Я пнула деда под столом ногой.

— Нет, в тюрьме я не был, и с убийцей не разговаривал, — ответил Климов. — Просто следователь, который ведет дело госпожи Мурановой, — мой хороший знакомый, мы с ним еще в университете вместе учились.

Я с удивлением покосилась на Борькиного телохранителя. В университете?! А мы, оказывается, университеты кончали?! Ну надо же! А по виду так и не скажешь.

— Так вот, к ней сейчас вообще никого, кроме следователя, адвоката и врача, не пускают. Да и тем по большому счету делать там особенно нечего. Кроме врача разумеется.

— А что такое? — опять влез невоспитанный Фира.

— Да, действительно, а что такое? — Это уже я не удержалась и последовала дурному примеру родственника.

— Подследственная находится в глубокой депрессии, — ответил Климов и, посмотрев на Фиру, добавил для ясности: — В смысле крыша у нее поехала. Дело в том, что двадцать лет назад у нее уже оказывается, были серьезные проблемы с головой, тоже, кстати, на почве неразделенной любви. И тогда она даже некоторое время лежала в психиатрической больнице. И вроде бы даже ее тогда вылечили. Однако, как показала жизнь, вылечили не до конца. И поэтому очередная неудачная любовь спровоцировала очередной рецидив. И если сначала она еще кое-что говорила и даже отвечала на вопросы, то потом ее как будто бы выключили. Молчит, ни слова не говорит. Психиатрическая экспертиза показала невменяемость госпожи Мурановой, и выйдет она из этого состояния или нет, покажет время. Впрочем, ее уже, кажется, лечат электрошоком.

— Электрошоком?!!

Меня всю аж передернуло от ужаса. Я представила себе эту кошмарную процедуру, и на какой-то момент мне даже стало жалко Альбину Александровну. Но только на какой-то момент. Потом я вспомнила, что она убила двух ни в чем не повинных женщин да еще и на меня, кстати, покушалась, и всю мою жалость к ней тут же как ветром сдуло. Но появился вопрос:

— Так был ли вообще у Мурановой мотив преступления, или она просто так с ума сошла? — спросила я.

Климов повернулся в мою сторону и, глядя прямо в упор — мы ведь сидели рядом, — с улыбкой ответил:

— Нет, Марианна Викентьевна, Альбина Александровна не просто так сошла с ума. — Климов выдержал театральную паузу. — Она сошла с ума по поводу. И вы знаете, — теперь он уже обратился ко всем остальным, — она сама призналась, что убила Аллу Переверзеву и Веронику Кондракову.

Все дружно ахнули. Несмотря на то, что мы и так уже знали, что убийцей является Альбина — не просто же так она у всех на глазах набросилась тогда на Ляльку. Она подумала, что это Аллочка каким-то образом воскресла из мертвых, или же она ее в первый раз не до конца убила, и решила докончить свое дело. Но тем не менее признание самой Мурановой в обоих убийствах произвело на нас сильное впечатление.

— Так какой же у нее все-таки был мотив? — спросил Димка. — Чего она хотела?

Климов посмотрел на Димку и усмехнулся.

— Ни чего, а кого, — ответил он и повернулся к отцу. — Викентий Павлович, вы, правда, ничего не знали про Альбину Александровну?

Отец удивленно вздернул брови.

— А что я должен был знать?

Климов поднялся со своего места, обошел стол, покружил вокруг сервировочного столика, где, помимо всяких разных бутылок, лежали еще и всевозможные сигареты, и снова вернулся на свое место. Было видно, что ему отчаянно хотелось курить, но поскольку ни хозяин, ни новоиспеченная хозяйка дома команды вставать из-за стола пока не давали, воспитанный Климов решил стоически терпеть. Однако Борька, заметив маяту своего телохранителя, сам предложил перейти в гостиную.

— Там можно покурить и выпить кофе, — сказал он. — Да и вообще на диване сидеть гораздо удобнее, чем на этих стульях.

Все как по команде встали и торопливо устремились в гостиную. И не потому, что всем так уж хотелось курить, курили-то как раз немногие: только Климов, Димка да Борька с Лялькой. Лялька хоть и занималась всю жизнь спортом, но от этой пагубной привычки никак не могла избавиться. Нам же, остальным, не терпелось поскорее узнать подробности уголовного дела. Поэтому мы быстро расселись по диванам и приготовились слушать. Климов закурил сигарету, несколько раз с наслаждением затянулся и, стряхнув пепел в массивную хрустальную пепельницу, начал наконец рассказывать.

— Начну с самого начала, — сказал он, — с юбилея. — Климов снова поглядел на отца.

Того в очередной раз перекосило, а я с раздражением подумала: «Бедный отец. Ну сколько уже можно поминать этот злосчастный юбилей? И потом что, разве Муранова из-за юбилея с ума сошла?»

А Климов продолжал.

— Не знаю, обратил ли кто-нибудь из вас внимание на то, как отреагировала госпожа Муранова на заявление академика Прилугина о том, что в командировку в Йельский университет вместе с Викентием Павловичем поедет Алла Переверзева.

Мы все переглянулись. Кажется, никто из нас действительно не обратил тогда на Муранову никакого внимания. Да и с какой стати было на нее смотреть? Все поздравляли отца.

— А что? — спросил отец. — Что было с Мурановой?

Климов снова стряхнул пепел с сигареты и отодвинул пепельницу чуть в сторону.

— Да в общем-то ничего особенного. Но только после заявления академика Прилугина Альбина Александровна заметно побледнела и даже пролила на скатерть вино. Неужели никто этого не заметил?

«Господи, боже мой, — подумала я, — ну подумаешь, пролила на скатерть вино. Воспитанный человек вообще не должен замечать таких вещей. Потому что воспитанный человек — это не тот, кто не прольет на скатерть соус, в смысле вино, а тот, кто этого не заметит. Вот».

— И потом, когда объявили белый танец, — продолжил Климов, — Муранова опять же пригласила танцевать не кого-нибудь, а именно Викентия Павловича. Вы скажете, что все это мелочи?

Климов почему-то посмотрел на меня и одарил своей насмешливой улыбочкой, как будто бы я с ним спорила. А я с ним и не спорила. Я сама понимала, что для следствия все мелочи важны. Но к чему он клонит?

— Альбина Александровна Муранова, — Климов выдержал театральную паузу, — давно и страстно любила Викентия Павловича. Неужели вы этого действительно не знали? — Климов снова посмотрел на отца, а тот удивленно захлопал глазами.

— Альбина?! — переспросил он. — Любила меня?!

Он был так удивлен, как будто бы услышал что-то сверхъестественное.

— Да-да, — подтвердил Климов, — любила. И ревновала. И в ту роковую ночь после банкета она увидела через дверную щель, как вы, Викентий Павлович, прошли в каюту к Алле Переверзевой...

— Я дверью ошибся, — сразу же запротестовал отец. — Я хотел зайти к Кондраковым, но перепутал каюты. Вы же знаете, что Кондраковы поссорились. А мне не хотелось, чтобы у кого-нибудь из моих гостей было плохое настроение. Вот я и решил зайти и, так сказать, помирить их.

Климов терпеливо выслушал сбивчивое оправдание отца и согласно кивнул.

— Да-да, конечно, — сказал он, — тем более, что теперь Муранова и не утверждает, что вы заходили именно к Переверзевой. Но тогда ей так показалось. Просто она увидела вас в коридоре нижнего этажа и сразу же подумала, что вы пришли к Переверзевой. Ваша-то каюта находилась наверху... Так вот, когда Альбина Александровна увидела, что Викентий Павлович вошел в каюту к Переверзевой...

— Но я сразу же оттуда вышел, — снова возразил отец.

— Папа, — не выдержала я, — все уже давно поняли, что у тебя не было никаких намерений в отношении своей аспирантки. Дай же человеку договорить наконец.

Отец хотел еще что-то добавить, но передумал и обиженно замолчал.

— Альбина Александровна была вне себя от обиды и ярости, — продолжил свой рассказ Климов. — Десять лет она проторчала... то есть, извините, проработала в лаборатории на небольшой зарплате, посвятив всю себя и всю свою жизнь не столько науке, сколько своему научному руководителю. Ее неоднократно приглашали перейти на другую, более высокооплачиваемую работу, но она была предана своему шефу и оставалась всегда при нем. Надеялась ли она на что-то, трудно сказать. Наверно, надеялась. И вот, когда Викентий Павлович наконец оказался свободным... Извините, что я, так сказать, при вас и... про вас, — повернулся он к отцу. — Но как говорится, из песни слов не выкинешь. Короче, когда Викентий Павлович оказался свободным, и Муранова начала всерьез строить в отношении него матримониальные планы, вдруг появляется молодая аспирантка, у которой и без того ухажеров хоть пруд пруди, и пытается прямо из-под носа Альбины Александровны увести предмет ее обожания. Кому же такое понравится? Естественно, Муранова пришла в ярость.

— Простите, — перебила я Климова, — это когда же Переверзева уводила отца у Мурановой, да еще прямо из-под носа? Вы там случайно ничего не перепутали?

Отца тоже возмутили подобные инсинуации.

— Что за ерунда? — воскликнул он. — Что там Альбина себе понапридумывала?

Климов поднял руку, призывая всех к спокойствию.

— Господа, господа! Я прекрасно понимаю ваши чувства, но поймите и вы меня. Я всего лишь пересказываю то, что узнал у следователя, и ничего от себя не прибавляю.

Да, действительно, чего это мы накинулись на бедного Климова? Он-то здесь при чем? Он же только пересказывает то, что узнал у следователя.

Мы с отцом извинились, и Климов стал рассказывать дальше.

— Увидев Викентия Павловича той злосчастной ночью в коридоре нижнего спального отсека, Альбина Александровна сначала решила, что он пришел к ней. — Климов быстро взглянул на отца, и дабы пресечь возражения с его стороны, тут же добавил: — Трудно объяснить логику влюбленной да еще не совсем здоровой женщины. Очевидно, она решила, что Викентий Павлович наконец заметил и оценил ее чувства и тоже воспылал к ней любовью. Но как бы там ни было, когда Викентий Павлович прошел мимо, Муранова решила, что он пошел к ненавистной Аллочке Переверзевой. Альбина давно не переваривала талантливую аспирантку за красоту, за молодость, да и за ум тоже. А когда во время юбилея узнала, что в Йельский университет вместе с Викентием Павловичем поедет не она, как она мечтала, а Переверзева, то и вовсе разум потеряла. И короче, когда все разошлись по своим каютам и уснули, Муранова решила прокрасться в каюту к Переверзевой и заставить ее, уж не знаю каким образом, отказаться и от поездки в Америку, и от Викентия Павловича.

Все сидели в сильном эмоциональном напряжении. Отец беспрерывно вытирал пот со лба, Лялька усиленно курила, а Борька даже несколько протрезвел. Все молчали и как бы заново переживали ужасы той страшной ночи. Все, кроме Фиры. Старик уже давно беспокойно ерзал в кресле и, улучив теперь момент, приподнялся, и робко спросил:

— А зачем же все-таки Альбина Александровна Веронику-то убила?

Вот уж поистине, устами младенца глаголит истина. Ну, действительно, зачем же Альбина все-таки Веронику-то убила? Вероника-то чем ей помешала? Все посмотрели на Климова.

— Трагическая ошибка. — ответил тот. — Альбина тоже, как и Викентий Павлович, ошиблась каютой. И вместо каюты Аллы Переверзевой она зашла в каюту Кондраковых. Самого Василия Ивановича в тот момент в каюте не было, а Вероника лежала на кровати лицом вниз. При этом она была совершенно голой, уж не знаю почему — может, на банкете выпила лишнего, а может, еще по какой причине — но возможно, именно этот факт и сыграл роковую роль. Ведь за минуту до этого Альбина Александровна видела уходящим Викентия Павловича, и ушел он, по ее соображениям, именно от Аллочки. Короче, все в голове у Мурановой помутилось, и она, схватив со стола пепельницу, со всей силы ударила Веронику по голове. Вероника и Аллочка были блондинками с длинными волосами. Обе были примерно одинакового телосложения. Вероника, правда, была ниже ростом, но когда женщина лежит, разница в росте незаметна. Короче, Альбина Александровна была уверена, что перед ней лежит Аллочка Переверзева. А когда на следующее утро она увидела ее живой и здоровой, то глазам своим не поверила.

Я тоже вспомнила то утро на следующий день после убийства Вероники. Я шла тогда завтракать и повстречала в коридоре Альбину. Потом к нам подошли Кутузов с Аллочкой, и, увидев их, Альбина сильно переменилась в лице. Я-то тогда подумала, что она на что-то обиделась, она ведь потом даже к завтраку не явилась. А оказывается, она просто увидела Аллочку и поняла, что убила вчера кого-то не того.

— И тогда она решила довести дело до конца и скинула бедную Аллочку с лестницы, — тихо произнес Димка. — А могла бы и остановиться. Убила ведь уже одну невинную душу и чуть не утопила вторую. — Димка кивнул в мою сторону. — И откуда в ней только сила такая взялась, чтобы выкинуть Марьяшку за борт? Я-то был уверен, что это был мужчина.

— В момент помешательства у человека может появиться невероятная сила, — сказал Климов. — История знает много таких случаев. Вот, например...

Однако Климову не удалось порадовать нас примерами из жизни исторических сумасшедших. Его снова перебил Фира.

— А зачем Кутузов пытался отравить Альбину Александровну? — спросил он.

Старик сегодня был на редкость любознателен. Впрочем, и на этот раз он задал свой вопрос по делу. Действительно, зачем Кутузову было травить Муранову? С какого такого перепугу? Тоже, что ли, хотел поехать в Йельский университет?

— Да никого он не травил, — ответил Климов. — Это Альбина все выдумала. Она сама хотела отравиться, да ничего у нее не вышло. После того, как она случайно подслушала телефонный разговор Викентия Павловича с какой-то женщиной... А Муранова утверждает, что вы разговаривали с женщиной, Викентий Павлович.

Климов посмотрел отцу прямо в глаза и едва заметно покачал головой, осуждая того за дачу ложных показаний. И действительно, когда мы спрашивали отца, с кем он тогда разговаривал по телефону, он клялся и божился, что разговаривал с каким-то профессором из Йельского университета. А оказывается, это была женщина. И я теперь догадываюсь, какая. Скорее всего это была Памела из Америки, с которой у отца тоже был давний роман, а при мамочке он просто стеснялся об этом говорить.

— В общем из этого телефонного разговора Муранова поняла, что Викентий Павлович любит другую женщину и даже собирается на ней жениться. Вы же говорили по телефону о женитьбе, Викентий Павлович? — спросил он у отца. Однако тот ничего не ответил и только в очередной раз стер пот со лба. — Ну и теперь представьте себе состояние Мурановой, — повысил голос Климов. — Она совершила двойное убийство, а все зря, все напрасно — не видать ей Викентия Павловича, как своих ушей. И тогда она решила отравиться.

— А зачем же она на Кутузова все свалила? — снова спросил неугомонный Фира. — Уж если решила отравиться, так и травилась бы себе на здоровье. А зачем нужно было тень не плетень наводить и добрых людей порочить?

Климов только развел руками.

— Может, очухавшись от таблеток, Альбина передумала умирать и решила еще немножко пожить, а для того, чтобы отвести от себя подозрение, придумала бросить тень на Кутузова, а может, еще что. Кто их разберет, этих влюбленных сумасшедших дамочек? Может, она думала, что все у нее получится, а может, вообще ни о чем не думала. Может, так, а может, сяк. Короче, следствие покажет.

— Все, хватит про следствие! — перебил своего телохранителя Борька. — Уголовно-процессуальную часть вечера объявляю закрытой. — Борька уже настолько протрезвел, что свободно выговаривал такие сложные в логопедическом отношении словосочетания. — Сколько уже можно об этом ужасе говорить? У нас в конце концов сегодня помолвка, а не панихида. Поэтому давайте лучше поговорим о предстоящей свадьбе и о том, где ее лучше отпраздновать. Надо бы придумать что-нибудь необычное, такое, чего ни у кого еще не было и чтобы запомнилось на всю жизнь. Я лично предлагаю всю церемонию провести на океанском лайнере и на нем же всем вместе поплыть в свадебное путешествие. Как вы на это смотрите?

Все посмотрели на Борьку как на ненормального.

КОНЕЦ