Татьяна Степанова

Четыре крыла

© Степанова Т.Ю., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *



Глава 1

Яма и осина

Под корнями высокого дерева талые весенние воды за долгие годы вымыли глубокую яму. Вода сошла, оставив на дне небольшие лужицы, засыпанные зеленой молодой листвой и хвоей.

Яма под корнями выглядела удобной глубокой могилой.

И не надо копать землю припасенной лопатой.

Или нет?

Поместится ли труп?

Человек внимательно изучал яму под корнями. Закатное солнце гасло за горизонтом, освещая багровым светом верхушки деревьев. Вечерние тени множились, соединяясь, сплетаясь с ветвями, корнями, стволами, маскируя реальность, наполняя ее сумраком и тьмой, изгоняя последние солнечные лучи, подобно острым огненным спицам пронзавшие кроны. Лучи мягко скользили, почти струились по фигуре незнакомца, словно не желая причинить неудобство. Мешковатая, нарочито неброская туристическая одежда скрывала и возраст человека, и его пол. Лесной сумрак на все накидывал свой покров, поглощал, прятал…

У ног незнакомца на краю ямы на брезенте лежало тело. На этом куске брезента труп и дотащили до ямы. Человек только что отрубил мертвецу кисти обеих рук туристским топориком. Это потребовало усилий. Но человек не спешил вытирать лезвие топора о траву и листья. Инструмент еще понадобится.

Отрубленные кисти лежали в полиэтиленовом пакете. Обычный белый пакет с красным логотипом дешевого продуктового магазина, измазанный грязью. Мелкие осколки раздробленных костей… Черная запекшаяся кровь.

Человек наклонился, положил туристский топорик на землю и начал деловито завязывать ручки пакета, пакуя страшное содержимое.

Руки предстоит спрятать отдельно…

Распрямившись, он вновь придирчиво оглядел труп в окровавленной одежде, с обрубками рук, лежащий на краю ямы. С телом вроде присутствует некий нюанс… Но от волнения и тревоги он не мог вспомнить детали. Или же память его подводит? Или он допускает сейчас непоправимую ошибку? Что-то не так с трупом, но он не в состоянии сосредоточиться, мысли ускользают… В самом теле имеется некий подвох или изъян… Кажется, да… Или нет? Или он перепутал? Но если сейчас начать осматривать, шарить в одежде, останется его ДНК… Сколь долго она может сохраниться? Особые приметы… Если он отрубил кисти мертвецу и сейчас собирается топором отсечь ему голову, то… все зря? Тело все равно в будущем смогут опознать?!

Но труп никогда не найдут в яме под корнями…

Человек поднял топор с земли. С особой приметой он мог ошибиться. Наверняка никакой приметы и не существовало.

Незнакомец глянул прямо в лицо мертвеца. Это я тебя убил. И ты сгниешь здесь в яме. И никогда не явишься ко мне ночью во сне, воя о мести и расплате. Ты – ничто. Прах. Тлен. Я похороню безголовый безрукий обрубок под корнями в рытвине. Голову и кисти спрячу отдельно. И поставлю точку во всей истории, в которую угодили и ты, и я…

Сильно размахнувшись, он ударил топором – метил в шею, но рука дрогнула, и лезвие наискось разрубило лицо, хрустнула раздробленная челюсть.

Изуродованный покойник словно в последней прощальной ухмылке ощерил зубы в хищном оскале. Усмешка не предвещала ничего хорошего.

Человек сдавленно-испуганно вскрикнул, не сдержав эмоции, и начал в слепой ярости остервенело рубить труп.

И вот голова мертвеца покатилась по земле, едва не упав в яму. Человек остановил ее ногой, словно футбольный мяч.



Закатное солнце погасло. Сумерки воцарились – пепельные, прохладные. Ветер прошелестел по подмосковному лесу, играя молодой листвой. Птицы умолкли, угомонились.

И лишь на старой кривой осине в чаще птицы пищали, тревожно перекликались в ветвях. Их что-то беспокоило. Взмах крыльев – и они стайкой взмыли в вечернее небо с осины, ища себе другого ночлега.

На суку осины – труп повешенного.

Вечерний ветер, усиливающийся с каждым порывом, колыхал ветки, и труп медленно вращался в петле. Кружил, парил над землей. Листья осины неистово трепетали, даже когда порыв вечернего ветра утих и вновь воцарился мир и покой.

Обманчивый покой.

Мертвая зыбь.

Старая кривая осина пользовалась в лесу дурной славой. Она пережила великие пожары семьдесят второго года и, подобно вампиру, высосала все соки покрытой пеплом земли и жизненные силы обугленного леса, возродившись заново, устремив свои корявые ветви, пронзившие небо, в будущее. Труп в петле старая осина тоже заботливо приняла в свои вампирские объятия, обещав… кому? Бог весть… лелеять и оберегать его, пока все не обратится в прах…

Под корнями осины талые весенние воды вымыли рытвину. Пара могучих толстых корней обнажилась, образуя нечто вроде ступени возле растрескавшегося, покрытого мхом ствола.

На краю рытвины валялась замызганная кроссовка, спавшая с ноги мертвеца.

Глава 2

Роза. Та, которую не замечают

– Сын пропал. Убили его. Без вести пропал сыночек мой ненаглядный. Руслан мой… Кровиночка моя… Сгубили его злые люди! И не знаю я даже, где могилка его. А может, и нет никакой могилы. Тело его собаки бродячие гложут… Кости его неупокоенные, не похороненные мной…

Женщина рыдала горько, безутешно. И сердце Клавдия Мамонтова заныло. Женщина размазывала по залитому слезами лицу остатки туши и желтую дешевую пудру, трясущимися руками доставала из старой сумки коробку с лекарствами, сыпала таблетки на ладонь, но ее натруженные распухшие руки ходили ходуном, и таблетки падали на пол.

Клавдию Мамонтову казалось – белые колесики таблеток шлепались на ковровое покрытие с почти железным стуком. Или то кровь билась у него в висках?

Макар Псалтырников быстро наклонился и начал собирать таблетки.

– Спасибо, спасибо вам, я и с пола их заглочу, – шептала лихорадочно женщина, давясь слезами. – Они ужас дорогие. Мне врач прописал. Полторы тыщи стоят… одна коробочка. У меня давление скачет и диабет… Ох, простите меня! – Женщина порывалась встать с дивана. – Нам нельзя, персоналу… Администратор увидит, что сижу на их мебелях, станет орать.

– Тихо, успокойтесь, вам надо отдохнуть. – Макар опустился рядом с женщиной на диван и протянул ей на ладони таблетки. – Администратора не бойтесь. Я все улажу. Да он и сам поймет ситуацию. Здесь камеры внизу, в холле, да?

Женщина затравленно кивнула и поежилась, озираясь по сторонам.

– А наверху, в спальнях? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Наверху вроде нет. Точно я не знаю, – женщина затрясла головой. – Но в холле есть и в кухне. На пульте охраны видели, как я грохнулась здесь у вас. Вот дура… Простите меня.

– Не за что вам извиняться, – успокоил ее Макар.

Сюда – на диван в холл виллы Парк-отеля он принес ее на руках с кухни, когда она потеряла сознание и упала.

Они оба услышали стук падения. Ее крик – она ударилась об пол всем телом плашмя. И подбородком. На нем уже наливался чернотой огромный синяк. Удар подбородком – болевой шок. Даже проваливаясь в обморок, она кричала от боли.

Уборщица в загородном отеле. Тихий и безмолвный призрак в синей робе со шваброй и ведром. Та, кого постояльцы обычно не замечают. А если и видят, сразу забывают.

– Я коттедж перепутала, – всхлипнула она, глядя на кулак с зажатыми в нем таблетками. – Простите. Меня на ресепшен в третий послали туалеты мыть и душевую с сауной, а я перепутала. Пришла в ваш пятый. А вы еще не съехали. Мы не убираем номера и коттеджи при постояльцах. Не беспокоим. А я вломилась, да еще шмякнулась на кухне. В глазах у меня вдруг потемнело. Такая тяжесть на сердце… Сегодня ведь…

– Что? – тихо спросил ее Клавдий Мамонтов.

– Сегодня его день рождения. – Уборщица подняла на него мутные карие глаза, опухшие от слез. – Сыночка моего единственного, Руслана. Я все ждала. Думала – вдруг он в свой день рождения объявится, если жив. Не может он мне – матери – в свой день рождения не позвонить, не подать весточку, если живой и просто уехал… оставил меня… скрылся… Но нет от него ничего. Знак – мне, выходит, свыше. Нет его в живых. Убили его…

– Как ваше имя-отчество? – спросил Макар уборщицу.

– Роза Равильевна.

– Меня зовут Макар. А это мой друг Клавдий.

– Мамонтов, – представился Клавдий уборщице. – Я сейчас работаю телохранителем семьи Макара, а прежде служил в полиции.

Уборщица Роза недоуменно воззрилась на него. Клавдий Мамонтов и сам не мог понять – зачем он говорит ей о себе? Изможденная работой женщина возрастом далеко за пятьдесят. Располневшая, слегка неуклюжая, с крашеными волосами, собранными в короткий хвостик, с распухшими ногами, втиснутыми в резиновые «клоги».

– Роза Равильевна, вы ели сегодня что-нибудь? – спросил Макар.

– Да… то есть нет, не успела, – уборщица Роза, словно испугавшись, втянула голову в плечи. – Я в шесть встаю, у меня здесь смена в восемь начинается. Я всю неделю пашу сейчас без выходных. У нас треть уборщиков ушла, когда мигрантов начали проверять, они к себе домой дернули вместе с женами. Мои сменщицы-таджички уволились. Мне выходные отменили. Обещали заплатить. Только у нас за опоздание на работу деньги сразу вычитают. И много. С деньгами туго у меня. Холодильник совсем пустой дома…

– У вас диабет, вам надо питаться регулярно. Тихонечко вставайте, я вам помогу. – Макар поднялся и предложил уборщице руку – галантно, словно аристократке. – И пойдемте.

– Я уйду, уйду, я вам больше мешать не стану. – Роза тяжело оперлась одной рукой о диван, стараясь выбраться из его мягких подушек. – Извините за беспокойство…

– Мы с вами сейчас заглянем на кухню, нам завтрак до вас официант привез, – словно ребенку пояснил уборщице Макар. – Вам надо поесть, набраться сил.

Клавдий смотрел на своего друга.

Уборщица Роза… Она сразила их обоих наповал своей беззащитностью? У Макара такое лицо сейчас… Ему словно неловко… А чего ему стыдиться? Почему и он, Клавдий, чувствует себя не в своей тарелке? Перед ней? Безутешной матерью пропавшего сына… Бедной до нищеты… Готовой с пола подбирать и пить дорогие таблетки, ибо она не может потратить деньги на новые. Ему совестно – они насвинячили на съемной вилле, а она явилась убирать за ними. Но это же ее заработок. Каждому свое.

Или нет?

Есть нечто еще. Главное. Скрытое от посторонних глаз глубоко внутри и у него, и у Макара. Оно заставляет их терпеливо возиться с ней. Утешать ее. Пытаться ее сейчас накормить.

Пытаться защитить ее. От чего?

Помочь ей в ее горе.

Словами не объяснить. Душевный порыв их общий с Макаром? Обоюдное врожденное благородство? Полегче с пафосом… Скорее просто блажь. Похмельная дурь после бурной ночи с девицами – пьяной, шумной гулянки на вилле загородного Парк-отеля, куда Макар-искуситель затащил его – встряхнуться и оттянуться на полную катушку.

Макар проводил уборщицу Розу на шикарную кухню виллы Парк-отеля. Она плелась – сгорбленная, поникшая, шаркая ногами в своих резиновых клогах. Но сев за стол, начала есть с великой жадностью. И Клавдий понял – уборщица Роза сильно голодна. Даже горе не отбило у нее волчий аппетит.

– Вы сказали – ваш сын пропал без вести. – Макар налил ей кофе из навороченной кофеварки.

– Пропал. Убили его злые люди. Больше двух месяцев нет его со мной. – Уборщица Роза на мгновение перестала жевать. А затем, взяв бриошь, начала подчищать на тарелке растекшийся желток от яичницы-глазуньи. Она съела все до последней крошки.

Клавдий Мамонтов придвинул к ней и свою порцию завтрака. Сел боком на широкий низкий подоконник, глядя на лес, окружавший виллу.

Они примчались сюда вчера днем на машине из дома Макара на Бельском озере в Бронницах, где жили летом. Дни и недели после кровавой и трагической истории с борщевиком, на которую они все вместе с полковником Гущиным потратили столько сил[1], протекали тихо и относительно спокойно. Дома все, на взгляд Клавдия, устаканилось. Дети Макара не болели. Гувернантка Вера Павловна наконец отыскала через своих многочисленных знакомых пожилую супружескую пару преподавателей иностранных языков для Лидочки – младшей дочки Макара. Семидесятилетние муж и жена раньше работали в столичном вузе. Предложение Макара перейти на работу к нему позволяло им постоянно жить за городом на своей даче на природе (их деревня располагалась в сорока минутах езды на машине от Бельского озера), оставив московскую квартиру семье дочери. Супруги приступили к новым обязанностям летом – в период каникул в вузе, обещав окончательно определиться к осени: остаться у Макара или нет. Жена начала обучать Лидочку французскому и итальянскому, ее муж – немецкому, а также латыни, чем приводил Макара в восторг. В середине июля выдались знойные душные дни, и супруги-учителя часто оставались у Макара ночевать, не возвращались к себе на дачу в духоте.

Дом на озере, полный стариков и детей…

Клавдий Мамонтов самые жаркие дневные часы проводил у воды вместе с дочками Макара, гувернанткой Верой Павловной, супругами-учителями и маленьким сыном Макара, Сашхеном. Раненая рука Клавдия заживала медленно, он все еще носил перевязь. Но уже пытался плавать. И греб с великим трудом на каноэ, разрабатывая суставы. Для крохотного Сашхена, едва научившегося ходить, Макар заказал по интернету «микроскопические» водные лыжи, чем привел в ужас всех домашних. После долгих дискуссий, просьб образумиться и укоров ограничились пока надувным кругом для плавания. Сашхен в круге плескался вместе с сестрами на мелководье, шлепал ладошками по воде и хохотал, обдавая Клавдия, сидевшего в воде рядом с ним, фонтаном брызг.

Для старшей шестилетней дочки Макара, Августы, отличавшейся особенностями развития и не говорившей, привезли мольберт и масляные краски. Макар вместе с Клавдием два дня готовили для нее художественную мастерскую. Выбрали гостевую комнату наверху, рядом с детской с панорамным светлым окном, сами перекрасили стены. Установили мольберт, на него – холст на подрамнике. Разложили на столе масляные краски в тюбиках, кисти. Августа продолжала творить на картоне мелками и пастелью. Рисовала и в своем планшете. Но затем Макар с Клавдием подсмотрели украдкой, как она под неусыпным наблюдением Лидочки и крохотного Сашхена, перекочевавшего следом за сестрами в художественную мастерскую, смешивает… нет, просто размазывает, растирает пальцами краски на палитре. И смотрит на результат, на свои испачканные ладошки, склонив набок темноволосую головку.

– Не все сразу, друзья мои, – веско успокоила их гувернантка Вера Павловна. – Процесс творчества на холсте для Августы еще в новинку. Она разберется. Талант ей поможет. Пускай Августа не говорит, но она присутствует на каждом уроке французского и латыни. Лидочке наш новый учитель намедни вслух читал рассказ вашего тезки, Клавдия Элиана[2] про нильских лягушек на латыни с переводом на английский. Августа потом изобразила пастелью лягушку с тростником во рту, словно взяв из текста. Она понимает разные языки, но не разговаривает. Она уникальна! А свои новые масляные краски она научится смешивать и применять сама.

Домашняя идиллия длилась и длилась. Благостная и безмятежная, она выглядела чересчур уж нарочитой. Почти искусственной. Не от окружающего безумного «мира сего». Клавдий чувствовал фальшь. А Макар просто изнывал. Читал потоком новости в интернете. Мрачнел. Клавдий ждал с тревогой – друг его снова вот-вот сорвется в алкогольный штопор.

– «Суббота, хлебнув политуры…» – однажды солнечным утром процитировал Макар песню Юрия Шевчука.

– Сегодня воскресенье, – поправил Клавдий.

– Один черт. – Макар снова пялился в мобильный, читая новости. – М-да… А не рвануть ли нам к телкам, а, Клава?

– Шутишь? – усмехнулся Мамонтов.

– На полном серьезе. Вчера ночью в интернете познакомился с двумя. Вроде ничего, симпатичные. Я, правда, не понял – пьян был. Каюсь. Они принимают наше приглашение, Клава.

– Приглашение?

– Загородный Парк-отель, лесной рай. Я вчера виллу забронировал с предоплатой. Час езды от нашего озера. Пойдем вразнос, а? Оторвемся вдали от наших чинно-благородных домашних. Встаем и едем прямо сейчас. Легко.

– Сложно, – парировал Клавдий. – Я пас. Ты чеши. Гуляй, пока молодой. Только адрес мне скинь, где тебя искать. Я останусь дома с твоими детьми. Я охранник твоей семьи.

– Ты мой единственный друг, Клава. Не бросай меня в час черной тоски, – Макар все пялился в мобильный. – «Это все, что останется после меня, это все, что возьму я с собой…»[3]

Клавдий глянул на его лицо. И не стал больше спорить и возражать.

Девицы, откопанные Макаром в Сети, оказались молоденькими провинциалочками из Сызрани. В Парк-отель на свидание с ухажером «из Сети» они явились на такси и с удивлением смотрели по сторонам, повизгивали восторженно от роскоши пятизвездочного спа-отеля, ресторана, бассейна, уединенной в лесу виллы. Макар оплатил им балийское спа для начала, затем они обедали вчетвером в ресторане на веранде, знакомились, сидели допоздна в баре. Макар глушил там все подряд. Клавдий тоже выпил – впервые за все время, прошедшее после его ранения. Без водки и текилы ничего бы не вышло у него с пухленькой смазливой девицей, увиденной впервые в жизни. Брюнетка больше понравилась Макару, но она сама выбрала Клавдия и пыталась завести его в баре с пол-оборота. Макару пришлось переключиться на ее подружку с волосами цвета спелого ананаса. Она хвалилась ему: «Я читала Пелевина» и намекала – «тащусь от Гуччи». На вилле ночью они разошлись по спальням. Клавдий устроился внизу со своей новой пассией – брюнеткой. А Макар с блондинкой поднялись наверх.

В семь утра Клавдий вызвал такси, перевел девице на карту денег и вежливо попросил «валить на хрен». Усадив ее в тачку, он отправился в бассейн отеля – смывать с себя запах ее тела и приторных духов от Гуччи. Чувствовал он себя при этом последним мерзавцем.

По возвращении он застал Макара сидящим в банном халате на верхней ступени лестницы. Рядом – бутылка текилы. Макар сражался с жестоким похмельем.

– Removed her from[4]… – Макар слабо помахал рукой. – Из нашей, Клава, реальности… Кнопочка delete… Нажал и… нет Ксюшки-хитрюшки.

– Я свою тоже «делит». Вызвал ей спозаранку тачку до Москвы, – Клавдий потянулся всеми мускулами. – Я, хам, в отличие от тебя, даже ее имя не спросил.

– Рита… Она тебе в баре называла свое имя, когда клеилась. Рита-Читта-Дритта, – Макар встал и станцевал на ступеньке степ, не боясь покатиться кубарем вниз. – А ты все мимо ушей. Каменная твоя рожа, Клава…

– Подонки мы, – констатировал Клавдий.

– Как твоя рука?

– Лучше.

– Секс все лечит, – философски заметил Макар.

– Твари мы последние, – Клавдий вздохнул. – Девчонки ни при чем. Дело в нас.

– Ну, хотели мы… жаждали… добивались чистой горячей верной любви, – Макар шутовски поклонился, разводя руками. – И ты, и я… Мы оба. Болваны…. Да, если бы не ты, братан… Я бы давно уже достиг. Руки мы друг другу намертво связали!

– Ну да, конечно, – отрезал Клавдий. – Словно в той пьесе: не цепи – кандалы. Да?[5]

Макар выпрямился, глядя Клавдию в глаза.

И в этот момент они услышали шум: что-то тяжелое упало в кухне. А затем раздался женский крик – пронзительный, полный боли и страдания.

Уборщица Роза.

Они даже не заметили с похмелья, как она зашла в их роскошную виллу…

Глава 3

Пропавший без вести

– Вашего сына зовут Руслан, – Макар включил кофеварку. – Роза Равильевна, расскажите нам, что случилось?

Уборщица Роза глянула на него, быстро дожевывая булочку. На ее глаза вновь навернулись слезы. А Клавдий вспомнил: услышав шум в кухне виллы Парк-отеля, они поспешили туда и обнаружили ее распростертой на полу рядом с опрокинутым ведром и шваброй. С похмелья они соображали еще туго – засуетились неловко: он, Клавдий, ринулся щупать у уборщицы пульс. А Макар в одиночку поднял уборщицу на руки и отнес ее в гостиную, уложил на диван. Она очнулась через минуту, наверное, – кто считал мгновения в запарке? В темных глазах ее метался дикий ужас, затем взгляд затуманился, смягчился, приобрел осмысленность.

– Где болит? В груди? Под лопаткой? Сердце? Я вызываю вам «Скорую». – Клавдий нагнулся к ней с высоты своего роста, доставая мобильный.

Но уборщица вцепилась в его раненую руку на перевязи:

– Нет, не нужно сюда в отель врачей! Они ж через КПП проедут, администрация увидит. Скажут потом – больная… нам такие не надобны, увольняем. Я сюда на автобусе из поселка нашего еду, встаю в шесть, и всего-то один транспорт. А на прежнюю работу на автобусе, электричке и другом автобусе таскалась, затем пехом три километра до ворот. Вставала в три утра… Пожалуйста, не вызывайте никого, никому не говорите! Мы не должны постояльцев беспокоить… У меня не сердце прихватило, просто слабость, в глазах потемнело. С горя я места себе не нахожу… Из-за сына моего пропавшего… Не говорите на ресепшене – мол, уборщице плохо стало, они меня выставят! А мне работа нужна. Если не работать – дома есть будет нечего…

Она бормотала лихорадочно, бессвязно, сжимая раненую руку Клавдия, почти причиняя ему боль. Но он не прерывал ее. И сейчас, за столом, скармливая ей двойной завтрак, они тоже готовились выслушать ее.

– Сколько лет вашему сыну Руслану? – спросил Клавдий уборщицу Розу. А Макар налил ей еще одну чашку кофе и подвинул блюдо со сладкой выпечкой.

Но Роза потянулась к кувшину апельсинового сока.

– Кисленького хочу, страсть люблю цитрусы, дорогие они в магазине, – она облизнула губы, осушив стакан сока залпом. Потрогала синяк на подбородке, морщась. – Двадцать годков Руслану исполнилось сегодня. Гляньте, красавец он у меня был – умница.

Она заколыхалась, извлекла из кармана синей робы старенький мобильный, нашла фотографии сына. Клавдий и Макар увидели на экране темноволосого юношу – полноватого, одновременно в чем-то и схожего обликом с Розой, и отличного от нее внешне. Пухлые, с еще детским румянцем щеки, круглое лицо, слегка оттопыренные уши, тяжелый взгляд темных глаз. На других фото его запечатлели в полный рост – невысокий, кряжистый пацан, широкоплечий, почти квадратный, этакий здоровячок-боровичок. Подобных в школе сверстники обзывают «толстунами» из-за лишнего веса. С виду самый обычный парень. Одет неброско и дешево – в спортивные штаны, куртку и замызганные кроссовки.

– Когда он пропал? – задал новый вопрос Клавдий.

– В конце мая, – уборщица Роза глянула на него и… потянулась к блюду с выпечкой. Взяла пекан с кленовым сиропом, секунду созерцала его с немым восхищением, затем лицо ее искривила горестная гримаса, по щекам заструились слезы, однако, всхлипывая, она сунула пекан в рот и откусила, начала жевать, морщась от боли в разбитом подбородке и продолжая плакать. – Я не знаю точно когда.

– То есть? – удивился Макар. – Руслан жил не с вами?

– Жили всегда вместе, единой семьей. В школе когда учился, я его тянула из последних силенок. Все ему отдавала – здоровье, деньги до копейки, рыбой-щукой билась об лед, работала с утра до ночи, обувала его, одевала, кормила-поила, – уборщица Роза плакала, тараторила скороговоркой и жевала пекан с кленовым сиропом, давясь слезами, – все одновременно. – В апреле съехал от меня, освободи…

Она осеклась. Глянула на них. Проглотила кусок.

– Не смущайтесь, – произнес Макар. – Продолжайте, пожалуйста. Сын освободил вас от своего присутствия и от трат?

– Да. То есть нет. Он мне заявил: мама, я нашел работу в Москве. Из поселка ездить далеко и долго, я в городе устроюсь. За меня не переживай.

– Кем он работал? – уточнил Мамонтов.

– Он мне не сказал. Похвалился лишь – мол, денежная должность. Он сразу после школы начал вкалывать, сначала на нашу макаронную фабрику в поселке устроился на склад, зарплата фиговая, но он там бесплатно отучился на шофера и получил права. Хотел устроиться в такси, но его не взяли.

– А почему? Молодой парень, – заметил Клавдий.

– Из-за здоровья, он медкомиссию в такси не прошел.

– В армию он не призывался? – снова задал вопрос Клавдий.

– Нет, – Роза потянулась за «бантиком» с вареньем.

– Он на фото без очков. Не по зрению пролетел. В такси не приняли на работу случаем не из-за такого? – Клавдий покрутил пальцем у виска.

– Клава! – понизил голос Макар.

– Ни-ни, не то… не шизанутый он у меня, – уборщица Роза затрясла головой. – Если б тронутый, то я бы и пропажу его без вести поняла – мало ли шиза штуки откалывает, убегают из дома, прячутся от родителей, бродяжничают. А он нормальный мальчик, правда, родился не очень здоровым.

– А с виду на фотографии он почти богатырь, – похвалил Макар.

Уборщица Роза криво улыбнулась. Снова потрогала синяк на подбородке. Откусила половину «бантика», запила кофе.

– Когда вы сами его хватились? – Клавдий начал выяснять главное.

– Числа двадцать второго мая. Он мне все не звонил, не звонил… Неделю, если не больше. Я сама ему набрала, а он недоступен. Подумала – где-то носит мальца… Занят. Работает же. Позвонила на другой день поздно вечером, когда домой вернулась. Снова недоступен. Потом ночью – то же самое. Утром на работе набрала ему – недоступен. Я все звонила, волноваться начала… Дома в поселке вечером сбегала на квартиру к Пауку. А он мне – сто лет не видел Руслана вашего. Понятия, мол, не имею, где он. В Москве вроде устроился, работу нашел. Посоветовал мне у Локи узнать. Я его искала-искала, не нашла в поселке.

– Кто они – Локи и Паук? – живо поинтересовался Макар.

– Паук – Денис Журов, одноклассник Руслана. А Локи из Вавелей семейства. Максим у него имя, Локи его в поселке кличут, уж не знаю почему. Кто такой Локи? Хрень разная у пацанов. – Уборщица Роза раздраженно пожала полными плечами.

Макар и Клавдий переглянулись.

– Продолжайте, Роза Равильевна, – мягко поощрил ее Макар. – Сока апельсинового вам еще налить?

– Уж пожалуйста… кисленький, приятный… Уж простите меня, обжираю вас совсем бессовестно… Вкусно очень! Не отыскала я Локи, утром побежала в полицию, думала, они меня ждать заставят три дня, прежде чем заявление подавать о пропаже сына. Но они меня выслушали, спросили его возраст и сразу направили к участковому. Он меня мурыжил-мурыжил… Все допрашивал про Руслана. Но заявление мое взял.

– Вам известны конкретные действия полиции по розыскам вашего Руслана? – уточнил Клавдий. В словах уборщицы «про полицию» ему почудилась скрытая неприязнь. Но он пока не знал причины.

– Нет, – Роза покачала головой. – Два месяца прошло. Воз и ныне там. Сынка моего нет. Никто в нашей полиции мне ничего не говорит. Жив он – нет ли… Я сердцем чую – нет его уже на свете. Был бы живой, сегодня, в свой день рождения, мне бы непременно позвонил. Матери своей, рожавшей его, кормившей-поившей, защищавшей…

Заливаясь самыми горькими безутешными слезами, уборщица Роза шумно выхлебала апельсиновый сок из стакана и потянулась за бумажной салфеткой, аккуратно разложила ее на коленях и начала собирать с блюда оставшуюся выпечку.

– Руслан – единственный ваш ребенок, насколько мы поняли? – уточнил Макар.

Уборщица кивнула. Она деловито укладывала в салфетку круассаны, плюшки и булочки с корицей.

– А где отец Руслана? – осведомился Клавдий.

– Он нас давно бросил. Отрезанный ломоть. Умер он десять лет назад, – сообщила Роза.

– Фамилия участкового? – задал Клавдий новый важный для себя вопрос.

– Бальзаминов. Наш он, поселковый. Майор Бальзаминов.

– А поселок ваш называется…

– Скоробогатово, – ответила уборщица Роза. – Русланчик мой там и родился. А я после школы девчонкой из Уфы к мужу туда переехала, мы с ним на макаронной фабрике оба в молодости пахали. Муж с матерью, свекровью моей, в хрущевке свою жилплощадь имел, квартирка двухкомнатная, смежная, я и польстилась, дура молодая. Долго у нас с мужем деток не было, я из кожи вон лезла, к знахаркам обращалась. Потом Русланчик на свет появился, бабка наша, ведьма-свекровь, скончалась. А после уже и мой благоверный от нас с сынком… из квартиры свинтил.

– Извините за бестактность, а сколько же вам самой лет? – спросил Клавдий Мамонтов.

– Сорок семь, полтинник скоро, – весьма непоследовательно ответила Роза. – Старая я кляча… изношенная лоханка…

Макар глянул на приятеля – уборщица выглядела на десять лет старше своего возраста. Если не на пятнадцать. Она аккуратно, но с деревенской жадностью завертывала в салфетку выпечку со стола. Сунула пакет в карман синей робы.

– Спасибо за угощение, – всхлипывая, начала истово, жалобно благодарить. – Нам нельзя даже остатки со столов в ресторане собирать и с тележек, которые официанты возят постояльцам в номера и на виллы. А кто еду ворует с тележек, у того сразу ползарплаты долой. А здесь вкуснотень повара готовят, столько еды остается, аж живот крутит, жрать все время тянет, а нельзя нам, персоналу, есть чужое. Да я и воровать не привыкла.

– Фамилия вашего сына и ваша? – спросил Клавдий.

– Его – Карасев. А моя Сайфулина, – ответила Роза.

– Руслан взял фамилию отца?

– Ага. И глазом не моргнул. Захотел его. Уж я его просила-умоляла. Одумайся, зачем тебе его фамилия? А он плечами дернул, покосился на меня, промолчал. Но я поняла – не желает он мою татарскую фамилию брать, хочет русским быть, с фамилией папаши своего – зверя…

Уборщица Роза осеклась. Поджала губы. Затем низко опустила голову, явно пытаясь спрятать от них свое изуродованное синяком лицо с появившимся на нем выражением ожесточения… Темными тенями прошлого… Клавдий внезапно понял – все ими услышанное не совсем то, чем представляется на первый взгляд. И в рассказе уборщицы, во всем этом деле им встретился лишь самый первый подвох. Появятся и множество других, – если вдруг они решат двигаться дальше и…

– А зачем вам все знать? – глухо пробубнила уборщица Роза, словно подслушав его мысли. Маскируя промельк теней прошлого в своих чертах, она опять начала горько плакать, подвывая от горя. – Полюбопытствовали, ребятки, да? Наслушались меня, матери. Добрые вы, но… чего вам во мне и в Руслане моем? Послушали, покачали головами с умным видом, да? Вроде посочувствовали. Уехали из отеля и забыли. И не вспомните вы меня завтра, ребятки. Сейчас-то вы не в себе еще после ночного загула, амбре от вас… Пили до рассвета. Небось, с девками ублажались… Ну а с утра тепленькие, добренькие… любопытные… Сядете в тачку навороченную, и только вас и видели… А я останусь. Плюшки ваши доедать дома и слезами давиться… Одна-одинешенька! Никто, никто мне не поможет, никто не найдет моего сына единственного… Хоть могилку его безымянную… Хоть тело его бездыханное… Нет мне, матери-одиночке, помощи ни от полиции, ни от кого на свете! А за завтрак ваш щедрый, вкусный – низкий поклон. Если надо ваше благодеяние отработать, дайте адрес ваших хором, где живете. Я приду в выходной, уберусь у вас, все вымою, вычищу. Я свои долги привыкла платить. Я – честная женщина. И гордость имею.

Ее слова были несправедливы, но полны горечи и боли. Они оба молча созерцали ее залитое слезами лицо.

– Роза Равильевна, я вашего сына Руслана постараюсь отыскать. – Макар поднялся из-за стола. Выпрямился, вздернул подбородок. – Я вам помогу. Я вам клянусь.

Клавдий не понял – бурное похмелье взыграло в натуре Макара или же нечто иное? Когда он поклялся уборщице Розе со столь серьезным видом сделать в общем-то неосуществимое.

Отыскать пропавшего без вести совершенно незнакомого парня…

Но Клавдий знал и другое – от своих обещаний Макар, пылкий, безбашенный, запойный алкоголик, его единственный верный друг и работодатель, не отступает никогда.

– Скиньте нам ваши контакты, – хмуро попросил уборщицу Клавдий, хоть и с неохотой, но без колебаний идя на поводу своего друга Макара. – Контакты Паука и Локи – если не телефоны, то хотя бы примерные адреса. Вашего участкового я сам отыщу, потолкую с ним.

– Вы ж сказали – вроде в ментовке раньше служили? – уборщица Роза недоверчиво разглядывала его темными глазами. – Неужель поможете мне? Не шутите? Мне и платить вам нечем. Если только отработкой, уборкой у вас дома.

– Денег мы с вас точно не возьмем. Успокойтесь. Возможно, нам будет нужна информация, которая поможет в поисках вашего сына. Дополнительная, – веско объявил Мамонтов. Он отметил, что, даже рыдая от горя, уборщица Роза четко помнит о сказанном ей: разные мелочи, чужие фразы и признания кладет в свою копилочку. А значит – баба она себе на уме.

– Собрались искать Руслана? Вдвоем? Сдуру, что ли? С бодуна?! – Роза смотрела на них ошарашенно. – Ой, простите, вырвалось… Взаправду? Не разыгрываете меня? Впрочем, если посмеетесь над материнским горем, обманете меня… не видать вам обоим счастья. Всевышний вас накажет!

Макар глянул на уборщицу. И до него дошло наконец: тетка – крепкий орешек.

– Со счастьем у нас и так хреново. Диктуйте свой телефон и адрес, – невозмутимо попросил Клавдий. – И контакты приятелей Руслана Карасева.

Глава 4

Рисунок

Вернувшись домой из Парк-отеля, Макар и Клавдий утреннее происшествие между собой больше не обсуждали. Макар окончательно протрезвел после заплыва в озере и занялся детьми под чутким руководством гувернантки Веры Павловны. Клавдий до позднего вечера проверял внешнюю и внутреннюю систему охраны – если в последующие дни им с Макаром все же предстояло надолго отлучаться, домашний «большой брат» должен работать без сбоев. Мимоходом он справился в интернете насчет Скоробогатова. Поселок городского типа, выросший из знаменитого некогда торгового села с его старинной мукомольной фабрикой купцов Бородиных. Фабрика ныне превратилась в завод хлебобулочных изделий, а рядом выросли корпуса нового предприятия, выпускающего макароны из дешевых сортов пшеницы. В поселке имелись школа, автозаправка и автосервис, банный комплекс с номерами, церковь. В разделе «история» нашлись любопытные подробности о купцах-фабрикантах: младший Бородин получил в Скоробогатове прозвище Иуда за донос на старшего брата после событий 1905 года в Москве. Доносил он и на соседей – помещиков, земских учителей, уездную интеллигенцию, ратовал за расширение «черты оседлости» и ограничение прав всех «инородцев». Доносом на родного брата пытался отнять у того большую часть капитала мукомольного производства. Брат умер от сердечного приступа в жандармском отделении, а младшего Бородина прокляла родная мать. Жена забрала детей и уехала от него в Ниццу. Спустя год слуга обнаружил Бородина мертвым – купец по прозвищу Иуда повесился на осине.

На следующее утро Клавдий проснулся рано. Решил пробежаться по холодку в парке поместья у озера. Выбравшись из спящего дома, дал мощный кросс. Среди деревьев мелькнула знакомая крепкая фигура. Макар тоже совершал свой утренний марафон. Увидев друга, он махнул ему, и они рванули наперегонки. Намотали километров пять кругов и остановились на берегу, приводя в порядок сбившееся дыхание.

– Сгоняем после завтрака в Скоробогатово? – предложил Макар, вытирая мокрое разгоряченное лицо.

– Заметь, не я это предложил, – непередаваемым тоном ответил Мамонтов.

– Я, я, Клава. Считаешь, вчера перед ней я валял дурака?

– Рыцаря. Защитника сирых и убогих. Не дрейфь, уборщица все на наше похмелье после перепоя списала.

Макар вздохнул.

– Я, Клава, по натуре not tipical singleton[6]. – Волнуясь, он изъяснялся на своем почти родном английском. – Синглтон с тремя малолетками на руках, многодетный папаша-одиночка, моя бывшая лишена родительских прав, мотает срок в тюрьме за покушения на убийства. Ты тоже не типичный синглтон – этакий самый-самый последний, окончательный самурай. Сейчас еще и раненый Долохов. Кой черт нам до чьих-то сыновей, чужих матерей, да? Или нет? Но слушая тетю Розу вчера, я словно заново пережил события с моими дочками, от которых едва не рехнулся когда-то. А вы с Гущиным нас спасли.

– Я тоже вспомнил о девочках, – признался Клавдий.

– Вывод? – Макар смотрел на него серьезно.

– Пепел Клааса стучит… колотит…. Нет, долг отца очнулся от спячки? – Клавдий мрачно усмехнулся. – Ну а я как ты, братан. Не бросать же тебя одного. Только затея наша – полная безнадега. Уразумей сразу.

– С чего вдруг? – Макар, в отличие от друга, моментально повеселел, взбодрился.

– Пропавший без вести… Их находят одну треть. Всего-то. И две трети – трупы.

– Не ищут просто.

– Стараются, Макар. Особенно несовершеннолеток разыскивают. У нас, правда, двадцатилетний пацан. Взрослый парень. И ситуация аховая – пойди туда, не знаю куда.

– В Скоробогатове сегодня нащупаем первые нити, – Макар смотрел на озеро. – Слезы тети Розы вчера меня ножом по сердцу полоснули. Синглтон, подобная нам. Беззащитная, бедная.

– Ага. Только она – не совсем то, чем кажется, – хмыкнул Клавдий. – Ладно. Ты ей обещал. Давши слово – держись.

Вернувшись в дом, они поднялись на второй этаж. Макар зашел в детскую к Сашхену. Клавдий остался в дверях. Макар смотрел на маленького сына в кроватке, свернувшегося клубочком, на его стиснутый во сне кулачок. Словно почувствовав его присутствие, Сашхен открыл голубые глазки и улыбнулся. Макар сразу взял его на руки. Прихватил со столика у кроватки брошюрку-инструкцию с картинками «Как приучить малыша к горшку». Они с Сашхеном находились лишь в самом начале этого тернистого пути. Мудрая Вера Павловна настояла: Макар – отец непременно должен принять участие в процессе приучения, не полагаясь на ее опыт гувернантки и горничной Маши, нянчившей Сашхена.

Клавдий услышал шум в художественной мастерской. Они с Макаром и Сашхеном пошли по коридору. Августа и Лидочка, несмотря на ранний час, уже бодрствовали. Обе в пижамах, босые. Лидочка уронила со стола коробку с пастелью. Сидя по-турецки на полу среди раскиданных ярких мелков, она с упоением щебетала на родном английском, обильно вставляя русские слова и новую для нее латынь:

– Pompeii…Augusta picturam docuit![7]

Августа с распущенными темными волосами стояла перед мольбертом и медленно возила измазанной красками ладошкой по холсту, оборачиваясь к сестренке, сверкая темными глазами, полными затаенного восторга.

– Привет, принцессы! – поздоровался Макар. – О! Краски уже на холсте! Лидочка, а ты делаешь успехи в латыни, но почему Помпеи учат рисовать Августу?

– По кочану! Cabbage![8] – выпалила четырехлетняя Лидочка-полиглот и высунула розовый язык. – Августа сама художник!

Клавдий смотрел на безмолвную Августу, сосредоточенно творившую на холсте. Он вспоминал ее прежние удивительные рисунки – предупреждения. Они оставались для него полнейшей загадкой, найти им вразумительного объяснения он до сих пор не мог. И, прежде чем пускаться в очередную непредсказуемую авантюру по поискам без вести пропавшего Руслана Карасева, он очень хотел взглянуть на них.

– Августа…

Маленькая художница обернулась.

– Мы с папой решили найти одного парня. Он ушел из дома и исчез, – Клавдий осторожно подбирал слова. – А ты… может, что-то изобразишь для нас с папой?

Макар удивленно покосился на него, затем посмотрел на старшую дочку. Рисунки Августы он тоже видел, но, в отличие от Клавдия, не придавал им особого значения. Августа отошла от мольберта, вытерла ладошку прямо о пижамные штанишки. Плюхнулась на пол рядом с Лидочкой, положила перед собой лист ватмана и потянулась за мелками. Резкими уверенными штрихами она быстро нарисовала на ватмане… дерево.

Клавдий внимательно изучал дерево – серая кора, черные угольные штрихи на толстом стволе, зеленые штрихи мелков, изумрудная листва, словно весной. Он ждал – может, Августа дополнит свою картину-импровизацию? Но нет, девочка поглядывала на них с Макаром снизу вверх.

– Замечательно, спасибо, моя принцесса, – мягко поблагодарил Макар и протянул ей руку, предлагая помочь подняться с пола.

Но Августа дотянулась до ножки столика и придвинула его к себе, забрала планшет. Клавдий подумал: она и в планшете сейчас им нарисует картину. Но Августа нашла фото в интернете и показала им.

Пронзенное колом жуткое существо с клыками…

На снимке – средневековое изображение вампира, прибитого колом к земле.

– Осиновый кол? – озадаченно спросил Макар. – Детка, но почему ты вдруг…

– Твое дерево на рисунке – осина? – Клавдий нагнулся к Августе.

Она, по обыкновению, не произносила ни слова. Лидочка тоже примолкла. Заглядывала в планшет, хмурила светлые бровки.

– А в Помпеях осиновых колов никто никогда на фресках не рисовал, да, Лидочка? – заметил Макар, на лицо которого легла тень. Он забеспокоился: его маленькие дочери выбрали зловещую тему.

Клавдию вспомнилась байка из интернета про купца Бородина из Скоробогатова по прозвищу Иуда, повесившегося на…

– Августа, ты изобразила осину? – настойчиво повторил он, хотя знал – прямого ответа не получит.

Августа выключила планшет. А затем перевернула свой рисунок с деревом. Встала и наступила на него босой ногой.

Глава 5

Локи

Скоробогатово на картинках из интернета выглядело лучше, чем в реальности. Клавдий и Макар добрались до него без проблем. Ехали сначала живописной дачной местностью с садовыми кооперативами, лесами-перелесками, лугами, рощами, а затем пейзаж изменился – потянулись нескончаемые картофельные поля агрохолдинга, развалины бараков, пустыри. Поселок представлял собой скопление старых пятиэтажек, заботливо выкрашенных в зеленый и бежевый тона, они сгрудились вблизи фабричных корпусов макаронной фабрики и хлебозавода. Затерянный в глубинке Подмосковья, поселок существовал почти автономно, цепко храня смутные и страшные воспоминания о прошедших годах и столетиях. Но Клавдий и Макар узнали о внутренней темноте городка не сразу. Он не спешил открывать им свои многочисленные тайны.

Перед отъездом Макар кратко переговорил с Верой Павловной насчет картинки из Сети, показанной Августой в качестве пояснения к рисунку. Шестилетняя Августа и четырехлетняя Лидочка самостоятельно отыскали в интернете изображение вампира, пронзенного осиновым колом. И Макар встревожился: значит, с гувернанткой и учителями иностранных языков и латыни они рассматривают в Сети и в альбомах по искусству картины из Лувра и Эрмитажа с античными героями мифов, а сами, тайком от взрослых орудуя в интернете, интересуются гораздо более мрачными вещами. Клавдий не вмешивался. Он вспоминал прежние рисунки-предупреждения Августы. Они порой отличались зловещим смыслом. А Макар почти не обращал на них внимания. Он отреагировал лишь на картинку из интернета…

У уборщицы Розы не оказалось телефонов приятелей Руслана. Но она дала им наводку для поиска: Паук – Денис Журов проживает в одном с ней доме, только в другом подъезде: квартира на четвертом этаже направо от лестницы. А Локи – Максима Вавеля – можно найти в автосервисе, на мойке или на автозаправке, где он подрабатывает во время студенческих каникул.

Хрущевка Розы оказалась на окраине Скоробогатова – дом утопал в зелени палисада, пялясь подслеповатыми окнами на белый свет. Похожие пятиэтажки окружали детскую площадку. Кусты сирени, потрескавшийся асфальт с ямами, засыпанными щебенкой, шумные компании мигрантов из Средней Азии у подъездов – сидящих на лавочках и просто на асфальте на корточках. Мигранты трудились на заводе и фабрике вместе с местными жителями и снимали в старых хрущевках квартиры и комнаты.

Клавдий и Макар попали в подъезд, где жил Паук, свободно, домофон давно был сломан, а уличных камер – Клавдий внимательно смотрел на фонари и фасады жилых зданий – в Скоробогатове и не водилось. Направо от лестницы имелась лишь одна дверь, а проем смежной квартиры оказался заложенным кирпичами. Клавдий прикинул – возможно, одна хата двухкомнатная, другая однокомнатная, и у них общий владелец – семья Журовых, перепланировавших все в единую жилплощадь. Дверь им на звонки и на стук никто не открыл.

И они решили оставить пока Паука на будущее, а поискать в Скоробогатове Локи, с которым сама уборщица Роза, по ее словам, так и не успела пообщаться с момента исчезновения сына.

– Странно, – заметил Макар. – Больше двух месяцев миновало с момента пропажи Руслана, а наша тетя Роза с его другом и словом не перекинулась.

– Не вяжется сей факт с образом убитой горем матери, потерявшей единственного сына, да? – хмыкнул Клавдий.

– Ну, если Локи – студент… умотал из этой деревни на каникулы, – предположил Макар.

– Он в автосервисе вроде пашет, по словам Розы.

– Бросил к черту и слинял, – Макар, сидевший за рулем их внедорожника, глянул в навигатор, ища автозаправку, автомойку и автосервис. – А если свалил, может, и к пропаже приятеля руку приложил? Поэтому он и мать его избегает?

Клавдий на версию «от фонаря» ничего не ответил.

К тому же Локи они обнаружили через четверть часа – в местном автосервисе. Никуда он не «свалил» из Скоробогатова. Автосервис находился рядом с автозаправкой на местном разбитом шоссе. Рядом автомойка. Ангары, кирпичная стена, исписанная черными каракулями граффити. На горизонте – цеха макаронной фабрики. Подъездная дорога к ней в заплатах нового асфальта. Рекламные щиты с плакатами – рожки, бантики и вермишель. Несколько фур возле фабричных складов. Темно-зеленая полоса далекого леса. Скудный и унылый пейзаж.

Рабочий-узбек с автомойки выскочил на сигнал их внедорожника и на вопрос про Вавеля сначала вытаращился недоуменно, а когда они назвали прозвище «Локи», ткнул в глубину ангара автосервиса.

Искры сварки… Кислородные баллоны. Фигура в маске и защитной одежде.

– Локи! – окликнул Макар незнакомца.

Тот их увидел. Не выключая сварочный аппарат, стянул маску с лица, не страшась ярких огненных искр, окутавших его подобно сверкающей мантии.

Клавдий понял – отчего Макс Вавель получил свое прозвище: он до боли походил на персонажа известного сериала. Бог огня Локи – темнокудрый, темноглазый. Коварная обаятельная бестия, созданная Томом Хиддлстоном.

– Мы знакомы? – осведомился он по-королевски, выключая сварочный аппарат.

– Нет. Жаждем пообщаться с тобой, Локи, – бросил ему Мамонтов. – По делу пропавшего Руслана Карасева.

Макс Вавель положил сварочный аппарат, перепрыгнул через ремонтируемый агрегат и ужом гибко выскользнул из широченного защитного комбинезона на подтяжках, оставшись в черных рваных джинсах-скинни и футболке с лейблом «хеви-метал».

Макар отметил – насколько парень, одетый в замызганное рванье, хорош собой. Локи обеими руками пригладил свои мокрые от пота темные кудри. Достал из кармана пачку сигарет и кивнул им – айда из ангара на воздух.

– Ну? – спросил он, закуривая, и пристально разглядывая светловолосого Макара и высокого Клавдия с рукой на перевязи.

– Где Руслан? – бросил ему Мамонтов.

– Я не знаю. – Локи вздохнул. – Про его пропажу в городе разное говорят.

– Нам интересно, что известно тебе. Ты же его друг, – заметил Макар.

– А вы кто, собственно? – осведомился Локи. – На ментов вроде не похожи.

– Детективы частные, – успокоил его Клавдий.

– Роза Равильевна разбогатела и наняла вас для поисков Русланчика? – Локи удивленно поднял темные брови – соколиные, вразлет.

– Именно, мы сейчас представляем интересы его матери, – Макар в общем-то и не солгал.

– Тогда она должна была вам сказать – я в друзьях Руслана никогда не числился. – Локи затянулся дымом. – Мы просто учились с ним в одном классе. Но с тех пор много времени прошло.

– А когда ты его последний раз видел? – поинтересовался Клавдий.

– Наверное, еще весной. Не помню точно. Он вроде нашел себе наконец нормальную работу в Москве. И уехал.

– Какую работу? Где? – дотошно расспрашивал Клавдий.

– Не в курсах, – Локи пожал плечами. – Он со мной не делился. Я сам в Москве в МАДИ учусь. Жесть. Но мы с Хвостом… то есть с Русланом… мы в Москве не пересекались.

– Хвост? – Макар удивился. – Прозвище Руслана? Твое – Локи. Есть еще Паук у вас какой-то вроде.

– Ага, – Локи смотрел на них, в глазах его промелькнуло нечто – мимолетная тень. – А Роза Равильевна вам не сказала?

– Про его прозвище? Нет, – ответил Макар.

– А, ясно, – Локи кивнул. – Сами видите, сколько от нас до Москвы пилить. Я на своей тачке два часа тратил на дорогу в институт, а вечером еще больше. А Руслан себе колеса не купил. Он нашел работу в столице и уехал. Еще в апреле. Но появлялся в городишке. Затем перестал. А позже его начала искать полиция. Сейчас все заглохло.

– А на связь с тобой он не выходил за все месяцы? Не звонил? Не чатил? – удивился Клавдий. – Только не заливай, что удалил его мобильный из контактов и заблокировал его.

– Я не блокировал, – ответил Локи просто. Выкинул окурок и достал телефон. Показал им номер в «контактах» под именем «Хвост». Сдвинул изображение и предъявил и свой номер телефона. – Когда слухи пошли о его пропаже без вести, я ему, конечно, набрал, и не раз и не два. Раз десять! Но «абонент не доступен» был, а сейчас вообще соединения нет.

Клавдий глянул в его мобильный и сравнил номер со взятым у уборщицы Розы телефоном ее сына. Сами они с Макаром по номеру Руслана до сих пор не звонили.

– Набери, а? – велел он парню.

Локи, печально усмехнувшись, набрал в одно касание. Они не услышали вообще ничего сначала. Затем – «номер не обслуживается».

– Полиция, наверное, сто раз проверяла, – заметил Локи.

– Расскажи нам про Руслана, вы же одноклассники, – попросил Макар. – Какой он был?

– Да он, может, есть, – усмехнулся Локи. – Зачем вы сразу о нем в прошедшем времени-то? Ховается где-то. А характер у него нормальный. Не склочный. Он немножко тугодум, учился не очень. Насчет поступления в вуз особо не парился, ему и призыв в армию не грозил. Ради автошколы бесплатной год отпахал на «макаронах» – у нас в городке фабрику так называют. Получил права. Завидовал тачке моей. Хотел сам купить. На какие шиши только? За бабками в Москву и подался. Он в общем-то тихий был пацан. Но если двинет в челюсть – без зубов останешься. Но сам он не дрался. Не конфликтный. Туповатый.

– Тихоня? На фотографиях он слегка полный, – вспомнил Клавдий.

– Упитанный, – Локи криво усмехнулся. – Покушать любил. Роза Равильевна его особо не баловала. Все орала на весь двор на их кухне: «Обожрал меня вконец, я куренка на три дня запекла, а ты все один умял, утроба ненасытная!» Паук ее вопли часто слышал, он рядом живет. У них все детство Хвос… Руслана баталии дома из-за еды происходили с матерью. Кто кого объедает.