Спину исхлестали плетью, пока я был без сознания, тонкие розовые полосы тянулись вдоль позвоночника.
— Похоже, он беспокоится, — улыбнулся Легион.
— Как и все мы в итоге, — согласился Эндрю.
Легион надвинул маску на лицо. Я отчаянно старался пошевелиться, заставить себя сопротивляться, но почувствовал, как игла шприца снова вошла мне в шею.
39
Сначала я ощутил боль, шедшую через грудь в пах и верхнюю часть бедер. Казалось, меня опустили в кипяток, так жгло кожу. От каждого движения, каждого вдоха становилось все хуже.
В темноте я слышал чьи-то легкие шаги. И негромкое, ритмичное поскрипывание колес тележки.
Я открыл глаза.
Голова от тяжести склонялась на грудь. Когда я попытался поднять ее и осмотреться, шею и спину мучительно закололо.
Я глубоко вдохнул.
Меня примкнули наручниками к кресту в пяти футах над полом. Потолок в этой комнате был примерно втрое выше. Ноги упирались в подставку, руки были разведены в стороны. На мне остались только трусы.
В комнате было холодно. Я пошевелил пальцами, пытаясь усилить кровообращение. Но движение вызвало болезненную пульсацию в руках и плечах. Я снова втянул в легкие воздух и закрыл глаза.
Темнота. Одиночество.
Затем вновь послышалось поскрипывание.
Слева от меня показалась металлическая тележка — такие используют в операционных. Вез ее Легион. Наверху, на металлических полках, лежали скальпель, молоток и два больших гвоздя. А рядом третий, более толстый и длинный, похожий на ржавую железную трубку. Должно быть, вытащенный из шпалы.
Остановив тележку, Легион поправил инструменты на полках и медленно повернулся ко мне. Во время этого долгого, затянутого движения глаза его в отверстиях маски ни разу не мигнули.
Он снова скрылся из виду. Я поднял голову, превозмогая боль, и увидел двустворчатую дверь в соседнюю комнату, где сидел раньше. Но теперь она была закрыта.
– Какой у тебя позывной?
Я посмотрел влево.
– Рик.
К стене была прислонена алюминиевая стремянка. Легион взял ее и посмотрел на меня. Глаза его забегали по моему телу, язык выглядывал из прорези маски. Он поставил стремянку под моей левой рукой.
– Год рождения, – продолжил допрос Тачин.
— Зачем ты это делаешь? — спросил я.
– Одна тысяча девятьсот девяносто четвертый.
Легион не ответил. Взял скальпель и поднялся на вторую ступеньку. Маска оказалась примерно в футе от моего лица, запах, шедший от его тела, ударил в нос. Он выглядел угрожающе. Я посмотрел на скальпель, потом в его глаза. Чем опаснее человек, тем труднее ему подавить свое темное начало. И пахло от него, как от животного: не приближайся, если не хочешь пострадать.
– Место рождения.
— Зачем ты это де…
– Москва, Южное Бутово, улица…
Генерал не дослушал и задал следующий вопрос:
Легион молниеносно полоснул меня скальпелем по бедру. Я вскрикнул и машинально попытался зажать рану. Но рука была крепко примкнута наручниками к шпале.
– Как давно ты примкнул к \"Дружине\"?
Легион стал спускаться по стремянке, глаза его сияли от удовольствия. Он бросил скальпель на тележку и поднял взгляд. Понаблюдал за мной несколько секунд. Ему понравилось, как я морщусь от боли, стремительно распространявшейся от раны по всему телу.
Парню было плохо. Он не хотел отвечать и стиснул зубы. Но \"сыворотка правды\" работала и он сказал:
Он взял молоток и тонкие гвозди, оставив третий, большой, на полке. И снова стал подниматься по стремянке.
– Год уже.
— Поразительно, сколько повреждений может получить человеческое тело, — сказал он отрывистым, резким голосом. — Поразительно, как долго оно выносит боль ради выживания.
– Где проходил подготовку?
– В лесном лагере за Белоомутом, Луховицкий район.
На верхней ступеньке он взглянул на меня, чуть опустив голову. И мне показалось, что под пластиком он улыбается.
– Кто тебя готовил? Как имя инструктора?
Наслаждается моей болью. И выражение его лица в эту минуту мало чем отличается от маски.
– Зовут Паша… Это все… Больше про него ничего не знаю…
— Перестань, — сказал я.
– Кому ты подчинялся?
Он безучастно выбрал один из гвоздей и приставил острием к моему указательному пальцу, проколов кожу.
– Варягу.
— Говорят, ты правша, — произнес он.
– Фамилия Варяга.
— Перестань.
– Не знаю.
— Тогда мы сперва позабавимся с левой рукой.
– Какая у вас была задача?
— Перестань.
– Охранять съемные квартиры, где проживали старшие командиры \"Дружины\" со своими близкими.
Легион ударил молотком по шляпке гвоздя. Я почувствовал, как тот пронзил мой палец и ноготь и вошел в шпалу, а через мгновение ощутил боль, опалившую руку ударом молнии. Я закричал, голос эхом отразился от стен.
– Кого именно охраняли?
– Егора, он правая рука Лопарева… С ним девушка… Красивая… Галиной звали… Она беременная…
— Рука очень сложна анатомически, — спокойно продолжал Легион, не обращая внимания на мой крик и, приставил острие второго гвоздя к среднему пальцу. — Двадцать семь костей, включая восемь только в одном запястье. Мышцы, сухожилия, связки, хрящи, вены, артерии, нервы… Главное, не задеть ничего важного.
– Кто еще был?
Моя рука начала дергаться, словно умирающее животное, брошенное на дороге. Легион наблюдал за ней несколько секунд. Потом, откинув голову, стал разглядывать меня, словно я находился по другую сторону стекла в зоопарке.
И вбил гвоздь через второй палец.
– Пастух… Он с Кубани… Наум, с женой… Серый…
Я закричал.
— Мы убьем тебя, Дэвид, — сказал он.
– Кого еще из близких к Лопареву людей знаешь?
Я закричал снова, пытаясь заглушить боль и его голос. Но он хладнокровно дождался, когда я замолчу, полез в карман фартука и достал шприц.
– Многих… Каширу, Гнея, Боромира, Шмакова…
— Но сперва ты почувствуешь… — он поднял иглу, — каково быть воскрешенным.
– Где находится Лопарев?
* * *
– Неизвестно… Он все время в движении…
Я умирал быстро.
– Почему вы взорвали квартиру?
Все звуки утихли. Свет превратился во тьму. Потом тьма рассеялась, и я увидел себя. Мое почти нагое тело примерзло к кресту. На запястьях были браслеты наручников. Легион наблюдал за мной снизу. Я видел все: свое темя, гвозди, следы ударов плети на спине. Я был в сознании. Ощущал руками древесину креста, внутренний голос повторял мне снова и снова, что я еще не мертв.
– Это Варяг так решил… Жука и Димитра снайперы завалили… Патронов всего ничего, жменя осталась… Спецназ на штурм пошел… И тогда Варяг всех подорвал…
Но потом что-то переменилось.
– Откуда взрывчатка?
– Пастух у себя на квартире держал…
Мне показалось, будто крохотное, еще сохранившееся у меня самообладание начало исчезать. А когда это прошло, передо мной стали разворачиваться сцены из прошлой жизни. В лесу с отцом. Сидение у его кровати, когда он умирал. Знакомство с Деррин. День, когда я сделал ей предложение. День, когда нам сказали, что мы не можем иметь детей. День, когда она попросила меня найти пропавшую девушку.
«Для тебя это в самый раз, Дэвид».
– А ты как уцелел?
Снова ее голос. А после него иная тьма: всепоглощающая, пока не осталось только эхо голосов, которые я любил.
А за ними слышался рокот волн.
– Жить хотел… Испугался… Дверь открыл и навстречу группе захвата бросился… Наверху рвануло…Вспышка… А очнулся уже у вас…
Напоминающий шум моря.
– Хороший мальчик, – Тачин улыбнулся. – Продолжаем.
Вопросы сыпались на пленного \"дружинника\" потоком. Приметы лидеров. Имена. Позывные. Пароли. Адреса. Структура отряда. Планы руководства. Парень отвечал, но сил у него было немного, и вскоре он, сильно дернувшись, прокричал:
СЕМЬЯ
– Ломает! Отпустите! Развяжите меня! Козлы-ы-ы!!!
К \"дружиннику\" приблизился врач, который вколол ему в вену какое-то лекарство, и парень поник.
Четверо членов группы вскапывали клумбы возле «Вифании». За ними наблюдали мужчина и женщина. Он забывал теперь очень многое — даты, лица, разговоры, которые обещал хранить в памяти, — но их имена помнил. Мужчину звали Стивен, это был первый человек, которого он встретил, приехав на ферму. А женщину — Мэгги. О ней он почти ничего не знал и вряд ли хоть раз общался. Но ее лицо было ему знакомо. В темном уголке сознания, где хранилось то, чего он решил не уступать им, жило воспоминание, как она склонялась над ним и выдергивала зубы.
– Когда следующий сеанс? – спросил генерал.
Стояла ранняя весна. Земля была влажной. Он поддевал лопатой навоз и откидывал в сторону. Чуть дальше он видел Розу, девушку, как и он, наказанную пребыванием в комнате с кольцами. Он хорошо ее помнил. Они три дня провели в этой комнате, пока Розу не увели. Она с ним разговаривала и кое-что рассказала. А потом ее перевели на следующую часть программы. Теперь она выглядела лучше — не такой серой, слегка румяной, — но как будто едва его помнила. Иногда большие ясные глаза Розы останавливались на нем, и мозг ее напряженно пытался восстановить в памяти, где она его видела, и о чем они говорили. Но, как правило, она смотрела сквозь него, словно он был призраком, витающим над полями фермы.
– Не раньше, чем через три часа. У пациента сильнейшая контузия, а помимо этого \"сыворотка правды\" сильно бьет по печени и по сердцу. Как бы пациент не помер.
– Ничего, – Тачин скривился. – Организм молодой и крепкий. Выдержит.
Он вогнал лопату в землю и почувствовал, как задрожал черенок. Пальцы на миг пронзила острая боль. Он повернул левую руку ладонью вверх. На подушечках, где некогда находились капиллярные линии, были пятна гладкой белой кожи. Полдюйма в диаметре, почти круглой формы. Перевернув руку, он увидел такие же раны под ногтями. Только когда ногти отросли, пространство вокруг ран полностью не закрылось — и никогда не закроется, углубленное, словно паз; бескровное, бесцветное пятно кожи.
– Решать вам, – врач развел руками, – а мое дело предупредить.
Последняя стадия программы.
Глава ОСГ посмотрел на кого-то, кто находился за кадром:
Эта программа уничтожала и перестраивала их, готовила к новой жизни. Свободной от воспоминаний о наркотиках, изнасилованиях, побоях. Но и обо всем прочем, что они некогда делали. О местах, где бывали. О людях, которых любили. К концу программы они забывали о первой жизни. У них не было прошлого.
– Допрос продолжите самостоятельно. Все данные сразу ко мне. Ясно?
Только у него оно было — и всегда будет.
– Так точно! – отозвался человек за кадром, и сюжет остановился.
Хованский откинулся на спинку кресла и вопросительно кивнул в сторону майора Артемова, приземистого крепыша с пухлым лицом, который являлся доверенным лицом начальника ОСГ и принес ему видеозапись:
Он сунул руку в карман и коснулся края полароидного снимка. Доставать его не требовалось. Он помнил каждый дюйм. И знал, что сделает с ним, если представится такая возможность. Он противился программе с самого начала. И воспоминаний, которые сумел удержать в кармане и в голове, им никогда не обнаружить.
– И что дальше?
– Работай, Михаил Александрович, – Артемов улыбнулся. – Думай, анализируй, ищи зацепки, рисуй схемы. А потом все это на стол Тачину. Таков его приказ.
Он подъезжает к бровке и заглушает мотор. По ветровому стеклу слева направо идет трещина. В углу над рулем видна кровь. Много крови.
– Почему именно я?
Он вылезает наружу и запирает дверцы.
– Ты дотошный, а значит, сможешь увидеть и услышать то, что мы пропустили.
Передняя решетка машины сломана, одна фара разбита, на капоте кровь. Разбрызганная, будто краска. Залившая фары, бампер и номерной знак. Он поворачивается и смотрит на дом.
– Я могу показать видеозапись кому-то из сотрудников ОСГ?
– Кому надо, все в курсе.
В окне видит отца.
– Как давно был проведен допрос?
Он быстро идет по дорожке, поднимается на крыльцо и открывает парадную дверь. В доме пахнет жареным. В кухне отец, передвигает сковородку и сперва не замечает его, потом поворачивается и вздрагивает.
– Два дня назад.
— Ты напугал меня, — говорит отец, оглядывая его с головы до ног. — Что случилось?
– А…
— Папа, я это сделал.
Михаил Александрович хотел спросить, почему не узнал о пленном дружиннике раньше, но Артемов, усмехнувшись, взмахнул ладонью и оборвал его:
— Что сделал?
– Знаю, что ты хочешь сказать, и отвечу сразу. Наш генерал подозревает, что в ОСГ завелась крыса, которая сливает информацию. Поэтому полученные в ходе допроса сведения реализовывались и проверялись сотрудниками ФСБ при поддержке бойцов \"Эпсилона\".
— Ал.
— Что с Алом?
– Что нам не доверяют, понять можно, ведь результаты нашей работы никакие. Но привлекать в качестве силовой поддержки \"Эпсилон\", по-моему, перебор. Грязно как-то. Ведь это наемники, а у ФСБ есть свой спецназ…
— Я с ним разобрался.
Отец улыбается:
– Ты не вздумай это генералу сказать, – Артемов нахмурился. – Официально \"Эпсилон\" ни в чем дурном не замешан и налет на цыганву дело рук \"Дружины\". Так-то, а на спецназ ФСБ надежды немного. Там люди разные служат и многие из них очень уж щепетильны, то не будем, этого не хотим, офицерская честь. Мудаки! Тут на карту интересы государства поставлены, а они про какую-то там честь вспоминают. Тоже мне, элита, ептыть. Ни хрена не понимают. А ведь истина проста – если президента скинут, плохо нам придется, и с каждого спросят, потому что российская быдломасса будет требовать крови. Сначала олигархов, чиновников, воров и капиталистом, а потом и за \"прислужников режима\" возьмутся. За нас с тобой, Михаил Александрович. Так что надо работать, ибо нельзя допустить революции, нового кровавого передела и репрессий.
— Ты разговаривал с ним?
– Ладно-ладно, – Хованский кивнул. – Я все понял.
— Нет. Нет. Разобрался. Как мы хотели.
– Вот и хорошо. Еще вопросы есть?
Отец хмурится:
– Когда можно получить свежие материалы?
— О чем ты?
– Их не будет.
— Мы можем оставить себе деньги.
– Почему? Опять недоверие?
— Что?
– Нет. Потому что \"дружинник\" умер.
— Деньги, — отчаянно повторяет он. — Мы можем оставить их себе. Делать с ними все, что угодно. Ала нет, папа. Я разобрался с ним. Его нет.
– Как это?
— Как это понять — нет?
— Ты знаешь.
– Просто. В голове кровеносный сосуд от перенапряжения оборвался и конец. Кровоизлияние и смерть.
— Нет, не знаю. Как это понять — нет?
— Его нет, — негромко говорит он. — Ал мертв.
– Хреново. А что по результатам работы людей Тачина?
Лицо отца вытягивается.
– Не знаю. Они молчат. Но, судя по их хмурому виду, результатов нет. \"Дружинники\" разбежались по области и затаились, хрен найдешь. Хитрые сволочи.
— Ты убил его?
— Да.
— Зачем?
Он хмурится:
— Деньги.
— Деньги?
— Помнишь, мы говорили об этом. О том, чтобы оставить их себе.
— Ты убил его ради денег?
— Ради нас.
— Не впутывай меня в это.
– Это да, – согласился Хованский. – Хитрые.
— Папа…
– Ну все, Михаил Александрович, – Артемов направился к выходу, – работай, а я пойду.
— Не смей меня в это впутывать.
Майор Хованский остался один и задумался. Для чего ему передали видеозапись допроса? Для дела или для того, чтобы проверить его на вшивость? Да, скорее всего, второе. Тачин уже давно подозревает, что в ОСГ крот, который работает на Сопротивление, и хочет его поймать. С этим все ясно, а Хованского он недолюбливает.
— Но ты хотел оставить деньги. Разобраться с Алом.
\"Придется действовать осторожно и сведения передавать через сына. Долго, конечно, но зато надежно, ибо школьника, который общается со своими сверстниками, друзьями по летнему лагерю, подозревать в сотрудничестве с Сопротивлением глупо\", – подумал майор. После чего он постарался успокоиться, а затем приступил к повторному просмотру допроса и занимался этим до самого вечера.
— Ты вызвался поговорить с ним, но не убивать.
Наконец, рабочий день был окончен. Хованский решил отправиться домой, а план дополнительных оперативных мероприятий для начальника набросать с утра.
— Папа, я думал, ты хотел этого.
— Я хотел, чтобы ты урезонил его.
Закрыв кабинет и опечатав его, майор двинулся по коридору и стал свидетелем необычной сцены. Два вооруженных бойца в броне и шлемах, тащили в приемную руководителя ОСГ сильно избитого лейтенанта Тараскина. Лицо молодого офицера было разбито в кровь и бойцы вели себя с ним грубо, словно он заклятый враг. И все сотрудники следственной группы, которые видели это, молчали, а некоторые отворачивались в сторону.
— Но ты сказал мне…
– Что происходит? – обратился Хованский к Артемову, который выходил из кабинета Тараскина.
— Я сказал, чтобы ты поговорил с ним.
– Крысу поймали, – ухмыльнулся Артемов и добавил: – Ему тоже информацию про пленного предоставили, и он сразу же попытался выйти с \"дружинниками\" на связь. Кретин!
— Ты сказал, чтобы я убил его.
Хованский промолчал и, мысленно представив на месте Тараскина, зябко поежился. Он не знал о том, что лейтенант, как и он, работал на \"Дружину\", и это хорошо. Значит и Тараскин про него не в курсе.
— Что? Ты в своем уме?
— Ты сказал, чтобы я это сделал.
***
— Что тебе, черт возьми, взбрело в голову?
— Это я сказал, что не хочу его смерти.
Московская область. Осень 2014-го.
— Что тебе взбрело в голову?
— Ты хотел его смерти, папа. Я это сделал по твоему желанию. Сделал ради тебя. А теперь ты отрицаешь, что говорил это.
— Я не говорил, чтобы ты убил его.
Закинув руки за голову, я лежал на продавленном старом диване и смотрел в потолок. Настроение хуже некуда и тело сковала апатия. Ничего не хотелось, и в голове была пустота. А почему так, совершенно понятно, ибо причина на поверхности – события в Балашихе, о которых я буду помнить до конца своих дней. И не просто помнить, а винить себя в том, что произошло. Мой ребенок умер, и я похоронил его в лесной чащобе, где нет людей, а Галина, хоть и пришла в себя, сильно болеет и осыпает меня проклятьями. Слова ее, словно острые ножи, каждый день вонзаются в меня, а я не оправдываюсь, ибо доля правды в словах девушки, которая больше не сможет иметь детей, есть.
— Ты го…
— Нет! Помолчи и подумай, что ты наделал. Ты хоть понимаешь, что натворил? Тебе нельзя было даже появляться здесь. Нужно было бежать и прятаться.
Да, я обещал ей, что все будет хорошо и что смогу ее защитить. Да, я мог перевезти ее на другую квартиру, но не сделал этого. Да, когда началась стрельба, а затем произошло непоправимое, меня не оказалось рядом. Да, после первых дней нашего знакомства, когда нас свела судьба, я должен был отстраниться от Галины и настоять на том, чтобы она покинула отряд. Все это так. Вот только назад ничего не вернуть и надо жить дальше. Но как, если на душе такой тяжкий груз? И если я не могу разобраться со своей девушкой, имею ли я право вести за собой людей, которые верят мне и готовы выполнять мои приказы?
— Что?
— Где Ал?
В общем, мозгоебка, самокопание и самобичевание. Не так давно, всего неделю назад, я был уверен в себе, а сейчас внутри червоточина, которая не дает покоя. И прежде чем двигаться дальше, следовало разобрать себя на части, разложить свои мысли по полочкам и определиться в дальнейших действиях. А сделать это непросто, поскольку других людей осуждать, всегда пожалуйста, в этом нет ничего сложного. А самого себя обвинять никому не хочется, и разум постоянно подкидывал оправдания. Мол, не только ты виноват, Егор, но и другие, а Галину никто силком не держал, она сама осталась и должна принять свою судьбу. Вроде бы все правильно. Однако оправдания нужны слабым, а я сильный. И если в моей жизни что-то не так, то это моя проблема, и она будет решена. Пусть не сразу, со временем, но у меня появится семья, а сердечные раны зарастут и превратятся в рубцы…
— Ты хочешь, чтобы я подался в бега?
– Тук-тук! – в дверь постучали.
— Где Ал?
– Не заперто, – отозвался я, и по привычке ладонь сомкнулась на рукоятке пистолета.
— На автостоянке.
– Как ты? – в комнату вошел Лопарев.
— Возле стриптиз-клуба?
– Более-менее, – пистолет вернулся под подушку, я сел и спросил: – Что-то случилось?
— Хочешь, чтобы я сбежал?
– Ага, – майор прислонился к стене и сказал: – Наш лидер впал в черную меланхолию и это в тот момент, когда он нам нужен.
— Возле стриптиз-клуба?
— Да.
– Иваныч, не начинай. Я уже в норме… Почти…
— Ты оставил его там?
Сказав это, я почувствовал, что хандра, действительно, отступает, а Лопарев усмехнулся:
— Конечно.
– Рад, что ты держишься, а то я уже думал, что спекся наш железный Егорка.
— Черт возьми. Что ты наделал?
– Не дождетесь, – я тоже выдавил из себя улыбку. – Говори, в чем дело. По порядку и по пунктам.
— Хочешь, чтобы я сбежал?
– Можно и по пунктам. Первое, нашего агента взяли, лейтенанта Тараскина.
— А ты что предлагаешь?
– И что с того? Он работал за деньги и про нас ничего не знает. Так что забудь про него. Что еще?
Он смотрит на отца и пятится из кухни в гостиную.
– Второе, один из бойцов Варяга выжил и попал в лапы ОСГ.
— Ты отворачиваешься от меня.
– Кто именно?
– Рик.
— Найди место, где можно пожить.
– Где он?
— Вот как?
– Неизвестно.
— Спрячься на время.
– А от кого информация, от Хованского?
— Спрятаться?
– От него самого.
— Пусть это забу…
– Он сможет узнать, где держат Рика?
— С какой стати мне прятаться? Ты повинен в этом так же, как и я. Ты говорил, что хочешь его смерти, чтобы завладеть деньгами. Как думаешь, почему я это сделал? Чтобы спасти тебя и маму. Спасти нашу семью.
— То, что ты сделал, дурно.
– Нет. Но это уже и неважно. Парень умер. Кое-какие показания дал, и скончался.
— Ты отворачиваешься от меня.
— Чего ты ожидал?
– Теперь понятно, откуда ОСГ про наш лагерь в Белоомуте и квартиры узнало. Правильно сделали, что подстраховались и вовремя съехали, а то получили бы приключений на свою задницу.
— Чего ожидал? Твоей поддержки.
– Это точно, – Лопарев кивнул и продолжил: – И в дополнение темы ОСГ еще один момент. Генерал Тачин активно сотрудничает с \"Эпсилоном\".
— Ты убил человека.
– Недобитки, блядь, – я сжал кулаки.
Ключи от машины все еще у него в руке. Он ощупывает их, проводит пальцем по ключу зажигания, ощущает бороздки. Теперь у него есть только машина.
– Вот именно, что недобитки, и по этому поводу у меня есть мысль. А что если нам заманить их в ловушку? Как ты на это смотришь?
— Я не вернусь.
– Положительно. План имеется?
— Пусть все забудется.
– Да. Есть на примете человечек один, майор полиции Датиев в Луховицком районе. Ни рыба, ни мясо, мечтает подсидеть своего начальника и за бабки мать родную продаст. Через него при посредничестве подполковника Ирисова можно сбросить наводку на одну из наших пятерок генералу Тачину. После чего он решит провести силовой захват \"дружинников\" и привлечет к этому наемников.
— Нет, папа. Если уеду, то не вернусь. Тебя это устраивает?
Суть я уловил сразу и уточнил:
— Что ты хочешь услышать от меня, сын?
– То есть Ирисов получает информацию о группе Сопротивления и поручает проверить ее майору, которым он недоволен. Тот, скорее всего, решит выслужиться, и доложит об этом в ОСГ. И выходит, что Ирисов чист, честный служака, а виновник подставы майор. Правильно?
Он поворачивается и идет к парадной двери. Потом оглядывается на отца, стоящего на пороге кухни:
– Все так. Впрочем, пока это только наметки.
— Ал сказал мне кое-что сегодня вечером.
— Тебе нужно уехать.
– Тогда дальше давай, а насчет ловушки позже поговорим.
— Ты когда-нибудь собирался сообщить мне?
– Договорились, – майор наморщил лоб и продолжил: – Третье, опять Козырь звонил и предлагал денежное дело. Но подробностей никаких, сказал, что ты в курсе. Что за тема?
— Что?
– Один банкир собирается на запад валить. Вкладчиков, понятно, кинет, запрыгнет в самолет и прощай немытая Россия. Сценарий тебе знакомый, объяснять ничего не надо. Но, что характерно, часть своего богатства банкир потянет в золоте, драгоценных камнях и наличкой. Произойдет это через две недели, не раньше, а пока он стягивает активы.
— Ты бы когда-нибудь сказал?