– Не забудьте запереть дверь, – сказал Судзуки через плечо.

Это было понятно и без его напоминания.

– Хорошо, – ответила она.

Затем она закрыла дверь и задвинула засов, взяла Юки за руку и, пройдя через комнату в четыре татами, закрыла вторую дверь еще плотнее, чем обычно.

Из совершенно холодной постели ее позвала Юки:

– Мама!

– Да, давай спать, извини.

Она и сама начала думать, что это был всего лишь сон.

2

На следующий день, в воскресенье, я проснулся довольно рано, хотя колокол меня не будил, и, решив пройтись по двору, чтобы нагулять аппетит перед завтраком, стал спускаться по коридору, где наткнулся на отца и сына Футагояма, которые выходили из «Мукадэаси-но-ма» в белых одеяниях и шапочках священников. Впервые в жизни я увидел вблизи официальное одеяние синтоистского священника, и оно показалось мне весьма торжественным и красивым. Его покрой не изменился с древности.

– А, доброе утро!

Я заметил, что они прореагировали на мое приветствие не так, как обычно. Официальное облачение священников повлияло на их поведение, и хотя отец и сын Футагояма уважительно поклонились в ответ, они не проронили ни слова. Пройдя передо мной, они продолжили медленно спускаться по коридору к «Рюбикану», словно совершая ритуал на церемонии в Управлении императорского двора. Отец с сыном были на работе и выглядели неприступно, так что спрашивать у них, что происходит, показалось мне неуместным.

Я собирался пойти за священниками, но мне не хотелось показаться любопытным зевакой, поэтому остановился посреди коридора и просто смотрел им вслед. Пройдя по переходу, они, как я и предполагал, вошли в «Рюбикан». Я пытался догадаться, куда они направлялись.

В этот момент Танака и Судзуки вышли из комнаты «Касиваба-но-ма» позади меня. Воспользовавшись этим шансом, я решил расспросить их о ситуации.

– Священники переоделись в облачение; что-то случилось?

Они на мгновение приостановились возле меня. Ответил Танака:

– Вчера в этой комнате появился призрак. Поздно ночью мы все проснулись от криков Митико.

Танака и Судзуки тут же пошли дальше.

– Что за призрак? – спросил я, направляясь за ним.

– Помните картину маслом на третьем этаже, там, где убили госпожу Хисикаву? Так вот этот самый призрак.

– Тот тип, который за раз убил тридцать человек в деревне Каисигэ в тридцать восьмом?

– Призрак напоминал того убийцу. Поэтому священники Футагояма проводят экзорцизм.

– Правда был призрак?

– Ну, наверное, у всех нервы на пределе, – быстро сказал Судзуки.

– А в «Рюбикан» они зачем пошли?

– В баню, – сказал Танака.

Пока мы говорили, Судзуки постепенно стал нас опережать, мы с Танакой отставали.

– При чем тут баня? – спросил я, и Танака объяснил:

– Сначала они приехали сюда, потому что были жалобы, будто в этом доме появилось привидение. Об этом разнесся слух по всей деревне, и гостиницу пришлось закрыть, потому что публика сюда перестала ездить.

– Вот в чем дело!

– Вроде бы чаще всего призраки появляются в старой бане, которая раньше была в подвале «Рюбикана».

– Так…

– Сейчас ей больше не пользуются.

– Наверное, поэтому-то ее и закрыли? Из-за призраков.

– Нет, я не знаю, поэтому или нет. Но, думаю, именно поэтому они сейчас пошли провести службу в бане. Скорее всего.

– Понятно. Думаю, ничего страшного, если я пойду посмотрю.

– Наверное, если не будете мешать.

Я, обогнав их, пошел быстрее, но потом передумал и решил притормозить и задать вопрос, который уже давно был у меня на уме.

– Господин Танака, я хотел спросить о госпоже Хисикаве: труп в курятнике…

– Тише, – произнес он беззвучно и приложил указательный палец к губам, – позже, – продолжили его губы.

Он указал на спину Судзуки, шедшего впереди.

– Мы установили, что голова действительно принадлежала госпоже Хисикаве. И это голова трупа в курятнике, – сказал он.

– Спасибо, понятно.

Значит, труп в курятнике принадлежал Сатико Хисикаве. Я поблагодарил его и поспешил в «Рюбикан».

Когда я, обогнав Судзуки, добежал до перехода, чтобы попасть в коридор «Рюбикана», священника и его сына там уже не было. В коридоре стояла тишина, только откуда-то раздавались звуки кото.

Заглянув на кухню, я увидел грузную фигуру Мории и, поманив его, спросил, где находится баня, в которую направились отец с сыном Футагояма в облачении синтоистских священников.

– Вам в баню, которая в подвале? – спросил Мория с удивленным видом. – Там очень грязно.

Затем Мория, о чем-то задумавшись, пригласил меня на кухню и пошел по мокрому проходу между кипящими алюминиевыми кастрюлями в угол комнаты. Щуплый Фудзивара, что-то мешавший в кастрюле, заметил меня и поздоровался.

Когда Мория остановился, я увидел у него под ногами, обутыми в гэта, большое квадратное отверстие. Он указал на него, и я, заглянув в отверстие, увидел черный пологий спуск, кажется, из железного листа, на который налипло множество овощных очисток и еще чего-то в этом роде.

Мория показал туда:

– Там внизу подвал. Это не для глаз постояльцев.

– Вы выбрасываете остатки еды в подвал? – спросил я.

– Да, там есть пластиковый бак. Сосед-свиновод регулярно приезжает. Ставит машину во дворе, открывает железную дверь, вытаскивает бак и забирает его содержимое.

– Вот оно что!

– Поэтому внизу воняет.

– А как туда попасть? Вряд ли отсюда.

– Вот откуда.

Мория вышел из кухни и направился в коридор. Впереди я увидел лестницу. Это по ней я бежал во время пожара в ту первую ночь. Однако Мория обошел ее сбоку и двинулся дальше. В этой части коридор был широкий, и рядом с лестницей оставалось много места. Мория несколько раз постучал по деревянной стене рядом с лестницей и в конце концов нашел в ней проем высотой около полутора метров и шириной в метр. Я удивился, подумав, что это какая-то секретная дверь. Мне показалось, что за ней темно, но там все-таки был свет, исходивший от электрической лампочки.

– Это здесь? – спросил я, очень удивившись. Поскольку это называлось баней, ей, видимо, когда-то часто пользовались постояльцы и члены семьи Инубо. И туда надо было ходить через такую потайную дверь, как в доме ниндзя? Это, пожалуй, слишком. И дверь очень маленькая. Притолока тоже низкая, и, чтобы войти, нужно наклонять голову, а когда оказываешься внутри, попадаешь на уж очень узкую лестницу.

– Раньше здесь была парадная лестница, которая вела в баню сразу от входа в дом. Но когда перестали пользоваться и баней, и входом, парадную лестницу сломали. Так что сейчас это единственный способ попасть в подвал, – сказал Мория, спускаясь первым вниз.

Идя за ним, я вскоре почувствовал запах. Это был запах гниющих остатков пищи, которые я видел на кухне. К нему примешивались запахи плесени, влаги и пыли. Место это было явно не для постояльцев.

Мы услышали слова молитв, которые читал Масуо Футагояма. Наверное, в бане было небольшое эхо. Спустившись по узкой лестнице, мы оказались в широком коридоре. Пол был голый, покрытый слоем серого цемента, кое-где в черных пятнах.

– Это следы клея, которым раньше крепились ковры, – объяснил Мория.

Подвал и правда пребывал в запустении. Это были остатки процветающего «Рюгатэя», некогда лучшей гостиницы в этих местах. Вряд ли она пришла в такое состояние только потому, что сюда перестали приезжать. Еще можно было понять, что обои во многих местах отклеились и висели лохмотьями, но и в самих стенах кое-где были большие дыры. На цементном полу валялись обрезки досок и осколки стекла. По всему коридору почти до потолка располагались деревянные ящики и картонные коробки.

– Ванная комната здесь, – сказал Мория.

Я шел за ним следом. В коридоре горела лампочка, но мне показалось, что и без этого в нем было бы довольно светло. В коридор попадал свет с улицы через отверстия под потолком, устроенные в фундаменте «Рюбикана».

– Вот.

Остановившись, Мория указал на комнату с разбитой стеклянной дверью, похожую на бывшую раздевалку. Между досками скопилась белая пыль, на ней были видны следы обуви. Здесь тоже стояли картонные коробки. Помещение оказалось не такое просторное, как я представлял. Баня в «Рюдзукане» куда больше. К тому же здесь, по-видимому, не было мужского и женского отделений. Ванная была общей и намного меньше, чем там. Звуки молитвы стали явственнее.

– Здесь была общая ванная? – спросил я Морию шепотом.

– Нет, семейная, – ответил он.

Войдя в раздевалку, я увидел, что Футагояма с сыном стоят рядом в тускло освещенной ванной комнате, склонив головы, и беспрестанно читают молитвы. Ближе к нам была спина Икуко Инубо.

Ванная, видимо, служила главной кладовой. Она была тесно заставлена коробками всех видов. Из уважения к священникам я не стал заходить внутрь и не видел всей картины, но количество коробок поражало. Кажется, здесь хранилось все имущество, оставшееся с тех пор, когда «Рюгатэй» был гостиницей.

По другую сторону ванны была площадка, сложенная из натуральных камней. Немного выше нее торчал кран горячей воды, от которого тянулось вниз вертикальное коричневое пятно. Выше в левую сторону стену украшал рельеф, изображавший хвост дракона, переходивший на левую стену.

Понятно, ведь это «Рюбикан». Поэтому в этой бане находятся зад и хвост дракона. Соответственно, в «Рюдзу-но ю» – его голова. Очень замысловатое устройство.

– Видите, выглядело, как будто дракон мочится, и людям не нравилось, – сказал Мория с кривой улыбкой, выходя в коридор.

– Этот путь ведет к свалке с остатками еды, которую я показал в кухне. Но туда можно не ходить, верно? – спросил Мория.

Я почувствовал запах и решил, что он прав.

– Будете дальше слушать молитвы?

– Нет, пожалуй, достаточно, – ответил я.

Вернувшись в коридор, я увидел перед собой великолепную парадную лестницу. Здесь до сих пор на полу лежала красная ковровая дорожка. Резные деревянные перила, изображавшие дракона, все еще находились в хорошем состоянии, хотя и были покрыты белой пылью. Проходя здесь первый раз, я вообще не заметил этой лестницы. Подойдя к ее подножию, я увидел, что потолок над лестницей забит досками, отчего здесь и было темно.

Ход на узкую лестницу, по которой мы спустились, открывался в стене перед нами. У ведущей туда двери тоже не было ручки, поэтому в закрытом состоянии она выглядела как стена.

– Почему закрыли эту лестницу? – спросил я.

– Она вела в дурном направлении. В этом доме происходило так много плохого, что надо было от нее избавиться, – сказал Мория.

Однако это не дало результата, и трагедии продолжали происходить.

Подходя к узкой лестнице, Мория вдруг, что-то вспомнив, указал на дверь слева от себя:

– А еще здесь раньше была комната, где делали кото. Давным-давно в этой гостинице работал мастер кото. Он был опытным мастером и делал не только кото. Вот те перила в виде дракона тоже его работа. Сейчас комнату закрыли, но она была в глубине за этой дверью.

Дверь была обыкновенная и не выглядела как потайная.

– Хорошо, тогда вернемся на первый этаж? – сказал Мория.

Я согласился. Молебен все еще продолжался.

3

В воскресенье никто не торопился, и я застал Сатоми за завтраком. Священники закончили свою работу и пришли в большой зал. Сатоми помогала разносить посуду для завтрака, а потом села рядом со мной, и мы позавтракали вместе.

Завтрак был типичным для гостиниц в японском стиле: суп мисо, приправленные морские водоросли, сырые яйца и рыба. Сатоми спросила, всегда ли я завтракаю по-европейски. Я ответил, что чаще всего да, потому что проще, но гораздо больше люблю вот такую еду. Сатоми беспокоилась, что деревенская кухня мне не по вкусу, но тут она ошибалась. Честно говоря, я всему остальному предпочитаю японскую кухню, и еда в этой гостинице мне очень нравилась. Приготовлено все было замечательно. Должно быть, это заслуга Мории.

За едой я сказал, что слышал недавно звуки кото, и спросил, кто на нем играл. Сатоми сделала жест, как будто поперхнулась едой.

– Я, – почти крикнула она.

– Это ты? Ты тоже умеешь играть на кото? – удивился я.

– Немножко.

– Мне хочется побольше узнать о кото. Значит, можно тебя поспрашивать?

– Да, но я не очень разбираюсь. Мама лучше знает.

– Помнишь вечер, когда убили госпожу Хисикаву? Тридцатое марта?

– Да.

– Что за мелодию она играла тогда? Я ничего не знаю о кото, но где-то слышал ее раньше.

– Я не знаю, не могу сказать.

– Может быть, мама твоя тоже слышала.

– Нет, я не говорила, что слышала.

– А твой папа слышал.

– У него нет смысла спрашивать. Он ничего не знает о кото, – сказала она насмешливо.

– А ты что играла утром?

Сатоми снова смутилась и захихикала.

– Эта мелодия называется «Танец цветов». Она очень сложная. Я ее сейчас разучиваю.

– Старинная?

– Нет, современная. Она была написана в восьмидесятом году. Для меня это чрезвычайно сложно. Госпожа Онодэра и госпожа Хисикава очень хорошо ее играли.

– Это они тебя учили?

– Нет, мама.

– А, мама. Я никогда ее не слышал. Но ту, которую играла госпожа Хисикава, почему-то знаю.

Сатоми внезапно подняла голову. Мне показалось, она что-то сообразила.

– А это не классическая мелодия?

– Вполне возможно.

– Не эта?

Сатоми стала напевать. Я почти подпрыгнул:

– Эта, эта!

– Это Бах. Прелюдия соль минор.

– Что ты говоришь!

Я хлопнул себя по коленям. Поэтому-то я ее и слышал.

– На кото играют и такую музыку? Не ожидал!

– Нет, только в направлении Икута. И среди всех школ кото направления Икута школа госпожи Онодэры – единственная, где преподают классическую музыку. Она уникальная. В других школах этого не делают. Но если это так, то это странно.

– Что странно?

– Она говорила, что ей нравится прелюдия соль минор, но не собиралась ее играть. Для этой вещи требуется семнадцатиструнное кото, потому что при ее исполнении нужен бас. Очень интересно, почему она в тот вечер играла ее на тринадцати струнах…

Я некоторое время молчал, ожидая, что она продолжит. Но больше она ничего не сказала. А поскольку я, ничего не зная о кото, не совсем понял, что говорила Сатоми, то и вопросов больше задавать не мог.

После еды Сатоми предложила показать мне кото. Ей показалось, что я заинтересовался этим инструментом. Я с готовностью принял ее предложение. Всегда любопытно узнать о том, что тебе не известно.

Комната Сатоми находилась на втором этаже «Рюбикана». Я последовал за ней наверх, и она пригласила меня войти, открыв темно-коричневую дверь в западном стиле. Комната была примерно в шесть татами, с выкрашенными в белый цвет стенами, татами на полу и персидским ковром, расстеленным в центре. Там стоял рабочий стол со стулом, множество кукол на комоде, белые занавески с оборками на окне и развешанная на вешалках по стенам яркая одежда, которая, видимо, не помещалась уже в шкаф. Короче говоря, это была типичная девичья комната. Я не могу вспомнить, чтобы когда-либо бывал в комнате, где с подросткового возраста жила одна женщина. Причина этого заключалась в том, что в возрасте где-то под тридцать я встретил одного полусумасшедшего мужчину. Благодаря ему я до сих пор одинок. Теперь-то я наконец свободен, но, к сожалению, стал слишком стар.

Кото лежало на татами в углу комнаты. Книжная полка за ним была уставлена книгами, посвященными инструменту.

– Вот оно, кото. Впервые его вижу. Какое большое! Больше человеческого роста, – сказал я, присев на корточки рядом.

– Да, это киотский стиль, его длина – метр и девяносто один сантиметр.

– Значит, есть кото другого размера?

– Да, да. Существует много разных типов кото. Есть два основных направления игры на кото: Ямада и Икута. В направлении Ямада еще с периода Эдо утвердился размер шесть сяку[45]. А в направлении Икута размер варьируется в зависимости от региона: в Киото – шесть сяку и три сун[46], а в Осаке – пять сяку и три сун. У меня размер Киото. Однако теперь все школы перешли на размер Ямада. Это кото сделал мастер, который раньше работал у нас в доме.

– Интересно, а почему размеры такие разные?

– Я думаю, это, вероятно, как-то связано с размером татами. Ведь есть татами Кё-ма, киотские, и Эдо-ма, токийские. Говорят, что существуют также татами специального размера для многоквартирных домов. Они вроде бы намного меньше, но я никогда их не видела.

– Может, попробуешь сыграть?

– Что, сейчас?

– Ну да.

– У меня как раз подходящее настроение.

Сказав это, Сатоми встала и взяла с книжной полки лист бумаги, исписанный иероглифами, – видимо, партитуру.

– Хорошо, попробую это.

На партитуре было написано «Шестой дан». Сатоми откуда-то вытащила медиаторы, слегка лизнула пальцы и надела медиаторы на них.

– Только немного, – сказала она, и ее лицо внезапно стало серьезным.

Она начала играть. Мелодия была короткая, или, может быть, она сыграла ее не всю. Первый раз прямо передо мной исполняли японскую музыку. Раньше я слышал вблизи игру на фортепьяно или гитаре, но на кото – впервые.

Когда она закончила, я поаплодировал и сказал о своих впечатлениях.

– Хорошо, ты здорово играешь. Как будто побывал на новогоднем празднике. Кото – замечательная штука.

Я подумал, как было бы здорово, если бы у меня была жена, которая умела бы играть на кото и играла бы, когда я попрошу.

– Нет, у меня все еще не очень хорошо получается. Вот госпожа Хисикава действительно была мастерица.

– Ты тоже молодец!

Она произвела на меня сильное впечатление. Я всегда испытываю уважение к людям, у которых есть способности, которых нет у меня. После выступления Сатоми снимала медиаторы с рук.

– Из чего они сделаны?

– Медиаторы? Слоновая кость. Их делают только из слоновой кости.

– А кото?

– Кото – из павловнии.

– Кото все делают из павловнии?

– В принципе, да. Кажется, есть еще разные дешевые для упражнений, но я о них мало что знаю. Видов кото много, от дешевых до самых роскошных.

– Получается, это предмет роскоши, – сказал я.

– Да? Почему вы так думаете?

– Смотри, какие тут украшения, просто великолепные.

– Пожалуй, правда. Это кото из лучших. Но предметы роскоши – это уже другое. У них здесь, по краю, гораздо больше удивительных украшений.

– Я слышал, что по названиям частей кото названы и комнаты в «Рютэйкане».

– Правильно. Вам рассказать?

– Ага.

– Это голова кото, а это хвост. И к голове, и к хвосту прикреплены такие ножки.

– А, эти ножки называются «мукадэаси»?

– Нет, те, что на голове, называются просто «ками аси», верхние ножки. Их еще называют «нэко аси», кошачьи лапки. «Мукадэ-аси» здесь, где хвост. Другое их название – «симо аси», нижние ножки. Эта ткань – «огирэ», это «касиваба», – Сатоми указала на область почти в конце кото. – А это «ункаку», – сказала она про место, соответствующее грифу гитары, где располагались детали, на вид пластиковые, которые поддерживают струны. – Эта сторона кото – «ко», боковая – «исо», а задняя часть называется «ураита», задняя панель.

– А моя комната называется «Макиэ-но-ма».

– Это про более дорогие кото, чем мое; у таких по боковой стороне идут «макиэ» – украшения из золота, серебра, черепахового панциря и перламутра. Вот в честь них и названа ваша комната.

– Ясно.

– Струны сейчас все из тетрона[47], но в прошлом использовался шелк. Мама говорила, что шелк быстро растягивается, рвется, с ним трудно получить высокий звук. Поэтому и перешли на тетрон. Эти опоры – порожки, поддерживающие струны, называются «дзи», столбики. Медиаторов из пластика не делают, а вот порожки теперь в основном пластиковые. Раньше они тоже были из слоновой кости. Кроме того, край головы называется «лоб дракона». Так что от головы до хвоста все части кото названы в честь дракона.

– А как закреплены концы струн?

– Они закрепляются изнутри, надо просунуть руку сюда…

Сатоми поставила кото набок. Сверху и снизу задней панели были отверстия, достаточно большие, чтобы просунуть руку.

– Это называется «инкэцу» – отверстие для звука, – сюда надо вставить руку и закрепить струны изнутри.

– Ты сама натягиваешь струны?

– Нет, прошу мастера.

– Хм, значит, кото внутри пустое.

– Да, для того чтобы звук резонировал.

– Кстати, в комнате бабушки Кику тоже было странное кото.

– Так у нее совсем другая разновидность кото. Ее называют еще «кудара кото», то есть корейское кото, или «куго». Кото происходит от ассирийской арфы. Бабушкино кото – подражание первоначальной форме. В императорской сокровищнице «Сёсоин» есть еще один восстановленный экземпляр. Мастер кото по имени Сумио Тарумото, который был раньше у нас в доме, увидел фотографию этого кото из «Сёсоина» и решил его повторить. Это одна из его работ.

– Значит, их несколько?

– Да, кажется, три.

– Это потрясающе. Получается, что этот дом – настоящий музей кото! А где сейчас господин Тарумото? Скончался?

– Я мало что об этом знаю. Он уже старый человек, говорили, что он вернулся в свой дом на перевале Арасака, потому что его жена заболела… А что случилось после это – не знаю. Может быть, и умер.

* * *

Затем мы вместе отправились в деревню Каисигэ. Держа в руках две подушки для сидения, мы с Сатоми некоторое время шли по живописной сельской местности, и в конце концов дорога перешла в Каисигэ Гиндзу, место довольно оживленное.

Первый раз я оказался в этом месте ночью, когда впервые приехал сюда, и днем у меня сложилось о нем совершенно другое впечатление. Как и во всех провинциальных поселках, тут было много хозяйственных и продуктовых магазинов, но попадались и кондитерская, и чистенький бутик с европейской одеждой, и шляпный магазин, каких уже почти не встретишь в Токио. Сатоми рассказала, что раньше отсюда начиналась другая деревня – Ниси Каисигэ, но сейчас обе деревни разрослись, и граница между ними исчезла.

Кинотеатр «Кайракудза» располагался в центре этого оживленного квартала, в переулке, который поворачивал налево от храма Дзидзо. Кинотеатр был окружен низкой подпорной стенкой из камня, а с другой стороны узкой улицы начиналось рисовое поле. Говорили, что в июне-июле кваканье лягушек можно услышать даже в кинотеатре. Этот кинотеатр наверняка очень понравился бы Митараи, если бы он его увидел.

Мне показалось, что этот кинотеатр устроили в бывшем большом складе. Или, может быть, когда решили построить большое здание для кинотеатра, местные плотники, не строившие раньше ничего, кроме складов, смогли соорудить только это. Что ни возьми – черепичную крышу, белые стены или узор в виде решетки по периметру – ни дать ни взять склад. То, что в таком здании показывают фильмы, особенно зарубежные, выглядело и нелепо, и смешно.

Кассового окошка не было, вместо этого внутри у входа на табуретке сидела пожилая женщина, читавшая женский журнал. Увидев Сатоми, она ласково с ней поздоровалась. Видимо, все жители деревни были ей знакомы. Я заплатил, и мы сразу пошли на второй этаж.

Туда вела скрипучая деревянная лестница. У меня снова возникло ощущение, будто мы идем на второй этаж склада. Стены с обеих сторон оштукатурены и своим видом не напоминают ничего, кроме складского помещения. Наверху, как и говорила Сатоми, мы попали в тускло освещенное пространство с татами на полу. Эта просторная комната напомнила мне большой зал в доме Сатоми. Сатоми, казалось, точно рассчитала время, и когда мы вошли, на экране показывали рекламу то местных сладких пирожков, то магазина спальных принадлежностей, то мастерской по изготовлению надгробий. Реклама была в виде слайдов, изображение на которых не двигалось, голос диктора с легким местным акцентом, перекрываемый громкими помехами, бормотал названия товаров, и четыре или пять стариков дремали на татами, не слушая этого бормотания. Честно говоря, мне тоже эта реклама показалась скучной. В любом случае в зале было свободно.

Мы прошли вперед, положили на пол подушки, сели на них, скрестив ноги, и уставились на экран, опершись на поручни. Отсюда было видно, что на первом этаже стояли стулья. Сатоми устроилась рядом со мной. У нее была небольшая сумка, порывшись в которой, она извлекла леденцы и протянула мне один.

«Четыре свадьбы и одни похороны» – британский фильм, большая редкость на нашем экране. По крайней мере, я давно не видел ни одного неамериканского фильма, кроме картин про Джеймса Бонда. К тому же это комедия. Я бы один не пошел на этот фильм, если бы меня не пригласили.

Однако мне он очень понравился. Сценарий был отличный, я впервые за долгое время посмотрел хорошее, беззаботное британское кино. Не думал, что фильм может так меня тронуть. Я в голос смеялся над сценой, где главного героя на свадьбе бьет его невеста.

Выйдя из кинотеатра, Сатоми продолжала пританцовывать и игриво рассуждала о британских пейзажах, показанных в фильме. Болтая о кино, мы направились в то самое кафе «Роман». Кафе оказалось симпатичнее, чем я ожидал. Старушка-хозяйка сидела на одном из стульев и вязала. Она сразу узнала Сатоми и поздоровалась.

– Это писатель из Токио, – представила меня Сатоми.

Сколько бы я ни повторял, что я из Иокогамы, она никак не могла этого запомнить. Я поклонился, хозяйка кротко улыбнулась и кивнула в ответ. Ей было на вид около 70 лет, но выглядела она весьма элегантно. В меню я нашел кинако моти, о которых говорила Сатоми. Я заказал их вместо обеда.

Пока мы ждали заказ, в кафе вошли три молодых человека, по виду местные крестьяне. Листая меню, один из них громко крикнул: «Мне лима!»

– Что такое «лима»? – спросил я.

Сатоми, смутившись, объяснила мне шепотом, что это лимонад.

За едой я продолжил разговор о фильме. Хоть меня и считают писателем, я не очень умею формулировать свои впечатления, поэтому мог сказать только, что мне понравилось кино. Сатоми сказала, что ей тоже. Казалось, она была рада услышать, что «писателю из Токио» тоже понравился фильм, который она позвала посмотреть. В свою очередь я был благодарен Сатоми, что познакомила меня со своим миром. По ее словам, в их мире этот фильм признан достойным просмотра.

– Вы немного напоминаете манерами Хью Гранта из фильма, – сказала Сатоми.

– Правда? – удивился я.

Мне такое не могло даже прийти в голову. Хью Грант – главный герой, у него очень красивое лицо. А я – восточный человек и никак не могу быть на него похож.

– На этого человека с утиным лицом?

В фильме ему сказала это его подруга, и я просто повторил ее слова, пытаясь скрыть смущение от того, что Сатоми назвала меня похожим на главного героя.

– Я говорю не о лице, а о манере держаться. Он всегда улыбается и говорит честно, – сказала Сатоми.

– А, вот ты о чем!

– Вы рассердились?

– Нет, ничего. Я к этому привык, – ответил я.

Я и правда ко всему привык.

Кафе было достаточно обычным, не то что кинотеатр, но все-таки не из каждого кафе увидишь за окнами рисовые поля. А еще вдалеке виднелась река Асикава.

– Я так удивился, увидев плывущую на плоту голову, – сказал я, вдруг вспомнив эту сцену.

– Я тоже, – сказала Сатоми. – Это госпожа Хисикава?

– Кажется, да. У тебя есть какие-нибудь соображения по поводу всего этого? Если есть, поделись, ладно? – попросил я.

На лице Сатоми появилось удивленное выражение.

– Я пока всего лишь школьница и не все понимаю, но думаю, это просто рок, – сказала она.

– Рок?

– Да, родители тоже так говорят. Мы закрыли гостиницу, но, похоже, нас все равно не простили. Если так будет продолжаться, нам, возможно, придется уехать отсюда. На нас лежит такой груз, говорит отец.

Я не знал, что сказать.

– У жителей этой деревни такая карма, разве не так? – Она говорила странно спокойно.

– Что за карма? – спросил я.

Я и правда этого не понимаю. Все запросто говорят о карме и судьбе, но что именно это означает?

– Не знаю, как объяснить, – сказала Сатоми.

Я снова наклонил голову. Она не сказала, что не знает, но не могла ответить.

– Но если дело будет раскрыто, вам ведь не придется уезжать? – сказал я, стараясь поменять тему.

– Но я думаю, что с нами никто не будет общаться. Накамару не стало, Курата скоро отправится домой, а затем уйдут Фудзивара и Мория. С тех пор как ушел господин Томэганэ, люди от нас постоянно уходят. И с господином Тарумото то же самое. После смерти дедушки Хидэити становится все хуже и хуже. Мы долго не протянем.

Я мало что понимал. Она называла незнакомые мне имена.

– Как ты сказала, господин Томэганэ?

– Да, да, господин Томэганэ.

– Кто это?

– Человек, который работал у нас.

– Что, были и другие?

– Ага.

– И до какого времени это происходило?

– Я думаю, примерно до февраля этого года. Вместе с братом Юкихидэ занимались домашними делами и плотницкими работами. Раньше, когда работала гостиница, вокруг было много людей. И горничных было много.

– Так что же, в феврале все ушли?

– Да.

– Внезапно?

– Да.

– Они уходили от вас, ничего не сказав, даже горничные?

– Нет, не так. Все, как полагается, прощались, перед тем как уйти.

– Только господин Томэганэ внезапно молча исчез?

– Да, он был первый.

Почему она не сказала мне об этом раньше? Ведь это самый главный подозреваемый. Детектив Танака и остальные тоже от меня это скрыли.

– Что он за человек, этот Томэганэ? Он имел что-то против вашей семьи?

Говоря это, я чувствовал, что постепенно начинаю понимать мотивы этой серии событий. Дело не в том, что кто-то намеревался убить Сатико Хисикаву, имел мотив лишить жизни Кэйгёку Онодэру и затаил обиду на Харуми Накамару. Особой обиды на женщин у преступника не было. Скорее его цель состояла в том, чтобы растоптать семью Инубо.

Но для этого должен быть какой-то мотив. В этом случае было бы лучше убить кого-то из членов семьи Инубо, чтобы загладить обиду.

В любом случае, если мотивом этой серии преступлений послужила обида на семью Инубо и если преступником является этот человек по имени Томэганэ, то он должен быть очень сильно обижен на семью Инубо.

– Господин Томэганэ хороший человек, – сказала Сатоми, как будто желая нарушить ход моих мыслей.

– Сколько ему лет?

– Я думаю, за пятьдесят. Он был с нами более двадцати лет; он маленький, очень мягкий и ловкий.

– И не держал зла на вашу семью?

– Ни в коем случае. Он не такой человек. Я много играла с ним, когда была ребенком, и думаю, что он всегда был благодарен моей семье. Моя мама тоже дарила ему разные вещи и хорошо к нему относилась. Поэтому он всегда усердно работал. Когда его мать заболела и он нуждался в деньгах, ему помогли оплатить больницу, а позже простили часть этого долга.

Если это так, то, похоже, дело выглядит совсем иначе. Но тогда почему он вдруг исчез, ничего не сказав? Более того, почему после этого внезапно стали происходить все эти события?

– Откуда он родом, этот господин Томэганэ?

– Его дом был около перевала Арасака, в той же стороне, что и у господина Тарумото. Они жили довольно близко друг от друга.

– Понятно.

Я задумался. Очень странный случай. Люди умирают загадочным образом. Преступник неизвестен. Не остается ничего другого, как вернуться к первоначальному предположению, что ожил демон тридцать восьмого года Муцуо.

– Сатоми, а цифра семь на лбу Онодэры и Хисикавы не наводит тебя на какие-нибудь мысли?

– Совсем нет, – сказала Сатоми, – и мама и папа тоже так говорят. Они не имеют ни малейшего понятия.

– Да уж…

Я размышлял дальше. Мне ведь тоже ничего не приходит в голову в этой связи. После безрезультатных попыток что-то сообразить я задал еще один вопрос:

– Как ты думаешь, если удастся раскрыть это дело, это поможет твоей семье?

– Конечно, – сказала Сатоми как о совершенно очевидной вещи. – Должно…

Я пришел к заключению, что пора писать письмо Митараи.

4

Вернувшись в «Рюгатэй», я расстался с Сатоми у перехода и поднялся по каменным ступеням во двор. Время обеда уже прошло, но Сатоми предупредила Морию, что мы обедать не будем, так что на этот счет можно было не беспокоиться. На обед у нас были только моти в кафе «Роман» – тем вкуснее покажется ужин.