Кармен Мола

Малютка

Carmen Mola: “La Nena”, 2020 Перевод: Е. Владимирская
Книга III





Часть первая

Одинокий

Отчего ты покидаешь меня и исчезаешь? А если мне понравится другая? Если другая меня покорит?[1]


Свадебное платье ей жало, от него пахло нафталином, а цвет его, когда-то наверняка белый, теперь было трудно определить, — то ли кремовый, то ли желтоватый. Что говорить, не о таком бракосочетании мечтала Валентина в пятнадцать лет… Платье принадлежало Рамоне, матери мужчины, за которого она вышла замуж и который даже не удосужился поцеловать ее, когда регистратор объявила их мужем и женой. Свекровь, женщина жесткая и неприятная, была гораздо полнее Валентины, но платье чуть по швам не трещало — все-таки четвертый месяц беременности. Непонятно, почему этот мужчина согласился жениться на ней, ждущей ребенка от другого.

Валентина сняла платье. Осталась в комбинации — дешевенькой, купленной на рынке. Сколько раз она представляла себе, какое белье купит для первой брачной ночи! Что-то вроде того, в котором девчонки из клуба принимают клиентов. Вместо этого на ней были белые трусы и не идущий к ним лифчик, с грехом пополам поддерживавший грудь, которая все росла и росла. От собственного отражения Валентине стало грустно и тошно.

И все же она гораздо привлекательнее, чем ее муж Антон — маленький, угрюмый, с редкими, несмотря на молодость, волосами, и бегающим взглядом. Он воняет так, словно неделями не моется; кажется, у его пота запах свиного хлева. Эта вонь преследует Валентину с первой минуты в доме, где она теперь будет жить — видимо, всегда.

Ей двадцать три, она лет на пять старше своего новоиспеченного супруга. У Валентины стройная фигура, правда уже слегка подпорченная беременностью. Лицо вот не очень — индейских черт, присущих почти всем боливийкам, не скроешь. Ей-то они никогда не казались уродливыми, но испанцам не нравились. Знали бы они, сколько всего ей не нравилось в мужчинах, которых она встречала в этой стране.

С тех пор как она приехала в Испанию, удача не улыбнулась ей ни разу, даже мельком. Хотела открыть свой магазинчик, а пришлось прислуживать в доме, где хозяин насиловал ее каждый раз, когда они оставались наедине, пока хозяйка, видимо что-то почувствовав, не уволила ее без объяснений. Она успела сменить не одну работу, пока дело дошло до этой свадьбы, а что дальше – неизвестно: может, ее ждет спокойная счастливая жизнь, а может, она совершила страшную ошибку. Она ведь просила совсем немного: лишь бы дом не вонял свинарником, а супруг был чуть симпатичнее, мужественнее и приятнее, чем Антон. Но все пошло наперекосяк, и единственное, что ей удалось — выйти замуж, — привело ее в эту деревню, в этот дом, оказавшийся не намного лучше покинутого ею дома в окрестностях Санта-Крус-де-ла-Сьерра, где она родилась и где отец собственноручно сложил очаг.

В тех краях к свадьбе готовятся заранее, пиво льется рекой, мясом кормят досыта; гости приходят в лучших нарядах, вокруг мелькают вышитые юбки и сомбреро; приглашенные музыканты играют вальс, под который кружатся жених и невеста, — это поистине счастливый день. На свадьбе Валентины гостей не было — только они с Антоном и Дамасо с Рамоной, родители жениха, они же свидетели. Никакой музыки; никто не осыпал молодоженов ни рисом, ни цветочными лепестками. Все угощение состояло из прохладительных напитков в баре на площади, мисочки сухофруктов и порции кальмаров, которыми их угостил Анисето, хозяин бара, обрадованный появлением новой посетительницы. Он единственный поздравил Валентину и нерешительно крикнул: «Здоровья новобрачным!»

Сейчас она была в комнате одна, муж с ней не пошел. Она-то думала, что он захочет исполнить супружеский долг безотлагательно, однако Антон, похоже, предпочел дождаться ночи. За все время недолгого ухаживания, вернее, пантомимы, предшествовавшей свадьбе, он ни разу не выказал ни малейшего интереса к ней.

— Через полчаса ужин, не опоздай.

Рамона вошла без стука, застав ее перед зеркалом в трусах и лифчике. Она никак это не прокомментировала, но Валентина остро ощутила презрительное равнодушие свекрови. За эти полчаса принять душ она уже не успеет, смыть с себя запах нафталина и ощущение, будто выпачкалась в грязи, не получится — но спорить Валентина не решалась.

С Антоном она познакомилась всего две недели назад. Это его отец, Дамасо, заметил ее в клубе — нет, не среди хостес, она всего лишь мыла там посуду, полы и туалеты.

— Если выйдешь за моего сына, вытащу тебя отсюда, — предложил он. — Мы не богачи, но у тебя все будет.

— Я беременна.

— Ребенку дадим нашу фамилию.

Вот и все. Она даже не спросила, чем они занимаются, только обрадовалась, что малыш, которого она ждала, — она до сих пор не знала, мальчика или девочку, — будет жить в нормальном доме, а не в придорожном клубе в окружении проституток. Что ему не придется терпеть нужду, как приходилось ей.

На ужин подали фрикадельки, просто превосходные, вкуснее Валентина в жизни не пробовала. За ужином все молчали, только Дамасо, свекор, объяснял ей, что самое главное здесь — свиньи, они всех кормят. Рассказывал, как ухаживать за животными, в какие часы давать им еду, что и как убирать…

— Такие тут правила, — заключил он.

Это не правила, поняла Валентина, это законы. И, судя по общему молчанию, их соблюдение обязательно.

После ужина она ждала мужа в спальне. Полагая, что теперь-то он захочет с ней спать, Валентина приготовилась — надела ночнушку, подарок одной девчонки из клуба, в которой та встречала клиентов и которая, по словам проститутки, заводила мужчин. «Сделай так, чтобы он тебя захотел, и хватай его за яйца. Если все получится, неважно, каким способом, он всегда будет о тебе заботиться».

Отец ее ребенка и не думал о ней заботиться, он был проезжим, случайно заглянувшим к ним в клуб. Она не помнила ни его имени, ни зачем переспала с ним, даже не была уверена, что узнает его при встрече. Деликатностью испанцы не отличались, все это она уже испытала и чего-то подобного ждала этой ночью от мужа. Но Антон, похоже, был не таким: войдя в комнату — к вони свинарника теперь примешивался запах вина, — он не стал ни целовать ее, ни желать доброй ночи. Лег и заснул.

Валентина тоже попыталась уснуть, но безуспешно: ее одолевала тоска. В три часа ночи она вышла из комнаты и впотьмах побрела по дому, думая о своем безрассудном поступке. За считаные дни она вышла замуж и дала запереть себя вдали от мира, с мужчиной, который был ей отвратителен, и его властными родителями. Валентина попыталась отогнать страх. Антон всего лишь робкий мальчишка, постепенно она сумеет его приручить. Зато ей удалось найти спокойное место, чтобы родить ребенка. Что бы иначе ждало ее малыша? Ведь у нее ни гроша за душой!

Она вышла на огромное поле, освещенное луной. Дорожка вела к свинарникам. Надо убедить себя, что когда-нибудь она полюбит это место, станет считать его родным. Проходя мимо загонов, где спали свиньи, она вдруг услышала страшный грохот. Как будто одно из животных бросилось на дверь и ударилось о металлическую решетку. Она подошла ближе и различила внутри загона двух голых мужчин, закованных в цепи.

— Привет, — произнес тот, что бросался на дверь.

Мужчина мастурбировал, слюна струйкой стекала у него изо рта; другой сидел на корточках и смеялся. Валентина плохо видела их в темноте, и, если бы не приветствие, не была бы уверена, что перед ней люди, а не животные. Внезапно у нее за спиной раздался голос:

— Что ты тут делаешь?

Дамасо, свекор.

— Еще раз нарушишь правила, попадешь сюда же, в загон.

Валентина инстинктивно обхватила руками живот, чтобы защитить малыша.

Глава 1

Народу в баре было полно, в основном испанцы, но еще несколько групп китайцев и парочка других туристов. Декор был азиатским: фонарики и разноцветные гирлянды с китайскими иероглифами. Фигурка, смутно напоминающая кошку, махала лапой в знак приветствия. Если не считать этой мишуры, здесь все было, как в обычном баре: жестяная стойка, пластиковые столики, пепельницы с логотипами ликера «Чинар» или мартини — получается, тут все еще можно курить.

Ческу мало волновало, что в баре, где раньше работал Пако из Сеговии, знакомый ей с тех пор, как переехал в их квартал, теперь повсюду иероглифы и статуэтки Будды. Официант с раскосыми глазами подает кофе без кофеина, но с молоком, и правильно наливает пиво. А рубец по-мадридски здесь сейчас готовят даже лучше, чем в прежние времена. Имя у официанта непроизносимое, так что посетители-испанцы и его окрестили «Пако». Новый Пако, хоть и китаец, родом из этого квартала, так что по-испански говорит не хуже остальных.

— Пако, дай мне баночку пива с собой и скажи, сколько с меня.

— Ты сегодня моя гостья. Не останешься? Праздник еще не начался.

— Домой пойду. У меня конъюнктивит, мне вообще вылезать не стоило. Зашла только пожелать тебе хорошего года Свиньи.

— Спасибо, но я родился в Мадриде, в Милагросе… У меня год закончился тридцать первого декабря. А это все китайские штучки, — рассмеялся он.

Ческа посидела бы подольше, ей нравилась атмосфера, но в баре было не протолкнуться, и у нее чесались глаза. Кроме того, завтра ей рано вставать: ее вызывали в суд на площади Кастилии, свидетелем по делу организации, похищавшей людей, которое раскрыл отдел криминалистической аналитики. Это входило в ее обязанности координатора ОКА — координатора, а не начальника, как не уставал повторять Рентеро. А разговор с Сарате пару часов назад убил остатки праздничного настроения. Она рассчитывала на совместный ужин, но Сарате свалил к своим дружкам. Ческа и сама не поняла, почему так на него разозлилась: они взрослые люди, каждый делает что хочет. И все-таки…

У выхода она посторонилась, чтобы пропустить процессию, участники которой изображали дракона, пританцовывая под барабаны и что-то вроде бубнов. Ческа не представляла, как все они поместятся в баре, но посетители подались в стороны, освобождая пространство; Пако как-то говорил ей, что чем больше веселья и суматохи, тем удачнее будет наступающий год.

Народу было много и на улице, но она нашла уголок, чтобы закапать в глаза капли, которые ей посоветовал Буэндиа. Открыла баночку «Махоу» и сделала большой глоток, глядя на праздничную толпу и вслушиваясь в гул музыки, аплодисментов и петард. Вдруг к ней подошел мужчина, с виду испанец, но обратился на китайском:

— Чжуньян цзисян.

— Ни слова не поняла, — ответила она с улыбкой.

— Подожди, я повторю. — Он вытащил из кармана бумажку и прочитал: — Чжуньян цзисян.

— И что это значит?

— Один китаец сказал мне, что так желают удачи в год Свиньи. Хотя кто его знает, может, это означает роллы Примавера или свинину в кисло-сладком соусе, и тогда получается: хорошего года Кисло-сладкой свинины. Меня зовут Хулио.

— Ческа.

Он поцеловал ее в щеку. Ческа разглядывала Хулио: высокий, хорошо сложен. Правда, зеленая куртка с рыжей подкладкой выглядела несколько старомодно. Вроде бы симпатичный мужчина, к тому же, кажется, с чувством юмора.

— Ты местный? — спросила она, удивляясь, что никогда раньше его не встречала. Мадрид — большой город, но люди здесь живут в иллюзии, что в своем районе они знакомы со всеми.

— Да нет, я в Мадриде новичок. Я преподаватель, и меня перевели в эту дыру, местный институт. — Он тут же спохватился: — Прости, ты же сейчас скажешь, что сама училась в этом институте, и пошлешь меня.

— Не переживай, я переехала сюда уже взрослой. И вообще, я училась у монашек.

— Даже не знаю, что хуже.

— Монашки, — засмеялась Ческа.

Они купили четыре банки пива и пакет чипсов и направились к площади Хулиана Мариаса. В районе улицы Марсело Усеры бушевало празднование китайского Нового года, но на противоположной стороне площади виднелось несколько скамеек, где можно было посидеть в тишине.

— Я ребятам говорю: раз вы здесь, в аудитории, значит, вы выбрали другую жизнь, не такую, как у тех, кто болтается на улицах или целыми днями сидит в парке Прадолонго с пивом, травой и таблетками.

Ческа не во всем была согласна с Хулио, но омрачать флирт спорами не хотелось, поэтому она мягко возразила:

— Неужели этот институт настолько плох? Я почти местная, и мне он не кажется таким ужасным. Не лучшее заведение, но и не худшее в Мадриде, отнюдь не худшее.

— Может, со времен твоего студенчества он изменился… Я им твержу: будьте сильными, идите по жизни с высоко поднятой головой. Всегда есть выбор.

Ческа удивилась: Хулио практически воспроизвел сцену из «Опасных умов» с Мишель Пфайффер, присвоил реплики главной героини. Ну да ладно, может, этот смазливый тип считает, что цитировать кино — лучший способ завоевать женщину. А ей сейчас не помешает немного развеяться, отвлечься от работы в ОКА, от завтрашнего суда и от ссоры с Сарате. Нужно выбросить все это из головы, а парень, кажется, вполне подходящий. Ческа закрыла ему рот поцелуем.

— Далеко живешь? — спросила она.

— Далековато, — ответил он скорее растерянно, чем взволнованно.

— Ты на машине?

— Нет, на метро приехал.

— Поехали на моем байке.

Проще было бы привести его домой, но она не решилась: вдруг Сарате уйдет со своей дружеской пьянки и застанет ее в постели с мужчиной, с которым она только что познакомилась. Лучше не рисковать.

На мотоцикле они доехали до площади Комендадорес, припарковались там и поднялись в крошечную квартирку. Глаза продолжали чесаться, и Ческа пошла в ванную закапать капли. Отметила, что ни на раковине, ни на стеклянных полочках нет никаких личных предметов, но не стала об этом задумываться, — ей так хотелось секса, она так давно не занималась им ни с кем, кроме Сарате, что по спине бежали мурашки.

Хулио ждал ее с открытой бутылкой вина и полным бокалом. Он уже снял рубашку, и увиденное Ческе понравилось. Чокнувшись, они стали целоваться. Он оказался мастером прелюдии и не спешил ее раздевать. Похоже, собирался сделать все медленно, но Ческа сразу сбросила одежду. Ей бы перепихнуться по-быстрому — и домой. Она толкнула его на кровать, села сверху и вдруг ощутила сильный приступ тошноты. Хулио опрокинул ее, обнял и начал целовать, она пыталась расслабиться, но разум твердил ей, что происходит что-то странное… Его губы спустились к ее паху, и тошнота смешалась с волной наслаждения. Она закрыла глаза — а когда снова открыла их, заметила, что по комнате промелькнула тень. Ческа совершенно точно ее видела. Ускользающее сознание успело зафиксировать жутковатую мысль: они с Хулио здесь не одни. Раздались какие-то хрюкающие звуки, но это был не Хулио, звуки доносились из другого места. В свете уличных фонарей нарисовался силуэт: прислонившись к дверному косяку, за происходящим как ни в чем не бывало наблюдал мужчина. А в изножье кровати появились две головы: они как завороженные следили за каждым ее движением.

Ческа хотела вырваться, бежать, но ни мышцы, ни разум ей уже не подчинялись.

Глава 2

На стуле у входной двери, уставившись в стену, неподвижно сидела женщина андрогинного вида. Темно-серый мужской костюм-тройка (длинный пиджак, брюки, жилет), белая рубашка (видны манжеты с красными запонками), классический галстук в полоску с виндзорским узлом, как у профессора английского университета. Стрижка короткая, виски и затылок выбриты почти наголо. Но при очевидном стремлении походить на мужчину скрыть свою женскую красоту посетительнице не удалось.

— Она Ческу ждет, — сообщил Буэндиа из-за стеклянной двери так, чтобы его слышал только Ордуньо. — Придется тебе пока заняться ею. Знаешь, кто это?

— Новенькая. Ческа вчера меня предупредила, но собиралась поговорить с ней сама.

— Племянница?

Ордуньо кивнул, не дожидаясь, пока Буэндиа произнесет фамилию. После ухода Элены место координатора ОКА комиссар Рентеро сначала предложил ему, но Ордуньо отказался, порекомендовав Ческу. Рентеро упорно твердил, что назначение временное, пока не найдется подходящий кандидат; он никогда не скрывал, что мечтает о возвращении инспектора Элены Бланко. Но Ческа успела многого добиться на новом посту, и в отделе не сомневались, что рано или поздно она займет его на постоянной основе. Вводить в курс дела новенькую — не самая приятная должностная обязанность. К тому же Ордуньо, узнав фамилию женщины, больше всех противился ее приему на работу.

— Добрый день. Рейес Рентеро?

Женщина вскочила и вытянулась по стойке «смирно».

— Я.

Выглядело это настолько демонстративно, что Ордуньо заподозрил издевательство.

— Спокойно, у нас тут особый отдел. Здесь с формальностями… попроще.

Он протянул ей руку. Она с силой, подчеркнуто по-мужски, стиснула его ладонь.

— Я ожидала встречи с субинспектором Франсиской Ольмо.

Ордуньо улыбнулся: Ческу никто не называл Франсиской. Наверное, в министерских документах это имя значилось, но в ОКА о нем давно забыли. Даже на ее значке было написано «Ческа Ольмо».

— Слушай, тут такое дело, Ческа на судебном заседании, и мы не знаем, во сколько она вернется. Вряд ли ты хочешь прождать ее весь день, так что я тебе помогу. Меня зовут Ордуньо, я тоже субинспектор.

— К вашим услугам.

— Я же говорю, не надо формальностей. Мы тут все на «ты», без церемоний. Пойдем выпьем кофе, я тебя познакомлю с народом, поболтаем. Годится?

— Как прикажете.

— На «ты». И ничего я не приказываю. Тут только твой дядя приказывает.

Услышав имя дяди, Рейес невольно скривилась. Ордуньо этого не понять: она попала сюда по блату, и симпатию коллег ей придется завоевывать.

В общем помещении отдела Марьяхо увлеченно вырезала заметку — ее стол был завален провинциальными газетами. Не дожидаясь, пока ей представят новенькую, она добродушно обратилась к вошедшим:

— Представляете, китайский ученый заявил о создании черных дыр в лаборатории!

Рейес сочла себя обязанной отреагировать:

— В лаборатории? Какой ужас.

— Да, я уже из шести газет вырезала заметки об этом, и уверена, что завтра еще несколько напечатают. Уж не знаю, откуда они это взяли. Может, какая-нибудь контора по производству страшилок-фейков старается. Я Марьяхо, а ты, видимо, племянница комиссара.

— Меня зовут Рейес.

— А я Буэндиа. Не обращай внимания на Марьяхо! Она сама выдумывает новости и сама же их распространяет. Такое вот хобби.

Буэндиа подошел поцеловать ее в щеку, и Рейес не возражала. Никто не прокомментировал ее внешний вид, но сотрудники ОКА не понимали, как с ней себя вести, — как с мужчиной или как с женщиной. Впрочем, к их облегчению, Рейес это, похоже, не волновало.

Марьяхо хлопнула ее по плечу, грубовато, зато с искренним дружелюбием.

— Я тебя научу пользоваться кофемашиной, она на вид простенькая, но там есть свои хитрости.

— Спасибо. А правда, что вы сами сочинили эту новость?

— Разумеется. Черные дыры в лаборатории! Это же просто бред. Иногда мне кажется, что в газетах работают одни дремучие невежды.

— А зачем вы это делаете?

— Я собираю вырезки в альбом. Когда-нибудь вытащу на свет все свои фейки, и обрушу репутацию многих СМИ. Обо мне станут рассказывать на факультетах журналистики всего мира. — Марьяхо рассмеялась, но никто не понял, шутила ли она.

Вошел встревоженный Сарате. Не снимая куртки, он остановился посреди комнаты и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ческа пришла?

— Ее же в суд сегодня вызвали, — ответил Ордуньо.

— Она не явилась.

Ордуньо ошеломленно уставился на него:

— Не может быть. Она всю неделю готовилась к выступлению.

— Я сам только оттуда и не видел ее. Прокурор в бешенстве. Она не звонила? За все утро Ческа ни с кем не выходила на связь?

Сарате обвел помещение взглядом, но ответом ему стало молчание — недоуменное, растерянное и с оттенком тревоги. Рейес понимала, что знакомиться с ним сейчас было бы неуместно и бестактно. Ей захотелось стать невидимой, прикинуться шкафчиком для документов или кофемашиной. Пусть напряжение спадет, с Сарате она поговорит позже.

— Не похоже на Ческу — пропускать заседание суда, — заметил Буэндиа.

— Тем более по делу, которое она сама вела, — добавила Марьяхо.

Сарате раздраженно махнул рукой, как будто упрекая коллег в том, что, вместо того чтобы успокоить, они заставили его волноваться еще больше. Ческа несколько месяцев вела расследование и в результате раскрыла преступную сеть, которая похищала людей и держала их в рабстве. На сегодняшнем процессе она была главным свидетелем, и ее неявка — лучший подарок для защиты.

— Ты на мобильный ей звонил?

Ордуньо сам понимал, что вопрос риторический. Это была скорее попытка отогнать дурное предчувствие.

— Больше двадцати раз. Не берет.

— А домой к ней заходил? — заволновалась Марьяхо.

— В звонок звонил, ухо к двери прижимал. Глухо.

— А ключей у тебя нет?

— Нет, — с досадой ответил он.

Рейес хватило трех секунд, чтобы сложить картинку. Раз все уверены, что у Сарате есть ключи от квартиры Чески, можно предположить, что у них интимная связь. Но раз ключей у него все-таки нет, значит, эта связь не настолько серьезная, как всем казалось.

Догадки, опасения, предложения посыпались одно за другим. Вдруг у кого-то из соседей есть ключи? Но мы же не можем просто взять и вломиться к ней в квартиру! А если ночью у нее случился какой-нибудь приступ, и она умерла в постели?

— А если она в постели с мужчиной после бурной ночи? — резко бросила Марьяхо, видимо, пытаясь закрыть дискуссию. — Чтобы вскрыть дверь, нужно судебное постановление. Никто нам его не даст только потому, что Ческа не берет трубку.

— Еще она не явилась в суд, не забывай.

— Все равно, Сарате, этого мало.

Он кивнул, понимая, что постановление раздобыть нереально. Но тревога росла, от нервного напряжения скрутило желудок.

— Вчера на улице Усеры праздновали китайский Новый год, — вспомнил Ордуньо. — Она мне говорила, что собирается там прогуляться.

Буэндиа энергично кивнул:

— Мне тоже говорила. У нее глаза воспалились, но вроде ничего серьезного. Я посоветовал ей капли.

— Что за страсть к самолечению, — покачал головой Ордуньо.

— Я же врач. Хоть и специализируюсь больше на мертвых, чем на живых, капли все-таки могу выписать.

Сарате прошел в кабинет Чески. Осмотрел каждый уголок, словно какой-нибудь комочек пыли мог дать ему ключ к разгадке ее исчезновения.

Рейес чувствовала, как атмосфера накаляется. Первый день в отделе — а как трудно было уговорить на это дядю, которому даже самые высокие в академии баллы казались недостаточным аргументом! — проходил совсем не так, как она себе представляла. Она предполагала, что к племяннице Рентеро, начальника всех оперативных подразделений, отнесутся с недоверием, но это ее не пугало: Рейес не сомневалась, что готова к работе в ОКА и вскоре себя покажет. Чего она совсем не ожидала, так это застать отдел в полном ступоре, вызванном исчезновением Чески.

— Наверное, тебе уже рассказывали, чем мы здесь занимаемся. — Ордуньо не знал, о чем еще поговорить с новенькой.

— Рассказывали, но я бы хотела услышать, как это видишь ты. Если не возражаешь.

— Ладно, вот моя версия. Мы занимаемся всем понемногу, от висяков и расследований, запоротых по чьей-то ошибке, до архивных дел, которые по какой-то причине открывают заново. Сегодня у тебя рабовладельцы в Леоне, а завтра — убийство, совершенное в 1984 году.

— Много движухи?

— Не особо. Если тебе хотелось драйва, надо было проситься в другой отдел.

— Да нет, мне здесь нормально, — с непроницаемым видом ответила Рейес. — Иногда хочется действовать, а иногда — посидеть спокойно.



Сарате отправился на улицу Усеры, поговорить с людьми. Пако, официант из любимого бара Чески, видел ее там вчера: пила пиво. Ничего странного он не заметил. Сарате расспросил соседей, хозяина ларька, где она покупала лампочки, батарейки и прочую мелочовку. Но поскольку узнать ничего не удалось, решил вернуться в отдел и взять быка за рога.

— Я должен попасть в квартиру Чески, — заявил он с порога.

Сарате был настроен решительно: прошло уже несколько часов, а от Чески ни слуху ни духу. Теперь не до дискуссий о том, насколько этично вламываться в чужое жилище.

— Я подготовлю запрос судье? — предложил Ордуньо.

— Не надо. Лучше через Рентеро. Его разрешения достаточно, случай-то особый. Но я не могу ему дозвониться: его нет на рабочем месте, и по мобильному тоже не отвечает.

Все повернулись к Рейес. Сарате подошел к ней вплотную.

— Где твой дядя, знаешь?

— Так ты приветствуешь нового сотрудника в первый рабочий день?

Сарате буравил ее взглядом, пытаясь совладать с яростью. Как смеет эта соплячка отвечать ему в таком тоне, когда у них пропала коллега? Рейес выдержала его взгляд. Она понимала, что Сарате на нервах, но это не давало ему права хамить. К тому же ей нужно было выстроить границы, иначе она никогда не перестанет быть племянницей Рентеро.

— Где твой дядя? — повторил Сарате.

— Без понятия. Я вообще-то сотрудник полиции, а не справочное бюро.

Марьяхо, подавив усмешку, решила вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие:

— Сейчас выясню его расписание.

Сделав пару звонков и непринужденно поболтав с секретаршами министерства, своими ровесницами, — похоже, у женщин за шестьдесят не было проблем со взаимопомощью, — Марьяхо получила необходимую информацию.

— Рентеро сейчас в клубе «Казино-де-Мадрид», это на улице Алькала. Там проходит мероприятие по сбору средств на школы в Мьянме.

— Я в «Казино», за разрешением, — заявил Сарате. — Ты едешь со мной. — Он указал на Рейес.

— Я?

— Да. Поможешь уговорить дядю.

Глава 3

Ческе чудился запах навоза. Она никак не могла проснуться, но сквозь сонное оцепенение припоминала вчерашний вечер: китайский праздник, встречу с Хулио, поездку на мотоцикле до Комендадорес и то, как три мужчины наблюдали, как она с партнером занимается сексом. Вероятно, ее насиловали, но она не могла ничего вспомнить. Некоторое время ее единственной реальностью оставался запах, вонь свинарника.

Наконец Ческе удалось открыть глаза. Их жгло, а голова раскалывалась, но самым страшным было не это: оказывается, она была раздета и привязана к кровати за запястья и щиколотки. Она попробовала пошевелить руками и неприлично раскинутыми ногами, но малейшее усилие вызывало мучительную боль. Кровать была прочной, попытки ее расшатать ни к чему не привели.

Ческа закрыла глаза и, хотя это казалось невозможным, снова заснула. А проснувшись, не могла понять, сколько времени проспала, несколько секунд или часов. Она попыталась разобраться, что же произошло с тех пор, как этот красавчик, одетый, правда, как парень из семидесятых, заговорил с ней на улице Марсело Усеры. Они приехали в квартиру, она сходила в ванную закапать капли, он ждал ее с бокалом вина. При мысли о вине она ощутила рвотные позывы, поэтому, хоть это и было ненаучно, предположила, что в него добавили транквилизатор или что-то еще. Глаза чесались нестерпимо, но сейчас конъюнктивит был наименьшей из ее проблем.

Она стала осматриваться, насколько позволяли связанные руки и ноги и ноющие мышцы. Какое-то подвальное помещение, окна высоко, и они заложены картоном. В щели по краям проникал свет, благодаря которому удавалось хоть что-то различить. В полутьме проступали очертания крупных предметов — похоже, коробок и старой мебели. В нескольких метрах от изножья кровати была лестница наверх, к двери. Нужно добраться до этой двери, если она хочет остаться в живых.

Ческа прислушалась к своим ощущениям. Есть ли боль, раздражение в области паха? Может, так получится определить, насиловали ее или нет. Но ничего особенного она не чувствовала. Либо то, чем ее накачали, так раскрепощало, что принуждать ее ни к чему не пришлось. Либо эти люди удовольствовались наблюдением за их сексом с Хулио. От жуткого мгновения, когда она увидела трех мужчин у кровати, до того момента, как проснулась привязанной, в памяти полный провал. Внезапно в голове мелькнуло слово «стадо». Хотя с учетом здешней вони — запах ей не приснился — следовало бы уточнить: «стадо свиней».

Головная боль никуда не делась, и глаза жгло все так же, но Ческа немного успокоилась и стала мыслить яснее. Какая неосмотрительность! Как она могла проигнорировать столько тревожных сигналов? Подкатывая к ней, Хулио пересказал сцену из фильма, то есть он действовал по заранее заготовленному сценарию; в его ванной не было личных вещей, а сейчас она вспомнила, что и в гостиной тоже. Хулио привел ее не к себе домой, а в съемные апартаменты — вероятно, из тех, что сдают туристам, — где трое других их уже ждали. Выстраивается гипотеза: красавчика отправляют подцепить какую-нибудь женщину, потом четверо мужчин ее насилуют и исчезают. Им попалась Ческа, но на ее месте могла быть любая другая. И если она угодила в ловушку, то только из-за собственной злости: она так обиделась на Сарате, который обещал поужинать с ней, а потом обманул, что забыла об элементарной осторожности. Злость, ненависть — они мешают думать, Ческа всегда это знала. У нее все получалось, только когда она действовала осознанно и спокойно, даже в самых экстремальных ситуациях.

Гипотеза о красавчике-соблазнителе и гнусных насильниках неплоха, в ней есть логика. Когда в происходящем есть логика, это успокаивает. Но здесь было что-то другое. Если бы они просто хотели изнасиловать Ческу, то не притащили бы ее в это место, воняющее свинарником, не привязали бы раздетой к кровати. Что они собирались с ней сделать?

Нельзя, чтобы к злости и ненависти прибавился страх, иначе у нее не останется шансов выбраться отсюда.

Глава 4

В «Казино-де-Мадрид» Рейес бывала часто, как правило, на вечеринках или торжественных мероприятиях. Ее отец, брат Рентеро, был членом клуба. А вот Сарате явно не привык к такой обстановке, судя по растерянности, с которой он смотрел на внушительную парадную лестницу.

Подошедшему швейцару он показал свой значок:

— Субинспектор Анхель Сарате, отдел криминалистической аналитики, национальная полиция.

— Я позову директора.

— Не надо его беспокоить, я просто хочу поговорить с комиссаром Рентеро. Он здесь на благотворительном мероприятии.

— Простите, субинспектор Сарате, я не имею права вас пропустить. Если договоритесь с директором, тогда никаких проблем.

Рейес шагнула вперед:

— Басилио, мне надо повидаться с дядей. Мы всего на минутку.

— Ты же знаешь, что нехорошо так вламываться, Рейес, — упрекнул ее швейцар.

— Не сердись, мы сразу уйдем и пепельницы воровать не станем.

На губах Рейес мелькнула обворожительная улыбка, которая резко контрастировала с ее строгим мужским костюмом и агрессивной стрижкой.

— Они в Королевской гостиной. Не заставляй меня пожалеть о том, что я вас пустил.

— Не волнуйся.

Рейес повела Сарате к помещению, где проходил прием.

— Почему ты не сказала, что знакома с ним?

— Ты не спрашивал.

Войдя в Королевскую гостиную — лучшую в здании, в стиле неорококо, с роскошными витражами, люстрами, мраморным фризом работы Бенлиуре[2] и дорогими картинами (одна — кисти самого Хулио Ромеро де Торреса[3]), — Сарате сразу увидел Рентеро, беседовавшего с пожилой дамой. Разговоры велись вполголоса, раздававшийся иногда смех не нарушал общей благопристойной и слегка искусственной атмосферы. Рейес не понимала, почему бы им сразу не подойти к комиссару. Но Сарате застыл на пороге, словно приступ страха или стеснительности не позволял ему войти в зал. Он как будто увидел привидение. В некотором смысле так оно и было: между статуей Афины Паллады и пузатым господином в жилетке стояла Элена Бланко в длинном элегантном платье из блестящей кремовой ткани. Вежливая улыбка, обращенная к собеседнику, при виде Сарате стала шире, ее лицо озарилось выражением радостного удивления, веселого любопытства, счастья — выражением, подобающим встрече старых друзей, которые давно не виделись. Она пошла навстречу Сарате, раскрыв объятия, ее восторг выглядел почти неприличным в этом пространстве сдержанных и выверенных жестов.

— Вот это сюрприз!

— Кто бы говорил. Ты разве не в Италии живешь?

— Провожу некоторое время, не более того, — объяснила она. — Мне захотелось вернуться в Мадрид, а тут как раз мама поручила устроить благотворительный прием, собрать денег на школы в Мьянме.

С этими словами она указала на собеседницу Рентеро, умопомрачительно элегантную даму. Несмотря на возраст, она была красива — той надменной красотой, которая свойственна только богатым. При виде сотрудника ОКА и племянницы, скромно стоявшей рядом с Сарате, комиссар невольно скривился. Значит, возникли проблемы, что совсем не кстати, если тебе только что налили изысканного сухого хереса «Барбадильо Версос 1891». Рентеро подошел к ним.

— Не ожидал тебя тут встретить, Рейес, — произнес он, не скрывая раздражения. — А уж тебя тем более.

Сарате с трудом сдержал неудовольствие. Он добивался встречи с комиссаром, а теперь сердился на него за то, что пришлось прервать разговор с Эленой. Но уже через секунду Анхель пришел в себя: главное сейчас — как можно скорее найти Ческу. И он рассказал все по порядку: что она не пришла в суд, что от нее нет никаких известий, что все беспокоятся, не случилось ли с ней чего-нибудь. Рентеро слушал вполуха; видимо, сказывалось плохое настроение.

— Ческа координатор, а не начальник отдела, — произнес он тоном, не оставлявшим сомнений в том, что руководить отделом из них не достоин никто. А потом добавил, что уверен: Ческа скоро объявится.

— Но это ненормально, что она не пришла в суд. Она лично вела это дело, а теперь обвиняемые могут остаться на свободе, — возразил Сарате.

— Мы не собираемся вскрывать ее квартиру, отслеживать мобильный или взламывать электронную почту только потому, что она подцепила мужика и ушла в загул, — без намека на деликатность заявил Рентеро.

Заметив, что комиссар не знает, как от них отделаться, и уже сделал шаг в сторону, Рейес удержала его за плечо:

— Дядя, мы хотим только зайти в квартиру и убедиться, что все в порядке. Мы не собираемся переворачивать там все вверх дном.

Рентеро гневно сверкнул глазами. Сейчас он никакой не дядя, а комиссар полиции и не потерпит фамильярности от стажерки.

— Прошу вас, позвольте нам вернуться к гостям. Я рад, что моя племянница Рейес теперь в вашем отделе. Уверен, что она станет отличным полицейским. — И Рентеро ушел.

— Вот сукин сын, — буркнул Сарате. И спохватился, заметив, как Рейес подняла бровь: — Извини.

— Не переживай, я сама ему цену знаю.

К ним приблизилась женщина в кремовом платье.

— Значит, ты — племянница Рентеро.

— А ты — загадочная Элена Бланко.

— Поверь мне, совсем не загадочная.

— Знала бы ты, что о тебе рассказывают в Академии.

— Предпочитаю не знать.

Сарате нервно откашлялся.

— Элена, помоги мне. Я знаю, с Ческой случилось что-то плохое.

— Я уже не работаю в полиции, Анхель.

— Но вы дружили. По крайней мере, были коллегами столько лет. Это для тебя ничего не значит?

Элена заметила, что мать жестом подзывает ее.

— Единственное, что я могу, — это высказать свое мнение. Ческа никогда бы не пренебрегла обязанностью выступить в суде. Она всегда была очень ответственной. И тем более не похоже на нее — не подавать признаков жизни в течение целого дня.

— И ты так спокойно это говоришь?

— А чего ты от меня хочешь?

— Помоги найти ее. Ты мне нужна.

Элена проигнорировала взгляд матери — холодный, как сталь, и предельно ясно говорящий: прекращай тратить время на этих нищебродов и возвращайся к своим светским обязанностям.

— Зайди к ней в квартиру, — решительно произнесла Элена. — Плевать, что думает Рентеро. Немедленно езжай к Ческе домой и вскрывай дверь.

— Не получив разрешения?

— Не теряя ни секунды.

— Не похоже на тебя. Ты всегда педантично следовала правилам.

— Но я уже не в полиции. И это ведь Ческа, ты сам сказал. Наш друг.

Сарате кивнул.

— А теперь прошу прощения, меня зовут.

— Поехали со мной. Давай искать Ческу. Ты и я, вместе.

— Не могу.

Сарате не сводил с нее глаз, словно надеялся взглядом пробить оборону.

— Прости. Она обязательно найдется. Очень рада была тебя видеть. — Элена повернулась к Рейес: — А тебе желаю всяческих успехов. Чтоб ты понимала, тебе достался лучший отдел во всей полиции.

Рейес благодарно улыбнулась, а Элена направилась к матери, за чьей улыбкой угадывался горький упрек, который со временем непременно будет высказан.

Сарате и Рейес пошли к выходу. Она все еще улыбалась, потому что познакомилась со знаменитым инспектором Эленой Бланко. Он хмурился, изо всех сил стараясь скрыть впечатление от встречи с бывшей начальницей ОКА.

А Элена схватила бокал белого вина, жалея, что на этих изысканных приемах пить положено маленькими глотками. Опустошить бы этот бокал залпом и залить пожар, вспыхнувший в душе от появления Сарате. От самого его присутствия, его запаха, его голоса. От того, что он рассказал. От вещей, которые составляли ее прежнюю жизнь. Внезапно эта жизнь вернулась к ней во всех подробностях: протяни руку — и прикоснешься к прошлому, казалось бы такому далекому.

Глава 5

Первым делом на улице Усеры им предстояло осмотреть гараж. Днем Сарате уже проверял: там стоял только «Ситроен C3»; мотоцикла, «Хонды CBR-500R», не было. Ничего не изменилось: на месте номер шестнадцать оказалась только машина. Мотоцикл уже объявили в розыск, но новостей пока не было.

Ческа собиралась пройтись по кварталу, где праздновали китайский Новый год. И точно это сделала, по крайней мере, один свидетель ее там видел. Но тогда зачем она взяла мотоцикл? Какие непредвиденные обстоятельства заставили ее изменить планы? Зачем ей понадобился мотоцикл, если она хотела просто погулять?

Возможно, ответы найдутся в квартире Чески. Попасть туда было совершенно необходимо, Сарате это понимал. И еще понимал, что должен зайти туда один. Рейес, конечно, переживает, ей явно не по себе, и в то же время она возбуждена — столько событий в первый же рабочий день! Но от неприятностей ее лучше избавить.

— Я пойду один. Не нужны тебе эти проблемы, возвращайся в отдел.

Рейес взглянула на него оскорбленно:

— Не надо обращаться со мной, как с ребенком. Я иду с тобой.

— Послушай, такой эпизод ни одно резюме не украсит.

— Я рискну. Мое резюме как-нибудь выдержит.

Сарате вздохнул. Вдаваться в объяснения некогда, на счету каждая секунда.

— Я тебе приказываю. Возвращайся в отдел и жди моего звонка.

Рейес быстро пошла прочь, засунув руки в карманы брюк. Сарате казалось, что она вот-вот пнет мусорный бак или дорожный знак, но девушка сдержалась.

Дверь в квартиру Чески была обычной, не железной. К тому же не существовало такого замка, с которым Сарате не справился бы при помощи отмычки. А Ческа, похоже, уходила из дома в таком скверном настроении, что даже не потрудилась запереть дверь на ключ.

Шагнув в прихожую, Сарате сразу понял, что дома никого нет. Об этом ему говорило не только чутье, но и что-то в атмосфере квартиры. Вся обстановка словно застыла в ожидании. Разбросанные подушки, свисающий с дивана плед, две пустые банки из-под пива, которые они не выбросили вчера вечером.

В маленькой квартире, обставленной мебелью из «Икеа», было немного книг и почти никаких украшений. Только несколько призов с мотогонок и боксерская груша в углу. Сарате обходил помещение, где так часто бывал, отгоняя воспоминания. Ковер, на котором они занимались сексом, когда он пришел сюда в первый раз; кухня, где они как-то готовили фаршированные перцы, в итоге сгоревшие в духовке; ванная с душевой кабинкой, в которую они столько раз залезали вместе. В спальне от постели со смятыми простынями (причем с его стороны — да, у него уже появилась своя сторона кровати! — они выглядели гораздо аккуратнее) веяло тоской. Незачем вспоминать о долгих часах, проведенных в этом доме, об иллюзиях, рождавшихся во время разговоров в этой постели после бурных ласк. Сейчас важно только одно — понять, куда девалась Ческа. На обеденном столе стояла бутылка французского вина, украшенная фиолетовым бантом. Закрытая бутылка, приготовленная, чтобы отпраздновать нечто так и не случившееся. В шкафу при входе под ворохом одежды лежал пистолет Чески. Значит, она вышла не по служебным делам.

В квартире не было никаких следов насилия. Даже самый искушенный глаз не нашел бы здесь ничего, наводившего на подозрения. Разве что бутылка французского вина заставила бы задуматься человека, хорошо знакомого с Ческой, — вино она не любила и вообще почти не пила, только иногда позволяла себе кружку пива. Но и эта бутылка не указывала на преступление, максимум — на любовное разочарование.

В дверь позвонили, и Сарате живо представил, как Рейес идет своей дурацкой угловатой походкой, а потом резко разворачивается, чтобы вернуться к задаче, от которой ее несправедливо отстранили. Похоже, она способна на подобное самоуправство. А в этом доме столько воспоминаний и призраков, что Сарате почти обрадовался компании. Но в дверь звонила не Рейес. На пороге стояла Элена Бланко.

— Что-нибудь подозрительное?

Сарате улыбнулся, пропуская ее.

— Рад тебя видеть.

— Ты не нашел ее в туалете, где она умерла от инфаркта. Это уже хорошо.

— Мне очень неспокойно, Элена.

Она прошла в гостиную и стала разглядывать фотографии, снятые в путешествиях по экзотическим странам или на слетах байкеров. На одном из снимков Ческа позировала в обнимку с Сарате на фоне цветущих вишен.

— Это было в Херте, — объяснил Сарате.

Элена молча продолжила осмотр. Задержала взгляд на пустых пивных банках и недоуменно указала на них Сарате.

— Мы вчера вечером немного посидели вместе.

Она перевела взгляд на бутылку вина. Сарате покачал головой, он понятия не имел, откуда здесь такое дорогое вино. Элена медленно перемещалась по квартире, подмечая детали, ища зацепки, строя предположения. Она не спешила делать выводы. В ванной стоял стакан с двумя зубными щетками.

— Вторая щетка твоя?

— Элена…

Сарате было неловко, он пытался найти объяснение, не зная, как оно прозвучит — как попытка оправдаться или как просьба уважать его личное пространство.

— Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь, — угадала его мысли Элена. — Просто пытаюсь понять, мог ли сюда зайти кто-то еще. Это важно.

— Моя.

— Синяя или зеленая?

— Элена…

— Проехали.