– Добро, собирай наших бойцов, друг Трегарро. Пришла пора отсечь пару распустившихся ниток.

Часть третья. Весенние бури

Насилие есть суть природы мира. Покой есть вдох между двумя ударами кулака. Из инлисской народной сказки «Тетка Шипиха и Вороний Король»
34

– Не знаю, – произнесла Алис, обращаясь к пустоте, наверно, в тысячный раз. – Он не говорил мне, что собрался исполнить все сам. Дом нашли мы вместе. Дело расписывали на двоих. Но Уллин – это же Уллин. Порой он чихать хотел на порядок. Похоже на то, что пошел без меня.

Комната оставалась безмолвной, не считая уличного громыхания телег и приглушенного мужского смеха из-за стены. Алис поерзала на матрасе, пытясь улечься поудобнее. Не получалось.

– Девушка, которая с ним была? – уточнила она никем не заданный вопрос. – Не знаю, была ли. Мало ли что с ней случилось. Лучше вам спросить у него.

Спросят? Уж если кто мог вынимать мертвецов из могил, то это была Андомака. Вряд ли Уллин, восстав из пепла, захочет ее покрывать. И чего было просто не выполнить на что подписалась? Хлобыснуть пару раз дубинкой, и мозгами девки впору было бы набивать колбасу. Алис спала бы спокойно, а не тряслась за рассказ, в который из чужих уст сама б ни за что не поверила. Только куда там ей спать. В том-то вся сучья суть. Она так и этак теряла сон, только по разным причинам.

– Понятия не имею, – ответила она пустоте. – Не знаю, чего там случилось. – И тут же, срываясь, взмолилась, если не Андомаке, так Уллину или Дарро: – Прости меня, прости меня, пожалуйста.

Алис уже не плакала. С этим покончено. Поначалу горе и шок прихватили ее крепко, как лихорадка, а потом сгинули. Все, что осталось, – продирающий до костей ужас и стыд за свою трусость. Дарро довел бы задание до конца. Дарро убил бы девчонку. Ящичек с пеплом стоял на столе. Лежа, она то и дело натыкалась на него взглядом. Ставня была откинута, и на посмертный знак Дарро падал солнечный луч, как указующий божий перст.

– Ты бы пошел до конца, правда ведь? – Но, даже в воображении, брат молчал.

В тот страшный день, когда в храме она увидела мертвого Дарро, боль и опустошение были чисты и неодолимы. Тогда внутри нее что-то вскричало и многие недели продолжало кричать. Порою оно опять пробуждалось, но теперь его надо было растормошить. Захотеть вернуть страданию первозданную свежесть, вневременную остроту. Предоставленная сама себе, боль становилась тупой и скучной. Серой, как пепел.

Она теряла его. Лицо Дарро и голос, пружинистую походку, готовую сорваться на бег. Алис могла все это вспомнить, но образ брата уже не посещал ее незвано, как раньше. Горе продолжало жить внутри, но было полинялым, потасканным, и она сделалась потасканнной вместе с ним. И Дарро не было рядом, чтобы постоянно напоминать о себе. Она хотела вернуть прежнюю боль. Хотела, чтобы боль отхлестала ее, не то Алис так и останется лежать в постельке и заморит себя голодом. Если только не отравится, налопавшись до отвала позора.

– Я не знаю, что сделал Уллин. Вам лучше спросить у него самого, – повторила она.

Хотелось печалиться и по Уллину – ей и его было жалко. Напарник все-таки Алис нравился, и лицезреть его мертым стало ударом. Но прежде, с братом, она пила чистое, неразбавленное горе. Была полноправной гражданкой горя и гордо несла его знамя у себя в сердце. Чувства по Уллину скорее были похожи на стыд за то, что она его подвела.

– Я не знаю, что там случилось, – сказала она. И добавила: – Мать вашу!

С кряхтением, она заставила себя сесть и протерла глаза. Свеча лежала в схронке, где и положено. Все, что нужно было, – зажечь ее, рассказать Андомаке, что произошло, а что нет. Или наврать с три короба и беззастенчиво выкрутиться. И то и другое будет лучше, чем ждать, волноваться и жевать язык, который, как ни прикусывай, все одно болит. Может, так она и поступит. Только сперва выпьет. Пива или сидра, покрепче. Чашу горячительного, прогреть желудок. А потом соберется и сделает. Оставит в прошлом. Покончит.

Но вдруг, когда она запалит свечу, перед ней покажется Трегарро со своими залатанными щеками? А вдруг он постучится к ней в дверь?

– Надо выйти пройтись. Принести еды, – сказала она, открывая тайник и вытаскивая горстку медных монет. Дарро не отвечал. Уходя, она оставила ставню открытой, чтобы брат мог порадоваться свету и прохладному ветерку. Если при этом ее передернула судорога отвращения к себе, то лишь одна среди сотен, малозначащая и рядовая.

Деревянные стены и крыши Долгогорья потемнели от потеков – старый лед превращался в новую жижу. По улицам сбегали ручейки мутной воды, унося грязь, дерьмо и объедки долгих зимних месяцев. И в тени, и на солнце весело резвились крысы, рассеиваясь врассыпную, когда к ним бросались собаки с полуигривым-полуохотничьим лаем. В городе еще подмораживало, но люди велись на зачатки весны и верили, будто наступило тепло. Мужики ходили без курток, а их дыхание курилось на холоде. Девицы вытаскивали летние юбки, штопали дыры от мышей и моли и сияли от счастья, покрываясь гусиной кожей. Стужа никуда не делась, но город охотно притворялся, будто холода уже миновали. Что ж, если вести себя так достаточно долго, то рано или поздно это окажется правдой.

У восточной стены Алис прикупила с телеги чашку наваристого супа и выхлебала его на ходу. К северу на солнце золотился Храм, а нависавшие над городом громады Старых Ворот и Дворцового Холма не показывались, скрытые деревянными постройками. Можно вообразить, что все западнее реки было напрочь смыто ее волнами и Китамар сделался инлисским городом, каким бы был, не приди сюда ханчи.

Она увидела похороны, еще не понимая, что происходит. Позади перекрестка двух кривых дорог, сразу за поворотом, стояло несколько человек. По идее, там могло твориться что угодно – болтовня о погоде, раздача советов, как переделать изъеденный плесенью забор, первые наметки тычки или дележка добычи по исполнении и даже, как ни странно, какой-нибудь совместный честный труд. Но то, как стояли, склонив головы, и дети, и взрослые, говорило о печальном событии. Алис замедлила шаг, повернулась и двинулась к ним.

Подойдя ближе, она узнала некоторых собравшихся. Данна. Кейн. Нимал. Они стояли у открытой двери, чей проем завесили красной тканью, и говорили вполголоса. У Нимала на щеках блестели слезы – тревожная картина. Нимал чересчур беспокоился о том, чтобы выглядеть крутым и сильным, и просто так не плакал. С ними были и дети – держались за руки две девочки, настолько еще маленькие, что в другой одежде сошли бы за мальчиков, с ними худой белобрысый мальчишка и девчонка постарше – толстые косички обрамляли широкое сердитое лицо. Алис всех их знала, просто с ходу не вспомнила имена. Девочка с косичками была дочкой Данны. Двоих, державшихся за руки, звали одинаково, только из головы вылетело как. Имя, скорее всего, всплывет позже, когда она перестанет его вспоминать. Алис высосала остатки супа и спрятала пустую чашку в рукав. Кейн увидел ее и кивнул. Нимал увидел ее и отвернулся.

– Кто скончался? – спросила она худого беловолосого мальчика. Элбрита.

Вот как его звали.

– Седая Линнет, – отозвался парнишка.

Имя шарахнуло Алис камнем под дых.

– Что случилось?

– Легла спать и не проснулась, – сказал Элбрит.

А потом солидно, понимающе кивнул:

– Проснулась, но уже там, внизу.

Алис знала Линнет будучи моложе этого мальчика. Вместе с другими детьми ходила прочесывать берега Ильника. Так же, как до нее Нимал, Черная Нел и Дарро. Так же, как эти малявки, совсем недавно. Сколько поколений детей уходило с Линнет на поиски обыкновенных сокровищ по эту сторону воды? Не так давно сама мысль, что Линнет умрет, показалась бы столь же дурацкой, как мысль о том, что умирает река. Для них Линнет была составной частью города. В действительности же – нет. Не была никогда. А была просто женщиной, как все остальные, ничуть не менее смертной.

– Горе-то какое, ох, соболезную, – сказала Алис, и бледный парнишка кивнул, словно она произнесла пароль или отзыв для некоего священного действия. Сказала, что должно, и он подтвердил. Странный ребенок.

Алис прошла к открытой двери и шагнула за красную ткань. Пространства внутри было совсем немного, меньше комнаты Дарро, но народу собралось полно. Пол тонким слоем устилал камыш. Жаркий воздух ощущался на вкус, будто его только что выдохнули. С койкой хватало места только протиснуться впритык, но никто б не устроил здесь карманной тычки. Седая Линнет жила одна, тяжко борясь за кусок хлеба и крышу над головой, но в округе ее знали и, судя по плотной давке, будут по ней скучать.

Алис тоже будет по ней скучать.

Мать она сперва не узнала. Зима не щадила старуху. Та выглядела болезненно еще на именинах Дарро, с тех пор щеки впали гораздо заметнее. И прежде седые, волосы поредели, сквозь пробор блестела маслянистая кожа. Белки глаз приобрели желтизну старой слоновой кости, но глаза были сухими, а руки – твердыми. Занятая разговором с каким-то пузатым стариком, она не заметила Алис.

«Ведь и она умирает, – подумала Алис. – Пускай не от чего-то конкретного прямо сейчас, но все равно умирает». Такая очевидная истина должна была быть прописной, но оглушила Алис, как затрещина. Что-то произнес толстяк, и мать засмеялась. Слева, на месте верхнего зуба, зиял темный провал. Она казалась гораздо старше, чем образ, что возникал перед Алис при слове «мать».

Алис повернулась и боком протиснулась назад, на холодную улицу. Рот скривило до боли, однако то была не злость. Скажем так, не совсем. Она свесила голову и пошла, считая про себя шаги, а на пятидесятом обернулась назад. Кучка людей возле жилища Седой Линнет не обращала на нее внимания. Черная Нел обвила руку Нимала, оба облокачивались друг на друга. Прямо на мостовой сидела новая девочка, Алис ее не узнала – ребенок ревел, опустив голову. Никто не глядел ей вслед и тем более не звал обратно. Стало интересно, отдала ли Сэммиш свою дань уважения и, если нет, придет ли позже. А также кто заплатит за обряд по Седой Линнет, скинутся ли на полный или обойдутся частичным, коль старая женщина умерла не на реке. Забрела даже мысль, не стоит ли и ей поучаствовать? Но монет, полученных от Дарро, на век не хватит. Ей еще о себе надо думать.

Она зашагала на юг, теперь оставив Храм за спиной. Болезненно ныли плечи. В Долгогорье она родилась. Прожила все годы. Но Дарро больше нет, а общаться с матерью или Сэммиш не хотелось. Уллин погиб. Каким-то образом Алис выстроила себе замечательную жизнь, где не с кем было и посидеть, кроме ящика с пеплом. Нечестно, но кого за это винить, ей неведомо. Такой итог не был задан нарочно. Просто так получилось.

Потерявшись в мыслях, Алис быстрей, чем хотела, добралась до своего угла. Поглядела с улицы наверх, на окно. Ставня была открыта, как при уходе. Окно ничем не отличалось от сотен других, ничто не наделяло его особой ценностью или смыслом, кроме того, что раньше оно принадлежало Дарро, а теперь ей. За каждым прочим окном тоже имелась комната, и жизни тех, кто там проживал, столь же мало значили для Алис, как и ее жизнь для них. Она почувствовала себя совсем незначительной.

Поднимаясь по лестнице, она думала о том, куда подастся, когда золото Дарро выйдет совсем. Может статься, в крысиную лачугу вроде той, у Седой Линнет. Или в чуланчик за печью, как у Сэммиш. Или в ночлежный барак, как у Уллина на Камнерядье. Или в туннели и норы Тетки Шипихи, если Алис все-таки обнаружит внутри себя того убийцу, каким приворялась. Или на голую улицу. Или под материнский кров, пока мать сама не проснется однажды «там, внизу».

Странно было провести осень и зиму, зашоренно упершись в прах Дарро, и только сейчас прочувствовать ограниченность жизни, чей предел был еще далеко, но неумолимо подступал с каждым вдохом. «Почему ты не глядишь мне в лицо?» Она вздрогнула и отперла дверь.

В комнате стоял тот же холод, что и на улице, только было темнее. Пространство затянула дымка, хотя откуда ей взяться – никакого огня не горело. У Алис стянуло горло, и менее насущные страхи тут же упорхнули, как воробьи.

– Сама не знаю, что там приключилось, – пробормотала она, стараясь, чтобы слова звучали естественно. – Уллин со мной еще не встречался.

Она прикрыла ставню, чтобы входил лишь тоненький ломтик света, подошла к тайнику. Черная свеча лежала на месте. Алис подняла ее, холодную на ощупь. Ее потянуло положить свечу назад, оставить в нише, сделать вид, будто она занималась своими делами, не заходила домой и не видела мглы, означавшей вызов. Обеспечить прикрытие было довольно легко. Можно прогуляться до кабаков в Притечье или сходить на набережную, где пожилые горожане кидают камешки и глазеют, как течет река после вскрытия льда. Но это лишь подстегнет Трегарро отыскать ее лично, а значит, будет еще хуже. Она установила свечу на столе, зажгла и стала ждать. Дым колыхался, перетекал и густел, сплетаясь в человеческую фигуру. Алис чуточку расслабилась, когда увидела бесцветные глаза и бледные волосы.

Взгляд Андомаки ощупал Алис с головы до ног, словно на ее коже выведены буквы и женщина их читала. Улыбка была тонкой, натянутой.

– От тебя давно не поступало докладов, – сказала бледная женщина. Присущая ей мечтательная задумчивость пропала, ее сменили резкость и строгость в голосе. – Как обстоят дела?

«Уллин выкинул какую-то глупость. Не знаю, что именно. Меня там не было». Все ее наработанные враки наползли на язык и, толкаясь, застряли, так что наружу вышло только молчание. Андомака нахохлила бровь, слегка хмурясь краешком рта.

– Мы напали на дом, – сказала Алис и пожелала взять слова обратно, как только произнесла. Но было поздно. – Мы следили за входом, зная, что семья ушла. Появился синий плащ, а потом его девушка. Мы вошли за ними, но… они отбились. Уллин погиб, а девушка сдернула.

Андомака была недвижима, как камень, от взора бледных глаз, прикованных к Алис, хотелось чесаться, и большой палец женщины зацепился за вышитый пояс – так мечник держит руку на эфесе оружия. Из уст выскользнул бледный язык – быстро, как у ящерицы, увлажнил губы, и женщина пожала плечами.

– Что ж, это кое-что объясняет. Девушка видела тебя?

– Видела, – сказала Алис.

– А ты ее видела?

– Да.

– И? – продолжила Андомака. Алис покачала головой. Андомака вздохнула.

– Она тебе не показалась знакомой?

Алис подыскивала, чего бы сказать. Такого вопроса она не ждала.

– Показалась… обеспеченной. Богатая ханчийка.

Андомака опять замерла неподвижно, а затем улыбнулась. И заговорила, похоже, отчасти сама с собой:

– Обожаю наш город. Ладно, попытаем удачу в другой раз. Не вечно ей прятаться.

– Как прикажете.

– У меня для тебя другое задание. Вашу оплошность с ханчийкой богатой наружности ты исправишь, выследив инлиску с наружностью бедной. – Слова сопровождал смешок, не понравившийся Алис. Он мог прятать злость, досаду или нечто иное, но был бессердечно-жестоким, и от этого сама Андомака казалась другой. Как будто Алис сейчас смотрела на ее вторую, прежде скрытую личность.

– Какую-то конкретную? – сказала она, подстраиваясь под тон беседы.

– Мой храм навестила одна маленькая мышка. Русые волосы, зелено-карие глаза, настолько непримечательная, что охранники, считай, не обратили внимания, когда она прошла мимо них. Но она знает, кто я, и знает моих врагов. Знает, чем я занимаюсь. И мое имя. Как я понимаю, мое имя доверено не слишком широкому кругу. Но тебе оно известно, не так ли?

– Лишь потому, что вы сами его мне назвали.

На своем конце стола, на своем конце города Андомака успокаивающе подняла руку.

– Я тебя ни в чем не обвиняю. Но задаю вопрос – может быть, ты упоминала его при ком-нибудь?

– При Уллине как-то раз, – ответила Алис. Но мысль в голове звенела одна: «Сэммиш, о боги всемогущие, что ты наделала?»

– А при ком-то вроде нашей незваной гостьи?

– Может быть, – вслух сказала она. – Не знаю. У меня много знакомых бедных инлисок.

– С которыми ты обсуждаешь меня и мою работу? – Остротой этих слов можно было кроить ткань.

– Нет, – сказала Алис. – Такая, пожалуй, одна. Однако она ничего бы не сделала против вас. – Вот только могла и сделать. «Он не бегал ручной собачонкой твоей бледной погани». Ее дыхание ускорилось. Голова сделалась легкой.

– Как ее зовут?

– Она постоянно меняет имена, – солгала Алис. Это вырвалось исподволь. Подумав, она бы так не сказала, но тело само почуяло запах хищника. Инстинкт выбрал исконную тактику долгогорской уличной крысы. – Зато я знаю, где эта инлиска ночует. Готова ее разыскать.

Андомака откинулась на скамье, поскребла подбородок, будто мужчина, перебирающий в бороде. Обоюдное молчание ощетинилось иглами. Но вскоре бледная женщина пришла к решению.

– Выследи ее и поймай, – сказала Андомака. – Приведи ко мне.

35

– И никаких других сведений нет? – прорычал извозчик. Его манера строить злую харю раздражала Трегарро. Будто подручный лепил маску из собственного лица. Они стояли во дворе у конюшни, предполуденное солнце ластилось с бело-голубых небес. Пронесись хоть дуновение ветерка, тут было бы зябко. С ясным же солнцем и тихим воздухом день можно было по ошибке принять за теплый.

– Начинай пока с того, что есть.

Извозчик опять ощерился и покачал головой.

– Есть много инлисских девчонок, которые ни на кого не похожи, начальник. Хоть чем-то она должна выделяться?

– Она прошла во внутренний храм, и никто ее не задержал. Это крайне необычно.

– И как я найду кого-то, кто побывал где-то, а потом оказался там-то? Вряд ли эта прогулка оставила на ней несмываемый отпечаток.

Трегарро поскреб щеку, нагоняя на себя скучающий вид. Извозчик полдесятка лет был одним из его самых проверенных бойцов. В своем нетерпении виноват сам Трегарро, а не дерзость его человека.

– Походи по пивным, к Долгогорью поближе, послушай. Если кто-то прихвастнет по пьяни, вдруг да услышишь. Если кто-то замолкнет, когда ты упомянешь Братство Дарис, вдруг да подметишь. Вот тебе исходная точка. А знал бы я весь путь до конца, тогда б и люди вроде тебя мне не требовались.

Если в «люди вроде тебя» он и вложил немного грубости, извозчик не обратил внимания. Только покачал здоровенной башкой, изображая безнадежность.

– Сдается, тяжеленько будет подцепить вашу рыбку.

– В деле ты не один. Участвуют все. Если именно ты ее вытянешь, потраченное время окупится сторицей.

– Ну, сделаю, что смогу, – сказал кучер так, будто рассматривался и иной вариант.

Трегарро не предлагал заданий на выбор. Его люди не могли по желанию принять их или отказаться. Своих бойцов он и наставлял, и воспитывал. Но вместе с тем хорошо знал, насколько сам бывал назойлив и груб. В таком настроении, как сейчас, легко начать ссору, а после о ней пожалеть.

– Верю, ты – сможешь.

Смягчившись, извозчик кивнул и поковылял по двору назад к стойлу. Трегарро повращал плечами, пытаясь прогнать защемление суставов – мешало уже несколько дней.

Таяние снегов завершилось, и лозы, что карабкались по стене внутреннего двора, приоделись в свежую зелень, до того яркую, что казалась детской памятью о листве. Уже распускались ранние цветы, и воздух пах предвестием еще не наступившего лета. Внезапно душу разбередило подспудное воспоминание о том, как он, всего год назад, набрел здесь на Андомаку. Жрица сидела с мертвой птичкой и глядела на трупик так, будто тот для нее сладко пел.

Истинная нить Китамара – дух-основатель, хранивший город в мире с его первых дней, – вернулась, сломанное срослось, и сама мысль, будто кто-то способен увернуться от карающего меча Дарис, была невозможной. Если ценой тому более не встречать по весне Андомаку, ставшую на колени подле мертвой птахи, то он клятвенно вытерпит. Переживет, не беда.

В одиночестве он совершал обход границы усадьбы. Вокруг полудюжины зданий – от главного дома до высеченных в граните кладовок. Некоторые постройки соединялись крытыми переходами, некоторые – подземными галереями, некоторые стояли наособицу. Они составляли его маленькую страну. Китамар связывали стены, обычаи, учреждения – его отростки и ответвления. Братство Дарис связывала воля Трегарро, и в его ограде уже однажды пробили брешь. Больше такого не повторится.

Зайдя за угол у восточной межи, он обнаружил двух стражников – прислонившись к стене, те мрачно взирали на уличную суету. Сощуренные глаза, бывалая осанка и ладони на рукоятях клинков придавали им вид, исполненый силы – как представляет ее хилый обыватель. Назревшие печали Трегарро моментально обратились на них, и капитан вразвалку двинулся по обочине. В глазах стражей рябило от цветастых одежд лакеев различных домов, от повозок, доверху груженных вином и цветами, от землистых саженцев для посадки на огородах усадеб – и от взвода красных плащей, маршировавших к северу от дворца. Трегарро подобрался менее чем на дюжину шагов, когда ссутуленная стража наконец засекла его и подтянулась.

Он встал перед бойцами, спокойно и внимательно выжидая, точно псарь возле нашкодивших щенков. Оба попытались приветствовать его кивком, потом отдали честь уже формально. В глазах у них горело беспокойство и явно промелькнуло облегчение, когда он отсалютовал в ответ.

– Есть что доложить?

– Никак нет, сэр, – сказал старший двойки. – Ничего примечательного.

Взор Трегарро скользнул вдоль дороги. Задержался на удаляющихся силуэтах дворцовой стражи. Если бы Бирн а Саль точно знал секретные намерения Братства, Трегарро сейчас бы не таращился на красных плащей со спины. Они либо уже допрашивали бы его, либо сделались невидимы, как ветерок. Он позволил себе тоненько улыбнуться. Еще на дороге споткнулась девчонка-служанка – мать не дала ей упасть. Повозку торговца тянула прекрасная серая кобыла – наверно, стоила больше всей поклажи. Высоко над городом косым строем летела стая гусей, гогоча и курлыкая. Один из охранников стесненно сглотнул.

– Ну, ладно, – сказал Трегарро. – Но оставайтесь бдительны. Вы не парочка рубак из пивной. Вы – лицо Братства Дарис.

В глазах младшего мелькнула оторопь, словно шрамы Трегарро придали самому слову «лицо» угрожающий смысл. Жаль, что он сразу не приструнил их пожестче, но теперь внезапная строгость показалась бы мелочной придиркой. Была бы мелочной. Показалась бы мелочной, поскольку таковой и была б.

– Отчитаетесь в конце смены, – приказал он. – Предоставите полный доклад.

– Есть, сэр. О чем, сэр?

– Наиболее полный, какой только сможете. Я прерву, когда хватит.

Он провернулся на каблуках и пошел обратно.

Отлично. Небольшая придирка не помешает.



Когда из-за угла вышел человек в шрамах, походка Сэммиш не изменилась, однако сердце помчалось вскачь. Это был их третий обход вокруг дома Братства, на этот раз Сэммиш оделась служанкой, а Саффа – ее матерью. До этого Сэммиш была слепой, а Саффа – поводырем. А до того они таскали мешки со стиркой. Никто не обращал на них внимания, пока Сэммиш обследовала участок.

Перемена в жизни поместья была разницей между сном и бодрствованием. Там, где ранее она свободно вошла в Братство Дарис, теперь выставили удвоенную охрану. Хуже того, манеры охранников явно выдавали людей, над которыми занесена палка. Любой щипач отзовет тычку, когда увидит, что намеченная жертва насторожилась. Не отозвать будет безумством. И если раньше усадьба дышала ленивым самодовольством, то теперь заострилась, как игла. Открытая прежде калитка черного хода, у которой трепались слуги, была заперта. В караулках, где бойцы хохоча резались в кости, никто ни во что не играл. Братство даже разместило наемников на окрестных улицах. Если так резко сменит образ жизни какая-нибудь семья в Долгогорье, то всякий от Храма до южных ворот поймет, что затевается что-то неладное. Но для Зеленой Горки, похоже, ниже собственного достоинства уделять таким вещам внимание. Либо о неладах тут судили по иным, неведомым Сэммиш признакам.

Залатаный – тот, кого Алис назвала Трегарро, – мягко приблизился к охранникам, и мечники оцепенели от страха. Сэммиш же отчетливо поняла, как легко взгляду вражьего капитана будет соскользнуть на них с Саффой. И неизвестно, видел ли он раньше южанку или ее портрет.

По дороге навстречу зацокала повозка торговца. Горделиво вышагивала великолепная серая кобыла. Залатанный устремил взгляд на улицу, и именно тогда ноге Сэммиш угораздило сорваться с шаткого булыжника, подворачивая лодыжку. Девушка споткнулась в тот самый миг, когда тот на нее посмотрел, и пару кинжальных ударов сердца была уверена – раскрыли. Саффа быстро взяла ее под руку.

– Не упади, дочка, – забормотала женщина, и при этих словах капитан отвернулся. У Сэммиш, будто простуженной, запершило в горле от страха. Она помотала головой, не доверяя рту – а то еще ляпнет глупость, привлекая внимание. И постаралась унять в теле дрожь, но потрясение, помноженное на голод, не давало ей скрыть свою слабость. Саффа ничего не сказала, но посуровела лицом.

– Надо сделать еще один круг, – заговорила Сэммиш.

– Надо купить еды и отдохнуть, – возразила Саффа, и в этот раз Сэммиш не отбивалась. Обойти заново границу участка хотелось лишь потому, что она так и не высмотрела никакого изъяна. Шанс проникнуть в расположение врага у нее уже был, и она его упустила. И как бы искренне ни надеялась на повтор, никто не собирался дарить ей такую возможность. По настоянию Саффы они отвернули от дворца и Зеленой Горки и побрели на юг, в Камнерядье, – где на них точно никто не будет засматриваться.

– Ты, пожалуй, права, – сказала она на изгибе плавного спуска к колодцу. – Мне нужно поесть. А то не могу думать связно.

Они присели на лавочку у рыночной площади – но все же немного в сторонке. Саффа ненадолго ушла и вернулась с маленькими плошками зеленого овса с яйцом. Овес был недозрелым, но Сэммиш все равно вылизала миску до блеска. Девушка с ручной тележкой продала им свежей воды с мятой – запить трапезу. Саффа расплатилась медной монетой с зеленью по краям.

– Прости, пожалуйста, – сказала Сэммиш. – Не вменяй себе в обязанность. Я ведь тутошняя. Я сама могу прокормиться.

Женщина с Медного Берега не ответила. В полуденном солнце она выглядела постаревшей. Морщинки у губ смотрелись бескровными порезами, утомлением наливались глаза. Наверно, у нее самой точно так же, предположила Сэммиш. Этот год вышел нелегким.

Вокруг них текло движение Камнерядья – мешки, телеги, фургоны. Прошмыгнул рыжий кот с чем-то в зубах, и Сэммиш отметила, насколько расширился ее город за месяцы княжения Бирна а Саля. Прежнее житье ограничивалось Притечьем, Долгогорьем и Речным Портом. Храм стоял уже вне ее личного Китамара, а Старые Ворота были практически чужим государством. А нынче она обмозговывает тычку на Зеленой Горке, при этом сидит на скамейке в Камнерядье среди ханчей и не чувствует ничего необычного. Странно, как все повернулось.

Она подумала об Алис и вздохнула. Действительно, повернулось все странно.

Без предисловий она начала:

– Утешительного мало.

– Да, – согласилась Саффа. А потом: – Что увидели твои глаза?

Сэммиш запрокинула шею, и весеннее солнышко подластилось к ее векам.

– Охрана не дремлет. Это усложняет нашу задачу.

– Однако не делает невыполнимой, – сказала Саффа. – Ведь кто-то раньше добился успеха.

– Прежний успех не означает, что наш замысел выполним. Да, кто-то однажды заполучил в свои руки кинжал. Но эти люди были вроде меня.

– То есть?

– Они достигли цели и были раскрыты. Видала когда-нибудь, как уличный фокусник творит поддельную магию? Прячет камушек между пальцев или выпускает птиц из-под девичьей юбки? Как только трюк разгадан, дальше ты его видишь насквозь. Поэтому каждый раз приходится придумывать новое. Способ, сработавший у других, даже узнай мы какой, не поможет – потому что подлюги о нем тоже узнали. Если б я не настропалила их, то могла бы зайти и выйти прежним путем. Но они это уже просекли, значит, придется придумывать новый подход. При обычной тычке мы бы просто сменили цель. Но то, чего я хочу, есть только у них, сволочей.

Саффа не прерывала затянувшейся тишины, а Сэммиш чувствовала, как ее разум собирается воедино. Причиной тому еда или отдых, но она ощущала себя свежей и крепкой.

– Против нас то, что Братство целенаправленно несет караул. Усилена охрана, упрочена дисциплина. А еще за ними власть. Мало того что деньги, так еще и высшие силы вроде твоих. Мы не разумеем их тайн, а чудеса из того пространства, если и снизойдут, то на них – всяко не на меня. – Она открыла глаза, поворотясь к Саффе. – А ты не могла бы чего-нибудь сотворить? Как тогда с Оррелом или с зачумленной улицей?

– Осай и Драу Чаалат изучили меня. Здесь средоточие силы Братства, а не моей.

– Так я и думала, – сказала Сэммиш. – Хорошо.

– Разве? – молвила Саффа. – Звучит поступью рока.

– Все сказанное против нас, – сказала Сэммиш. – А есть кое-что и за нас. В Долгогорье живут домовые норушки, и мы можем к ним обратиться. К Невозмутимому Бирану и Адрику Стоуну. Поместье большое. За таким просторным участком тяжело уследить. Значит, там у них должно быть много подручных.

– В том-то и горе.

– В том-то и счастье. Нам, чтоб протиснуться, хватит одной дыры. Каждый охранник – возможность просочиться врагу. И… – Сплетя пальцы, Сэммиш прочувствовала собственную цепкую хватку. Было кое-что еще. Нечто с краю сознания, чего еще не доводилось облекать в слова. А вот теперь слова явились. – И они перепуганы. Боятся до дрожи. Они будут постоянно настороже, но, идя у страха на поводу, совершат и ошибки.

– Какие еще ошибки? – спросила Саффа, но Сэммиш плохо ее расслышала. Не до конца. Ее ум умчался вперед. Не тянется к себе – толкай от себя. Они начеку. Как управлять их тревогой? Они боятся. Как сильнее их напугать?

– Их капитан. Трегарро, – произнесла она. – А не похоже ли, что его шрамы взялись от огня?

36

– Где она? – спросила Алис.

– Кто, Сэммиш? – отозвался Мелкий Куп. – Ты у меня спрашиваешь? Сэммиш вроде твоя подружка, а не моя.

Еще не сошли холода, чтобы отпирать ставни общего зала «Ямы», но створки болтались открытыми. Жажда смены времени года довела хозяина до самообмана, будто днем уже хватает тепла, а пропойцы, воры и уличные долгогорские крысы, подыгрывая ему, оставляли куртки на себе, подбрасывая в очаг лишку дров. Некоторые брали пиво и сидр на улицу и стояли под солнцем, поближе к весне. Зяблики не больше пальца Алис, щебеча шумной стайкой, сновали туда-сюда сквозь открытые окна. Ланнин Хоэль возвратился с зимнего подряда по прочистке канав на хуторе к востоку и тратил медяки, как неразменные.

Алис сдвинулась вперед, уперев локти в искромсанную столешницу. Угрюмо оскалилась по камнерядской привычке показывать дружкам Уллина, что она – дама с норовом, но Мелкий Куп знал ее вдоль и поперек с поры, когда оба ковыряли Ильник под призором Седой Линнет, и только пожал плечами.

– Последнее, что я слыхал, – она звала Адрика Стоуна на какую-то тычку, – сообщил Куп.

– Теперь она водит тычки?

– Наверно. Слыхал от других. Может, наврали.

– Про что тычка?

– Я тебе Адрик? Откуда мне знать? Мне она ничего не говорила, – сказал Мелкий Куп. – И ты, и она мне не родственницы. Когда надо, Сэммиш классная отходная, а в остальном такая же говняха в потоке, как любой из нас. Если б мне приспичило ее отыскать, я бы первым делом пошел расспрашивать тебя.

Алис расправила спину. Громоздкий корчмарь проковылял к огню и подбросил новое полено. Тучка тлеющих искр вспыхнула и поседела. За открытыми ставнями стая уличных псов облаивала арестантскую телегу. Ветер переменился, донося запах с телеги прямиком в «Яму» – хорошо, мимолетно.

– Скорей бы ее найти. Вопрос денег, – сказала Алис.

– Так ты у нас не князь всего сущего? – ответил Мелкий Куп, но с улыбкой. – Слушай, ничего свежего не поведаю, но крайний раз мы работали с ней в команде, которую собирал Нимал. Одним днем, взяли – разбежались. Давно, пару месяцев назад. Но Нимал сумел ее тогда отыскать. Может, и по сей день поддерживает связь.

Алис вынула из пояса медяк, цокнув, положила на стол.

– Дашь знать, если вдруг на нее наткнешься? Будет больше, если отыщу ее по твоей наводке.

Мелкий Куп поглядел на медяк, потом на нее. Когда он поднял монету, то пожал плечами как бы в оправдание: «Кто я такой, чтобы не брать халявные деньги?», не вселяя в Алис особых надежд, что помчится к ней, как только Сэммиш высунет голову из воды.

– Так и что насчет Нимала? – спросила она. Вопрос надо было задавать перед тем, как давать деньги. Но Куп, похоже, не требовал оплаты за каждое слово.

– Крайний раз видал его в Притечье. Терся возле сцены. Там ставят представление, а он умеет сколачивать команду для работы во время зрелищ.

Алис кивнула и пошла на выход, покручивая дубинкой малость чересчур размашисто, пусть никого и не задевая. Выходя на улицу, она чувствовала на себе взгляды других посетителей, но, когда обернулась, не встретила ничьих глаз. Она повернула на юго-запад и двинулась по кривым, тесным улочкам, выпятив грудь и задрав подбородок – напоказ занимая всю ширину дороги, отчасти из-за того, что внутри себя ощущала разлад.

В голове что-то неприятно жужжало гулом встревоженного пчелиного улья – какое-то расстройство, без ясного понятия, что ее не устраивает. Она старалась не обращать на жужжание внимания, но оно не стихало и, что бы ни значило, включало в себя кровавое, а после умытое лицо Уллина, неубитую девушку и Андомаку с приказом: «Выследи ее и поймай. Приведи ко мне». И еще шепот Дарро «Почему ты не глядишь мне в лицо?» в ее снах. Пакостное брожение ума, и неясно, как от него избавляться.

Уличный чародей из взрыва зеленого пламени сотворил голубя и потрясал им перед людьми и конями, как невиданным чудом. Алис прошла мимо, не бросив монетки в коробок старика, но затем кольнула совесть. С туго набитым, как у нее, кошельком, пожалуй, стоило.

Сцена стояла посреди широкой университетской площади, ее подмостки были по грудь высотой, поэтому ничей обзор не загораживала голова стоящего спереди. А еще, догадывалась Алис, так создавалось впечатление, будто можно заглянуть под юбки выступающим женщинам. В данный момент на сцене разыгрывалось акробатическое представление: мощные здоровяки подкидывали мелких девок так высоко, что тем скорее приходилось опасаться врезаться в крышу, нежели свалиться на землю. Алис на них не засматривалась. Ее глаза буравили толпу. Если Нимал сейчас работает тычку, то его ребята шустрят скорее сзади, раз за разом погружаясь в толщу зевак, как птицы, что ныряют за рыбой.

Первым она увидела Даммена. Прошлой весной парнишка был еще мал годами и телом, чтобы участвовать в тычках, но с тех пор вырос. Копна кудрявых темных волос поверх круглого лица. Сперва ей показалось, что он ее узнал и идет поздороваться, но взгляд уловил и другое движение, слева. В ее сторону продвигался не он один. Неверие, ярость и изумление прокувыркались внутри нее, как акробаты на сцене. Когда Даммен был в трех шагах, она развернулась, обрушиваясь навстречу Нималу:

– Это что, розыгрыш? – выпалила она.

Нимал вытаращил глаза, а после расхохотался. Один зуб он уже потерял.

– Алис! Да я тебя не признал! Клянусь всеми богами, честно. Со спины ты вылитая девчонка с Речного Порта, пришедшая поглазеть на выступление.

– Ну да?

Даммен таращился на одного и другую с паникой во взгляде. Нимал махнул ему отойти, затем сунул руку в рукав. Заточка щипача мелькнула и исчезла.

– Без обид, без обид. Добросовестная ошибка. И не говори мне, что раньше носила такие одежки. Ты выделяешься среди этой толпы, будто хозяйка театра. Неплохо, видать, поднялась.

Улыбка его, похоже искренняя, все равно походила на сливную дыру. Алис скрестила руки на груди.

– Нам бы словцом перемолвиться. Не здесь.

Нимал почесал плечо, обращаясь к своей команде. Тычка приостановлена. Алис кивнула на один из ларьков с краю площади, где пивовар расставил емкости на сегодня. Она заплатила за пиво, и Нимал довольно глотнул.

– Я ищу Сэммиш. Ты ее видел? Знаешь, где ее можно найти?

– Она по-прежнему снимает комнату в пекарне, но, насколько я знаю, последнее время шлялась где-то, не в Долгогорье. Вообще-то я думал, что вы там с ней вместе. – Дружелюбный голос почти маскировал неприязнь. Жужжание в голове Алис усилилось. Следовало не отходить от темы про Сэммиш, но рот произнес другое:

– Я там, где есть работа, понятно? Ты тоже гоняешь команду не по нашим окрестностям. Сюда вот выходишь.

– Никаких подначек, прости. – Нимал выставил ладонь, словно наготове отразить удар. – Не знал, что ты работаешь на себя. Со стороны могло показаться, будто тебя кто-то нанял.

– А разница есть? Монеты блестят одинаково.

– Да, но одно – долгогорская тычка, а другое – чужая. Но поступай как знаешь. Похоже, тебе идет впрок, и не мне осуждать других.

Алис состроила такую мрачную гримасу, что свело скулы.

– Давай ближе к Сэммиш. Когда ты в последний раз ее видел? Мелкий Куп сказал, вы были в одной команде.

Нимал покачал головой.

– Целую вечность назад. Между Жатвой и Длинной Ночью. Я позвал ее в отходные, расплатился, подсказав, где найти Оррела, и с тех пор ее не встречал. Может, она затаила обиду, что я не выдал ей полную долю.

– Оррела?

– Ну да, в то время она разнюхивала про какой-то гадалкин ножик для фокусов и спрашивала, куда подевался Оррел. О первом я был без понятия, а вот про второго знал. И вместо денег предложил поделиться сведениями. Мы сторговались, но знаешь, как оно бывает. Иногда ты жалеешь о своем уговоре. – Он выразительно пожал плечами.

– И где же Оррел?

– В земле и в воздухе. Его останки сожгли сразу после Длинной Ночи. Сэммиш навещала его незадолго до этого. Только вряд ли стрясла с него долг.

– Когда она про него узнала? – Алис повысила голос, и мужчина позади Нимала повернул голову. – Когда ты с ней говорил?

– Да я уже сказал. После жатвы. Аккурат перед именинами твоего брата. – Отвесь ей Нимал пощечину, Алис не обожгло бы так сильно. Они с Сэммиш охотились на Оррела вместе, но, получается, Сэммиш отыскала его сама и держала в секрете. Алис поймала себя на том, что щупает кошелек, словно хочет удостовериться, что он на месте. Словно проверяет, не пропало ли у нее кое-что ценное.

Нимал допил остатки пива, вручил кружку подносчику у ларька и прищурился:

– Тебе не худо?

– Мне замечательно.

– Слушай, я в чужое не лезу. Чем занимаешься – дело твое. Но скажи, эта твоя круговерть из-за того, что случилось с Дарро?

Из-за того. С того начиналось. С гибели Дарро, с невыносимой боли от его утраты. С того, чтобы как-нибудь все исправить. «Почему ты не глядишь мне в лицо?» Жужжание стало громче толпы, рукоплещущей акробатам. Весеннее солнце палило – слишком ярко, слишком жарко. Она развернулась и ринулась прочь, не заботясь, что подумает Нимал. Не сознавая ничего, кроме боли в груди и этого мирового гула. В кого-то врезалась в толчее, не обернувшись посмотреть, кто там был.

Она возвращалась в Долгогорье. Заполуденное солнце постепенно ползло ко дворцу. На улице отвратительно пахло. Кисти рук отекли, и Алис с трудом расцепила кулаки. Казалось, злость лютовала в ней уже не одну неделю. Не вспомнить, когда Алис не была взбешена – ведь даже в промежутках спокойствия ярость все равно кипела внутри, разве нет? Ведь невозможно, чтобы она в одночасье поглотила Алис, загодя не таясь и не взращиваясь в темном углу души.

Сэммиш ее предала. Сэммиш знала, где Оррел, ходила с ним откровенничать, а потом все скрывала. Что ж, она сыщет Сэммиш, и какие бы козни та ни плела, выложит Андомаке всю подноготную, как лопата выворачивает хрущей из земли. Алис дошагала до дома, взобралась по лестнице и отперла дверь. Сейчас она выхватит свечку из ниши, достучится до Андомаки с Трегарро и сообщит все, что знала, но умолчала. И на расчудесную подругу спустят всех псов.

Пепел Дарро лежал, где лежал. К желтому воску посмертного знака ластились солнечные лучи, проникая сквозь щели ставней. Она подошла к тайнику, но шторм в голове и братов ящичек остановили ее. Она присела на лавку к столу. Незнамо почему сбилось дыхание.

Андомака уже спустила на Сэммиш псов, не так ли? Спустила Алис. На Зеленой Горке ее звали маленькой волчицей, но подразумевали собаку.

– Как же я зла, – сказала она, обращаясь к темноте, пеплу и Долгогорью. – Я зла, как никто.

Однако за этим словом скрывалась сотня других чувств. Она была зла и ошарашена. Зла и унижена. Зла и, не понимая чем, пристыжена. Страшно захотелось врезать по коробу Дарро, разбить деревяшку дубинкой, смести на пол прах. Она вскинула руку, не успевая обуздать свой порыв. Но лишь оскалила зубы на посмертный знак.

– Пошел на хер, – прорычала она покойному брату. – Пошел ты на хер!

Она опять подошла к тайнику, но не за свечкой. Вместо этого взяла монеты. Все, что там оставалось. Она потратит каждую из них, если надо, но Сэммиш найдет. Иначе ей не накинуть мокрую тряпку на пожар в голове. Чем платить за комнату, Алис придумает, а если нет, съедет. Неважно, главное как-нибудь все исправить. Как-нибудь остановить.

Она спустилась вниз по темной, как дымоход, лестнице, на ходу хлобыща дубинкой по стенам и наслаждаясь жестоким грохотом и приятной отдачей в руке. Выход есть. В городе существует дорожка, что ведет от нее прямо к Сэммиш, – надо только ту тропу отыскать.

Весною улицы были оживленнее, чем дозволяли зимние холода или летний потливый зной. Цокала пара упряжек, но в основном узкие, гнутые переулки заполняли местные – мужчины, женщины, дети и псы их квартала. Голоса и колеса журчали, подобно реке. Алис миновала поворот к Ибдишу, на минуту становясь той девчонкой, что прибежала сюда в день коронования князя, когда по пятам гнался стражник с мечом наголо и жаждой кровопролития. Казалось, она вспомнила сон.

Широколицая и плечистая девочка лет десяти сидела на корточках у забора. Рядом пристроился худенький белобрысый мальчишка. Большая Салла и Элбрит чем-то обменивались с серьезностью игроков у окна ставок. Большая Салла поглядела на Алис, с недоверием сузив глаза. Алис не останавливаясь прошла мимо.

И в эту минуту она осознала особенно четко, какой дорогой на ней плащ, как искусно выделан кожаный пояс. Даже швы на сапогах кричали о вложенных средствах, о положении в обществе, о могуществе. Покупая одежду, она знала об этом. Хотела специально. Платила немалые деньги. С ощущением, будто вырядилась в маскарадный костюм, Алис прониклась и тем, сколько золота несет в кошельке на бедре. Если бы в возрасте Большой Саллы кто-то сглупил пройтись перед ней с такими деньжищами, она попыталась бы их прибрать, при поддержке команды иль нет. Пускай пробует – тогда Алис разобьет девчонке башку и порадуется. Что говорят о ней эти мысли, она не знала. Знала одно – это правда.

Она представила, как посреди улицы появляется Сэммиш. Почему бы и нет? Долгогорье – их общий дом, а счет переулкам и спускам не настолько большой, чтобы случайная встреча оказалась невероятной. Пекарня, где Сэммиш снимает комнату, всего лишь в паре поворотов отсюда. Коль Алис неохота ни с кем разговаривать, спрашивать, может, стоило бы побродить по окрестностям, пока неизбежное не настанет само… И тогда…

И тогда непонятно. Она схватит подругу и потопает с ней на Зеленую Горку? Далековато идти. Изобьет ее до бесчувствия, приволочет к праху Дарро, а после вызовет Трегарро с подручными? Вполне возможно. Подробности утрясутся потом. Сейчас главное – найти Сэммиш.

«И сделать с ней то, что сделал бы Дарро?»

Эта мысль внезапно прорезалась сквозь мглу и марево, будто на ухо шепоток. Если начистоту, Алис понятия не имела, что сделал бы Дарро на ее месте. Поставить его на это место не получалось никак. И это пугало страшнее всего.

Она свернула на нужную улицу, только теперь сообразив, куда все это время держала путь. В последний раз она проходила тут за пять дней до Длинной Ночи. Снег со льдом той поры растаял, вытек, испарился из памяти.

Узкую дверь явно не смазывали несколько лет. Втулки когда-то вытаскивали и меняли, а ржавчина старой железной задвижки въелась в деревянное полотно. Алис качнула в руке дубинку, примеряясь крепко стукнуть. Помедлила и опустила ее, обойдясь костяшками пальцев.

Изнутри донесся возглас, правда, без осмысленных слов. Кряхтение или ругательство, потом шаги. Мать отперла дверь, встречая Алис пустым выражением лица. На щеке у нее краснел след – отлежала, пока долго и неподвижно спала. Позади темнела комната, и спертый воздух в доме пах застарелым вином.

– Я ищу Сэммиш. Подумала, может, она заходила тебя проведать, – сказала Алис. – Не знала, что ты спишь.

Не уверенная, что мать ее слышит, Алис на мгновение растерялась. На мгновение падающей звездой грянул страх – неужто беда? Неужто мать больна или спилась окончательно? Неужто возраст пожрал ее ум, пока Алис не было рядом? Затем старая женщина пожала плечами и вернулась обратно в темноту дома. Оставив дверь открытой. Поколебавшись, Алис вошла за ней следом.

37

– Как вы помните, она не играла, – сказал Трегарро. – Андомака. Она была равнодушна к игре.

– Могла заинтересоваться впоследствии, – промолвило нечто ее устами. – У меня большой опыт вживаться в различные жизни. Об Элейне а Саль до сих пор ни слуху ни духу?

Трегарро покачал головой. Они сидели в гостиной с окнами на внутренний дворик. Деревянные панели переливались светом, взятом взаймы у солнца, и резьба на них казалась глубже, чем была в действительности. Снаружи пели свои брачные песни птицы, а здесь между ними лежала чистая доска. Существо принялось расставлять красные бусины на своей половине, а прозрачные – перед Трегарро. Капитан стражи Братства Дарис, приобщенный к сокровенным секретам, подождал, пока оно закончит, и сделал стандартный начальный ход. Нить Китамара призадумалась, последовать привычной схеме или рискнуть – и опробовать нечто новое. Через минуту оно отказалось идти на жертвы, положившись на испытанную стратегию. Перемена в одном могла соблазнить его поменять и что-то другое.

Интересным был этот залатанный человек. Оно познакомилось с ним, когда было Осаем, а Трегарро – обычным послушником с востока, но с острым мечом и непоколебимой верностью Братству. Корней он в городе не имел, поэтому был способен на безоглядную преданность. Пока оно населяло плоть мальчика с Медного Берега, Трегарро казался таким же, как раньше. Надо было стать Андомакой, чтобы страж раскрылся совсем по-другому. Мягче, с едким остроумием, которое старался не выпячивать. Трегарро оказался сильным и печальным мужчиной. Оно не знало, то ли так было потому, что Андомака видела подобные вещи более ярко, сродни тому, как ее язык придавал новый вкус соли, – то ли Трегарро относился к ней не так, как к Осаю и мальчику, и после не поменял привычек.

– Однако если Элейна необходима, – произнес Трегарро, – я знаю, как ее вытащить. Ей волей-неволей придется прийти на свое коронование.

Рисуется? Возможно. Люди часто мечтали о тех, кто был для них под запретом, – и даже влюблялись. Если Трегарро приделал к своей голове рукоятку, то у существа, что звало себя Китамаром, не было причин за нее не взяться. Оно игриво наклонило свою женскую головку и смешливо глянуло на него исподлобья.

– Полагаешь, следующий ход – устранение Бирна а Саля?

– Услышьте меня, – сказал Трегарро, двигая бусину. – Я помню ваш совет про терпение. Признаю его мудрость. Но долгогорская девка побывала у нас. Шлялась у алтаря. Вы держались с ней за руки. Мать мальчишки приехала в город, и нет причин полагать, что покинула нас.

– Да, у меня есть враги. Враги у меня были всегда.

– И на вашей защите стоял целый город. Ныне у вас только я и мои люди. Вдобавок я, будто этого мало, прошляпил свой священный долг. Если Бирн а Саль умрет, Элейна пойдет за гробом и сядет венчаться на княжество – и мы будем знать, где она. А если она исчезла и не появится по его смерти, то вы сразу окажетесь во дворце, на законном месте, по праву.

В его новоприобретенной груди что-то встрепенулось при этой мысли. Улыбка сделалась капельку шире. Достаточно, чтобы выказать удовольствие, но не соизволение. Оно блокировало удар своей бусиной.

– Дело может обернуться двояко. Дворец либо обеспечивает безопасность князя, либо нет. На стороне Бирна вся защита, какую ты сулишь мне в будущем. Почему ты решил, что действовать первыми более выгодно, чем выждать, пока он сам не допустит ошибку?

– У меня появилась… идейка. Разработка. Даже если она сорвется, то обойдется нам всего в одну мою жизнь. Не вашу.

– Поведай-ка мне.

По ходу игры он говорил – оно слушало. И скользило разумом по разным слоям услышанного: по замыслу и его изложению; по тому, как доверительно клонился слуга, ведя свою речь, и какие слова выбирал; по игре в политику и насилие, неминуемые, как пропилы в доске, по которым двигались стеклянные бусины. Должно быть, его подточил яд долгой опасности, а может, надоело быть беззащитным или сработал отголосок доверия Андомаки к этому человеку, но в итоге оно признало, что убеждения возымели цель.

Существо походило алой бусиной, запечатывая капкан на последнюю прозрачную фишку в тот миг, когда речь Трегарро достигла конца. Совпадение предстало знамением, и вдруг всплыла случайная память, клочок Андомаки, еще блуждавший по коридорам ее плоти. Шау дважды рожденный бродит по городу в личине двух девушек. Обрывок сна, не рассеянный светом дня – и бессмысленный.

Оно откинулось назад, скрипнув креслом, и задумалось – надолго и тихо. Трегарро поначалу закусил губу, в неуверенности и тревоге, но со временем эмоции капитана улеглись – так же, как эмоции города. Город ждал его вердикт. Сейчас, во плоти Андомаки, существо защищенней, чем раньше, но до полной безопасности далеко. Если возможно прервать род а Салей, причем пока Элейна не понесла нового отпрыска, которого потом тоже пришлось бы убить… Оно утерло свои новые губы тыльной стороной новой ладони.

– В сказанном есть здравое зерно, – признало оно. – Но если тебя схватят, тогда а Саль и его люди выйдут на наше Братство.

– Если схватят, допросить не сумеют, – заявил Трегарро. Имея в виду – он прежде умрет, но Братство не выдаст. Нечто верило в искренность этих слов.

Оно пробежалось по цепочкам придворных связей, словно вспоминало персонажей любимой поэмы. Тех, кто заподозрит, что за скоропостижной кончиной князя и дочери кроется не одно лишь злосчастье, и тех, чьи клики не останутся в стороне. Его разум хранил интриги множества поколений. Поднимутся волны зыби, последствия, сложности, предстоят обязательные перемены. Куда было бы проще, займи оно тело Бирна а Саля вместо этого.

Оно погрузилось в мысли, оглядываясь назад – на свои затруднения с рождением потомства в бытность Осаем. Женщины, которых оно прививало, так и не сумели зачать ни одного ребенка, кроме тайного бастарда на Медном Берегу. Это тоже было предопределено?

– Ох, Таллис, – обратилось оно к своему почившему сыну и брату, – чего ты надеялся выиграть?

Оно потянулось к доске и начало расставлять бусины по исходным позициям. Стекляшки мягко постукивали о дерево, навевая покой.

– Еще партию? – спросил Трегарро.

– Пока нет, после, – сказало оно. – Когда князь будет мертв.

38

Адрик обладал лошадиным, слишком вытянутым для инлиска лицом. Вьющиеся черные волосы он зачесывал назад, наверно, считал, что это придает ему лихой вид. Еще он был старше Сэммиш на пару лет – невелика разница, лишь бы не посчитал ее слишком юной и неготовой к самостоятельным тычкам. Этого, по крайней мере, она опасалась.

Она еще из переулка увидала его, сидящего под мостом в центре Притечья, где каменная кладка спускалась к воде канала. Мимо плыли плоскодонки, мужики без рубах отталкивались шестами под выкрики будничной брани, споря за порядок прохождения узостей. Арестантская телега готовилась вывалить с моста в воду еженедельный сбор говна, сора и тушек дохлых зверей. Несколько зевак стойко противились вони в надежде увидать, как отвал отходов накроет какого-нибудь лодочника. Такие вещи случались. К столбу на краю канала была прибита пара покоробленных кожаных башмаков – их вывесили, сняв с утопленника. Вдруг кто определит, чья это обувь, и опознает по ней мертвеца. Сэммиш башмаки не узнала, только отметила, что они были хорошего качества. Может Китамар по самые титьки погряз в воровстве и продажности, но красть одежду утопленников никто не станет. Всему есть пределы.

Адрик наблюдал, как она выходит на набережную. Затягиваясь из трубки с длинным чубуком, пыхал голубоватым дымом – пахшим приятнее, чем ожидалось. Сэммиш подсела к нему и уставилась на воду: темную в тени, слепяще-искристую на солнце.

– Спасибо, что пришел, – начала она.

– Да я все едино бездельничаю.

– Все равно спасибо.

– Пожалуйста. – Он припал к трубке и выдул дымок. – Есть работа?

У Сэммиш засосало под ложечкой. В разработке наедине с собой план казался естественным и выполнимым. Сейчас, собираясь его озвучить, она заволновалась, не покажется ли идея смехотворной.

– Надо обнести один тайник, – сказала она. – На Зеленой Горке.

Он сдвинулся и вперил в нее любопытный взгляд.

– В чьем семействе?

– Там живет не семейство. Одно из религиозных братств. Не буду говорить какое. Сам понимаешь почему.

– Понимаю. Что берем?

Сэммиш пожала плечами.

– Смотря что окажется в тайнике. Учти, это Зеленая Горка. Одна их тарелка стоит как мешок еды в Долгогорье. – Она хихикнула, но до очевидности вымученно. У Адрика немного скривился уголок рта, и Сэммиш почувствовала, что упускает его. – Я ищу конкретную вещь. Это будет моя доля от тычки. Все, кроме нее, – ваш заработок.

– И чего тебе нужно?

– Во время прошлой жатвы я носилась со странным ножом. Расспрашивала, откуда он взялся. Кто за ним охотился. Теперь они спрятали этот нож у себя, и я хочу его назад.

Адрик кивнул. Такие расклады он понимал.

– А покупатель кто?

– Одна я.

– И за тобою никто не стоит?

– Есть еще кое-кто. Только этот человек не за мной. Со мной вместе.

Кто-то из лодочников заорал, замахиваясь на чужую лодку мокрым зеленым шестом. Адрик вздохнул:

– Внутри у тебя кто-то есть?

– Никого, но я побывала на месте. Составила неполную карту – для начала нам хватит, а остальную дорогу покажет начальник их стражи.

– Это как это?

– Мы устроим поджог, а когда соберется бригада с песком и водой, войдем вместе с ними. Этот капитан раньше уже обгорал. Сильно. Брести в огне ни в жизнь не захочет, а уберечь кинжал от опасности – его главная обязанность.

– Эта штука важнее спасения его людей?

– Важнее. Когда капитан окажется на виду, мы поднимем тревогу, напустим дым, а потом проследим его путь. Он сам выведет нас куда надо. Поднимется тарарам, а мы под шумок возьмем свое и свалим, не успеет улечься зола.

– Три года назад я устраивал похожее на одном складе, – сказал Адрик. – Смотритель до того перессал, что схватил выручку и выбежал с черного хода. В переулке-то его мы и взяли.