Фрэнк Миллер, Том Уилер

Проклятая

Посвящается Марджори Бригэм Миллер Ф. М.
Люси и Амелии, двум самым удивительным приключениям в моей жизни. Желаю, чтобы в собственных историях меч всегда был у вас. Т. У.
…Зато в священных гимнах различилаЯ голос, как вода журчащий, ибоВолшебница живет в пучине вод.Какой бы шторм ни бушевал над миром,В глубинах все спокойно. И когдаВолнуется поверхность вод, по нейПройти умеет Дева, как Господь.(Альфред Теннисон, «Королевские идиллии», пер. В. Лунина)
– Ну что ж, – сказал Мерлин. — Я-то знаю, кого ты ищешь, — ты ищешь Мерлина; и потому не ищи более, ибо это я. (Томас Мэлори, «Смерть Артура», пер. И. Берштейн)


Один

Нимуэ пряталась в стоге соломы, и с этого ракурса отец Карден походил на дух света. Было что-то в том, как он стоял (спиной к закатному солнцу, облака струятся над воздетыми ладонями, сокрытыми рукавами с драпировкой), что создавало впечатление, будто стоит он на небе. Неровный голос заглушал блеяние коз, треск горящего дерева, крики детей и материнский плач.

– Бог есть любовь! Любовь, что очищает, освящает, объединяет нас! – взгляд Кардена скользнул по жалкой воющей толпе, распростертой в грязи, окруженной монахами в красных одеждах.

– И Бог смотрит на нас, – продолжал Карден, – и сегодня Он улыбается, ибо мы исполнили Его работу. Мы омыли себя в Его любви и выжгли гнилую плоть.

Клубы дыма, вьющиеся возле его рук и ног, перемежались с хлопьями красного пепла. Изо рта отца Кардена брызгала слюна.

– Мы вскрыли демонический нарыв! Изгнали черное семя прочь с этой земли! И сам Господь благосклонно улыбается нам!

Карден опустил руки, и его рукава упали, точно занавес, открывая взгляду адскую картину из тринадцати крестов, горящих в поле позади. Распятых было сложно разглядеть в густом черном дыму.

Бьетта, крепкая женщина, мать четверых детей, поднялась и, словно раненый медведь, поползла на коленях в направлении Кардена. Один из монахов в красном выступил вперед и, поставив ботинок промеж ее лопаток, ткнул Бьетту лицом в грязь, где она и осталась, испуская стоны, обращенные к земле.

У Нимуэ в ушах стоял звон с того самого момента, как они с Пим, въезжая в деревню на Сумеречной Леди, увидели на тропе первый труп. Им показалось, это был Миккель, сын кожевника, что выращивал орхидеи для майских гуляний. Голова его была раздавлена чем-то тяжелым – а они даже не могли остановиться и проверить догадку, ибо вся деревня уже пылала огнем и повсюду виднелись паладины, чьи красные одеяния тоже казались языками пламени. Полдюжины деревенских старейшин сгорело заживо на крестах, наспех воздвигнутых на холме. Нимуэ казалось, что крики Пим звучат где-то далеко, ее собственный разум словно выцвел. Куда бы ни упал взгляд, она всюду видела соседей, которых выволакивали из домов и втаптывали в грязь. Два паладина за руки и за волосы тащили старую Бетси через гусиный загон: птицы нервно били крыльями и беспрерывно гоготали, делая происходящее еще более нереальным.

Нимуэ с Пим быстро разделились, и она спряталась в соломенном стоге, затаив дыхание, когда мимо протопали монахи. Они принесли одеяла с конфискованными вещами к открытой повозке, где стоял Карден, и бросили к его ногам, рассыпав содержимое. Жрец взглянул вниз и удовлетворенно кивнул: все так, как он и ожидал. Корень тиса и корень ольхи, деревянные статуэтки древних богов, тотемы и животные кости.

– Бог видит все, друзья мои, и от него не скрыть эти колдовские инструменты. Бог исторгнет ядовитое семя прочь, а вы, защищая себе подобных, лишь продлеваете свои мучения, – отец Карден отряхнул пепел со своей серой туники. – Итак, мои Красные Паладины ждут признания. Прошу, ради вашего же блага, сознайтесь открыто, ибо мои братья искусны в ремесле инквизиторов.

Монахи пошли через толпу, выбирая жертв для пыток. Нимуэ смотрела, как семьи и друзья цепляются друг за друга, стараясь избежать рук паладинов. Как кричат матери, когда из их рук вырывают детей.

Отец Карден не обращал на это ни малейшего внимания. Он сошел с повозки и пересек грязную дорогу, подойдя к высокому широкоплечему монаху в сером. Капюшон наполовину скрывал худое лицо со странными родимыми пятнами вокруг глаз, которые казались чернильными слезами, стекавшими по щекам. Нимуэ не могла расслышать ни слова из-за криков толпы, но ясно видела, как Карден положил руку на плечо монаху и зашептал что-то, заставив того склониться. Монах несколько раз кивнул. Карден указал на Железный Лес, монах кивнул снова и оседлал своего белого скакуна.

Нимуэ тоже обернулась к Железному Лесу и увидела десятилетнего Белку; он выглядел ошарашенным, по щеке стекала кровь, и он тащил за собой меч. Нимуэ выскочила из кучи соломы и бросилась к мальчику. Она слышала, как за спиной приближается лошадь серого монаха.

– Нимуэ! – Белка потянулся к девушке, и она дернула его, прижимая к стене хижины. Монах промчался мимо.

– Я не могу найти папу! – прокричал Белка.

– Белка, слушай меня! Ты должен найти дерево поблизости и спрятаться в дупле до самой ночи. Понимаешь?

Белка все пытался вырваться:

– Папа! – плакал он. Нимуэ встряхнула мальчика:

– Белка, беги сейчас же! Так быстро, как можешь, ты слышишь? – Нимуэ кричала ему прямо в лицо. – Будь храбрым! Ты должен бежать, как на наших лисьих бегах. Тебя ведь никто не может поймать?

– Никто, – прошептал Белка, собравшись с духом.

– Точно, ты же самый быстрый из нас, – Нимуэ подавила слезы, не желая отпускать его.

– Ты придешь? – умоляюще спросил Белка.

– Обязательно, – пообещала Нимуэ. – Но сначала я должна найти Пим, маму и твоего отца.

– Я видел твою маму возле храма… – Белка запнулся. – Они гнались за ней.

От этих слов у Нимуэ по венам пробежал холодок. Она бросила взгляд на храм на вершине холма, а потом снова повернулась к Белке:

– Быстро, как лиса! – скомандовала она.

– Быстро, как лиса, – послушно повторил Белка и внимательно посмотрел по сторонам. Ближайшие паладины были слишком заняты избиением сопротивлявшегося фермера, так что Белка рванул вперед и, не оглядываясь, припустил через пастбища к Железному Лесу.

Нимуэ побежала к храму, поскользнулась и упала на дороге, превратившейся в грязь от лошадиных копыт и крови. Когда она поднялась на ноги, из горящей хижины внезапно появился всадник. Нимуэ едва заметила промелькнувший железный шар, раскрученный на цепи. Она попыталась увернуться, но шар ударил в основание черепа с такой силой, что ее швырнуло на кучу дров. Мир распался на части, перед глазами полыхнули звезды, и Нимуэ ощутила, как по шее и спине потекло горячее. Растянувшись на земле среди дров, она увидела рядом длинный лук, сломанный пополам. Сломанный лук. Олененок. Совет. Хоксбридж.

Артур.

Казалось немыслимым, что минул всего один день. И ее, находящуюся на грани сознания, заставляла задыхаться от ужаса одна лишь мысль: все это ее вина.

Два

– Но почему ты должна уезжать? – спросил Белка, перелезая через покрытую мхом руку разбитой статуи.

– Это же не прямо сейчас, – сказала Нимуэ, разглядывая ветви пурпурного куста, растущего меж корней древнего ясеня. Она пыталась придумать, как бы перевести тему, но Белка не отставал:

– Почему ты хочешь уехать?

Нимуэ колебалась. Как могла она сказать ему правду? Правда навредит, собьет с толку, приведет к новым вопросам. Она хотела уехать, потому что ее не желали видеть в собственной деревне. Боялись. Осуждали. Перешептывались за ее спиной. Указывали пальцем. Деревенским детям запрещали играть с ней из-за шрамов на спине, из-за того, что ее бросил отец, из-за якобы висевшего над нею проклятия. Возможно, так оно и было. Ее связь с Сокрытым – именно этим словом пользовалась мать в отношении того, что Нимуэ считала одержимостью, – отдавала силой и тьмой и была иной, чем у любого другого из известных Небесных Народов. Она возникала неожиданно, проявлялась странно, порой жестоко: у Нимуэ случались видения, припадки, а временами земля прогибалась и дрожала или деревянные предметы рядом с ней сминались причудливым образом. Было ощущение тошноты, и после не лучше: она чувствовала себя потной, полной стыда – и опустошенной. Нимуэ не выгоняли из деревни с ножами и палками только оттого, что ее мать была архидруидом.

Зачем же валить все это на голову бедного Белки? Его мать, Нелла, была словно сестра матери Нимуэ, а самой Нимуэ – как тетушка, так что она избавила Белку от бремени темных сплетен. Он считал Нимуэ нормальной, даже скучной (особенно когда они гуляли на природе), и ей это нравилось. Однако она всегда знала, что это не будет длиться вечно.

Нимуэ ощутила укол вины, взглянув на первозданные зеленые склоны Железного Леса, где все жужжало, щебетало и полнилось жизнью, где обитали таинственные лица Старых Богов. Эти лица пробивались сквозь лианы и землю, и Нимуэ давным-давно дала им прозвища: Большой Нос, Печальная Леди, Шрам-на-лысине. Уехать отсюда – как расстаться со старыми друзьями.

Однако, чтобы не смутить Белку, Нимуэ продолжила лгать:

– Не знаю, Белка. Неужели тебе никогда не хотелось увидеть что-то новое?

– Ты про Луннокрылых?

Нимуэ улыбнулась. Под сенью лесов глаза Белки непрерывно выискивали фейри из клана Лунного Крыла.

– Вроде того. Или океан, или Потерянные Города, что принадлежали Богам Солнца. Или Плавучие Храмы.

– Это все сказки, – сказал Белка.

– Как узнать, если не попытаться их отыскать?

Вместо ответа Белка упер руки в бока.

– Ты уедешь и не вернешься? Как Гавейн?

Улыбка осветила лицо Нимуэ от одного только имени. Она вспомнила, как семилетней девочкой обнимала Гавейна за шею, когда он нес ее на спине через этот самый лес. В четырнадцать он знал секреты каждого цветка, листа и дерева Железного Леса, знал все о лекарствах и о ядах, знал, какие листья нужно заварить чаем, чтобы снизошло видение, а какие – для сердечного приворота, умел распознать кору, которую нужно пожевать, чтобы начались роды, и мог предсказывать погоду по птичьим гнездам. Она помнила, как сидела у него на коленях, а его длинные руки обвивали ее, словно Гавейн был ей старшим братом. Подле них пищали птенцы коршуна, и Гавейн рассказывал, как узнавать лесные секреты по узорам на скорлупках разбитых яиц.

Он никогда не судил Нимуэ по ее шрамам. И улыбка у него была легкая и добрая.

– Может, он когда и вернется, – но Нимуэ скорее надеялась на это, чем всерьез верила своим же словам.

– Будешь искать его? – Белка ухмыльнулся.

– Что? Не смеши меня! – Нимуэ ущипнула мальчика.

– Ой!

– А теперь не отвлекайся, – потребовала она, преувеличенно сердито глядя на Белку, – потому что я устала подсказывать тебе.

Она указала на куст, прикрытый крапивой.

– Корень Оша, – Белка закатил глаза. – Защищает от темной магии.

– И?

Мальчик наморщил нос.

– Помогает при боли в горле?

– Хорошая попытка, – поддразнила Нимуэ. Она приподняла камень, освобождая маленькие белые цветы. Глубоко задумавшись, Белка принялся ковырять в носу.

– Кровяной корень, от злых чар. И от похмелья хорошо.

– Да что ты знаешь о похмелье! – Нимуэ ткнула Белку, и он, хихикая, перекувыркнулся назад, на мягкий мох. Она погналась следом, но догнать Белку никому было не под силу. Он поднырнул под опущенный подбородок Печальной Леди и запрыгнул на ветку, откуда открывался великолепный вид на пастбища и хижины Дьюденна.

Нимуэ присоединилась к нему, немного запыхавшись и наслаждаясь ветерком, развевавшим ее волосы.

– Я буду скучать по тебе, – просто сказал Белка, взяв ее за руку.

– Правда будешь? – Нимуэ испытующе взглянула на него, но затем притянула его вспотевшую голову к груди. – Я тоже.

– А твоя мама знает, что ты уезжаешь?

Нимуэ обдумывала ответ, как вдруг ощутила зов Сокрытого где-то на уровне желудка. Она напряглась. Чувство было отвратительное, словно вор влез в окно. В горле пересохло. Она подтолкнула Белку локтем и хрипло сказала:

– Урок окончен.

Для ушей Белки не было музыки приятнее.

– Ура! Никаких больше занятий!

Он стрелой метнулся к валунам и исчез, оставив Нимуэ наедине с тошнотворным ощущением в животе.

Небесный Народ не чурался Сокрытого – невидимых духов природы, от которых, если верить легендам, и произошел клан Нимуэ. Ритуалы Небесного Народа в самом деле обращались к Сокрытому по любым поводам, большим и малым. В то время как архидруид председательствовал на важнейших церемониях года и решал споры между старейшинами и семьями, Призывающий обращался к Сокрытому, дабы благословить урожай или призвать дождь, облегчить роды, направить духов к солнцу. И все же, как Нимуэ выяснила еще в детстве, эти призывы были скорее церемониальными. Сокрытое редко откликалось на них. Почти никогда. Даже Призывающий, ответственный за пресловутую связь, был вынужден искать ответы духов в расположении облаков или вкусе земли. Для большей части Небесного Народа Сокрытое пряталось в струйке, капле росы. Нимуэ же ощущала его как бурный речной поток.

Но сейчас все было иначе. Этот гул, что поселился у нее в животе, пульсировал, но под сенью Железного Леса царила тишина. Сердце Нимуэ колотилось в груди, но не от страха – от предвкушения. Что-то приближалось. Она ощущала это в шелесте листьев, стрекоте цикад, шуме ветра. Сквозь звуки Нимуэ начинала разбирать слова, напоминающие гул возбужденных голосов в переполненной комнате. И все это порождало в ней надежду на осмысленную связь, на ответы, почему она так отличается от других.

Нимуэ вдруг почудилось движение рядом, и, резко обернувшись, она увидела олененка, что стоял совсем рядом. Гул в животе усилился. Глубокими черными глазами олененок смотрел на Нимуэ, и глаза его были старше мертвого пня, на котором она сидела, старше самого солнечного света на щеках.

«Не бойся».

Она могла слышать голос внутри, но он принадлежал не ей.

«Смерть – это не конец».

Нимуэ не могла дышать, боялась даже двинуться. Ее накрыла оглушительная тишина, а перед глазами расстелилось всепоглощающее благоговение. Она боролась с желанием убежать или зажмуриться, как делала всегда, ожидая, пока пройдет волна видения. Но теперь Нимуэ более всего желала оставаться в сознании. Наконец-то, после стольких лет, Сокрытое заговорило с ней.

Солнце скрылось за тучей, под сенью леса потемнело и повеяло холодом. Невзирая на страх, Нимуэ выдержала взгляд олененка: все-таки она была дочерью архидруида и не собиралась отступать, столкнувшись с Сокрытым лицом к лицу. Она услышала собственный голос:

– Кто умрет?

И тут воздух рассек звон отпущенной тетивы и свист. В шею олененка вонзилась стрела. Связь мгновенно оборвалась, и стая черных дроздов вспорхнула из-за деревьев. Нимуэ обернулась, охваченная яростью, и увидела, как Жосс – один из близнецов, детей пастуха – победно потрясает кулаком. Она снова обернулась к олененку, оседавшему в землю, глаза которого стекленели.

– Что ты наделал?! – закричала она, когда Жосс пробрался на опушку сквозь ветви, намереваясь забрать добычу.

– А на что похоже? Добыл нам ужин, – Жосс подхватил тушу за задние лапы и взвалил на спину.

Нимуэ ощутила, как гнев выплескивается из нее толчками, как по щекам и шее ползут серебристые нити, – длинный лук Жосса искривился и треснул пополам. Потрясенный, он отбросил и олененка, и лук, который извивался по земле, подобно умирающей змее.

Жосс уставился на Нимуэ. В отличие от Белки, он слушал все грязные сплетни о ней.

– Чокнутая ведьма! – он с силой оттолкнул Нимуэ к пню и потянулся за сломанным луком. Нимуэ уже намеревалась врезать ему как следует, но тут на опушке леса, словно привидение, возникла ее мать. Ленор вышла из-за дерева, и в голосе ее было достаточно льда, чтобы успокоить дочь.

– Нимуэ.

Шмыгая носом, Жосс подобрал олененка и лук и зашагал прочь.

– Ты еще вспомнишь обо мне, чертова ведьма! Они все были правы насчет тебя!

– Прекрасно! – выпалила Нимуэ. – Бойтесь меня! И оставьте в покое!

Жосс умчался прочь, оставив Нимуэ, чья решительность увяла под неодобрительным взглядом Ленор.



Нимуэ покорно следовала за матерью. Они шли по гладким камням Священной Тропы Солнца к секретному входу в храм, и, хотя Ленор, казалось, не торопилась, она все же обгоняла дочь на добрых десять шагов.

– Ты найдешь дерево, вырежешь лук и натянешь тетиву, – заявила мать.

– Жосс – просто недоумок.

– …и извинишься перед его отцом, – невозмутимо продолжала Ленор.

– Анис? Еще один недоумок. И знаешь, было бы замечательно, если бы ты хоть раз приняла мою сторону!

– Этот олененок накормит много голодных ртов, – напомнила Ленор. Нимуэ возразила:

– Это был не просто олененок.

– И мы сопроводим все нужными ритуалами.

– Ты даже не слушаешь меня, да?

Ленор обернулась. Вид у нее был свирепый.

– Ну что, Нимуэ, что ты от меня хочешь? Чего я не слышу? – она чуть понизила голос. – Ты ведь знаешь, что говорят люди, знаешь, что чувствуют, глядя на тебя! И этот случай лишь подкормит их страх!

– Но я не виновата…

Нимуэ возненавидела себя за стыд, промелькнувший в голосе.

– Но твой гнев – только твой собственный. Ты виновата в том, что даешь ему волю, в том, что ни капли не владеешь собой. Тебе все равно! В прошлом месяце был забор Хаулона…

– Он плюнул на землю, по которой я прошла!

– …а еще тот пожар в сарае Гиффорда…

– Опять вспоминаешь!

– Потому что ты продолжаешь давать мне повод вспоминать! – Ленор схватила Нимуэ за плечи. – Это твой клан! Твои люди – не твои враги.

– Неправда, что я не пытаюсь сдерживаться! Пытаюсь изо всех сил! Но они никогда не примут меня, они меня ненавидят!

– Так научи их. Помоги им понять. Ведь однажды тебе придется повести их за собой. Когда я уйду…

– Повести за собой? – Нимуэ рассмеялась.

– У тебя есть дар, – сказала Ленор. – Ты видишь Сокрытое, ты переживаешь то, чего я никогда не пойму. Но это было подарено тебе, это привилегия, а не твое право от рождения, и принять эту привилегию следует со смирением и благоговением.

– Это вовсе не дар.

Вдалеке послышался звон колокола. Ленор бросила взгляд на разорванный подол платья Нимуэ, весь в грязи.

– Вы не могли хотя бы на сегодня сделать исключение?

Нимуэ смущенно передернула плечами, и мать вздохнула.

– Что ж, вперед.

Сквозь завесу из вьющихся растений – и вниз по древней лестнице, скользкой от грязи и мха. Чтобы не скатиться прямиком в Затонувший Храм, Нимуэ держалась рукой за стену, на которой были вырезаны сцены из мифов о Старых Богах. Через естественное отверстие в куполе солнце проникало на сотни футов вниз, освещая алтарный камень.

– Почему я обязана присутствовать?

Теперь Нимуэ шагала по наклонной дорожке, что спиралью уходила дальше в глубь храма.

– Мы выбираем Призывающего, который однажды станет архидруидом. Сегодня важный день; ты – моя дочь, и ты должна быть здесь, со мной.

Нимуэ закатила глаза, но они уже спустились до самого дна храма, где собрались старейшины. И некоторые явно были рассержены ее присутствием, так что Нимуэ прислонилась к дальней стене, дав понять, что не желает оставаться в круге. Перед алтарем на коленях медитировал сын Густава-целителя – Кловис, молодой друид, во всем помогавший Ленор и ее дочери и уважаемый за свои познания в целительной магии.

Старейшины сели в круг, скрестив ноги, а Ленор подала руку Кловису, помогая подняться. Густав-целитель тоже был здесь – в лучшем платье, сияющий гордостью за сына; он сидел подле старейшин. Ленор обратилась к сидевшим в кругу:

– Мы – Небесный Народ, и мы благодарны за свет, что дает жизнь. Мы рождаемся на рассвете…

– …чтобы уйти в сумерках, – хором ответили старейшины.

Ленор помолчала, закрыв глаза. Голова ее была склонена, словно она прислушивалась к чему-то. Через мгновение нити света, похожие на серебристые лозы, потянулись по правой стороне ее шеи, по щеке и вокруг уха.

Метки Эйримид поползли по щекам у Нимуэ и у всех, кто сидел в кругу. Ленор открыла глаза:

– Сокрытое здесь.

Мгновение тишины, и она продолжила:

– С тех пор как скончалась наша дорогая Агата, у нас не было Призывающего. Ее неожиданная смерть лишила нас подходящего преемника, который бы занял место Хранителя Мощей и Жреца Урожая. Агата также умела общаться с Сокрытым. Она была мне преданным и дорогим другом, и никто не в силах заменить ее. Но девять лун минули, и пришло время назвать нового Призывающего. Хоть он и должен обладать многими качествами, нет ничего важнее, чем постоянная связь с Сокрытым. Все мы любим дорогого Кловиса, – Ленор ободряюще улыбнулась молодому друиду у алтаря, – и нам нужно касание Сокрытого, что помажет избранного нами Призывающего.

Ленор прошептала древние слова и подняла руки. Свет, льющийся сверху, стал резким и ярким, словно огонь в кузнице, и крошечные искорки взлетели к небесам, танцуя в воздухе. Тот же свет исходил от мха, покрывавшего обелиски и древние валуны; он мешался с искрами, образуя струящееся к небу облако.

Кловис закрыл глаза и раскинул руки, готовясь принять благословение Сокрытого. Бесформенная искрящаяся масса потянулась к нему, но затем вдруг свернулась и поползла прочь и от Кловиса, и от алтаря – и, вытягиваясь, устремилась к Нимуэ. Широко распахнув глаза, та смотрела, как облако окутывает ее, и невольно подняла руку в защитном жесте, хотя искры совсем не причиняли боли.

В рядах старейшин начался переполох. Ленор стояла прямо, хотя лицо ее выражало глубочайшее изумление, и ропот протеста среди старейшин превратился в громкие выкрики, а Кловис поднялся с колен, готовый возражать:

– Этот… этот ритуал осквернен, – сорвалось с его губ.

– Сейчас очередь Кловиса! – поддержал кто-то из толпы. Другой голос добавил:

– Нимуэ мешает ритуалу!

– Кловис талантлив и добр, и я ценю его советы, – голос Ленор перекрывал крики спорящих. – Однако решение остается за Сокрытым.

– ЧТО?! – не выдержав, крикнула Нимуэ. От обвинений она чувствовала себя загнанной в угол. Щеки горели, и она, бросив на мать яростный взгляд, попыталась выбраться из облака, вскочив на ноги. Однако легкие искры явно были полны решимости следовать за ней, и ее фигуру освещали всполохи света, хотя более всего сейчас Нимуэ хотела бы стать невидимой.

Флорентин-мельник все еще пытался воззвать к разуму архидруида:

– Ленор, ты же не можешь всерьез полагать… Нимуэ еще слишком молода для такой ноши.

– Это правда, – согласилась Ленор. Она уже оправилась от первого удивления и держалась невозмутимо. – Шестнадцать лет – чересчур юный возраст для Призывающего, однако ее связь с Сокрытым куда важнее. Призывающий прежде всего должен ощущать течение Сокрытого и вести Небесный Народ к равновесию и гармонии по обе стороны завесы. И пусть Нимуэ молода, Сокрытое тянется к ней.

Люсьен – почтенный друид, который мог стоять прямо, лишь опираясь на крепкую тисовую клюку, – спросил:

– Но ведь не только Сокрытое тянется к Нимуэ, не так ли?

Нимуэ ощутила покалывание в шрамах на спине. Она хорошо знала, к чему клонит старик, как и Ленор, чьи губы слегка сжались, – что было единственным признаком охватившей ее ярости.

– В конце концов, она отмечена и темной магией, – Люсьен почесывал бороду, изображая невинность.

– Мы не дети, Люсьен. Мы живем под сенью Солнца, но это вовсе не означает, что мы не знаем о Тени. Да, еще ребенком Нимуэ заманил в Железный Лес темный дух, и, скорее всего, ее убили бы, а может, и хуже того, если бы не Сокрытое. Уже поэтому мы могли бы назвать ее следующей Призывающей.

– Да, именно так рассказывают, – усмехнулся Люсьен.

Нимуэ мечтала съежиться и забиться в крысиный лаз, но частицы света не оставляли ее. Раздраженная, она попыталась отмахнуться, но искры рассеялись лишь на секунду, чтобы через мгновение охватить нимбом ее голову.

– Что именно ты предлагаешь сделать с моей дочерью, Люсьен?

Густав попытался установить шаткий мир и дать сыну еще один шанс:

– Может, мы просто еще раз исполним ритуал – когда Нимуэ не будет рядом?

– Разве у нас есть сомнения в мудрости Сокрытого, чтобы отвергать его выбор? – вопросила Ленор.

– Она испорчена! – рявкнул Люсьен. Ленор взглянула на него с угрозой:

– Возьми свои слова обратно.

– Не мы одни так думаем, – продолжал напирать старик. – Собственный отец отверг эту девчонку, бросил свой родной клан, только бы не оставаться с ней под одной крышей!

Не выдержав, Нимуэ шагнула в круг старейшин:

– Да не хочу я быть вашим проклятым Призывающим! Теперь довольны? Я не желаю этого!

Прежде чем Ленор успела остановить ее, Нимуэ развернулась и бросилась прочь по извилистой лестнице. Крики, раздававшиеся внизу, эхом отражались от древних каменных стен.

Три

Дышать стало легче, только когда Нимуэ глотнула свежего воздуха Железного Леса. Она сдерживала слезы, потому что была слишком разъярена, чтобы позволить себе расклеиться. Ей хотелось утопить старого дурака Люсьена и повырывать матери волосы за то, что заставила ее присутствовать на церемонии.

Высокая, долговязая Пим – лучшая подруга Нимуэ – как раз тащила сноп пшеницы через поле, когда увидела, как та спускается с холма.

– Нимуэ! – она бросила пшеницу и догнала прошедшую мимо девушку. – В чем дело?

– Я – Призывающая, – мрачно ответила Нимуэ, не замедляя шага.

Пим перевела взгляд на холм. Потом снова на Нимуэ.

– Погоди… Что?! Это Ленор сказала?

– Да какая разница?! – Нимуэ презрительно сплюнула. – Все это просто смешно.

– Ты не могла бы идти помедленнее?

– Я ненавижу это место. Уезжаю. Сегодня же сяду на корабль.

– Да что случилось? – Пим обежала вокруг, чтобы увидеть лицо Нимуэ. Та выглядела свирепо, но в глазах виднелись слезы, которые она тут же утерла рукавом. Пим смягчилась.

– Нимуэ?

– Они не хотят, чтобы я была здесь. И мне они не нужны!

– Ты несешь чепуху!

Она нырнула в маленькую глинобитную хижину, которую делила с матерью, и вытащила из-под кровати мешок, пока Пим маялась возле входа. В мешке уже лежали тяжелый плащ из шерсти, рукавицы и запасные чулки, мыло из древесной золы, кремень, пустой мех для воды, орехи и сушеные яблоки. Нимуэ схватила со стола несколько медовых лепешек и так же быстро покинула дом. Пим последовала за ней.

– Куда ты теперь?

– Хоксбридж, – ответила она.

– Сейчас? Ты спятила?

И прежде чем Нимуэ успела ответить, раздались крики. Взглянув на дорогу, они с Пим увидели мальчика, которому уже помогали слезть с лошади, и даже издали Нимуэ видела, что круп запачкан кровью. Кто-то из деревенских подхватил мальчика на руки: кожа его была светло-голубой, руки – неестественно длинными и тонкими, а пальцы – узловатыми, подобно веретену, идеально подходящими для лазания.

– Он из клана Лунного Крыла, – прошептала Пим.

Деревенские торопливо понесли раненого Луннокрылого в хижину целителя, а разведчики бросились к Железному Лесу, чтобы рассказать обо всем старейшинам. Вскоре те вышли из леса во главе с Ленор, лица их были до крайности серьезными. Проходя мимо, они едва удостоили Нимуэ и Пим взглядом. Только Люсьен бросил в сторону Нимуэ кривую усмешку, проковыляв к хижине целителя.

Нимуэ и Пим опустились на колени, чтобы заглянуть в окно, в то время как Ленор и старейшины набились в хижину. Луннокрылых редко увидишь, потому что они застенчивы и ведут ночной образ жизни в глубине лесов. Их нога редко ступает на землю, а кожа может принимать цвет коры любого дерева, на которое они влезут, и становиться ей подобной. Древняя вражда, существовавшая между кланами Небесных Людей и Лунного Крыла, делала появление этого мальчика в Дьюденне еще более странным и тревожным.





Когда мальчик говорил, его грудь вздрагивала и голос был слабым:

– Они пришли, когда мы спали… На них были красные одежды… – он закашлялся, и голос зазвучал еще более хрипло.

– Они подожгли леса… заманили нас в ловушку. Многие умерли во сне, задохнувшись в дыму, другие бросились навстречу смерти… Тех, кто добрался до земли, уже ждал Серый Монах, тот, который громко кричит. Он выкосил наше племя… Остальных вздернули на крестах…

Мальчик задохнулся от очередного приступа кашля, и пока Ленор успокаивала его, Густав торопливо готовил припарки.

– Теперь это проблемы не только Юга. Красные Паладины движутся на север, и мы прямо у них на пути, – предупредил Феликс, фермер-старейшина с огромным животом, напоминавшим бочку.

– Никто не должен покидать деревню, пока мы не выясним, сколько их и куда они направляются, – сказала Ленор. Тут же в разговор вмешался Флорентин:

– Но как мы будем торговать без базарного дня?

– Отправим разведчиков, сегодня же. Надеюсь, что это только на время и не займет больше одной луны. Пока же придется обходиться тем, что есть. Придется пустить соседей в поля, делиться. И связаться с другими кланами.

Старейшины продолжали спорить, а Нимуэ тем временем оттащила Пим от окна и направилась к конюшне.

– Ты все еще собираешься ехать? – спросила подруга.

– Само собой.

Ждать – значит сделать ситуацию еще хуже. Нет, следовало ехать сейчас же, немедленно.

– Но твоя мать только что сказала, что нам нельзя в Хоксбридж.

Нимуэ вошла в конюшню, сняла с крючка упряжь и принялась седлать Сумеречную Леди, свою кобылу.

– Я не позволю тебе сесть ни на какой корабль! Я не буду прощаться!

– Пим, – Нимуэ старалась, чтобы голос звучал как можно тверже, но подруга сложила руки на груди:

– Не позволю.



До Хоксбриджа было добрых десять миль езды, через холмы и густой лес. Он был достаточно велик, чтобы артисты и наемники облюбовали его таверны, а по четвергам разворачивался приличный базар, так что для Небесных Людей, вроде Пим и Нимуэ, Хоксбридж представлялся Римом или даже целым миром. Со стороны северного холма город опоясывала мощная деревянная крепость, и больше дюжины повешенных на стенах служили кормом воронам, предостерегая приезжих и местных воров.

Пим вздрогнула, увидев эту картину, и посильнее натянула капюшон.

– Эти плащи нас совершенно не укрывают. И я весь день занималась тяжелой работой. От меня… пахнет.

– Я не хотела, чтобы ты увязалась за мной, – напомнила Нимуэ. – И ты вовсе не пахнешь. Не сильно.

– Ненавижу тебя, – прорычала Пим.

– Ты прекрасна и благоухаешь, как цветущая фиалка, – успокоила ее Нимуэ, на всякий случай тоже натягивая капюшон. Фейри носили волосы распущенными, в отличие от городских женщин, которые укрывали голову платком или покрывалом.

– Это совершенное безумие, – сказала Пим.

– За это ты меня и любишь.

– Вовсе я не люблю тебя. Я все еще собираюсь тебя остановить и очень зла, что ты так поступаешь.

– Без меня твоя жизнь вообще была бы лишена приключений.

– Без тебя я бы не знала ни проблем, ни наказаний.

У восточных ворот стража пропустила Нимуэ и Пим. Оставив Сумеречную Леди в стойле поблизости, девушки направились в порт Скаркрофт-Бэй – небольшую гавань, что пользовалась популярностью у местных рыбаков и торговцев. Громкогласые чайки кружили над корабельными остовами и зубцами ограды, ныряли к десяткам доверху полных рыбных ловушек, что расставили вдоль доков, и там шумно дрались за содержимое.

Приблизившись к гудящему людному причалу, Нимуэ ощутила, что подруга дрожит от волнения.

– Как ты можешь знать, что они возьмут тебя?

– «Медный Щит» берет по несколько дюжин паломников в каждое плавание. Мне говорили, что именно на нем когда-то отплыл Гавейн, потому что это единственный корабль, идущий в Пустынные Королевства.

Нимуэ обогнула мальчика с корзиной живых крабов и зашагала дальше.

– Конечно, он такой один! Знаешь, о чем это говорит? Никто не хочет плыть в Пустынные Королевства, вот что! И я, честно говоря, не понимаю, из-за чего ты подняла такую шумиху. Быть Призывающей – это же огромная честь! У них славные мантии, и они могут носить удивительные украшения. В чем проблема?

– Все куда сложнее, – сказала Нимуэ. Она любила Пим как сестру, но не могла обсуждать с ней Сокрытое, ибо Пим нравилось говорить лишь о том, что она видела и к чему могла прикоснуться. А Сокрытое оставалось той единственной темой, которую Нимуэ держала при себе.

– Твоя мама, по крайней мере, хочет, чтоб ты была при ней. Моя же пытается выдать меня замуж за торговца рыбой.

– Ах да, Вонючий Аарон, – сочувственно кивнула Нимуэ. Пим бросила на нее резкий взгляд:

– Вовсе не смешно.

С каждым шагом Нимуэ все больше осознавала, насколько серьезно то, что она намеревалась сделать, поэтому она повернулась к Пим, желая быть понятой:

– Старейшины не примут меня.

Но это была лишь половина правды.

– Кого волнует, что думают эти сморщенные луковицы?

– Да, но что, если они правы?

Пим пожала плечами:

– Ну ладно, у тебя видения, и?

– И шрамы.

– В них есть свой… шарм? – предположила Пим. – Я помогаю, как могу…

Нимуэ рассмеялась и обняла ее:

– Что же я буду без тебя делать?

– Так оставайся, глупая! – Пим прекратила шутить и вернулась к серьезному тону. Покачав головой, Нимуэ зашагала к причалу, и Пим побежала за ней следом, словно курица-наседка.

– А что, если кто-нибудь узнает, что ты фейри? Если увидит метки Эйримид?

– Не увидит, – зашипела Нимуэ. – Ты позаботишься о Сумеречной Леди?

– Конечно, но… у тебя есть деньги?

– Двадцать серебряных, – Нимуэ начинала раздражаться.

– А вдруг тебя ограбят?

– Пим, хватит!

Они подошли к лысому, потному начальнику порта, который сидел за столом, отмахиваясь от особо агрессивных чаек.

– Простите, сэр, но который из них «Медный Щит»? – спросила Нимуэ. Начальник даже не поднял глаз от своих бумаг:

– «Медный Щит» отплыл вчера.

– Но… я думала… я… – Нимуэ повернулась к Пим. – Гавейн уехал в середине зимы, а сейчас только ноябрь. Он должен стоять в порту!

– Скажите это восточному ветру, – с досадой отозвался начальник порта. Он выглядел измотанным.

– Но когда он возвращается? – Нимуэ умоляюще уставилась на служителя, чувствуя, что теряет его внимание. Тот наконец поднял сердитый взгляд:

– Через шесть месяцев! А теперь, ты не возражаешь?..

Неподалеку завязалась шумная потасовка между рыбаками: ловушки уже опрокидывались, птицы бросились врассыпную – и начальник порта тут же позабыл о Нимуэ и Пим, устремившись в толпу.

– Эй! Никаких драк! Немедленно прекратить!

Нимуэ повернулась к подруге. Глаза ее были полны слез.

– Что же мне делать?

Пим заправила выбившуюся прядку волос Нимуэ под капюшон.

– Ну, по крайней мере мне удалось задержать тебя на какое-то время.

Нимуэ хмуро взглянула на горизонт, пытаясь вообразить еще полгода в деревне. Шесть месяцев ощущались вечностью. Пим обняла ее за плечи.

– Помирись с мамой.

И потащила Нимуэ к конюшне.

– Есть еще караван пилигримов! – вспомнила Нимуэ, остановившись и намереваясь повернуть к городу.

– Пилигримы? Они ненавидят фейри! Да это вообще последние люди, к которым тебе стоит обращаться!

Нимуэ и сама понимала, что хватается за соломинку, но перспектива возвращения в Дьюденн была невыносима. Пим схватила ее за руку, и Нимуэ ощутила, что подруга решительно настроена переубедить ее.

– Я знаю, погоди, – заявила Пим, меняя тактику. – Давай я буду Призывающей. А ты… ты выйдешь за Вонючего Аарона.

Нимуэ не могла продолжать хмуриться.

– Я не собираюсь…

– Ага! Значит, твоя жизнь не так уж и ужасна!

Нимуэ ринулась прочь, и Пим погналась за ней.