* * *

Фирма «Хэйг и Акройд» — успешный коммерческий союз двух самых уважаемых фигур в шерстяной промышленности — существовала уже двадцать лет. Эдвард Хэйг и Филип Акройд привнесли в этот союз свои обширные знания, каждый в своей сфере. Их таланты идеально дополняли друг друга. Хэйг считался лучшим торговцем тканями, а Акройд — самым смекалистым закупщиком в городе. Вдобавок оба умели замечать схожие таланты в других.

Благодаря этому им удалось собрать самый впечатляющий штат торговцев шерстью, который когда-либо видели стены Брэдфордской шерстяной биржи, в народе просто Биржи — величественного здания, где дважды в неделю собирались представители всех секторов шерстяной промышленности. Здесь сколачивали состояния, здесь же их удваивали, утраивали и иногда теряли в ходе заключенных сделок, скрепленных самой крепкой печатью — рукопожатием. Эдвард Хэйг не уставал напоминать своим агентам, что фирма «Хэйг и Акройд» — «лучшее предприятие в Брэдфорде, а следовательно, лучшее предприятие в мире; ваш долг — обеспечить, чтобы таким оно и оставалось».

В обязанности разносчика образцов входило собирать шерсть со складов в городе и ближайших окрестностях после прибытия новых партий. Мешочки с образцами доставляли в контору фирмы, где те попадали на оценку к начальнику цеха контроля качества. Прошедшие оценку партии получали сертификацию и номер, после чего их готовили к отправке заказчикам.

На листке коричневой бумаги проставляли оттиск с названием фирмы, номером партии, количеством шерсти и его ценой. Несколько унций шерсти сворачивали колбаской, подтыкая концы. Колбаски из различных партий складывали вместе и готовили к отправке, перевязав веревкой и затянув крепким узелком с петелькой для удобства переноски. Иногда разносчик образцов выходил на доставку с дюжиной таких свертков, обвешанный ими, как рождественская елка — игрушками.

Так образцы поступали к закупщикам шерсти всего Западного райдинга и за его пределами. Прочитав маркировку с описанием и ценой, закупщик откладывал не интересующие его образцы, не разворачивая их, и разворачивал нужные, проверяя качество и длину волокон. Если цена устраивала, в грядущий понедельник или четверг — биржевые дни — закупщик находил на Бирже представителя «Хэйг и Акройд» и соглашался или не соглашался на покупку партии шерсти или, как истинный житель Йоркшира, принимался торговаться.

Полгода Альберт собирал и доставлял образцы, и тут о его существовании прознал один из партнеров фирмы. Как-то раз на Бирже Эдвард Хэйг разговорился с закупщиком крупного производителя сукна. После привычного обмена деловыми новостями закупщик сделал странное замечание.

— То ли вам не хватает работы, то ли у фирмы новые правила, — заметил он.

Эдвард поинтересовался причиной такого заявления. Закупщик рассмеялся.

— Раньше мы получали образцы вечером в среду или даже утром в четверг. Теперь же их приносят во вторник утром, в крайнем случае в обед. — Закупщик добавил, что другие закупщики тоже это заметили.

Эдвард заверил его, что в стремлении обеспечить высочайший уровень обслуживания нет ничего подозрительного. Но услышанное Эдварда заинтриговало, и он навел справки. Все отвечали в том же духе: образцы теперь поступали раньше, без задержек. Эдвард вышел из здания Биржи и, улыбаясь, зашагал вверх по холму к конторе на Мэнор-роу. В конторе позвал начальника цеха контроля качества и спросил, в чем причина более ранней доставки образцов. Так он узнал об Альберте. Начальник цеха добавил, что работа разносчика вызвала осложнения — начали жаловаться торговые представители, мол, заказчики стали требовать в три-четыре раза больше шерсти из некоторых партий. Не выказывая раздражения, Эдвард попросил составить список популярных образцов и заказчиков, чей спрос им не удалось удовлетворить.

На следующее утро он встретился с Филипом Акройдом.

— Плохо то, что за последние месяцы мы могли продать на три тысячи тюков больше, чем продали, — сказал он. — Этот малый — идиот, — пренебрежительно отозвался он о начальнике цеха. — Он рассказывал мне об этом, сам не догадываясь, что на самом деле значат его слова.

Акройд посмотрел список и задумчиво произнес:

— Узнай я об этом вовремя, нашел бы товар почти для всех этих заказчиков. Мы могли бы поискать шерсть на складах по всему городу, опередить других торговцев, пока те не сообразили, что к чему, или даже договориться о покупке, пока товар еще в пути. Ведь если заключить сделку, пока корабль не причалил, поставщик соглашается на меньшую цену, и это дает нам хорошую прибыль. Теперь, зная об этом, я могу попросить наших агентов закупать больше товара из популярных партий. В следующем квартале мы удвоим продажи. А ты бы узнал, как этому юноше удалось провернуть такой номер, и пусть пока продолжает в том же духе. Если мальчику просто повезло, мы можем остаться с носом.

* * *

В тот же день Эдвард Хэйг вызвал Альберта в свой кабинет. Альберт поправил галстук, нервно пригладил волосы и постучал в дубовую дверь. Когда его пригласили, вошел в сильном волнении.

Эдвард заметил беспокойство юноши.

— Каугилл, — поприветствовал его он. — У меня к вам пара вопросов.

Через полчаса Эдвард вошел в кабинет Акройда.

— Филип, — сказал он партнеру, — у нас тут самородок. — Устроившись в удобном кресле, он пересказал свой разговор с Каугиллом. — В первые пару недель мальчик работал по инструкции, пока не освоился в городе и не познакомился с заказчиками. Вскоре он заметил, что, если доставлять образцы по списку, предоставленному фирмой, ему приходится три-четыре раза обходить одни и те же районы и каждый раз специально приезжать на фабрики, что стоят буквально по соседству друг с другом. Тогда он решил не сверяться с нашим списком, а применить свой метод. Назвал его «территориальным планированием».

Филип Акройд в недоумении нахмурился. Эдвард продолжал:

— Все очень просто. Каждый день он обходит один район, по возможности ездит на трамвае и ту же работу, на которую прежде уходил месяц, выполняет менее чем за две недели. Неудивительно, что продажи выросли. Благодаря юному Каугиллу нам придется переосмыслить всю стратегию продаж и закупок. Торговые агенты уже докладывают, что заказчики спрашивают у них товар из партий, которыми раньше никто никогда не интересовался. Они просто не знали, что у нас есть такая шерсть, а мы не знали, что на нее есть спрос; вот наши же клиенты и покупали ее в другом месте.

Так Альберт, которому на тот момент не исполнилось и восемнадцати, из разносчика образцов перешел на должность младшего клерка цеха контроля качества. Достигнув избирательного возраста, он продвинулся до закупщика, а там и до торгового представителя. Во всех сферах торговли шерстью он проявлял недюжинные способности, но оценить величину его таланта Эдвард Хэйг и Филип Акройд смогли, лишь когда Альберт стал разъездным торговым агентом.

Продвижение по службе отражалось на жалованье, которое Альберту платили раз в неделю, вечером в пятницу. Хэйг и Акройд не скупились на вознаграждение, считая, что у них работают лучшие и, чтобы удержать своих сотрудников, их труд должен оплачиваться высоко. В текстильной промышленности практика переманивания способных работников была весьма распространена, но, узнав, сколько платят в «Хэйг и Акройд», другие фирмы лишь разводили руками.

Эта политика была настолько эффективной, что первое жалованье Альберта в качестве торгового агента на испытательном сроке в пять раз превосходило сумму, которую он заработал бы в ткацкой мастерской отца. Из этих денег Альберт почти ничего не тратил; его стремление копить было таким же сильным, как стремление зарабатывать. Он отдавал матери некоторую сумму на хозяйство, а остальное клал на банковский счет. Благодаря своей бережливости Альберт вскоре смог накопить достаточно на покупку более комфортабельного дома для родителей. Это был большой дом с террасой в респектабельном районе. Каугиллы оказались окружены роскошью, которую не могли вообразить даже в самых смелых мечтах. Их теперешние соседи принадлежали к другой касте: это были управляющие фабриками, закупщики шерсти, агенты по торговле пряжей. Восхождение по социальной лестнице вызвало у Каугиллов смешанные чувства: и радость, и страх.

Для Альберта же его новый дом символизировал его первое осязаемое достижение, но он воспринимал его лишь как первую ступень высокой лестницы. Он был настолько целеустремлен, что его не искушало ни одно из развлечений, обыкновенно манящих молодых людей с деньгами. Круг его общения был, мягко говоря, ограничен; по правде, никакой личной жизни у Альберта и не было. Не то чтобы это его не интересовало, просто пока развлечениям не находилось места в его планах.

Впрочем, скоро — по прошествии полугода в торговом штате «Хэйг и Акройд» — обстоятельства изменились.

* * *

Респектабельные дельцы Хэйг и Акройд владели в Западном райдинге дорогой недвижимостью, свидетельствовавшей об их высоком положении в обществе. В свое время Эдвард Хэйг приобрел огромный особняк в окрестностях Бингли[2]. Примерно тогда же Филип Акройд стал владельцем не менее роскошного дома с видом на реку Эр в Родоне[3]. Двое садовников работали в его поместье постоянно, поддерживая порядок на обширной территории.

Каждую субботу миссис Эллен Акройд и ее четыре дочери покидали свой великолепный дом и совершали вылазку в Брэдфорд за покупками. Покупали не провизию — ее доставляли на дом поставщики, — а всякие приятные излишества, без которых дамы Викторианской эпохи не мыслили своего существования. Эти экспедиции так утомляли дам, что те заходили отдохнуть в кафе «Коллинсонс». Обеды в «Коллинсонс» проходили под аккомпанемент струнного квартета и звон тончайшего фарфора: чашек о блюдца или ножей о тарелки. Здесь витал аромат свежемолотого кофе и в атмосфере роскоши происходил обмен сплетнями, после которого необходимость приобретения свежей газеты отпадала.

Однако в очередную экспедицию привычный ход вещей нарушился. Эллен Акройд потратила на покупки больше, чем планировала. В расстройстве осмотрев скудное содержимое своего кошелька, она сообщила дочкам:

— Нам не хватит на обед. Придется зайти к отцу в контору и попросить денег. Лишь бы он оказался на месте.

В конторе был обеденный перерыв; эхо шагов миссис Акройд и девочек звенело в пустых залах. Миссис Акройд нажала кнопку звонка в окошке справочной и подождала. Через несколько секунд матовое стекло отодвинулось и в окошке появилось приятное и серьезное лицо молодого человека.

— Мистер Акройд у себя? — спросила Эллен.

— Сожалею, мэм, — несколько поколебавшись, ответил юноша. — Мистер Акройд отлучился.

Эллен Акройд понимающе улыбнулась.

— Значит, пошел смотреть крикетный матч на Парк-авеню.

— М-да, кажется, он говорил что-то про крикет.

— Я миссис Акройд, жена Филипа, а это мои дочери. — Она назвала имена четырех девочек. Юноша, в свою очередь, представился Альбертом Каугиллом. Тогда-то он и увидел Ханну Акройд впервые. Их взгляды встретились. Ханна была старшей дочерью Акройда, и было ей девятнадцать лет. Тоненькая, красивая и благочестивая Ханна зарделась под взглядом Альберта, но тем не менее глаза не отвела. Если существовала в мире любовь с первого взгляда, именно это случилось в тот момент с двумя молодыми людьми.

— Мы ходили за покупками и сильно потратились; я пришла взять у мистера Акройда денег и продолжить нашу экспедицию, но раз его нет, придется нам ждать его возвращения, — сказала Эллен.

— В этом нет необходимости, — ответил Альберт, порозовев и запинаясь под пристальным взглядом Ханны.

Он достал бумажник и дал Эллен денег взаймы, отметая все ее возражения. Когда женщины ушли, он долго стоял у открытого окошка справочной в смятении. Даже вернувшись в торговый отдел, не сразу пришел в себя и лишь через несколько минут взял ручку[4] и продолжил заполнять бланк заказа. Тем вечером и все воскресенье Альберт был рассеян, невнимателен и ко всему безразличен, и это не укрылось от его матери. Та забеспокоилась, как бы Альберт не захворал.



Глава вторая

К понедельнику Альберт пришел в норму. Весь день он ездил по заказчикам и заключил несколько крупных сделок. Вернулся в контору к раннему вечеру и наткнулся на посыльного, которому, видимо, поручили поймать его у входа.

— Мистер Филип просит вас к себе как можно скорее! — сообщил юноша.

Альберт поблагодарил его и поставил чемоданчик с образцами в угол. Кабинет партнера фирмы находился в конце длинного коридора, обитого дубовыми панелями.

Младшим агентам обычно поручали наименее важных заказчиков: мелких производителей, чьи требования ограничивались сотней тюков в год или меньше. Новичкам доставались и закупщики экзотической шерсти, покупавшие маленькими партиями, а также «сложные» клиенты. Такая политика преследовала двойную цель. Во-первых, руководство таким образом проверяло, насколько новички рвутся в бой, давая им возможности проявить себя или, наоборот, доказать свою несостоятельность; а если неопытный агент потерял бы заказ или расположение клиента, то фирма лишалась не самых ценных своих заказчиков.

Изучая квартальный отчет, Хэйг и Акройд, к удивлению своему, обнаружили, что показатели Альберта не хуже, чем у его более опытных коллег. Настало время действовать. Обычно такие разговоры с сотрудниками брал на себя Эдвард Хэйг, но мистер Акройд вызвал Альберта, чтобы обсудить и другие дела.

Альберт постучал в дубовую дверь и услышал:

— Заходи!

Мистер Акройд пригласил его сесть, и юноша подождал, пока тот поднимет голову и удостоит его взглядом.

— Прости за ожидание, Альберт, но мне нужно было закончить дела.

Альберта удивило, что хозяин обратился к нему по имени, но он не подал виду.

— Нам надо обсудить ряд вопросов, — продолжал Акройд. — Надеюсь, это не отнимет много времени. Тебе же еще много заказов оформлять?

Альберт осторожно кивнул и признался, что, мол, есть пара-тройка заказов. Акройд улыбнулся. В любой другой отрасли «пара-тройка» означало «несколько», но на брэдфордском жаргоне это значило, что у Каугилла выдался очень удачный день.

— Я рад, — улыбнулся Акройд, — и об этом тоже хотел с тобой поговорить. Мы просмотрели квартальный отчет. — Он замолчал ненадолго, неотрывно глядя на Каугилла. Лицо юноши оставалось невозмутимым, но его напряжение от Акройда не ускользнуло. Он продолжал: — Обычно подобные беседы ведет мистер Хэйг, но у меня есть к тебе еще одно дело, и я решил объединить два разговора. — Он снова выдержал паузу, заметив, что Каугилл еще больше занервничал. Мистер Акройд не отличался садистскими наклонностями, но не удержался от искушения подразнить сотрудника: — Вот что мы выяснили, — сказал он. — Из-за тебя у фирмы возникли существенные лишние расходы.

Альберт встревоженно нахмурился.

— Да, — продолжал Акройд, — нам пришлось значительно увеличить расходы на чернила и бумагу, чтобы закупить бланки накладных и чеков для всех новых заказов, которые появились у фирмы благодаря тебе. Не говоря о новых гроссбухах для учета заказчиков, которых ты привел.

Нервная улыбка облегчения промелькнула на лице Каугилла, прежде чем на него вернулось обычное бесстрастное выражение.

— Ввиду достигнутого уровня продаж и количества новых клиентов, с которыми ты заключил сделки, мы решили, что оставлять тебя на испытательном сроке бессмысленно. Как правило, испытательный срок длится год, но мы намерены немедленно назначить тебя на постоянную должность. — Он заметил, что Альберт хочет заговорить, и жестом остановил его. — Не считай это жестом доброй воли; поверь, мы действуем исключительно из собственных интересов. Мы видим, что тебе еще многому предстоит научиться, но также считаем, что ты проявил недюжинный талант. Мало того, мы не желаем больше вкладывать время, силы и средства в твое обучение, чтобы после кто-то другой воспользовался результатами наших вложений. — Акройд замолчал и поднял брови, подавая знак Каугиллу, что тот может отвечать.

— Благодарю вас, мистер Филип, — прямо ответил Альберт. — Я не подведу вас, сэр, и поверьте, никто не сможет меня переманить.

Акройд удовлетворенно улыбнулся и продолжал:

— С этого дня ты будешь получать жалованье как штатный агент среднего звена. Каждые полгода мы решаем, повышать ли жалованье или оставить прежним.

Альберт не верил своим ушам. Мало того, что ему сократили испытательный срок; его доход отныне увеличивался даже не вдвое, а втрое.

— Тебя это устраивает? — сухо спросил Акройд.

В ответ Альберт рассыпался в сумбурных благодарностях.

— Теперь перейдем к следующему вопросу. — Акройд потянулся в карман пальто и достал бумажник. — Я у тебя в долгу, в прямом и переносном смысле. Спасибо, что помог миссис Акройд в субботу. Ты же не сболтнул ей про крикетный матч ненароком?

— Она догадалась прежде, чем я успел соврать, — признался Альберт.

— Ох уж эти женщины, ничего от них не скроешь, — едко заметил Акройд. — Тем не менее миссис Акройд тебе очень благодарна, и я, само собой.

Альберт пробормотал, что благодарить его не стоит и он не сделал ничего особенного.

— Пусть даже так, но мы ценим твою учтивость. И в знак признательности миссис Акройд с девочками просили пригласить тебя на прием в нашем саду в следующую субботу, если у тебя, конечно, нет других дел.

Смысл сказанного хозяином не сразу дошел до Альберта, а когда дошел, перед глазами тут же возник образ прелестной Ханны. Он пробормотал что-то невнятное, отвечая, что он свободен, будет рад прийти и чрезвычайно благодарен за приглашение.

— Вот и славно. В субботу в три часа. — Акройд подал знак, что встреча окончена.

Шаги Каугилла, возвращавшегося на рабочее место, были почти неслышны, потому что от счастья тот парил, а не ступал по паркету.

* * *

Суббота выдалась ясной, жаркой и солнечной. Прием в саду удался. Альберт, чьи крепнущие чувства к Ханне занимали все его мысли, был потрясен роскошным мероприятием и поместьем, где то проходило.

Ближе к вечеру они с Ханной пошли прогуляться в уединенную часть сада, и Альберт поведал ей о своих амбициях.

— Когда-нибудь, — уверенно произнес он, — у меня будут такие же дом и сад. — Он обвел рукой особняк Акройдов и прилегающую территорию.

— И на какие средства ты приобретешь свое поместье? — лукаво спросила Ханна.

— Я возглавлю крупнейшую фирму по торговле шерстью и стану самой влиятельной фигурой в шерстяной промышленности, — отвечал Альберт. — А ты? Чего ты хочешь от жизни?

Ханна улыбнулась.

— Того же.

— И как намерена достичь своей цели? — наполовину в шутку спросил Альберт.

Улыбка Ханны стала шире, и от волнения Альберта охватила дрожь.

— Пожалуй, выйду замуж за самую влиятельную фигуру в шерстяной промышленности.

Они были идеальной парой.

Для Филипа и Эллен Акройд вскоре перестало быть секретом, что их старшая дочь питает сильную симпатию к сотруднику фирмы Филипа. Впрочем, отношения с Ханной не отвлекали Альберта от службы. Напротив, он взялся за дело с усиленным рвением. Он и раньше был способным агентом, а начав вращаться в кругах более благородных, чем тот, в котором он вырос, Альберт стал общаться с клиентами с большей уверенностью. И заказчики, с которыми он ежедневно имел дело, ощущали это, хоть и подсознательно. Не замечая, как меняется характер Альберта, они видели в нем процветающего юношу на пике карьеры.

* * *

Прошло чуть меньше года. Альберта пригласили на прием в честь юбилея бракосочетания Филипа и Эллен. Обыкновенно годовщину праздновали в тихом семейном кругу, но в честь двадцатилетнего юбилея затеяли гораздо более грандиозное мероприятие. Наняли струнный квартет, а часть гостиной освободили от мебели для танцев. После нескольких кругов по залу Альберт запыхался; в тесном фраке стало трудно дышать.

— Выйдем на воздух? — предложил он Ханне.

Та взяла его под руку, и они прошли через стеклянные двери на террасу. Молодые люди прогулялись вокруг дома, свернули на небольшую тропинку, ведущую в заросли, и сели на скамейку в уединенной беседке. Над головой чернело ясное безлунное небо, усыпанное сияющими звездами. Альберт взял руку Ханны в свою и почувствовал учащенный пульс, не в силах определить, его или ее сердце так бьется.

— Ханна, — тихо выговорил он.

Она заглянула в его глаза и догадалась, что произойдет, еще прежде, чем он опустился на одно колено.

— Ханна, хочу спросить… эм-м… ты когда-нибудь думала о том… ты согласилась бы… стать моей женой? — Слова путались, голос звучал натянуто и охрип.

Ужаснувшись своей робости, Альберт задрожал, ожидая ее ответа. Ханна же легонько потянула его к себе, усадила рядом, взяла его безвольную руку и положила к себе на талию. Его пульс участился; он приблизил свое лицо к ее лицу, и они поцеловались. Поцелуй был долгим и поначалу нежным, но вскоре страсть охватила влюбленных, и объятия стали жаркими. Наконец они отстранились друг от друга, и Ханна прошептала:

— Да, Альберт. Да, мой дорогой.

Родители Альберта и Ханны благословили помолвку, хоть и не без колебаний. Прежде чем дать добро, Эллен Акройд спросила у мужа, что тот думает насчет перспектив их будущего зятя. Филип Акройд относился к дочери не менее трепетно, чем его супруга, но не сомневался, что Каугилл — надежный, достойный и ответственный юноша, способный достигнуть самых больших высот в своей профессии.

Что до родителей Альберта, те ощутили себя утопающими, которым наконец удалось вынырнуть из глубин. Поначалу их пугала социальная пропасть, разделявшая семьи ткача и успешного предпринимателя, но первая встреча с Ханной и ее родителями прошла в столь непринужденной обстановке, что от прежней неловкости не осталось и следа.

* * *

Теплым весенним днем тысяча восемьсот семьдесят восьмого года Сол и Эстер Каугилл впервые переступили порог Брэдфордского кафедрального собора. Часом позже, сидя на лучших местах в первом ряду, они провожали взглядами еще одних мистера и миссис Каугилл, шагавших к алтарю в сопровождении подружек невесты, шаферов и мальчиков-цветоносов. Каугиллы-старшие испытывали смесь гордости, восторга и изумления. Были и слезы — слезы печали, гордости и счастья, пролитые дамами из обеих семей. Впрочем, некоторые зеваки плакали просто потому, что так было заведено. Плоха та свадьба, на которой женщины не проливают реки слез.

За венчанием последовал прием и новые слезы. В этот раз прослезился Альберт, увидев свадебный подарок, который вручили ему Эдвард Хэйг и Филип Акройд. То был документ, назначающий его партнером фирмы, которая отныне называлась «Хэйг, Акройд и Каугилл».

Глава третья

Альберт был честолюбив, но Ханна не уступала ему в честолюбии. Именно оно заставило их продать дом в деревне Бен-Риддинг в окрестностях Илкли и приобрести новый роскошный особняк в Скарборо[5], на мысе Полумесяц. Каугиллов манил чистый свежий морской воздух, резко контрастировавший с копотью и смогом фабричных городов Западного райдинга. Каждый день Альберт ездил на работу на поезде: железнодорожная ветка соединяла Западный райдинг со Скарборо и Моркамом, популярным курортом на западном побережье. Эти поезда в народе прозвали «фабричными», так как ездили на них сплошь местные жители, направлявшиеся на службу в конторы текстильных магнатов, и нередко в вагонах этих поездов под тарахтение колес заключались крупные сделки, пока мощные локомотивы тащили вагоны навстречу почерневшим от копоти грязным зданиям фабричных городов.

Ключи от дома номер один на мысе Полумесяц поступили в распоряжение Каугиллов в тысяча восемьсот девяносто седьмом году за две недели до Пасхи, и тогда же они переехали. Со дня их венчания в тысяча восемьсот семьдесят восьмом прошло почти девятнадцать лет.

Впервые сев в фабричный поезд и отправившись на работу в Брэдфорд, Альберт размышлял обо всем, что случилось за эти годы.

В начале тысяча восемьсот восемьдесят третьего от острой пневмонии неожиданно скончался Эдвард Хэйг. Для фирмы это стало огромным потрясением. Смерть лучшего друга и партнера привела Филипа Акройда в такое расстройство, что тот попросил Альберта взять на себя все юридические и финансовые вопросы, связанные с наследством, в том числе с компенсацией вдове Эдварда.

Когда умер Хэйг, Альберт и Ханна жили в коттедже в центре деревни Айдл в окрестностях Брэдфорда. Там они поселились, вернувшись из медового месяца, проведенного в Скарборо. Они оба полюбили этот курортный городок, где началась их совместная жизнь. Им посчастливилось побывать в Скарборо в самое благодатное время: стояли теплые солнечные дни, а легкий ветерок спасал от зноя.

Прошло чуть больше года со дня их бракосочетания, и в главной спальне коттеджа на свет появился их первенец. Джеймс Филип Каугилл при рождении весил внушительных шесть фунтов двенадцать унций и орал так, что кровь стыла в жилах. Присутствующие при родах врач и акушерка довольно улыбнулись, убедившись, что с легкими младенца все в порядке. В тот момент никто не подумал, что эти здоровые легкие доставят родителям много хлопот, когда у младенца начнут резаться зубки.

Джеймсу исполнилось почти три года, когда на свет явилась его сестричка Констанс Эллен. С рождения ее прозвали Конни, и весила она едва ли меньше старшего брата, но вела себя заметно тише.

Вскоре после рождения Конни Альберт и Ханна, не желавшие ограничиваться двумя детьми, стали искать более просторный дом. С этой целью они совершили несколько семейных путешествий, подыскивая подходящее место, где им захотелось бы жить и увеличивать число своих отпрысков.

Уорфдейл, прелестный маленький пригород Илкли, и стоящая на его окраине деревушка Бен-Риддинг приютились на берегу реки Уорф. Окинув взглядом долину, тянувшуюся до самого Скиптона и за его пределы, где высились могучие Пеннинские горы, охраняя обитателей этих мест от врагов, несущих герб с алой розой Ланкашира[6], Альберт и Ханна не колеблясь решили, что здесь будет их дом.

Они купили красивый особняк с видом на реку на самой окраине Бен-Риддинга, близ Берли и Отли. Однако процесс покупки затянулся, и лишь в тысяча восемьсот восемьдесят пятом семья перебралась из Эрдейла в Уорфдейл.

Вскоре после переезда родилась Ада Мэри, а чуть позже — Цисси Луиза. Прошло еще немного времени, и на свет появился самый младший и последний сын Каугиллов Марк Альберт, получивший прозвище Сонни по неизвестной причине, но, вероятно, потому, что в Западном райдинге так было принято называть всех младших сыновей.

Джеймсу к тому времени исполнилось тринадцать лет; он жил в школе-интернате для мальчиков Форест-Мэнор, а сестра его Конни, что была на три года его младше, отучилась два семестра в школе для юных леди принцессы Каролины на окраине Хэррогейта. Прежде Альберту и Ханне никогда не доводилось бывать в Северном райдинге их родного графства, и эти маленькие живописные городки стали их первым знакомством с северным Йоркширом.

С увеличением семьи возникла потребность в еще более просторном доме, и Альберт с Ханной снова решили переехать.

Поезд замедлил ход, и Альберт очнулся от забытья. Они прибыли на платформу Лидс-Нью-Стейшн. Здесь ему предстояло сойти и пересесть на другой поезд, отправлявшийся с соседней платформы Лидс-Веллингтон. Сделав это и устроившись в комфортабельном купе первого класса, которое Альберт забронировал заранее, он вернулся к своим воспоминаниям.

Годы оказались благосклонны к фирме «Хэйг, Акройд и Каугилл». Предприятие, известное в Брэдфорде как «ХАК», а в узких кругах — под шуточным названием «Хек и Квакилл», процветало день ото дня. Уверенная рука и опыт Филипа Акройда в сочетании со смелостью и рвением Альберта Каугилла обеспечивали фирме успех. В конце восьмидесятых большинство торговцев и фабрикантов готовились к избытку шерсти на рынке, но Филип и Альберт придерживались противоположного мнения. Рискнув, они доверились чутью и получили баснословную прибыль. В те годы недостаток предложений в совокупности с повышенным спросом и изменениями в моде привел к тому, что за два года цены на сырую шерсть удвоились и даже утроились для некоторых ее видов. Склады фирмы по всему Брэдфорду стояли набитыми под завязку, других поставщиков не было, и предприятие собрало огромную выручку. Но это было еще не все. Отчаявшись найти сырье, производители вскоре смекнули, что единственное место, где можно надеяться что-то найти, — «Хэйг, Акройд и Каугилл». Почти каждую неделю гроссбух в конторе на Мэнор-роу пополнялся записями о новых заказчиках.

Благосостояние фирмы росло, состояния конкурентов уменьшались, и постепенно «Хэйг, Акройд и Каугилл» стали безусловными лидерами рынка. Закупщики из Джелонга[7] и Инверкаргилла[8], Порт-Элизабет[9] и Буэнос-Айреса теряли всякую надежду, когда представители «ХАК» предлагали свою цену. Заказы поступали со всего Западного райдинга, а также из Шотландии и других мест, и «ХАК» нередко скупали все наименования шерсти в торговых каталогах, а объем закупок превышал тридцать тысяч тюков.

После смерти Эдварда Хэйга на работу в фирму поступил его сын Майкл. Он унаследовал от отца деловую смекалку, а честолюбием, упорством и рвением не уступал самому Альберту. Майкл поступил учеником в цех контроля качества на Мэнор-роу под присмотром обоих партнеров, которые вовсе не собирались делать ему поблажек, несмотря на семейные связи, и вскоре Майкл зарекомендовал себя как способный, расторопный и старательный сотрудник.

Партнеры решили, что Майклу пойдет на пользу непосредственное знакомство с поставщиками, и составили пятилетний план. Год юноша провел в Южной Америке, затем год — в Южной Африке и по полтора года в Новой Зеландии и Австралии. Негласная договоренность подразумевала, что по возвращении на Мэнор-роу юноша продолжит обучение торговому делу под опытным руководством Альберта Каугилла. Успех фирмы всегда во многом зависел от планирования; в «Хэйг, Акройд и Каугилл» было не принято пускать дела на самотек и надеяться на авось.

Майкл Хэйг вернулся в Англию через неделю после рождения Сонни. Прежде чем выйти на работу, он провел тихий отпуск с матерью и сестрами в курортном доме, который миссис Хэйг купила по окончании траура. Курорт Грейндж-овер-Сэндз миссис Хэйг выбрала не за фешенебельность, а за безлюдность. Гавань тишины в суматошном мире, он находился в глухом уголке Камбрийского полуострова; с берега, обращенного к югу, открывался вид на залив Моркам. Идиллическое место для спокойного отдыха.

Вернувшись на Мэнор-роу, Майкл вскоре доказал, что партнеры не зря возлагали на него такие большие надежды.

Однажды в понедельник по возвращении с Биржи Филип Акройд вызвал Альберта в свой кабинет. Он велел зятю сесть, а сам присел на край стола.

— Мы с Эллен подумываем отойти от дел и начать вести более спокойную жизнь. И уже кое-что решили. Дом в Родоне мы продадим. Точнее, уже продали. В Брэдфорд я буду приезжать дважды в неделю в биржевые дни. Вы с Майклом вполне в состоянии управлять делами сами, мне необязательно находиться здесь каждый день.

— Где вы будете жить? — спросил Альберт.

— Мы купили новый дом в Скарборо. — Акройд достал из ящика брошюру строительной фирмы.

Альберт зачитал вслух:

— «Уэпоннесс-Парк — первоклассный жилой комплекс на южных утесах Скарборо. Тихая гавань для тех, кто мечтает сбежать от шумного города и насладиться многочисленными преимуществами нашего аристократического курорта».

Альберт взглянул на Филипа. Тот улыбнулся.

— Площадка для игры в крикет в десяти минутах от дома. Ближайшее поле для гольфа в Гантоне, но, говорят, скоро появится новое поближе к нам.

Поезд сбросил скорость, в окне замелькала платформа Маркет-стрит, а Альберт улыбнулся, вспоминая об их с Филипом разговоре. Потянулся, разминая затекшие мышцы, надел шляпу и пальто, сошел с поезда и отправился в горку по улицам Чипсайда, держа путь на Мэнор-роу.

* * *

В прошедшие два месяца до Альберта доходили слухи, что несколько влиятельных производителей шерсти из Западного райдинга ведут переговоры с правительствами Франции и Бельгии о поставках сукна для пошива военной формы. Вдобавок два крупнейших производителя сукна в Хаддерсфилде бились за контракты на экспорт своей продукции в Соединенные Штаты, стремительно укрепляя позиции на рынке.

И вот несколько дней назад стало известно, что слухи подтвердились. Торговые агенты «ХАК» наведались к заказчикам, и те, как принято было говорить в местных деловых кругах, «расчехлили чековые книжки».

Самым удачливым продавцом в компании считался Майкл Хэйг, и это не могло не радовать Альберта. Они с Филипом прочили его в партнеры не только из-за его происхождения, но и в силу его недюжинных способностей, и им было приятно видеть, что чутье их не подвело.

В один из самых удачных торговых дней с приятным чувством удовлетворения Альберт решил уйти из конторы пораньше. Быстро прогулявшись по Джон-стрит до угла Уайт-Эбби-роуд, он свернул на Лам-лейн и вскоре очутился на площади Пил-сквер. Тут, в том же доме номер пятьдесят шесть, который Альберт купил двадцать лет назад, по-прежнему жили его родители.

Сол и Эстер почти разменяли восьмой десяток. Годы нищеты, лишений и недоедания не прошли для них даром. В последние годы они жили в достатке, главным образом благодаря щедрому ежемесячному пособию, которое выплачивал им Альберт. Но тяготы прошлых лет не могли не сказаться на Каугиллах-старших. Обоих мучил артрит, и руки матери Альберта, изуродованные годами стирки, уборки и мытья посуды, уже не могли держать чашку так, как положено этикетом. Пальцы ее скрючились, суставы опухли, костяшки выпирали, и ей уже не удавалось сжать кулаки.

Что до отца Альберта, ноги его были настолько деформированы, точно он всю жизнь проездил на невидимой лошади. Выражаясь словами одного местного остряка, меж его колен могла бы пробежать свинья, и ничто бы ее не остановило. Всю жизнь Сол работал с шерстью, вдыхая содержащиеся в ней мельчайшие невидимые частицы, отчего к старости у него развился страшный астматический кашель, приступы которого было невозможно унять.

Впрочем, тяжелый труд в ткацкой мастерской остался позади, как и стирка для Эстер, которая теперь стирала лишь их собственную одежду. Увы, для многих хозяек того времени подработка стиркой чужого белья была суровой реальностью и повседневностью.

Несмотря на плачевное состояние здоровья, родители приветствовали сына в хорошем настроении, к которому примешивалось восхищение и почти благоговейный трепет, вызванный его неуклонно растущим благосостоянием. Справившись о Ханне, они принялись расспрашивать Альберта о здоровье и успехах любимых внуков. Сол признался, что жалеет лишь об одном — после переезда в Скарборо им предстояло реже видеться с «малышами».

— Они уже не малыши, — усмехнулся Альберт. — Что до ваших встреч, Ханна придумала, как все устроить. В доме по соседству с нашим — а точнее, на противоположном краю «полумесяца» — открылся гостевой дом. Вроде гостиницы, но попроще. Скарборо стал очень популярным курортом, количество отдыхающих растет, и гостевые дома открываются по всему городу. Ханна познакомилась с хозяевами этого дома, супружеской парой; это очень респектабельные люди. Мы вот что думаем: вы могли бы приезжать летом, когда дети будут возвращаться домой на каникулы, и жить в этом доме несколько недель. Гостевые комнаты в нашем особняке, увы, еще не готовы, иначе мы были бы рады принять вас. О расходах не волнуйтесь, я все оплачу. — Альберт улыбнулся. — Еще несколько таких дней, как сегодня, и вы сможете поселиться в «Гранд-отеле» на год.

Его слова пробудили любопытство Сола.

— Значит, дела идут хорошо? — спросил он.

— Лучше среднего, — отвечал Альберт, и улыбка на его лице сообщила, что он лукавит. — Заказов много, надеемся на успешный год, но сами знаете: в торговле шерстью ничего нельзя знать наверняка.

Сол кивнул.

— Еще сюрпризы будут? — спросил он. Ему всегда было интересно слушать о планах сына.

Альберт снова улыбнулся.

— Пока об этом не распространяйся, но мы с Филипом только что подписали контракт на покупку крупнейшего завода по обработке шерсти в Брэдфорде. Теперь он будет называться шерстеобрабатывающим заводом Акройда и Каугилла. Учитывая, какую комиссию мы платили нашим подрядчикам, рассчитываем, что завод окупится за два года. Преимущества такого приобретения налицо: не надо будет ждать, пока нашу шерсть обработают, это всегда замедляло нам работу. Бывало, и заказы упускали из-за того, что не удавалось забронировать время на заводе и кто-то другой размещал большой заказ. А когда доходила очередь до нашего, было уже слишком поздно. Естественно, другие фирмы не станут посылать нам свою шерсть, ведь мы можем узнать, с кем они торгуют. Но нас это не волнует: нам хватит своих заказов, чтобы загрузить завод на круглые сутки и круглый год, не работая со сторонними компаниями. Кроме того, имея собственный завод по обработке шерсти, мы обеспечиваем себе конфиденциальность. И доход вырастет, ведь, не считая издержек на эксплуатацию завода, остальное будет чистой прибылью. Если торговля пойдет на спад и маржа уменьшится, это сыграет нам на руку.

Сол в ошеломлении выслушал эту новость.

— И где этот завод? — спросил он.

— На Престон-стрит. Между Торнтон и Листерхиллс.

Сол задумался.

— Я знаю, где это. Крупное предприятие. Слышал, что управляли им кое-как.

— Мы в курсе, — заверил его Альберт. — И первым делом собираемся избавиться от «мертвого груза» в его руководстве. Завод возглавит Филип, по крайней мере на первых порах. После этой сделки его не узнать. Давно не видел его в таком воодушевлении. Но ему понадобится хороший заместитель, надежный человек, заботящийся о наших интересах, тот, кому постепенно можно будет передать контроль над предприятием.

Альберт замолчал и внимательно взглянул на отца.

— У вас есть кто-то на примете?

— Мы обсуждали это в выходные. Есть несколько вариантов, но Филип хотел узнать, не заинтересует ли это Эрнеста.

— Нашего Эрнеста? — удивленно спросил отец.

Альберт кивнул.

— Он работал в шерстеобрабатывающей промышленности, и у него есть опыт на руководящей должности. Его нынешнее начальство ни за что не захочет его отпускать.

Младший брат Альберта Эрнест Каугилл, вероятно, вдохновившись успехами брата, проделал путь от ткача до начальника смены на известной текстильной фабрике.

Глаза Сола загорелись.

— Хочешь, чтобы я с ним поговорил?

Альберт признался, что эта мысль приходила ему в голову. Отец задумался.

— Вряд ли его придется долго уговаривать, — сказал он. — Мало того что работа интересная и с перспективами продвинуться до начальника, он всегда брал с тебя пример. Он не упустит этот шанс.

— Это не благотворительность, — поспешил прояснить Альберт. — Эрнест достиг больших успехов своим трудом. Мы с Филипом торговцы, больше ничего не умеем. Мы ничего не знаем об обработке шерсти и о том, как управлять заводом. Такой человек, как Эрнест, нам просто необходим. Тот, кто обладает практическими навыками, может предвидеть проблемы до их появления и не допускать их. Если мы сами возьмемся управлять заводом, то скоро зайдем в тупик и только и будем исправлять собственные ошибки.

Оставшийся вечер Альберт рассказывал родителям о здоровье и успеваемости двух их внуков и трех внучек и расспрашивал о жизни своих четырех сестер.

Глава четвертая

Вскоре поезд прибыл в Лидс и настало время пересадки. Альберт ждал пятнадцать минут, слонялся по вестибюлю и наконец вышел на холодную ветреную платформу. Сел на поезд, как только тот прибыл, радуясь, что можно укрыться от промозглого ветра. А устроившись на своем месте, стал размышлять, что ждет его дома по возвращении на мыс Полумесяц.

Совместная жизнь с Ханной изменила Альберта. Под ее влиянием он избавился от мнительности, которой страдал в юности. Нерешительностью он никогда не отличался, но Альберт двадцатилетней давности не мог похвастаться такой уверенностью и зрелостью. Эти качества проявлялись и на службе, и дома, где Альберт легко согласился нанять большой штат домашней прислуги.

Поезд стремительно несся вперед, минуя ущелье Киркхемского аббатства, а Альберт размышлял о том, какими новостями встретит его Ханна. День у нее выдался напряженный, об этом Альберт знал заранее: она беседовала с кандидатами, откликнувшимися на объявление о найме домашней прислуги.

Впрочем, одна служанка у них уже имелась — личная горничная Ханны. Усмехнувшись про себя, Альберт задумался, как та станет приспосабливаться к переменам. Сейчас в ее обязанности входило ухаживать за хозяйкой и всячески обеспечивать ее благополучие, и в доме она пользовалась полной автономией. Теперь же ей предстояло отчитываться не только перед хозяйкой, но и перед дворецким.

Альберт и Ханна никогда не ссорились, но когда речь зашла о найме дворецкого, у них чуть не случилась первая за время брака размолвка.

— Не нужен нам дворецкий, — уперлась Ханна.

— У тебя есть горничная, а скоро будет еще и повар, две служанки, посудомойка, прачка и разнорабочий. Мне же никого не положено; позволь у меня будет хоть дворецкий, у твоего отца же он есть, — возразил Альберт.

— А нам это по карману? — спросила Ханна.

Альберт улыбнулся.

— Думаю, да. Пару недель назад я произвел расчеты. В последние годы дела в фирме шли настолько хорошо, что я решил подсчитать, какими средствами мы располагаем, с точностью до пенни. — И он назвал сумму.

Не будь Ханна столь хорошо воспитана, она бы присвистнула от изумления. Больше они не спорили.

* * *

Альберту не терпелось узнать, как Ханна справилась с наймом прислуги, но та, казалось, не спешила рассказать об этом мужу и предпочла подождать до окончания ужина.

— Чудесный ужин, — сказал Альберт, когда они перешли к десерту. — Удивительно, что ты успела приготовить его, учитывая, сколько времени ушло на собеседования. Ты превзошла себя.

Ханна хитро улыбнулась краешком губ.

Пожелав детям доброй ночи, они вернулись в гостиную и сели пить кофе.

— Так скажи, — нетерпеливо выпалил Альберт, — как все прошло?

Ханна ответила невпопад.

— Я так рада, что тебе понравился ужин, дорогой, — сказала она. — Какое хорошее завершение дня. — Она выдержала паузу, дразня его и глядя на его удивленное выражение, затем продолжила: — И я бы рада принять твою похвалу, вот только я ничего не готовила. За ужин следует благодарить миссис Даллас.

— Кто такая миссис Даллас? — изумленно спросил Альберт.

— Миссис Даллас, — ответила Ханна, и улыбка ее расползлась до ушей, — наша новая кухарка. — Она снова замолчала, наслаждаясь эффектом от своих слов. — Ты же просил испытать прислугу, прежде чем подтвердить назначение, вот я и решила, что ужин — идеальная проверка ее знаний.

Прошло несколько секунд, прежде чем Альберт оправился от потрясения.

— Что ж, — признался он, — кажется, ты наткнулась на золотую жилу. Если остальные слуги под стать этой кухарке, нас ждет счастливая жизнь.

— Хочешь с ней познакомиться?

Миссис Оливия Даллас оказалась совсем не похожа на образ, который уже успел сложиться у Альберта в голове за эти недолгие несколько минут. Он представлял себе дородную матрону лет пятидесяти, а Оливии на вид было едва ли больше сорока, и, хотя фигуру ее нельзя было назвать безупречной, дородной она точно не была. Она уместнее смотрелась бы у них в гостиной, чем на кухне, особенно когда сняла фартук. Женщина была хороша собой: красивое лицо обрамляли слегка вьющиеся светло-каштановые волосы. За время их короткого разговора Альберт узнал, что она недолго была замужем за офицером, трагически погибшим во время учений. До замужества миссис Даллас училась в Париже, где ее отец служил в дипломатическом корпусе. В домоводстве ей не было равных, но особенно блистала она в кулинарном искусстве, к огромному недоумению и удивлению своих учителей, которые были весьма невысокого мнения о британской кухне. Ее родители умерли, и, овдовев, она осталась без дохода и была вынуждена зарабатывать на жизнь тем, что получалось у нее лучше всего. Впрочем, она не считала приготовление еды обязанностью; для нее это была отрада, а то, что за это платили, она воспринимала как приятный бонус.

Миссис Даллас ушла на кухню, а Альберт повернулся к Ханне с восхищенным выражением лица.

— Золотая жила? — промолвил он. — Пожалуй, это целое алмазное месторождение.

Ханна расположилась на одном из больших диванов, стоявших в гостиной. Потянувшись, она взяла небольшую стопку бумаг, лежавших на продолговатом столике рядом с диваном.

— Позволь расскажу о других, — сказала она. — Я наняла дворецкого, двух служанок и прачку. Завтра придут три женщины, заинтересовавшиеся местом посудомойки; миссис Даллас согласилась присутствовать на собеседованиях. Двое молодых людей откликнулись на объявление о поиске разнорабочего. Надеюсь, наш новый дворецкий согласится поговорить с ними вместе со мной.

— А что за дворецкий? — спросил Альберт.

— Его зовут Генри Бёрджесс, — Ханна сверилась с заметками, лежавшими у нее на коленях. — Сорок семь лет, прежде служил дворецким у старого лорда Хэкнесса, но полгода назад…

— Хэкнесса? Того самого, который… — Альберт осекся.

— Да-да, тот самый Хэкнесс, земля ему пухом. Лишился всего своего состояния, неудачно вложившись в оловянные шахты Южной Америки, а когда очутился на грани банкротства, спрыгнул с моста Вэлли-Бридж. Его владения поделили и продали, чтобы выплатить долг кредиторам, а Генри остался без работы. По понятным причинам предыдущий хозяин не смог написать ему рекомендацию, и найти новое место оказалось не так-то просто. Ну а мне он показался открытым, приятным и честным малым. Вдобавок он набожный методист[10], член Общества трезвости.

Альберт поморщился.

— Другим он пить не запрещает, — усмехнулась Ханна, — и тебе не придется беспокоиться, что он приложится к бутылке твоего любимого портвейна. Признаюсь, он меня впечатлил. Сколько в нем спокойного достоинства! Из всех кандидатов он понравился мне больше всего.

Альберт кивнул в знак одобрения.

— Я доверяю твоей интуиции, Ханна. Всегда знал, что ты хорошо разбираешься в людях, как и твой отец.

Ханна улыбнулась и продолжала:

— Две девушки из тех, что были сегодня, подходят на должность служанок. — Ханна посмотрела на свои заметки. — Саре двадцать три года, местная, живет в старом городе, помолвлена с рыбаком. Работает горничной в «Гранд-отеле», но хочет перейти на более достойное место. Другой девушке всего восемнадцать, зовут ее Элис, и она тоже служит горничной в «Гранд-отеле». Она сирота, найденыш, а нашли ее, можешь себе представить, в Хэррогейте. В четырнадцать лет поступила в «Гранд-отель» младшей прачкой и дослужилась до горничной. Милая девушка, способная, умная и очень аккуратная. Еще я наняла прачку. — Ханна снова заглянула в свои записи.

— Только не говори, что она тоже из «Гранд-отеля», — рассмеялся Альберт.

Ханна смерила его испепеляющим взглядом.

— Нет, — ответила она притворно-надменным тоном, — она работает в отеле «Сент-Николас». Если ты хотел набрать штат исключительно из сотрудников «Гранд-отеля», надо было меня предупредить, — добавила она.

— Нет-нет, что ты, я доволен твоим выбором, — поспешно заверил ее Альберт.

— Итак, новая прачка из семьи фермеров, живет близ Снэйнтона и работает в «Сент-Николасе» три года. Если внешность прачки о чем-то говорит, наше белье в надежных руках. Что до остальных, — подытожила она, — посмотрим, что будет завтра.

— Хорошая работа, — кивнул Альберт. — Ты прекрасно справилась. — Он удовлетворенно вздохнул. — А ростбиф-то, ростбиф! Объедение.

* * *

На следующий день, вернувшись вечером со станции, Альберт поднялся на крыльцо своего дома и с удивлением обнаружил, что дверь перед ним распахнулась сама собой. На пороге стояла высокая фигура, одетая в черное; человек придерживал дверь, пропуская Альберта в коридор.

— Добрый вечер, сэр, — поприветствовал его мужчина в черном. — Я Генри, ваш новый дворецкий. — Генри слегка поклонился и взял шляпу из рук Альберта. — Позвольте взять ваше пальто.

— Добрый вечер, Генри, — ответил Альберт, оправившись от шока. — Приятно с вами познакомиться. Надеюсь, вам у нас понравится.

Генри просиял.

— Не сомневаюсь, сэр. В гостиной ждут мадам и дети. Желаете ли выпить, прежде чем пойдете переодеваться к ужину, или предпочитаете подождать?

Альберт поблагодарил Генри, отказался от выпивки и поспешил в гостиную. На пороге остановился, с нежностью глядя на открывшуюся его глазам семейную сцену. Ханна сидела на своем любимом диване с раскрытым журналом на коленях. По обе стороны от нее расположились Ада и Цисси. Зеркальная поза девочек подчеркивала их непохожесть. Темноволосая полноватая Ада пошла в отца, в то время как Цисси унаследовала от матери красоту и светлые, почти белые волосы, обрамлявшие бледное, как у хрупкой фарфоровой куклы, лицо с яркими пятнами румянца на щеках.

У Сонни, как и у Ады и отсутствующих Джеймса и Конни, волосы были темные, а кожа — смуглой, точно всегда загорелой. Он сидел на подлокотнике большого кресла и читал захватывающий приключенческий роман Стивенсона «Похищенный».

Дверь открылась, все оторвались от своих дел, и трое детей побежали навстречу отцу. Альберт улыбнулся их матери и рассказал о своем удивлении, когда Генри открыл входную дверь и поприветствовал его.

Еще одно небольшое потрясение ждало его за ужином, который подала к столу юная служанка Элис. Свои обязанности она исполнила аккуратно и профессионально, заслужив лишь пару редких замечаний от наблюдавшего за ней Генри. Юная сирота вызвала у Альберта любопытство, и за ужином у него появилась возможность внимательно ее разглядеть. Позднее он признался Ханне, что та, хоть и рассказала ему немного об Элис, забыла упомянуть о ее ошеломляющей красоте. Элис была миниатюрной, едва ли выше пяти футов ростом, тоненькой, как и полагается девушке ее возраста, но с намечающимися пышными формами. Лицо в форме сердечка обрамляли волосы цвета воронова крыла; черты лица были правильными и пропорциональными, кожа — бледной, а глаза, что удивительно, ярко-голубыми: редкость для черноволосых. Когда она заговорила, спрашивая, не нужно ли принести добавки, или прося разрешения убрать со стола, ее голос оказался тихим и ласковым, а выговор — правильным и приятным.

Они вернулись в гостиную, и Генри принес кофе, а Альберту налил бренди.

— Мне даже жаль, что Элис не задержится у нас надолго, — признался Альберт Ханне. — С такой внешностью она непременно скоро станет женой какого-нибудь счастливчика. — Он улыбнулся. — А ужин, дорогая, выше всяких похвал. Не я один так считаю, судя по тому, как дети вычистили тарелки.

Ханна согласно кивнула:

— Мы с миссис Даллас сегодня трудились не покладая рук, и я рада, что ужин тебе понравился. Сара, вторая служанка, выйдет с завтрашнего дня; завтра же начнет работать прачка. Миссис Даллас и Генри помогли выбрать посудомойку и разнорабочего; его зовут Джордж Миллз. Он идеально подходит на эту должность. Ему девятнадцать лет, он крепко сложен и справится даже с тяжелой работой. Родом он из старого города, как и Сара, младший сын в семье рыбака, но родные считают его позором семьи. От одного вида волн у него случается приступ морской болезни, а в море он выйти вовсе не в состоянии. По его словам, его тошнит даже от запаха морской воды.

— Да уж, рыбаком в таком случае ему не бывать, — усмехнулся Альберт.

— Насчет посудомойки нам с миссис Даллас даже спорить не пришлось. Она замужем, но супруг ее инвалид, и ей нужна работа. Рекомендации у нее отличные. Прошлые хозяева переезжают в Симер, а это очень долгая дорога. Она хочет быть поближе к дому, поэтому и решила поменять место.

— Знаешь, я очень жду Пасху, — сказал Альберт, когда Ханна договорила. — Джеймс и Конни приедут на каникулы, и мы впервые окажемся в новом доме всей семьей. Большой дом, слуги — в нашей жизни начнется новая глава.

Глава пятая

Накануне Пасхи во вторник Альберт сказал:

— Как быстро слуги освоились, я удивлен. Всего пару дней как вышли на службу, а в доме все в полном порядке.

— Да, — согласилась Ханна. — Но им еще придется друг к другу притереться. Сара любит посплетничать, а Генри этого совсем не одобряет. И Джорджа отругал за привычку насвистывать во время работы, это очень раздражает, тем более что свистит он фальшиво. Но в остальном они как будто всегда здесь работали.

Даже горничная Ханны, которой могли бы прийтись и не по вкусу новые порядки, радовалась переменам в доме. Возможно, потому, что теперь у ее хозяйки стало меньше забот и появилось больше времени и сил. Освободилось время на детей и светские мероприятия, которые она посещала вместе с матерью, Эллен Акройд.

Генри, конечно, не одобрял любовь Сары к сплетням, но не мог ее полностью от нее избавить. В день, когда Альберт привез домой старшего сына и дочь, вернувшихся на пасхальные каникулы, склонность эта проявилась в полной мере. Сара как раз проходила через приемную, когда Генри открыл дверь, впуская юных путешественников; таким образом, ей первой из новых слуг удалось увидеть Джеймса и Конни.

Альберту пришлось сделать крюк: он не поехал до Брэдфорда, как обычно, а сел на поезд до Хэррогейта в Йорке. Забрав Конни из школы, он отвез ее к своим родителям на день; в обед к ним присоединился Джеймс. Альберт ушел из конторы пораньше, и они втроем вернулись в Скарборо вечерним поездом.

Когда Сара зашла и сообщила новости, в кухне царила суета. Завершалась подготовка к вечерней трапезе, и все вертелись и хлопотали. Руководила процессом миссис Даллас, само спокойствие среди этой суматохи.

— Я только что видела мистера Джеймса и мисс Конни! — объявила Сара, влетая в кухню. Ее глаза искрились от возбуждения.

— Сара, милая, — спокойно проговорила миссис Даллас, — подмени Элис и помешай подливу. Ей скоро идти накрывать на стол, а она еще должна привести себя в божеский вид.

Сара закатила глаза, подошла к плите и взяла из рук Элис половник.

— Ты бы видела молодого мистера Джеймса, — подмигнула ей Сара. — Красавчик, каких поискать. Высокий, смуглый, хорош собой — закачаешься.

Элис лишь вскинула брови вместо ответа и надела чистый передник.

— А мисс Конни какая? — спросила прачка. Она стояла в углу кухни и складывала накрахмаленные салфетки.

Сара встряхнула головой, прогоняя мысли о красавце Джеймсе Каугилле.

— О, она миловидна и хорошо одета; чего еще ждать от дочери мистера и миссис Каугилл.

Если Джеймс произвел неизгладимое первое впечатление на Сару, то самого его поразил вид ее юной коллеги. Элис вошла в столовую вслед за Генри, когда семья усаживалась за стол. Не будь Джеймс так хорошо воспитан, он бы присвистнул при виде черноволосой красавицы. К счастью, ни мать, ни отец не заметили его смятения. Не заметили они и выражения нескрываемого восхищения на его лице, когда Элис подала ему ужин и он ее поблагодарил. Зато от Элис оно не укрылось, и, поскольку взгляд юноши нельзя было истолковать иначе, как обожание, она слегка покраснела. А Джеймс решил, что в смущении она еще красивее.

* * *

В среду пасхальной недели к Альберту обратился Генри, дворецкий:

— Хочу спросить, сэр, принято ли в вашем доме отпускать домашних слуг на богослужение в Страстную пятницу и Пасхальное воскресенье?

— Конечно, Генри, я и не думал лишать вас выходного в праздник, — ответил Альберт. — В какую церковь вы ходите?

— Не знаю насчет остальных, но я прихожанин Церкви святой гробницы и знаю, что миссис Даллас тоже туда ходит.

— Не ее ли называют Ораторской церковью?

— Да, потому что очень уж пламенные проповеди произносил прежний пастор.

* * *

Стремглав пролетели пасхальные каникулы; Каугиллы и не заметили, как они закончились. В Страстную пятницу семья отправилась на службу в собор Святой Марии, стоявший в непосредственной близости от замка Скарборо и, словно часовой, обозревавший воды двух заливов. Они миновали ворота, прошли вдоль низкой каменной ограды и фонтана Хиндервелла и направились к величественному красивому каменному собору.

Остаток дня прошел спокойно. После обеда Джеймс и Конни с младшими сестрами и братом прогулялись в Итальянском саду, затем был легкий ужин, и Каугиллы пораньше пошли спать, готовясь к завтрашнему дню.

В субботу накануне Пасхи отпраздновали новоселье. Кроме самих Каугиллов, присутствовали родители Ханны и ее сестры с семьями. Позвали и Майкла Хэйга с женой Шарлоттой, и число гостей дошло до двадцати одного.

Филипу и Эллен Акройд нечасто доводилось увидеть всю семью в сборе. Джеймс, старший внук, был их любимчиком, хотя любящие бабушка с дедом не делали различий между внуками и внучками, которых у них было уже немало. Из Брэдфорда приехали сестра Ханны Флоренс, ее муж Гарри Бинкс и их сын. Сюзанну, следующую по старшинству дочь Акройдов, сопровождал ее муж Фред Лайонс. Они поженились семь лет назад и взяли с собой своих малышей. Джеймс прозвал их семейство прайдом, а маленьких Лайонсов — львятами. Младшая дочь Филипа и Эллен Гермиона вышла замуж чуть больше года назад и ждала первенца. Она тоже привезла на праздник мужа.

Майкл Хэйг хоть и не являлся кровным родственником Акройдов, но никто и не подумал не приглашать его, хотя вместе с ним пришлось пригласить и его жену Шарлотту, которую Акройды недолюбливали и скорее терпели. На протяжении всего вечера Альберт и Ханна чувствовали напряжение между супругами Хэйг. Прием устроили на первом этаже, и стоило Майклу войти в одну из комнат, как Шарлотта немедля выходила прочь. Общался Майкл главным образом с Конни: та хоть и была его на пятнадцать лет моложе, уже стала почти совсем взрослой и превратилась в привлекательную молодую женщину. Несмотря на разницу в возрасте и то, что Майкл был для нее спутником неподходящим, ей нравилось его общество и внимание.

Организация приема требовала больших усилий со стороны всех обитателей дома, поэтому прислуживать за столом Генри и Элис помогала Сара, а остальные слуги на кухне под руководством миссис Даллас обеспечивали своевременную подачу блюд.

Миссис Даллас составила меню таким образом, чтобы удовлетворить вкусы всех гостей: и малых, и старых, и тех, кто нуждался в диетической пище; в результате к столу подали самые разнообразные блюда превосходного качества. Прощаясь, гости благодарно и восхищенно отзывались об ужине, и Каугиллы еще раз убедились, что не ошиблись с выбором кухарки и прислуги.

* * *

С утра на Пасху, после богослужения в соборе Святой Марии, все домашние решили прогуляться. Стоял теплый солнечный весенний день. Они остановились у надгробия Энн Бронте, похороненной в Скарборо почти полвека назад, и двинулись дальше, вниз по Замковому холму через старую часть города к южному берегу. Там они прогулялись вдоль гавани. К летнему сезону предприимчивые рыбаки переоснастили свои суденышки под прогулочные лодки: при обилии курортников так можно было заработать больше, чем рыбалкой. Но на Пасху на причале никого не было, и лодки лишь тихонько покачивались на волнах.

Близилось время обеда, но Каугиллы плотно позавтракали и вдобавок полакомились вкусным мороженым, купив его у торговца, стоявшего у гавани с тележкой. «Настоящее итальянское мороженое Альфредо» гласила надпись на тележке, но, судя по акценту торговца, «Альфредо» в Италии никогда не бывал и вряд ли выезжал за пределы Оссетта или Уэйкфилда, хотя его роскошные черные навощенные усы выглядели очень по-итальянски.

Вскоре солнце скрылось за тонкой завесой облаков, как частенько бывает в Скарборо и других городках восточного побережья Британских островов. Воздух наполнился влагой, с залива незаметно и быстро подкрался плотный холодный туман, который в этих краях называли «морским дымом». Новое это было ощущение, непривычное и пугающее, — за каких-то пару минут на смену ясному небу и яркому солнцу пришло густое облако сырого холодного воздуха с такой концентрацией влаги, что Каугиллы словно шли сквозь пелену моросящего дождя.

В конце прогулки погода изменилась так резко, а члены семьи так замерзли, что горячий наваристый суп, больше похожий на рагу, который приготовила миссис Даллас к их возвращению, показался им манной небесной. Вскоре они опустошили принесенные Элис тарелки, а кое-кто, подобно Оливеру Твисту, потребовал добавки. И, в отличие от мистера Бамбла, Элис с благосклонного одобрения Генри принесла добавку тем, кто ее захотел. Из малышей лишь Цисси не захотела вторую тарелку супа; по возвращении домой у нее начался кашель, и вскоре она заявила, что отправляется спать.

Мать заметила на щеках дочери лихорадочный румянец и нездоровый блеск в ее глазах.