– Чтобы оформить положенные документы. Вы должны подписать тут, тут и тут…
Зашелестели бумаги.
Тетка, видимо, просмотрела их и процедила:
– Это еще что? Зачем мне это подписывать?
– Я же говорю – чтобы получить причитающиеся вам деньги… вот здесь – что вы его наследница, вот здесь – что вы согласны заплатить с этой суммы налог…
– Ладно, допустим, я подпишу… а деньги-то как я получу?
– Они придут на вашу карту.
– И когда они придут?
– В ближайшие дни!
– То есть когда рак на горе свистнет!
– Ну что вы! Это будет скоро. Только у меня к вам есть еще один вопрос…
– Так я и знала! Что еще за вопрос?
– Павел… ваш племянник… он в последнее время ничего у вас не оставлял? На хранение, так сказать?
Теперь уже Наталья пихнула меня локтем – вот старикан и к делу подошел!
– На хранение? – голос тетки изменился. – А что бы, к примеру, он мог у меня оставить?
– Ну я даже не знаю… может быть, какой-то пакет… или какую-то коробку…
– Ничего такого он не оставлял! – отрезала старуха. – С какой бы стати ему у меня что-то оставлять? Я – одинокая старуха, у меня здесь не банковское хранилище… ко мне кто угодно попасть может… вот хоть ты, например! Пришел, якобы деньги принес, а никаких денег я не увидела, зато какие-то вопросы задаешь…
– Мы с Павлом близко дружили. Я хотел бы получить что-то на память о нем…
– Не было у него никаких друзей, ни на работе, ни вообще! Паша с людьми трудно сходился.
– Ладно, если он вам ничего не оставил, я, пожалуй, пойду.
– Э, нет! Просто так ты не уйдешь!
– Что значит – не уйду? Вот сейчас встану и уйду…
– Я сказала – не уйдешь!
И тут раздался сухой металлический щелчок.
– Аглая Михайловна, – удивленно и даже испуганно проговорил Горыныч. – Что это у вас?
– А на что это похоже?
– Это ведь пистолет!
Мы с Натальей переглянулись и дружно разинули рты. Во дает старушенция! Да ей сто лет в обед, а она пистолетом грозит! Нет, с этой бабусей так просто не справиться!
– Надо же – угадал с одного раза! Действительно пистолет. Я тебе больше скажу – это «Беретта-92»… нестареющая классика, очень надежное оружие!
– Аглая Михайловна, лучше уберите пистолет. Вдруг он заряжен!
– Конечно, заряжен. Я его только сегодня утром зарядила.
– Ну надо же! Зачем это вам? И зачем вы направляете пистолет на меня? Он ведь может случайно выстрелить!
– Или не случайно…
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что Павел работал на меня!
– На вас?!
– Ну да! Удивлен? Думал, я безобидная старушка, божий одуванчик? Думал, отдам тебе шкатулку вот так, запросто?
– Шкатулку? Какую шкатулку?
– Прекрасно знаешь какую! Шкатулку с бриллиантами, которую вы нашли в тайнике!
– Я не знаю, о чем вы…
– Прекрасно знаешь! Говорю же, Павел работал на меня. И ты будешь на меня работать, если хватит мозгов!
– Я все же не понимаю…
– Не понимаешь? А с виду не такой тупой! Ну, если не понимаешь – я тебе объясню. Павел действительно оставил у меня бриллианты. Так что ты без меня ничего не получишь. Я тебе очень нужна! Но ты мне тоже нужен. Ты знаешь, кому можно эти бриллианты продать – за приличную цену и достаточно безопасно.
Тетка сделала небольшую паузу и продолжила:
– Конечно, я без тебя могу обойтись, могу сама найти какого-то покупателя. Но вряд ли я получу приличную цену, это будет дольше, а самое главное – опаснее…
Она снова сделала паузу – чтобы дать Горынычу осмыслить свои слова, потом снова заговорила:
– Получается, что мы с тобой нужны друг другу. Но бриллианты у меня, значит, я получу больший процент от их продажи. Надеюсь, это тебе понятно?
– Но с Павлом мы делили прибыль поровну…
– То с Павлом, а то со мной! Или ты соглашаешься, или не получаешь ничего!
– Но о каком конкретно проценте вы говорите?
– Я получаю семьдесят процентов, ты – тридцать.
– Побойтесь бога! Это несерьезно!
– Это очень серьезно! Не забывай, бриллианты у меня…
– Но продать их без меня вы не сможете!
– Это еще как посмотреть… хватит уже торговаться! Или соглашайся, или…
– Ладно, ладно, зачем нам ссориться? – примирительно проговорил Горыныч. – И вы, и я заинтересованы в одном и том же… лучше нам помочь друг другу, чем ставить палки в колеса…
– Вот это – другой разговор. Значит, мои условия тебя устраивают?
– Ну… так и быть…
Горыныч немного помолчал, потом проговорил заинтересованно:
– А что это за гравюра у вас на стене?
– Гравюра как гравюра… память о моем первом муже. Он собирал всякий антиквариат.
– Ах о первом муже…
– Да, о нем.
– А можно мне посмотреть на эту гравюру вблизи?
Раздался скрип – должно быть, Горыныч встал со стула.
Но Аглая прикрикнула на него:
– Сидеть! Не трогай ничего!
Тут же раздался сухой металлический щелчок.
– Аглая Михайловна! – испуганно проговорил Горыныч. – Уберите пистолет!
Аглая тут же сменила тон:
– Извините за резкость, но сейчас мы говорим не о моем муже и не о гравюре. У нас более важная тема…
В это время снова начали бить часы.
На этот раз они пробили четыре.
– Ох, извините, Аглая Михайловна, – проговорил Горыныч, как только наступила тишина. – Мне пора… у меня очень важное дело…
– Что это ты так заторопился?
– Вспомнил об одной неотложной встрече.
– А разговор со мной, значит, не такой важный?
– Нет, конечно, очень важный, но мы с вами принципиально договорились и я буду искать подходящего покупателя…
– Ну ищи…
Послышались шаги, направляющиеся в прихожую, хлопнула дверь – и снова в квартире наступила тишина.
Мы с Натальей переглянулись.
– Значит, мы не ошиблись, – проговорила она. – Бриллианты у нее. Знать бы только, где она их прячет…
– А ты обратила внимание, чем закончился их разговор?
– О чем это ты?
– О том, как Горыныч внезапно заинтересовался какой-то гравюрой, а Аглая Михайловна на него прямо заорала, а он после этого сразу заторопился и свернул разговор?
– Да, это прозвучало довольно странно.
– Более чем странно!
– Почему она так занервничала?
– Есть у меня для этого объяснение… у тебя вот, к примеру, есть в квартире сейф?
– Ну конечно. Держу там украшения, деньги, важные документы…
– И где этот сейф находится?
– Что за странные вопросы? – Наталья Сергеевна подозрительно взглянула на меня.
– Ну извини, я неправильно поставила вопрос. Я не имела в виду ничего плохого. Ничего криминального. Просто хотела спросить – ведь он у тебя не на виду?
– Да нет… он спрятан под картиной.
– Вот-вот! Я об этом и говорю! Очень часто сейфы прячут под картинами. В фильмах то же самое… так вот, Горыныч обратил внимание на какую-то гравюру, а Аглая Михайловна ужасно занервничала. Так вот я думаю, что как раз под этой гравюрой у нее спрятан сейф. А в этом сейфе – ты сама знаешь что.
– А ведь ты права! – задумчиво протянула Наталья.
– Да только пользы от этой правоты никакой, – вздохнула я. – К сожалению, мы не можем попасть в квартиру Аглаи Михайловны и тем более не умеем вскрывать сейфы…
– Мы – не умеем, – произнесла Наталья Сергеевна каким-то странным тоном.
– Что ты хочешь сказать? – Я удивленно взглянула на нее. – Что кто-то умеет?
– Ну кто-то, разумеется, умеет. И я тебе говорила, что мой бывший муж… он человек довольно специфический…
– Что – он взломщик? – поддразнила я, но Наталья шутку не поддержала, очевидно, муж ее бывший был человек без чувства юмора, и в других его не терпел.
– Нет, конечно. Но он может найти любого специалиста. Нужен водитель – водителя, нужен сантехник – сантехника, а если нужен, скажем так, слесарь высокой квалификации…
– Ничего себе! И он вот так запросто может его прислать?
– Ну, конечно, не стоит этим злоупотреблять… но вообще-то да, может! – она тяжело вздохнула, думая, что теперь будет обязана бывшему мужу по гроб жизни, а ей этого очень не хочется.
– Значит, нам нужно только, чтобы Аглая Михайловна куда-то ушла…
– И как это сделать? – уныло спросила Наталья, настроение у нее явно испортилось. – Бабка-то явно домоседка. Вряд ли она по магазинам бегает или на лавочке с другими старушками сидит.
Да, эти богатые люди совершенно не знают жизни…
– Ну так это же проще простого! – я пожала плечами. – Вроде бы мы, когда сюда ехали, участковую поликлинику проезжали? Или это была детская?
Поликлиника располагалась в отдельном типовом здании, и вывеска была новая:
«Районная поликлиника № 42».
Я сунулась было внутрь, но в холле было полно народу, три длиннющие очереди стояли к трем окошкам в регистратуру, телефоны звонили непрерывно.
В общем, все как Аида рассказывала, она как-то пыталась пробиться к завотделением по поводу Витьки, в психдиспансере какие-то справки требовали. Говорила я уже, что Аида – тетка хорошая, на судьбу никогда не жалуется, редко когда о ком плохо говорит, но тут наслушалась я от нее такого…
Мы снова подъехали к дому Пашкиной тетки, по дороге я изложила Наталье свой план. Она покачала головой, но согласилась. А я набрала номер теткиной квартиры. Долго никто не брал трубку, потом старческий голос ответил.
– Добрый день! – заученно вежливо начала я. – Это Сыроедова Аглая Михайловна?
– Ну я, а ты-то кто? Если реклама или там опрос какой, то я вешаю трубку.
– Это из сорок второй поликлиники говорят, это ведь ваша поликлиника?
– Ну да…
– Аглая Михайловна, вы знаете, что сегодня у вас профилактический осмотр? Вы придете?
– Какой осмотр? Я ничего не знаю!
– Ну как же, вам же сообщили, что на этой неделе идет профилактический осмотр для пациентов вашего возраста. У вас какой год рождения?
– Ну… одна тысяча девятьсот сорок второй…
– Вот как раз ваш год рождения сегодня принимают! Значит, вы должны пройти: терапевта, окулиста, отоларинголога, невролога, кардиолога…
Я ткнула Наталью локтем – какие еще врачи бывают?
– Гинеколог! – подсказала она шепотом.
– Ага, гинеколога еще!
– И это все бесплатно?
– Совершенно бесплатно.
– Что это еще за осмотр, почему раньше не сказали? – заворчала старуха. – И вообще, ты кто такая? Из сорок второй поликлиники? Я там всех знаю!
– Старшая медсестра Лихоносова Алла Григорьевна! – бодро отрапортовала я. – Так вы придете? Врачи сегодня принимают до шести вечера. Если не придете, сразу предупредите, я вашу фамилию из списка вычеркну.
– Как это – вычеркнешь? – заволновалась старуха. – Какое право имеешь вычеркивать? Я приду!
– Тогда ждем вас! Паспорт не забудьте!
– Ну вот, – сказала я, утерев трудовой пот со лба, – сейчас соберется и пойдет, потому как до шести всего полтора часа осталось. А звонить в поликлинику и проверять, Лихоносову искать она не будет, там такой дурдом творится, по телефону вообще не пробиться! Так что теперь дело за тобой.
Наталья снова тяжело вздохнула и набрала номер своего бывшего. Тихонько изложила свою просьбу, он обещал, что все будет минут через сорок.
Мы подождали еще немного и увидели, что из подъезда вышла Аглая Михайловна.
Теперь шляпка на ней была не черная, а обычная матерчатая панама, и шали кружевной не было. Старуха огляделась подозрительно по сторонам и зашаркала ортопедическими ботинками в сторону районной поликлиники.
Убедившись, что Аглая достаточно далеко, мы вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж.
На лестничную площадку выходили три двери.
Возле одной на стене была целая выставка дверных звонков с самыми разными табличками:
«Е. П. Сипухина»,
«Марципанов»,
«Карл Берг»,
«О. Почтенный».
Были и еще таблички, но мы их читать не стали – и так было ясно, что за этой дверью коммунальная квартира.
Вторая дверь была когда-то обита дерматином, но эта обивка давно ободрана, кое-где в ней виднелись сквозные дыры. Эта дверь была закрыта на ржавый навесной замок.
Ясно было, что здесь никто не живет.
А вот третья дверь была приличная, металлическая, на ней был единственный дверной звонок и три замочные скважины.
Наверняка в этой квартире живет Аглая Михайловна…
Мы переглянулись, спустились обратно на первый этаж и вышли на улицу.
Точно в назначенное время к дому подъехал небольшой серый пикап с надписью «Срочный ремонт ключей».
Пикап остановился, из него вышел худенький человек небольшого роста в аккуратном темном костюме с галстуком.
Выйдя из машины, он огляделся по сторонам, взглянул на часы.
Он был такой маленький и худенький, что издали его можно было принять за подростка. Впрочем, как раз подростки в наше время рослые и плечистые.
– Ты уверена, что это он? – спросила я Наталью.
– Да, должен быть он, – ответила она, но я не расслышала в ее голосе уверенности.
Мы вышли из машины, направились к незнакомцу.
Вблизи он оказался не так уж молод – явно за сорок.
– Здравствуйте, – обратилась к нему Наталья. – Вы, наверное, от Игоря Ивановича?
– Точно, – ответил тот, оглядев нас.
– А как вас называть?
– Можете называть меня Мастер. Идемте, что ли… у меня сегодня еще одна операция.
– А вам не нужны какие-то инструменты? – спросила Наталья, покосившись на пикап.
Мужчина ответил ей выразительным взглядом.
Мы поднялись на четвертый этаж, подошли к двери квартиры Аглаи Михайловны.
– Вот эта дверь… – проговорила Наталья, как будто представляя Мастеру свою знакомую. – Но тут целых три замка…
– Это вы называете замками? – фыркнул мужчина.
Он достал из внутреннего кармана футляр вроде очечника, открыл его, взял оттуда какую-то штучку вроде вязального крючка, наклонился над первой замочной скважиной, засунул в нее свой крючок, немного там повозился.
Замок щелкнул.
Мастер перешел ко второму замку, затем к третьему…
Не прошло, наверное, и двух минут, как он выпрямился и проговорил:
– Все готово.
– Как – уже готово? – удивленно проговорила Наталья.
– Можете входить! – Мастер взглянул на часы. – Я вам еще нужен?
– Вообще-то да.
– Хорошо, – невозмутимо проговорил Мастер. – Игорь Иванович велел мне сделать все, что вы скажете.
Мы открыли дверь, вошли в квартиру.
Квартира у Аглаи Михайловны была небольшая – гостиная и спальня, – но уютная и светлая.
На всех подоконниках стояли горшки с комнатными растениями – бегонии и петунии, малабарские фиалки и фуксии. Не обошлось, конечно, без кактусов и алоэ.
Некоторые растения были ухоженные, некоторые подвяли. Даже алоэ, казалось бы, очень живучее, выглядело умирающим.
В гостиной на стенах висели картинки и фотографии в рамочках – несколько фотографий одного мальчика – наверняка это был Паша Сыроедов в детстве, изображения слащаво-умилительных котов и собак, букет голубых полевых цветов в хрустальной вазе на фоне распахнутого в сад окна…
Из этого ряда выбивалась большая черно-белая гравюра – всадники в старинных костюмах преследуют грациозного оленя…
Наверняка это была та самая гравюра, на которую обратил внимание Горыныч, у старого прохиндея глаз наметанный.
Наталья переглянулась со мной, сняла гравюру со стены…
Мы не ошиблись: под ней оказался встроенный в стену сейф.
Наталья повернулась к Мастеру:
– Вы можете открыть это?
– Почему нет? Это моя работа… – Он пожал плечами, подошел к сейфу, внимательно осмотрел дверцу, постучал по ней костяшками пальцев, как врач по грудной клетке больного, послушал, прижавшись к дверце ухом…
Наконец он кивнул, снова достал свой очечник, вынул из него другой крючок, чуть подлиннее первого и более замысловатый.
Этот крючок он вставил в замочную скважину сейфа, покрутил его там, снова послушал, затем вставил туда же вторую отмычку и начал работать сразу двумя.
Так прошло несколько минут.
Наконец внутри сейфа что-то щелкнуло, дверца немного приоткрылась.
Мастер вытащил из скважины обе отмычки, убрал их в очечник и снова повернулся к Наталье:
– Я вам еще нужен?
– Да нет, спасибо… большое спасибо… и Игорю Ивановичу передайте мою благодарность!
– Непременно!
Он кивнул и бесшумно покинул квартиру.
Только тогда Наталья перевела дыхание, оглянулась на меня и открыла дверцу сейфа.
Внутри его находилась небольшая, красивая резная деревянная шкатулка.
– Неужели это она? – проговорила Наталья, зачарованно глядя на эту шкатулку.
Мне показалось, что эта шкатулка простовата для бесценных бриллиантов, но я, конечно, ничего не сказала.
Наталья вынула шкатулку из сейфа, поставила ее на стол, сжала кулаки и снова взглянула на меня.
– Никак не могу решиться, – призналась она.
– Хочешь, я открою?
– Нет уж, я должна сама…
Она взволнованно закусила губу, подцепила крышку шкатулки ногтем…
Та сначала не поддалась.
Наталья огляделась, достала из своей косметички узкую пилочку для ногтей, вставила ее в щель между шкатулкой и крышкой, слегка нажала…
Крышка откинулась, и на всю комнату раздался громкий, издевательский хохот.
Я шагнула ближе и увидела, что из шкатулки выскочила кукла, яркий клоун с остроконечной бородкой, в красно-черной одежде и пестром шутовском колпаке.
Этот клоун кланялся во все стороны и громко, заливисто, издевательски хохотал…
– У Пашиной тетки отличное чувство юмора! – проговорила я, когда шутовской смех наконец затих.
– Да уж… она нас классно разыграла! – процедила Наталья. – А я было уже поверила, что нашла эти бриллианты…
– Утешает только одно: она про нас знать не знает, а разыграть хотела наверняка Горыныча.
– Слабое утешение…
– Слушай, но бриллианты точно у нее, она сама сказала, – начала я. – И точно они в квартире, потому что эта старушенция никому не доверяет, только себе. Но если мы все тут перероем, то, во-первых, не успеем этого сделать, а во-вторых…
– Ничего не найдем, – закончила Наталья. – Старуха хитрая, как змея, так запрятала камешки, что никто их не найдет. Зря я только к бывшему обращалась…
– Ладно, идем отсюда, а то как бы она не вернулась.
Мы закрыли сейф, убрали все следы своего присутствия как могли и вышли из квартиры. Мастер перед уходом научил нас сделать так, чтобы замки на входной двери закрылись сами собой.
В машине я позвонила Аиде, она сказала, что все тихо, Витька встал утром и ушел на работу. По дороге мы купили продуктов (на мои деньги), чтобы не объедать соседку.
Аида продуктам обрадовалась, но накормила нас зелеными щами и мясным рулетом с яйцом и луком. Потом мы напились чаю с покупными пирожными и удалились ко мне в комнату подумать.
Наталья сказала, что бриллианты нужны ей как воздух и что она готова ворваться к старухе, связать ее и допросить с пристрастием, на что я ответила, что бабка стойкая и ничего не скажет. Да еще и вооружена. А сдавать ее Ламии и ее напарнику как-то не хочется, к тому же мне не видать тогда бокала.
Про бокал я добавила мысленно. И представила, как я держу его в руках и провожу пальцем по краю и слышу тихий звук… Нет, надо что-то делать.
И тут меня осенило.
– Нужно сделать так, чтобы старуха сама вынесла бриллианты из дома! – выпалила я.
– И как ты это себе представляешь? – прищурилась Наталья. – Будешь кричать на лестнице про пожар? Она не поверит, а соседи еще и полицию вызовут.
– Если кричать – конечно, не поверит, а если дым пустить – поверит. И понесет из дома самое дорогое, а это что? Правильно, шкатулка с бриллиантами.
– Что, и правда хочешь квартиру ее поджечь? А если другие люди сгорят?
– Спокойно! Мы достанем дымогенератор! Знаешь, на сцене вдруг дым идет? Так вот это дым-машина работает.
– И откуда ты ее возьмешь?
– Ты даже не представляешь! – теперь настал мой черед хмуриться и вздыхать.
До сих пор я мало что рассказывала о своей матери. Ну не ладили мы с ней, оттого я и ушла. То есть не ладили – это мягко сказано, мы бесконечно ругались. Скорее ругалась мать, это ее обычное состояние. Дома было тихо, только когда ее не было, только когда она на работе, потому что больше она никуда не ходила. Не было у нее подруг, с которыми одинокие женщины среднего возраста устраивают посиделки, где ругают своих бывших и начальников, сплетничают об отсутствующих, а в конце вечера поют жалостливые песни.
Помню в детстве, что какие-то тетки приходили, но потом она со всеми переругалась.
Думаю, что не стоит объяснять, что после моего отца не было у нее никакого близкого мужчины. Да не то что близкого, а хотя бы просто знакомого.
С соседями мать перессорилась уже давно, так что не только подъезд, а весь двор ее сторонился. Если деньги какие собирать на общественные нужды или на собрание звать, то всегда ко мне обращались, даже когда я в начальных классах училась. То есть просили передать матери, что нужно. Потому что по телефону слушать ее хамство желающих находилось мало.
Однако мне тоже это надоело, потому что, не дослушав, мать начинала орать на меня. В конце концов, все общественные личности отступились, учителя, кстати, тоже.
В пятом классе мы с Сонькой Черемыхиной намазали клеем стул Петьки Роликова за то, что он обзывал меня сушеной селедкой, а Соньку – тумбой под телевизор. Мне-то что, а Сонька жутко разозлилась на тумбу, потому что у них в квартире такая тумба и стояла – широкая, совсем без ножек.
Идея была моя, но клей достала Сонька, ее отчим, второй муж матери, работал на мебельной фабрике. Уж не знаю, какую они там делали мебель, но клей оказался выше всяческих похвал, после того, как Петька просидел на нем целый урок, он так схватился, что штаны прилипли намертво.
Петька был парень упрямый, поэтому он дергал сильнее и сильнее, и наконец сумел встать, только задняя часть штанов осталась на стуле. И трусы, кстати, тоже.
Сами понимаете, от такого зрелища класс впал в неистовство, уроки были сорваны, и даже учительница едва сдерживала улыбку.
Петька был парень противный, никто не стал его выручать, и он добежал до туалета, прикрываясь ранцем. Потом нянечка принесла ему чьи-то спортивные штаны, забытые в раздевалке.
В общем, узнала вся школа, Петьку дразнили неимоверно, мы чувствовали себя отомщенными, но на следующий день завуч вызвала наших родителей. В этом и заключалась ее ошибка.
Сонькина мама пришла пораньше, выслушала завуча, но оправдаться не успела, потому что в кабинет ворвался тайфун в виде моей мамаши.
Что тут началось! Завуч у нас была тетка горластая и крепкая, но куда ей против матери.
В общем, Сонькина мама потихонечку покинула кабинет, и с тех пор, я так понимаю, начала тихо капать дочке на мозги на предмет нашей дружбы. И к восьмому классу в этом преуспела, а потом они вообще переехали.
С тех пор у меня не было близких подруг, потому что мать запретила приводить кого-либо в дом. Вы можете спросить, отчего я не проводила время в свое удовольствие, пока она была на работе? Вот в этом и заключается загвоздка, потому что вы не поверите, но моя мать работает в ансамбле «Семицветик», может, кто-то слышал про эту группу, она очень старая и была популярна задолго до моего рождения.
Не подумайте, что мать поет или танцует, она – технический персонал, заведует светом, спецэффектами и еще много чего делает. Потому что группа, как уже говорилось, явно прошла свой пик популярности очень давно, и теперь персонала требуется немного.
Сколько себя помню, мать всегда там работала. Не верю, что она сумела совладать со своим отвратительным характером, просто сейчас на такую зарплату, что она получает, вряд ли «Семицветик» найдет нужного человека.
А раньше работы было больше. И главное – график у матери ненормированный был. То у нее с утра репетиция, то вечером концерт, то его отменят… в общем, никогда толком не известно, дома она или нет.
А если придет и застанет кого-то у меня, то крику не оберешься.
В общем, нет ничего удивительного, что я сбежала из квартиры, как только закончила школу. Но про это я уже рассказывала.
– О чем задумалась? – окликнула меня Наталья.
– Да так… я знаю, где можно достать дым-машину. Попробую договориться.
Сначала Наталья помогла мне наложить макияж. Аиде я в этом смысле не слишком доверяю.
Затем она отвезла меня к моему дому, то есть туда, где теперь жила мать одна.
В квартире горел свет, так что я не стала звонить в домофон, поскольку мать давно уже поменяла замок на двери, якобы он сломался. Ключей мне она не дала, сказала, чтобы я приходила только при ней. Ну ее не переспоришь…
Трубку она взяла не сразу, видно, раздумывала над телефоном. Потом все же ответила.
– Привет, мам! Я зайду?
– Не сегодня, – последовал холодный ответ. – Сегодня я допоздна работаю.
Ну что вам сказать? Я уже ничему не удивляюсь. Ни тебе «здравствуй, дочка!», ни «Как дела?», ни «Приезжай скорей, я соскучилась!». Все это не про мою мать, она таких слов не знает. Но так открыто врать – это что-то новое.
– Мам, я уже внизу стою, открой дверь, пожалуйста! – с этими словами я позвонила в домофон.
Очевидно, мать поняла, что я знаю, что она дома и так просто ей от меня не отвязаться. Дверь открылась.
Я махнула Наталье, чтобы уезжала, и поднялась на лифте на наш седьмой этаж. Мать стояла в дверях, и лицо ее при виде меня не изменило своего обычного выражения.
Обычно лицо ее мрачно, губы сжаты в плотную нитку, глаза прищурены.
– Привет, мам! – повторила я. – Я по делу!
Она скривилась – мол, какие у нас с ней могут быть дела, а я невольно увидела нас со стороны и ужаснулась. Мать и дочь, у которых больше никого нет, да что же это такое?
Мать нехотя посторонилась, и я вошла в нашу квартиру. Нашарила свои тапочки на галошнице, а когда выпрямилась, то встретила ее немигающий взгляд.
– Ну? – спросила она. – Что у тебя за дела?
– Слушай, за что ты меня так ненавидишь? – не выдержала я. – Что я тебе плохого сделала? Если ты так против детей, то не рожала бы меня, вообще не беременела! А если хочешь одна жить, то не выходила бы замуж!
– Не твое дело, – ответила она, и снова я ничуть не удивилась, именно такого ответа я и ожидала.
И упрекнула себя мысленно за невоздержанность. Нет, мою мать нужно брать железным терпением. И ни в коем случае не реагировать на ее провокации. Однако я не могла остановиться.