Евгений Сухов

Выстрел из темноты

Пролог

1942 год, начало ноября

Операция «Уран»

– …И как цель – окружение и уничтожение вражеской группировки войск в районе города Сталинграда. Доклад закончен, – произнес генерал-полковник Александр Василевский.

– Садитесь, товарищ Василевский, – разрешил Сталин.

Заложив руки за спину, Верховный в глубокой задумчивости прошел несколько шагов к своему столу, но садиться не спешил, развернувшись, зашагал в противоположную сторону.

Совещание проходило в большом, ярко освещенном зале, в углу которого стоял камин, где весело потрескивали дрова, разгоравшиеся в топке. Из приоткрытой камеры всполохи огня падали на ковер и на белые свежеокрашенные стены. В просторном помещении было тепло и уютно. За длинным столом, на котором лежала оперативная карта предстоящего контрнаступления под Сталинградом, кроме начальника Генерального штаба Василевского и представителя Ставки генерала армии Георгия Жукова сидели командующие трех фронтов: Юго-Западного – генерал-лейтенант Николай Ватутин, Сталинградского – генерал армии Андрей Ерёменко, и Донского – генерал-лейтенант Константин Рокоссовский.

В легенде условных военно-топографических знаков аккуратным почерком перечислены армейские подразделения, которым предстоит участвовать в предстоящей операции; детально расписаны задачи фронтов и армий на время предстоящего сражения.

Контрнаступательная операция была задумана военным руководством еще в начале лета, сразу после тяжелейших поражений Красной армии в Крыму и под Харьковом, в тот самый период, когда немцы были нацелены на захват нефтеносных районов Северной Африки, Ближнего Востока и Западной Азии, что вполне увязывалось с их замыслами захватить Кавказ, а также перекрыть Волгу в районе Сталинграда. Главной задачей немецкого Генерального штаба являлось овладение богатейшими месторождениями углеводородного сырья, в которой присутствовал и политический подтекст: если удастся осуществить намеченное и захватить нефтеносную базу Красной армии, то существовала реальная возможность выступления Турции и Японии на стороне Германии.

Сумев раскрыть оперативные планы немецкого Верховного командования, советское руководство делало все возможное, чтобы помешать их осуществлению.

Намеченный план предстоящего контрнаступления Красной армии был тщательно рассмотрен начальником Генерального штаба, а в конце июля, уже подготовленный, со значительными дополнениями и уточнениями за подписью генерал-полковника Василевского, он был представлен для утверждения Верховному главнокомандующему товарищу Сталину. Подробно его изучив, Иосиф Виссарионович внес в план значительные поправки и велел довести его до сведения Георгия Жукова.

Вывод Василевского и Жукова был единодушен: в районе Калача замкнуть кольцо окружения вокруг 6-й армии вермахта, после чего разделить ее на две части и уничтожить. Но перед этим следует нанести по немецким соединениям сокрушительные удары с привлечением мощного и хорошо подготовленного резерва.

Далее по поручению товарища Сталина генерал армии Жуков вместе с Василевским выехали в район Сталинграда для изучения конкретной обстановки и увязывания запланированных установок в направлениях главных намеченных контрударов. Во время поездки активно привлекали к работе командующих фронтами и армий, прекрасно разбиравшихся в текущей обстановке; именно ими в предварительный план наступления было внесено немало ценного.

В течение всего октября и в начале ноября проходила кропотливая работа по улучшению плана, в котором учитывалась всякая мелочь. Генеральный штаб, руководимый Василевским, работал в тесном взаимодействии с командующими родов войск и фронтов, а также с их штабами и военными советами, с представителями Ставки. Ситуация на фронте менялась едва ли не ежедневно, что также требовало досконального анализа, а потому в планы, которые, казалось бы, уже были накрепко составлены, вновь вносились дополнительные изменения и уточнения.

План наступательной операции под Сталинградом, которую он возглавлял лично, разрабатывался в режиме строжайшей секретности. О его существовании не подозревали даже члены ГКО[1], и Верховный главнокомандующий по необходимости лично посвящал их в детали предстоящего контрнаступления.

Сталин вникал в малейшие нюансы, вносил поправки. Составленный план привязывался к международной обстановке, к операциям союзников, проводимым на других фронтах. Учитывалось буквально все: как внутренний потенциал страны, ее резервы, ресурсы, так и помощь союзников, столь необходимая при грандиозном замысле, каковых история не знала прежде. Иосиф Виссарионович настоял на том, чтобы контрнаступление началось с массированного артиллерийского налета, и персонально разработал теоретические вопросы и практику артиллерийского наступления: надежно подавить оборону противника, нанести максимальный урон живой силе, разбить технику, нарушить сообщение между крупными и малыми соединениями при непрерывной поддержке стрелковых подразделений и танков.

И вот сейчас карта предстоящего наступления, неоднократно исправленная, доработанная, детально и компетентно рассмотренная, являвшаяся результатом напряженной многомесячной работы, лежала на столе в зале заседаний.

Генералы в напряжении посматривали на Иосифа Виссарионовича – затянувшееся молчание настораживало. Не исключено, что Верховному Главнокомандующему известно нечто серьезное, связанное с геополитическими интересами воюющих сторон, способное заставить перенести намеченное наступление… А то и вовсе от него отказаться!

Товарищ Сталин, сжимая в ладони трубку, мягко прошел по паркетному полу и остановился у камина. На его губах вдруг появилась непонятная усмешка, которая тотчас пропала. Иосиф Виссарионович никогда не спешил класть на стол потухшую трубку, так было и на этот раз: он дважды прикладывал черный мундштук к губам, рассчитывая затянуться крепким дымком, но, вспомнив, что табак сгорел, опускал руку. В такие минуты Верховный охотно использовал трубку в качестве своеобразной указки, когда хотел акцентировать внимание своих слушателей на каких-то важных высказываниях, – чертил в воздухе «запятые», ставил «точки», чем придавал высказываниям еще больший вес.

Разработанный план был нацелен исключительно на победу. Немецкие сталинградские соединения следовало раздробить и уничтожить по частям. Для поставленной цели имелось множество объективных причин, в числе которых все более нарастающий военно-экономический потенциал Советского Союза, людской ресурс и, конечно же, желание отомстить варварам за поруганное святое, за убийство родных и близких.

Советские граждане, оказавшись на оккупированной территории, в полной мере испытали на себе немецкий порядок, который немецкие захватчики вздумали принести на советскую землю, и теперь их ожидала законная расплата!

Погода задалась невероятно скверной. Стылой. Порывы ветра рассерженно били в окно и заставляли обращать на себя внимание. Протянув руки к огню, Иосиф Виссарионович размышлял. Сейчас, когда до решающего шага оставались всего лишь мгновения, мысли сделались особенно глубокими. И чем больше размышлял Сталин, тем сильнее укреплялся в правильности ранее принятого решения, в надежности выстроенного плана, представлявшего собой цельную конструкцию и на первый взгляд практически лишенную недостатков. Никто из присутствующих не мог знать, как в случае возможного окружения поведет себя немецкая армия. Именно они являются главным экзаменатором, которому предстоит выявить недостатки в намеченной операции. А немцы умеют преподносить сюрпризы, в стойкости и в военном мастерстве им тоже не откажешь.

– Нам не однажды пришлось убедиться в том, что немцы хорошие вояки, – наконец заговорил товарищ Сталин. В этот раз его грузинский акцент ощущался особенно сильно. – У них есть чему поучиться… Но теперь пришел наш черед преподать им серьезный урок, который, как мы очень надеемся, будет иметь далекоидущие последствия… Возможно, что даже определит исход всей войны. Мне как-то на днях попалась на глаза книга древнегреческой мифологии. И в ней я прочитал о таком мифологическом персонаже, как Уран… Он является олицетворением Неба, а его супруга Гея – древнегреческая богиня Земли. От этого брака родилось все живое. Вот только одна беда, Уран ненавидел своих детей и прятал их в утробе Геи, причиняя ей тем самым невероятные страдания. Однако ее младший сын Кронос, титан, не смог смириться со страданиями матери и оскопил своего отца при помощи серпа. Уран лишился своей прежней плодородной силы, и вся власть перешла к его сыну Кроносу… Так вот, я предлагаю назвать предстоящую операцию по разгрому немецкой сталинградской группировки «Ураном»… Мы должны оскопить это немецкое чудовище, чтобы оно более никогда не рожало таких монстров, с каковыми нам суждено иметь дело… Может, кто-то хочет предложить другое название? – внимательно посмотрел Иосиф Виссарионович на присутствующих.

– Название отражает суть предстоящей операции, товарищ Сталин, – охотно откликнулся генерал армии Жуков.

– Тогда так и решим… Как Верховный главнокомандующий, я утверждаю план «Уран» по разгрому сталинградской группировки противника. А вам, товарищ Жуков, поручаю определить день, когда Красная армия пойдет в наступление в районе Сталинграда.

– Мы с товарищем Василевским уже определились с датой наступления. Юго-Западный и правое крыло Донского фронта пойдут в наступление девятнадцатого ноября, после восьмидесятиминутной артиллерийской подготовки. А ударная группировка Сталинградского фронта – двадцатого ноября, также после восьмидесятиминутной артиллерийской подготовки.

– Сегодня же я передам план стратегического контрнаступления под кодовым названием «Уран» в Ставку. Думаю, что у членов Ставки не будет никаких возражений. В предстоящем контрнаступлении нам очень помогут пусковые установки реактивной артиллерии «БМ-13». Наши ученые провели большую работу, не только увеличили дальность полета снарядов, но и значительно улучшили кучность.

Часть 1

Банда рыжего

Глава 1

1942 год, июнь

Новое задание

В конце июня директор завода «Компрессор» товарищ Дорожкин созвал в свой просторный кабинет ведущих инженеров и объявил, что наркомат общего машиностроения поставил перед коллективом предприятия задачу – в кратчайший срок организовать на производстве артиллерийское оружие нового вида.

Хмуро посмотрев на притихших собравшихся, продолжил:

– Я попытался объяснить в наркомате, что у нас нет необходимого оборудования для обработки орудийных стволов, но заместитель Наркома товарищ Кочков прямо так и заявил, что тип артиллерии, который планируется производить на заводе, может быть изготовлен именно с помощью имеющегося у нас оборудования. – Выждав паузу, директор долгим взглядом обвел присутствующих, после чего сообщил: – А производить на нашем заводе запланировано реактивную артиллерию… Это модель БМ-13 на шасси машины ЗС-6. Как он нам объяснил, уже изготовлено восемь экспериментальных установок. Две из которых выпущены на заводе имени Коминтерна и еще шесть моделей у нас в Москве в НИИ-3. Из них при Московском военном округе создана экспериментальная батарея, проявившая себя наилучшим образом непосредственно на фронте. Первые пусковые установки мы должны будем сделать уже через месяц, а еще через месяц и семь дней наладить серийный выпуск нового вооружения.

– Но где мы возьмем специалистов? – спросил военинженер 2-го ранга Голиков.

– К нам будут прибывать специалисты из эвакуированных предприятий Украины и Подмосковья, а еще товарищ Кочков подчеркнул, что у нас и у самих есть высококлассные специалисты, которые уже занимались ракетными установками до работы на «Компрессоре», – перевел директор завода взгляд на военинженера 3-го ранга Колокольцева. – До прихода на завод «Компрессор» вы работали в НИИ-3 и считались специалистом по ракетной технике? Я не ошибаюсь, Василий Павлович?

Директор завода производил впечатление человека малоулыбчивого, суховатого, однако сейчас он смотрел озорно, весело.

– Все так, товарищ Дорожкин, – охотно откликнулся Колокольцев, понимая, что взваливает на свои плечи очередную нелегкую ношу.

– И что вы об это думаете?

– Уверен, что мы справимся. Дело не новое.

После окончания Московского авиационного института Василий Колокольцев, как один из лучших выпускников, был распределен в Научно-исследовательский институт № 3 Народного комиссариата боеприпасов СССР, или, как его проще называли, – Реактивный институт. Он знал, что придется работать над чем-то важным и нужным. А немногим позже, детально познакомившись с научными трудами Константина Циолковского по аэронавтике и ракетодинамике, больше напоминавшими научную фантастику, которой в детстве зачитывался, уже не представлял, что займется чем-то иным.

Поначалу Колокольцев попал в группу военинженера 1-го ранга Георгия Лангемака – человека целеустремленного, делового, энергичного. Случалось, что он бывал вспыльчив, но эта отрицательная черта с лихвой перекрывалась множеством других положительных качеств его характера.

Научная и практическая деятельность Лангемака отличалась многогранностью: он конструировал реактивные снаряды на бездымном порохе; аналитическим путем определил оптимальную геометрию сопла реактивного двигателя, что не потребовало длительных дорогостоящих экспериментов.

Неожиданный арест Георгия Лангемака органами НКВД стал потрясением для всего коллектива института. Обвиненный в антисоветской террористической организации, он был вскоре расстрелян. Группу, созданную Лангемаком, расформировали, и Василий Колокольцев попал в отдел конструктора Василия Лужина, главного инженера Реактивного института, одного из ведущих разработчиков реактивных снарядов для установки залпового огня РС-132. Коллектив, в котором оказался Колокольцев, отличался своей сплоченностью; на новом месте он легко прижился, работа продвигалась успешно, а государство не жалело средств на опыты и экспериментальные установки.

Василий Лужин был одним из главных разработчиков систем полевой реактивной артиллерии. Но основной его вклад состоял в том, что ему удалось сконструировать снаряд, усиливающий многократно его боевые качества. Это был результат упорной и сложнейшей работы, которого группа добивалась последние несколько лет. Руководством института решено было по случаю выдающегося результата организовать банкет прямо в институте. Но во время торжества Василий Николаевич случайно зацепил плечом портрет товарища Сталина, висевший за спиной Президиума. Сорвавшись со стены, портрет упал на мраморный пол, а рама раскололась на множество больших и малых обломков.

К случившемуся серьезно не отнеслись, мало ли что бывает во время застолья! Торопливо смели осколки разбитой рамы и выбросили их в урну во дворе института.

Никто тогда не мог предположить, что банальная случайность может перерасти в настоящую трагедию. Через несколько дней сотрудники НКВД арестовали главного инженера Реактивного института за разбитый портрет – кто-то из присутствующих на банкете написал на Лужина донос.

После случившейся трагедии Василий Колокольцев решил не искушать судьбу и вскоре перевелся на завод «Компрессор», занимавшийся выпуском холодильных машин, где ему было предложено возглавить специальное конструкторское бюро, подчинявшееся непосредственно директору завода. Вот только он никак не мог предположить, что его прежняя деятельность, связанная с конструированием снарядов, достанет его и здесь. Судьба как будто бы шла за ним по пятам.

– Признаюсь откровенно, – продолжал директор завода, – в этом деле я новичок. Моя специальность – морозильные камеры… Так что вы мне окажете большую услугу, если поедете со мной к Наркому для оформления заказов.

– Я готов, Ефим Аркадьевич, – охотно откликнулся Колокольцев.

– Это боевое задание Родины будет очень непростым, я бы даже сказал, что сложным. Прежде с таким заказом мы никогда не сталкивались, а поэтому, ввиду его высочайшей важности и сложности, я предлагаю парткому на его выполнение мобилизовать всех коммунистов.

– Сделаем, товарищ Дорожкин, – громко пообещал со своего места парторг.

– Им придется на заводе буквально жить и работать, не считаясь со временем. Комнаты отдыха мы для них приготовим, позаботимся о кроватях и постельном белье… Вам все понятно, товарищи? – спросил директор завода. – И последнее, но очень важное… Нам предстоит работать над созданием нового секретнейшего оружия… Товарищ Сталин и партия на нас рассчитывают. Если вопросов нет, тогда займитесь текущими делами, а мы – я и товарищ Колокольцев – отправимся к Наркому оформлять заказы.

Глава 2

1942 год, октябрь

Потерпи, браток!

Последние месяцы Колокольцев вместе со своим коллективом работал над тем, чтобы уменьшить площадь рассеивания реактивных снарядов. В результате чего получилось целое семейство снарядов улучшенной кучности, каждый из которых не был лишен побочных действий. Но главная беда заключалась в том, что в результате улучшений снаряды значительно теряли в дальности полета. Решено было придать снарядам вращение механическим путем при движении по рельсовым направляющим, отказавшись при этом от использования газов двигателя. После месяцев экспериментальных работ нашли оптимальное решение – создали спиральные направляющие, значительно увеличивающие дальность полета реактивных снарядов, и при этом удалось сохранить кучность.

После сообщения об успехах боевой машины директор московского завода холодильного машиностроения «Компрессор» Ефим Аркадьевич Дорожкин вызвал ведущих конструкторов и без пафоса, очень сдержанно сообщил:

– Боевое задание Родины выполнено, товарищи. Поздравляю всех с большим успехом. Не обещаю каких-то государственных премий, время военное, сейчас просто не до них… А потом, мы не ради них работаем, а для того, чтобы фашистов разбить, чтобы погнать их реактивными снарядами с родной земли. И такой час скоро наступит… А наша боевая машина, уверен, внесет свой вклад в разгром немцев. – Посмотрев на парторга, сидевшего от него по правую руку, продолжил: – Всем коммунистам из рабочих, что не выходили с завода целыми сутками, объявите по линии партии благодарность. Ну а я, со своей стороны, найду способ, чтобы поощрить достойных из директорского финансового фонда в ближайшие дни… Все мы прекрасно понимаем, что сейчас творится в городе. Цены взлетели до небес! Еще подумаешь, прежде чем приобрести какую-то вещицу. Пусть труженики купят женам и матерям хотя бы по кофточке или платку. Немного, конечно… Но это все, что могу… Вы, товарищи ученые, тоже не останетесь без премии. Если бы не ваши светлые головы, такую мощную машину создать бы не получилось. Со следующего месяца все вы будете получать повышенный оклад. Каждому конструктору из директорского фонда выдаю по пять тысяч рублей. Еще раз спасибо вам за ваш доблестный труд. А теперь идите и получайте в кассе заслуженное вознаграждение. Сегодня ваш рабочий день закончился, можете идти домой. Заслужили! Да и жены, наверное, давно уже вас не видели при дневном свете. Порадуйте семью своим присутствием. Может, вместе с семьей сходите на рынок, купите что-нибудь детишкам. Ну а тебе, Василий Павлович, – широко улыбнулся директор, – отдельное огромное спасибо! Как это ты так со спиральными направляющими догадался?

Похвала директора завода была приятна.

– Долго думал об этом… Ночью мне приснилось решение, прямо с рисунком. Я тут же поднялся, чтобы его зарисовать, иначе из памяти исчезнет и уже не вернешь. К столу подскочил, а ни карандаша, ни ручки никак найти не могу! Я тогда коробок взял, все спички на бумагу вытряхнул. Серу на спичках намуслякал и стал чертить ими прямо на ватмане. А когда проснулся, долго не мог понять, что такое нацарапал. Три дня потом разбирался.

Директор весело рассмеялся.

– Хорошо, что разобрался. Иначе мы бы еще долго думали над проблемой. Отдыхай давай! У меня на тебя большие планы. Хочу тебя своим заместителем сделать. Работы у нас, Василий, невпроворот!

* * *

Василий Колокольцев проснулся рано.

Это был первый выходной за последний год. Очень непривычное состояние. Всецело предоставлен самому себе. Ходишь по городу, о чем-то размышляешь, никуда не торопишься, в то время как другие стоят у станков или склонились над чертежами в каком-нибудь проектном бюро. Нет ни одной гениальной идеи, как провести выходной интересно.

Неожиданно возникло чувство дискомфорта: долго ждешь праздника, надеешься на полноценный отдых, а вот когда он наступил, не знаешь, что с ним делать. Первое, что хотел сделать Колокольцев, когда появится выходной, так это как следует выспаться. Завалиться на кровать и проспать часов двенадцать не пробуждаясь. А тут хоть тресни, сон никак не берет! Даже наоборот, появилась какая-то бодрость, и остается только удивляться, откуда бы ей взяться, когда каждый день возвращался с работы измочаленным.

И все-таки одно неотложное дело имелось: следовало купить жене меховую шапку, о которой она давно мечтала. На норковую даже Государственной премии не хватит, а вот из лисицы будет в самый раз. Желательно, конечно, чернобурку, искрящийся мех понаряднее смотрится. А столь знатную вещь можно приобрести только на Тишинском рынке.

Поднявшись, обнаружил, что жена, несмотря на ранний час, уже убежала на работу. Колокольцев позавтракал из того, что было – кусок хлеба с ломтиками вареной колбасы, – запил чаем и отправился на рынок.

* * *

Тишинский рынок – шумный, разношерстный, разноголосый, – плотно втиснувшись между каменными домами, занимал едва ли не всю Тишинскую площадь. Здесь можно было приобрести все, что душа возжелает: одежду, обувь, предметы быта давно ушедшей эпохи, драгоценности, царские ордена, церковную утварь, но главную ценность неизменно представляли продукты, в особенности хлеб и сахар, стоившие значительно дороже, чем по продовольственным карточкам.

Рынок был разным. Главными были мясные и хлебные ряды, размещавшиеся под навесом. Имелись крытые павильоны, сколоченные из досок, внутри которых размещались плотницкие и слесарные мастерские. Через всю площадь тянулись торговые вещевые ряды с разложенной на них одеждой. Но еще больше было торговцев, продававших вещи с рук. Сотни людей ходили плотной толпой и, потрясая перед лицами покупателей нажитым добром, спешили выручить хоть какую-то копеечку.

На табуретках, складных стульях размещались сапожники, могущие за несколько минут подшить обувь, наложить на прохудившиеся места кожаную заплатку, а то и просто вернуть к жизни убитые ботинки. Мастера за свою работу брали умеренно. Ремонт окупался с лихвой, и в последующие месяцы обувь можно было носить без особых хлопот.

Отдельно, столь же плотным рядком, размещались скорняки, занимавшиеся починкой меховых и кожаных вещей. Они охотно брали заказы, гарантируя высокое качество, а работу всегда выполняли в срок.

Организовавшись в длинные правильные ряды, люди прямо с земли торговали разнообразными небольшими бытовыми вещами начиная от старых деревянных ложек и заканчивая настольными лампами с ветхими матерчатыми абажурами неопределенного цвета. В отдельных рядах торговали трофеями: немецким обмундированием, флягами, жетонами, кинжалами, орденами.

Немного в сторонке, так, чтобы не мешать упорядоченному движению, стояли телеги, с которых торговали мясом, нарубленным большими кусками. На соседних повозках шла торговля свежеиспеченным хлебом, крупами. Цены высокие. Простому работяге, сутками стоявшему около станка, не подступиться – стоимость буханки измерялась половиной зарплаты. Поэтому большинство посетителей подходили лишь затем, чтобы постоять в почтении перед мясо-хлебным изобилием и топать дальше, вкрутившись в проходящую толпу.

Всюду, куда ни глянь, бегали крикливые отощавшие коты, высматривающие добычу.

Весь предыдущий год Василий Колокольцев негодовал, что милиция попустительствует спекулянтам, смотрит на торгашей сквозь пальцы, не прогоняет их с рынка поганой метлой. Но вместе с тем осознавал, что Тишинский рынок пусть по-своему, хоть и убого, но вносит свой вклад в обеспечение столицы продовольствием.

Стоя в стороне и глядя на мясо, разложенное на прилавке, Колокольцев всегда думал со сдержанной ненавистью: «Вот берет же кто-то такое мясо! И видно – не на последние деньги. Даже не торгуется». И, греша на покупателей, считал, что столь большие деньги честным трудом не заработаешь, наверняка какой-нибудь вор, барыга, а то и бандит.

Василия Колокольцева всегда интересовала психология тех людей, кто может запросто, не особенно торгуясь, купить понравившийся шматок мяса. Они всегда казались ему какими-то другими, созданными из какого-то другого материала. Наверняка они и думали как-то иначе, жили не так, как все, и даже женщин любили по-другому. И вот теперь неожиданно для себя самого он вдруг оказался в числе тех, кто способен купить на рынке все, что ему заблагорассудится.

Свои невеселые думы Колокольцев старался затолкать в глубину собственной души, отрезать им всякий выход наружу так, чтобы с концами, безо всякой надежды на воскрешение. В какой-то момент ему показалось, что у него получалось. Но похороненные мысли неожиданно проросли через увядшую память загаженным цветком и ядовито запахли.

Получив немалые премиальные, Колокольцев осознавал, что легко перешагнул разделяющую черту между зеваками и теми, кто пришел выбрать понравившуюся говядину. Спиной чувствовал завистливые и одновременно ненавидящие взгляды, точно такие, каковыми каких-то несколько дней назад сам награждал всякого покупающего сочное свежее мясо.

Василий Колокольцев притормозил перед мясным рядом. Продавец, крестьянин с хитрецой в глазах и в шапке со слежавшимся мехом на самой макушке, заинтересованно повернулся в его сторону, взглядом оценивая его платежеспособность: из особо любопытствующих или действительно в кармане этого молодца в старомодном чистом пальто водятся деньги? Видно отыскав в глазах признаки, понятные ему одному, по которым можно установить платежеспособного клиента, широко улыбнувшись, спросил:

– Что изволите? Какой кусок предпочитаете?

Старорежимное, не успевшее изжить себя обращение, угодливый заискивающий взгляд не понравились Колокольцеву, но неожиданно для себя самого барским, несвойственным ему голосом он произнес:

– Дай-ка мне, братец, вон тот постный кусок говядины.

– Хороший выбор. – Довольный продавец потянулся за указанным куском.

– Вижу, что мясо у тебя свежее.

– Свежее не бывает, – охотно согласился мясник, проворно подхватив толстыми короткими пальцами кусок говядины килограмма на четыре. И бережно положил его на весы. – С вас девятьсот двадцать рублей, – бодро сообщил продавец, заворачивая мясо в толстую шуршащую оберточную бумагу.

Расстегнув внутренний карман, Колокольцев вытащил из него пачку денег и отсчитал нужную сумму.

– Держи, – протянул он продавцу деньги.

Ощущение было такое, будто в этот самый момент на него смотрит весь рынок. Но, повернувшись, он не встретил ни одного взгляда – присутствующие отводили глаза, как если бы он совершил нечто постыдное.

Забрав кусок мяса, завернутый в бумагу, Василий Павлович уложил его в портфель. Громко щелкнул замками – теперь оно никуда от него не денется!

– Товарищ, вы бы не светили такими деньгами, – заговорщицки проговорил продавец. – На базаре разный народ шляется. Шальных тоже немало.

– Учту, – пообещал Колокольцев и, кивнув на прощание, стиснул ручку портфеля и направился к выходу.

Подходящей шапки для супруги отыскать не удалось. Хотелось бы купить нечто особенное. Такое, чтобы мужики головы посворачивали. Глафира женщина красивая, фигуристая, конечно же, ей хочется прилично одеваться, и он предоставит ей такую возможность. Благо, что со следующего месяца обещают существенное повышение зарплаты.

Покинув рынок, Василий Колокольцев прошел по Большой Грузинской, свернул в Большой Тишинский переулок. От него каких-то полчаса до дома, можно пройти и пешком. Ветер присмирел и мягко трогал кроны берез, заставляя остатки листьев перешептываться и шуршать. Топать в прохладу одно удовольствие. Хотя это ненадолго, еще день-другой – и на землю ляжет снег, который останется до весны.

Переулок окунулся в безмолвие: выглядел пустынным, все повымерло. Вполне объяснимо: мужики воюют, старики сидят по домам, в скорби доживают свой век, а женщины трудятся на производстве, кто где: одни шьют для красноармейцев обмундирование, другие, встав у станков, вытачивают снаряды. Малышни тоже не видать – часть из них эвакуировалась, а те, что остались, попрятались по домам после недавней бомбежки.

Большой Тишинский переулок Колокольцев не любил. Не потому, что пустынный, не оттого, что всегда полутемный, а сейчас, со светомаскировкой на окнах, он выглядел темнее вдвойне, а оттого, что отсюда в октябре сорок первого года старший сын, студент третьего курса мехмата МГУ, уходил на фронт. За прошедший год Яков был дважды ранен: один раз легко – пуля прострелила мягкие ткани предплечья, а вот второй раз тяжелее – осколок проник глубоко в бедро, едва не зацепив кровеносную артерию, и сейчас он находился на излечении в городе Горьком. В последнем письме, пришедшем неделю назад, Яша рассказал о том, что врач доволен результатом лечения, и, возможно, он даже не будет хромать, а значит, может рассчитывать на положительное решение медицинской комиссии, после которой будет проситься в свою часть, в которой успел провоевать немногим более года.

Колокольцев глубоко вздохнул. На излечении сын находился уже полтора месяца, а у него не нашлось времени, чтобы повидать его. Жене удалось съездить к Яше уже дважды.

За спиной послышались шаги. Повернувшись, Василий Павлович увидел, как к нему приближались трое парней. Посередине шел высокий скуластый парень, одетый в коричневое шерстяное пальто; на ногах – офицерские сапоги, собранные в гармошку. На шее небрежно болтался светлый атласный шарф, на широкий лоб съезжала меховая шапка. Лицо угрюмое и несвежее, на котором нагловато выделялись белки вытаращенных глаз. Двое других в коротких кожаных плащах и в серых кепках, надвинутых едва ли не на самые глаза; вот только внешне они отличались разительно: один был круглолицый, с заметно оттопыренными ушами, слегка прихрамывал, а другой – сухощавый, с заостренным лицом, чем-то неуловимо напоминал мелкого грызуна.

В подошедшей троице не было ничего опасного или настораживающего – обыкновенные парни, каковых даже в военную пору можно повстречать на улицах Москвы. Наверняка работают на каком-то оборонном предприятии и попали под бронь, ведь кто-то должен ковать победу даже за сотни километров от линии фронта. Возможно, парни догуливают последние свои денечки и уже вскорости будут отправлены на передовую.

В какой-то момент взгляд Василия Павловича встретился с глазами скуластого, смотревшего на него из-под шапки хищно и в упор. По телу прошел неприятный холодок. Перед ним был хищник, самый настоящий волчара, выследивший свою добычу и шедший на него для того, чтобы нанести ему острыми клыками смертельную рану.

Ни убежать, ни спрятаться. Кругом пусто и зловеще тихо. Не отыскать спасения во дворах переулка – нагонят. Может, все-таки договориться?

Троица вплотную подошла к Колокольцеву. Плечистый стоял напротив него, возвышаясь на полголовы. А парочка в серых кепках встала по бокам. Крепенько взяли.

– Что у тебя в портфеле? – негромко, но с какими-то непреклонными интонациями поинтересовался плечистый.

– Продукты, – спокойным голосом ответил Колокольцев.

– Что именно?

– Тебя это очень интересует? Мяса купил, – простодушно ответил Колокольцев, разлепив деревянные губы.

– Хорошо живешь. Не голодаешь. А я вот голоден. Дай сюда свой портфель, – протянул он ладонь в полной уверенности, что ему не откажут.

Его приятели, стоявшие подле, молча и с ухмылками наблюдали за происходящим.

– У нас сегодня праздник, хотели немного посидеть, отметить торжество, – произнес Колокольцев, ощущая в своем голосе виноватые нотки.

– Праздник, значит, – злобно оскалился плечистый, приподняв пальцами сползающую на глаза шапку. Из-под светлого меха неопрятными кустиками показались темно-рыжие волосы. – У всего трудового народа горе, люди воюют, жизни свои отдают за родину, а ты, значит, праздник себе решил устроить. Кто же ты тогда в таком случае? А может, ты немецкий прихвостень? Фашист?

Стерпеть сказанное Колокольцев не смог. Сила была не на его стороне, но страх перед этими тремя бандитами куда-то вдруг улетучился. Вернулась прежняя уверенность, вместе с которой пришло бесстрашие.

Говорят, что в атаку идти не сложно, страшно сделать первый шаг, а вот когда страх преодолен, то здесь уже – будь что будет!

Василий Колокольцев, будучи не самым мужественным человеком, вдруг осознал, что именно в Тишинском переулке, совершенно безлюдном в это самое время, для него пролегает первая линия обороны. Важно подняться из окопа, пойти в полный рост, а там – как получится! Не однажды его сын, будучи «Ванькой-взводным», вот так же поднимался из-за бруствера, чтобы своим примером увлечь остальных. И то, что он сейчас лежит в госпитале, раненный осколком от немецкой мины, это не беда, а огромная награда за его мужество.

– Мразь ты уличная, – спокойно и жестко выговаривая каждое слово, произнес Василий Павлович. – Моего сына на фронте уже дважды ранили. Сейчас в госпитале лежит на излечении, а ты здесь по тылам отираешься! Я бы тебя…

Договорить Колокольцев не успел, что-то обжигающе холодное вошло в живот, отчего он невольно ахнул. Боль перекрыла дыхание, стало невозможно вдохнуть.

– Невежливо так дерзко разговаривать с незнакомыми людьми, – наставительно произнес рыжий, вытаскивая финку. И ударил еще раз, повыше, под самую грудную клетку.

Руки Колокольцева вдруг ослабели, и портфель, выскользнув из пальцев, упал к ногам.

– Я тебя, гада! – теряя голос, проговорил Колокольцев, потянувшись к рыжему руками.

– Живучий ты, – не отступая ни на шаг, зло процедил плечистый и ударил третий раз.

Силы уходили вместе с пролитой кровью. Постояв малость, Колокольцев рухнул набок, отметив, что на сапогах рыжего остались капли крови.

Вытерев лезвие об умирающего, скуластый сунул нож за голенище сапог.

– Сема, надо было бы его раздеть сначала, – посетовал бандит, напоминавший грызуна. – Смотри, какое шмотье знатное пропадает. Одно только пальто тысячи на две потянет.

– Кровью заляпано, задорого не продадим… А, хрен с этим пальто! Будет еще… Герыч, пошарь у него по карманам. Хрустами на рынке светил. Где-то во внутреннем кармане лежат.

Присев на корточки, сухощавый блондин принялся расторопно постукивать ладонями по карманам Колокольцева, а когда пальцы нащупали бумажник, довольно протянул:

– Здесь лопатник.

– Смотри в крови не перепачкайся, – предупредил рыжий, посматривая по сторонам. – Из него хлещет как из кабана.

Колокольцев попытался воспрепятствовать, оттолкнуть сухощавого, но сил хватило ровно настолько, чтобы едва пошевелить пальцами. Сухощавый дохнул на него тяжелым перегаром, замешенным на чесночном запахе. Стараясь не перепачкаться просачивающейся через пальто кровью, расстегнул воротник и, сунув руку во внутренний карман, достал бумажник и тотчас раскрыл. Довольно заулыбался:

– Лопатник хрустами забит! Где он столько надыбал?

– Уже не спросишь. Давай сваливать отсюда! Деньги мне! – протянул руку рыжий. – Потом поделим.

– Держи!

Сунув бумажник в карман пальто, рыжеволосый посмотрел на хромого и поторопил:

– Нестер, портфель захвати. Кожаный. Такую вещицу на Тишинке задорого можно толкнуть. А потом, там мяса килограмма на четыре будет. Классные котлеты получатся! Все, пошли!

* * *

Зрение замутилось. С минуту Колокольцев наблюдал за удаляющейся троицей, а потом на глаза легла пелена и он погрузился в глубокий тяжелый сон. Проснулся оттого, что совсем рядом прозвучал осуждающий женский голос:

– Война идет, у людей беда большая, горе, а он нализался и валяется тут. Совсем у людей совести нет.

Василий Павлович не без труда разлепил глаза, слегка повернул голову. В сгустившихся вечерних сумерках в шаге от себя он разглядел замутненную женскую фигуру в темно-серой телогрейке; ноги скрывала широкая длинная синяя юбка. Женщина еще немного постояла, как если бы дожидалась ответа, а потом, махнув рукой на лежащего, потопала дальше.

Собравшись с силами и зажимая ладонью рану, Колокольцев с трудом поднялся. Дом отсюда недалеко, можно дойти. Обидно помирать где-то на улице, уж лучше дома…

Каждый шаг давался с трудом, болью отзывался во всем теле. Редкие прохожие, завидев Колокольцева, признавая в нем пьяного, лишь неодобрительно покачивали головами и шагали своей дорогой.

– Тоже, нашел время для выпивки! Кто-то воюет, а этот водку хлещет!

Сил, чтобы ответить, не хватало: ему казалось, что он буквально кричит, в действительности лишь едва шевелил губами. Последние сто метров были самыми долгими и трудными в его жизни. Раньше он проходил это расстояние совершенно не замечая, теперь же оно превратилось для него в марафонскую дистанцию.

Василий Павлович потерял сознание, когда переходил улицу, загородив своим телом проезжую часть. Грузовик ГАЗ-ММ, выехавший из переулка, нервно просигналил, рассчитывая, что лежащий наконец поднимется и пропустит машину. Но «мертвецки пьяный», невзирая на длинные раздражающие сигналы, продолжал валяться.

– Вот я сейчас подниму этого алкаша! Только пусть не обижается! – зло проговорил водитель, вылезая из кабины. Громко хлопнув дверцей, он решительным шагом направился к лежащему. – Эй ты, пьянь! Чего тут разлегся на дороге?

Ухватив неподвижного Колокольцева за воротник, шофер его тряхнул и увидел, как на серый асфальт тонкой струйкой полилась кровь. Неожиданно раненый открыл глаза и негромко произнес:

– Рыжий…

Понимая, что произошло нечто ужасное, водитель аккуратно положил раненого на дорогу.

– Потерпи, браток, я сейчас врача позову.

Но Василий Колокольцев уже не слышал: смежил глаза, на этот раз уже навсегда.

Глава 3

Покойники – народ невзыскательный

Начальник отдела по борьбе с бандитизмом капитан Иван Максимов подъехал к месту преступления вместе с экспертно-криминалистической группой на темно-зеленом ГАЗ-61 через двадцать минут после звонка в оперативную часть. Произошедшему не удивился – рядом Тишинский рынок, довольно-таки криминальное место, там все время что-то происходит, кражи и грабежи обычное дело, но вот убийства бывают нечасто.

Перекрыв полосу движения, на дороге замерла темно-зеленая полуторка, загруженная какими-то громоздкими ящиками. На тротуаре, опершись плечом на дерево, стоял водитель лет сорока, хмуро поглядывал вокруг и нервно жевал гильзу уже потухшей папиросы. Его одолевала какая-то сердитая мыслишка, делиться которой он не собирался. Труп, лежавший на дороге, был укрыт светло-серой простыней. Место убийства, подле которого дежурили трое рядовых милиционеров, огородили провисающими узкими лентами.

Участковый, лейтенант милиции, подошедший еще ранее, опрашивал немолодую женщину в телогрейке и в длинном синем платье.

– Поначалу я даже и не поняла, что с ним приключилось, – горестно вздохнула женщина. – Думала, пьяный. Лежит, что-то бормочет… Еще подумала, вроде бы одет прилично, пальто на нем дорогое… А такой пьяница, оказывается! А оно вон как получается… Ножом его пырнули. Раненый лежал. Я еще обернулась потом, а он поднялся так с трудом. И пошел шатающейся походкой.

– А где вы его увидели? – спросил участковый, записывая показания в блокнот.

– А вон на том углу дома, – махнула она в начало переулка. – Значит, он, бедный, дошел до начала переулка и помер здесь. – Ее ладонь привычно потянулась ко лбу, но креститься не стала, рука обессиленно упала, и она лишь горестно вздохнула.

К капитану Максимову подошел участковый уполномоченный; боевито представился, потом, скосив глаза на орден Красного Знамени, прикрученный на грубоватом пиджаке из толстой серой шерсти, надетом на начальнике отдела, доложил:

– Товарищ капитан, допрашиваю свидетеля. Обошел близлежащие дома и выявил свидетельницу, видевшую убитого перед самой кончиной.

– Свидетелей больше нет?

– Выявить пока не удалось.

Капитан Максимов повернулся к женщине и спросил:

– А вы, случайно, никого не видели рядом с раненым?

– Никого, – произнесла женщина. – Переулок-то был пустынный. В нынешнее время народ не очень-то по улицам разгуливает.

– Может, кого-нибудь вдалеке заприметили? Скажем, кто-то уходил или убегал?

– Ничего такого не увидела, товарищ милиционер… До сих пор себя ругаю, почему я к нему не подошла. На душе прямо так и скребет. Если бы я увидела и вовремя бы врача вызвала, может быть, он был бы и живой.

– А вы где работаете?

– Кладовщица я на галантерейном складе, – повернувшись, женщина указала на барачное строение, стоящее в глубине двора. – Вон оно, углом выпирает.

– Там во дворе вы тоже никого не видели?

– Никого. А потом, особо-то и не смотришь, у меня свои дела. Это я сейчас вышла, когда увидела, что милиция подъехала, меня сейчас сменщица подменяет, а так я все время на рабочем месте нахожусь. У нас с этим строго!

– Можете идти, если что-то важное вспомните, расскажете участковому.

– Установили личность убитого? – спросил Максимов, когда свидетельница отошла. – При нем были какие-то документы?

– Так точно! – по-военному отозвался лейтенант. – Это Колокольцев Василий Павлович, военный инженер третьего ранга. Работал на заводе «Компрессор» конструктором. Вот его документы, – протянул он удостоверение.

Раскрыв удостоверение, капитан Максимов увидел фотографию мужчины лет сорока, в котором трудно было признать бездыханного человека, лежащего на сыром асфальте. Все-таки смерть очень меняет внешность. Сунув удостоверение в карман, спросил участкового:

– Жена знает о смерти мужа?

– Да. Ей уже сообщили, – кивнул участковый. – Плохо ей стало. В больницу увезли. Двое детей у них… Старший в госпитале лежит на излечении после ранения, а младшему лет десять.

Настроение было отвратительным. Число сотрудников за последний год сократилось втрое, а вот количество преступлений возросло многократно. Каждый из оперуполномоченных вел по двадцать, по тридцать, а то и более дел. Приходилось совмещать обязанности оперативника и следователя, что требовало более вдумчивого отношения к делу. Грабежи, разбой, налеты в Москве становились обычным делом. Изменилось и качество ограблений, теперь о каких-то форточниках и щипачах[2] говорить не приходилось, по сравнению с нынешними преступниками они походили на мелких хулиганов. А действительность была такова: разрозненные шайки сбиваются в крупные, хорошо вооруженные банды; увеличилось количество убийств, и это не бытовые преступления, а хорошо продуманные вооруженные налеты на продовольственные склады, магазины, на вагоны, стоящие на запасных путях. В ночное время бандиты становились хозяевами Москвы, а в некоторых районах города, таких как Марьина Роща, Измайлово, Сокольники, даже милиция не рисковала появляться без усиленного сопровождения.

Сыск – важное дело, а в нынешнее время и очень опасное. Но все-таки это не боевые действия, где каждый день гибнут люди. Порой возникает ощущение, что отсиживаешься в тылу. Капитан Максимов трижды писал заявление об отправке на фронт, не понимая, в силу каких таких причин он оставлен на оперативной работе, в то время когда его товарищи воюют на фронте с немцами. Но начальник Московского уголовного розыска старший майор[3] Рудин[4] неизменно отвечал:

– Вот ты рвешься на фронт, говоришь, у тебя боевой опыт есть… Только твой боевой опыт и здесь нужен! Кто наших граждан от бандитов будет защищать, если не такие, как ты?

Неделю назад старший майор Касриель Менделевич Рудин сообщил о том, что руководству МУРа поручено сформировать из опытных оперативных сотрудников специальную группу для заброски на территорию немцев с целью проведения серьезных разведывательно-диверсионных работ.

У Максимова появился реальный шанс повоевать с оружием в руках (пусть не на передовой, не в открытом бою лицом к лицу, но результат его работы также очень значим и от него во многом зависит обстановка на фронте) с немцами. Тем более что он был хорошо подготовлен для предстоящей работы. Посещал Осоавиахим[5], совершил десять прыжков с парашютом, какое-то время даже всерьез хотел заняться парашютным спортом, но неожиданно его увлекла стрельба. Еще через год он получил значок «Ворошиловский стрелок» 2-й степени, сумев преодолеть жесткие требования. Причем стрелять следовало из боевой винтовки. А впоследствии даже участвовал во Всесоюзном соревновании, где команда из Москвы, в которой он был одним из участников, заняла первое место.

А если брать бегунов на лыжах, так среди них ему и вовсе не было равных! Занимался лыжным спортом с самого детства, а когда учился в Институте физкультуры, то не однажды участвовал в лично-командных первенствах СССР и дважды занимал призовые места. Так что у него имелись все основания полагать, что в специальную разведывательно-диверсионную группу он будет включен одним из первых. Капитан Максимов даже тешил себя надеждой, что именно ему доверят возглавить созданный разведывательно-диверсионный отряд.

Для партизанских действий в тылу врага были отобраны тридцать человек, вот только для него места так и не нашлось, а командиром назначили старшего лейтенанта милиции Елизарова Федора, с которым Максимов после окончания института был направлен по комсомольской путевке в Московский уголовный розыск.

Максимов решил высказать свои обиды старшему майору Рудину. Начальник уголовного розыска не стал уклоняться от неприятного разговора с подчиненным, терпеливо выслушал его и, ничего не объясняя, коротко сказал:

– Так было нужно. – Потом, помолчав, добавил: – Вот что… Завтра группа вылетает за линию фронта. Давай подходи к пяти утра на Центральный аэродром. Попрощаешься с Федей Елизаровым, кто знает, как там дальше может сложиться. На фронте сейчас ситуация сложная… Знаю, что в институте вы были друзьями, да и здесь вместе как-то держались.

– И куда они вылетают?

Лицо Касриеля Менделевича было хмурым. Изрезанное многочисленными глубокими морщинами, оно напоминало высохшее яблоко, лишенное жизненных соков. Только черные глаза, словно кусочки палеозойского антрацита, смотрели живо и очень внимательно. Собрав на переносице морщины, Рудин ответил:

– Голубчик, куда они направляются, сказать не имею права… Но группа вылетает на очень серьезное и важное задание. И о том, что вылет отряда завтра, никому ни слова!

– Понимаю, товарищ старший майор. Спасибо за доверие. Разрешите идти?

– И выше голову, милостивый государь, – на прощание улыбнулся Рудин. – Твой подвиг еще впереди!

Приехав на аэродром, Иван Максимов отыскал нужный самолет, подле которого уже стояла десантируемая группа, в числе которых были две женщины: первая – радист, а вторая – военврач.

Простились скупо, без эмоций, думая каждый о своем. В глазах Федора «лампами Ильича» вспыхнули огоньки, отчего-то смотреть в их глубину было неприятно. Постоянно думалось о том, что он должен был находиться среди отобранных счастливчиков. Потискав друг другу плечи, каждый заторопился в свою сторону.

В управление Иван Максимов прибыл прямо со взлетного поля. Поначалу занимался непрофильной работой, которой тоже хватало за глаза, – выявилась группа гитлеровских сигнальщиков, указывавших немецким летчикам осветительными ракетами места для бомбардировок (чаще всего это были военные заводы, производящие боеприпасы и вооружение и теплоэлектроцентрали). Несколько сигнальщиков были пойманы. Во время обстоятельного допроса выяснили, что в Москве находятся не менее десяти немецких агентов, обучавшихся разведывательному делу в абверовской школе. Действовали шпионы по всему городу. Задание от некоего Поручика получали через тайники, разбросанные по всему городу. Как он выглядел, никто не знал, но было известно, что Поручик москвич и также проходил обучение в одной из абверовских школ.

Когда Максимов оформлял дело о гитлеровских сигнальщиках для передачи его в суд, сообщили о том, что близ Тишинского рынка произошло убийство. Тотчас собрав экспертно-криминалистическую группу, выехал на место.

Экспертно-криминалистическая группа состояла из двух человек: криминалиста майора Сизова, вечно хмурого, малоразговорчивого мужчины лет пятидесяти, работавшего в МУРе едва ли не с самого его образования, и двадцатипятилетнего фотографа, тощего и нескладного, как штанга троллейбуса, сержанта милиции Метелкина.

– Что скажете, Матвей Герасимович? – спросил Максимов у эксперта, осматривающего труп Колокольцева.

Распрямившись, майор Сизов сообщил:

– На месте падения убитого Колокольцева очень мало крови. Это означает, что ножевые ранения нанесли в другом месте. – Глядя себе под ноги, стараясь не затоптать возможные следы, добавил: – Капли крови ведут в сторону Тишинского рынка. Давай глянем. Вот еще кровь… И еще.

Протопали метров сто и остановились перед красными подтеками на асфальте, уже изрядно затертыми подошвами прохожих.

– Метелкин, подойди сюда, – подозвал майор Сизов сержанта милиции и, когда тот подошел, сказал: – Сфотографируй вот это место. Только давай поаккуратнее, чтобы все вошло.

Майор Сизов был скрупулезен – если имелся хотя бы единственный шанс отыскать какие-то улики, то он его не упустит.

Капитан Максимов подошел к водителю, нервно закурившему папиросу. На сухощавом потемневшем лице мужчины тоскливое выражение. Наверняка на предстоящий вечер у него было запланировано нечто иное, чем давать показания следственно-оперативной группе. Возможно, что хотел вырвать часок-другой для сна и вот теперь уже который час стоит на малоприметном повороте, который в обычные дни преодолевал за несколько секунд. Жалел, что поехал именно этой дорогой, в противном случае находился бы где-нибудь в противоположном конце города и не ведал бы лиха.

– Это вы водитель? – поинтересовался Максимов.

Выбросив папиросу, докуренную до самой гильзы, шофер распрямился, сделавшись на полголовы выше Максимова, и уныло произнес:

– Он самый.

– Как вас зовут?

– Федоренко Степан Ильич.

Жизнь штука непредсказуемая. У конструктора Василия Колокольцева тоже на сегодняшний день было немало планов, а повернулось все иначе: и вот теперь он лежит на грязном заезженном асфальте и неподвижными глазами смотрит в потемневшее небо.

– Расскажите, как вы увидели труп.

– Ехал я по наряду на завод «Компрессор»… Начальник гаража велел привезти три холодильных агрегата, вот только так я с ними и не доехал… Поехал через Тишинский переулок, так оно покороче будет. Повернул и сразу увидел, что на дороге человек лежит. Крови не видно, сыро все-таки… Подумал, что пьяный. Первая мысль была такая: не самое подходящее место выбрано, чтобы прилечь. Тогда еще как-то подумалось, что выйду из кабины и пинками прогоню его с дороги. А когда из машины выскочил, так сразу кровь увидел, через пальто она просачивалась. Руками он рану зажимал, пытался остановить кровотечение.

– Значит, он живой был, когда вы к нему подошли? – спросил Максимов, записав сказанное.

– Живой, – согласился шофер. – Я еще подумал: как это ему удалось? Все пальто кровью пропитано, а он еще дышит. Видно, крепкий мужик был.

– Вам уже приходилось наблюдать такие ранения?

– Именно такие ранения, чтобы ножом, не видел… Другие доводилось видеть, от пуль, от осколков… В Финскую немного повоевал. Разных ранений насмотрелся… И кровушки тоже повидал.

– Может, он успел что-нибудь вам сказать? – безо всякой надежды на результат поинтересовался капитан.

– Что-то лопотал он там. Да разве разберешь? – Посмотрев в глаза Максимову, продолжил твердым голосом: – Хотя одно слово припоминаю отчетливо… он сказал «Рыжий». А потом как-то вытянулся и застыл; видно, в то, чтобы произнести последнее слово, весь остаток сил вложил… Я хотел еще врача позвать, а потом понял, что он помер. Что делать? Пошел в милицейский участок, рассказал, что произошло. – Махнув в сторону участкового, стоявшего немного поодаль, добавил: – Вот этому лейтенанту и сообщил. «Пойдем, говорит, покажешь». А потом вас стали дожидаться, уголовный розыск.

– Может быть, кого-нибудь заметили? Может, кто-то шел по переулку?

Федоренко отрицательно покачал головой:

– Никого не видел. Это до войны здесь молодежь все разгуливала, а как война началась, так сразу будто бы все повымерло.

Перевернув страницу блокнота, Максимов крупными буквами написал «РЫЖИЙ» и дважды подчеркнул.

– Ясно, – произнес он, закрывая блокнот. Хотя до ясности было далековато.

Наклонившись над убитым, Иван Максимов внимательно всмотрелся в его умиротворенное лицо. На вид не более сорока пяти лет. Правильные, благородные черты лица. Прилично одет. На дорогом демисезонном тонкосуконном пальто из темно-синего драпа, основательно перепачканного кровью и грязью, наблюдались два узеньких отверстия от ножа. Рука убийцы хорошо поставлена: бил сильно и наверняка, не опасаясь, что лезвие ножа может не пробить ткань и завязнуть где-то в мелкоузорчатых плетениях.

На тротуаре метрах в тридцати от дороги криминалист что-то внимательно выискивал на асфальте.

– Еще что-нибудь нашли? – спросил подошедший капитан Максимов.

Распрямившись, криминалист сообщил:

– Кое-что имеется. Злоумышленник ударил потерпевшего ножом в живот именно на этом месте. Видны подтеки крови на асфальте, а шел он с той стороны, – махнул криминалист рукой в начало переулка. – Следы крови тянутся дальше, буквально до самой дороги, где его и увидел водитель грузовика.

– Убийца был один или, может быть, с ним еще кто-нибудь был?

– Сказать трудно… Предположительно убийц было двое. Видите вот этот второй след? Скорее всего, от его ботинка. Наступил прямо на кровь… – Подумав, добавил: – Не исключаю, что и трое. Все следы размазаны.

– Уже кое-что. Вызывайте труповозку, – повернулся капитан к участковому.

– Она уже в пути.

Подъехала раздолбанная гремящая полуторка, выполнявшая роль труповозки. Крепкие машины находились где-то в прифронтовой зоне – выполняли серьезные боевые задачи, а в тыл направлялись лишь списанные с фронта: они уходили на заводы, фабрики, в колхозы. Ну а та, что прикатила, не подходила никуда, разве что для перевозки мертвецов. Покойники народ невзыскательный, жаловаться не станут.

С кузова на асфальт попрыгали два долговязых санитара.

– Забирайте, – распорядился капитан Максимов.

Соблюдая видимое почтение, санитары загрузили покойника в кузов. Грохнули затворяемыми бортами и, бодро запрыгнув в машину, покатили прочь от места преступления.

Глава 4

Задание товарища Сталина

Народный комиссар вооружения Борис Ванников внимательно прочитал записку товарища Сталина, в которой предлагалось наркомату уделять особое внимание реактивной технике, опытные образцы которой показали себя на фронте наилучшим образом. И рекомендовал усилить научные центры квалифицированными кадрами.

Отложив документ в сторону, Борис Львович откинулся на спинку стула.

Весь последний год, несмотря на тяжелое положение на фронте, руководство страны много времени уделяло работам по реактивной технике, справедливо полагая, что за нею будущее. Следовало не отстать от западных ученых, интенсивно проводивших работы в этом направлении, и создать специализированный научно-исследовательский институт реактивной техники, который имел бы в своем распоряжении полигон для испытания реактивных снарядов, а также конструкторское бюро по разработке управляемых по радио реактивных снарядов дальнего действия.

Данные разведки показывали, что в этом направлении очень сильно продвинулись немцы, уже создавшие «самолет-снаряд» с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. Они намеревались уже через год поставить его на вооружение в свою армию. Боевая часть ракеты составляет до 1000 кг, дальность полета до 250 км, чего вполне достаточно, чтобы разбомбить приморские города Англии.

Талантливых инженеров в Наркомате вооружения вполне хватает, чтобы справиться с поставленной задачей. Оставалось подобрать работящий коллектив, который занялся бы данным проектом, а еще нужно выбрать подходящий полигон для испытания подобного оружия. Лучше всего подойдет Казахстан, где-нибудь в районе лесостепной полосы. Народу там немного, местность тоже подходящая.

Приходилось решать и текущие дела, каковых также набиралось немало. И первый вопрос, который стоял на дневной повестке, – качество пороха, показавшего себя на фронтах в последний месяц не самым лучшим образом. Особые нарекания вызывали пороховые заводы № 9 и № 204. По заключению комиссии, на заводах нарушался ряд технологических процессов; так, например, были сокращены стадии изготовления пороха, получилась плохая зернистость, что привело к недоброкачественной продукции. Был перерасход спирта, что может свидетельствовать о его краже.

На заводе № 17 директор завода Сенников дал разрешение на хранение завышенной нормы пороха в производственных зданиях завода. В результате несоблюдения техники безопасности произошел взрыв, при котором погибли двенадцать человек и пятеро были ранены. Комиссия сделала вывод, что техническое руководство заводами запущено. Нарушения весьма серьезные. Такой просчет не прощался в мирное время, а что говорить сейчас, когда идут боевые действия?

Директоров заводов обвиняли во вредительстве и саботаже. Представитель Государственного контроля считает необходимым арестовать директоров предприятий, а их дела передать НКВД. А самому Ванникову было рекомендовано назначить новых директоров, способных наладить работу.

Немного в стороне, скрепленные большой металлической скрепкой, лежали документы, обвиняющие в недобросовестности начальника Главного управления по производству гильз товарища Георгия Бодрякова. На заводе № 52 комиссия под его председательством не сумела раскрыть истинные причины брака капсюлей-воспламенителей и тем самым скрыла виновников в нарушении технологического процесса, нанесших ущерб более чем на 120 миллионов рублей. Представитель Государственного контроля настаивал на его немедленном аресте. Ответить на это письмо Борис Ванников должен был незамедлительно, но причины, чтобы потянуть время, у него имелись.

В июне сорок первого, находясь на должности Народного комиссара вооружения СССР, Борис Львович был арестован и просидел во внутренней тюрьме на Лубянке почти два месяца. Обвинялся в шпионаже. По мнению НКВД, контакты с иностранными агентами случались во время его служебных командировок. Даже после двух бесед с Маленковым и Берией, настаивавшими на его чистосердечном признании, Ванников свою вину не признал. После месяца боевых действий обнаружились перебои с боеприпасами – Дмитрий Устинов, назначенный новым наркомом, с работой не справлялся, – и тогда по распоряжению Сталина бывшего наркома Ванникова привезли в Кремль прямо в кабинет к Сталину, где они проговорили более двух часов. Иосиф Виссарионович попросил обиды не держать и предложил ему вновь возглавить Наркомат вооружений.

В нелегкий период ареста от Бориса Львовича отвернулись почти все. Ванников даже не мог предположить, что вокруг него столько недоброжелателей, о чем ему позже сообщали следователи, зачитывая свидетельства бывших соратников. Уже на следующий день после его ареста Георгий Бодряков записался на прием к Лаврентию Берии и пытался убедить всесильного наркома, что произошла чудовищная ошибка. Его поступок можно было назвать самоотверженным – Георгий Ефимович не мог не знать, что нередко подобные заступничества заканчиваются арестом просителей. А ведь между ними дружбы не существовало, отношения обычные, какие случаются между начальником и подчиненным. И вот такой поступок… Такое нужно ценить.

Макнув перо в чернильницу, нарком боеприпасов попробовал чернила на уголке бумаги, а потом вывел свой вердикт: «Считаю арест начальника Главного управления по производству гильз товарища Бодрякова Г. Е. необоснованным. На заводах, где произошла смена с шеллачного лака на идитоловый, вины т. Бодрякова не наблюдается, о смене технологического процесса по производству гильз ему доложено не было».

Расписавшись, нарком почувствовал облегчение. Вызвав секретаря, он протянул ему подписанный документ и сказал:

– Отправьте это сообщение в Государственный контроль товарищу Мехлису. И еще… Скажите ему, что я лично ручаюсь за товарища Бодрякова.

Едва секретарь ушел, как зазвонил телефон высокочастотной связи. Взяв трубку, Борис Львович произнес:

– Народный комиссар Ванников.

– Товарищ Ванников, как проходят полигонные испытания реактивных минометов?

Ванников невольно сглотнул, узнав голос Сталина.

– Товарищ Сталин, в настоящее время мы проводим испытание новой разновидности реактивных снарядов на самолетах И-153. Но опасаюсь, что в испытаниях может случиться некоторое замедление…

– Вот как? В чем причина? – В голосе Верховного послышались едва различимые нотки раздражения.

– Дело в том, что вчера бандитами был убит один из ведущих конструкторов БМ-13 военный инженер третьего ранга Колокольцев. Именно он возглавлял группу, ответственную за реактивные снаряды на самолетах И-153. Это большая потеря для нас.

– Ах вот оно что… Бандитов нашли?

– Насколько мне известно, пока еще нет. Московский уголовный розыск делает все возможное, чтобы отыскать убийц.

– Держите испытания реактивных минометов на личном контроле. И постарайтесь не выходить из графика испытаний, я очень на вас рассчитываю, товарищ Ванников.

Не попрощавшись, Иосиф Сталин положил телефонную трубку.

* * *

Иосиф Виссарионович в задумчивости прошелся по комнате, а потом вновь взялся за телефонную трубку и набрал номер:

– Лаврентий?

– Да, товарищ Сталин.

– Что происходит в городе? От бандитов людям просто житья нет, – раздраженно произнес Иосиф Виссарионович. – Ты бы хоть навел в городе порядок.