумма…

– Выкупить? – усмехнулся полковник – Это любопытно…

– Ну, заплатить за каждую голову, – поправился офицер. – Назови свою цену, Гриф.

– Скажи-ка мне, милейший, Страга – это что? Должность, звание? Я не разбираюсь в вашей иерархии.

– Считай, должность наместника, если можно так выразиться.

– Так вот, наместник Земли Сияющей Власти, – четко выговаривая слова, произнес Арчеладзе. – Я не служу за деньги и прошу не путать меня и моих людей с наемниками.

– Я в этом не сомневался, – уверенно сказал он. – Все, кто служит Будущему, служат ему за честь и совесть.

Полковник приблизился к нему вплотную, полуголый, руки в карманах.

– Как тебя зовут? Имя есть? Скажем так, мирское?

– Называй меня – Страга.

Это горделивое спокойствие пришельца покоробило Арчеладзе. Бессонница и усталость лишили его привычного равновесия и выдержки.

– Так вот… Страга, – мрачновато проговорил он. – Почему ты решил, что я служу вам? Насколько помню, ни присяги, ни клятвы я не давал, никаких контрактов не подписывал. И слова тоже не давал. Да будет тебе известно, я объявил личную войну Интернационалу и – все. Личную войну, понимаешь? Другое дело, совпадают наши интересы. Но это может служить лишь для союзнических отношений. Тот человек, что указал мне на Балканы, не требовал никаких обязательств. Впрочем, как и подчинения. Я – вольный. Не просто свободный, прошу заметить, а именно вольный, и поступаю так, как считаю нужным. Но с благодарностью приму всякие ваши советы и рекомендации. И то лишь потому, что пока… не выработал собственной тактики борьбы. А у вас есть определенный опыт.

– По поводу тебя, Гриф, я получил особые инструкции, – вдруг признался Страга. – Мне нравится твоя позиция. Но как ты знаешь, нельзя войти в воду, не замочившись.

Боец принес сухую одежду и фляжку. Пока длилась вынужденная пауза, Арчеладзе заметил, как гость начал волноваться, вероятно, спешил, присутствие постороннего раздражало его. Выпить водки он отказался.

– Мы проверили тебя в деле, – проводив бойца взглядом, продолжил он. – Ты достоин первой степени посвящения.

– Не пойму, это много или мало? – прикинулся дураком полковник.

– Для вчерашнего изгоя – много, – жестковато определил Страга. – Но ты заслужил право называться теперь гоем. Да, это начальная степень. Однако самая главная.

– Теперь она обязывает быть в полном твоем подчинении?

– Совершенно верно, Гриф. И всякие твои действия отныне под моим полным контролем.

Арчеладзе вылил водку в горячий чай, обжигаясь, отхлебнул и стал одеваться.

– В таком случае… Страга, я вынужден отказаться от почетной степени, – заявил он между делом. – Не нужно меня посвящать ни во что. Мне больше нравится мое сегодняшнее состояние. Гой, изгой – это все слова, условности, игра, а я – просто солдат.

– Ты уже посвящен. Отказаться невозможно.

– Почему? Мне дали звание генерала, например, но я его не принял. И степени твоей не принимаю.

– Гриф, ты же разумный человек…

– Вольный!.. Вольный я человек.

– Хорошо, давай отложим этот разговор, – предложил гость и посмотрел на часы. – Очень мало времени… Ну, показывай свой улов!

– Мой помощник покажет, – сказал полковник, намереваясь завалиться спать.

– В таком случае, прикажи ему…

– У нас не принято приказывать, – отмахнулся он. – Скажи Воробьеву, пусть сводит в камеру.

Проводив гостя, Арчеладзе рухнул на кровать, вялой рукой натянул на ноги солдатское одеяло – на большее не хватило сил. Последним всплеском реальности было воспоминание о незначительном эпизоде: один из археологов оказался совсем уж пожилым, лет под семьдесят, человеком, страдающим малоподвижностью суставов. И на марш-броске от деревни до голландской зоны начал отставать, а потом и вовсе падать. Положение складывалось критическое – либо пристрелить его, чтобы не сдерживал темп и скорость движения, либо нести на руках. Судя по возрасту, он был одним из ведущих специалистов «Арвоха», должно быть, многое знал, и потому Арчеладзе сначала загрузил его на плечи одному из пленных, здоровому и молодому малому. Через полкилометра и этот малый стал сдавать – старик оказался довольно тяжелым, скорость заметно падала, и погоня могла настигнуть в любую минуту. Стрелять Арчеладзе не решился – ни одного ствола с глушителем. Вот бы когда пригодилась «беретта» пойманного и отпущенного полицейского Мартина Кинга!..

Он достал нож, склонился над стариком, и в этот миг вспомнил старика Молодцова. Точнее, увидел его, лежащего в подъезде с перерезанным горлом. И остановилась рука.

– Давай я, – предложил Воробьев, заметив нерешительность полковника. – Иначе не уйдем.

Арчеладзе видел во тьме только белки глаз жертвы и белеющие зубы в оскале: то ли страшился и понимал близость смерти, то ли улыбался…

И тогда он взял лезвие ножа пальцами, оставив острый его конец на два сантиметра, и ткнул старика в задницу. Тот подпрыгнул, как ужаленный, замотал головой – не убивайте! И еще полкилометра шел наравне с остальными. Но как только начинал ослабевать, Арчеладзе снова колол его и мгновенно придавал группе ускорение.

И вот теперь, засыпая, полковник видел, как он колет старика ножом, бьет раз за разом, но археолог не встает. Навязчивая эта картина стала как бы прелюдией сна, когда ему пригрезилось, будто старик вскочил, выхватил нож и ударил Арчеладзе в плечо, потом – в сердце.

Он вскинул голову и увидел Воробьева.

– Ты зарезал старика? – одурманенный сном, спросил полковник.

– Проснись, Никанорыч! – с нетерпеливым раздражением сказал «грибник». – Ты что за кадра ко мне послал?

– Какого «кадра»?

– Это я спрашиваю – какого!

Полковник потряс головой, отдышался, будто вынырнув из глубины.

– Что, не понравился тебе?

– Кто он такой?

– Кто?.. Человек из будущего.

– Ну и будущее нас ожидает…

– Что-нибудь произошло? – насторожился Арчеладзе.

– Хочет забрать пленных! – возмутился Воробьев. – Что, для него старались? Для него по горам ползали и рисковали? На хитрую задницу есть… ножик с винтом.

Полковник сел на кровати, достал кружку и отхлебнул остывшего чая с водкой.

– Есть хочу…

– Он пленных хочет взять и увести! – напомнил «грибник». – Ничего себе деятель…

– А что с ними делать? – помедлив, спросил Арчеладзе. – Мы с ними не сможем работать, Володя. Мы многого не знаем. Ясно, что это секретная структура «Арвоха», занимается какими-то тайными… или нет, сакральными делами. А мы в этом – профаны, даже толком не поставим вопросов на допросе. О чем их пытать?.. Глупо, нелепо… Покажем свою полную неосведомленность. А они связаны с вещами тонкими…

– У нас стрел к арбалету хватит, – заверил Воробьев.

– Стрел много – ума мало, брат…

– Так что, взять вот так и отдать?

– Другого выхода нет, Владимир Васильевич. Мы свое дело сделали. Пусть теперь они работают.

– Я ему не верю! – вдруг заявил «грибник». – Когда увидел эту женщину… ну, там, на нейтралке… Поверил. А этому… Знаешь, Никанорыч, когда я стал показывать пленных, этот дед с исколотой задницей с ним переглянулся. Как будто знакомы.

– Так, так! – оживился Арчеладзе. – Что еще заметил?

– Да больше ничего, но интуиция…

– Плевать на твою интуицию, что заметил?!

– Со стариком переглянулись. Быстро так и не случайно… Старик будто бы ожил.

– Этого мало!

– Лиха беда – начало…

– Что ты предлагаешь?

– Пленных пока ни в коем случае не передавать! – отрезал Воробьев. – А этого парня… посадить под замок где-нибудь в закутке и подержать день-другой, посмотреть на реакцию и поведение. Может, еще кого принесет нелегкая, если посланец из будущего не вернется вовремя. Очень уж он торопится.

– Ты понимаешь, что держать эту ораву из «Арвоха» опасно? – спросил Арчеладзе, внутренне соглашаясь с доводами товарища. – Если еще схватить посланца… не дай Бог, он окажется тоже из этой команды, – обсерваторию начнут шерстить в первую очередь. Нам с таким объемным грузом не уйти. Не дадут они нам посидеть спокойно день-другой.

Воробьев сел рядом на кровать, взглянул сбоку, как на чужого.

– Давно хочу поговорить с тобой, Никанорыч… Что-то я перестал тебя понимать. Конечно, ты старый темнила. Но это ладно, если для дела требуется… У меня такое ощущение, что ты и сам не знаешь, что происходит вокруг, что предпринимать. Ты стал какой-то зависимый, хуже, чем во времена существования спецотдела. Над тобой и здесь сидит «папа»?

– Здесь надо мной «мама» сидит, – грустно сострил полковник.

– Где же она?

– Жду.

– Странная шутка, Никанорыч… Ждал «маму» – пришел «папа». Ты сам-то вообще что-нибудь понимаешь? Тебе не кажется, что нас втравили в какую-то темную игру на Балканах?

– Да, игра в самом деле темная, – согласился он. – Но оттого, что сами мы темные и почти ничего не понимаем. Два года гонялись за золотом, которое не исчезало, теперь за неким «духом мертвых», за «Арвохом». Получается, как в сказке: пойди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что. Но Карна обещала, что придет Авега и принесет соль Знаний.

– Карна, надо полагать, это и есть «мама»? Это она затащила нас в Боснию?

– Нет, совсем другой человек… – Арчеладзе неожиданно вскочил. – Вспомнил! Вспомнил, где видел!

Воробьев отпрянул, посмотрел, как на блаженного.

– Что с тобой, Никанорыч? Кого ты вспомнил?

– Точно, и зовут его – Сергей Антонович! Тогда просто не мог сопоставить. Чувствовал – знакомое лицо, а где и при каких обстоятельствах… Вообще ничего не понимаю! Почему же его имя стояло в списках людей, которых следует охранять после совершения государственного переворота? С чего это «папа» вздумал поберечь его? Не понимаю!

– Я тоже, – проговорил Воробьев. – Может, ты поспишь, Эдуард Никанорыч?

– Помнишь пакеты на час «Ч»? Которые ты притащил из моего сейфа?

– Как же не помнить…

– Сергей Антонович был в списке людей, подлежащих строжайшей охране. Хотя по логике вещей ему самое место в другом списке…

– Так это он нас сюда закинул?

– Его привела в «Душегрейку» Капитолина…

Второе его «я», живущее только рассудком, подталкивало Арчеладзе продолжить размышления вслух, и лишь присутствие Воробьева удержало от этого. А получалось вот что: бывшая жена «папы», любовница Комиссара, доставшаяся по наследству полковнику, приводит к нему непосредственного начальника Зямщица-старшего, по сути второе лицо в Министерстве иностранных дел. Он-то и представился Сергеем Антоновичем. Все это напоминало тщательно продуманную операцию, а не клубок событий и случайных совпадений…

Если сказать об этом Воробьеву…

Неужели его отправили на Балканы, чтобы избавить кое-кого в Москве от арбалетных стрел? И здесь впутали в авантюру с похищением археологов и борьбу с «миротворцами»…

– Никанорыч, тебе приходило в голову, что нас попросту… ликвидируют? – словно читал мысли «грибник». – Естественно, когда мы отыграем свою роль? Я чувствую постоянное напряжение. Это признак, что работаем под чьим-то контролем…

– Страгу запри, – вместо ответа распорядился Арчеладзе. – Приставь охрану.

– Надо полагать, Страга – этот посланец? – уточнил Воробьев. – Ты правильно решил…

– В случае опасности – пленных в расход, – продолжал полковник, не прерываясь, – за исключением старика… И этого. Трупы спрятать… Я и впрямь должен выспаться, голова не соображает.

Однако сколько ни ворочался, ни мял подушку, стараясь угнездить гудящую от мыслей голову, уснуть не смог. Почти физически он ощущал вокруг себя плотную стену мрака, хотя на улице светало и в восточной части неба, освободившейся от туч, проступала яркая и чистая заря. В который раз он мысленно протягивал, «прощупывал» всю цепочку событий и своих действий от памятного момента, когда «папа» захватил Капитолину в заложники, и до того, как она явилась в нижний мир столицы с человеком, исполняющим роль «серого кардинала» в МИДе. Сергей Антонович обслуживал практически все прямые интересы существующего режима в России, вел самые острые и сложные международные переговоры, однако при этом почти не мелькал на экране, не давал интервью и обычно упоминался в блоке с другими известными фамилиями. Его скрывали за другими фигурами, зачастую полными дилетантами в дипломатии, и он как бы спокойно и безропотно довольствовался участью состоять в чьей-нибудь свите. Арчеладзе подозревал, и небезосновательно, что Сергей Антонович – сотрудник Главного разведуправления, эдакий разъездной резидент, решающий многие горящие международные дела, но ни на миг не мог представить, что в первую очередь он – человек из будущего.

Как, впрочем, не мог и узнать его, когда Сергей Антонович явился в московскую «Душегрейку»… Если бы тогда разглядеть его, вспомнить! Сейчас бы отпали десятки вопросов и сомнений… Арчеладзе оставил попытки уснуть, оделся потеплее и вышел на улицу, тая надежду, что вернется и застанет у себя в комнате Карну, как в прошлый раз. Восток напоминал отсвет далекого большого пожара, вершины гор, казалось, плавились в этом огне и стекали со склонов лавовыми потоками, и тучи, поджимающие зарю с запада, напоминали гигантские протуберанцы дыма и пепла. Феерическое это зрелище на какой-то момент отвлекло Арчеладзе от размышлений. Внутренне содрогаясь от внезапно прихлынувшей чувствительности, он поднялся под разрушенный купол обсерватории, где сидел наблюдатель, и сразу же увидел край восходящего солнца.

Это была действительно Земля Сияющей Власти! Но не земной, не мирской, со всей ее суетностью и головной болью, а власти природы – света, солнца, бесконечности пространства Вселенной. Что-то ворохнулось в душе, на миг высветилось, но разум уловил лишь далекий затухающий сигнал, похожий на мимолетное воспоминание – это уже было! Когда-то он стоял вот так и смотрел на восход солнца.

Именно здесь, на этой горе, в это же время года… Нет! Это был сон! Тот самый странный сон, что приснился у горящего камина в охотничьем домике. Все виделось именно так! Восход, огонь солнца и бесконечная вереница людей – кони, повозки, скрип колес. «Железный поток» вьется между гор, ползет по долинам и склонам, исчезая на горизонте. Только это не великое переселение народов, а скорее боевой поход войск: видны стволы орудий, зарядные ящики, ружья за спинами, высокие меховые шапки… И он, Арчеладзе, стоит на этой горе и смотрит, а рядом с ним какие-то люди…

Цепенея от умозрительной картины, он неожиданно ощутил прилив колющего, знобкого страха, словно коснулся сокровенного, недосягаемого – того, что с ним никогда не могло быть, но было! И теперь вывернулось из сознания, как ком слежалой земли. На миг заложило уши, будто от близкого разрыва…

Предок полковника, молодой грузинский князь Арчеладзе, только что поступивший на русскую службу, ходил в освободительный поход на Балканы. Об этом он знал из семейных преданий. А сейчас он стоял под куполом обсерватории и видел этот «железный поток» глазами своего предка…

Видение длилось мгновение, однако отпечаталось в сознании как бесспорный факт, и сидящий внутри рассудочный человек, все подвергающий сомнению, заткнулся и не смел подать голоса.

– Товарищ полковник, – наблюдатель дернул его за локоть. – Посмотрите. Нет, сюда, в стереотрубу… К нам кто-то идет.

Арчеладзе стряхнул оцепенение и почувствовал неприятную, похмельную пустоту – вплоть до головной боли и сухости во рту.

– Кто идет? – невпопад спросил он.

– Не знаю… человек. Посмотрите. Примерно в километре отсюда… – Он освободил место возле стереотрубы. Полковник сел на ящик, настроил окуляры под свой глаз. В секторе обзора не было ни души, только потоки раскаленной солнечной лавы, бегущей по проселку.

– Никого нет, – констатировал он, отрываясь от прибора: наблюдатель уже держал в руке радиостанцию, готовый передать информацию для поста на дороге.

– Как же нет, товарищ полковник? – с веселым возмущением сказал боец. – Идет прямо к нам, по дороге… Впрочем, бывает иногда.

Арчеладзе еще раз пробежал взглядом весь сектор – пусто…

Наблюдатель не поверил, сел сам за стереотрубу и через несколько секунд разочарованно поднял глаза.

– Исчез!.. Только что был! И свернуть некуда, все как на ладони…

– И часто так бывает? – спросил полковник.

– Да нет, не часто… Куда он делся? – Боец довернул прибор. – Но бывает… И всегда на заре. Появляются какие-то люди. То на вершинах гор, то на проселке… И пропадают.

– Почему слышу об этом в первый раз? – проворчал Арчеладзе.

– Да что докладывать, товарищ полковник… Они же исчезают. А нет человека – нет вопроса.

– Ну, правильно, – неопределенно бросил Арчеладзе и стал спускаться вниз. – Какие могут быть вопросы?

– К утру глаза устают – что только не привидится, – попробовал оправдаться боец. – На Сатву лучи опускаются. Так не видно, а если долго смотреть – кажется…

Запах последнего авианалета еще не выветрился, от разбитого ракетами коттеджа тянуло отвратительным духом войны – стылой, размоченной дождем гарью. Если бы вертолеты не рухнули на склон горы, от городка астрофизиков ничего бы не осталось. Первый залп поразил лишь казарму группы Кутасова – благо, что успели уйти по сигналу воздушной тревоги, – и кладбище. Фугасным зарядом разнесло несколько могил – старых, партизанских, и совсем свежих, смело надгробные плиты и кресты. По краям воронок валялись обломки гробов, тряпье, мумифицированные части человеческих тел…

И мертвым на этой земле не было покоя.

Арчеладзе свернул к сгоревшему коттеджу и сквозь вонь пожарища неожиданно уловил другой неприятный запах – аммиачный, так что защекотало в носу. Еще не разобравшись, откуда несет, он спустился в подвал, на ощупь прошел тамбур и толкнул дверь. Беспечность охраны была потрясающей, на улице Кутасов выставлял пост, однако часового нигде не видно, входи, забирай пленных и уводи. Двухсуточный бесконечный труд и риск – все даром…

За дверью неожиданно полыхнул яркий свет, которого тут и быть не могло! Полковник инстинктивно прикрыл рукой глаза…

Первое, что он увидел, были пленные. Они стояли вдоль стены, совершенно голые, со сложенными на груди руками, словно собирались подойти под причастие. На лицах – ничего, кроме вины и покорности. А перед ними были двое мужчин в знакомых суконных плащах синего цвета, с одинаковыми бородами и, возможно, потому похожие друг на друга. Чуть поодаль, за их спинами, на возвышении восседала Карна в причудливом рогатом головном уборе, из-под которого стекали по плечам и лиловому плащу белые волнистые волосы.

В последнюю очередь Арчеладзе заметил охранников – двух кутасовских бойцов, стоящих у двери в неподвижных позах и с лицами, то ли обалдевшими, то ли очарованными.

И еще на головах пяти крайних археологов он разглядел блестящие металлические обручи…

Происходил некий ритуал, действо, напоминающее суд.

Мужчины в плащах будто бы не увидели полковника, однако Карна медленно повернула к нему голову и встретилась взглядом. Лед ее глаз на секунду сковал всякое движение, заготовленная и естественная фраза – спросить, что здесь происходит, – застряла в горле.

Карна встала и царственно приблизилась к Арчеладзе, легким движением рук сняла головной убор, оказавшийся обыкновенной женской кичкой.

– Здравствуй, Гриф, – проговорила она, и взгляд ее потеплел. – Ничего не спрашивай, так надо. Ты выполнил свой урок, остальное – моя забота. А тебе лучше уйти. Ступай и ложись спать. Сейчас к тебе придет сон.

– Хочу посмотреть, – ощущая незнакомую внутреннюю робость, сказал Арчеладзе. – Хочу понять…

– Добро, – перебила она. – Оставайся. Но предупреждаю: не задавай вопросов и ничем не отвлекай меня от урока.

Карна вернулась на свое место и водрузила кичку на голову, как царица корону. Ее мужчины-помощники подвели очередного археолога, поставили на одно колено.

– Как твое имя? – спросила Карна по-английски.

– Фил Робертс, – не поднимая глаз, проронил пленный.

– Ты покушался на покой сокровищ Сфинкса?

– Нет, Дева! – клятвенно вымолвил он. – Я работаю в «Арвохе» по контракту, от университета штата Мичиган.

– Сам подписал контракт?

– Да, Дева…

– Ты подписал его кровью?

– Да, Дева… Это случилось в Президио, недалеко от Сан-Франциско.

– А знал ли ты, Фил Робертс, что подписывают кровью? – Кажется, голос Карны слегка подобрел.

– Знал, Дева! Только… не верил, считал это игрой, предрассудком. – Пленный на мгновение вскинул умоляющий взгляд. – Решался вопрос с моей научной работой! И если бы…

– Это меня не интересует! – отрезала Карна. – У тебя, Фил, твердый мозг. А ты воспользовался даром природы во зло Сущности Мира.

– Признаю, Дева.

Она взяла обруч, посмотрела сквозь него на подсудимого.

– Склони голову, изгой!

– Дева! Прости меня! – взмолился он, и от глубокой тоски в его тоне полковник ощутил пустоту в области солнечного сплетения.